А. В. Петровский, М. Г. Ярошевский. ОСНОВЫ ТЕОРЕТИЧЕСКОЙ ПСИХОЛОГИИ

Личность – важнейшая среди метапсихологических категорий. В ней оказываются интегрированы, к ней стянуты все базовые категории: индивид, образ, действие, мотив, отношение, переживание.

Человек, как это очевидно, не конгломерат разрозненных признаков, психических элементов. В практике общения люди усматривают друг в друге более или менее целостный образ, который позволяет отличать одного субъекта от другого по его не только внешнему, но и внутреннему облику.

Как говорилось выше, проблема личности и сущности ее психологических характеристик приобрела в России остроту и актуальность в 60-80-е годы XX века и породила оживленные дискуссии.

Уже к середине 70-х годов был преодолен "коллекционерский" подход к личности, превращавший ее в некую емкость, принимающую в себя черты темперамента, характера, преобладающие потребности и интересы, способности, склонности, когда личность выступала как набор качеств, свойств, характеристик, особенностей. В условиях такого подхода задача психолога сводилась к каталогизации всех этих признаков и выявлению индивидуальной неповторимости их сочетаний для каждого отдельного человека.

Представление о личности как коллекции индивидуальных черт оказывалось удивительно неэвристичным уже хотя бы потому, что стирало грань между понятиями "личность" и "индивид", дробило личность на составляющие, рядоположенные друг другу, и лишало понятие "личность" его категориального содержания, той высшей степени обобщенности, без которой не может быть построена ни одна психологическая концепция.

При подобной "коллекционерской" ориентации быстро выявились затруднения, связанные с переходом от общепсихологического понимания личности к рассмотрению проблем ее формирования в возрастной и педагогической психологии, ее реабилитации – в медицинской психологии и патопсихологии, наконец, к изучению ее в системе межличностных отношений в социальной психологии. Все это поставило в повестку дня вопрос о необходимости структурирования многочисленных личностных качеств (число которых, как было уже тогда подсчитано, равнялось полутора тысячам, а то и больше). С середины 60-х годов предпринимаются попытки выяснить общую структуру личности. Бесспорно, это было шагом вперед по сравнению с преобладавшими в прошлом перечислительными трактовками.

Однако очень скоро обнаружилось, что общая структура личности интерпретируется главным образом как некая контаминация биологически и социально обусловленных ее особенностей. Проблема соотношения биологического и социального с этого момента приобретает едва ли не центральное положение в психологии личности. Полемика по проблемам личности (1969) во многом проходила под знаком понимания ее как биосоциального существа и структурного подхода к ней. И хотя понимание структуры личности вызывало споры, все больше утверждалось мнение, что в личности должны быть выделены "исключительно социально обусловленная подструктура" и "биологически обусловленная подструктура". Правда, иногда указывалось на наличие еще двух подструктур – опыта и индивидуальных особенностей форм отражения, но отнесение их к сфере социального или биологического не уточнялось, а глухо отмечался их промежуточный характер.

Такое структурирование было бы понятно, если бы речь шла о человеке как индивидуальности. Биосоциальная природа человека и его индивидуальности спора вызывать не может. Но личность – субъект и продукт общественного развития, превратившего биологическую особь в творца исторического процесса, – явно не могла сохранять биологическую подструктуру, рядоположенную подструктуре социальной. Нельзя было ставить знак равенства между понятиями "личность" и "человек", "личность" и "индивид".

Разумеется, сома индивида, его эндокринная система, преимущества и дефекты его физической организации влияют на течение его психических процессов, формирование психических особенностей. Но из этого не следует, что "четверть" или "треть" его личности – как особая подструктура – должна быть отдана в ведение биологии. Биологическое, входя в личность человека, становится социальным, переходит в социальное. Например, мозговая патология порождает в человеке, в структуре его индивидуальности, биологически обусловленные психологические черты, но личностными чертами, конкретными особенностями личности они становятся или не становятся в силу социальной детерминации. Оставался ли этот индивид как личность просто умственно неполноценным или он становился почитаемым "юродивым", "блаженным", то есть своего рода исторической личностью, к пророчествам которого в давние времена прислушивались люди, зависело от исторической среды, в которой его индивидуально-психологические черты сформировались и проявились. Природные, органические стороны и черты выступают в структуре личности как социально-обусловленные ее элементы.

К концу 70-х годов ориентация на структурный подход к проблеме личности сменяется тенденцией применения системного подхода, Можно ли здесь говорить о каком-либо новом этапе развития психологической теории? Этот вопрос уместен, если учесть, что не так просто уловить разницу в использовании понятий "структурный подход" и "системный подход". Не случайно часто пишут через дефис: "системно-структурный подход". И все-таки есть определенные основания для выделения нового этапа теоретического развития. Дело в конечном счете не в фактическом сближении (а может быть, и неразличимости) понятий "структура" и "система", а в том, что на самом деле мыслят в каждом из этих понятий в конкретно-психологических исследованиях.

Методологическая и экспериментальная работа, протекавшая в рамках структурного подхода, сосредоточила внимание психологов на классическом вопросе, как относится часть к целому и целое к части – целостная структура личности к различным ее подструктурам, и наоборот. И все в основном вращалось вокруг этого. Главное, очевидно, в том, что "структуралистские" декларации не были в свое время обоснованы и поддержаны предварительной методологической проработкой; философский анализ понятия "структураличности" не предшествовал анализу психологическому. И это не могло не сказаться на результатах.

Иная ситуация характеризует применение системного подхода к разработке психологической теории личности. За его "подключением" к психологии стоит длительная и эффективная работа специалистов-"системников". Это именно та обязательная методологическая проработка, без которой нельзя всерьез приниматься за решение конкретных психологических проблем. Необходимо было усвоить общие принципы системного анализа, после чего можно было переносить его в психологию личности. Однако нельзя сказать, что так уж легко и просто осуществить такой процесс. Например, принципы системного анализа, обязательные для построения теории личности, требуют выделения системообразующего признака личности, но тот системообразующий признак должен быть обнаружен не в общих системных представлениях, а в самой ткани психологической реальности.

Признание несомненного единства, но не тождества понятий "личность" и "индивид" (Б.Г.Ананьев, А.Н.Леонтьев и другие) порождало ряд вопросов и среди них вопрос о том, что представляет собой это особое системное качество индивида, которое обозначается термином "личность" и оказывается несводимым к биологическим предпосылкам, включенным в природу его носителя – индивида.

А.Н.Леонтьев писал: "Личность ≠ индивид: это особое качество, которое приобретается индивидом в обществе, в целокупности отношений, общественных по своей природе, в которые индивид вовлекается... Иначе говоря, личность есть системное и поэтому "сверхчувственное" качество, хотя носителем этого качества является вполне чувственный, телесный индивид со всеми его прирожденными и приобретенными свойствами". И там же: "С этой точки зрения проблема личности образует новое психологическое измерение: иное, чем измерение, в котором ведутся исследования тех или иных психических процессов, отдельных свойств и состояний человека; это – исследование его места, позиции в системе, которая есть система общественных связей, общений, которые открываются ему; это исследование того, что, ради чего и как использует человек врожденное ему и приобретенное им..."¹⁰⁸

Предложенному А.Н.Леонтьевым пониманию соотношения индивида и личности, заключающемуся в "новом психологическом измерении", ином, чем измерение, в котором ведутся исследования психических процессов, свойств и состояний человека (другими словами, за пределами традиционного "индивидуально- или дифференциально-психологического" раздела общей психологии), во многом отвечает концепция деятельностного опосредствования межличностных отношений. С этой точки зрения личность может быть понята только в системе устойчивых межиндивидных связей, которые опосредствуются содержанием, ценностями, смыслом совместной деятельности для каждого из ее участников. Эти связи вполне реальны, но по природе своей "сверхчувственны"; они заключены в конкретных свойствах индивида, но к ним несводимы; они даны исследователю в проявлениях личности каждого члена группы, но вместе с тем образуют особое качество самой групповой деятельности, которое опосредствует эти личностные проявления, определяющие особую позицию каждого в системе межиндипидных связей, шире – в системе отношений в социуме.

"Существование личности" как психологическая проблема¹⁰⁹

Формула "Личность ≠ индивид" побуждает исследователей к постановке парадоксального вопроса: "Существует ли личность?" В этом виде он представлен в теории самопричинности личности, развиваемой В.А.Петровским.

Определяющей характеристикой личности в данной теории является субъектность – полагающая себя причинность индивида в его взаимоотношениях с миром. "Быть личностью" – значит быть субъектом себя самого, своего существования в мире, носителем идеи "Я" как причины себя (идеи "causa sui"). Исходным пунктом развертки теории является сомнение в самой возможности для индивида быть субъектом себя, то есть целостным, целеустремленным, развивающимся существом, что, в свою очередь, равносильно сомнению в подлинности самого феномена "личностности". Источник этого сомнения – в трудности примирить идею субъектности человека с традицией телеологического истолкования активности ("постулат сообразности"), а также альтернативной схемой – внецелевой интерпретации источников и механизмов активности ("принцип неадаптивности").

Суть "постулата сообразности" заключается в том, что индивиду приписывают будто бы изначально свойственное ему стремление к "внутренней цели", полагая при этом, что она "как закон" определяет все проявления его активности. Активность, согласно постулату сообразности, должна быть понята как в глубине своей соответствующая – "сообразная" – изначальным устремлениям, в которых якобы заранее предвосхищено некоторое будущее состояние индивида; предполагается, что такая "внутренняя цель" устремлений может не осознаваться, но она обязательно есть. Отклонение от этого, всеми подразумеваемого соответствия расценивается как признак несовершенства (болезнь, незрелость, некомпетентность и т.п.). Если под адаптивностью (в широком смысле) понимать своего рода нацеленность индивида на реализацию этой "внутренней цели" (Цели с большой буквы), то речь здесь, таким образом, идет о тотальной адаптивной направленности психических процессов и поведенческих актов, стремлении элиминировать все, что не относится к Цели (поэтому термины "сообразность" и "адаптивность" в указанном смысле – синонимы). "Постулат сообразности" как общий принцип интерпретации активности присущ коллективному бессознательному исследователей, принимающих на веру существование гипотетической Цели; но эта, прямо не формулируемая, телеологическая предпосылка манифестирует себя в гомеостатических, гедонистических, прагматических и других концепциях и версиях происходящего – в зависимости от того, как истолкована постулируемая "изначальная Цель" ("равновесие", "наслаждение", "извлечение преимуществ" и др.).

Анализ показывает, что "постулат сообразности" несовместим с представлениями о личности как целокупном субъекте активности: его свобода выступает здесь как иллюзия самосознания, целеполагание сводится к заданности, целостность – к единообразию, развитие – к самодетерминации в рамках предсуществующего ("преформизм"). Кроме того, обнаруживается самопротиворечивость гомеостатической, гедонистической, прагматической разновидностей постулата сообразности; они как бы свидетельствуют "против себя", снимают себя изнутри: "гомеостатический" человек, стремясь к душевному равновесию, расплачивается за него уязвимостью; "гедонистический" человек объективно ставит себя перед дилеммой: либо пресыщение, либо необходимость постоянно обновлять свои ощущения, что приводит его в ситуацию риска с сомнительными по своим гедоностическим результатам последствиями; "прагматический" человек, о котором иногда говорят, что его сознание озабочено будущим и находится не там, где находится его тело (Э.Берн), упускает достигнутое во имя того, что будет упущено им позже.

Итак, вырисовывается дилемма: либо телеологическая парадигма, представленная различными вариантами "нацеленности" индивида на конечную Цель, и тогда человек бессубъектен, то есть не выступает как причина себя, либо идея субъектности, и тогда постулату сообразности должен быть противопоставлен альтернативный принцип истолкования активности. Таков принцип неадаптивности – расхождения между целью стремлений и достигаемыми результатами. Индивид здесь выступает как "трансцендирующее существо". Однако при этом неадаптивность как выход за границы предустановленного может иметь непроизвольный и непредотвратимый характер.

Следовательно, если отказаться от принципа неадаптивности, то сейчас же выясняется, что идея субъектности девальвируется: свобода человека подменяется его зависимостью от внешних обстоятельств и поворотов судьбы; целеустремленность обессмысливается, выглядит самообманом; целостность утрачивается; развитие лишается вектора.

Возможный путь восстановления в правах представлений о субъектности индивида заключается в принятии идеи самотрансценденции. Суть самотрансценденции состоит в предпочтении индивидом действий, результат которых непредрешен. Открывающаяся индивиду перспектива неизведанного пережинается им как вызов, отвечая на который, он производит (полагает) себя как субъект. Стремясь предрешить непредрешенное, свою зависимость от обстоятельств он превращает в зависимость обстоятельств от себя как деятеля. Поступая на свой страх и риск, он выявляет особое, скрытое под спудом других его черт качество – "быть субъектом" себя самого, или, иначе, – причиной себя.

