|
Ю. К. Щуцкий. КИТАЙСКАЯ КЛАССИЧЕСКАЯ "КНИГА ПЕРЕМЕН"Глава XI ОТРАЖЕНИЕ "КНИГИ ПЕРЕМЕН" В ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЕ Можно сказать, что почти все писатели древнего Китая со времени канонизации классиков при Ханьской династии так или иначе были знакомы с "Книгой перемен" как с важнейшим из классических текстов. Поэтому неудивительно, что на них она оказала заметное влияние. Оно прежде всего сказалось в их образовании, а отсюда в их идеях и в их лексике, как бы она ни различалась в разные периоды истории китайской литературы. Однако в этой области влияние книги не больше, чем влияние любого другого классического текста. Наряду с таким просачиванием идей "Книги перемен" в китайскую литературу, в ней существует целый ряд произведений, посвященных именно самой "Книге", в них она находит свое литературное отражение. Ей посвящены как прозаические эссеи, так и стихи. Ниже в качестве образца такой литературы приводится эссей Су Сюня и несколько стихотворений. Су Сюнь был хорошо знаком с "Книгой перемен", и его высказывания об отдельных местах ее текста в первую очередь принимаются Оу-и, комментарий которого положен в основу моего интерпретирующего перевода. Поэтому нахожу нелишним привести перевод указанного эссея. В нем Су Сюнь дает яркое противопоставление "И цзина" и "Ли цзи"694. Его сын Су Ши (Су Дун-по) также написал одноименный эссей, но его я не перевожу, так как он рассматривает вопросы исключительно мантического характера: символику чисел 6, 7, 8 и 9, которыми при гадании обозначаются черты гексаграмм. Лирика, посвященная "Книге перемен", конечно, не лучшие стихи из сокровищницы китайской поэзии. Поэтому я привожу очень немного из нее лишь для того, чтобы читатель мог составить хоть некоторое представление об этой области поэзии Китая и о том, какие эмоции вызывала "Книга перемен" у китайских поэтов. Перевод более экстенсивного материала мог бы подавить основную тему моей работы, ибо количество его громадно: он занимает несколько томов энциклопедии "Ту шу цзи чэн"695. Лирика в большинстве случаев повторяет образность наивной традиции "Книги перемен". И у поэтов, конечно, Конфуций признан ревностно изучавшим "Книгу", так что кожаные завязки на его экземпляре три раза рвались. Конечно, он написал "Десять крыльев", а Фу-си (иначе Бао-си-ши) начертал триграммы и т.д., и т.п. Только критически настроенный Оу-ян Сю оставил нам стихотворение, в котором сквозит саркастическое отношение к "Книге перемен". Впрочем, в этих стихах его больше занимает неудачный поворот собственной карьеры, чем сама "Книга". "Я в опале. Что ж, буду изучать "И цзин"!" Так можно парафразировать основное настроение его стихов. Образцом иного отношения к "Книге перемен" как к сокровищнице мировых тайн может служить стихотворение Мэн Цзяо. Такое же настроение можно найти в многочисленных одах (фу), которые столь же многословны и высокопарны, сколь мало говорят современному читателю. Поэтому я не перевожу их. Что же касается их содержания, то все оно выражается в знаменитом восклицании Чжоу Дунь-и: "О, как величественна "Книга перемен"! В ней источник сущности и рока". Я избегаю примечаний, чтобы не заслонить ими текст. Пусть китайские поэты говорят сами за себя! Су Сюнь (1009-1066)
Когда в учение совершенномудрого были приняты Обряды696 люди уверовали в него; когда были приняты Перемены люди почтили его. Веря в него, они не могли его отринуть; чтя его, они не смели его отринуть. Учение совершенномудрого человека не отринуто потому, что Обряды придали ему ясность, а Перемены придали ему глубину. Когда впервые появились люди, не было ни знатных, ни подлых, ни высших, ни низших, ни старших, ни младших. Они не пахали, но не голодали; они не выделывали шелк, но не мерзли. Поэтому тем людям было привольно. Люди горюют от труда и радуются от приволья, как вода течет вниз. И только совершенномудрый человек установил среди них государей и подданных так, что знатные в Поднебесной подчинили себе подлых; он установил среди них отцов и сыновей так, что отцы в Поднебесной подчинили себе сыновей; он установил среди них старших и младших братьев так, что старшие в Поднебесной подчинили себе младших. [Совершенномудрый человек сделал так, что] они стали одеваться лишь после того, как выделали шелк, и стали есть лишь после того, как возделали землю. Руководя Поднебесной, совершенномудрый дал ей труд. Однако сил одного совершенномудрого человека, конечно, недостаточно для того, чтобы одолеть множество людей в Поднебесной. И если он мог отнять у них радость и заменить ее горечью, так что люди Поднебесной последовали в этом за ним и согласились отвергнуть приволье и приступить к труду, с радостью и почтительно принять совершенномудрого и счесть его государем и учителем, поступать по его законам и установлениям, ко