П. Фейерабенд. ПРОТИВ МЕТОДА | Примечания Предисловие В отличие от науки церковь во

Примечания

Предисловие

В отличие от науки церковь во всяком случае тщательно изучала другие системы верований. Громадное количество антропологического материала восходит к исследованиям миссионеров. Открытые таким образом идеи были подвергнуты серьезному рассмотрению, и были предприняты попытки аргументированно показать превосходство католических идей над ними. Наконец, знакомство с ценностями других систем мышления в последнее время привело к радикальному, хотя и не всегда разумному, пересмотру католицизма. В науке нет ни малейшего следа подобных тенденций. (Хотя имеется научная антропология, исследующая космологические воззрения различных народов, однако такое изучение осуществляется не физиками и астрономами, а специалистами, часто не имеющими никакого представления о физике и астрономии.)
"Наука превратилась в церковь", – писал Э.Мах в тот период, когда его необычным и интересным идеям М. Планк противопоставил не аргументы, а общее мнение ученых, и Мах отказался признать авторитет этой церкви: "Свобода мысли мне дороже" {261}. Однако свобода мысли значит очень мало для прозелитов науки наших дней, которые не способны ни понять, ни простить альтернатив современной науки или необычных идей в самой науке.
У Милля она проявляется особенно отчетливо: "Едва ли нужно говорить, что эти учения имеют ценность только для людей с вполне развитыми способностями. Мы не говорим о детях... По тем же самым причинам рассмотрение предшествующих ступеней в развитии общества, когда род человеческий еще не достиг зрелости, остается за пределами нашего исследования... Для варваров деспотизм является вполне оправданным способом правления, способствующим улучшению их состояния. Принцип свободы применим лишь тогда, когда человечество становится способным прогрессировать с помощью свободного и равного обсуждения. А до тех пор человечество должно подчиняться Акбару или Карлу, если ему посчастливится найти достойного руководителя" ({277}, введение).
Метод демифологизации Бультмана начинается "с устранения побуждений, возникающих у современного человека вследствие того, что в своей жизни он опирается на картину мира, созданную наукой" ({38} с. 61). Для облегчения пропаганды искажаются данные; " устраняется" все то, что могло бы сбить с толку доверяющих науке современников. Аналогичным образом "улучшаются" мифы. Считается, что, интерпретируя их не буквально, оказывают услугу их сторонникам. (Образованные люди не могут придерживаться таких нелепых идей; они нужны лишь как "способ изучения психологии" (Ф.Уотерс {384}), с. XXII и 31).)
Это право в различных странах сильно ограничено, и известно почему; поборники "научного" врачебного искусства хотят, чтобы все деньги стекались к ним, а не уходили в карманы гомеопатов, иглоукалывателей, экстрасенсов и массажистов. В Калифорнии этот мотив прослеживается особенно четко: только врачи-специалисты могут заниматься иглоукалыванием. А у кого они изучают это искусство? У многочисленных китайских иглоукалывателей, которым запрещено заниматься практикой.
9 апреля 1975 г. палата представителей американского конгресса приняла решение передать право на распределение 14000 стипендий, ежегодно выделяемых на проведение новых исследований, Национальному научному фонду (поправка Баумана). Директор Национальной Академии наук с возмущением говорил о тоталитарных тенденциях конгресса. Высокооплачиваемый ученый муж, по-видимому, не знает, что тоталитаризм есть господство немногих над многими, в то время как конгресс, напротив, передает право использовать средства, выделяемые налогоплательщиками на проведение исследований, самим налогоплательщикам (в лице их представителей). В тоталитарных государствах наука находится под надзором государственных органов. Альтернативой такому положению не будет отсутствие всякого контроля над наукой или же контроль только со стороны самих ученых. Альтернативой будет контроль за расходованием общественных средств с помощью демократических комиссий. И сфера этого контроля должна быть гораздо более широкой, чем сейчас. Дело не в том, что шайки интеллектуальных паразитов разрабатывают свои убогие проекты на средства налогоплательщиков и навязывают их молодому поколению в качестве "фундаментальных знаний". Дело не в том, что эти шайки захватили целые научно-исследовательские институты и определяют, кто может войти в их круг и пользоваться средствами налогоплательщиков. Что сказал бы несчастный налогоплательщик, если бы узнал, что его деньги расходуются на изготовление шляп, которые никому не идут, на приучение молодежи носить такие шляпы и на разработку идеологии, в которой понятие "быть пригодным для ношения" заменяется понятием "обладать эстетической ценностью"? Сама мысль о такой возможности кажется абсурдной. Однако модные забавы интеллектуалов, например лингвистическая философия или ребячество "новейшей" теории науки, оплачиваются без разговоров. В Калифорнии фундаменталисты увидели эту проблему и добились того, чтобы тирания науки и пропагандирующей ее философии хотя бы на некоторое время была ограничена. То же самое было сделано коммунистами в Китае в 50-х годах (см. гл. 4). Решение палаты представителей показывает, что представители демократии постепенно осознают свой демократический долг по отношению к налогоплательщикам. Давно пора.
Аналогичная проблема в демократическом государстве возникает в связи с войной. Тоталитарное государство не связано соображениями гуманности ни внутренне, ни внешне. Демократическое же государство должно щадить как противника, так и собственных граждан и тем не менее стремиться выиграть войну. В прошлом часто случалось, что граждане, о которых заботится государство, обретали больше сил и, что еще более важно, большую решимость, чем угнетенные народы. Однако даже независимо от этого достаточно сомнительно, что увеличение шансов на победу в войне оправдывает тоталитарную политику. В конце концов, выжить – это еще не все. И так называемая научность имеет слишком незначительные права на всеобщее повиновение. К сожалению, ни христианство, ни американская демократия в периоды опасности не руководствуются такими идеями.
Врачи часто скрывают столкновение своих мнений, для того чтобы не разрушить иллюзию своей непогрешимости.
Парапсихические эффекты появляются лишь при необычных. и возбуждающих обстоятельствах. Их чрезвычайно трудно воспроизвести в лабораторных условиях, К тому же одни социальные факторы содействуют расположению духа, приводящему к таким эффектам, а другие препятствуют ему. Атмосфера современного рационально-индустриального общества с его антагонизмом между человеком и природой уменьшает возможности проявления психокинетических эффектов и может привести к их полному исчезновению, условия же жизни в родовом обществе, напротив, благоприятствуют им. Поэтому возможно, что ритуальные танцы, вызывающие дождь и играющие столь большую роль во многих культурах, когда-то достигали своей цели, но сегодня стали безуспешными. Ср. сказанное в гл. 4. Любопытно отметить, что современная наука вполне сознательно настаивает на разделении духовных и материальных действий и благодаря этому создает объективную ситуацию, в которой больше уже не могут повториться результаты прежней спиритуалистической магии. Ср. {398}, с. 187, а также краткое сообщение об изучении месмеризма в гл. 4. В наши дни имеется изощренная комбинация расовой теории с критическим рационализмом; ср. изложение в конце гл. 16.
Важные открытия в конкретных науках почти всегда делали посторонние люди или ученые с необычным складом мышления. Эйнштейн, Бор, Борн были "любителями" и так себя и называли. Шлиман начинал как удачливый делец, Маршак был журналистом. В XVI столетии идеи Колумба, Коперника и исследования врачей-новаторов обсуждались почти целиком вне научных школ; см. гл. 12, а также гл. 1, 3, 4.
Это наблюдение иллюстрируется двумя примерами. Первый дан в кн.: Bedford S. The Trial of Doctor Jahn Bodkin Adams, в которой описано, как один ловкий защитник сбивает с толку одного специалиста за другим. Вторым является "Автобиография" Дж. Демараса (позднее превращенная в плохой кинофильм с Т.Куртисом в главной роли). Демарас, талантливый и обаятельный аферист, последовательно выступал в роли главы дирекции института психологии, корабельного врача, охотника, тюремного надзирателя, не имея при этом специального образования и никаких документов. В качестве корабельного врача он попал на войну в Корее и был вынужден оперировать тяжелораненых. Он осуществлял операции, за которые в подобных обстоятельствах не взялся бы ни один хирург, и добивался успеха. Как ему это удавалось? Благодаря быстрому изучению нужных ему разделов в учебнике. В качестве психолога он построил хороший институт, чем заслужил уважение и, как водится, зависть своих коллег. Наука далеко не так трудна, как это может показаться на первый взгляд.
Предположение о природной сметливости человеческого рода, по-видимому, опровергается тем фактом, что в ходе своего исторического развития человечество впадало то в одно суеверие, то в другое. Однако, во-первых, не так уж несомненно, что донаучные идеи или идеи древней науки представляли собой лишь бессодержательную бессмыслицу. Совсем напротив, большая часть. того, что мы сегодня называем "суеверием", содержит знания, которые превосходят соответствующие результаты науки (ср. гл. 4, а также мой ответ Агасси в {137}). Подлинное суеверие мы находим только там, где люди некритично следуют за духовными "фюрерами", будь то инквизиторы, политики или ученые.
В последние годы я испытал это на себе; см. мой ответ Агасси в {137}.
Существуют многочисленные функциональные расстройства организма, связанные с болями и общей слабостью, которые, однако, не вызывают каких-либо органических изменений крови или отдельных органов. Теория, лежащая в основе практики иглоукалывания, занимается именно такими расстройствами. Органы и элементы, о которых она говорит, – это не конкретные физические органы и элементы, а "архетипы" в смысле Юнга (см. Ф. Манн {267}, с. 79). Это можно видеть из диагностики с помощью измерения различных пульсов, согласно которой организм подразделяется на двенадцать физиологических систем, которым подчинено в нем все остальное (отсюда 12 пульсов).
Их краткий обзор см. в гл. 4. Дальнейший материал см. в моей книге {134}.
В гл. 17 я описываю такой способ изображения мира, который сильно отличается и от науки, и от здравого смысла и с помощью которого можно найти прямые свидетельства в пользу существования богов, демонов, героев. Однако это не значит, что они подлежат исследованию науки: не существует метода, позволяющего "объективно" сравнить эти две системы. Напротив, новый ' способ представления приводит науку к проблемам, которые не возникали перед нашими предшественниками, и эти проблемы до сих пор не разрешены.
Можно возразить, что именно "учеными" были получены новые результаты в науке. Однако мифы, открытые ими и наконец-то правильно интерпретированные, существовали задолго до. появления науки. Достоинство науки видят также в том, что он" может переработать и усвоить "когнитивное содержание" мифов. Однако каждый миф обладает достаточной гибкостью для того, чтобы усваивать интересные результаты других мифов. Гибкость же науки заключается только в отсутствии какого-либо "научного метода" и, следовательно, в невозможности отграничить науку от других форм жизни.
О положительных и отрицательных сторонах этого открытия см. гл. 17.
В ранней восточной медицине человеческое тело пользовалось особым уважением и не могло служить объектом грубых манипуляций. Это объясняет, почему вместо анатомии развивались диагностика посредством измерения различных пульсов и абстрактная теория органов. Везалий не осуждал осквернение могил в целях изучения анатомии. Китайские мудрецы считали подобные действия отвратительными и недостойными человека. И найдется ли нормальный человек, симпатии которого будут не на их стороне?
См. сборник {195}.
Прекрасным примером, заслуживающим самого серьезного внимания, является книга Э. Яича {202}, содержащая и ссылки на соответствующую литературу.

Введение

Ленин В. И. Детская болезнь "левизны" в коммунизме. – Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 41, с. 80: "История вообще, история революций в частности, всегда богаче содержанием, разнообразнее, разностороннее, живее, "хитрее", чем воображают самые лучшие партии, самые сознательные авангарды наиболее передовых классов". Ленин обращается к партиям и революционным авангардам, а не к ученым и методологам, однако и для последних это поучительно. См. ниже, прим. 5.
Баттерфильд Г. {42}, с. 66.
Там же, с. 21.
Там же, с. 25. "Но опыт и история учат, – замечает Гегель в своей "Философии истории", – что народы и правительства никогда ничему не научались из истории и не действовали согласно' урокам, которые из нее можно было бы извлечь Каждой эпохе свойственны столь своеобразные обстоятельства, она представляет собой столь индивидуальное состояние, что только исходя из нег" самого, основываясь на нем, должно и единственно возможно судить о ней". "Остроумно и умно!", "Очень умно!", "NB", – записывает Ленин на полях возле этого отрывка. – Ленин В. И. Философские тетради. – Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 29, с. 28Т – 282.
Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 41, с. 81. Здесь ясно видно, как небольшие подстановки могут превратить политический урок в методологический. И это совсем не удивительно. Как методология, так и политика являются средством перехода от одной исторической эпохи к другой. Единственное различие состоит в. том, что обычные методологические концепции не принимают во" внимание тот факт, что история постоянно создает нечто новое. Очевидно, что такой человек, как Ленин, мышление которого свободно от традиционных ограничений и профессиональной идеологии, способен дать полезный совет каждому, включая, и. философов науки.
Эйнштейн А. {349}, с. 683 и сл.
Об ухудшении языка как следствии всякого растущего профессионализма см. мою статью {126}.
Милль Дж. С. {277}, с. 258.
Там же, с. 265.
Кропоткин П. А. {228}, с. 150 – 152. "Одной из наиболее характерных черт Ибсена было то, что для него, кроме науки, ничто не имело значения" (Shaw В. Back to Methuselah. New York, 1921, xcvii). Комментируя это и другие аналогичные заявления, А. Стриндберг пишет: "Поколение, которое имело смелость. расстаться с богом, сокрушить государство и церковь, низвергнуть общество и мораль, все-таки преклонялось перед Наукой. А в Науке, в которой должна царствовать свобода, главным предписанием было "верь в авторитеты – или голову долой!"" (Antibarbarus).
Вольф Р. {396}, с. 15. Более подробную критику Вольфа см. в прим. 52 к моей статье {127}.
Используя термин "анархизм" в своих целях, я просто следовал общему употреблению. Однако анархизм – в том виде, в. котором он развивался в прошлом и в настоящее время приобретает все большее число сторонников, – имеет особенности, которые мне не импонируют. Он слишком мало озабочен проблемами человеческой жизни и счастья (за исключением жизни и счастья тех кто принадлежит к некоторой узкой группе) и включает в себя именно тот вид пуританской самоотверженности и серьезности, который я отвергаю. (В числе анархистов существуют некоторые приятные исключения, такие, как Кон-Бендит, но их слишком мало.) Поэтому теперь я предпочитаю пользоваться термином дадаизм...
Дадаист не смог бы обидеть мухи, не говоря уже о человеке, крайне невосприимчив к любому серьезному предприятию и сразу чувствует недоброе, как только человек встает в позу с таким видом, будто собирается произнести нечто очень важное. Дадаист убежден, что жизнь приобретет цену лишь тогда, когда мы начнем относиться к вещам легко и устраним из нашей речи такие глубокомысленные, но уже дискредитировавшие себя обороты, накапливавшиеся столетиями, как "поиск истины", "защита права", "страстный интерес" и т.д., и т.п. Дадаист всегда готов рискнуть на эксперимент даже в тех областях, где изменение наличного и экспериментирование сомнительны (например, базисные функции языка). Надеюсь, что, прочитав данный памфлет, читатель будет думать обо мне скорее как о ветреном дадаисте, чем как о серьезном анархисте; см. прим. 4, гл. 2.
Даже в неопределенных и двусмысленных ситуациях единство действий достигается быстро и удерживается прочно; см. Шериф М. {361}.

Одним из немногих мыслителей, осознавших эту особенность развития знания, был Н. Бор. "...Он никогда не пытался дать завершенной картины, а постепенно проходил через все фазы развития проблемы, начиная с некоторого очевидного парадокса и кончая его разъяснением. Всякий достигнутый результат он считал лишь исходным пунктом для дальнейшего исследования. При обсуждении перспектив того или иного пути исследования он не считался с обычными соображениями о простоте, изяществе и даже непротиворечивости, замечая, что обо всем этом можно судить лишь после того {курсив мой. – П. Ф.} как работа сделана", – так пишет Л. Розенфельд в {338}, с. 117.
Поскольку наука никогда не представляет собой завершенного процесса, постольку указанные характеристики всегда даются "до", а не "после" того, как работа сделана. Следовательно, простота, изящество или непротиворечивость никогда не станут необходимыми условиями (научной) практики.
Там же, с. 130.
Гегель. Наука логики {177}, т. 1, с. 96.

"Поимандр" – один из текстов, приписываемых легендарному древнему мудрецу Гермесу Трисмегисту, иногда отождествлявшемуся то с египетским богом Тотом, то с Гермесом из древнегреческой мифологии. Текст "Поимандра" возник приблизительно в III в. – Прим. ред.
О роли сочинения "Поимандр" в коперниканской революции см. прим, 12 гл. 8.
Слова "устраняет" или "сталкивается" означают нечто более общее, чем слово "противоречит". Я буду говорить, что множество идей или действий "сталкивается" с некоторой концептуальной системой, если оно либо несовместимо с этой системой, либо придает ей абсурдный вид. Подробно об этом см. гл. 17.
Именно так Э. Мак-Маллин интерпретировал некоторые мои прежние статьи (см. {266}).
"Дада, – говорит Г. Рихтер в работе {326} – не только но имеет программы, она вообще против всяких программ". Это не исключает искусной защиты программ, с тем чтобы показать химерический характер любой защиты, даже "рациональной"; см. также прим. 21, 22, 23 гл.16. (Аналогичным образом актер или драматург мог бы воспроизвести все внешние проявления "глубокой любви" для того, чтобы развенчать саму идею "глубокой любви"; пример: Пиранделло.)