На основе метода "виртуальной субъектности" (В.А.Петровский, 1975, 1993) очерчен класс явлений активной неадаптивности – в витальных проявлениях индивида ("бескорыстный риск"), духовно-практической деятельности ("презумпция существования решения"), деятельности общения ("испытание близости доверием"), деятельности самосознания ("парадокс Эдипа" – нежелание, чтобы тебя "вычислили"; устремленность к измененным состояниям сознания) и др. Описан гипотетический механизм продуцирования активно-неадаптивных действий: имитация условий, породивших неординарный опыт (в том числе и негативный опыт, что противоречит "закону эффекта" Торндайка). Выделены такие разновидности воспроизводства условий неординарного опыта, как "эвристическое моделирование" (что в моих действиях привело к успеху?), "фрустрационное" (что в моих действиях вызвало неуспех?) и "моделирование границ" (в каких пределах успех для меня вероятнее неуспеха?). Парадокс состоит в том, что в ряде случаев для того, чтобы избежать неуспеха в будущем, необходимо подвергнуть себя риску неуспеха в настоящем "пройтись по кромке", а это чревато травмой. Требуется дополнительное побуждение к действию, в функции которого и выступает мотив самоиспытания индивида как субъекта активности.

В теории самопричинности личности принципиально различаются моменты становления (активная неадаптипность) и существования индивида как субъекта; "существовать" – значит воспроизводиться, то есть обретать качество своей отраженности в мире (качество "инобытия").

Метафорически проблема формулируется так: если принять, что, отстаивая свою субъектность, человек преодолевает границы себя как деятеля в своих жизненных, предметных или социальных отношениях с миром, а также отношениях, сложившихся с "самим собой", то спрашивается: "выходя", в какие миры он "входит", то есть где обретает свою отраженность?

Формулировка того же вопроса, только в другом контексте анализа, была предложена отечественным философом Э.В.Ильенковым. Вопрос этот звучал эпатирующе просто: "Где (в каком пространстве) существует личность?"

В теории самопричинности личности совмещаются четыре ответа на этот вопрос: Жизнь, Культура, Другой человек, Я сам – вот те "пространства", где существует личность. Речь, повторяем, идет о существовании личности как единомножия субъектов жизнедеятельности, предметной (культуропорождающей) деятельности, деятельности общения и, наконец, деятельности самосознания. Иначе говоря, предполагается, что человек каждой из своих субъектных ипостасей, трансцендируя, вступает в каждую из четырех этих сфер, обретая таким образом в них свое присутствие (человек есть "присутствие", писал М.Хайдеггер).

Наиболее полно такая трактовка личности реализована в исследованиях "отраженной субъектности" (персонализированности) индивида в жизненном мире других людей. Именно в этой сфере с особой рельефностью выступает феномен нетождественности "индивидного" и "личностного" в человеке.

Обобщением сказанного о личности в теории самопричинности может служить следующее наиболее общее понимание личности. Личность есть особая – идеальная – форма бытия человека, придающая ему свойство субъективности, то есть способности быть причиной себя, воспроизводить свое бытие в мире.

Принципиально возможны два ракурса анализа источника и форм обнаружения субъектности человека: синхронический (феноменология "здесь-и-теперь-бытия" личности) и диахронический (анализ того, как складывается и постепенно выявляется в эволюционно-историческом ряду субъектное качество человека). В этой связи есть смысл сравнить единые по своим базисным ориентирам теорию личности как самопричинного существа и теорию личности, складывающуюся в рамках историко-эволюционного подхода А.Г.Асмолова. Логико-теоретическая аргументация и опорные феномены первой отражают скорее синхронический аспект существования личности – полагая себя как субъект и запечатлеваясь в своей субъектности, человеческий индивид присутствует в том "психологическом пространстве", которое он может освоить физически или мысленно. Он действует в той "части" истории, которая столь же является историей человечества, сколь и его собственной личной историей. Путь, который он прошел сам и который будет пройден им вместе с другими, а в конечном счете (за гранью физического его бытия) посредством других, субъективируется им как имманентная часть его самого, что и "схвачено" в формуле "causa sui".

Иной аспект особо выделен и разработан в рамках историко-эволюционного подхода к пониманию личности. Метафорически центральная проблема формулируется здесь в виде вопроса: если личность есть, то "зачем" она есть? Метафоричность вопроса состоит, очевидно, в том, что автор анализируемого подхода, конечно, далек от какой-либо телеологизации Истории, и в частности взаимоотношений, "складывающихся" между Личностью и Историей. Наоборот, ему претит какая-либо рационализация происходящего. Речь идет лишь о том, чтобы понять, почему феномен личности сохранился, а точнее, постоянно воспроизводится в истории, какую роль "нерациональное" (скажем еще более определенно – "иррациональное") играет в процессе становления человека человеком. В личности как системном качестве индивида А.Г.Асмоловым выделяется социотипическое (его характеризует преемственность) и индивидуально-своеобразное, выражаемое термином "индивидуальность". В центре внимания при этом оказываются: филогенетические предпосылки и следствия вариативности индивидов, становление образцов "необщего действия" (точнее, становление "необщности" как образца, ценности), механизмы становления, функционирования (установки) и блокирования стереотипов, застопоривающих прогресс, своего рода типизация нетипичных индивидуумов (они-то и способны внести вклад в движение истории), построение и практическая реализация новых моделей образования, центрированных на индивидуальности человека. В рамках этого особого – диахронического – подхода к психологическому постижению личностного в человеке личность, таким образом, рассматривается как субъект превращения эволюции в историю.

Итак, личность как форма существования субъектности индивида представлена феноменами не только его "здесь-и-теперь-бытия", но и его движения в истории. В новом ракурсе они подтверждают взгляд на личность как самопричинное существо, сущность которого состоит в определении собственных границ и выходе за их пределы, а существование – в многомерной отраженности индивида в мире.

Как же вычленить собственно личностные характеристики индивида в сфере его взаимоотношений с другими людьми, если считать, что они не совпадают с индивидуально-типологическими особенностями человека и не растворяются без остатка в межиндивидных связях?

В силу единства, но не тождества личности и индивида личность как особое "системное качество" индивида раскрывается не в одном "пространстве", или "психологическом измерении", но в трех пространствах. Могут быть, соответственно, заданы три аспекта рассмотрения личности, три ее репрезентации.

Первый аспект, первое измерение – личность трактуется как свойство, погруженное в пространство индивидуальной жизни субъекта. Личность прежде всего выступает в аспекте ее индивидуальности, в ее отличиях от других. В этом же измерении обнаруживаются социально-культурные варианты понимания личности, где подчеркивается социальная детерминация особенностей ее поведения и сознания. Здесь же и понимание личности как субъекта активности. В этих интерпретациях содержатся различные способы понимания единичного и всеобщего в индивиде. Взятый в своих индивидуальных различиях, индивид выступает в своей нетождественности всеобщему и через свое неслияние с ним выявляет себя как личность. Вместе с тем в идее присвоения индивидом элементов культуры, предметного бытия общественного целого, личность утверждает свою общность с социальным целым. В идее активности индивид как личность оказывается как бы поверх барьеров своей природной или ситуативной ограниченности.

Второе измерение – способ понимания личности, где сферой ее определения и существования становится "пространство межиндивидных связей". Не сам по себе индивид, способный к деятельности и общению, а процессы, в которые включены по меньшей мере два индивида (а фактически общность, группа), рассматриваются в качестве носителей личности каждого из них. Из этого следует, что личность как бы обретает свое особое бытие, отличающееся от телесного бытия индивида: "Философ-материалист, понимающий "телесность" личности не столь узко, видящий ее прежде всего в совокупности (в "ансамбле") предметных, вещественно-осязаемых отношений данного индивида к другому индивиду (к другим индивидам), опосредствованных через созданные и создаваемые их трудом вещи, точнее, через действия с этими вещами (к числу которых относятся и слова естественного языка), будет искать разгадку "структуры личности" в пространстве вне органического тела индивида и именно поэтому, как ни парадоксально, – во внутреннем пространстве личности".¹¹⁰

Примечательно, что, переводя рассмотрение личности в это интериндивидное пространство, мы обретаем возможность ответить на вопрос о том, что представляют собой многие хорошо исследованные социальной психологией феномены (самоопределение личности и т.д.). Что это: собственно групповые или личностные явления? По-видимому, в интериндивидном измерении ложная альтернатива (личностное или групповое?) оказывается преодоленной. Личностное выступает через групповое, групповое – через личностное. Вопрос, таким образом, снимается.

Наконец, третье измерение. Необходимость обратиться к нему продиктована некоторыми реальными ограничениями, которые приходится иметь в виду. Спрашивается: а что происходит с личностью индивида за пределами интериндивидного пространства? Продолжает ли личность как системное качество индивидов, пребывающих в ситуации взаимодействия, "существовать" и за границами общей для них ситуации, "по ту сторону" актуального общения? Второй вопрос. До сих пор бытие личности предполагалось существующим, то есть развертывающимся и фиксирующимся главным образом в предметно-вещной или функционально-инструментальной, объектной стороне связей между индивидами. Но, может быть, существуют собственно субъектные формы фиксации бытия данного индивида в других людях? И последний вопрос. Интерсубъектные представления о личности исходят из имплицитного допущения тождества социальной активности и ее конечных эффектов. Но это не всегда так. Индивид способен вызвать значимые для другого индивида изменения, однако от собственных побуждений первого лица прямо не зависящие, возникающие как бы помимо, а иногда даже вопреки его воле. "Так кто ж ты, наконец? – Я часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо" (И.Гёте. Фауст). Нет необходимости говорить об очевидных противоположных случаях бесплодной активности. Поэтому не следует ли эффекты воздействия выделить в особую категорию психологических явлений, хотя и связанных, но не отождествляемых с проявлениями социальной активности индивидов?

Третье измерение личности индивида и будет ответом на все эти вопросы.

Итак, по-видимому, существует еще одно пространство, в котором развертывается личность как системное качество индивида. Личность при этом не только выносится за рамки самого индивидуального субъекта, но и перемещается за пределы его актуальных связей с другими индивидами, за пределы наличной совместной деятельности с ними. Здесь как бы вновь происходит погружение личностного в пространство бытия индивида, но на этот раз – в "другого" ("других"). В этом случае в центре внимания психолога оказываются вклады в других людей, которые субъект вольно или невольно осуществляет посредством деятельности. Индивид выступает как субъект этих активно осуществляемых преобразований так или иначе связанных с ним людей. Таким образом, мы уже видим личность под новым углом зрения: важнейшие характеристики личности, которые традиционно пытались усмотреть в наборе имманентных качеств индивида, предлагается искать не только в нем самом, но и в других людях.

Следовательно, прокладывается новый путь интерпретации личности: она выступает как идеальная представленность индивида в других людях, как его "инобытие" в них (и, между прочим, и себе как "другом"), как его персонализация. Сущность этой идеальной представленности, этих "вкладов" – в тех реальных смысловых преобразованиях, действенных изменениях интеллектуальной и аффективно-потребностной сферы личности другого человека, которые производят деятельность индивида и его участие в совместной деятельности. "Инобытие" индивида в других людях – это не статический отпечаток. Речь идет об активном процессе, о своего рода продолжении себя в другом. Здесь схватывается важнейшая особенность личности (если она действительно личность) – обрести вторую, имеющую свою динамику, жизнь в других людях, производить в них долговечные изменения.

Феномен персонализации открывает возможность пояснить всегда волновавшую человечество проблему личного бессмертия. Если личность человека не сводится к представленности ее в телесном субъекте, а продолжается в других людях, то со смертью индивида личность "полностью" не умирает. Вспомним слова А.С.Пушкина: "Нет, весь я не умру... доколь в подлунном мире жив будет хоть один пиит". Индивид как носитель личности уходит из жизни, но, персонализированный и других людях, он продолжается, порождая у них переживания, объясняемые трагичностью разрыва между идеальной представленностью индивида и его материальным исчезновением. В словах "он живет в нас и после смерти" нет ни мистики, ни чистой метафоричности – это констатация факта разрушения целостной психологической структуры при сохранении одного из ее звеньев.

Разумеется, личность может быть характеризуема только в единстве всех трех предложенных аспектов рассмотрения: как обнаруживающаяся и опосредствуемая социальной деятельностью идеальная представленность индивида в других людях, в его связях с ними, наконец, в нем самом как представителе социального целого. Одна и та же черта личности выступает по-разному в каждом из "пространств", но это та же самая черта.