всему этому привели Обряды. Как только совершенномудрый создал Обряды, он в пояснение к ним сказал, что если бы в Поднебесной не было знатных и подлых, высших и низших, старших и младших, то люди бы убивали друг друга без конца; если бы они, не возделывая землю, поедали мясо животных и птиц и, не выделывая шелк, одевались в шкуры животных и птиц, то животные и птицы поедали бы людей без конца. Если же будут знатные и подлые, высшие и низшие, старшие и младшие, то люди не будут убивать друг друга. Если люди будут есть то, что они возделали на земле, и одеваться в тот шелк, который они выделали, то животные и птицы не будут поедать людей. Люди любят жизнь больше, чем приволье, и ненавидят смерть больше, чем труд. Совершенномудрый человек отнял у них приволье и смерть, но дал им труд и жизнь. В этом даже малые дети поймут, к чему стремиться и чего бежать. Так в Поднебесной поверили в учение совершенномудрого и не могли его отринуть, потому что Обряды сделали его ясным. Однако то, что ясно, легко постижимо, то, что легко постижимо, профанируется, а то, что профанируется, легко может быть отринуто. Совершенномудрый человек боялся, что его учение будет отринуто и Поднебесная вернется к хаосу. И вот тогда он создал Перемены. Рассмотрев образы неба и земли, по ним он построил отдельные черты; вникнув в изменчивость сил тьмы и света, по ней он построил гексаграммы; обдумав устремления демонов и духов, по ним он построил афоризмы. И вот люди в юности начинали изучать Перемены, но и с побелевшей головой не достигали ее истоков. Поэтому в Поднебесной взирали на совершенномудрого человека как на глубины духов, как на высоты неба, чтили этого человека и вслед за этим чтили и его учение. Так в Поднебесной почтили учение совершенномудрого и не смели его отринуть потому, что Перемены сделали его глубоким. Вообще если люди доверяют чему-нибудь, то потому, что в нем нет ничего, чего бы они не могли разгадать; если они чтят что-нибудь, то потому, что в нем есть нечто, чего они не могут подсмотреть. Так в Обрядах нет ничего, чего бы нельзя было разгадать, а в Переменах есть нечто, чего нельзя подсмотреть. Поэтому люди Поднебесной уверовали в учение совершенномудрого человека и почтили его. А если бы это было не так, то неужели Перемены это то, над чем совершенномудрый человек трудился и создал нечто небывалое, странное, загадочное и причудливое для того, чтобы прославить себя в грядущих поколениях? Совершенномудрый человек мог распространить свое учение лишь при посредстве того, что наиболее чудесно в Поднебесной. Гадание на панцире черепахи и гадание на тысячелистнике это то, что чудеснее всего в Поднебесной. Но гадание на панцире черепахи внемлет небу и не предуготовано человеком. В гадании же на тысячелистнике решает его небо, но строит его человек. Панцирь черепахи гладок, и нет на нем правильных линий. Но когда обжигают шип и пронзают им панцирь, получаются трещины: или "Угол", или "Распорка", или "Рогатка", или "Лук"; но все они сделаны только шипом, и что в них предуготовано человеком?! И совершенномудрый человек сказал: "Это искусство принадлежит исключительно небу. Такое искусство разве способно распространить мое учение?!" И вот он взялся за тысячелистник. Но чтобы получить четные или нечетные пучки на стебле тысячелистника, человек сам должен разделить все стебли надвое. Сначала мы берем один стебель [из всех пятидесяти] и, понимая, что это один стебель, откладываем его отдельно. Дальше [из разделенных нами двух пучков] мы отсчитываем по четыре стебля и понимаем, что отсчитываем мы по четыре, а остаток зажимаем между пальцами и знаем, что осталось или один, или два, или три, или четыре и что мы их отобрали. Это от человека. Но, деля весь пучок на две части, мы не знаем [заранее], сколько стеблей в каждой из них. Это от неба. И совершенномудрый человек сказал: "Это единение неба и человека [мое] учение. В нем есть то, что распространит мое поучение". И тогда, исходя из этого, он создал Перемены, чтобы очаровать уши и очи Поднебесной, учение же его за то и почтено, и не отринуто. Так совершенномудрый человек воспользовался этими
средствами, чтобы стяжать сердца Поднебесной и
распространить свое учение до бесконечности.
Фу Сянь (III в. н.э.)
Пусть низший, чтобы себя спасти.
Мэн Цзяо (751-814)
Небо и Землю раскрыл мне в рассказе учитель.
Оу-ян Сю (1007-1072)
Пусть убеленные мужи стоят у алого кормила.
Чжу Си (1130-1200)
Пусть я вникаю в "Книгу" позже, чем в удвоение триграмм,
Слышал я: некогда Бао-си-ши положил
Цю Чэн (XII в.?)
В Переменах ясный смысл в образах заложен.
Фан Сяо-жу (1357-1402)
Конфуций, этот великий мудрец,
<<< ОГЛАВЛЕHИЕ >>> Категория: Библиотека » Учения Другие новости по теме: --- Код для вставки на сайт или в блог: Код для вставки в форум (BBCode): Прямая ссылка на эту публикацию:
|
|