В. Р. Ирина, А. А. Новиков. В МИРЕ НАУЧНОЙ ИНТУИЦИИ

Завершая экскурс в мир научной интуиции, авторы хотят предостеречь читателя от преувеличенного доверия к человеческой способности интуитивного постижения. "Предварительным условием всякого открытия является длительный и терпеливый труд, поскольку оно может возникнуть только на хорошо подготовленной почве. Как иногда говорят, эти вещи приходят лишь к тем, кто их заслужил"¹. Здесь нет и не может быть каких-либо раз навсегда приготовленных рецептов. Все окружающее нас побуждает к активной фантазии, к плодотворной работе интуиции.

Мы начали эту книгу с историко-философского экскурса, попытались проникнуть в психологические и гносеологические механизмы интуиции, рассмотрели ее методологические функции в естествознании. В заключение познакомим читателя с различными ситуациями, в которых проявилась интуиция.

Для того чтобы полнее ощутить ту атмосферу, в которой работает ученый, мы решили провести воображаемое интервью с Г. Гельмгольцем.

– Как проходят часы Вашей творческой работы?

– Я могу сравнить себя с путником, который предпринял восхождение на гору, не зная дороги; долго и с трудом взбирается он, часто вынужден возвращаться назад, ибо дальше нет прохода. То размышление, то случай открывают ему новые тропинки, они ведут его несколько далее, и, наконец, когда цель достигнута, он, к своему стыду, находит широкую дорогу, по которой мог бы подняться, если бы умел верно отыскивать начало².

– Это как-нибудь отражено в Ваших научных работах?

– В своих статьях я, конечно, не занимал читателя рассказом о таких блужданиях, описывая только тот проторенный путь, по которому он может без труда взойти на вершину.

– Наверное, Вы просто не раскрываете тайны появления счастливой идеи?

– Признаюсь, как предмет работы мне всегда были приятнее те области, где не имеешь надобности рассчитывать на помощь случая или счастливой идеи.

– Это действительно так, когда мы имеем дело с какой-либо практической деятельностью. Но разве Вам никогда не довелось испытать мук творчества?

– Попадая довольно часто в такое неприятное положение, когда приходится ждать таких проблесков, я приобрел некоторый опыт насчет того, когда и где они мне являлись, опыт, который может пригодиться другим.

– Мы именно для того и обратились к Вам и надеемся, что Ваш опыт смогут использовать читатели.

– Эти счастливые наития нередко вторгаются в голову так тихо, что не сразу заметишь их, иной раз только случайность укажет впоследствии, когда и при каких обстоятельствах они приходили: появляется мысль в голове, а откуда она, не знаешь сам. Но в других случаях мысль осеняет нас внезапно, без усилия, как вдохновение.

– Какие условия благоприятствуют появлению этих ценных мыслей, можно ли чем-нибудь вызвать их?

– Насколько могу судить по личному опыту, они никогда не рождаются в усталом мозгу и никогда за письменным столом. Каждый раз приходилось сперва всячески переворачивать мою задачу на все лады, так, чтобы все ее изгибы и сплетения улеглись прочно в голове и могли быть снова пройдены наизусть, без помощи письма.

– Но что же все-таки является главным для прихода долгожданного озарения?

– Дойти до этого обычно невозможно без долгой продолжительной работы. Затем, когда прошло наступившее утомление, требовался часок полной телесной свежести и чувства спокойного благосостояния и только тогда приходили хорошие идеи.

– А не могли бы Вы припомнить, в какое время дня это происходит чаще?

– Чаще они являлись утром, при пробуждении... Особенно охотно идеи приходили в часы неторопливого подъема по лесным горам в солнечный день.

Мы благодарим ученого, согласившегося ответить на наши вопросы. Но применимы ли его наблюдения для любого из нас? Значит ли это, что достаточно пройти по горной залитой солнцем тропе, предварительно добросовестно просидев долгое время за письменным столом, и ты станешь открывателем тайн природы?

Отвлечемся от серьезных размышлений и заглянем в маленький уютный домик в городке Гент.

Стройная дама в вечернем туалете не спеша подправляет спадающий на висок локон. Скромный учитель химии в халате и огромных домашних туфлях тщетно пытается справиться с непослушным замочком ее брильянтового колье. Вновь и вновь не сцепляется змейка филигранных звеньев работы голландских мастеров.

Наконец, замок закрыт. Проводив жену, учитель уходит в свой кабинет. Позволим себе и мы пройти за ним.