Определяющей характеристикой личности служит ее активность, которая в интраиндивидном плане выступает в явлениях выхода за рамки ситуативных требований и ролевых предписаний (реактивности), то есть в феноменах "надситуативной", "надролевой" активности; в интериндивидном плане – в поступках, социальных актах; в метаиндивидном плане – в деяниях, то есть в реальных вкладах в других людей. Понятие "деяние" используется здесь в смысле, близком к гегелевской трактовке: "Деяние – это, собственно говоря, произведенное изменение и произведенное определение наличного бытия. К поступку же относится только то, что из деяния входит в намерение, иначе говоря, было и сознании, то, следовательно, что воля признает своим".¹¹¹

Следуя логике данного подхода, можно предположить, что если бы мы сумели зафиксировать существенные изменения, которые данный индивид произвел своей реальной предметной деятельностью и общением в других индивидах, и в частности в самом себе как "другом", что формирует в других идеальную его представленность – его "личностность", то мы получили бы наиболее полную его характеристику именно как личности. Индивид может достигнуть ранга исторической личности в определенной социально-исторической ситуации только в том случае, если эти изменения затрагивают достаточно широкий круг людей, получая оценку не только современников, но и истории, имеющей возможность взвесить эти личностные вклады достаточно точно. Напомним, что, изменяя других, личность тем самым изменяет себя и что ее вклады в других есть изменение и преобразование ее собственных личностных характеристик ("Через других мы становимся самими собой", – писал Л.С.Выготский).

Если подлинную личность метафорически можно трактовать как источник некоей мощной радиации, преобразующей связанных с этой личностью в условиях деятельностного опосредствования людей (радиация, как известно, может быть полезной и вредоносной, может лечить и калечить, ускорять и замедлять развитие, становиться причиной различных мутаций и т.д.), то индивида, обделенного личностными характеристиками, можно уподобить нейтрино, гипотетической частице, которая пронизывает любую, сколь угодно плотную, среду, не производя в ней никаких – ни полезных, ни вредных – изменений. "Безличность" – это характеристика индивида, безразличного для других людей, человека, от которого "не жарко и не холодно", чье присутствие или отсутствие ничего не меняет в их жизни и тем самым лишает его самого личности.

Может возникнуть вопрос: если личность и индивид нетождественны, то, считая теоретически возможным наличие индивида, не осуществившего себя как личность, допустимо ли предположить существование личности без индивида? Допустимо, но это будет квазиличность. Если даже предположить, что не было Иисуса Христа как конкретного индивида, его личность, сконструированная евангельскими текстами, оказывала огромное влияние на социальную жизнь и христианскую культуру в течение двух тысячелетий, структурируя личности и судьбы людей, их взгляды, чувства и убеждения. Преобразующее влияние здесь оказывается не менее действенным, чем влияние иной абсолютно достоверной исторической личности.

Разумеется, индивид без личности, как и квазиличность без индивида, – явление исключительное, но обращение к такой гипотетической ситуации как мысленному эксперименту достаточно показательно для понимания проблемы единства и нетождественности личности и индивида. Вместе с тем рассмотренная здесь идея трех измерений в описании личности не может быть, как мы считаем, сведена к проблеме соотношения индивида и личности. Она открывает возможность ответить на многие другие, давно – еще в 20-30-е годы – поставленные вопросы психологии личности.

Л.С.Выготский о личности

Рассматривая состояние психологической науки, Л.С.Выготский отмечал, что для нее до сих пор остается закрытой центральная и высшая проблема всей психологии – проблема личности и ее развития. И далее: "Только решительный выход за методологические пределы традиционной детской психологии может привести нас к исследованию развития того самого высшего психического синтеза, который с полным основанием должен быть назван личностью ребенка".¹¹²

Обратившись к трудам Выготского, можно выделить по меньшей мере четыре идеи, исключительно конструктивные и образующие в целом определенные предпосылки для становления психологической концепции личности, оформление которой заботит нас сегодня.

Первая идея – идея активности индивида, с особенной силой выступившая не только в теоретических конструкциях Выготского, но и в разработанном им инструментальном методе исследования развития высших психических функций. В позднейших интерпретациях и конкретных приложениях инструментального метода подчеркивалось прежде всего значение орудия для формирования высших психических функций и фактически не уделялось должного внимания принципу свободного обращения индивида к орудию (использование знака или отказ от него, форма обращения со знаком и т.д.). Между тем, в отличие от некоторых современных методов формирования психических функций (алгоритмизация обучения, поэтапное формирование умственных действий), в экспериментальных исследованиях Выготского обращение к орудию и способ действия с ним не предписывались и тем более не являлись сколько-нибудь принудительными. Орудие рассматривалось Выготским как возможная точка приложения сил индивида, а сам индивид выступал как носитель активности. В инициативе индивида, обращающегося или не обращающегося к орудию, и самом способе использования орудия сказывалась и отчетливо выступала перед исследователем непосредственно ненормированная социумом активность.

Сама суть разработанного им инструментального метода – по крайней мере в плане возрастного подхода – как раз и состояла в том, чтобы установить активную роль субъекта, ребенка, обращающегося к орудию. В частности, предполагалось выяснить возрастные границы обращения ребенка к внешнему средству, как, впрочем, и возрастные рубежи отмирания потребности по внешних средствах, организующих деятельность. Переход извне вовнутрь изначально трактовался Выготским как обусловленный активностью субъекта. Одной из важнейших теоретических предпосылок инструментального метода явился именно принцип активности индивида – "активное вмешательство человека в ситуацию", его "активная роль, его поведение, состоящее во введении новых стимулов".¹¹³

"Человека забыли", – пишет Выготский, критикуя механическую схему "стимул-реакция". Таким образом, Выготский наметил своего рода возврат человека в психологию, вплотную подведя ее к проблеме личности как активного индивида.

Вторая идея, возникающая на путях преодоления натуралистического подхода к психологическим (феноменам, – мысль Выготского об основной особенности психических свойств человека: их опосредствованном характере. Функцию опосредствования, как известно, обеспечивают знаки, с помощью которых происходит овладение поведением, его социальная детерминация. Применение знаков, то есть переход к опосредствующей деятельности, в корне перестраивает психику, усиливая и расширяя систему психической активности. Именно эта идея оказалась особенно плодотворной для разработки наиболее развитых отраслей психологической науки, прежде всего детской и педагогической психологии. Принцип опосредствования оказался здесь ведущим, активно противостоящим бихевиористским схемам.

Как было показано выше, теоретический принцип, столь продуктивный для областей психологии, составлявших предмет особого интереса Выготского, был распространен на область социальной психологии, в частности на изучение групп и отношений между людьми, на психологию личности в группах. Эта позиция определила в 70-е годы поиск, направленный на адекватное теоретическое решение проблемы межличностных отношений.

Третья идея – положение об интериоризации социальных отношений. При рассмотрении генезиса высших психических функций ребенка эта идея выступила в трудах Выготского прежде всего с "безличной", орудийной стороны. Он отмечает, что знак, находящийся вне организма, как и орудие, отделен от личности и служит, по существу, общественным органом или социальным средством. Однако в рамках тех же представлений существовала возможность разрабатывать наряду и в связи с вопросом об интериоризации орудийных моментов проблему интериоризации собственно субъектных (активных, интенциональных) моментов, представленных в социальных отношениях.

Акты интериоризации, как отмечал Выготский, совершаются главным образом в процессах общения. Общение рассматривается им как процесс, основанный на разумном понимании и намеренной передаче мыслей и переживаний с помощью известной системы средств. Последнее означает, что социальные отношения, оставаясь орудийно опосредствованными, суть отношения конкретных индивидов и несут, следовательно, отпечаток их индивидуальности. Выготский пишет о "передаче переживаний". Допустимо предположение, что в этих процессах происходит как бы перенос индивидуальных характеристик общающихся и формирование идеальной представленности их в чужом "Я". Не в том ли состоит специфика обучения в отличие от воспитания, что первое связано преимущественно с орудийно безличным характером передачи и усвоения социального опыта, а второе с трансляцией прежде всего субъектных качеств индивидов. И тогда (в иных терминах) первое – трансляция "значений", второе – "личностных смыслов" и переживаний. И то и другое, впрочем, выступает в единстве, распадающемся лишь в условиях теоретического анализа или дидактического изложения.

Представляется, если следовать самой логике развертки идей активности, опосредствованности и интериоризации социальных отношений, что личность (в данном случае, разумеется, для нас, а не для Выготского) выступает в качестве своеобразного синтеза собственных качеств данного индивида и интериоризированных субъектно-интенциональных качеств других индивидов. К этому выводу мы неизбежно приходим, если брать понятие интериоризации в полном объеме, а не только утилитарно практическом. Личность тогда оказывается невозможной без интериоризированных в данного индивида других индивидов, формирующих свое "представительство" в первом, ибо, как было уже отмечено, "через других мы становимся самими собой" (Выготский). Личность индивида должна быть раскрыта также и со стороны бытия данного индивида в других индивидах и для других индивидов. И тогда оказывается, что конкретно охарактеризовать личность – значит ответить не только на вопрос о том, кто из других людей и каким образом представлен (интериоризирован) по мне, но и как я сам и в ком именно состою и качестве "другого", как бы изнутри определяя чье-либо сознание и поведение.

Здесь, следовательно, открывается и новая проблема: каким образом индивид обусловливает свое "присутствие" в других индивидах. Выясняя, что представляет собой данный индивид "для других" и "в других", как и то, что они представляют "для него" и "в нем", мы в первую очередь сталкиваемся с эффектом "зеркала", когда некто как бы отражается в восприятии, суждении и оценках окружающих его индивидов. Эта линия исследования представлена во множестве психологических работ по социальной перцепции (Г.М.Андреевой и др.).

Другой путь, практически лишь намеченный, ориентирует исследователя на анализ феноменов и механизмов реальной представленности данного индивида как субъекта активности в жизнедеятельности других людей. На этом пути "для других" бытие индивида выступает как относительно автономное ("отщепленное", "независимое") от него самого. По существу, перед нами проблема "идеального бытия" индивида.

И наконец, четвертая идея, только пунктирно намеченная Выготским: становление личности заключается в переходах между состояниями "в-себе", "для-других", "для-себя-бытия". Эта идея была им проиллюстрирована на примере всего развития высших психических функций: "Личность становится для себя тем, что она есть в себе, через то, что она предъявляет для других. Это и есть процесс становления личности".¹¹⁴

С этим положением Выготского нельзя не согласиться, но нужно задать вопрос: а что именно личность "предъявляет для других?" Действие? Поступок? Или, может быть, что-то еще?

В ранней работе "Педагогическая психология" Выготский весьма близко подошел к рассмотрению этой проблемы. Надо сказать, что наиболее интересные страницы этой книги касаются эстетического восприятия и переживания, художественного воспитания ребенка. Л.С.Выготский уделяет особое внимание изучению волновавшей его проблемы "морального последействия искусства", в котором действие перетекает в его результат, не предусмотренный намеренно. "Моральное последействие искусства, несомненно, существует и обнаруживается не в чем другом, как в некоторой внутренней проясненности душевного мира, в некотором изживании интимных конфликтов и, следовательно, в освобождении некоторых скованных и оттесненных сил, в частности сил морального поведения".¹¹⁵

Что же превращает "моральное последействие искусства" в своеобразное деяние? Чтобы проиллюстрировать свою мысль, Выготский приводит ряд примеров из художественной литературы. Так, он вспоминает рассказ А.П.Чехова "Дома", где повествуется о неудачной попытке отца путем сухих нравоучений объяснить семилетнему мальчику предосудительность курения. И только рассказав наивную сказочку о старом короле и его маленьком сыне, который от курения заболел и умер, отец достигает эффекта, для него самого неожиданного, – сын упавшим голосом говорит, что курить больше не будет. Сказка обеспечила "моральное последействие искусства". "Самое действие сказки возбудило и прояснило в психике ребенка такие новые силы, дало ему возможность почувствовать и боязнь и заинтересованность отца в его здоровье с такой новой силой, что моральное последействие ее, подталкиваемое предварительной настойчивостью отца, неожиданно сказалось в том эффекте, которого тщетно добивался отец раньше".¹¹⁶

К такого рода примерам Выготский обращается не раз. Складывается впечатление, что его вообще интересовали эффекты несовпадения намерений субъекта и произведенного результата, иными словами, его занимала проблема личностных, смысловых преобразований другого человека как аспект соотнесения "в-себе", "для-других" и "для-себя-бытия" индивида. Он пытается интерпретировать психические акты в свете представлений об "активности эстетического переживания", выдвигая гипотезу о существовании особой деятельности, составляющей природу эстетического переживания. "Мы еще не можем сказать точно, – пишет Л.С.Выготский, – в чем она заключается, так как психологический анализ не сказал еще последнего слова о ее составе, но уже и сейчас мы знаем, что здесь идет сложнейшая конструктивная деятельность, осуществляемая слушателем или зрителем и заключающаяся в том, что из предъявляемых внешних впечатлений воспринимающий сам строит и создает эстетический объект, к которому уже и относятся все его последующие реакции".¹¹⁷

Эту деятельность Выготский обозначает как "вторичный творческий синтез".

В этой связи личность как система обнаруживает себя дважды: в первый раз – в актах социально ориентированной активности, в действиях и поступках, второй раз – в завершающих поступок актах "вторичного творческого синтеза", основанного на встречной активности другого лица.

