Блаватская Елена Петровна » Загадочные племена на «Голубых горах»

Оно и понятно. Факты западных ориенталистов расходятся почти во всем с фактами браминов. Всем нет места во «Всемирной Истории», и те или другие должны уступить. А кому же уступать, как не ученым пандитам, обязанным изучать собственную историю сквозь цветные очки гг. англо-саксонских санскритологов? Вот почему эпоха сочинения «Махабхараты» подводится чуть ли не ко времени мусульманского вторжения; а «Рамаяна» и «Бхагавадгита» оказываются современницами римско-католической Золотой Легенды.  

Будь по сему. Мы же в ожидании будущего прозрения гг. ориенталистов и этнологов полагаем пока, что из наших трех нильгирийских рас, две – неоспоримо останки если не первобытных рас, то доисторических, о которых наша «Всемирная История» никогда и во сне не слыхивала.  

Глава 5  

О тоддах вообще, а о муллу-курумбах и баддагах – в частности. – Вырванная страничка из деяний доктора Шарко. – Факты – опасный и нелегко побеждаемый враг. – Альфред Россепь-Уоллес.  

Сколько мы успели дознаться, тодды не имеют представления о божестве и даже отвергают дэв (див), коим поклоняются их соседи баддаги. Поэтому, когда ничего подобного тому, что мы привыкли называть религией, не существует у этого странного племени, то говорить о его религии довольно трудно. Применять к ним в нашем случае пример буддистов, которые также не признают идеи о Боге, немыслимо: у буддистов есть, во всяком случае, весьма сложная философия, тогда как у тоддов, если какая и имеется, то о ней никто ничего не знает.  

Так откуда же у них явились такие высокие понятия о нравственности, редкое и почти неизвестное у других более цивилизованных народов, строгое применение в жизненной практике всех отвлеченных добродетелей, каковы, например, любовь к правде, к справедливости, уважение права собственности и соблюдение раз данного слова? Неужели же мы должны отнестись серьезно к гипотезе одного миссионера-унитарианца, что тодды – допотопный остаток семейства Еноха, «безгрешных смертных»? Тодды, сколько мы успели открыть, имеют самые странные понятия и о загробном существовании. На вопрос, что ждет тодда, когда его тело превратится на костре в пепел, один из тералли отвечал:  

– Его тело вырастет травой на этих горах и будет кормить буйволов. Алюбовь к детям и брату превратится в огонь, вознесется на солнце и будет вечно гореть в нем пламенем, грея буйволов и других тоддов.  

Приглашенный объясниться яснее, он добавил:  

– Огонь этого, – указывая на солнце, – весь состоит из огней любви.  

– Но разве там горит любовь единственно только одних тоддов? – заметил его собеседник.  

– Да, – ответил тералли, –одних тоддов, потому что всякий добрый человек, белый или черный, есть тодд; а злые не любят, поэтому там их не может быть.  

И материализм, и трансцендентальный мистицизм розенкрейцеров, кусочек, вырванных из миросозерцания древних египетских иерофантов… O? la philosophie va-t-elle se nicher!..  

Раз в год, весной, в продолжение трех дней один клан тоддов за другим совершают рад паломничеств и восходят на Тоддабетский пик, где теперь лежат развалины храма Истины. В этом святилище они совершают нечто вроде публичного покаяния и взаимной исповеди. Там держат совет и сознаются друг другу в грехах, вольных и невольных. Говорят, будто в первые годы прихода англичан там приносились жертвы за сокрытие истины (прямая ложь им неизвестна) – согрешивший отдавал буйволенка; за чувство гнева на брата – целого буйвола, который иногда окроплялся кровью из левой руки кающегося тодды.  

Все эти обряды и лоскутки видимо скрываемой ими философии, если нечто подобное у них существует, заставляют людей, сведущих в древней халдейской, египетской и даже средневековой магии, подозревать их в обладании если не полною системой, то частью так называемых тайных наук, или оккультизма. Одна эта система, которую разделяют с незапамятных времен на белую и черную магию, способна дать логическое объяснение такого завидного чувства уважения к истине и нравственности почти в первобытном полудиком племени без религии, как и безо всякого примера чего-либо подобного в других известных ему народах и племенах. По нашему мнению – а оно перешло теперь в полное, непоколебимое убеждение, – тодды – последователи вырожденные и, быть может, полубессознательные древней науки белой магии, а муллу-курумбы – отвратительные последователи черной магии, или колдовства. Вот доказательства этому.  

Легко привести свидетельство целого ряда известных в истории и литературе людей, от Пифагора и Платона до Парацельса и Элифаса Леви, которые, посвятив себя исключительно изучению этой древней науки, учат, что белая, или божественная, магия не может быть доступна тем, кто отдается или даже склонен к пороку, под каким бы видом он ни проявлялся. Правдивость, чистота нравов, отсутствие эгоизма и любовь к ближнему – вот первые необходимые качества мага. Одни чистые душой «видят Бога», – говорит аксиома розенкрейцеров. Вместе с тем магия никогда не была чем-либо сверхъестественным.  