Условие совместимости восходит по крайней мере к Аристотелю. Оно играет важную роль в философии Ньютона (хотя сам Ньютон постоянно его нарушает). Большинство философов науки XX столетия считает его несомненным.
См. Дюгем П. {80}, гл. IX, X. В своей работе "Объективное знание" ({315}, с. 204 и сл.) К. Поппер ссылается на меня в поддержку своего утверждения, будто он первоначально высказал идею о том, "что теории могут корректировать "эмпирический", или "феноменальный", закон, который они призваны объяснить". При этом он делает две ошибки. Первая ошибка заключается в том, что мои ссылки на него он рассматривает в качестве исторического свидетельства его приоритета, в то время как это лишь дружеский жест. Вторая ошибка заключается в забвении того, что данная идея встречается у Дюгема, Эйнштейна, а также у Больцмана, который предвосхитил философские идеи статьи Поппера "Цель науки" ({306}, с. 24 и сл.) и предшествующих ей. О Больцмане см. мою статью в "Философской энциклопедии" (ред. П. Эдвардс); о Дюгеме см. Поппер {315}, с. 200.
Труздел К. {380}, с. 14.
Более подробные свидетельства о существовании этой позиции и о ее влиянии на развитие науки можно найти в работе Т. Куна {231}. Эта позиция чрезвычайно распространена среди работающих в области квантовой теории. "Давайте пользоваться имеющимися у нас удачными теориями и не будем тратить время на размышления о том, что бы случилось, если бы мы использовали другие теории" – вот смысл философии почти всех современных физиков (см., например, работу В. Гейзенберга {179}, с. 56 и 144) и "научных" философов (см. Н. Хэнсон {173}, с. 325). Можно было бы рассмотреть статьи и письма Ньютона (Гуку, Парди и др.) о теории цветов и разобрать его общую методологию (см. об этом мою статью "Классический эмпиризм" в {128}).
Наблюдая эти феномены при большом разнообразии условий, я не хочу отбрасывать их как примеры просто "нечистого опыта", что сегодня делает научное сообщество, См. мой перевод венских лекций Ф. Эренхафта 1947 г., который можно получить, прислав мне почтовую карточку с соответствующей просьбой. Многие коллеги Эренхафта считали его шарлатаном. Даже если это и так, он все же был гораздо лучшим учителем, чем большинство из них, ибо внушил своим студентам гораздо лучшие идеи относительно случайного характера физического познания. Я очень хорошо помню, с каким пылом мы изучали теорию Максвелла (по учебнику Абрахама – Беккера, по работам Хевисайда, о котором Эренхафт часто упоминал в своих лекциях, а также по оригинальным статьям самого Максвелла) и теорию относительности, для того чтобы опровергнуть его утверждение о том, что теоретическая физика есть нонсенс. И как мы были удивлены и разочарованы, открыв, что не существует прямого дедуктивного пути от теории к эксперименту и что многие опубликованные дедуктивные переходы совершенно произвольны. Мы поняли также, что почти все теории получают свою силу из немногих парадигмальных случаев и что для того, чтобы они могли справиться с остальными фактами, их приходится искажать. Жаль, что философы науки столь редко обращаются к идеям таких ученых, как Эренхафт или Великовский, и предпочитают искать поддержки со стороны тех, кто преуспел в науке (и в их собственной убогой области), вместо того чтобы глубже проникнуть в само существо научной деятельности.
Более детально см. об этом статью Фюрта Р. {145}, с. 143 и сл.
Об этих исследованиях (философские основания которых заложены Л. Больцманом) см. сборник {185}, содержащий все относящиеся к данному вопросу статьи Эйнштейна и исчерпывающую библиографию, составленную Р. Фюртом. Об экспериментальной работе Дж. Перрина см. {294}. Об отношении между феноменологической теорией и кинетической теорией М. Смолуховского см:. {364}, с. 1069, а также небольшую заметку К. Поппера ({307} с. 151), в которой суммированы наиболее существенные аргументы.. Несмотря на эпохальные открытия Эйнштейна и блестящее изложение их следствий М. Смолуховским (см. Oeuvres de Marian Smoluchowski. Cracovie, 1927, vol. II, p. 226, 316, 462, 530 et seq.), современная ситуация в термодинамике чрезвычайно неясна, в частности из-за постоянного наличия некоторых весьма сомнительных идей редукции. Точнее говоря, часто предпринимаются попытки определить колебания энтропии сложного статистического процесса посредством ссылки на (опровергнутый) феноменологический закон и объяснить флуктуации способом ad hoc. Об этом см. мою заметку {118}, с. 409, и мою статью {129}.
Между прочим, следует упомянуть, что в 1903 г., когда Эйнштейн начал свою работу в термодинамике, существовали эмпирические свидетельства в пользу того, что броуновское движение не может быть молекулярным явлением (см. об этом статью Ф. М. Экснера {93}, в которой тот утверждал, что характеристики этого движения на порядок ниже, чем можно ожидать).
Условие фактуальной адекватности будет устранено в гл. 5.
Квантовая теория способна справиться с огромным количеством трудностей. Это открытая теория в том смысле, что появляющиеся неадекватности можно устранять способом ad hoc, добавляя в гамильтониан подходящие операторы или элементы и не затрагивая структуры в целом. Поэтому опровержение базисного формализма должно состоять в доказательстве того, что не существует мыслимого исправления гамильтониана или используемых операторов, которое привело бы теорию в соответствие с некоторым данным фактом. Ясно, что такое общее утверждение можно доказать только с помощью альтернативной теории, которая должна быть разработана достаточно тщательно для того, чтобы появилась возможность осуществить решающие проверки. Это разъяснили Д. Бом и Дж. Баб в: Reviews of Modern Physics, № 38, 1966, р. 456 et seq. Наблюдения, опровергающие теорию, не обязательно открываются с помощью альтернатив – нередко они бывают известны заранее. Так аномальность перигелия Меркурия стала известна задолго до изобретения общей теории относительности (которая в свою очередь была создана вовсе не для решения этой проблемы). Броуновское движение было известно задолго до разработки подробных вариантов кинетической теории. Но объяснение этих наблюдений с помощью некоторой альтернативы позволяет нам увидеть их в новом свете: теперь мы обнаруживаем, что они противоречат общепринятой точке зрения. Я подозреваю, что все "фальсификации", включая даже избитый пример с белым вороном (или с черным лебедем), опираются на более поздние открытия. Наиболее интересное обсуждение понятия "новизны", возникающего в этой связи, см. в разделе 1.1 статьи Э. Захара {400}.
Розенфельд Л. {337}, с. 44.
Более подробно об этом см. в работе Ли Ч. {248}, а также в {379}, содержащей обширную литературу – как древнюю, так и современную.
Анализ употребления слов, если взять лишь один пример, предполагает определенные регулярности в этом употреблении. Чем большее число людей различается по своим фундаментальным идеям, тем труднее обнаружить такие регулярности. Поэтому анализ употребления слов лучше всего работает в замкнутом обществе, которое стойко держится за господствующий миф. Именно таким около 20 лет назад было сообщество философов Оксфорда. Шизофреники, как правило, придерживаются столь же жестких, всеохватывающих и оторванных от реальности убеждений, как и большинство догматических философов. Однако шизофреники приходят к таким убеждениям естественным путем, "критический" же философ может порой положить всю жизнь на поиски аргументов, способствующих формированию аналогичного состояния мышления.
Любопытно, что банальности, приводившие протестантов к: Библии, часто почти буквально совпадают с банальностями, которые приводят эмпиристов и других фундаменталистов к их основаниям, т.е. к опыту. Так, Ф. Бэкон в "Новом органоне" требует, чтобы все предвзятые понятия (афоризм XXXVI), мнения (афоризм XLII и сл.) и даже слова, (афоризмы LIX и СХХI) были "отвергнуты и отброшены твердым и торжественным решением, II разум должен быть совершенно освобожден и очищен от них. Пусть вход в царство человека, основанное на науках, будет почти таким же, как вход в царство небесное, "куда никому не дано войти, не уподобившись детям"" (афоризм LXVIII). В обоих случаях "споры" (т.е. рассмотрение альтернатив) подвергаются критике, в обоих случаях нам предлагают обойтись без них, и в обоих случаях нам обещают "непосредственное восприятие": здесь – Бога, а там – Природы. Теоретические основания этого сходства см. в моей статье {128}. О связи между пуританством и современной наукой см. Джонс Р. {203}, гл. 5 – 7. Анализ огромного количества факторов, повлиявших на возникновение современного эмпиризма в Англии, см. в работе Мертона Р. К. {275}, которая представляет собой книжный вариант статьи, написанной в 1938 г.

Поэтому важно, чтобы альтернативы противопоставлялись одна другой, а не были изолированы и выхолощены посредством какой-либо формы "демифологизации". В отличие от Тиллиха, Бультмана и их последователей нам следует относиться к мировоззрениям, выраженным в Библии, "Илиаде", "Эдде", "Сказании о Гильгамеше", как к вполне развитым альтернативным космологиям, которые можно использовать для модификации и даже для замены "научных" космологий некоторого данного периода.
Правильное понимание и искреннюю гуманистическую защиту этой позиции можно найти в работе Дж. С. Милля "О свободе". Философия К. Поппера, которую некоторые хотели бы навязать нам в качестве единственно гуманистического рационализма наших дней, представляет собой лишь бледную копию учения Милля. Она гораздо более специальна, более формалистична и элитарна, к тому же совершенно лишена интереса к проблеме счастья отдельного индивида – интереса, столь характерного для Милля. Особенности философии Поппера станут вполне понятны, если мы рассмотрим а) основания логического позитизма, играющих столь большую роль в "Логике научного открытия" ({308}); б) жесткий пуританизм автора этой работы (и большинства его последователей) – и при этом вспомним о влиянии Гарриет Тейлор на жизнь и философию Милля. В жизни Поппера не было Гарриет Тейлор. Предыдущие рассуждения также должны объяснить то обстоятельство, что в пролиферации я вижу не "внешний катализатор" прогресса, как полагает И. Лакатос в своих работах {240, 244}, а его существенную часть. В статье {112} ив особенности {113} я утверждал, что альтернативы увеличивают эмпирическое содержание теорий, находящихся в центре внимания, и поэтому являются "необходимыми элементами" фальсифицирующего процесса (см. работу Лакатоса {240}, прим. 27, где излагается его собственная позиция). В своем "Ответе на критику" {116} я указал, что "принцип пролиферации не только рекомендует изобретать новые альтернативы, он также предотвращает устранение прежних теорий, которые ранее уже были опровергнуты. Причина этого требования состоит в том, что такие теории также вносят свой вклад в содержание их победоносных соперниц" ({116}, с. 421). Это согласуется с замечанием Лакатоса о том, что "альтернативы – это не только катализаторы, которые позднее – при рациональной реконструкции научного знания – могут быть устранены" ({240}, прим. 27, с. 216), хотя следует учесть, что Лакатос приписывает мне психологическую точку зрения, а мою действительную позицию выдает за свою. Рассматривая аргументы, приведенные в тексте, приходишь к выводу, что возрастающее разделение истории науки, ее философии и самой науки приносит ущерб и ему следует положить конец в интересах всех этих областей. Иначе мы утонем в огромном количестве мелочей, точных, но совершенно неинтересных результатов.
См. Хессе М. ("Ratio", 1967, № 9, с. 93). Б.Ф.Скиннер пишет: "Ни один современный физик не обратился бы за помощью к Аристотелю" ({362}, с. 5). Может быть, это верно, но едва ли хорошо.
Птолемей. Альмагест. Цит. по: {268}, с. 18.
Позитивную оценку роли сочинений алхимиков в эпоху Возрождения см. в работе Ятса Ф. {399} и в указанной здесь литературе. Критику этой позиции см. в статьях М. Хессе и Э. Розена в: Minnesota Studies for the Philosophy of Science, Minnesota, 1970: см. также прим. 12 к гл. 8.
См. работу Кейнса Дж. М. {213} и более подробно в {264} с. 108 и сл.
О научном содержании некоторых мифов см. Сантиллана Г. {345}, в частности введение. "Тогда мы можем увидеть, – пишет Сантиллана, – как множество фантастических и с виду произвольных мифов, поздним отголоском которых является повествование греков об аргонавтах, может дать терминологию для выражения наглядных образов, некоторый кодекс, который уже начал разрушаться. Знающие этот кодекс имели возможность а) с определенностью указывать положение данных планет относительно Земли, небесного свода и относительно друг друга и б) представлять знания об устройстве мира в форме сказок о том, "как начинался мир"". Имеется две причины, по которым этот кодекс не был открыт раньше. Одной является твердое убеждение историков науки в том, что до греков науки не было и что научные результаты можно получить только теми научными методами, которые используются в наши дни (и которые были предвосхищены греческими учеными). Другой причиной является астрономическое, геологическое и т.п. невежество большинства ассириологов, египтологов, истолкователей Ветхого завета и т.д.: именно внешний примитивизм многих мифов отражает примитивные астрономические, биологические и т.д. и т.п. знания их собирателей и переводчиков. Благодаря открытиям Хоукинса, Маршака и других мы можем допустить существование некоторой интернациональной палеолитической астрономии, которая дала начало школам, обсерваториям, научным традициям и наиболее интересным теориям. Эти теории, выраженные в социологических, а не в математических терминах, оставили свои следы в сагах, мифах, легендах, и их можно реконструировать двояким способом; можно идти вперед, к настоящему, от материальных остатков астрономии каменного века, таких, как маркированные камни, каменные обсерватории и т.д., а можно идти назад, в прошлое, отталкиваясь от литературных следов, сохранившихся в сагах. Пример первого метода дает работа А, Маршака {270}, пример второго – работа Сантилланы – фон Деченда {346}. Их обзор и интерпретацию см. в моей книге {134}.
См. гл. 9 работы К. Леви-Стросса {252}. О физиологической основе колдовства см. Рихтер К. Р. {325}, а также Кэннон У. {43} и {44}. Тщательные биологические и метеорологические наблюдения, сделанные так называемыми "примитивными народами", изложены в: Леви-Стросс К. {253}.
См. Крозье Р. {67}. Автор дает очень интересное и беспристрастное описание истории этого развития с обширными выдержками из газет, книг, памфлетов, однако часто его сдерживает уважение к науке XX века.
Цит. по: Крозье Р. {67}, с. 109. См. также: Квок Д. {236}.
О рациональности этого отказа см. мою статью {126} в гл. 18 настоящей книги. О напряженных отношениях между "красными" и "специалистами" см. работу Ф. Шурмана {352}.
О более ранних результатах см. Накаяма Т. {283} и Манн Ф. {267}. В традиционной восточной медицине пульс больного является главным ориентиром диагностики и делится на 12 видов, Э. Хьюм в своей работе (Hume Е.Н. Doctors East and West. Baltimore, 1940, p. 190-192) приводит интересные примеры, когда диагноз по пульсу и современный научный диагноз приводят к одинаковому результату, см. также: Hume Е.Н. The Chinese way of Medicine. Baltimore, 1940. Об исторической основе этого метода и другие материалы см. во введении к {375}.
См. Криг М.Б. {227}.
Мое понимание этого сочинения см. в разд. 3 статьи {127}.

Об этом "океане" и о различных способах его обсуждения см. мою статью {116}, с. 224 и сл.
См. Галилей Г. Пробирщик; цит. по: {78}, с. 323.
Галилей Г. Диалог о двух системах мира ({148}, с. 423).
См. Брауэр-Клеменс {36}, а также Дик P. {73}. Более подробное обсуждение некоторых трудностей классической небесной механики см. Чези Дж. {54}, гл. 4 и 5.
См. Джемер М. {200} разд. 22. Анализ этих трудностей см. в разд. 3с/2 статьи Лакатоса {243}.
См. Кауфман В. {206}. Формулируя свой общий вывод совершенно точно, Кауфман подчеркивает: "Результаты этих измерений несовместимы с фундаментальным допущением Лоренца и Эйнштейна". Реакция Лоренца: "...По-видимому, мы будем вынуждены совершенно отказаться от этой идеи" (Theory of Electrons, second ed., p. 213). П. Эренфест: " Кауфман показал, что эти измерения исключают деформируемый электрон Лоренца" ({84}, с. 302). Нежелание Пуанкаре признать "новую механику" Лоренца по крайней мере отчасти можно объяснить результатом эксперимент" Кауфмана.
См. работу А. Пуанкаре {302}, кн. III, гл. 2, раздел V, где подробно обсуждается эксперимент Кауфмана и делается вывод о том, что "принцип относительности... не может иметь того фундаментального значения, которое ему были склонны приписывать". См. также статью Ст. Гольдберга {158}, с. 73 и сл. и цитируемую здесь литературу. Только Эйнштейн считал эти результаты "невероятными вследствие того, что их базисное допущение, из которого выводилась масса движущегося электрона, не было обусловлено теми теоретическими системами, которые охватывали более широкий круг явлений" (Jahrbuch der Radioaktivitat und Eletrizitat, vol. 4, 1907, S. 439). Г.А.Лоренц изучал работу В. Миллера в течение многих лет, но так и не смог найти ошибку. И только в 1955 г., через 25 лет после того, как Миллер закончил свои эксперименты, "было найдено удовлетворительное истолкование их результатов. См. {358}, с. 47-57, особенно с. 51, а также прим. 19 и 34; см. также неубедительное обсуждение этого вопроса на конференции, посвященной эксперименту Майкельсона – Морли ({64}, с. 341 и сл.).
См. {54}, с. 230.
См.: Чези Дж. Цит. соч., с. 230. Следует заметить, что последующие коррекции вычислений Дика не затрагивают того аргумента, что вытесненные теории (такие, как классическая небесная механика) могут быть использованы для критики их более успешных соперниц (общей теории относительности). Кроме того, Дик представлял лишь временную опасность, а это все, что нам нужно знать.
Г. Фейгль (Minnesota Studies, v. 5, 1971, p. 7) и К. Поппер ({315}, с. 78) пытались превратить Эйнштейна в наивного фальсификациониста. Так, Фейгль пишет: " Если Эйнштейн в построении... своей общей теории относительности и опирался на " красоту", "гармонию", "симметричность" и "изящество", тем не менее следует помнить, что он также говорил (на одной лекции в Праге в 1920 г., на которой я присутствовал еще совсем юным студентом): "Если наблюдения красного смещения в спектрах массивных звезд не обнаружат количественного соответствия с принципами общей теории относительности, то моя теория будет обращена в прах и пепел"". А вот замечание Поппера: "Эйнштейн сказал, что, если эффект красного смещения... не будет наблюдаться у белых карликов, его теория общей относительности будет опровергнута".
Поппер не указывает источника своей осведомленности; по-видимому, он заимствовал это у Фейгля. Но рассказ Фейгля и его повторение Поппером противоречат огромному количеству случаев, в которых Эйнштейн подчеркивал превосходство "разума сути дела" ("die Vernunft der Sache") над "верификацией с помощью малых результатов", причем делал это не только в случайных замечаниях на лекциях, но и в сочинениях. См. цитату, приведенную выше в прим. 6, которая касается трудностей специальной теории относительности и была высказана до той лекции, на которой присутствовал Фейгль. См. также письма Эйнштейна к М.Бессо и К.Зелигу, приведенные в работах: Холтон Дж. {191}, с. 242, и Зелиг К. {354}, с. 271. В 1952 г. М.Борн пишет Эйнштейну следующее ({30}, с. 190) по поводу анализа Фрейндлихом искривления света вблизи Солнца и красного смещения: "Это действительно выглядит так, как если бы Ваша формула была не вполне корректной. Еще хуже обстоит дело в случае красного смещения {как раз тот решающий случай, на который, ссылаются Фейгль и Поппер} ; это гораздо меньше, чем теоретическое значение для центра солнечного диска, и намного меньше, чем для его края... Не может ли это указывать на нелинейность?" Эйнштейн (в письме от 12 мая 1952 г.: там же, с. 192) отвечает: "Фрейндлих... : ни в коей мере не затрагивает меня. Даже если бы отклонение лучей света, смещение перигелия или сдвиг спектральных линий были неизвестны, гравитационные уравнения все-таки были бы убедительными, поскольку в них нет ссылки на инерциальную систему (фантом, который влияет на все, но сам не подвергается никакому воздействию). В самом деле, странно, насколько люди обычно глухи к самым строгим аргументам и в то же время всегда склоннны переоценивать точные измерения" (курсив мой. – П.Ф.). Как можно объяснить это противоречие (между показанием Фейгля и сочинениями самого Эйнштейна)? Во всяком случае, не изменением позиции Эйнштейна, который, как мы видели, с самого начала скептически относился к наблюдению и эксперименту. Это противоречие можно объяснить либо ошибкой Фейгля, либо проявлением "оппортунизма" со стороны Эйнштейна (см. текст к прим. 1-6 введения).
Защиту рассуждений Парменида см. в моей статье {129}. См. также раздел о Пармениде в моей книге {134}.
См. Гейзенберг В. {180}. Исчерпывающий анализ философии Гейзенберга см. в работе Херца Г. {194}.
См.: Аристотель. Физика, кн. VI; О небе, 303а3 и сл.; О возникновении и уничтожении, 316а. Теория континуума Аристотеля кажется тесно связанной с его эмпиризмом. Однако "эмпиризм" Аристотеля не просто некоторая философская догма, а космологическая гипотеза, которая ясно сформулирована (между прочим, он говорит и о том, какого рода чувственные восприятия возможны) и приводит, помимо всего прочего, к решению проблем, возникающих в иных, более " метафизических" традициях. Проблема континуума была, по-видимому, одной из таких проблем. Обзор взглядов на парадоксы Зенона см. в {342}.
См.: Грюнбаум А. {166}, с. 283, а также статьи из {342}.
Ньютон И. Оптика, кн. 2, ч. 3, предложение 8({286}, с. 202). Обсуждение этой стороны метода Ньютона см. в моей работе {128}.
См. Кеплер И. {209}, с. 72. Подробное обсуждение правила Кеплера и его последующего влияния в науке см.: Рончи В. {330}, гл. 43 и сл.; см. также гл. 9-11 данной работы.
См. Lectiones XVIII Cantabrigiae in Scholio publicis Rabitae in qmbus Opticortoi Phenomenon genuinae Rationes investigatur ae exponentur. London, 1660, p. 125. Беркли использовал этот отрывок в своих нападках на традиционную, "объективистскую" оптику (см. {19}, с. 137 и сл.).
Пусть М-наблюдаемая масса заряженной частицы, тогда величину ее ускорения за время t можно вычислить по формуле: (см.: Сен Д. {356}, с. 10). Об этой частной трудности см. также: Пост Г. {317}, прим. 14. Утверждение Г. Поста о том, что физика "в высшей степени безуспешна" как наука (там же, с. 219) и что по сравнению с ней "ботаника в своей области применимости обладает значительной предсказательной силой" (там же, прим. 14), вполне согласуется с моим мнением и указывает на то, что аристотелевская наука, взятая в целом, может быть более адекватной, чем ее в высшей степени абстрактные наследники. Однако по многим другим вопросам мы с Постом расходимся. Читатель должен познакомиться с его превосходным сочинением, которое отчасти предохранит его от заражения теми взглядами, которые я пытаюсь защищать.
См.: Гайтлер В. {181}, с. 31.
Независимо от этого методологического возражения, имеются также фактуальные трудности. См. дискуссию на двенадцатом Сольвеевском конгрессе {374}, в частности статьи Гайтлера и Фейнмана. Сегодня (1971 г.) ситуация, по существу, остается той же, см. Бродский и Дрелл {35}, с. 190. Каждый из примеров, упомянутых в прим. 3-16, можно использовать в качестве основы исследования такого рода, которое осуществлено в гл. 6-12 настоящей работы (Галилей и коперниканская революция). Это показывает, что деятельность Галилея представляет собой не "исключение, характерное для начала так называемой научной революции" (Радницкий Дж. {322}, с. 164), а типичный пример того, как происходят изменения в науке во все времена. Однако я согласен с Радницким, что "сегодня", т.е. в физике 1960-1970 гг., ситуация может быть несколько иной. Это объясняется тем, что современная физика переживает период застоя, когда громадный рост объема сведений скрывает полное отсутствие новых фундаментальных идей. (Этот застой связан с тем, что физика из науки превратилась в бизнес и молодые физики больше не пользуются историей науки и философией как инструментом исследования.)
Розенфельд Л. {219}, с. 44.
Эту трудность осознал Бор в своей докторской диссертации, см. {25}, с. 158, 381. Он указал, что если бы изменения скорости были обусловлены изменениями во внешнем поле, то это было бы равнозначно тому, что поле уже возникло, так что никаких магнитных эффектов не могло бы появиться. См. также: Гайлброн Дж. и Кун Т. {178}, с. 221. Аргумент, приведенный в тексте, взят из: Фейнман Р. {139}, гл. 34.6. Несколько более ясное изложение см. Беккер В. {16}, с. 132.
Работа Дж. фон Неймана в области квантовой механики дает особенно поучительный пример такой деятельности. Для получения удовлетворительного доказательства теоремы расширения в гильбертовом пространстве фон Нейман заменяет квазиинтуитивные понятия Дирака (и Бора) своими собственными, более сложными понятиями. Теоретические отношения между последними допускают более точное описание, нежели отношения между теми понятиями, которые им предшествовали ("более точное", с точки зрения фон Неймана и его последователей). Иначе обстоит дело с их отношением к экспериментальным процедурам. Для подавляющего большинства наблюдаемых величин нельзя найти измерительных инструментов (Вигнер в: American Journal of Physics, vol. 31, 1963, с. 14), а там, где это все-таки возможно, приходится модифицировать хорошо известные и неопровергнутые законы произвольным образом или соглашаться с тем, что некоторые вполне ординарные проблемы квантовой механики, как, например, проблема рассеяния, не имеют решения; см. Кук Дж. (Journal of Mathe matical Physics, vol. 36, 1957). Вот так теория становится чудовищно строгой и точной, в то время как ее отношение к эксперименту оказывается более темным, чем когда-либо прежде. Интересно, что аналогичные формы развития встречаются и в "примитивном мышлении". "Наиболее характерной особенностью системы колдовства племени нупе, – пишет С. Нэдер, – является контраст между ее претенциозной теоретической структурой и примитивным я неряшливым применением этой структуры на практике " ({280}, с. 63). Для создания неймановских чудовищ наука вовсе не нужна.
Наличие качественных трудностей, или "резервов сопротивления" (см. Бл. Августин {6}), использовалось отцами церкви для устранения возражений, которые наука того времени выдвигала против некоторых частей христианского вероучения, например против догмы воскрешения Христа (которую Порфирий считал несовместимой с физикой).
Интересно, что Филолай, который пренебрегал свидетельствами органов чувств и считал Землю движущейся, был "нематематическим путаником. Это был путаник, обладавший мужеством, которое отсутствовало у многих великих наблюдателей и математически образованных ученых, - мужеством отвергнуть непосредственные свидетельства органов чувств для того, чтобы сохранить верность принципам, в которые он твердо верил" (Фриц К. {144}. с. 165). "Поэтому неудивительно, что следующий шаг на этом сути был связан с человеком, сочинения которого, насколько они вам известны, свидетельствуют о нем, скорее, как о талантливом стилисте и популяризаторе, иногда высказывавшем чрезвычайно интересные оригинальные идеи, чем как о глубоком мыслителе и строгом ученом" (там же, с. 184). Если путаники и поверхностные интеллектуалы движутся вперед, то "глубокие" мыслители погружаются во все более темные области сферы status quo или, иначе говоря, барахтаются в грязи.

