О. Крышталь. Я И МЫ – СЦЕНАРИЙ ОПТИМИЗМА

<<< ОГЛАВЛЕHИЕ >>>

Текст идет к концу, а мне так и не удалось избавиться от слова вдруг. Оно вводит в заблуждение, потому что вдруг ничего не бывает – нигде, кроме как в той части моего ума, где пока живу Я.

Так вот, вдруг я понял, что мир настоящий все-таки отличается от мира слов.

Я увидел очередную Душу, народившуюся на Свет, я увидел, как слова все тесней объединяют ее с нами по мере того, как образы превращаются в существительные, а существительные обретают с помощью глаголов вторую, внутреннюю жизнь.

И тут же я увидел, как сквозь ставшую словами картину мира всё с большей четкостью начинает проступать несказуемое начало.

Сколько бы ни маскировалась человеческая активность под заботу о насущном, на самом деле ее подлинные цели вполне и совершенно иррациональны.

Иррациональны, потому что как только насущное обеспечено, забота не уходит, а преобразуется, становясь игрой.

Социальный психолог скажет, что стремление к богатству – парафраз заботы о хлебе насущном, и, конечно же, будет прав.

Совокупный продукт игр в целесообразность называется культурой.

Динозавров не волновала радость полета. Они обрели крылья, потому что захотели съесть уже летавших насекомых.

А вот первобытные мы, только чуть наевшись, принимались рисовать мир на стенах своих пещер.

Несказуемое начало – вот что правит нами!

*   *   *

Архитектор хотел придумать храм. Он стремился к идеалу.

Несказуемым образом в нем родилась догадка о золотом сечении.

Несказуемым образом догадка родила эхо в нас.

В этом мире каждый хочет быть самим собой. Оставаясь каждый собой, вокруг догадки мы все вместе.

Мы все вместе в мире Метаязыка.

*   *   *

Мне сейчас кажется, что я стал писать, чтобы выписать слова – и освободиться от их рабства.

Пусть будет все просто: общение – больше чем язык, потому что это Метаязык.

Наша Общность – больше, чем просто Мы. Это ползущая из Прошлого в Будущее Змея Жизни.

Я понял роль сознательных нас: Посланники Молекулы.

Я сказал Посланники, потому что по-гречески это звучит особенно красиво. А надо бы сказать Слуги.

*   *   *

Я понял, что Сознание, говорящее на доступном нам сейчас языке – очередная форма Языка Жизни.

Жизнь пластична. Вот и наш язык готов принять любую форму. Я имею в виду не только азбуку глухонемых, но и конечно же, все виды искусства.

Заслуживают уважения, в виду своей трогательной наивности, наши непрекращающиеся попытки использовать слова, чтобы рассказать о музыке или описать картину – и при этом поделиться опытом экстаза.

Вроде бы давно уже признано, что восприятие искусства – процесс подсознательный и потому не понятный.

Однако что еще кроме искусства способно превратить нас в единую стаю? Разве что страх.

И вот, мы боимся себе сознаться, что общение между собой и с собой для нас столь же понятно, сколь и непонятно.

Взять меня: увидел Собор – и тут же, со старанием неофита, стал искать метафоры, пытаясь выразить словами объединяющее нас вокруг Собора общее чувство.

Тщета наивности. Забавно, что наивность встроена в меня. Этим я похож на сперматозоид.

Остается успокаивать себя, что только наивность не пускает умереть надежду на воздаяние, а значит, только наивность держит на этом свете: святая простота.

Остается успокаивать себя, что пусть я наивен и несамодостаточен, все же я – Личность, способная сказать себе "Я". Пусть я Посланник или Слуга, но все-таки не просто Раб.

*   *   *

Эти размышления снова потянули меня внутрь. Туда, где я существую в виде непонятной мне же самому совокупности Братьев.

Много лет назад я побывал в почти заброшенной буддистской деревушке, затерянной в лесистых горах острова Кюсю. На древнем кладбище Друг показал могилу своего пращура. Вокруг ущербленного временем камня вилась надпись.

– Что тут написано? – спросил я Друга?

– Написано, что этот человек был прекрасным егерем, проведшим весь свой век в заботах о зверях и деревьях.

Нас окружал прекрасный лес, мне почудилась возможность земного рая. Непостижимым для меня образом, рай вмещал в себя горечь существования, выраженную немым вопросом

– И всё? – как будто кто-то обещал больше!

С тех пор этот далеко не новый вопрос обрел в моей жизни постоянное присутствие, будто я живу, сочиняя эпитафию самому себе.

Так чье же имя написать на камне? Если спросить, с кем из Братьев я себя отождествляю, не думая, скажу:

– Конечно, с Братом-Словом. Мое имя – Кай.

А потом задумаюсь и пойму, что вспоминать хочется только ту часть жизни, о которой можно сказать

– Душа поет.

Потому что в словах нет успокоения.

– Так кто же ты, Брат-Слово, если не регистратор происходящих помимо тебя событий и возникающих помимо тебя мыслей?

*   *   *

Тут же я понял, что существуют истины, верность которых нужно доказывать себе даже не каждый день, а как бы постоянно.

При этом не скажешь, что эти истины недоказуемы. Напротив, сказанные словами, они как бы и вообще трюизмы. Вот, например, одна:

– Описать чувство невозможно, чувством можно только заразить.

А вот другая:

– Иже еси на небеси...

Я понял, что следующая смена Языка неизбежна.

Новые Мы продолжат ждать Бога, но будут ждать от него большего, чем слов.

Тут же я вспомнил, что Да и Нет – одно и то же, и модель "мы в этом мире" снова, в который раз, показалась мне простой.

Может, я просто пытаюсь поиграть в Зевса, но мне видна сейчас возможность радостного изгнания – из Мира обратно в Рай.

Я вижу, как Молекула напиталась через наше любопытство знанием и стала с нашей помощью такой, как хотела – всесильной.

В награду, мы были освобождены от неспособных успокоить слов, и отпущены к той Радости, которая способна длиться вечно -

К ПЕНИЮ ПТИЦ