Этою наукой тодды обладают вполне. К их тералли приносят больных, и они их вылечивают. Часто они даже не скрывают своего способа врачевания. Больного кладут спиной вверх на солнце и оставляют так на несколько часов, в течение коих тодд-целитель водит по больному руками, чертит разные непонятные фигуры своею палочкой по разным частям тела, особенно на больном месте, и дует на него. Потом берет чашку молока, читает заговоры над ней, то есть проходит совершенно через те же церемонии и обряды, как и наши знахари и знахарки, дует на нее и затем поит молоком своего пациента. Почти нет примера, чтобы тодд, раз согласившись лечить, не вылечил больного. А соглашаются они редко. До пьяницы и развратного человека они ни за что не дотронутся. «Мы лечим любовью, которая льется из солнца, – говорят они, – а на такого злого человека она не подействует».  

Дабы распознать дурного или, как они говорят, злого от доброго человека среди принесенных больных, их кладут перед буйволом-вожаком: если больного следует лечить, то буйвол станет его обнюхивать; если же тот не годится, то буйвол приходит в ярость, и больного скорее уносят…  

Другое доказательство: маги, как и их последователи теургисты, строго восставали против вызывания душ умерших. «Не тревожь и не вызывай ее (душу), дабы уходя она не унесла с собой чего земного», – говорит Пселл в «Халдейских оракулах». Тодды верят во что-то переживающее тело, потому что, по сознанию баддагов, запрещают им иметь дело с бхутами (привидениями) и велят избегать их, как и курумбов, которые слывут великими некромантами.  

Справедливо профессор Молитор (в своей «Философии истории и преданий») замечает, что «только добросовестное изучение преданий всех народов и племен может привести современную науку к должной оценке древних наук». В эти науки и тайны, – говорит он, – входила и древняя магия, которую изучал сам пророк Даниил и которая была двоякая: божественная магия и зловредная магия, или колдовство. Посредством первой человек ищет войти в сношение с миром духовным и невидимым; изучая второй род магии, он старается получить власть над живыми и мертвыми. Адепт белой магии стремится к совершению благотворных – добрых деяний; адепт черной науки – старается лишь о том, чтобы совершать невозможные дьявольские, зверские поступки…»  

Тут почтенный епископ очень ясно проводит разницу между тоддами и курумбами. Как и между оккультистами всех веков и современными медиумами, которые, когда они не шарлатаны и обманщики, делаются бессознательными некромантами и колдунами.  

Отбросив в сторону, в угождение материалистам, гипотезу о белой и черной магии, чем и как объяснить те тысячи неуловимых в своей отвлеченности, но совершенно ясных и неопровержимых на деле действий и обоюдных сношений между тоддами и муллу-курумбами, – спросим, почему, например, тодды производят свои исцеления днем и на солнце, а муллу-курумбы свои вредные заклинания только при луне и ночью? Почему одни вылечивают, а другие убивают и насылают болезни? Почему, наконец, курумб так страшно боится тодда, что при виде одного из этих людей, которые не тронут и не сделают вреда даже укусившей их собаке (если бы какое-либо животное или зверь мог укусить тодда), этот отвратительный карлик, собирая свои зелья, падает наземь, словно в падучей болезни? Это заметила не я одна, а многие, неверующие ни в черную, ни в белую магию, скептики. Об этом писали многие авторы. Вот что говорит, между прочим, миссионер Метц:  

«Между тоддами и курумбами существует какая-то враждебная сила, заставляющая курумбов повиноваться против воли тоддам. Встречаясь с ними, карлик падает на землю в припадке, похожем на эпилепсию. Он извивается на земле, как червь, дрожит от ужаса и выказывает все признаки скорее нравственного нежели физического страха… Чем бы он ни был занят в то время, как к нему приближается тодд, – а курумб редко когда бывает занят чем-либо хорошим, – достаточно, чтобы тодд не только дотронулся, но даже помахал в его сторону своим бамбуковым жезлом (bamboorod), чтобы заставить муллу-курумба… бежать без оглядки. Но чаще всего он спотыкается и тут же падает, иногда замертво, пребывая до удаления тодды в мертвенном трансе (dead trance), чему я был неоднократно свидетелем».  