Первая цитата взята из письма Декарта Мерсенну от 11 октября 1638 г. (Oeuvres II, р. 380), вторая – из письма Галилея Леопольду Тосканскому ({149}, с. 491). Подробное обсуждение стиля Галилея и связи этого стиля с его философией природы см.: Ольшки Л. {287}, т. III. Письмо к Леопольду цитируется и рассматривается на с. 455 и сл.
Письмо Декарта обсуждается Салмоном в качестве примера разногласий между рационализмом и эмпиризмом в {341}, с. 136. Однако правильнее рассматривать его как пример столкновения между догматической и оппортунистской методологиями, имея в виду, что эмпиризм может быть столь же строгим и жестким, как и наиболее строгие разновидности рационализма.
Высказывание Канта взято из "Критики чистого разума" В777,8 ({204}, с. 624); мое внимание к этому высказыванию привлекла работа С. Розена о "Пире" Платона). Кант продолжает: "Однако мне думается, что труднее всего согласовать хитрость, притворство и обман с намерением отстоять доброе дело. Чтобы при взвешивании доводов разума в чистой спекуляции все было честно – это самое меньшее, чего можно требовать. Но если бы можно было твердо рассчитывать хотя бы на это меньшее, то спор спекулятивного разума... был бы или давно решен, или близок к разрешению. Так нередко благородные чувства обратно пропорциональны достоинству самого дела" (там же). Следует заметить также, что возникновение цивилизации Кант объясняет лицемерием, которое "служит... для того, чтобы вывести человека из грубости" (там же, с. 623). Сходные идеи встречаются в его истолковании мировой истории.
Галилео Галилей. Диалог... {156}, с. 224.
Там же, с. 223.
Там же, с. 354-355.
Бэкон Ф. Новый Органон {10}, т. 2, с. 8. 206
Галилео Галилей. Цит. соч., с. 353 (курсив мой. – П.Ф.).
Там же, с. 354.
Там же, с. 346.
Гегель {176}, с. 235.
Кинематический релятивизм Галилея непоследователен. В цитируемом ниже отрывке он утверждает, что 1) общее движение не имеет каких-либо следствий. "Движение, – говорит он, – является движением и воздействует как таковое, поскольку оно имеет отношение к вещам, его лишенным, но на вещи, которые равным образом участвуют в этом движении, оно не воздействует совсем" как если бы его не было" (Диалог, с. 214). "Какое бы движение ни приписывалось Земле, для нас как ее обитателей и, следовательно, участников этого движения оно неизбежно должно оставаться) совершенно незаметным, как если бы его вообще не было, поскольку мы смотрим только на земные вещи" (там же, с. 212). "Движение, общее для многих движущихся тел, как бы не существует, если речь идет об отношении движущихся тел друг к другу..." (там же, с. 214). В то же время он утверждает, что 2) если тела, составляющие Вселенную, должны по природе своей обладать движением, то невозможно, чтобы движения их были прямолинейными" и вообще какими бы то ни было, кроме как круговыми (см. там же, с. 115). Из положения 2) следует, что свободные части систем, движущихся по прямой линии, будут стремиться описывать круговые траектории, что противоречит 1). Именно эта непоследовательность привела меня к мысли разделить аргумент Галилея на два шага, один из которых относится к относительности движения (можно заметить только относительное движение), а другой – к законам инерции (только инерциальное движение оставляет отношение между частями системы неизменным, при том условии, конечно, что смежные инерциальные движения приблизительно. параллельны). (О двух шагах аргумента Галилея см. сл. главу.)"
Следует иметь в виду, что признание относительности движения даже для инерциальных траекторий означает отказ от теории импетуса. По-видимому, Галилей и отказался от нее, ибо обоснование наличия "безграничных" или "вечных" движений, которое он приводит на с. 245. и сл. своего "Диалога", апеллирует к движениям, которые нейтральны, т. е. не являются ни естественными, ни вынужденными, и которые поэтому (?) можно считать вечными.
См. Остин Дж. {7}, с. 74. Вспомогательные слова играют важную роль в аристотелевской философии.

Галилео Галилей. Диалог, с. 270-272.
Там же, с. 347-348. Зависимость видимого движения от относительного утверждал еще Евклид в своей "Оптике", разд. 49 и сл. Старая схолия из разд. 50 приводит пример корабля, покидающего гавань. Этот же пример повторяет Коперник. (О вращениях..., кн. 1, гл. VIII). В средневековой оптике он был хорошо известен (см. Витело {392}, IV, разд. 138). В настоящее время мы знаем, что этот пример справедлив только, для постоянных скоростей.
Галилео Галилей. Диалог, с. 272.
Там же, с. 348.
Птолемей. Альмагест, i I, с. 7.
Галилео Галилей. Диалог, с. 510. Ср.: "Один и тот же эксперимент, который на первый взгляд доказывает одно, после более тщательной проверки убеждает нас в противоположном" {Галилей {150}, с. 164). Критикуя предложенное мной истолкование, проф. Мак-Маллин высказал пожелание, чтобы я дал более серьезное "логическое и биографическое обоснование" утверждению о том, что Галилей не только доказывал, но также и плутовал {266}, с. 39). Он не согласен также с тем, что Галилей вводил динамический релятивизм именно так, как я об этом говорю. С точки зрения Мак-Маллина, "Галилей доказывает, что, поскольку его оппонент уже интерпретирует наблюдения, осуществляемые в таком контексте (движение на корабле), "релятивистски", постольку он не может поступать иначе, когда речь идет о наблюдениях, осуществляемых на поверхности Земли" (там же, с. 40). Действительно, Галилей рассуждает именно таким образом, но в споре с оппонентом, который, как он утверждает, "с такой неохотой признает, что движение ничего не производит среди тех вещей, для которых оно является общим" (Диалог, с. 270), который убежден, что наряду с относительными движениями корабль обладает также абсолютными положениями и движениями (см.: Аристотель, физика, 208Ь8 и ел.), и который во всяком случае развил в себе способность использовать различные понятия в разных случаях, не впадая в противоречие. Если же критикуемая позиция состоит в этом, то показать, что у оппонента имеется относительное понятие движения или что он часто пользуется относительным понятием в своих повседневных делах, вовсе не означает "доказать противоречивость его "парадигмы"" ({266}, с. 40). "Здесь обнаруживается часть этой парадигмы, но другая ее часть не затрагивается. Данный аргумент превращается в желаемое доказательство только в том случае, если абсолютное понятие либо замалчивается, либо неявно устраняется, либо отождествляется с релятивистским понятием. Именно это и делает Галилей, хотя, как я пытался показать, скрытно.
Галилео Галилей. Диалог, с. 229.
Там же, с. 424.
Там же, с. 425.
Там же, с. 423.
Там же, с. 423.
Мысль о том, что в универсуме существует некое абсолютно привилегированное направление, имеет весьма интересную историю. Она опирается на структуру гравитационного поля поверхности Земли, т.е. той части земного шара, которая известна наблюдателю, и обобщает его опыт в этой области. Принятое обобщение весьма редко рассматривается в качестве особой гипотезы; оно неявное включается в "грамматику" здравого смысла и придает абсолютное значение терминам "верх" и "низ". (Это "естественная интерпретация" точно в том смысле, о котором было сказано выше.) Лактанций, один из отцов церкви, опирается именно на это значение, вопрошая: "Возможно ли в самом деле дойти до такой путаницы, чтобы допустить существование человеческих существ, у которых ноги располагаются выше головы? Или допустить, что деревья и злаки растут не вверх, а вниз"? ({237}, III). Такое же использование языка предполагается той "массой необразованных людей", которые спрашивают, почему антиподы не падают с Земли (Плинии. Естественная история, II); см. также: Птолемей Альмагест, I, 7. Попытки Фалеса, Анаксимена: и Ксенофана найти опору, которая не дает Земле падать "вниз" (Аристотель. О небе, 294а12 и сл.), показывают, что почти все ранние философы за редким исключением (Анаксимандр) разделяли этот способ мышления (вплоть до атомистов, которые считали, что атомы первоначально падают "вниз") (см. Джеммер М. {201}, с.11). Даже Галилей, который высмеял мысль о падении антиподов (Диалог, с. 426), иногда говорит о "верхней половине Луны", имея в виду ту часть Луны, "которая для нас невидима". Не следует забывать, что некоторые представители лингвистической философии наших дней "с их мозгом, столь тупым, что сами они не в состоянии осознать своих явных заблуждений" (там же, с.423), питают надежду воскресить абсолютное значение дихотомии верх – низ хотя бы локально. Поэтому не следует недооценивать влияния примитивной концептуальной структуры, включающей в себя анизотропность мира, с которой вынужден был бороться Галилей, на мышление его современников. Анализ некоторых аспектов здравого смысла британцев во времена Галилея, включая астрономический здравый смысл, см. в: Тильярд Э. {376}. Соответствие центрально-симметричного универсума распространенным представлениям часто утверждается Аристотелем, например в работе "О небе", 308а23 и сл.
Галилео Галилей. Диалог, с. 230 и 510.
Там же, с. 436. Галилей пересказывает здесь мысля Коперника, высказанные им в обращении к папе Павлу III в предисловии к своей работе "О вращениях..." ({218а}); см. также гл. 10 настоящей книги. Можно указать еще на одно высказывание Коперника: "Все эти феномены представляются связанными прекраснейшим образом как бы золотой цепью; и каждая из планет своим положением, порядком и изменениями своего движения свидетельствует о том, что Земля движется, мы же-обитающие на поверхности земного шара, вместо того чтобы признать изменения его положения, – верим, будто планеты сами совершают все виды наблюдаемых движений" ({334}, с. 165). Следует обратить внимание на то, что эмпирические основания в этом рассуждении отсутствуют и это не случайно, так как Коперник сам признает (там же, с. 57), что теория Птолемея "совместима с данными вычислений".
Галилео Галилей. Диалог, с. 218.
См. мою статью {128}.
Эти допущения вообще не были предметом обсуждения, но они противоречили некоторым фундаментальным идеям аристотелевской физики.
Галилео Галилей. Диалог, с. 243-244.
Между прочим, многие из "опытов" и "экспериментов", используемые в рассуждениях по поводу движения Земли, совершенно фиктивны. Так, Галилей в своей работе {151}, с. 211 и сл., которая "следует мнениям Аристотеля и Птолемея" (там же, с. 223), использует такой аргумент против вращения Земли: "...Объекты, падающие с высоты на Землю, как, например, камень, падающий с вершины башни, не упадет к подножью этой башни, так как за то время, которое камень движется прямолинейно вниз, находясь в воздухе. Земля, поворачиваясь в своем движении к Востоку, встретит его далеко от подножья, башни, точно так же, как камень, брошенный с мачты движущегося судна, упадет не к основанию мачты, а ближе, к корме судна" (там же, с. 224). Выделенная в тексте ссылка на поведение камня, брошенного на движущемся судне, вновь используется в "Диалоге" (с. 224) в том месте, где обсуждаются аргументы Птолемея, однако здесь она уже не считается корректной. "Но здесь мне кажется уместным, – говорит Сальвиати, – предупредить уступку, которую из излишней щедрости делают своим противникам последователи Коперника, а именно: они допускают в качестве надежных и достоверных опыты, которых их противники на самом деле никогда не производили, как, например, опыт с телами, падающими с мачты корабля, когда он находится в движении..." ("Диалог", с. 279). Выше (с. 253) на основании вывода, а не наблюдения, утверждается, что камень упадет к основанию мачты даже в том случае, когда судно находится в движении, а возможный эксперимент обсуждается на с. 286. Бруно считает несомненным, что камень достигнет основания мачты движущегося судна ({39}, с. 83). Следует отметить, что эта проблема отнюдь не легко поддается экспериментальному решению. Эксперименты, проводились, но результаты их были далеко не окончательными, см. Эрмитедж Д. {5}, с. 342 и сл., и Койре А. {225}, с. 89 и сл. Аргумент башни можно найти у Аристотеля в работе "О небе", 296Ь22 и у Птолемея в работе "Альмагест" (i, 8). Обсуждает его и Коперник в гл. 8 своего труда "О вращениях..."; но в следующей главе пытается отказаться от него (см. прим. 12 гл. 8 настоящей книги). Роль этого аргумента в средние века проанализирована в работе М. Клагетта {59}, гл. 10.