Взгляды Выготского вплотную подводят к пониманию личности как особой формы организации взаимной активности данного индивида и других индивидов, где реальное бытие индивида органически связано с идеальным бытием других индивидов в нем (аспект индивидуальности) и где в то же время индивид идеально представлен в реальном бытии других людей (аспект персонализации).

Идеи Выготского, складывающиеся главным образом в психологии познавательных процессов и в возрастной и педагогической психологии, успешно экстраполированы в область психологии личности и оказываются там существенно важными для разработки ряда теоретических принципов. Так, можно предположить, что на определенном этапе общественного развития личностное как системное качество индивида начинает выступать в виде особой социальной ценности, своеобразного образца для освоения и реализации в индивидуальной деятельности людей.

"Диалогическая" модель понимания личности: достоинства и ограничения

В последнее время явственно обозначилась тенденция трактовать сознание личности в качестве "диалогической" системы и, более того, саму личность как, по существу, диалог (точнее – полилог) всевозможных "Я" (тех, что присущи самому индивиду, а также его реальным или воображаемым партнерам). Провозглашаемая "диалогичность" природы личности побуждает исследователей к утверждению, что личностное, "человеческое в человеке", постижимо главным образом диалогически и что любой другой метод познания в данном случае был бы неадекватен предмету. Определяющий вклад в разработку этой идеи внес М.М.Бахтин.

Для многих современных психологов обращение к трудам выдающегося советского литературоведа М.М.Бахтина и к его идеям о диалогическом строении самосознания личности, ссылки на его авторитет стали своего рода признаком "хорошего тона". В этом, разумеется, нет ничего дурного, но некоторые издержки этого вполне понятного и разделяемого нами увлечения заслуживают, на наш взгляд, обсуждения.

В своей книге "Проблемы поэтики Достоевского" Бахтин осуществляет тончайший и точнейший анализ творчества Ф.М.Достоевского и убедительно показывает, что художественной доминантой построения образа героя для Достоевского служит "самосознание". Герой Достоевского "смотрится как бы во все зеркала чужих сознаний, знает все возможные преломления в них своего образа; он знает и свое объективное определение, нейтральное как к чужому сознанию, так и к его собственному самосознанию, учитывает точку зрения "третьего". Однако он "знает, что последнее слово за ним". Все герои "Преступления и наказания" уже на второй день действия романа "отразились в сознании Раскольникова, вошли в его сплошь диалогизированный монолог, вошли со своими "пращами", со своими позициями в жизни, и он вступил с ними в напряженный и принципиальный внутренний диалог, диалог последних вопросов и последних жизненных решений. Он уже с самою начала все знает, все учитывает и предвосхищает. Он уже вступил в диалогическое соприкосновение со всей окружающей жизнью".¹¹⁸ У нас нет сомнений в глубине и достоверности анализа творчества Достоевского, проведенного М.М.Бахтиным (хотя мы и не чувствуем себя вправе давать оценки в сторонней для нас области – истории литературы и литературоведении).

Но возникает вопрос: в какую систему психологии как науки вписываются литературно-критические построения Бахтина?

М.М.Бахтин фиксирует парадоксальный факт (хотя и пытается его слегка завуалировать): величайший писатель-психолог, каким был Достоевский, занимал откровенно антипсихологическую позицию, понимая и принимая убеждение своих героев о "недопустимости чужого проникновения в глубины личности". "По художественной мысли Достоевского, – пишет Бахтин, никак не отрицая эту мысль и не выражая даже отдаленно сомнения в ее истинности, – подлинная жизнь личности совершается как бы в точке этого несовпадения человека с самим собой, в точке выхода его за пределы всего, что он есть как вещное бытие, которое можно подсмотреть, определить и предсказать помимо его воли, "заочно". Подлинная жизнь личности доступна только диалогическому проникновению в нее, которому она сама ответно и свободно раскрывает себя. Правда о человеке в чужих устах, не обращенная к нему диалогически, то есть заочная правда, становится уничтожающей и умертвляющей его ложью, если касается его "святая святых", то есть человека в человеке".¹¹⁹ Мысль Достоевского передана предельно точно, но трудно найти другое столь сильно и лаконично выраженное обвинительное заключение, предъявленное детерминистической психологии, которая в своей экспериментальной практике, минуя интроспекцию, пытается получить (подсмотреть, подсказать, определить) эту заочную правду о личности другого человека, исследуя как раз то ее "вещное бытие", которое Бахтин, в качестве толкователя текстов Достоевского, объявляет "уничтожающей и умертвляющей ложью". Если обратиться к истории русской психологии на рубеже нынешнего и предшествующего столетия, то идея о непроницаемости чужой души (личности, человека в человеке) для постижения, иначе как путем углубленного самонаблюдения, переносится из одного философско-психологического сочинения в другое, начиная с С.Аскольдова, упомянутого Бахтиным рядом с Ф.М.Достоевским, и кончая А.И.Введенским.

Понимая шокирующий характер антипсихологизма Достоевского, Бахтин подчеркивает, что писатель "относился отрицательно" "к современной ему психологии", критиковал "постоянно и резко" механистическую психологию, "осмеивал ее и в романах".¹²⁰ Все это так и есть. И действительно, другой психологии, кроме "современной ему", Достоевский не знал и не мог знать. Но дело в том, что М.М.Бахтин обходит молчанием тот факт, что Достоевский ведет критику "механистической психологии" с позиций значительно менее совершенной – даже для того времени – интроспективной психологии, утверждает ее правоту.

Оправдан ли такой подход? Любому школьнику известно различие между словами "необходимое" и "достаточное"... Об этом различии важно помнить как тогда, когда перед глазами текст Бахтина, так и тогда, когда изучаешь тексты его последователей. Нельзя не согласиться с Бахтиным в том, что без обращения к голосу самой личности никакое знание о ней не может считаться "завершенным": даже знание о том, что есть человек в "объективном свете" (вспомним сказанное об "объективном определении", нейтральном как к чужому сознанию, так и к собственному самосознанию), ни в коей мере не достаточно для понимания человека. Достоевский выявил этот факт (устами своих героев), а Бахтин, анализируя текст Достоевского, нашел для этого факта должную теоретическую форму. Акцент был поставлен твердо – подлинное в человеке определяется его собственным голосом, противостоящим каким бы то ни было "овнешняющим" и "овеществляющим" заявлениям науки, ибо только "своим голосом" жизнь личности "ответно и свободно раскрывает себя". Но можно ли – и в этом вопрос! – "с голоса" самой личности постичь ее в главном, минуя ступень объективного знания; и так ли уж "нейтрально" это объективное знание в глазах "третьего", что личность, как было сказано об этом знании, лишь "учитывает" его (а, например, не превращает в свой предмет), определяясь в своей подлинной жизни? Иными словами, можно ли ограничиться одним только этим акцентом, пытаясь понять "личностное" в человеке, полагая подобный акцент по сути достаточным (о не только необходимым) условием понимания личности?

Создается впечатление, что идущие за Бахтиным исследователи отмалчиваются, предпочитая не обсуждать вплотную этот вопрос. Над ними как бы нависает тень отца-основателя диалогического подхода к личности. Будто личность и есть диалог сознаний, исключительно диалог сознаний, а эмпирическое, основанное на объективных техниках исследование личности способно лишь унизить личность и, больше того, скомпрометировать самого исследователя. Между тем даже тогда, когда в поле нашего зрения глубинный аспект самосознания личности: звучащий "внутри" самой личности и к ней самой обращенный голос "Я", – даже в этом особом случае анализ способен открыть то, что самой личности не явлено как феномен. А именно присутствие в человеке отраженной субъектности значимого другого ("эффект претворенного "Я""). Собственное "Я" человека здесь неотделимо от "Я" другого; голоса настолько сливаются, настолько звучат в унисон, что в самой изощренной интроспекции они не могут быть различимы; требуются специальные средства различения голосов; так, например, посредством призмы можно "разложить" свет на неразличимые иным образом составляющие.¹²¹

Поддерживаемая или, во всяком случае, не опровергаемая Бахтиным идея Достоевского направлена отнюдь не против одной лишь механистической психологии, а против всякого "овнешняющего заочного определения" души и личности человека, другими словами, против любой объективной психологии, против любых попыток проникнуть в "святая святых" личности через ее "вещное бытие" (мы бы сказали – через различные формы ее "опредмечивания"). Но при ближайшем рассмотрении выясняется, что даже герои Достоевского, не говоря уж о реальных людях, постигая психологию другого человека, никак не минуют его "вещное бытие" и, только принимая во внимание его реалии, могут осуществить "диалогическое проникновение" в глубины личности, увидеть "диалогическую" структуру его самосознания. Обращаясь к критике Достоевским "судебно-следственной психологии, которая в лучшем случае "палка о двух концах", то есть с одинаковой вероятностью допускает принятие взаимно исключающих решений, в худшем же случае – принижающая человека ложь", М.М.Бахтин пишет: "В "Преступлении и наказании" замечательный следователь Порфирий Петрович – он-то и назвал психологию "палкой о двух концах" – руководствуется не ею, то есть не судебно-следственной психологией, а особой диалогической интуицией, которая и позволяет ему проникнуть в незавершенную и нерешенную душу Раскольникова".¹²² Возникает вопрос, что дала бы действительно замечательному следователю Порфирию Петровичу "диалогическая интуиция", если бы он не располагал такими реалиями "вещного бытия" Раскольникова, как "человека в человеке", какой была статейка Родиона Романовича, в которой излагалась идейная программа права на преступление. Именно непреложный факт необходимости обращаться к "овеществленным душам" людей, которую Достоевский на словах отрицает, а на деле использует, и позволяет ему развернуть богатейшие возможности "диалогической" интуиции и проникновения в эти "незавершенные и нерешенные" души. И в конечном счете "диалогическая интуиция" Порфирия Петровича оказывается не чем иным, как эксплицированной рефлексией следователя-психолога, который для построения своего неопровержимого обвинительного заключения ("Как кто убил? ...да вы убили, Родион Романыч! Вы и убили-с!..") осуществляет блистательную, всестороннюю обработку имеющейся у него информации по всем законам объективной судебно-следственной психологии, которая углубляет и проясняет "диалогическое проникновение", "диалогическую интуицию".

Совершенно необходимо различать позицию писателя как демиурга личности, в сознании которого развертывается "диалогизированный внутренний монолог" литературных героев, данных ему непосредственно как чувственные образы, созданные его творческим воображением, звучит "спор двух голосов", возникший и разрешаемый в пределах его внутреннего "Я", и позицию психолога как исследователя личности, опосредствованно познающего "человека в человеке", проникающего в суть "внутреннего диалога" реальной личности путем обращения к его "овнешняющему заочному определению", к его "вещному бытию". Во втором случае "диалогическое проникновение" не более как фраза, рудимент интроспективной психологии, а утверждение, что самосознание личности имеет "диалогический характер", достаточно тривиально для психолога, если принять во внимание многократно описанные и экспериментально изученные рефлексивные столкновения разнообразных "Я-образов" во внутреннем пространстве личности.

Свободное перемещение категорий из одной отрасли знания в другую – в данном случае из поэтики в психологию – чревато серьезными методологическими недоразумениями, даже если источником переноса является такой замечательный исследователь, каким был М.М.Бахтин.

В кратком предисловии к публикации текста Бахтина было сказано: "Глубоко гуманистичен в показе Бахтина протест Достоевского против "овнешняющего" и "завершающего" определения личности". Гуманизм Достоевского бесспорен, но можно ли обойтись без комментария психолога, когда речь идет о проблеме детерминизма в психологии личности?

Потребность "быть личностью"

Запечатлевая, продолжая себя в других членах общества, человек упрочивает свое существование. Обеспечивая посредством активного участия в деятельности свое "инобытие" в других людях, индивид объективно формирует содержание своей потребности в персонализации. Субъективно последняя может выступать в мотивации достижения, притязаний на внимание, славу, дружбу, уважение, положение лидера и может быть или не быть рефлектирована, осознана. Потребность индивида быть личностью становится условием формирования у других людей способности видеть в нем личность, жизненно необходимую для поддержания единства, общности, преемственности, передачи способов и результатов деятельности и, что особенно важно, установления доверия друг к другу, без чего трудно надеяться на успех общего дела.

Таким образом, выделяя себя как индивидуальность, добиваясь дифференциальной оценки себя как личности, человек полагает себя в общности как необходимое условие ее существования, поскольку он производит всеобщий результат, что позволяет сохранять эту общность как целое. Общественная необходимость персонализации очевидна. В противном случае исчезает и становится немыслимой доверительная, интимная связь между людьми, связь между поколениями, где воспитуемый впитывает в себя не только знания, которые ему передаются, но и личность передающего. На определенном этапе жизни общества эта необходимость выступает в виде ценностно закрепленных форм социальной потребности.