Мягкое кресло, обрамленное валиком, бюст Вольтера на мраморе горящего камина, разбросанные вокруг рукописи.

В камине постепенно затухает огонь, а перед глазами сверкают искры тлеющих дров, чем-то напоминающие образы атомов. Учитель задремал, и во сне "умственное око, изощренное повторявшимися видениями подобного рода, различало теперь более крупные образования изменчивых форм. Длинные цепочки, все в движении, часто сближаются друг с другом, извиваясь и вертясь, как змеи! Но смотри-ка!.. Одна из змей ухватила свой собственный хвост, и фигура эта насмешливо закружилась перед моими глазами"³.

"Пробужденный как бы вспышкой молнии", он вскочил с кресла и, уже не сомкнув более глаз, весь остаток ночи просидел за письменным столом. Все виденное во сне переплелось с событиями дня: схватившиеся за хвост змеи превратились в формулу бензольного кольца.

Пройдет четверть века, память сохранит единственную причину, приведшую к такому важному научному открытию, и, обращаясь к коллегам, он скажет: "Если мы научимся смотреть сны, господа, то обретем, быть может, истину... Мы, однако, должны будем позаботиться не оглашать наши сны, пока не подвергнем их проверке бодрствующего ума"⁴.

Итак, сон – это преддверие открытия? Значит ли это, что достаточно научиться видеть сны, и мы будем властвовать над тайнами природы?

В качестве последнего примера мы предлагаем читателю историю, рассказанную одним математиком.

"В течение двух недель я пытался доказать, что не может существовать никакой функции, аналогичной той, которую я назвал впоследствии аморфной... Каждый день я садился за рабочий стол, проводил за ним час или два, исследуя большое число комбинаций, и не приходил ни к какому результату.

Однажды вечером, вопреки своей привычке, я выпил черного кофе; я не мог заснуть: идеи теснились, я чувствовал, как они сталкиваются, пока две из них не соединились, чтобы образовать устойчивую комбинацию. К утру я установил существование одного класса этих функций, которые соответствуют гипергеометрическому ряду; мне оставалось лишь записать результаты, что заняло только несколько часов; я хотел представить эти функции в виде отношения двух рядов, и эта идея была совершенно сознательной и обдуманной, мной руководила аналогия с эллиптическими функциями. Я спрашивал себя, какими свойствами должны обладать эти ряды, если они существуют, и мне без труда удалось построить эти ряды, которые я назвал тета-автоморфными.

В этот момент я покинул Канн, где я тогда жил, чтобы принять участие в геологической экскурсии, организованной Горной школой. Перипетии этого путешествия заставили меня забыть о моей работе. Прибыв в Кутанс, мы сели в омнибус для какой-то прогулки; в момент, когда я встал на подножку, мне пришла в голову идея без всяких, казалось бы, предшествовавших раздумий с моей стороны, идея о том, что преобразования, которые я использовал, чтобы определить автоморфные функции, были тождественны преобразованиям неевклидовой геометрии. Из-за отсутствия времени я не сделал проверки, так как, с трудом сев в омнибус, я тотчас же продолжил начатый разговор, но я уже имел полную уверенность в правильности сделанного открытия. По возвращении в Канн я на свежую голову и для очистки совести проверил найденный результат..."⁵.

Итак, нет никакой единой для всех четкой программы творческой работы. Тот путь, который кажется единственно верным, может привести к неверному результату, а неудача может помочь найти более удачный путь исследования. Что важнее: сосредоточиться или отвлечься, сидеть в кабинете или путешествовать? Сколько ученых – столько мнений и воспоминаний. А ответ один – надо работать и верить в успех. Главное – это постоянная работа мысли.

Человеческое познание неудержимо стремится постичь красоту и гармонию мира. Оно вооружено для этого многочисленными средствами, из которых ни одному, в том числе интуиции, нельзя отдать пальму первенства. Мы пытались сбросить с интуиции не только покрывало мистики, но все то наносное, преувеличенное, "божественное", что на протяжении столетий служило постоянным сопровождением "богини интуиции". Мы не изгоняли интуицию из науки, хотя и не вернули ей того, что справедливо было отнято наукой. Мы за научную интуицию, но против интуитивной науки.

У входа в науку, как сказал бы Данте, должно быть выставлено требование:

Здесь нужно, чтоб душа была тверда,
Здесь страх не должен подавать совета...
Здесь никогда не сможет интуиция одна
Дать ключ к раскрытию научного секрета.