См. Лакатос И. {243}. Использование в науке гипотез ad hoc тождественно тому, что антропологи называют "вторичными обработками" (см. Гортон Р. {193}, с. 35). Считается, что вторичные обработки представляют собой единственный специфический признак, отделяющий науку от колдовства. Наш анализ здесь (и в гл. 12) опровергает это предположение и показывает, что если различия и существуют, то их можно найти повсюду.
См. Галилей Г. {152}, с. 73.
См. там же, с. 73.
Там же, с. 78.
Цит. по {77}, с. 338. В прим. 10 к этой странице С. Дрейк поясняет: "Галилей еще не был коперниканцем, когда писал это".
См. {77}, с. 228.
См. {152}, с. 73 и сл.
Там же, с. 74.
См.: Аристотель. Физика. VII, 1, 241b35-6.
{152}, р. 79.
Там же, viii (в нумерации Драбкина).
Коперник {218а}, I, гл. 8, с. 29: "Круговое движение всегда совершается равномерно, поскольку оно имеет неубывающую npичину" (курсив мой. – П.Ф.). Коперник принимает аристотелевскую теорию движения и его учение об элементах и пытается объяснить вращение Земли в терминах этих концепций. Ссылка на "причину" в приведенной выше цитате двусмысленна. Она может предполагать один из вариантов теории импетуса, но может и просто означать, что Земля вращается с постоянной угловой скоростью, так как остается в своем естественном пространстве: "Итак... у простого тела будет простым и движение (это прежде всего проверяется для кругового движения)... пока простое тело прибывает в своем приходном месте и в целостности. В своем месте, конечно, не может быть другого движения, кроме кругового, когда тело всецело прерывает в себе самом, наподобие покоящегося" (там же, с. 28-29). Если принять во внимание то обстоятельство, что разделение движений на прямолинейные и круговые Коперник считает математической уловкой, "аналогичной той, которая дает нам возможность Проводить различие между линией, точкой и плоскостью, хотя они не существуют отдельно друг от друга и не существуют вне тела", то вторая интерпретация кажется более предпочтительной (однако, рассматривая мир как некое "животное", он все-таки допускает существование абсолютного пространства – см. ниже). Об этих проблемах см. замечания Биркенмайера в прим. 82 и сл. сб. {216}. См. также третий диалог в работе Бруно ({37}, с. 76-85, особенно с. 82 и сл.). Принцип, используемый Бруно (и, может быть, также Коперником) и главным образом говорящий о том, что Земля есть некоторый организм, части которого вынуждены двигаться вместе со всем целым, мог быть взят из: Discourse of Hermes to Tot (English transl. in Scott. Hermetica, vol. I). Коперник однажды упоминает Гермеса Трисмегиста в {218а1, I, гл. 10, обсуждая положение Солнца: "Однако в центре покоится Солнце..., которое Трисмегист {sic} называет видимым богом...", см. прим. 5 к гл. 4. Он уподобляет мир организму, в котором круговое движение сосуществует с прямолинейным, точно так же как организм сосуществует со своими болезнями. (Вся эта проблема отношения между прямолинейным и круговым движениями подробно обсуждается в Дне первом "Диалога" Галилея.) Вместе с тем Земля "зачинает от Солнца и ежегодно становится беременной" (там же, гл. 10). Обзор попыток справиться с физическими трудностями, возникающими при допущении движения Земли, см. в работе А. Койре {223}, т. 3, гл. 1.
{153}, с. 215, 250.
Там же, с. 147 и сл.
По мнению А. Майер (см. {262}, с. 151 и сл.), для объяснения того "факта", что "нейтральные" движения продолжаются вечно, Галилей заменяет импетус инерцией. Во-первых, следует сказать, что такого "факта" не было. Во-вторых, сначала Галилей не верил (и был прав), что такой факт существует. Это мы только что видели. Поэтому у него не было необходимости "объяснять недавно обнаруженные феномены" (там же, с. 151). Существовала чисто теоретическая необходимость поддержать, "спасти", но не феномен, а новое мировоззрение. О недостаточности для этого существовавших экспериментов см. прим. 19 предыдущей главы. В своем наиболее интересном и спорном сочинении С. Дрейк утверждал, что, "будучи физиком, Галилей истолковывал инерционные движения как прямолинейные. Однако в качестве пропагандиста, во время написания "Диалога", он утверждал, что прямолинейное движение не может быть вечным, в то время как круговое движение может... Поэтому когда в "Диалоге" я читаю метафизические восхваления кругов, то в отличие от большинства историков не заключаю отсюда, что автор был не в состоянии освободиться от груза старых традиций. Напротив, у меня появляется сильное подозрение, что в этих пассажах автор преследовал некую определенную цель" (Galileo studies. Ann Arbor, 1970, р. 253). В поддержку своего утверждения С. Дрейк приводит большое число весьма убедительных аргументов. Все это, несомненно, удивительно соответствует идеям моего сочинения.

Так называемая научная революция привела к поразительным открытиям и значительно расширила наши знания в области физики, физиологии и астрономии. Это было достигнуто за счет того, что факты, поддерживавшие прежнюю философию, были отметены в сторону, объявлены маловажными и подчас даже несуществующими. Таким образом, все свидетельства в пользу колдовства, демонических способностей, существования дьявола и т.п. были отброшены вместе с "предрассудками", которые они когда-то подтверждали. В результате к концу средних веков наука была изгнана из психологии человека, так что даже великих усилий Эразма и его друга Вивеса – этих лучших представителей гуманизма – оказалось недостаточно для их нового сближения, и в течение столетий психопатология была вынуждена влачиться далеко позади общей медицины и хирургии. В сущности." отделение медицинской науки от психопатологии было настолько резкам, что последнюю всегда в целом относили к области теологии и церковного и гражданского законодательства – двум сферам, которые естественно все дальше и дальше отходили от медицины..." (Зильборг Дж. {401}, с. 3 и сл., с. 70 и сл.). Астрономия успешно развивалась, однако познание человека постепенно сползало назад на все более ранний и более примитивный уровень. Другим примером является астрология. На ранних стадиях развития человеческого мышления, – пишет О.Конт ({62}, т. III, с. 273-280), – связи между астрономией и биологией исследовались с весьма различных точек зрения, но по крайней мере исследовались, а не выпадали из поля зрения, как это происходит в наше время из-за сдерживающего влияния нарождающегося и еще несовершенного позитивизма. За фантастической верой прежней философии в физиологическое влияние звезд крылось здравое, хотя еще и весьма путаное, осознание той истины, что события нашей жизни некоторым образом зависят от Солнечной системы. Подобно всем первобытным предвосхищениям человеческого духа, это чувство нуждалось в очищении позитивной наукой, а не в разрушении, хотя, к сожалению, в науке, как и в политике, часто трудно что-либо преобразовать, не отвергнув этого хотя бы на некоторое время".
Галилей. Диалог, с. 31 и 156.
Галилей. Диалог, с. 423. В других местах Галилей выражается гораздо более воинственно и догматично, не обнаруживая какого-либо осознания трудностей, упомянутых здесь. См. его подготовительные заметки для письма к великой герцогине Христине ({155}, V, с. 367 и сл.).
Галилей. Диалог, с. 430.
Там же, с. 434.
Там же, с. 429.
Там же, с. 429. Подробности относительно исследования изменений величин планет см. в Приложении t к настоящей главе.
Галилей. Пробирщик {146}, с. 184.
Это относится примерно к концу XVI в. (см. статью Прайса {319}, с. 197-218). Д.С.Прайс обсуждает лишь кинематические и оптические трудности новых концепций. (Рассмотрение динамических трудностей еще больше укрепило бы его позицию.) Он указывает на то, что "при самых лучших условиях геостатическая или гелиостатическая система, использующая эксцентрические Круги (или их эквиваленты) с центральными эпициклами, может объяснить все угловые движения планет с точностью, лучшей чем 6'..., правда, здесь нужна специальная теория для объяснения движения... Меркурия, а также планеты Марс, которая обнаруживает отклонения до 30'. Это, несомненно, лучше, нежели та точность в 10', которую сам Коперник считал вполне удовлетворительной Для своей теории". Эту теорию было довольно трудно проверить, так как во времена Коперника рефракцию (почти 1 градус вблизи горизонта) не принимали во внимание и эмпирический базис предсказаний был совершенно неудовлетворителен.
К.Шумахер {351} обнаружил, что предсказания относительно движения Меркурия и Венеры, сделанные Птолемеем, отличаются от предсказаний Коперника самое большее на 30'. Расхождения между современными предсказаниями и предсказаниями Птолемея (и Коперника), достигающие 7 градусов, обусловлены главным образом ошибочными константами и начальными условиями, включая неверную оценку величины прецессии. О гибкости птолемеевской схемы см. статью Н. Хэнсона (Isis, № 51, 1960, р. 150-158).
Некоторые исторические факты, приведенные в этой и следующих главах (вплоть до гл. 11), и выводы из них оспариваются в недавно появившемся сочинении (Studies in the History and Philosophy of Science, May, 1973, р. 11-46), сфабрикованном Ч.К.Мэчемером с помощью Г.Бухдаля, Л.Лаудана и других специалистов. Обсуждение этого сочинения можно найти в приложении 2 к настоящей главе.
Что это не так, можно убедиться из прим. 12 к гл. 8
Птолемей. Альмагест, I, 7.
Галилей. Диалог, с. 423-424.
См. об этом в: Джеймонат Л. {157} с. 184.
См. {156}, т. 1, с. 21.
См. {155}, X, с. 441.
Имеется в виду {209}, цит. по: {208}. На это издание мы будем ссылаться как на "Оптику 1604 г.". Это была единственная полезная работа по оптике, существовавшая в то время. Наиболее вероятно, что причиной интереса к ней Галилея были многочисленные ссылки на эту работу в отзыве Кеплера на "Звездный вестник". Об истории этого отзыва см. "Разговор со звездным вестником Галилея", написанный Кеплером {211}. Многочисленные ссылки на более раннее произведение, содержащиеся в "Разговоре...", были интерпретированы некоторыми противниками Галилея как "срывающие с него маску" (Г.Фуггер в письме к Кеплеру от 28 мая 1610 г., Галилей {155}, т. X, с. 361) и как указание на то, что он (Кеплер) "хорошо отделал его" (Мэстлин в письме к Кеплеру от 7 августа, Галилей {155), т. X, с. 428). Галилей должен был получить "Разговор..." Кеплера до 7 мая ({155}, т. X, с. 349) и о получении оттиска "Разговора..." сообщает в письме к Кеплеру от 19 августа ({155}, т. X, р. 421).
Кеплер. Диоптрика. Аугсбург, 1611 {210}. Эта работа была написана после открытий Галилея. Ссылки на них: Кеплера в предисловии были переведены Е.Карлосом ({208}, т. IV, с. 37, 79 и сл.). Проблема, о которой говорит Ж.Тард, обсуждается в "Диоптрике" Кеплера.
См. Джеймонат Л. {157}, р. 37.
Письмо к Личети от 23 июня 1640 г. {155}, т. VIII, с. 208.
Кеплер, наиболее знающий и известный из современников Галилея, ясно изложил те причины, по которым он, несмотря на превосходное знание проблем оптики, "воздержался от попытки построить оптический прибор". "Однако вы, – обращается он к Галилею, – возбудили мое восхищение. Отбросив все опасения, вы обратились прямо к визуальному эксперименту". ("Разговор...", цит. соч., с. 18). Остается только добавить, что благодаря незнанию оптики Галилей вовсе не должен был преодолевать "опасений": "Галилей... был совершенным невеждой в оптике, и не будет слишком большой смелостью предположить, что это было счастливой случайностью как для него самого, так и для человечества" (Рончи В. {69}, с. 550).
Хоуп Э. {192}, с. 32. Суждение Э. Хоупа относительно изобретения телескопа разделяется Р. Вольфом, Э. Зиннером и другими. X. Гюйгенс указывает, что потребовался бы сверхчеловеческий разум, чтобы изобрести телескоп на основе существовавшей физики и геометрии. В конце концов, добавляет он, мы все еще не понимаем принцип работы телескопа ({199}, с. 163). Впоследствии эту мысль повторил А. Кеетнер ({205}, с. 60).
Различные авторы, маскирующие отсутствие воображения и темперамента высокими моральными нормами, усмотрели проявление глубокой мудрости в деятельности Галилея и приложили все усилия к тому, чтобы объяснить его действия высокими и скучными побуждениями. Один весьма незначительный факт (а именно, замалчивание Галилеем достижений Коперника в его "Trattato della Sfera" ({155}, II, с. 211 и сл., где упомянута идея движения Земли, но отсутствует имя Коперника, в то время как, по мнению некоторых исследователей, он уже признал коперниканство) привел к многочисленным психологическим исследованиям и нескольким удобным гипотезам ad hoc даже такого серьезного автора, как Л.Джеймонат ({157}, с. 23). И все-таки нет никаких оснований для ответа на вопрос, почему человек, причем человек чрезвычайно умный, должен подчиняться стандартам современных академических консерваторов и почему он не может пытаться своим собственным путем удовлетворять свои интересы. Действительно, что за странный моральный принцип, требующий, чтобы мыслитель был болтуном, который лишь бубнит о своей вере в "истину" и никогда ни словом не обмолвится о том, что он в чем-то сомневается? (Не этого ли требует современный поиск достоверности?) Подобное пуританство, несомненно, слишком наивно, чтобы объяснить нам суть человека эпохи позднего Ренессанса и раннего барокко. Кроме того, мистификации Галилея открывают гораздо более интересный характер, нежели тог образ изможденного "искателя истины", который нам обычно преподносится в качестве объекта преклонения. И наконец, как мы увидим, только благодаря таким мистификациям мог быть достигнут прогресс в данный конкретный период. См. также прим. 19 к данной главе.
Пропагандистские махинации Галилея нередко объясняются его пониманием того факта, что давно сложившиеся институты, социальные условия и предрассудки могут препятствовать развитию новых идей и потому их следует вводить "окольным" путем, изобретая связи между их источником и силами, способными помешать их выживанию. Действуя таким образом в связи с учением Коперника, Галилей сразу же сошел с прямого пути истины (какой бы она ни была). В своем письме к великой герцогине Христине (цит. по: Дрейк С. {75}, с. 178) он говорит, что "Коперник... был не только католиком, но даже священником и каноником. Он пользовался таким уважением со стороны церкви, что, когда при. папе Льве Х Латеранский собор принял решение о реформе церковного календаря, для ее осуществления из самой отдаленной части Германии в Рим был вызван Коперник". На самом же деле Коперник никогда не был духовным лицом, в Рим его никто не вызывал и Григорианский календарь свидетельствует о том, что Коперник в его создании не участвовал. "Так почему же Галилей искажает этот факт биографии Коперника? Будучи правоверным. католиком, Галилей был вовлечен в героическую попытку спасти свою церковь от серьезной ошибки (?) осуждения коперниканства как ереси. В ходе этой бурной кампании Галилей высказал несколько исторически ложных утверждений относительно Коперника, направленных на то, чтобы связать астронома-революционера с римской католической церковью более тесно, чем это позволяли сделать факты" (Розен. Биография Коперника в {334}, с. 320) – Это напоминает нам замечание Канта о том, что ложь "служит только предварительно для того, чтобы вывести человека из грубости" (И. Кант {204}, с. 623).
Л.Джеймонат {157}, с. 39.
Письмо к Кариозо от 24 мая 1616 г. ({155}, X. с. 357); в письме к П.Дини от 12 мая 1611 г. ({155}, IX, с. 106) Галилей пишет: "Никто не может сомневаться в том, что за более чем два года я проверил свой инструмент (вернее, дюжины инструментов) да сотнях и тысячах объектов – близких и далеких, больших и малых, светлых и темных, поэтому я не понимаю, как может появиться мысль, будто я простодушно обманываюсь относительно коих наблюдений". Сотни и тысячи экспериментов, упомянутых Гуком, скорее всего, также выдумка; см. прим. 8 к гл. 10.
Лагалла {238}, цит. по: Розен Э. {335}, с. 54. Регулярные отчеты (Awisi) герцогства Урбинского о событиях и сплетнях в Риме содержат следующую заметку: "Математик Галилео Галилей прибыл сюда из Флоренции накануне пасхи. Ранее он был профессором в Падуе, а в настоящее время состоит при великом герцоге Тосканском с жалованьем в 1000 скудо. Он наблюдал движение звезд с помощью {искусственного} ока (occiali), которое он изобрел или, вернее, улучшил. Вопреки мнению всех древних философов он провозглашает, что имеется четыре дополнительные звезды или планеты, которые являются спутниками Юпитера и которые он называет Медицейскими телами, как и два спутника Сатурна. Это свое мнение он обсуждал здесь с отцом Клавиусом, иезуитом. В четверг вечером в поместье монсиньора Мальвазиа, стоящем на высоком и открытом месте, в честь Галилея был устроен обед Фредериком Цези, маркизом Монтичелли и племянником кардинала Цези, которого сопровождал его родственник П.Мональдеско. Среди собравшихся были: Галилео, некий фламандец по имени Теренций, Персио из свиты кардинала Цези, Лагалла – профессор здешнего университета, один грек – математик кардинала Гонзаго, Пиффари – профессор из Сиены, и еще восемь человек. Некоторые из них пришли специально для того, чтобы осуществить наблюдения, и хотя они просидели там до утра, но так и не пришли к согласию в своих мнениях". Цит. по: Розен Э. {335">, с. 31.
Галилео Галилей. Звездный вестник ({156}, т. 1, с. II). Согласно Береллиусу ({18}, с. 4), принц Мориц сразу же понял военную ценность телескопа и приказал держать в секрете это изобретение, которое Береллиус приписывает Захарии Енсену. Таким образом, телескоп сначала был секретным оружием и только позднее стал использоваться в астрономии. В литературе можно найти многочисленные предвосхищения телескопа, однако большей частью они принадлежали области натуральной магии, и использовались соответствующим образом. Одним из примеров может служить Агриппа фон Неттесгейм, который в своей книге по оккультной философии (написанной в 1509 г., кн. II, гл. 23) пишет: "Et ego novi ex illis miranda conficere, et specula in quibus quis vide-re poterit quaecunque voluerit a longissima distantia". ("И я ознакомился там с удивительным устройством, наблюдая через которое можно было что угодно увидеть с очень большого расстояния" (лат.) – Прим. ред.)
"Так игрушки одного столетия могут стать драгоценными сокровищами другого", – замечает по этому поводу Г. Морли ({278}, г. II, с. 166).