Процесс, благодетельный для общества в целом, не менее благодетелен для каждого индивида. Прибегая к метафоре, можно сказать, что в обществе изначально складывается своеобразная система "социального страхования" индивида. Осуществляя посредством деятельности позитивные вклады в других людей, щедро делясь с ними своим бытием, индивид обеспечивает себе внимание, заботу, любовь, уважение. Не следует понимать это узко прагматически. Продолжая свое бытие в других людях, человек не обязательно предвкушает будущие дивиденды; он действует, имея в виду конкретные цели деятельности, ее предметное содержание, а вовсе не то, чем для других индивидов оборачиваются его деяния (хотя не исключена и осознанная потребность в персонализации).

Итак, гипотетическая "социогенная потребность" быть личностью, очевидно, реализуется в стремлении субъекта быть идеально представленным в других людях, жить в них, что предполагает поиск деятельностных средств продолжения себя в другом человеке. Подобно тому, как индивид стремится продолжить себя в другом человеке физически (продолжить род, произвести потомство), личность индивида стремится продолжить себя, обеспечив идеальную представленность, свое "инобытие" в других людях. Это позволит понять сущность общения, которое невозможно свести только к обмену информацией, к актам коммуникации; оно представляет собой процесс, где человек делится своим бытием с другими людьми, запечатлевает, продолжает себя в них и благодаря этому выступает для них как личность.

Потребность "быть личностью", потребность в персонализации обеспечивает активность включения индивида и систему социальных связей, в практику и вместе с тем оказывается детерминированной этими социальными связями. Стремясь включить свое "Я" в сознание, чувства и волю других посредством активного участия в совместной деятельности, приобщая их к своим интересам и желаниям, человек, получив в порядке обратной связи информацию об успехе, удовлетворяет тем самым потребность персонализации. Однако удовлетворение потребности, как известно, порождает новую потребность более высокого порядка. Этот процесс не является конечным. Он продолжается либо в расширении объектов персонализации, в появлении новых и новых индивидов, в которых запечатлевается данный субъект, либо в углублении самого процесса, то есть в усилении его присутствия в жизни и деятельности других людей.

Реализуя потребность "быть личностью" и перенося себя в другого, индивид осуществляет эту "транспортировку" отнюдь не в безвоздушной среде "общения душ", а в конкретной деятельности, производимой в конкретных социальных общностях. Экспериментальные исследования подтвердили гипотезу, что оптимальные условия для персонализации индивида существуют в группе высшего уровня развития, где персонализация каждого выступает в качестве условия персонализации всех. В группах корпоративного типа, напротив, каждый стремится быть персонализирован за счет деперсонализации других. Этот психологический факт фиксирует концепция деятельностного опосредствования межличностных отношений.

Потребность в персонализации и мотивы поведения индивида

В том случае, когда потребность индивида осуществить себя в качестве личности дана имплицитно как скрытая мотивация его поступков и деяний (а чаще всего так происходит), она выступает в качестве существенной характеристики, представленной в многочисленных и хорошо изученных в психологии явлениях – мотивации достижения, притязаниях, аффилиации, склонности к риску, эмпатии и т.д. Для многих исследователей личности типичны попытки или выводить эти феномены друг из друга, или сводить один к другому, или находить их основания то в прагматической нацеленности человеческой мотивации, то в имманентном стремлении к "самореализации" и "самоактуализации".

Идея потребности индивида в персонализации, как можно надеяться, позволит понять, реинтерпретировать эти феномены, увидеть за конкретными психологическими явлениями их внутреннюю сущность.

Можно рассмотреть возможность подобной реинтерпретации применительно к каталогу мотивов, предложенному оксфордским профессором психологии М.Аргайлом, – не потому, что этот перечень как-то особенно интересен или оригинален, а как раз наоборот: вследствие его типичности для большинства традиционных концепций личности.

М.Аргайл выделяет семь мотиваций поведения личности: 1) несоциальные потребности, которые могут продуцировать социальное взаимодействие (биологическая нужда в пище и воде, порождающая потребность в деньгах); 2) стремление к зависимости (потребность в протекции, помощи и руководстве, особенно со стороны лиц, находящихся в позиции власти и авторитета); 3) тенденция аффилиации (стремление войти в соприкосновение с другими, добиться определенной степени интимности); 4) тенденция доминирования, лидирования, стремление брать на себя решение, влиять на группу; 5) сексуальные потребности; 6) тенденция к агрессии; 7) потребность в самооценке, связанная со стремлением получить одобрение со стороны окружающих.

Классификация Аргайла не отличается логической строгостью (неясно, что берется за ее основание, исчерпываются ли мотивы этим перечнем и т.д.). Представляет интерес другая сторона его построений. Что образует основу всех этих мотиваций? О "несоциальных потребностях" нечего и говорить: их происхождение для автора очевидно. Но остальные? "Секс, агрессия и аффилиация также имеют инстинктивную основу", – замечает Аргайл и ссылается на данные X.Харлоу (1962), показавшего, что обезьяны, которые воспитывались без контакта с матерями, впоследствии обнаруживали слабый интерес к противоположному полу. Мотивация зависимости также иллюстрируется известными опытами Харлоу с детенышами обезьян и, следовательно, также интерпретируется как инстинктивная. Не изменяется позиция у автора и при трактовке доминирования – утверждается "инстинктивное происхождение доминирующего поведения". И только последняя мотивация – самооценки, поддержания образа собственного "Я" – как будто считается свободной от биологических корней и параллелей.

Могут ли получить иную интерпретацию шесть перечисленных выше социальных мотиваций (если вынести за скобки первую из них как собственно несоциальную), причем такую интерпретацию, которая не сводила бы их на биологические основы, к инстинктивному поведению и вместе с тем не ограничивалась бы простым указанием на социальное происхождение и характер, а давала бы содержательную трактовку? Если принять, что потребность индивида "быть личностью" является фундаментальной социогенной (то есть заведомо не инстинктивной) потребностью, то каждая из перечисленных выше социальных мотиваций может быть понята как ее дериват.

Тогда аффилиация может быть понята как мотив, направленный на снятие барьеров на пути персонализации индивида. Агрессия – как и доминирование – в качестве стремления быть персонализированным в "других" вне зависимости от моральной оценки способа, которым это достигается, буквально "навязать" себя другим. Сексуальная потребность – как амбивалентное стремление продолжить себя в другом дважды: как индивида (потребность в продолжении рода, в чувственном наслаждении) и как личность (обрести "инобытие" в любимом существе, причем таким образом, чтобы вызвать у него ответную потребность в персонализации). Что касается самооценки, то она может быть понята как потребность выяснить успешность или неуспешность персонализации. Однако оценивается индивидом не факт идеальной представленности в других людях (это входит в задачи и возможности психологического исследования), а наличие, характер, эффективность тех средств персонализации, которые он обретает в деятельности и общении и через которые он утверждает себя как субъекта деятельности и общения. Особое место, видимо, должна занять мотивация зависимости. Однако существует или не существует эта потребность как фундаментальная "социальная мотивация", утверждать нельзя, так как не исключено, что это всего лишь необоснованная экстраполяция одной из инстинктивных форм поведения животных на поведение человека.

Отношение между потребностью и мотивами не может быть понято как отношение между членами одного ряда. Это отношения между сущностью и явлениями. Представленная в потребности зависимость личности от общества проявляется в мотивах ее действий, но сами они выступают как форма кажущейся спонтанности индивида. Если в потребности деятельность человека зависима от ее предметно-общественного содержания, то в мотивах эта зависимость проявляется в виде собственной активности субъекта. Поэтому открывающаяся в поведении личности многоликая система мотивов богаче признаками, эластичнее, подвижнее, чем потребность в персонализации, составляющая сущность личности.

Если принять обосновываемую здесь гипотезу о мотивации как деривате потребности в персонализации, то в фундамент мотивов человеческих поступков и действий может быть заложен даже не один, а по меньшей мере два краеугольных камня.

Впрочем, первый из них – витальные потребности человека, обеспечивающие сохранение его как индивида и продолжение рода, – никогда оттуда не изымался. В жизни витальные потребности (голод, жажда, половая потребность, потребность в одежде, жилище, отдыхе) связаны с множеством разнообразных мотивов поведения, в которых средства удовлетворения могут выступать в превращенной форме (например, мотивация обогащения).

Второе основание человеческой мотивации – потребность "быть личностью". Мы видим две основные формы человеческой активности, мотивированные подобным образом. Об одной было сказано уже много: это собственно потребность продолжить себя в другом. Есть и вторая форма активности.

Персонализация осуществляется в деятельности. Для того чтобы в позитивном плане быть идеально представленным в другом человеке, первому по меньшей мере нужно уметь нечто сделать или что-то сказать, значимое для второго. Чтобы осуществить акт трансляции, надо, во всяком случае, иметь что транслировать. Средством персонализации, по-видимому, служат мысли, знания, художественные образы, произведенный человеком предмет, решенные задачи и т.д. Но раньше, чем стать средствами персонализации, они должны были уже быть у человека, он должен был их приобрести, выдумать, произвести, сконструировать, открыть, решить. Все это он осуществил. Во имя чего? Какая здесь действовала мотивация? Не следует ли предположить, что и здесь действует та же потребность в персонализации, только она фиксируется на предметном ее содержании, на приобретении средств для предстоящей трансляции себя "другому", а этот "другой" остается пока в тени, не высвечивается обыденным сознанием как подлинный объект персонализации.

Возьмем простой случай. Художник трудится над полотном. Для чего? Что служит мотивом? Возможность выгодно продать картину? Вероятно, и она. Но неужели все сводится к витальному? А что же еще? Мотивация творчества как предметного действия выступает в качестве производной от его потребности "быть личностью", то есть потребности осуществить полноценный действенный вклад в других людей, впечатлить их, произвести в них существенные смысловые и мотивационные преобразования. Тогда перед нами еще один дериват потребности в персонализации.

Не слишком ли прямолинейна антитеза: либо материальный расчет, либо стремление поделиться бытием с другими? Нет ли чего-нибудь третьего? Стремление к самовыражению, самоактуализации? Наслаждение от процесса творчества? Что касается последнего довода, то его надо, что называется, "отмести с порога". Любой случай удовлетворения любой достаточно напряженной потребности сопровождается эмоциональной разрядкой, аффективным тоном, более или менее выраженным чувством наслаждения. Так что указание на аспекты эмоциональности в проявлении социальной мотивации ничего не добавляет к существующим объяснениям. Другое дело – стремление к самовыражению, самоактуализации. Это мотив, лежащий на поверхности, а за ним скрывается глубинный социальный мотив, в соответствии с которым человек не столько выражает себя в предмете творчества, сколько стремится через предмет искусства перенести себя, свое мироощущение, видение мира в других людей, и именно они (шире – социум) – конечная цель его творчества. Материальная связь между людьми, которая воплощена в общественные отношения, безличные по самому своему существу, порождает личностные идеальные отношения, где другие люди выступают как цель деятельности для творца, а идеальная представленность в них, воплощенная в передаваемом им богатстве эстетического восприятия мира, – как единственное оправдание мук творчества, поиска совершенства, усилий, затраченных на накопление этих бесценных ценностей.

Деятельность – основной путь, единственный эффективный способ быть личностью; человек своей деятельностью продолжает себя в других людях. Произведенный предмет (построенное здание, поэтическая строка, посаженное дерево, мастерски выточенная деталь и т.д.) – это, с одной стороны, предмет деятельности, а с другой средство, с помощью которого человек утверждает себя в общественной жизни, потому что этот предмет произведен для других людей. Этим предметом опосредствуются отношения между людьми, создается общение как производство общего (В.А.Петровский).

Личность в общении и деятельности

В психологии и последние годы дискутировалась проблема соотношения процессов общения и деятельности. Одни утверждают, что общение – это деятельность или, по меньшей мере, частный случай деятельности, другие исходят из того, что это два самостоятельных и равноправных процесса. Нет оснований соглашаться ни с одной, ни с другой точкой зрения, не потому, что кто-либо здесь не прав, а потому, что на самом деле противоречие отсутствует.

Действительно, вопрос о том, является ли общение частью (стороной) процесса деятельности или, наоборот, деятельность – стороной общения, применительно к традиционному пониманию общения как акта коммуникации явно не имеет однозначного решения. Совершенно очевидно, что если мы понимаем взаимоотношения людей как опосредствованный субъект-объект-субъектный процесс, то отношения двух или более людей опосредствуются предметом деятельности, и здесь деятельность выступает как сторона коммуникационного акта. Если понимать их как субъект-субъект-объектный процесс (а именно так понимаются деятельностные отношения), то отношение субъекта к объекту, содержанию, цели деятельности опосредствуется взаимоотношением с участником деятельности и тогда общение – это сторона, часть деятельности.

Принципиальная обратимость субъект-объект-субъектных и субъект-субъект-объектных отношений полностью снимает поставленную проблему. Попытки же выяснить приоритет в истории человечества либо общения, либо деятельности были бы подобны классической проблеме яйца и курицы.