Эванс в своем дневнике, «Ветеринарный врач на Нильгири», говоря о том же самом, доканчивает начатую Метцем картину и добавляет: «…Очнувшись от припадка (?), курумб начал ползти на животе, как змея, и есть, срывая зубами выбираемые им на земле травы, а затем тереть и собственное лицо о землю, процесс, который мало способствовал увеличению его природной прелести. Крепко пропитанная железом и охрой земля смывается весьма трудно с тела. Вследствие этого, когда мой новый знакомый (курумб, желавший его обокрасть) встал на ноги, пошатываясь, словно пьяный, после нежеланной встречи, то он и явился перед нами, как клоун в цирке, весь испещренный желто-красными, кровавыми полосами и пятнами…»  

Вот еще факт. Как уже сказано, у тоддов нет ни оружия, чтобы защищаться против зверей, ни даже собаки, чтобы давать знать о приближающейся опасности. Несмотря на это, вы не найдете в воспоминаниях самых старых из старожилов Утти ни одного случая убиения или даже поранения тодды тигром или слоном. Зарезанный дикими зверями буйволенок – о буйволе нет и речи – из стада тоддов есть величайшая редкость; унесенный тигром ребенок их или женщина – неслыханное дело. А это, прошу заметить, происходит в местах, где еще и теперь, в 1883 году, когда «Голубые горы» усеяны жилищами, заселены народом, редко проходит неделя без несчастного случая с людьми, а одна треть табунов и стад наперед считается пропавшею от диких зверей. Кули, пастухи, дети туземцев, да и отцы их более или менее подвержены лютой смерти от кровожадного тигра или блуждающего, взбесившегося дикого слона. Один тодд способен сидеть целые дни у опушки леса и спокойно дремать, равнодушный и уверенный в своей полной безопасности.  

Так как же нам объяснить этот, всем известный, всеми замеченный факт? Случайностью, как у нас объясняется все необъяснимое? Странная случайность, однако; такие совпадения совершаются на глазах у англичан вот уже более шестидесяти лет; и во всяком случае, если их трудно проверить, а еще менее доказать до прихода европейцев, то они теперь проверены вполне. Даже присяжные статистики приняли во внимание и записали этот факт, хотя и тут дело не обошлось без наивности.  

«Тодды почти (?) никогда не подвергаются нападению зверей, – читаем мы в «Заметках статистических таблиц» за 1881 год, – вероятно, вследствие какого-нибудь присущего им одним специфического запаха, отталкивающего зверя!» Боже, какая наивность!..  

Эта «вероятность» специфического запаха достойна быть напечатанною золотыми буквами!.. Но даже такая специфическая глупость приятнее присяжным скептикам, нежели колющий им глаза неопровержимый факт.  

В этой неопровержимости, перед которой европеец закрывает, как страус, глаза и, пряча голову, льстит себя надеждой, что ее не увидят другие, и лежит разгадка глубокого благоговения, с одной стороны, и страха, с другой, возбуждаемых тоддами почти во всех прочих племенах этих гор. Баддаги их боготворят, а муллу-курумбы дрожат перед ними. Если при встрече лицом к лицу со спокойно идущим тоддом, в руке которого одна безвредная и невинная на вид тросточка – страх повергает курумба на землю, то чувство благоговейной любви и преданности заставляет баддаг делать то же самое – только добровольно. Баддаг, завидя тодда еще издали, простирается перед ним не землю и молча ждет привета и благословения; и баддаг совершенно счастлив, если его див, слегка дотронувшись босою ногой до головы своего поклонника, начертит по воздуху одному ему понятный знак и затем спокойно удалится «с лицом гордым и беспристрастным, как у греческого бога», по выражению капитана О'Греди.  

Но как же смотрят на это фанатическое чувство благоговения баддагов к тоддам англичане и как они объясняют его? Совершенно естественно и просто. Они отвергают, как глупую сказку, предания баддагов о том, как и почему такие отношения зародились в их праотцах, и объясняют эту легенду по-своему. Так, полковник Маршалл пишет в своем сочинении:  

«Это чувство тем более странно, что по статистике баддагов оказалось с самого начала в одиннадцать раз более, нежели тоддов. Эта пропорция десяти тысяч к семи сотням. Но никто и ничто не разубедит суеверного баддага в том, что тодд есть сверхъестественное существо. Тодды – великаны в физическом отношении, а баддаги – не очень большого роста, хотя чрезвычайно мускулистые и сильные люди. Вот и весь секрет».  

Далеко не весь. Почему, например, ни хоты (кхоты), ни эруллары – оба племени чрезвычайно малого роста и очень слабого сложения в сравнении с баддагами – хотя и уважают тоддов и всегда с ними в сношениях и дружбе, но не выказывают, однако, никакого подобострастного чувства? Чтобы проникнуть в загадку, следует знать историю баддагов и верить им, если не безусловно, то и не отвергая их добровольного показания. Вся суть, по-нашему, в том, что баддаги – брамины, хотя и очень полинялые и выродившиеся, а эруллары и хоты – просто парии. Как браминам домусульманских времен в Индии, баддагам известно многое, что для других является мертвою буквой. Что именно, это объясниться в следующей главе; а пока поговорим немного о баддагах и их религии. Как и все прочее на «Голубых горах», она отличается оригинальностью и неожиданностью.