Едва ли это осознают те, кто утверждает (вместе с Кестнером {205}, с. 133), что "нельзя понять, как телескоп может быть хорош и полезен на Земле и тем не менее обманывать при наблюдениях неба". Замечание Кестнера направлено против Хорки; см. ниже прим. 9-16 настоящей главы.
Об этой теории см. Оуэн Дж. {289}, с. 83-103. О развитии аристотелевских идей в средние века см. Кромби А. {68} и Баумкер К. {13}. Из работ Аристотеля важны "Вторая аналитика", "0 душе", "De Sensu". По поводу движения Земли см. "О небе", 293а28: "Да и многие другие согласятся, что Земле не следует придавать центрального местоположения, заключая о достоверном не на основании наблюдаемых фактов, а скорее на основании умозрительных рассуждений" (курсив мой – П.Ф.). Как мы видели в гл.7. Галилей вводит коперниканство точно таким же образом: он изменил опыт так, чтобы тот соответствовал его любимой теории. Тот факт, что человеческие чувства знакомы с нашим повседневным окружением, но способны давать ошибочные показания Относительно объектов, находящихся вне этой области, сразу же обнаруживается при взгляде на Луну. На Земле большие и удаленные объекты в знакомом нам окружении, например горные вершины, кажутся большими и далекими. Однако при взгляде на Луну у нас возникает совершенно ложное впечатление о ее размерах и удаленности.
Совсем не сложно выделить буквы знакомого алфавита на фоне незнакомых линий, даже если они написаны неразборчивым почерком. В то же время с буквами незнакомого алфавита это невозможно, поскольку части таких букв не соединяются вместе, с тем чтобы создать четкий рисунок, выделяющийся на фоне общих (зрительных) помех (как об этом писал К.Кофка в Psychol. Bully 19, 1922, с,. 551 и сл., частично перепечатано в {397}; см. также статью Готтшальда в том же сборнике).
О значении таких ориентиров, как диафрагма, перекрестные линии, фон и т.д., в локализации и формировании телескопического образа и о необычных ситуациях, возникающих при отсутствии таких ориентиров, см. Рончи В. {330}, гл. 4, особенно с. 151, 174, 189, 191 и сл.; см. также работу Р.Грегори {163}, особенно с. 99 (об автокинетических феноменах). Обширный материал о том, что происходит в случае отсутствия знакомых ориентиров, содержится в {214}.
В этом состоит причина того, что "глубокого изучения теории преломления", на которое претендовал Галилей (см. прим. 15, гл. 9), было бы совершенно недостаточно для обоснования полезности телескопа; см. также прим. 16 к настоящей главе.
См. об этом гл. 9, прим. 25.
Так видели в то время кольцо Сатурна; см. об этом также Р.Грегори {164}, с. 139-140.
Галилей {155}, т. X, с. 342 (подчеркнуто мной для указания на отмеченное выше различие между земными и небесными наблюдениями. – П.Ф.).
Эти "сотни" и "тысячи" наблюдений, проб и т.п., с которыми мы опять встречаемся здесь, вряд ли являются чем-то большим, чем риторическим украшением (соответствующим нашему "я вам тысячу раз говорил"). Из них не следует заключать, что люди отдавали наблюдению всю свою жизнь.
Здесь опять мы имеем дело со случаем, в котором отсутствуют внешние ориентиры. Относительно вида пламени, слабых источников света и т.п. см. Рончи В. {330}.
Письмо от 26 мая, цит. по: {155}, т. III.
Там же, с. 196.
Письмо от 9 августа.1610 г., цит. по: {52}, с. 349.
Кеплер страдал полиопией ("вместо одного небольшого объекта, расположенного на далеком расстоянии, люди, страдающие этим дефектом зрения, видят два или три. Поэтому вместо одной Луны мне представляются десять и даже больше" – {211}, прим. 94; остальная часть этого примечания будет цитироваться ниже) и был знаком с анатомическими исследованиями Платтера (см. подробности и соответствующую литературу в: Польяк С.Л. {303}, с.134 и сл.), поэтому он вполне осознавал необходимость физиологической критики астрономических наблюдений.
Цит. по: Каспар-Дик {52}, с. 352.
Так, Э. Волвилл пишет: "Неприемлемые результаты объясняются, несомненно, отсутствием опыта телескопических наблюдении и ограниченным полем зрения галилеевского телескопа, а также невозможностью изменять расстояние между стеклами в зависимости от особенностей глаза наблюдателя..." ({394}, с. 288). Похожее суждение, хотя и выраженное более драматично, можно найти в работе А. Кестлера "Sleepwalkers" (Лунатики) (р. 369).
См. {330}, {331}, {332}, {333}, а также краткий обзор Э. Кантора в: "Archives d'histoire des Sciences", December, 1966, p. 333 et seq. Не скрою, что исследования проф. Рончи оказали большое влияние на мое понимание научного метода. Краткое историческое рассмотрение деятельности Галилея см. в статье Рончи ({69}, с. 542-561). Книга С. Толански {377} позволяет заключить, сколь мало изучена эта область. Толански – физик, который в процессе исследований кристаллов и металлов с помощью микроскопа неоднократно поддавался влиянию оптических иллюзий. В связи с этим он пишет: "Это привлекло наш интерес к анализу других ситуаций. Конечным результатом явилось неожиданное открытие, согласно которому оптические иллюзии могут играть и играют вполне реальную роль в повседневных научных наблюдениях. Это заставило меня быть более внимательным, и в итоге я обнаружил гораздо больше проявлений иллюзий, чем предполагал". Эти "иллюзии непосредственного видения", роль которых в научном исследовании постепенно открывается заново, были хорошо. известны средневековым авторам работ по оптике, которые посвящали этим иллюзиям специальные главы своих учебников. Более Пито, образы, создаваемые линзами, они считали психологическими феноменами, результатом неправильного представления, ибо, как "вверил Джон Пекэм, образ "есть лишь видимость объекта вне "то места" ({254}, с. 51; см. также последний абзац утверждения II/19 работы Пекэма "Perspectiva Communis", которую можно вайта в {256}, с. 1171).
Рончи. Оптика {330}, с. 189. Это может объяснить часто "доказываемое желание заглянуть внутрь телескопа. Таких проблем не возникает при наблюдении наземных объектов, изображения которых обычно помещены "в плоскости объекта" (там же, с.182).
Об увеличивающей силе галилеевского телескопа см. его Звездный вестник" {147}, с. 11, а также А. Зоннефельд {369}, с. 207 и сл. Старое правило, гласящее, "что размер, положение и порядок, делающие вещь видимой, зависят от величины угла, под которым она становится видна" (Р. Гроссетесте. О радуге, вит. по {68}, с.l20), и восходящее еще к Евклиду, почти всегда ошибочно. Я до сих пор помню свое разочарование, когда, соорудив рефлектор с предполагаемым увеличением в 150 раз, я обнаружил, что Луна увеличилась не более чем в 5 раз и сильно приблизилась к окуляру (1937 г.).
Изображение остается четким и неизменным в течение значительного времени, однако отсутствие фокусировки может проявляться в его удвоении.
Первый годный к употреблению телескоп, который Кеплер получил от электора Эрнста из Кёльна (который в свою очередь получил его от Галилея) и на работу с которым он опирался при написании {212}, показывал звезды в виде интенсивно окрашенных квадратиков (см. {208}, IV, с. 461). Сам Эрнст Кёльнский был неспособен увидеть что-либо с помощью этого телескопа и просил отца Клавиуса прислать ему более совершенный инструмент (Archivio della Pontifica Universita Gregoriana, 530 f. 182 с.). Ф.Фонтана, наблюдавший фазы Венеры с 1643 г., обратил внимание на неровность границы и отсюда заключил о существовании гор на Венере, см. Вольф Р. {395}, с. 398. Литературу об особенностях современных телескопов см. в: Зиннер Э. {404}. См. также каталог, составленный автором во второй части этой книги.
Отец Клавиус (письмо от 17 декабря 1610 г., {155}, X, с. 485), астроном влиятельной Римской иезуитской коллегии, превозносил Галилея как первого ученого, наблюдавшего луны Юпитера, и признавал их реальность. Маджини, Гринбергер и другие вскоре последовали его примеру. Ясно, что, поступая таким образом, они действовали вопреки методам, предписываемым их собственной философией, или же были совершенно некомпетентны в данном вопросе. Из этого быстрого признания телескопических наблюдений Галилея проф. Мак-Маллин (там же, прим. 32) делает слишком далеко идущие выводы: "Строгая периодичность, наблюдаемая для спутников и фаз Венеры, убедительно указывала на то, что они не были артефактами физиологии или оптики. Безусловно, нужды во "вспомогательных науках" не было..." "Нужды во вспомогательных науках" не было, пишет Мак-Маллин, но использует непроверенную вспомогательную гипотезу о том, что астрономические события отличаются от физиологических своей регулярностью и интерсубъективностью. Однако эта гипотеза ложна, что доказывается иллюзиями, связанными с Луной, миражами, радугой, многочисленными иллюзиями, возникающими при работе с микроскопом и так живо описанными Толански, феноменом колдовства (каждая женщина считалась одержимой злым духом) и громадным числом других феноменов. Ложность этой гипотеза была известна уже Пекэму, Витело и другим средневековым ученым, которые изучали регулярные и интерсубъективные "иллюзии", создаваемые линзами, зеркалами и другими оптическими приспособлениями. В античности ложность подобной гипотезы не требовала доказательств. В своей книге о кометах Галилей в явной форме обсуждает и отвергает ее. Поэтому новая теория зрения была нужна не только для того, чтобы признать наблюдения Галилея, но также для того, чтобы представить аргументы в защиту их астрономической реальности. Конечно, Клавиус мог не осознавать этой необходимости, что вполне понятно. В конце концов некоторые его, искушенные последователи XX столетия, такие, как проф. Мак-Маллин, также не осознают ее. Вдобавок мы должны указать на то, что "строгая периодичность" лун Юпитера была не столь хорошо известна, как пытается внушить нам Мак-Маллин. Всю свою жизнь Галилей пытался определить эти периоды, с тем чтобы найти лучшие способы вычисления долготы в открытом море, но не добился успеха. Позднее та же самая проблема была поставлена в другой форме, когда попытка определить скорость света с более чем одной луной Юпитера привела к противоречивым результатам (Кассини). О позиции Клавиуса и ученых Римской коллегии см. очень интересную книгу {86}. Ранние наблюдения астрономов коллегии содержатся в их собственном "Звездном вестнике" – "Nuncius Sidereus", Ed. Naz., III/l, p. 291-298.
Галилей. Звездный вестник {147}, с. 21.
Там же, с. 29, см. рис. на с. 271, взятый из публикации Галилея. Опираясь на наблюдения невооруженным глазом, Кеплер в своей "Оптике" 1604 г. пишет: "Отдаленная от центра периферия вовсе не кажется ровной и круглой" ({209}, II, с. 219). К этому утверждению он возвращается в своей работе {211}, с. 28 и сл., критикуя результаты телескопических наблюдений Галилея с позиций того, что он сам видел невооруженным глазом: "Вы спрашиваете, почему внешний край лунного диска не выглядит неправильным. Я не знаю, насколько серьезно Вы размышляли об этом предмете или же, что более вероятно. Ваш вопрос опирается на общераспространенное впечатление. В своей книге ("Оптика", 1604) я установил, что несомненно существуют некоторые дефекты внешнего края лунного диска в период полной луны. Изучение этого вопроса вновь убеждает нас, что она выглядит именно так..." Здесь результаты наблюдения невооруженным глазом противопоставляются сообщениям Галилея о его телескопических наблюдениях и, как мы увидим ниже, это противопоставление имеет вполне надежное основание. Читатель, забывший о полиопии Кеплера (см. прим. 14 к данной главе), может удивиться тому, как он мог до такой степени доверять своим органам чувств. Ответ на этот вопрос содержится в следующем отрывке: "Когда начинается затмение Луны, я, страдающий таким дефектом зрения, осознаю это затмение прежде всех других наблюдателей. Задолго до того, как начинается затмение, я определяю направление движения тени, в то время как другие наблюдатели, обладающие гораздо более острым зрением, еще пребывают в сомнении. Упомянутая выше извилистость поверхности Луны (см. предыдущую цитату) предстает передо мной в тот момент, когда Луна достигает тени и большая часть солнечных лучей оказывается отсеченной..." ({208}, II, с. 194 и сл.). У Галилея было два объяснения противоречивости образа Луны. Одно включало в себя признание существования лунной атмосферы ("Звездный вестник", {147}, с. 30 и сл.). Другое объяснение (там же, с. 29-30), ссылающееся на вид группы вершин, заходящих одна за другую, неприемлемо, поскольку распределение гор у края видимой стороны лунного шара не обнаруживает того порядка, который необходим для этого (теперь это обосновано еще более убедительно благодаря фотографиям Луны, сделанным советскими учеными 7 октября 1959 г.; см. Копал 3. {218}, с. 242)
"Звездный вестник" {156}, т. I, с. 35; см. также более подробный анализ в "Диалоге" ({156}, с. 431 и сл.). "Телескоп как таковой отодвигает от нас небо, – пишет А.Хвалина в {56}, с. 90, комментируя уменьшение видимого диаметра всех звезд, за единственным исключением Солнца и Луны. Различие в увеличении планет (или комет) и неподвижных звезд впоследствии было использовано как средство отличения их друг от друга. "Мне известно из опыта, – пишет Гершель в статье, содержащей отчет о его первом наблюдении Урана (Phil. Trans., 71, 1781, с. 493 – эта планета здесь еще отождествляется с кометой), – что диаметр неподвижных звезд не увеличивается пропорционально силе увеличения, как это имеет место для планет; поэтому, изменяя силу увеличения от 460 до 932, я обнаруживаю пропорциональное увеличение диаметра данной кометы, как и должно быть...". Примечательно, что данное правило нельзя безоговорочно применять к телескопам, использовавшимся во времена Галилея. Так, высказывая свои соображения о ноябрьской комете 1618 г., Горацио Грасси ({78}, с. 17) указывает на то, что "при наблюдении в телескоп она почти не увеличивалась", и в полном соответствии с "опытом" Гершеля заключает отсюда, что "это должно означать, что она находится от нас дальше, чем Луна...". В своем "Astronomical Balance" ({78}, р. 80) он повторяет, что, согласно общему опыту "прославленных астрономов" из "многих стран Европы", "эта комета при наблюдении даже в очень сильный телескоп почти не получает никакого увеличения...". Галилей (там же, с. 177) признает этот факт и подвергает критике лишь те выводы, которые делает из него Грасси. Все эти феномены опровергают утверждение Галилея ("Пробирщик", {146}, с. 204) о том, что телескоп "всегда работает одним и тем же образом". Они подрывают также его теорию иррадиации (см. прим. 55 к настоящей главе).
Копал. Цит. соч., с. 207.
Р.Вольф ({395}, с. 396) отмечает плохое качество зарисовок Луны Галилеем ("...изображение им Луны едва ли можно... назвать картой"), а Зиннер ({403}, с. 473) называет наблюдения Галилеем Луны и Венеры "типичными для начинающего". По мнению Зиннера, его рисунок Луны "не имеет сходства с Луной" (там же, с 472). Зиннер упоминает также о гораздо более высоком качестве наблюдений, осуществленных почти в то же время иезуитами (там же, с. 473), и ставит в заключение вопрос, не являются ли галилеевские наблюдения Луны и Венеры скорее результатом деятельности плодотворного ума, нежели внимательного глаза ("причем же тогда... желание считаться отцом наблюдения?"). Последний вопрос представляется весьма уместным, особенно в связи с явлениями, кратко описанными в прим. 33 к настоящей главе.
Открытие и идентификация лун Юпитера не считались достижением, потому что еще не было обоснования надежности телескопических наблюдений.
Помимо всего прочего, это обусловлено большими различиями в способности к телескопическим наблюдениям у разных наблюдателей, см. Рончи {330}, гл. IV.
Литературу для первого ознакомления и общий обзор см. в: Грегори {163}, гл. II. Подробности и литературу см. в: Смит К. и Смит У. {363} (частично перепечатано в {397}). Читателю следует также посмотреть статью Э. Эймса {3}, в которой обсуждаются изменения нормального видения, обусловленные иногда очень небольшим изменением оптических условий. Исчерпывающий анализ этого вопроса дан в работе Рока И. {328}.
Многие прекрасные описания старых инструментов и даже они сами все еще доступны, см. Зиннер {404}.
Интересную информацию читатель может почерпнуть из соответствующих отрывков "Conversation" {211} и "Somnium" Кеплера (последняя работа теперь имеется в новом переводе Е. Розена, который присоединил сюда значительное количество вспомогательного материала {336}). Образцовым изложением убеждений того времени все еще остается работа Плутарха "Лик Луны" (она будет цитироваться по переводу {300}).
"Луну описывают согласно тем объектам, которые, как считают, можно воспринять на ее поверхности" (Кестнер {205}, т. IV, с. 167, замечания об отчетах о наблюдениях Фонтаны 1646 г.). "Мэстлин увидел на Луне даже ручей" (Кеплер {211}, С. 29 и сл., изложение собственного отчета Мэстлина о наблюдениях); см. также записные книжки Леонардо да Винчи, цитируемые по {327}, с. 167: "Если вы помните подробности наблюдаемых на Луне пятен, вы часто обнаружите в них большие изменения- в этом я убедился, зарисовывая их. Это происходит под действием облаков, поднимающихся от лунных вод..." О неустойчивом характере образов неизвестных объектов и их зависимости от веры (или "знания") см. {330}, гл. 4.
Гл. 15 работы {218} содержит интересную совокупность в точности такого же рода. Еще более широкую сферу охватывает работа {350}.
Нужно, конечно, исследовать также зависимость того, что именно видят, от существующих методов рисования. За пределами астрономической области это было осуществлено в работах Э. Гомбрича {159} и Л. Чоуланта {55} (переведена с добавлениями Зингером и др.), посвященных проблемам анатомии. Астрономия имеет то преимущество, что одна сторона проблемы, а именно звезды, довольно проста по структуре и относительно хорошо известна; см. также ниже, гл. 17.
Об этих теориях и соответствующую литературу см. в {79}.
О Бероссе см. статью С. Тулмина в: Isis, № 38, 1967, с. 65. Лукреций пишет ("О природе вещей"): "Может вращаться Луна и как шар или, если угодно, мяч, в половине одной облитый сияющим блеском, при обращении своем являя различные фазы. Вплоть до того, как она откроется нашему взору той стороною, где вся сверкает пламенем ярким" ({258а}, V, 720, с. 184).
См. прим. 50 и сл. моей статьи {116}.
Во времена античности различия величин Венеры и Марса считались "очевидными для глаз" (Симплиций. О небе. II, 12). Полемарх рассматривает трудности теории геоцентрических сфер Евдокса, связанные, в частности, с тем, что Венера и Марс "в средней точке возвратного движения кажутся во много раз ярче, так что при безлунном небе {Венера} заставляет тела отбрасывать тень" (возражение Автолику), и имеет все основания ссылаться на возможность обмана со стороны органов чувств (такая возможность часто обсуждалась в древних философских школах). Аристотель, который должен был знать все эти факты, не упоминает их ни в "Метафизике", ни в трактате "О небе", хотя анализирует систему Евдокса и ее улучшения Полемархом и Калиппом, см. прим. 7 гл. 9.
Аристотель. О небе 290а25 и сл. (курс. мой. – П.Ф.)
Симплиций. Цит. соч., II, 12; см. также {344}, с. 244 и сл.
Там же; см., однако, прим. 17 к настоящей главе, замечание Плиния (Естественная история, II, 43, 46) о том, что Луна "сейчас покрыта пятнами, а затем вдруг начинает ярко сиять", а также высказывание Леонардо да Винчи, упомянутое в прим. 33 к настоящей главе.
{344}, с. 50.
Все это требует дальнейшего исследования, особенно с учетом современного недоверия к зрению, выраженного в принципе "Non potest fieri scientia per visum solum" ("Взирая на Солнце, не породить научного знания". – лат.). Рончи (в статье {69}, критику которой см. в работе {255}) по поводу этого принципа пишет следующее: "То, что наблюдается простым зрением, не может быть научно оформлено. Визуальное наблюдение никогда не имеет значения, если оно не подтверждено прикосновением". Вследствие этого "в микроскопе не используются... увеличенные изображения (создаваемые вогнутыми зеркалами). Причина этого важного факта ясна: никто не верит тому, что видит в зеркале, поскольку осознает, что не может подтвердить прикосновением то, что видит" (с. 544). Существуют также удивительные изменения восприятия в земных условиях, которые, по-видимому, можно извлечь из результатов Снелла и Доддса, см. гл. 17. Может быть, не вполне разумно также допускать, что на феномены никак не влияют концепции, рассматривающие их отношение к миру. (Вторичные изображения могут быть яркими и беспокоящими того, кто только что приобрел способность видеть. Позднее эти изображения становятся почти незаметными, и для их изучения требуются особые методы.) Гипотеза, высказанная в тексте, развита лишь в одном направлении и без особой тщательности, ибо я убежден в том, что она истинна. Я просто хотел указать возможные пути исследования и вызвать ясное понимание сложности ситуации в период деятельности Галилея.
Серьезным аргументом в пользу этого утверждения является описание Луны Кеплером в его "Оптике" 1604 г. Он высказывает замечания о прерывистом характере границы между светом и тенью ({208}, II, с. 218) и сравнивает темную, закрытую часть Луны с рваной плотью или вырубленным лесом ({208}, с. 219). К этим отрывкам он возвращается в своем "Conversation" ({211}, с. 27), в котором говорит Галилею: "Ваши весьма тонкие наблюдения не подрывают моих собственных показаний, так как в {моей} "Оптике" вы имеете дело с половиной Луны, разделенной волнистой линией. Из этого факта следует вывод о существовании на поверхности Луны гор и впадин. {Позднее} я сравнил Луну, покрытую тенью, с рваной плотью или вырубленным лесом с блестящими полосками, проникающими в область тени". Вспомни" также, что Кеплер критиковал телескопические отчеты Галилея,. опираясь на свои собственные наблюдения невооруженным глазом; см. прим. 24 к настоящей главе.
"Об одном только я никак не могу забыть. Я это заметил даже с некоторым удивлением. Середина Луны занята как бы. некоторой впадиной, значительно большей, чем все остальные, и совершенно круглой по форме; ее я заметил вблизи обеих четвертей и, насколько возможно, изобразил на вторых частях приводимых рисунков. Она при затемнении и освещении представляет такой вид, как если бы на Земле область вроде Богемии была окружена со всех сторон величайшими горами, расположенными по. окружности совершенного круга; на Луне она окружается настолько великими хребтами, что крайние места, соседние с темной" частью Луны, кажутся залитыми солнечным светом, прежде чем граница света и тени достигнет среднего диаметра ее фигуры" ("Звездный вестник" {156}, т. 1, с. 27). Думаю, что это описание вполне опровергает предположение Копала о неопределенности наблюдений. Интересно отметить различие между гравюрами в "Звездном вестнике" ({156}, т. 1, с. 27, 28) и первоначальным рисунком Галилея. Гравюра вполне соответствует этому описанию, в то время как первоначальный рисунок с его выразительными особенностями ("Вряд ли это карта", – говорит Вольф) является настолько неопределенным, что не способен избежать обвинения в грубых ошибках.
"Я не могу понять, что означает эта большая круглая впадина в том месте, которое я обычно называю левым углом Луны", – пишет Кеплер ({,211}, с. 28) и переходит к предположениям о ее происхождении (включая предположение о сознательной деятельности разумных существ).
Я не рассматриваю здесь работы Порты (De Refractione) я Мавролика, которые в определенных отношениях предвосхитили Кеплера (и упомянуты им в соответствующих местах). Мавролик сделал важный шаг (Photismi de Lumine, перев. Г.Крю {Нью-Йорк, 1940}, с. 45 – о стеклах и с. 74 – о линзах), рассматривая только кристаллы каустической соды, однако связь с тем, что видно невооруженным глазом, еще не была обоснована. О трудностях, которые были устранены простой и остроумной гипотезой Кеплера, см. Рончи {331}, гл. III.
{208}, II, с. 72. "Оптика" 1604 г. частично была переведена на немецкий язык Ф. Пленом {298}. Важные отрывки встречаются в разд. 2 гл. 3, с. 38-48.
Там же, с. 67.
"Cum imago sit visus opus" (там же, с. 64). "In visione tenet sensus communis oculorum suorum distantiam ex assuefactione, angulos vero ad illam distantiam notat ex sensu contortionis oculorum" {там же, с. 66).
"Triangulum distantia mensorium (там же, с. 67).
Рончи {330}, с. 44. Об истории оптики до Кеплера можно.посмотреть также гл. 2 этой книги.
Рончи {330}, с. 182, 202. Это явление известно каждому, кто хотя бы однажды пользовался увеличительным стеклом, включая и Кеплера. Отсюда следует, что пренебрежение известными феноменами еще не говорит о том, что данные феномены были видны иначе (см. прим. 44 настоящей главы). Истолкование И.Барроу тех трудностей, к которым приводило правило Кеплера, было упомянуто выше (прим. 16 гл. 5). Согласно Беркли (цит. соч., с. 141), этот феномен... совершенно ниспровергает мнение тех, кто оценивает расстояния с помощью линий и углов...". Это мнение Беркли заменяет собственной теорией, согласно которой разум оценивает расстояния, опираясь на ясность или расплывчатость первых впечатлений. Кеплеровская идея телеметрического треугольника сразу же была принята почти всеми исследователями в данной области. Фундаментальное значение ей придал Декарт, согласно которому "distantiam... discimus, per mutuam quandam conspirationem oculorum" (Диоптрика {71}, с. 87). "Однако, – говорит Барроу, – ни эта, ни любая другая трудность... не заставят меня отказаться от того, что, как мне известно, очевидно согласуется с разумом". Именно эта позиция ответственна за медленное развитие научной теории зрительных стекол и оптики в целом. "Объяснение этого странного феномена, – пишет Мориц фон Pop ({329}, с. 1), – следует искать в тесной связи между подзорной трубой и глазом. Невозможно сформулировать приемлемую теорию. подзорной трубы без понимания того, что происходит в процессе самого зрения..." Телеметрический треугольник как раз упускает из виду этот процесс или, вернее, дает ему упрощенное и ложное истолкование. Состояние оптики в начале XX столетия хорошо описано в работе А. Гэллстранда {167}, с. 261 и сл. Здесь мы можем прочитать о том, как обращение к психо-физиологическому процессу зрения позволило физикам прийти к более удовлетворительному пониманию даже самих физических проблем оптического изображения: "Причина того, почему законы актуального оптического изображения были, так сказать, вызваны к жизни требованиями физиологической оптики, отчасти заключается в том факте, что посредством тригонометрических вычислений, несомненно скучных, но легко осуществимых, инженер-оптик мог приблизиться к пониманию сущности своих проблем. Таким образом, благодаря работе таких людей, как Аббе и его школа, техническая оптика достигла своего современного блестящего развития, хотя с имеющимися научными средствами исчерпывающее понимание сложных отношений формирования изображения в глазу было актуально недостижимо".
"О, Николай Коперник, как приятно было бы тебе видеть подтверждение твоей системы столь ясным опытом!" – пишет Галилей, подразумевая, что новые телескопические феномены дают дополнительную поддержку системе Коперника (Диалог, с. 434). Различие во внешнем виде планет и неподвижных звезд (см. прим. 27 к наст. главе) он объясняет с помощью гипотезы, согласно которой "инструмент зрения {глаз} даже сам по себе чинит помехи" (там же, с. 430), и телескоп устраняет эти помехи, а именно иррадиацию, позволяя глазу видеть звезды и планеты такими, как они существуют в действительности. (Один из последователей Галилея, Марио Джудуччи, объясняет иррадиацию рефракцией влажной поверхности глаза – "Рассуждение о кометах 1618 г.", цит. соч., с. 47.) Хотя это объяснение кажется правдоподобным (в частности, в связи с попыткой Галилея показать, как можно устранить иррадиацию иными средствами, нежели телескоп), оно вовсе не является простым. Гэллстранд (цит. соч., с. 426) говорит, что "вследствие свойств волновой поверхности, образуемой лучами, преломляющимися в глазу... для любого поперечного сечения математически невозможно образовать гладкую кривую в форме круга, с центром в зрачке глаза". Другие авторы указывают на "неоднородности в различных жидкостях человеческого организма, и прежде всего в хрусталике глаза" (Рончи. Оптика, {330}, с.104). Кеплер дает такое истолкование ({211}, с. 33 и сл.): "Точечный источник света посылает пучок лучей в хрусталик глаза. Здесь имеет место преломление, и позади хрусталика пучок вновь сжимается в точку. Но эта точка не попадает точно на ретину. Поэтому свет сразу же рассеивается и распространяется в небольшой области ретины, хотя должен был бы попасть в одну точку-Телескоп вносит другое преломление, что и приводит к совпадению этой точки с ретиной". Польяк в своем классическом произведении "Ретина" {303} приписывает иррадиацию частично "дефектам преломляющей среды и несовершенству аккомодации", но главным образом – "особенностям структурного строения самой"' ретины" (с. 176), добавляя, что она может быть также функцией самого мозга (с. 429). Ни одна из этих гипотез не охватывает всех фактов, известных относительно иррадиации. Гэллстранд, Рончи и Польяк (если не обращать внимания на его ссылку на мозг, которая может объяснить все что угодно) не способны объяснить исчезновение иррадиации в телескопе. Кеплер, Гэллстранд и Рончи также не дают объяснения факту, подчеркнутому Рончи, согласно которому крупные объекты не обнаруживают краевой иррадиации. ("Если кто-либо пытается объяснить феномен иррадиации, он должен согласиться с тем, что, когда он смотрит Hai электрическую лампочку издалека, так что она выглядит как светящаяся точка, он видит ее окруженной светлым ореолом лучей, в то время как вблизи он вообще ничего вокруг нее не видит". – Оптика, {330}, с. 105.) Теперь нам известно, что четкость. образа крупных объектов обеспечивается тормозящим взаимодействием ретинальных элементов (которое еще увеличивается благодаря работе мозга, см.: Ratliff, Mach. Bands, p. 146), однако изменение этого феномена вместе с изменением диаметра объекта и влияние условий телескопического зрения остаются неисследованными. Гипотеза Галилея получала поддержку главным образом по причине соответствия точке зрения Коперника и была, следовательно, в значительной степени ad hoc.