Но вопрос о соотношении общения и деятельности может быть углублен в контексте предлагаемой концепции.

Для того чтобы производить, человек должен объединиться с другими людьми (установить с ними контакт, добиться взаимопонимания, получить должную информацию, сообщить им ответную). Здесь общение, как уже было сказано, выступает как часть, сторона деятельности, как важнейший ее информативный аспект, как коммуникация. Но, создав предмет в процессе деятельности, включившей в себя общение как коммуникацию, человек этим не ограничивается. Он транслирует через созданный им предмет себя, свои особенности, свою индивидуальность другим людям, для которых он создал этот предмет. Среди них могут быть и те, кто участвовал в создании этого предмета. Среди них может быть и сам этот человек. Через созданный предмет человек трансцендирует в социальное целое, обретая в нем свою идеальную представленность, продолжая себя в других людях и в себе как в "другом".

Это уже общение второго рода (в отличие от коммуникации, имеющей вспомогательный, "обслуживающий" характер), то есть общение как персонализация. Здесь деятельность выступает как сторона, часть, необходимая предпосылка общения. Общение в деятельности производит общее между людьми, которое выступает дважды: в условиях коммуникации – своей информационной стороной и в условиях персонализации – личностной. В этом отношении русский язык, в отличие от других, в более выгодном положении: в нем могут быть использованы два понятия – коммуникация и общение.¹²³

Итак, еще раз подтверждается давняя истина: многие споры происходят из-за того, что один и тот же предмет называют разными словами, или, как это получилось с понятием "общение", из-за того, что одно и то же слово используют для обозначения разных предметов.

Таким образом, потребность "быть личностью" возникает на основе социально генерированной возможности осуществления соответствующих действий – способности "быть личностью". Эта способность, можно полагать, есть не что иное, как индивидуально-психологические особенности человека, которые позволяют ему осуществлять социально значимые деяния, обеспечивающие его адекватную персонализацию в других людях. Таким образом, в единстве с потребностью в персонализации, являющейся источником активности субъекта, в качестве ее предпосылки и результата выступает социально генерированная, собственно человеческая способность "быть личностью", обнаруживающаяся с помощью метода отраженной субъектности.

Менталитет личности

Строение личности многопланово. В нем выделяются различные уровни активности. В психологии наиболее содержательно изучено сознание в его соотношении с бессознательным. При этом следует иметь в виду, что разнообразие форм и проявлений бессознательного исключительно велико. В некоторых случаях можно говорить не только о бессознательном, но и надсознательном¹²⁴ в поведении и деятельности человека. Созидание духовных ценностей творческой личностью (художником или ученым), совершаясь реально, не всегда становится предметом рефлексии и фактически оказывается соединением сознания и бессознательного. Другой важнейшей формой интеграции этих уровней служит менталитет.

Понятие "менталитет" применяется для выделения особых явлений в сфере сознания, которые в той или иной общественной среде характеризуют ее отличия от других общностей. Если "вычесть" из общественного сознания то, что составляет общечеловеческое начало, в "остатке" мы найдем менталитет данного общества. Любовь к родным людям, боль при их утрате, гневное осуждение тех, кто стал причиной их гибели, являются общечеловеческим свойством и не оказываются чем-то специфическим для одних и отсутствующим у других общностей. Однако нравственное оправдание кровной мести (вендетта – от итал. "мщение") – это, бесспорно, черта менталитета, утверждаемая народной традицией, отвечающая ожиданиям окружающих. Если бы сознание каждого отдельного человека автоматически управлялось менталитетом общности, то, вероятно, эта общность через некоторое время подверглась бы полному самоуничтожению. Очевидно, общечеловеческое начало пересиливает косность традиций, закрепленных в менталитете, следовательно, менталитет общности и сознание индивида, члена этого общества, образуют единство, но не тождество.

Итак, менталитет – это совокупность принятых и в основном одобряемых определенным обществом взглядов, мнений, стереотипов, форм и способов поведения, которая отличает его от других человеческих общностей. В сознании отдельного его члена менталитет общества представлен в степени, которая зависит от его активной или пассивной позиции в общественной жизни. Являясь – наряду с наукой, искусством, мифологией, религией – одной из форм общественного сознания, менталитет не закреплен в материализованных продуктах, а, если можно так сказать, растворен в атмосфере общества, имеет наднациональный характер. Войдя в структуру индивидуального сознания, он с большим трудом оказывается доступен рефлексии. Обыденное сознание проходит мимо феноменов менталитета, не замечая их, подобно тому, как незаметен воздух, пока он при перепадах атмосферного давления не приходит в движение. Почему?

Есть основания считать, что здесь действует механизм установки. Причем человек не осознает свою зависимость от установки, сложившейся помимо его воли и действующей на бессознательном уровне. Именно потому менталитет не дает возможности субъекту осуществить рефлексию. Носитель его пребывает в убеждении, что он сам сформировал свои убеждения и взгляды. В этом обстоятельстве заключаются огромные трудности перестройки сознания человека в изменяющемся мире.

Если обратиться к истории общественного сознания в нашей стране, то можно было бы выделить основные составляющие менталитета "советского человека", складывавшиеся на протяжении семидесяти лет после 1917 года, и хотя и подвергшиеся изменениям в последние годы, но далеко еще не исчезнувшие. Они могут получить условные наименование, метафорический характер которых способствует прояснению их сущности и смысла.

Блокадное сознание... Политика, которой придерживалось государство с первых лет своего существования, формировала в сознании советских людей постоянное ощущение опасности, связанной с угрозой нападения внешнего врага. В роли потенциального агрессора в разное время выступали разные страны: Англия, Германия, Соединенные Штаты Америки, Финляндия, Япония, Китай. В некоторых случаях для этих опасений были, разумеется, основания; об этом, к примеру, свидетельствует нападение гитлеровского "третьего рейха" на СССР в 1941 году. Но даже если реальной угрозы не было, пропагандистские органы раздували страх перед неизбежной войной, навязанной потенциальным агрессором. Едва ли не до начала 90-х годов в менталитете советского человека сохранялось напряженное ожидание "неспровоцированного нападения" на страну, которая делает, как утверждалось, все возможное в неустанной "борьбе за мир". Страх перед ядерной войной в сознании конкретного человека обеспечивал готовность выдержать и оправдать любые тяготы и лишения во имя спасения детей и себя от надвигающейся угрозы "ядерного уничтожения" (расхожая формула в обыденном сознании: "Лишь бы войны не было"). В настоящее время заметны изменения менталитета. Налицо отход от "блокадного сознания". Все большее число людей осознает, что ожидать неспровоцированного ядерного удара (во всяком случае, со стороны Запада) нет оснований и что реальная миротворческая позиция России признается в качестве гаранта, обеспечивающего ненападение ядерных держав друг на друга. Образ внешнего врага все больше и больше тускнеет, "испаряется" из сознания людей.

"Семейная стриптизация"... Уникальной особенностью советского общества являлось обнажение интимного мира семейных взаимоотношений, то, что можно условно назвать "семейной стриптизацией". Поскольку семья рассматривалась как ячейка общества, а советское общество идентифицировалось с государством, то в менталитете советского человека считалось неоспоримым естественным правом государства и его партийного руководства управлять и командовать семьей, как любой государственной структурой. Многие советские люди не видели ничего противоестественного в фактах вмешательства официальных инстанций в интимную сферу их жизни. Вероятно, только в социалистическом обществе в случае измены мужа жена считала для себя возможным обратиться в официальные органы с просьбой, а то и требованием вернуть супруга в лоно семьи. При этом считалось вполне допустимым использование стенной печати, заводского радио, разборы на партсобраниях и т.д. Надо полагать, атавизмом семейной стриптизации являются родительские собрания в школах, где классный руководитель публично позорит одних родителей за проступки и недостатки их детей, усиливая унижение похвалами по поводудругих учеников, чьи отцы и матери присутствуют здесь же.

По мере становления правового цивилизованного общества мера открытости или закрытости мира семьи, за исключением очевидных криминальных обстоятельств, будет определяться самой семьей, что приведет к существенным сдвигам в сознании ее членов.

Ханжеская десексуализация... Сложившаяся к началу 30-х годов в официальной идеологии концепция "советского нового человека", главной целью которого в каждый момент его жизни остается якобы построение светлого коммунистического будущего, усиливала пуританский характер общественного сознания. Мир интимных чувств человека, уводящий его в сторону от служения общественному идеалу, был изначально враждебен идеологии тоталитарного общества. В наибольшей степени это относилось к сфере сексуальных отношений. Идеологическое табу на протяжении десятков лет накладывалось на все, что было связано с отношениями полов, и в особенности на упоминания о собственно физиологической стороне этих отношений. Изображения и показ обнаженного человеческого тела, за исключением известных классических образцов, подвергались придирчивой цензуре. Педагогическое табу в отношении любых вопросов, относящихся к половой жизни, оставалось законом для школы, даже если это касалось старшеклассников, находящихся на пороге брачного возраста. На этом основании строилась "бесполая педагогика". Ханжеская десексуализация в качестве компонента менталитета "советского человека", как запомнилось многим, была прорекламирована на одном из первых телемостов "СССР – США", когда одна из советских участниц заявила, что в Советском Союзе "секса нет".

Однако после того как в период перестройки были сняты идеологические запреты, в сознании людей – если не всех, то многих – стала проявляться другая крайность как реакция на былое табуирование: терпимое отношение, а то и активное оправдание порнографии, примирительное отношение к проституции. В настоящее время баланс между ханжескими запретами и сексуальной вседозволенностью в сознании людей еще не установился. Это порождает многие трудности, которые не всегда успешно разрешают педагоги, врачи-сексологи и родители.

Следует, однако, помнить, что менталитет "советского человека" не отрицает существования и других представлений. Если речь идет о России, то всем известны такие качества россиянина, как гостеприимство и хлебосольство, отсутствие национального чванства, наличие обостренной потребности в защите Родины, которая сыграла решающую роль в годы Великой Отечественной войны, и многие другие. Здесь черты менталитета совпадают с приметами национального характера. Можно, конечно, сказать, что это качества скорее общечеловеческие и поэтому выпадают из категории менталитета. Действительно, не исключено, что будут названы народы, имеющие такой же или подобный набор черт, но это не говорит еще об их общечеловеческом характере. Есть основания полагать, что для россиянина, например, нехарактерно то, что обобщенно именуется "немецким счетом" (каждый платит только за себя).

"Советский менталитет" – это форма общественного сознания тоталитарного государства, внедренная в структуру личности его подданных, но менталитет народа всегда в чем-то совпадал, а в чем-то не совпадал с инвариантами мышления и поведения, навязанными и санкционированными сверху.

Теория личности с позиций категориального анализа психологии

При анализе категориального строя психологической науки, как следует из изложенного выше, выделяется шесть базисных категорий, каждая из которых характеризует одну из сторон предмета психологии: индивид, образ, действие, мотив, психосоциальное отношение, переживание. Категориальный анализ позволяет увидеть за эмпирико-теоретическими построениями любой психологической системы или частной концепции контуры их категориального аппарата, существование которого может оставаться скрытым для создателей и сторонников этих концепций и систем. Осмысление категориального аппарата науки является одним из условий формирования релевантной методологии исследования. Нет основания полагать, что в истории науки все эти категории строго одновременно стали предметом рефлексии, а также методологически и теоретически организованного изучения. Освоение указанных категорий осуществлялось в определенной последовательности, порождая в поступательном движении научного знания разветвленную систему понятий, концепций, эмпирических исследований и добытых фактов, формируя конкретное содержание отраслей психологии.

Начиная с середины 20-х до середины 60-х годов XX века психология осваивает в теоретическом и эмпирическом планах категории образа, действия и мотивации. Другими словами, в работах многих психологов – Л.С.Выготского, С.Л.Рубинштейна, А.Р.Лурия, А.Н.Леонтьева – получают рассмотрение "психофизиологическая" и "психико-гносеологическая" проблемы. Это стимулировало психофизиологические исследования и способствовало углубленному изучению познавательных процессов, их развития и мотивации.

Вместе с тем "психосоциальное отношение" и триада "организм индивид – личность" до начала 70-х годов фактически не выходят на авансцену психологической науки. Это не значит, что они уже тогда не присутствовали имплицитно в категориальном аппарате науки (подобно тому как в настоящее время не выпадают из категориального строя "действие", "образ", "мотинация"). Происходит если не смена, то трансформация парадигмы психологии, выводящая на первый план категории, которые не получали до сих пор должной теоретической проработки российских психологов.

Причины этой трансформации обусловлены многими обстоятельствами. Прежде всего должен быть назван усиливающийся за последние двадцать лет общий интерес к проблеме человека, человеческих взаимоотношений, что выразилось в интенсивном развитии социологии и социальной психологии, которые в предшествующие годы, по существу, не находили себе места в структуре науки и не располагали возможностями для развития. На I съезде Общества психологов в 1959 году фактически не было докладов по социальной психологии и состоялось всего несколько сообщений по психологии личности, точнее – по проблеме индивидуальных различий, тогда как на VI съезде в 1993 году едва ли не половина симпозиумов была посвящена различным аспектам социальной психологии и психологии личности.