Действительные изменения Марса и Венеры выражаются соотношениями 1:4 и 1:1 соответственно.
Диалог, с.423.
{157}, с. 38 и сл. (курсив мой. – П.Ф.).
{208}, т. 4, с. 447. Кеплер ({211}, с. 14) говорит о "взаимно самоподдерживающих свидетельствах". Вспомним, однако, что "взаимно самоподдерживающими" являются две опровергнутые гипотезы (или гипотезы, которые могут быть даже несоизмеримыми с имеющимися базисными утверждениями), а не такие гипотезы, которые имеют независимую поддержку в области базисных утверждений. В письме к Герварту от 26 марта 1598 г. Кеплер говорит о "многочисленных основаниях", которые он хочет привести в пользу движения Земли, добавляя, что "каждое из этих оснований, взятое само по себе, не заслуживает большого доверия" ({52}, с. 68).

В серии интересных и смелых статей проф. К. Хюбнер из Кильского университета подверг критике "абстрактный" характер современных методологических концепций и высказал утверждение о том, что "источник научного прогресса заключается не в абстрактных правилах фальсификации, не в индуктивных выводах и тому подобном, но в той духовной и конкретно-исторической ситуации, в которой находится ученый. Именно из этой ситуации он черпает свои предположения и на нее направлена деятельность ученого... На мой взгляд, в этом заключается основная слабость современной философии науки: несмотря на большое разнообразие школ и мыслителей, она все еще остается неисторичной. Она пытается решать свои основные проблемы, касающиеся характера применяемых наукой методов и оправдания утверждений, полученных с помощью этих методов, только посредством рефлексии, в которой исследователь остается наедине с самим собой и собственным опытом..." ({198}, с. 267 и сл.). Хюбнер также исследует ту странную линию развития, которая от таких ориентированных на историю мыслителей, как Дюгем, Мах, Пуанкаре, Мейерсон и другие, привела к выхолощенной, неисторичной и, следовательно, существенно ненаучной позиции наших дней (Philosophia Naturalis, vol. 13, 1971, р. 81-97). Предложив краткий набросок "Структурной теории истории", он внес определенный вклад в создание такой теории науки, которая будет принимать во внимание историю ({197}, с. 851-864, особенно с. 85 8 и сл.). Это тот путь, по которому нужно следовать, если мы хотим преодолеть схоластичность современной философии науки.
Согласно Марксу, "вторичные" элементы социального процесса, такие, как потребности, искусство или правовые отношения, могут опережать материальное производство и отставать от него, см. "Нищету философии", и особенно "Введение к критике политической экономии": "Неодинаковое отношение развития материального производства, например, к художественному производству. Вообще понятие прогресса не следует брать в обычной абстракции. В вопросах современного искусства и т.д. эта диспропорция еще не так важна и не так трудна для понимания, как в сфере самих практических социальных отношений. Например, сравнительное состояние образования в Соединенных Штатах и в Европе. Но собственно трудный вопрос, который надлежит здесь разобрать, заключается в следующем: каким образом производственные отношения, как правовые отношения, вступают в неравное развитие" (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 12, с. 736). См. также работу В.И.Ленина "Детская болезнь "левизны" в коммунизме", где говорится о том, что многосложные причины событий порождают следствия только в тех случаях, когда действуют совместно. В иной форме тезис о "неравномерности развития" выражает тот факт, что капитализм в разных странах достигает в своем развитии различных стадий, и это может происходить даже в разных частях одной страны. Этот второй тип неравномерного развития может вести к инверсии отношений между сопутствующими идеологиями, так что развитие производства и радикальные политические идеи оказываются в обратном отношении. "В цивилизованной и передовой Европе, с ее блестящей развитой техникой, с ее богатой, всесторонней культурой и конституцией, наступил такой исторический момент, когда командующая буржуазия, из страха перед растущим и крепнущим пролетариатом, поддерживает все отсталое, отмирающее, средневековое... В Азии везде растет, ширится и крепнет могучее демократическое движение" (Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 23, с. 166-167). Об этой очень интересной ситуации, заслуживающей разработки в философии науки, см.: Мейер А. {276} и Альтюссер Л. {I}, гл. 3 и 6.
Блуменберг Ф. {21}, с. 13. Сам Аристотель мыслил более широко: "Об этих ценных и божественных существах {небесных явлениях} нам присуща гораздо меньшая степень знания... а относительно преходящих вещей – животных и растений – мы имеем большую возможность знать..." (Аристотель. О частях животных, 644Ь26, М., 1937). Однако в дальнейшем его учению был придан более идеализированный вид. Если нет специальных оговорок, слово "Аристотель" будет использоваться для обозначения именно этого идеализированного представления. О трудностях, с которыми сталкиваются попытки создать цельное представление о взглядах самого Аристотеля, см. И. Дюринг {82}. О некоторых различиях между Аристотелем и его средневековыми последователями см. Виланд В. {390}.
Примером попятного движения подобного рода является возвращение Галилея к кинематике в "Commentariolus" и его невнимание к механизму эпициклов, развитому в работе Коперника "О вращениях...". Превосходное рациональное истолкование этого шага см. в лекции И. Лакатоса "Философский взгляд на коперниканскую революцию", Лидс, 6 января 1973 г. (Я располагаю машинописным текстом этой лекции, любезно присланным мне проф. Лакатосом.)
Они имелись у скептиков, в частности у Энесидема, который вслед за Филоном указывает, что объект представляется не таким, какой он есть на самом деле, но модифицируется благодаря воздуху, свету, влажности и т.д. (см. Диоген Лаэрций, IX, 84). Однако воззрения скептиков, по-видимому, не оказали большого влияния на развитие современной астрономии, и это понятие: никто не начинает нового движения, будучи разумным.
Об этом воздействии со стороны социального окружения см. прекрасную работу Л. Ольшки {288}. О роли пуританства см. Р. Ф. Джонс, {203}, гл. V и VI.
Эти соображения опровергают Дж. Дорлинга, который в "British Journal for the Philosophy of Science" (vol. 23, 1972, p. 189 et seq.) представляет мой "иррационализм" как предпосылку моего исследования, а не как его результат. "Можно было бы ожидать, – говорит он, – что философа науки в наибольшей степени будет интересовать отбор и тщательный анализ тех научных аргументов, которые можно рационально реконструировать". Можно ожидать, что философа науки в наибольшей степени интересует отбор и тщательный анализ тех действий, которые необходимы для успешного развития науки. Как я пытался показать, такие "действия не поддаются рациональной реконструкции.
Здесь понятие "разум" включает в себя и более либеральную рациональность наших современных критических рационалистов.
Интересно, что все это произошло в случае квантовой теории и теории относительности. См. мою работу {123}, разд. 9 и 10.
{10}, т. 1, с. 113; см. также "Новый Органон", афоризмы 79, 86, а также небольшую прекрасную книгу Дж. Уоткинса {385}, с. 169.
"То, что возвращает научным феноменам их жизнь, есть искусство" (The Diary of Anais Nin, vol. I, p. 277).
См. А. Койре {223}, с. 53 и сл.
Р. Карнап {51}, с. 47.
Дж. С. Милль. Автобиография. Цит. по: {230}, с. 21.

Более подробное обсуждение этой темы читатель может найти в гл. 9-15 моей работы {117}, улучшенный вариант которой опубликован на итальянском языке: I problemi dell'Empirismo. Milano, 1971, р. 31-69.

Фейгль Г. {98}, с. 4.
См. примеры в гл. 5.
Фейгль Г. {99}, с. 2.
"Нейрат не формулирует никаких правил (которые отличают эмпирические утверждения от остальных утверждений) и тем самым. невольно выбрасывает за борт эмпиризм" (Поппер К. Р. {316} с. 129). Более подробную аргументацию относительно дихотомии: наблюдение – теория см. в моей работе {131}. "Неопределенность, – говорит Гедимин, – оказывается обычным возражением. против различении аналитическое – синтетическое, наблюдаемое – теоретическое" ("British Journal for the Philosophy of Science", – August, 1970, p. 261). Это возражение используется многими авторами, но никогда не было использовано мной. См. рассуждения в приведенном выше тексте, статью {122} (наблюдаемое – теоретическое), а также мои полемические замечания в: Salzburg-Studies in the Philosophy of Science. Salzburg, 1967 (аналитическое – синтетическое). Мое основное возражение заключается в том, что, хотя эти разделения столь привлекательны для ординарного способа мышления, они несущественны для движения науки вперед и попытка закрепить их способна задержать прогресс.

Кьеркегор С, (Papier. VII, pt. I, sec. A, № 182). Милль пытается показать, каким образом научный метод можно истолковать как составную часть теории человека и тем самым дает утвердительный ответ на вопрос Кьеркегора; см. прим. 2 к гл. 4.
Краткие замечания об отношении между идеей и действием см. в гл. I.'Подробности см. в прим. 31 и ел. к моей работе {127}.
Лакатос И. {243} ("Наивный фальсификационизм" здесь называется также "догматическим".)
Теория Эйнштейна лучше... теории Ньютона в 1916 году..., поскольку она объясняет все, что успешно объясняла теория Ньютона..." (Лакатос {243}, с. 12 4).
Лакатос при обсуждении деятельности Коперника и Бора {243}, с. 143.
Эта иллюзия обнаруживается даже в превосходной статье Э. Захара о развитии физики от Лоренца до Эйнштейна. Согласно Захару, Эйнштейн превзошел Лоренца в объяснении смещения перигелия Меркурия (1915 г.). Однако в 1915 г. еще никому не удалось дать релятивистского истолкования классической теории возмущений с той степенью точности, которая была достигнута Лапласом и Пуанкаре, и следствия концепции Лоренца на атомном уровне (электронная теория Металлов) также не получили объяснения и были просто постепенно заменены квантовой теорией. Таким образом, Лоренц был "превзойден" не одной, а по крайней мере двумя различными и взаимонесоизмеримыми программами. В своей блестящей реконструкции развития исследовательской программы Коперника от "Малого комментария" к труду "О вращениях..." Лакатос отмечает прогрессивные изменения, что объясняется просто тем, что он не рассматривает проблем динамики и оптики и говорит лишь о простой и бедной кинематики Неудивительно поэтому, что Захар и Лакатос полагают, что условие роста содержания все-таки выполняется. См. также мою небольшую заметку "Захар об Эйнштейне" в {,132}.
См. мою работу {123}, ч. II, разд. 9 и 10.