Понимание социальной сущности человека, включенности индивида в исторически возникающую и исторически изменяющуюся систему общественных отношений органически входит в трактовку категорий "психосоциальное отношение" и "организм – индивид – личность", образуя их методологическое основание, определяя общие подходы к построению программ научного исследования в области интенсивно развивающейся социальной психологии и психологии личности.

Все сказанное позволяет использовать категории "организм – индивид-личность" для построения общепсихологической теории личности. В этой связи особо важное значение приобретают следующие положения, которые приводятся здесь путем прямого цитирования.

Постулаты теории личности

Первый. "Природные, органические стороны и черты выступают в структуре личности как социально обусловленные ее элементы... Биологическое существует в личности в превращенной форме как социальное" (А.В.Петровский).

Второй. "Движение деятельности, процесс ее развертывания необходимо ведет к снятию ограничений, первоначально присущих ситуации... в качестве объекта преодоления могут выступать также и потенциальные ограничения деятельности, в данном случае понимаемые как сужение возможностей субъекта в сфере целеполагания. Ограничения эти побуждают специальную деятельность, направленную на их преодоление. Этим и определяется собственно активность личности" (В.А.Петровский).

Третий. "Личность ≠ индивид: это особое качество, которое приобретается индивидом в обществе... личность есть системное и поэтому "сверхчувственное" качество, хотя носителем этого качества является вполне чувственный, телесный индивид со всеми его прирожденными и приобретенными качествами" (А.Н.Леонтьев).

Четвертый. "Философ-материалист, понимающий "телесность" личности не столь узко, видящий ее прежде всего в совокупности (в ансамбле) предметных, вещественно-осязаемых, отношений данного индивида к другому индивиду (к другим индивидам), опосредствованных через созданные и создаваемые их трудом вещи, точнее, через действия с этими вещами... будет искать разгадку "структуры личности" в пространстве вне органического тела индивида и именно поэтому, как ни парадоксально, – во внутреннем пространстве личности" (Э.В.Ильенков).

Пятый. "...Личность может быть понята только в системе устойчивых межличностных связей, которые опосредствуются содержанием, ценностями, смыслом совместной деятельности для каждого из ее участников. Эти межличностные связи практически нерасторжимы, они вполне реальны, но по природе своей "сверхчувственны". Они заключены в конкретных индивидных свойствах, но к ним несводимы, они даны исследователю в проявлениях личности каждого из членов группы, но они вместе с тем образуют особое качество самой групповой деятельности, которое опосредствует эти личностные проявления, то есть смысловые образования личности, связанную систему личностных смыслов, определяющих особую позицию каждого в системе межиндивидных связей, шире – в системе общественных отношений" (А.В.Петровский).

Шестой. "Личность индивида выступает в трех аспектах ее психологического понимания: интраиндивидной, интериндивидной и метаиндивидной атрибуции... Лишь в единстве отмеченных аспектов личность раскрывается со стороны своего строения, своей структуры. Она выступает как обнаруживающаяся и опосредствуемая социальной деятельностью идеальная представленность индивида в других людях, в его связях с ними, наконец, в нем самом – как представителе социального целого" (В.А.Петровский).

Седьмой. "...Постулат максимизации, то есть стремления индивида к максимальной персонализации с вытекающими из него теоретическими гипотезами: 1) любое переживание, воспринимаемое индивидом как имеющее ценность в плане обозначения его индивидуальности, актуализирует потребность в персонализации и определяет поиск значимого другого, в котором индивид мог бы обрести идеальную представленность; 2) в любой ситуации общения индивид стремится определить и реализовать те стороны своей индивидуальности, которые в данном конкретном случае доступны персонализации. Невозможность ее осуществления ведет к поиску новых возможностей в себе самом или предметной деятельности; 3) из двух или более партнеров по общению субъект при прочих равных условиях предпочитает того, кто обеспечивает максимально адекватную персонализацию. Аналогично – предпочтение будет отдано тому, кто может обеспечить максимально долговечную персонализацию... Третьей переменной является интенсивность потребности в персонализации" (А.В.Петровский, В.А.Петровский).

Восьмой. "Источником развития и утверждения личности выступает возникающее в системе межиндивидных отношений (в группах того или иного уровня развития)... противоречие между потребностью личности в персонализации и объективной заинтересованностью данной общности, референтной для индивида, принимать лишь те проявления его индивидуальности, которые соответствуют задачам, нормам и условиям функционирования и развития этой общности... личность формируется в группах, иерархически расположенных на ступенях онтогенеза (и "социогенеза" – А.В.), характер развития личности задается уровнем развития группы, в которую она включена и в которой она интегрирована" (А.В.Петровский).

Методологические основания теории личности

Таким образом, определены исходные принципиальные позиции для построения общепсихологической теории личности. Уточним, что имеется в виду, когда она обозначается как "общепсихологическая". Речь в данном случае идет не столько о ее общей методологической и онтологической схеме (при всей ее важности), сколько о том, что данный теоретический конструкт представлен в присущих ему характеристиках и связях, которые выявляются во всех отраслях психологии: не только в так называемой общей психологии, но и в социальной, возрастной, педагогической, юридической, психологии управления, патопсихологии и других, выступая в присущей научной теории программирующей роли по отношению к соответствующей практической сфере (образованию, производству, медицине, правопорядку).

Как и всякая научная теория, теория личности должна отвечать общему методологическому требованию – дать целостное представление о закономерностях и существенных связях определенной области действительности (личности человека), предложить целостную (при ее внутренней дифференцированности) систему знаний, которая содержала бы в себе методы не только объяснения, но и предсказания, возникновения определенных феноменов в определенных условиях и которую характеризовала бы логическая зависимость одних ее сторон от других, принципиальная возможность выведения ее содержания из некоторой совокупности исходных утверждений. Выше в восьми тезисах, выполняющих функцию своего рода пролегоменов (предварительных суждений, вводящих в изучение предмета) к предстоящему теоретическому построению, показана совокупность утверждений (постулатов, допущений, законов и т.д.), образующих исходный базис общепсихологической теории личности. Тем самым оказывается возможным построить теоретическую модель существенных связей, выступающих в определенной психологической реальности – личности человека. Возникновение теории личности не может быть оторвано от ее эмпирической основы, охватывающей множество накопленных в общей, социальной, детской психологии, патопсихологии, психотерапии фактов, добытых экспериментально, но пока еще разрозненных и не обобщенных.

Здесь описана в самом общем виде теоретическая абстракция, обеспечивающая последующее восхождение к конкретному. Только так (на пути от абстрактного к конкретному) можно развивать ее в систему взаимосвязанных концепций, содержание которых включает утверждения с их эмпирическими доказательствами, и построить конкретные теоретические конструкции, отправляющиеся от совокупности вводимых общетеоретических принципов. Если же эти концепции (а это, разумеется, отнюдь не все существующие теоретические построения, имеющие хождение в среде психологов как за рубежом, так и в России, а только те, которые отвечают указанным общим принципам) уже включены в научный оборот, то остается найти им место в общей теоретической схеме и тем самым обеспечить логическую зависимость одних элементов теории от других.

Что же представляет собой теория личности, ее наиболее общая модель? Она, по существу, должна совпадать с определением личности, описывающим ее в системе наиболее существенных связей и зависимостей и отвечающим основным общенаучным методологическим принципам: детерминизма, системности, развития. Тогда теоретическая модель личности должна быть представлена как определяемое активной включенностью в общественные отношения системное качество их субъекта (индивида), имеющее трехзвенную структуру (интра-, интер- и метаиндивидную его репрезентации), развивающуюся в общении и совместной деятельности и ею опосредствованную.

Рассмотрим, в чем здесь проявляет себя следование общенаучным методологическим принципам.

Принцип детерминизма применительно к психологической теории личности ориентирован не только на идею причинности как совокупности обстоятельств, предшествующих во времени следствию, но и на другие его формы (М.Г.Ярошевский): на системный детерминизм, обнаруживающийся в зависимости отдельных компонентов системы от свойств целого, а также на целевой детерминизм, в соответствии с которым цель определяет процесс достижения результата. Представление об активности личности, ее направленности, которое утвердилось в психологии начиная со второй половины 30-х годов XX века, создает методологические предпосылки для реализации принципа детерминизма на уровне категории "психосоциального отношения". В психологии были выдвинуты трактовка детерминизма как действия "внешних причин через внутренние условия" (С.Л.Рубинштейн) и трактовка детерминизма как действия "внутреннего через внешнее" (А.Н.Леонтьев).

Детерминистический тезис о том, что, изменяя в деятельности реальный мир, субъект изменяется сам, что и объясняет личностные трансформации индивида, оказалось возможным распространить и на область межличностных связей, в которых наиболее полно выявляет себя категория психосоциального отношения. Так же, как индивид в предметной деятельности изменяет окружающий мир и посредством этого изменения изменяет себя, становится личностью, социальная группа в своей совместной социально значимой деятельности конструирует и изменяет систему межличностных отношений и межличностного взаимодействия, становится коллективом. Феномены межличностных отношений отчетливо это обнаруживают. Так, самоопределение в отношении задач групповой деятельности складывается как результат активной деятельности по претворению в жизнь поставленных перед ней целей, то есть межличностные отношения преобразуются деятельностью, которая направлена вовне на присвоение социально значимого предмета, а не на сами эти межличностные отношения.

С позиции детерминизма развитие личности как системного качества индивида обусловлено социально, хотя сам индивид обладает биологическими предпосылками для своего развития.

Принцип развития в психологической теории личности реализуется в понимании процесса превращения биологических структур индивида в социально обусловленные структуры его личности. Таким образом строится представление о социогенезе личности как результирующей взаимодействующих в ней двух противоборствующих тенденций – к сохранению и к изменению развивающихся социальных систем. Развитие личности в онтогенезе определяется наличием и преодолением противоречия между потребностью индивида в персонализации и способностью посредством соответствующей деятельности быть персонализированным в социальной ситуации развития.

Принцип системности (или системный подход) в составе методологической модели теории личности позволяет представить ее в качестве целостности, в которой выявляются разнокачественные и разноуровневые связи, как синтез структурно-функциональных и филоонтогенетических представлений. Этим преодолевается тот подход к личности, который обозначен как "коллекционерский".

Этот принцип не мог быть обнаружен в общих системных представлениях, хотя и не мог быть без них сформулирован. Его следовало открыть в ткани самой психологической реальности. Для этой цели потребовалось: во-первых, преодолеть "птолемеевское" понимание человека в пользу его "коперниканской" трактовки как части социального целого, системы общественных связей; во-вторых, преодолеть гипноз "постулата непосредственности". Это оказалось возможным сделать в условиях системного анализа категорий "психосоциальное отношение" и "организм – индивид – личность", осуществленного при соприкосновении психологической теории коллектива (стратометрическая концепция) и психологической теории личности. Они должны были пересечься и действительно пересеклись в центральном для той и другой теории пункте – в выявлении системообразующего принципа, которым оказался принцип деятельностного опосредствования.

Системообразующий принцип – это тот общий объяснительный принцип, с помощью которого очерчивается и структурируется теория. Методологическая сущность этого принципа при построении теории личности состоит в том, что отношение одного человека к другому, равно как и отношение развития личности к его результату, мыслится через обращение к третьему объекту – предметной деятельности, которая в наиболее развитой своей форме имеет совместный характер, является следствием объединения людей в труде и общении. При этом, оказываясь исходно опосредствованными содержанием и организацией совместной деятельности, межличностные отношение и качества развивающейся личности в свою очередь воздействуют на ее процесс и результаты: субъект-объект-субъектные связи выступают в единстве с субъект-субъект-объектными как две стороны одной системы.

Онтологическая модель личности

Принцип деятельностного опосредствования межиндивидных отношений личности и ее развития является общим системным принципом построения общепсихологической теории личности, в котором находят реализацию общенаучные методологические принципы детерминизма, развития и системности.

От конкретной методологии как системы принципов и способов построения теории личности целесообразно перейти к описанию ее онтологической модели, выделив основные категории анализа объекта теории и показав принципы их соотнесения, понятийный аппарат.

Единицами анализа для теории личности могут служить понятия индивид, личность, индивидуальность, активность, деятельность, общение, группа, коллектив, сознание, развитие (биогенез организма, биосоциогенез индивида, онтогенез личности, социогенез личности в историко-эволюционном процессе).

Для построения онтологической модели постулируемой общепсихологической теории с необходимостью должны быть указаны принципы соотнесения основных категорий анализа, используемых для описания и понимания личности как психологической реальности. Наиболее общим принципом соотнесения категорий, входящих в понятийный аппарат теории личности, является признание единства, но не тождества образующих его понятийных пар как единиц категориального (здесь – микрокатегориального) анализа ее общей конструкции. Так, понятие "индивид", образуя единство с понятием "личность", не может рассматриваться как ему тождественное. Сам факт признания единства, но не тождества этих понятий, а, следовательно, и стоящих за ними объектов аналитического рассмотрения психологической реальности, порождает задачу не только понять их соотношение как свойства (личности) и носителя этого свойства (индивида), но и поставить ряд принципиальных методологических проблем их взаимоотношений, постулируя, к примеру, идею потребности и способности индивида "быть личностью". Онтологическая расчлененность оборачивается специальной методологической проблемой.

Принцип единства, но не тождества основных категорий анализа относится не только к понятиям индивид и личность, но и к другим составляющим онтологической модели теории личности: личность – индивидуальность, активность – деятельность, группа – коллектив, биогенез – биосоциогенез, онтогенез – социогенез, развитие личности – развитие сознания.

От методологических и онтологических подходов создания теории следует перейти к выявлению возможностей, заложенных в ее исходных посылках (постулатах), путем восхождения от абстрактного к конкретному и развить систему взаимосвязанных теоретических конструкций (концепций, "теорий среднего уровня"), объединенных и обусловленных рассмотренными методологическими и онтологическими основаниями. Только таким образом можно в рамках выделенных выше исходных тезисов и методологических принципов охватить многообразие эмпирических данных и конкретных методов и методик, относящихся к исследуемому предмету – психологии личности, обобщить совокупность утверждений с их доказательствами.

Следует выделить три аспекта рассмотрения конкретной феноменологии личности, три своего рода онтологические модальности: ее генезис, динамику содержания, структуру, а следовательно, построить (или освоить) концепции, которые, исходя из принципа деятельностного опосредствования, оказались бы в состоянии выяснить закономерности психологии личности, проявляющиеся в этих ее аспектах (модальностях), охватить соответствующий эмпирический материал, вобрав в себя открывающуюся в нем феноменологию, найти и применить валидные методы его получения, на принципиальных основаниях осуществить соотнесение с другими социально-психологическими и персонологическими теориями. Вместе с тем необходимо и возможно, раскрыв логическую зависимость конструируемых концепций друг от друга, представить их в виде единой теоретической системы при всей ее внутренней дифференцированности.

При рассмотрении генезиса личности выделяются три методологически обоснованные задачи: 1) рассмотреть развитие индивида как результат взаимодействия генотипа и социальной среды и тем самым создание предпосылок для становления личности (условно обозначим этот процесс как "биосоциогенез"); 2) исследовать развитие личности человека вследствие деятельностно-опосредствованных взаимоотношений с референтными для нее группами как в условиях относительно стабильных общностей, так и в обстоятельствах включения в различные референтные группы, иерархически расположенные на ступенях онтогенеза, или изменения позиции личности по отношению к этим группам; 3) изучить особенности социогенеза личности и межличностных отношений, обусловленные включенностью и трудовую деятельность в рамках конкретной социально-экономической формации.

Соответственно этим задачам рассматриваются три взаимосвязанные концепции, отвечающие принципам общепсихологической теории личности.

Первая, которая условно может быть обозначена как психогенетическая концепция индивидуальности (научная школа Б.М.Теплова), при исследовании происхождения индивидуальных психологических особенностей человека выясняет роль генотипа и среды в их формировании, используя главным образом близнецовый метод. Утверждается, что в онтогенезе происходит смена механизмов, которыми реализуются психические функции индивида, а также смена элементарных форм, господствующих на ранних его этапах, социальными формами, опосредствованными общением и деятельностью ребенка. При этом проверяется продуктивная гипотеза, согласно которой со сменой механизмов перестраивается отношение индивидуально-психологических особенностей к генотипу: с возрастанием значения специфически человеческих, социальных по своему происхождению факторов сокращается доля генетической изменчивости в развитии индивидуальных по своему происхождению факторов, в развитии индивидуально-психологических особенностей человека. Являющаяся прямым продолжением нейрофизиологической концепции факторов индивидуально-психологических различий, рассматриваемая концепция по всем позициям должна быть соотнесена с теориями, отводящими наследственности роль фатального фактора, и вообще – с различными модификациями теории двух факторов.

Своего рода продолжением рассмотрения этого круга идей, если иметь в виду усиление роли системообразующего фактора – деятельностного опосредствования, в формировании личности индивида является концепция развивающейся личности (А.В.Петровский). В ее основе лежит идея трех фаз становления личности в социальной среде (микро- или макросреде) – адаптации, индивидуализации и интеграции, возникновение и протекание которых связаны с наличием социогенной потребности индивида в персонализации и с деятельностно опосредствованными возможностями удовлетворять ее в референтных группах. На основе данной концепции предложена возрастная периодизация развития личности, не совпадающая с существовавшими ранее концепциями психического развития человека.

Третья задача – понимание социогенеза – находит свое воплощение в историко-эволюционном подходе к пониманию личности (А.Г.Асмолов), который в свою очередь базируется на принципе деятельностного опосредствования. Отвечая на вопрос, посредством каких механизмов осуществляется вклад личности в социокультурную историю, предлагаемый подход выделяет в качестве системообразующего основания, обеспечивающего развитие личности и способствующего его конкретно-исторической специфике в той или иной культуре, опосредствующий фактор – совместную предметную деятельность. Таким образом, все три рассмотренные теоретические конструкции связаны между собой и отвечают общему методологическому принципу – деятельностному опосредствованию. То же самое можно сказать и о других характеризуемых ниже концепциях.

При рассмотрении динамики содержания личности могут быть вновь выделены три проблемы, которые задает методология общепсихологической теории личности: 1) что представляет собой содержание личностных характеристик индивида? 2) стабильно ли это содержание и что обеспечивает его стабильность? 3) за счет какого фактора может произойти и происходит нарушение этой стабильности, динамика содержания личности?

Здесь, в свою очередь, могут быть выделены – одни в большей, другие в меньшей степени продвинутые – концепции, логические связи между которыми легко прослеживаются.

Первая среди них – концепция смысловых образований личности, сформулированная группой учеников А.Н.Леонтьева. Ее центральное звено образует понятие личностного смысла как индивидуализированного отражения действительного отношения личности к тем объектам, ради которых развертывается ее деятельность ("значение для меня"), запечатленность в объекте потребностей человека. Личностные смыслы интегрируются в виде связной системы "смысловых образований личности", куда входят мотивы, побуждающие человека к деятельности, реализуемое деятельностью отношение человека к действительности, приобретшей для него ценность (ценностные ориентации), "Я-образ", или "Я-концепции", человека – система представлений индивида о самом себе, на основе которой он строит свое взаимодействие с другими людьми и относится к себе как "к другому". Центральная характеристика личностных смыслов – их зависимость от места человека в системе "социальной ситуации развития", то есть от его социальной позиции. И здесь принцип деятельностного опосредствования оказывается системообразующим, объяснительным и конструктивным. Для того чтобы исследовать и трансформировать смысловые образования, необходимо выйти за рамки этих образований и изменить систему деятельностей, их порождающих.

Две следующие проблемы (стабильность и ее нарушение) получили отражение в концепциях, обращенных к "малой динамике" содержания личности, а именно процессов порождения и трансформации смысловых образований личности в движении деятельности, в которую включен индивид.

Проблема стабильности рассматривается в диспозиционно-установочных концепциях (этим условным обозначением мы пытаемся охватить теоретические конструкции, которые характеризуют механизмы, используемые личностью для стабилизации движения деятельности). За ней стоят идеи и представления учеников и продолжателей Д.Н.Узнадзе (Ш.А.Надирашвили и др.), диспозиционная концепция личности В.Я.Ядова и др. Используя принцип деятельностного подхода, А.Г.Асмолов разрабатывает гипотезу о иерархической уровневой природе установки как механизма стабилизации деятельности, обращаясь к "малой динамике смысловых образований". При этом функции и феноменология установок зависят от того, на каком уровне деятельности они функционируют (уровень смысловых, целевых и операционных установок). Установки различных уровней, стабилизируя движение деятельности, реализуемой личностью, позволяют в изменившихся условиях сохранять ее направленность. В случае методологической и теоретической интеграции различных представлений о сущности установки диспозиционно-установочная концепция может рассматриваться как часть общепсихологической теории личности, основывающейся на принципе деятельностного опосредствования.

В единстве с представлением об установке как механизме стабилизации деятельности находится концепция надситуативной активности В.А.Петровского, обосновывающая нарушение стабильности. В соответствии с нею в движении деятельности происходят переходы от состояния временной стабильности (в силу сложившихся устойчивых смысловых и целевых установок личности) к взламывающей эту стабильность надситуативной активности субъекта деятельности, выводящей личность на новые уровни решения ее жизненных задач, которые, в свою очередь, возможны в условиях относительной стабильности ее диспозиций.

При рассмотрении структуры личности возникают три проблемы: необходимо характеризовать во взаимосвязи интер-, интра- и метаиндивидную репрезентации личности.

Соответственно могут быть представлены три концепции: концепция деятельностного опосредствования межличностных отношений, концепция интраиндивидной репрезентации личности и концепция персонализации.

Концепция деятельностного опосредствования межличностных отношений, обращенная к интериндивидной репрезентации личности, рассматривает межличностные отношения в любой достаточно развитой группе как опосредствованные содержанием и ценностями деятельности. Обращение к принципу опосредствования позволяет понять характер групповой интеграции, увидеть многоуровневый (стратометрический) характер межличностных отношений, характеризовать группы высокого уровня развития, где индивид получает наиболее благоприятные возможности для удовлетворения своей потребности быть полноценной личностью и для развития соответствующих способностей. В связи с тем, что взаимоотношения в группе выступают как носители личности ее членов, преодолевается ложная альтернатива понимания межличностных отношений как проявлений либо личности, либо группы: личностное выступает как групповое, групповое как личностное. Существенным развитием концепции деятельностного опосредствования межличностных отношений является концепция социальной перцепции (Г.М.Андреева).

Метаиндивидная репрезентация личности открыта и отражена в концепции персонализации, описывающей деятельностно опосредствованный процесс, в результате которого субъект получает индивидуальную представленность в жизнедеятельности других людей и может выступить в общественной жизни как личность (В.А.Петровский). Потребность в персонализации выступает как глубинная и не всегда осознанная основа неутилитарных форм общения между людьми (альтруизма, аффилиации, стремления к самоопределению). Определяющей чертой способности индивида к персонализации является возможность производить деяния, то есть значимые изменения общественного бытия, за которые он ответственен перед обществом (к ним относится прежде всего перестройка мотивационно-смысловых образований, личностных смыслов других людей).

Шаги к решению проблемы интраиндивидной репрезентации личности осуществил B.C.Мерлин, сформулировав в посмертно изданной книге концепцию интегральной индивидуальности, в которой деятельность выступает как опосредующее звено в связи разноуровневых свойств индивидуальности. B.C.Мерлин отмечал единство стратометрической концепции, концепции персонализации (в терминах B.C.Мерлина – представления о "метаиндивидуальности") и издавна складывавшихся в дифференциальной психологии взглядов на сущность "интраиндивидуальности" человека, за которыми стоят труды Б.М.Теплова, В.Д.Небылицына и самого B.C.Мерлина. Интегральная индивидуальность рассматривалась им как саморегулируемая и саморазвивающаяся многоуровневая система. В развитие идей B.C.Мерлина Е.А.Климовым разрабатывается концепция индивидуального стиля деятельности личности, которая, как подчеркивал B.C.Мерлин, опосредствует связь метаиндивидуальных и интраиндивидуальных свойств, что детерминируется характеристикой не только индивидуальности, но и коллектива, то есть интериндивидуальной.

Наличие внутренней связи между концепциями, которые относятся к выделенным "онтологическим модальностям", было прослежено выше и является очевидным, но столь же очевидны "интермодальные" связи. Представление о потребности и способности личности к персонализации обусловливает понимание механизмов, определяющих переходы в развитии личности от одной фазы к другой; возможности развития личности зависят от уровня развития группы; идея надситуативной активности отзывается в социогенетических представлениях об избыточных неадаптивных моментах, обеспечивающих саморазвитие личности в историко-культурных процессах; основные положения психогенетической концепции порождают некоторые подходы, характерные для концепции интегральной индивидуальности и т.д.

Таким образом, вся концептуальная модель общепсихологической теории личности оказывается определенного рода системой интра- и интермодальных связей, составляющих ее структуру.

Располагая богатым фондом конкретных методов, как уже находящихся в научном обороте, так и создаваемых (метод "отраженной субъектности", методики выявления самоопределения личности, внутригрупповой идентификации, модифицированная методика "личностных конструктов", референтометрия и т.д.), с помощью которых могут быть выявлены важнейшие личностные параметры, психология стоит перед задачей такой их переработки, которая позволила бы построить соответствующие системы психологической диагностики.