См. введение, прим. 12.
Лакатос И. {243}, с. 114 (в дальнейшем цитируется как "Фальсификация").
См. "Фальсификация", с. 104, о непротиворечивости.
Лакатос И. {240}, с. 245 (в дальнейшем цитируется как "История").
Примеры: отсутствие содержания – атомная теория в течение нескольких столетий; идея движения Земли у Филолая; противоречивость – программа Бора (см.: "Фальсификация", с.138 и сл.); обширный конфликт с экспериментальными результатами – идея движения Земли, как описано в гл. 6 и сл.; теория Проута, изложенная в статье "Фальсификация", с. 138 и сл.
Карнап Р. {50}, с. 217.
Р. Карнап ({50}, с. 202) проводит различие между логическими и методологическими проблемами и предупреждает нас о том, что проблемы психологии и социологии, сопровождающие применение систем индуктивной логики, "не следует рассматривать как трудности самой индуктивной логики" (там же, с. 254). Таким образом, он, по-видимому, осознает необходимость фактуальной оценки прикладной индуктивной логики. Однако эта фактуальная оценка осуществляется тем же самым абстрактным путем, который привел к построению индуктивной логики. В дополнение к "простому универсуму", без которого индуктивная логика просто не может начать работу, мы ссылаемся также на "некоторого наблюдателя Х с упрощенной биографией" (там же, с. 213). Конечно, я не возражаю против самой процедуры абстракции. Однако, абстрагируясь от некоторых особенностей науки, мы должны быть уверены" что наука способна существовать без них и что деятельность – не обязательно научная, – лишенная этих особенностей (физически, исторически, психологически), возможна. Мы должны также уметь восстановить опущенные особенности по окончании абстрактных споров. (Ученые и философы науки в этом отношении действуют весьма различно. Физик, пользующийся геометрией (которая абстрагируется от веса тел) при вычислении некоторых свойств физического объекта, по окончании своих вычислений вновь принимает вес во внимание. Он не может допустить, что мир наполнен невесомыми формами. Философ же, использующий дедуктивную логику (которая не рассматривает противоречий) для установления некоторых свойств научной аргументации, по окончании своей работы никогда не возвращает противоречий в аргументацию и считает, что мир наполнен непротиворечивыми теоретическими системами.) Единственный способ установить, является ли некоторое свойство необходимым для науки, заключается в функциональном исследовании этого свойства (в смысле современной антропологии), выясняющем его роль в развитии науки. А это опять приводит нас к истории, в которой мы находим данные для такого исследования. Без них не существует никакого способа узнать, действительно ли "окольный путь, использующий абстрактную схему", является "наилучшим путем" разработки методологии (там же, с. 217), и нет никакой возможности оценить предлагаемую схему.
Лакатос И. История, с. 219 – 220.
Там же, с. 229; подробности см. в статье "Фальсификация" с. 116 и сл.
Лакатос И. История, с. 228.
Лакатос И. Фальсификация, с. 164.
"...Я даю... правила "устранения" исследовательских программ в целом" (История, с, 219). Обратите внимание на двусмысленность, обусловленную кавычками. Время от времени различными способами вводятся ограничения посредством отрицания "рациональности" тех или иных процедур. "Совершенно рационально играть в рискованную игру, – говорит Лакатос, – иррационально обманывать себя в отношении степени риска" (История, с. 228): можно делать все, что угодно, если иногда вспоминать (или провозглашать?) стандарты, которые, между прочим, ничего не говорят о риске или о степени риска. Разговор о риске включает в себя либо некоторое космологическое допущение (природа очень редко позволяет исследовательской программе превратиться в бабочку), либо социологическое допущение (учреждения очень редко позволяют выжить регрессирующей программе). Лакатос мимоходом признает необходимость таких дополнительных допущений: только они "могут превратить науку из простой игры в эпистемологически рациональную деятельность" (История, с. 223). Однако он не обсуждает их, а те допущения, которые ему кажутся безусловными, на самом деле весьма сомнительны, если не сказать больше. Возьмем только что упомянутое космологическое допущение. Оно чрезвычайно интересно и, несомненно, заслуживает тщательного изучения. Рискну предположить, что такое изучение обнаружит, что соответствующая этому допущению исследовательская программа находится теперь в стадии регресса. (Чтобы убедиться в этом, достаточно лишь рассмотреть аномалии – коперниканскую революцию, сохранение атомной теории, сохранение допущения о небесных влияниях на земные дела, а также переработки ad hoc этих аномалий, что нашло отражение в "эпистемологической иллюзии, описанной в гл. 15.) В то же время социологическое допущение несомненно истинно, а это означает, что в мире, в котором космологическое допущение ложно, путь к истине для нас навсегда закрыт.
Лакатос И. История, с. 228.
Которое неоднократно подчеркивается самим Лакатосом; см.: История, с. 204, 228, прим. 2, 36 и т.п.
Следует помнить, что спор касается только методологических правил и что "свобода" означает здесь свободу по отношению к этим правилам. Сверх того, ученый еще ограничен свойствами своих инструментов, количеством наличных денег, понятливостью своих ассистентов, отношением своих коллег и партнеров – он или она ограничены бесчисленным количеством физических, физиологических, социальных, исторических принуждений. Методология исследовательских программ (и эпистемологический анархизм, который я защищаю) устраняет только методологические принуждения.
Бакунин М. А. {11}, с. 297.
"Стремление облегчить страдания имеет небольшую ценность в исследовании", – пишет современный Франкенштейн, д-р Сентдьюорди (Lancet, i, 1961, р. 1394 – из сообщения на международном медицинском конгрессе). "Такому человеку следовало бы посоветовать работать в организациях милосердия. Научное исследование нуждается в эгоистах, в отвратительных эгоистах, которые ищут удовольствия и удовлетворения и находят их в решении загадок природы". О влиянии этой позиции на деятельность физиков см. {292}. О некоторых проявлениях ее в психиатрии см.: Rоsеnhаn D.L. "Science", № 179, 1973, р. 250 et seq.
Эта и две следующие цитаты взяты из работы Г.Рихтера {326}.
{53}. Подобно другим "экспериментам", эти эксперименты готовятся двумя способами. Существуют долговременный и кратковременный виды подготовки. Долговременная подготовка заключается в проведении нескольких серий личных проверок, в объяснениях целей этих проверок и их результатов и в создании галлюцинаций с помощью наркотических средств. Все это суммируется в сложной и весьма интересной теории познания или путей познания (там же, с. 79 и сл.). Ближайшая, краткая подготовка включает погружение в галлюцинаторное состояние и задание частных инструкций (см. инструкции относительно того, как стать вороном, там же, с. 172 и сл.). Долговременная и кратковременная подготовки придают значение этим опытам и объединяют их в единый и непротиворечивый мир, который более или менее тесно связан с миром повседневного опыта, хотя порой полностью отделяется от него. Конечно, критерии в обоих случаях могут различаться, однако нет объективного способа осуществить выбор между ними, если вы не находитесь в "супермире", включающем в себя опыт того и другого вида. И даже в последнем случае нам нужны критерии для оценки опытов, и мы вынуждены выбирать между различными возможностями.
См. {32}, с. 136 и сл.
"Прикажите вашей душе перенестись в Индию, пересечь океан – в одно мгновение она совершит это. А если вы хотите вырваться за границы нашего универсума и посмотреть на то, что находится за этими границами (если вне мира вообще что-нибудь есть), то вы можете сделать это". (Corpus Hermeticum, XII. – Цит. до: {140}, т. 1, с. 147).
Лакатос И. Фальсификация, с. 158
Там же, с. 187..
Бродерик Дж. {34а}, с. 366 и сл.
Многие даже проницательные читатели были введены в заблуждение ошибочной трактовкой Оссиандера" (Розен Э. {334}, с. 40):
См. приложение 1, с. 248.
Именно так и действовал Галилей, см. прим. 4, гл. 12.
Швейцер А. {353}, с. 5.
В этой области существуют и другие идеи и подходы, которые могли быть использованы для укрепления идеологии, копернинканства. См. Блуменберг Г. {22}, а также Цезнек И. {357}. с. 60.
Подробности см. в гл. 6 – 12 настоящей работы.
Отметим, что Лакатос не видит "эпистемологической иллюзии", часто способствующей прогрессу познания: "...Успехи конкурирующих сторон должны, фиксироваться и всегда делаться достоянием общественности" (История, с. 222).
Лакатос И. История, с. 229.
См. Лакатос И. История, с. 2 29.
Там же, с. 257; см.: Фальсификация, с. 93.
Лакатос И. История, с. 257.
Там же, с. 260.
Лакатос И. Фальсификация, с. 178.
"В подобных случаях, – говорит Лакатос, рассматривая решение консервативно использовать стандарты, – следует опираться" на здравый смысл" (История, прим. 58, с. 229). Это верно, если поступая таким образом, мы осознаем, что покидаем сферу рациональности, определенную стандартами, и переходим во "внешнюю" среду, т.е. к другим стандартам. Лакатос отнюдь не всегда поясняет этот сдвиг. Напротив, нападая на оппонентов, он полностью использует нашу склонность считать здравый смысл внутренне рациональным и употреблять слово "рационально" согласно его стандартам. Он обвиняет своих оппонентов в "иррациональности". Инстинктивно мы соглашаемся с ним, забывая о том, что его собственная методология не приводит к такой оценке и не дает для нее никаких оснований. См. также следующее примечание.
Используя ту психологическую власть, которую имело христианское вероисповедание над членами раннехристианской церкви и принимая антигностическую интерпретацию как "ее самоочевидное содержание" ({174}, с. 26), Иреней успешно разгромил гностическую ересь. Используя ту психологическую власть, которую имеет здравый смысл над философами науки и другими-защитниками обычаев, и выдавая консервативную интерпретацию своих стандартов за их самоочевидное содержание, Имре Лакатос почти убедил нас в рациональности своей законопорядочной философии и в содержательности своих стандартов: теперь, как и прежде, самые лучшие пропагандисты обитают в церквах и среди консервативных политиков.
О некоторых возражениях, которые обычно высказываются по этому поводу, см. приложение 3.
Лакатос И. История, с. 242.
Там же, с. 255.
Там же, с. 241.
См. это правило в "Истории", с. 242.
Там же, с. 257.
Литературу см. в прим. 32 и 33 моей статьи {130}, а также а прим. 6 и 9 гл. 5 настоящей книги.
См. краткий обзор на с. 139 и сл. {130}, а также гл. 6-12 настоящей книги.
Лакатос И. История, с. 243.
Борн М. {31}, с. 129 и сл.
См. прим. 5 и 17-19 гл. 5 настоящей книги.
Розенфельд Л. {219}, с. 44.
"Не будет ли... слишком большой дерзостью попытка навязать большинству современных наук некоторую априорную философию науки?.. Я думаю, будет (История, с. 263).
Там же, прим. 80 к с. 241.
Там же, с. 253.
Там же.
Там же.
Там же, с. 264.
Там же, с. 241.
См. выше, прим. 38.
Лакатос И. История, с. 264.
Там же, с. 263.
Там же, с. 241.
"Наоборот", по мнению Кеплера; см. Н. Герц {188} в литературу, указанную в этой работе.
Лакатос И. История, с. 241.
"До сего времени именно те научные стандарты, которыми научная элита "инстинктивно" руководствовалась в частных случаях, составляли главное – хотя и не единственное – мерило универсальных законов, предлагаемых философами" (Лакатос И. История, с. 263).
"Космология" здесь включает в себя историю, социологию, психологию и все иные факторы, способные повлиять на успех тех или иных процедур. "Закон" неравномерного развития, упоминаемый в гл. 12, также принадлежит "космологии" в этом смысле.
Лакатос И. История, с. 264.
Там же, прим. 132, с. 264; Фальсификация, с. 176.
Лакатос И. История, прим. 130, к с. 264.
Там же, прим. 132, к с. 264.
Там же, с. 264.
Там же, прим. 130, с. 264; "Фальсификация, с. 145: "Рациональная позиция лучше всего охарактеризована Ньютоном". Мы видим, насколько произволен выбор стандартов, при котором признается один Эйнштейн, а тесно сплоченная группа копенгагенской школы отметается прочь. Конечно, вся эта сложная механика базисных оценочных суждений, уравновешиваемых "здравым смыслом" и философскими принципами, оказывается излишней, если наперед известно, какие линии развития недопустимы.
Лакатос И. Фальсификация, с. 177.
Там же, с. 178.
Лакатос И. История, с. 241. Все методологические суждения Лакатоса опираются (если они вообще опираются на базисные утверждения, см. прим. 58 и сл. к настоящей главе) на базисные оценочные суждения и фиксированный закон именно этого периода, не учитывая базисных оценочных суждений тех научных школ, которые ему не нравятся. А когда базисные оценочные суждения не обнаруживают требуемого единства, они тотчас же заменяются стандартами попперианцев. Поэтому неудивительно, что в средних веках Лакатос не находит никаких следов "научного познания", так как в этот период мыслители действовали в совершенно иной манере. С точки зрения своих стандартов Лакатос не может сказать, что они действовали хуже, поэтому он просто скатывается к вульгарной идеологии нашего "научного" века. Большая часть исследователей египетской, вавилонской и древнегреческой астрономии поступает точно так же. Они проявляют интерес лишь к тем фрагментам древних концепций, которые согласуются с идеологией современной науки, и пренебрегают древними космологиями и теми целями, которые объединяли эти и другие фрагменты в выразительную и впечатляющую целостность. Поэтому мало удивительного в том, что результаты выглядят противоречивыми и "иррациональными". Единственное исключение представляет работа Б. ван дер Вардена {382}, в которой он пишет: "В этой книге мы рассматриваем историю вавилонской астрономии и ее взаимоотношения с религией и астрологией. Этот метод позволяет нам не отрывать астрономию от того культурно-исторического контекста, которому она принадлежала" (с. 7). См. также мою книгу {134}, в которой проанализированы некоторые детали перехода от мифа к философии. (Марксистский анализ указанного перехода см. в книге советского философа Ф. X. Кессиди "От мифа к логосу". М., "Мысль", 1972. – Прим. ред.)
Повторяю, что ссылаюсь здесь не на теории, содержащиеся в сочинениях Аристотеля, а на их разработку в области астрономии, психологии и т.д. и т.п. в позднем средневековье. Термин "аристотелианцы" представляет собой, конечно, упрощение и когда-нибудь должен быть заменен именами конкретных мыслителей. А пока мы можем использовать его для критики других упрощений, в частности "современной" науки "двух последних столетий".
С точки зрения стандартов Лакатоса это было сущей пропагандой. Осознание той роли, которую эти уловки сыграли в возникновении современной науки, делает наше отношение к ним более терпимым, поэтому мы называем их "рациональными".
Отношение между аристотелианцами и последователями Коперника несколько напоминает отношение между членами копенгагенской школы и сторонниками идеи скрытых параметров. Одни устанавливают базисные принципы, а затем дают чисто формальное истолкование обнаруживаемых фактов, другие же хотят предугадать сами базисные принципы и объяснить все существенные факты. Если принять во внимание трудности каждого из этих подходов, то первый метод представляется значительно более реалистичным.
Лакатос И. История, раздел I/E.
Этот факт не учитывается в статье Лакатоса и Захара "Превосходит ли Коперник Птолемея?", в которой принято, что методология, используемая при оценке теорий, 1) остается неизменной при переходе от Птолемея к Копернику и 2) заметным образом не отличается от методологии исследовательских программ. (Лакатос и Захар игнорируют также трудности динамики, которые обсуждались выше, в гл. 6 и 7. Добавление этих трудностей к описанной ими счастливой истории превращает ее в историю гнетущих ошибок.)
Об "эпистемологической иллюзии" см. гл. 15, текст к прим. 6 и 7. Цитата взята из "Истории" (с. 222).
Лакатос И. Фальсификация, с. 180; его же: История, разд. I/E.
Это выражение является, конечно, упрощением, поэтому ниже дано пояснение.
Это верно и для Поппера: "Он не только не пытался ответить, но даже и не ставил вопроса: "При каких условиях мы можем отказаться от нашего критерия демаркации?"" (Лакатос И. История, с. 240, подчеркнуто в оригинале). Но это не верно для Платона или Аристотеля, которые анализировали процесс познания и раскрывали его сложность; см. В.Виланд {390}, с. 76 и сл. (Вся суета попперианцев вокруг "оснований познания" здесь предвосхищена, и суть дела выражена в серьезных, простых аргументах и наблюдениях.) Однако для аристотелианцев позднего средневековья это справедливо.
Пример приведен в моей статье {128}.
В качестве примера см. отношение между философией Декарта и его физикой, между методологией Ньютона и его физикой, наконец, между философией Поппера и физикой Эйнштейна, как ее понимал сам Эйнштейн. Последний случай несколько затемняется тем фактом, что Поппер ссылается на Эйнштейна как на одного из своих вдохновителей и как на главный пример своего фальсификационизма. Вполне возможно, конечно, что Эйнштейн, который, по-видимому, склонялся к эпистемологическому оппортунизму (или цинизму, см. текст к прим. 6 введения), иногда вымазывался так, что его слова можно было истолковать как поддержку фальсификационястской эпистемологии. Однако его деятельность и основная масса сочинений говорят о другом; см. гл. 5.
См. также мое выступление на немецкой конференции по философии, Киль, октябрь 1972 г., напечатанное в "Трудах" конференции (Proceedings. Felix Mainer-Verlag, Hamburg).

Согласно Уорфу, "основа лингвистической системы (иными словами, грамматика) каждого языка есть не только система воспроизведения произносимых мыслей, она скорее представляет собой формообразующую основу мыслей, программу и руководство для мыслительной активности индивида, для анализа им впечатлений, для синтеза мыслительных схем деятельности" (Уорф Б. Л. {389}, с. 121. См. также приложение 5).
В качестве примера см. анализ метафизики хопи Уорфом в {389}, с. 57 и сл.
"Заметно различающиеся грамматики направляют к наблюдениям разных типов..." (там же, с. 221).
Там же, с. 69.
Там же, с. 68.
Там же, с. 70. Даже "фонема может нести определенные семантические обязанности, которые становятся частью ее взаимосвязей. В английском языке звонкий звук th (напр., в слове "thorn") первоначально встречается только в криптотипе {неявная классификация не связана с какой-либо важной дихотомией – с. 70} указательных слов (the, this, there, than и т.п.). Поэтому существует психологическое предубеждение против употребления звонкого звука th в новых или воображаемых словах: thig, thay, thob, thuzzle и т.д., лишенных указательного значения. Встречая в тексте такое новое слово (например, thob), мы как бы "инстинктивно" произносим глухой звук q (как th читается в слове "think"). Но это вовсе не "инстинкт". Здесь вновь появляется наша старая знакомая – лингвистическая связь" (с. 76, курсив мой. – П.Ф.).
Там же, с. 80. Уорф продолжает: "...Некоторые скорее формальные и не имеющие большого значения лингвистические группы, отмеченные какими-то явными особенностями, иногда могут приблизительно совпадать с некоторой реальной связью явлений, так что возникает мысль о рациональном осмыслении этого параллелизма. Фонетические изменения и появление отличительных грамматических особенностей могут привести к тому, что класс из формального превращается в семантический. Его устойчивость и отличия как определенного класса обеспечиваются некоторой объединяющей идеей. С течением времени он приобретает все более рациональную организацию, включая в себя новые, семантически подходящие слова и теряя некоторые прежние слова, которые утратили семантическую связь с ним. Логика следует за этим изменением". См. также описание Миллем его духовного развития в процессе обучения (текст к прим. 14 гл. 12).
Там же, с. 70. Такие тонкие классификации Уорф называет криптотипами. Криптотип представляет собой "глубинное, тонкое и неуловимое значение, которое не находит выражения в реально используемых словах, однако лингвистический анализ обнаруживает его функциональное значение для грамматики".
Там же, с. 247.
См.: {121}, ч. II, с. 92 и сл.
Свежий пример дает критика Поппером Бора. Поппер не затруднял себя каким-либо изучением взглядов Бора (для подтверждения этого см. статью, указанную в предыдущем примечании), и критикуемая им позиция сконструирована главным образом им самим. Однако метод критики показывает, в какой большой степени он все еще руководствовался идеологией классической физики (играющей важнейшую роль в его методологии, в чем можно убедиться из его определения базисного утверждения, данного в "Логике научного открытия": "Мы можем требовать, чтобы каждое базисное высказывание являлось или высказыванием об относительном положении физических тел, или было эквивалентно некоторому базисному высказыванию такого "механистического"... рода" (русский перевод: Поппер К. Логика и рост научного знания. М., 1983, с. 137). Таким образом, базисные высказывания являются высказываниями классической физики).
См. прим. 6 и текст.
"Знаток интроспекции К. Кларк недавно очень живо описал, как даже он потерпел поражение, пытаясь "задержать" иллюзию. Глядя на полотно Веласкеса, он хотел уловить момент, когда мазки кисти на холсте превращаются в объемные фигуры по мере постепенного удаления от картины. Но сколько он ни пытался,. отступая и приближаясь, удержать в поле зрения одновременно оба образа, это ему так и не удалось..." (Гомбрич Э. {159}, с. 6).
См. Грегори Р. {184}, гл. 2. См. также различие между eikon и phantasma, которое Платон проводит в диалоге "Софист", 235d8 и сл. : Это "являющееся" или "видимое" без реального "существования"... все эти выражения всегда использовались и до сих пор используются в затруднительных положениях. Платон говорит об искажениях, которые придавали статуям колоссальной величины для того, чтобы они казались вполне пропорциональными. "Я не могу использовать иллюзию и одновременно наблюдать ее", – говорит Гомбрич в таких случаях (там. же, с. 6).
См. Пиаже Ж. {296}, с. 5.
По-видимому, это общая особенность процесса усвоения новых перцептивных миров: "Старые представления большей частью подавляются, а не преобразуются", – пишет Дж. Страттон в своем эпохальном сочинении {370}, с. 471.
Как пытается делать Лакатос (Фальсификация, с 179, прим. 1): "Несоизмеримые теории не являются несовместимыми одна с другой и несравнимыми по содержанию. Однако мы можем сделать их по определению несовместимыми и сравнимыми по содержанию".
Фальсификация, с. 177. "Попперианские очки" изобретены, конечно, не Поппером, а выражают общее духовное настроение показного просвещения (Aufklaricht) XVIII столетия. Гердер был первым, кто осознал их ограниченность (и в результате навлек на себя гнев Канта).
Поппер в {245}, с. 56.
Это верно для философии науки, но не для общей эпистемологии, которая довольствуется анализом лингвистических привычек забитого, но все-таки выжившего создания позднего каменного века – Homo Oxoniensis.
Леви Э. {258}, гл. 1. Леви употребляет понятие "архаический" в качестве родового термина, который охватывает соответствующие феномены, встречающиеся в Древнем Египте, Греции, в примитивном искусстве, в рисунках детей и неискушенных наблюдателей. Для Греции его замечания относятся к геометрическому стилю (1000-700 гг. до н. э.), существовавшему вплоть до архаического периода (700-500 гг. до н. э.), который изображал человеческую фигуру более подробно и включал ее в живые эпизоды. См. также: {274} и {14}, гл. II-III.
Вебстер Т. {386}, с. 292. Использование этих "простых и ясных образцов" в греческом геометрическом искусстве Вебстер рассматривает как "предтечу последующего развития искусства (которое в конечном счете привело к открытию перспективы), математики и философии".
Там же, с. 205.
Там же, с. 207.
Бизли Дж. {14}.
Леви Э. Цит. соч., с. 4.
Там же, с. 6.
Перспектива была известна, но она не включалась в рисованное изображение, что явствует из письменных описаний. См. работу Шефера Г. {348}, с. 88 и сл., где обсуждается эта проблема.
См. работы Грациози П. {162} и Лерок-Горхена А. {251}, содержащие превосходные иллюстрации. Эти результаты не были известны Леви: "Меа culpa d'un sceptique" Картейлхака, например, появилась лишь в 1902 г.
См. изменения в изображении животных в процессе перехода от додинастического периода к эпохе первой династии в Египте. Лев, хранящийся в Берлинском государственном музее (№ 22440), имеет дикий, грозный вид и по выражению и исполнению резко отличается от величественных животных периода второй и третьей династии. Последние скорее воплощают понятие льва, а не конкретное животное. Ср. также различие между изображением сокола на обратной стороне дощечки для записей правителя Нармера и на надгробном камне правителя Воджи (Джет) первой династии. "Повсюду происходило движение к большей ясности, к более четким и простым формам" (Шефер Г. Цит. соч., с. 12 и сл., особенно с.15, где приведены дальнейшие подробности).
"Аттическое геометрическое искусство нельзя назвать примитивным, хотя оно далеко от того фотографического реализма, которого требуют от рисунка ученые-педанты. Это в высшей степени изощренное искусство, опиравшееся на собственные соглашения, которые служили определенным целям. В отношении образов и орнамента оно отделено подлинной революцией от живописи Микенской эпохи. В ходе этой революции фигуры превратились в едва заметные силуэты, и это послужило началом возникновения нового искусства" (Beбстер. Цит. соч., с. 205).
Этот тезис подкрепляется тем фактом, что представители так называемых малоразвитых народов часто поворачиваются спиной к тем объектам, которые они хотят изобразить; см.: Шефер Г. Цит. соч., с. 102.
См.: Поппер {245}, с. 56.
См. Бизли и Эшмол. Цит. соч., с. 3.
Вебстер. Цит. соч., с. 204: "Художник испытывает потребность сказать, что у него две руки, две ноги и крепкая грудь".
См. Хампл Р. {169}.
"Все геометрические рисунки колесниц обнаруживают по крайней мере одно из таких искажений" (Beбстер. Цит. соч., с. 204). С другой стороны, в поздней керамике Микен нога изображенных фигур закрыты стенкой.
См.: Шефер. Цит. соч., с. 123.
Там же, с. 223 и сл.
Гомбрич. Цит. соч.,. с. 134 и указанная там литература.
"Мы лучше понимаем фактическое содержание фронтальных (geradvorstelliger) изображений объектов, если части их содержания выражаем в форме повествовательных предложений. Фронтальный способ представления дает нам "наглядное понятие" (Sehbegriff) представляемой вещи (ситуации)" (Шефер. Цит. соч., с. 118). См. также утверждения Вебстера (цит. соч., с. 202) о "повествовательном" и "объяснительном" характере микенского и геометрического искусства. Однако Г. Грёневеген-Франкфорт в своей работе ({165}, с. 33) пишет, что сцены из повседневной жизни на стенах египетских склепов "следует читать" так: "Уборка урожая требует вспашки, посева и жатвы; уход за животными предполагает их купание и. дойку... Последовательность сцен носит чисто концептуальный, а не повествовательный характера это не драматическое изображение событий. Знаки, заметки, имена, звуки и объяснения, освещающие действие... не связывают событий и не объясняют их развития; они являются типичными высказываниями, относящимися к типическим ситуациям".
Хэнфман Дж. {170}, р. 74.
Конечно, это весьма неточный способ выражения. Можно испытать "впечатление, будто ты кукла", только в том случае, если имеются или, по крайней мере, возможны другие впечатления. В противном случае ты есть то, что ты есть, без какого-либо уточнения.
См. прим. 1 к настоящей главе.
Набросок проблем, которые возникают в случае физических теорий, см. в моей статье "Ответ на критику" {116}, разд. 5-8, и в частности список проблем на с. 434. Хансон, Поппер и другие считают реализм безусловно правильным подходом.
Это не совсем верно для наркотических состояний, особенно для тех случаев, когда они являются частью систематического курсa обучения. См. прим. 19 к предыдущей главе.
Шeфер. Цит. соч., с. 63.
Вебстер. Цит. соч., с. 294 и сл.
В XX в. роль формул была исследована и описана М. Парри (см. {293}, а также Harvard Studies in Classical Philology, 41, 1930, 43, 1932). Краткое изложение см. в: Пейдж Д. {290}, гл. VI, а также в: Кирк Г. {215}, ч. 1.
Вебстер. Цит. соч., с. 75 и сл.
Парри М. Цит. соч., 41. 1930, с. 77.
Там же, с. 86 и сл.
Там же, с. 89.
Пейдж. Цит. соч., с. 230.
Там же, с. 242.
Вебстер. Цит. соч., с. 99 и сл. (курсив мой. – П.Ф.)
См. Кюнер Р. {234}. В XX в. такой присоединительный, или "симультанный", способ изображения использовался ранними экспрессионистами, например Якобом фон Годдисом в его поэме "Конец света" ("Weltende"): У господина шляпа с головы слетает,
Во всех ветрах как будто слышен крик.
Свалился с крыши кровельщик-старик,
Прилив грозит стране – нам сообщают.
Бушует шторм, и море с диким ревом
Крушит плотины, простоявшие века.
У многих насморк – не совсем здоровы.
А паровоз обрушился с моста.

Фон Годдис считает Гомера своим предшественником, поясняя, что Гомер использовал одновременность не для того, чтобы сделать некоторое событие более понятным, а чтобы создать чувство безграничной пространственности. Когда Гомер описывает битву и сравнивает звон оружия со стуком топора дровосека, он хочет лишь показать, что наряду с битвой существует также спокойствие леса, нарушаемое только работой дровосека. Нельзя мыслить о катастрофе, не думая одновременно о совершенно незначительных событиях. Великое смешано с Малым, Важное – с Тривиальным. (Для справок см. статью И. Р. Бехера в {15}, с. 50 и сл. Эта небольшая статья содержит также описание того громадного впечатления, которое произвели приведенные 8 строк фон Тоддиса при их первой публикации в 1911 г.) Отсюда не следует, что такое же впечатление возникало у слушателей песен Гомера, которые утратили свою романтичность, выродившуюся в плаксивую сентиментальность.
Курц Г. {235}, с. 50.
Эту теорию Аристотель приписывает Зенону (см. "Физика", 239b5 и сл.). Наиболее ярко она обнаруживается в рассуждении о стреле: "Если всегда... всякое {тело} покоится, когда оно находится в равном {себе месте}, а перемещающееся {тело} в момент "теперь" всегда {находится в равном себе месте}, то летящая стрела неподвижна". Мы ни в коей мере не беремся утверждать, что эту теорию поддерживал сам Зенон, однако можно предположить, что она играла некоторую роль в эпоху Зенона.
Курц. Цит. соч.
Лэттимор Р. {247}, с. 39 и сл.
В связи с последующим см. работу Снелль Б. {366}, гл. I.
Там же, с. 18.
См. работу Доддса Е. {74}, гл. I.
При некотором усилии этот опыт можно повторить даже сегодня. Шаг 1: ложитесь, закройте глаза и сосредоточьтесь на ваших гипнозоподобных галлюцинациях. Шаг 2: дайте галлюцинациям течь свободно, согласно их собственным прихотям. В этом случае события, находящиеся перед глазами, постепенно будут превращаться в события, окружающие зрителя, однако при этом он еще не становится активным участником действий, происходящих в трехмерном пространстве сновидения. Шаг 3: попробуйте от рассматривания галлюцинаторного события перейти к тому, чтобы стать частью сложного реального события, которое воздействует на зрителя и само может испытывать его воздействие. Шаг 3 может оказаться неудачным вследствие вмешательства едва заметного акта воли либо вследствие внешней помехи. Трехмерный пейзаж становится двухмерным, стягивается в область, находящуюся перед глазами, и уходит прочь. Было бы интересно исследовать, как такие формальные элементы изменяются при переходе от одной культуры к другой (до сих пор изучались только содержание сна и формальные его элементы в той мере, в которой они являются частью шага 3).
И сегодня еще мы говорим, что некто "захвачен" эмоциями и может переживать свой гнев как нечто чуждое, овладевшее им вопреки его собственной воле. Демонологическая онтология древних греков включала в себя объективную терминологию для описания этой особенности наших эмоций и благодаря этому делала ее устойчивой.
Психоанализ и связанные с ним идеологические течения сейчас вновь стараются сделать подобные события частью более широкого контекста и за счет этого возвратить им реальность.
Доддс. Цит. соч., с. 6.
Виламовиц-Моллендорф И. {391}, с. 17. Наши концепции мира расчленяют единый материал и создают различия в восприятиях там, где объективных различий нет. Точно такой же процесс несет ответственность за упорядочение хаотических впечатлений. нашей внутренней жизни, приводящее к (внутреннему) восприятию божественного вмешательства, и способен ввести демонов, богов, духов даже в область внешних восприятии. Во всяком случае имеется достаточно большое число чувственных восприятии демонических сил, для того чтобы не отвергать с порога это предположение.
Это означает, что успех представляет собой не результат усилий индивида, а удачу, соединенную с обстоятельствами. Такое понимание выражено, например, в слове πραττειν, которое обозначает "деятельности" (activities). Однако у Гомера оно говорит не столько о действии агента, сколько о том факте, что результат получен надлежащим способом, что процесс его получения встретил не слишком много препятствий и что он без помех включается в некоторую общую совокупность процессов (в аттическом диалекте слово ενπραττω еще означает "я поступаю хорошо"). Аналогично слово τευχειν подчеркивает не столько личное достижение, сколько тот факт, что дела идут хорошо, что они находятся в гармонии с окружающими вещами. То же самое верно в отношении приобретения знаний. "Одиссей много видел и испытал, кроме того, он – πολυμηχανος, который может найти выход из любого положения, и, наконец, это человек, которому покровительствует Афина. Та часть его знаний, которая опирается на виденное им, реально не является результатом его собственной деятельности и исследования, она скорее присоединилась к нему в то время, как он был проведен по кругу внешних обстоятельств. Он сильно отличается от Солона, который, по сообщению Геродота, впервые предпринял путешествие с целью получения образования, в силу внутреннего стремления к познанию. В "Одиссее" его знание множества вещей удивительным образом отделено от его деятельности в сфере επισασθαι ("научной"): эта деятельность ограничивается поиском средств для достижения определенных целей и спасения собственной жизни или жизни его спутников" (Снелль Б. {367}, с. 48). Здесь же см. также более подробный анализ соответствующих терминов.
Пример: Шахермайер Ф. {347}.
См. Виламовиц-Моллендорф И. {391}.
Нильсон М. П. {286}, с. 152.
Доддс. Цит. соч., с. 35.
Снелль {366}, с. 18.
Гераклит, согласно сообщению Диогена Лаэрция, IX, 1.
Мысль о том, что Фалес использовал принцип, выражающий глубинное единство природных явлений, и что он отождествил этот принцип с водой, впервые была высказана Аристотелем ("Метафизика", 983b6 – 12 и 26). Однако более внимательный взгляд на этот и другие отрывки, а также сообщения Геродота говорят о том,. что Фалес все-таки принадлежал к тем мыслителям, которые имели дело с огромным числом необычных явлений и осуществляли множество наблюдений, не связывая их в систему. Интересное обсуждение этих вопросов см. в работе: Крафт Ф. {226}, гл. 3.
Явления перспективы иногда истолковывались так, как если бы они были особыми свойствами изображаемых объектов. Например, сосуд эпохи Древнего царства (Египет) имеет наверху вырез, указывающий на перспективу, однако этот вырез представлен в качестве свойства самого объекта (см. Шефер {348}, с. 266). Некоторые древнегреческие художники пытались найти такие ситуации, в которых перспективу не нужно учитывать. Например, особенность так называемого красного стиля, возникшего около 530 г. до н.э., "заключается не столько в изображении перспективы, сколько в нахождении новых и чрезвычайно разнообразных способов избежать этого" (Пфуль Э. {295}, с. 378).
См. обсуждение этого вопроса в гл. 1 работы Айера А. {8}. Этот пример был хорошо известен древним скептикам.
Именно так рассматривает этот пример Дж. Остин (см. его работу {7}). Очевидно, что такие проблемы, как "проблема существования теоретических сущностей", при данных обстоятельствах вообще не могли возникнуть. Все эти проблемы были созданы новым подходом, который вытеснил аддитивную идеологию архаической и доархаической эпохи.
См. Снелль Б. {365}. Краткое изложение дано в работе {367}, с. 41 и сл. См. работу Фрица К. {,143}.
Один раз встречается в "Илиаде", 15.42, относительно σοφια "плотника" ("уменье плотника" – переводит Лэттимор).
См. Снелль {365}, с. 50.
См. прим. 15 и текст настоящей главы.
См. прим. 16.
См. Кеннер Г. {207}, ч. II, особенно с. 121 и сл.
Эванс-Притчард {92}, с. 80.
Там же.
Там же, с. 82.
См. Эванс-Притчард {90}, ч. III, а также краткое изложение в {92}, с. 102 и сл.
Там же, с. 103.
Ачинстайн в своей статье, помещенной в "Minnesota Studies in the Philosophy of Science", vol. 4, 1970, с. 224, утверждает, что "Фейерабенд обязан дать нам теорию значения", а Гемпель готов признать несоизмеримость только после того, как подразумеваемое понятие значения будет сделано ясным (там же, с. 156).
Ниже я буду ссылаться на две статьи Е. Гедимина, опубликованные в "British Journal for the Philosophy of Science" (August 1970, p. 275 ff., February 1971, p. 39 ff.). Я буду указывать только номера страниц. Гедимин утверждает, что логические проблемы нельзя решить единственным образом, опираясь только на анализ исторических документов и, как можно предположить, антропологических свидетельств (с. 257).
См. прим. 93 и контекст.
В этом процессе гораздо больше случайностей, чем когда-либо допускали или замечали рационалисты. См. работу Клейста Б. {217}. Гегель подозревал, что ситуация именно такова, см. {257}, с. 54.
Платон. Теэтет, 184с. См. также работу Дюринга И. {82}, с. 379, в которой критикуется требование Аристотелем немедленно достигаемой точности.
{315} с. 6. Эта идея была предвосхищена, например, О. Контом, см. {62}, лекция 52.
По этому поводу Айер и Оуэн высказали возражение, согласно которому здесь мы имеем дело с видимостью (appearances), а не с реальными событиями, поэтому правильным описанием должно быть следующее: "Кажется, что движется..." Однако трудность остается. Если мы вводим слово "кажется", то его следует поставить в начале предложения, которое теперь будет выглядеть так: "Кажется, что движется и не изменяет местоположения". А поскольку чувственные явления принадлежат области феноменологической психологии, мы опять приходим к нашему утверждению о том, что эта область содержит самопротиворечивые элементы.
См. Рубин Э. {340}, с. 365 и сл.
См.: Транекьер-Расмуссен Э. {378}, с. 297.
Э. Мах критиковал теорию относительности за то, что она не уделяет внимания психологическим феноменам. См. введение к его работе "Физическая оптика".
Главным образом в работе И. Лакатоса "Доказательства и опровержения" {239}.
Кроме того, неясности, устраняемые им из формализма, появляются вновь в сфере отношений между теорией и фактами. Здесь все еще господствует принцип соответствия.
Снелль ({,365}, с. 28), ссылаясь на Гомера, говорит о "познании, которое начинает с явлений, сводит их к некоторому единству, а затем рассматривает это единство как их истинную сущность". Это можно сказать о досократиках, но не о Гомере. Для Гомера "мир представлялся как сумма вещей, видимых в пространстве, а не как интенсивно действующая причина" (Снелль, там же, с. 67, обсуждение Эмпедокла; см. также следующие за этой цитатой строчки, развивающие данную тему).
См. Снелль {367}, с. 48.
См. Гераклит, фр. 40 (Дильс – Кранц).
Парменид, фр. 7,3. "Сначала здесь чувство и разум противоположны" (Цит. по: Гатри У. К. {168}, т. 2, с. 25).
Это различие характерно также для некоторых мифологических концепций. Таким образом, Гомер отличается как от предшествующих мифологов, так и от последующих философов. Его точка зрения обладает большой оригинальностью. В XX столетии аналогичные идеи развивал Дж. Л. Остин, который подверг критике линию развития от Фалеса через Платона к современному эссенциализму. См. гл. 1 его работы {7}.
Снелль {365}, с. 80 и сл. ; Фритц {143}, с. 11.
"...Превращаясь в воплощение космической справедливости, Зевс теряет свою человечность. Следовательно, олимпизм в его морализованной форме клонится к тому, чтобы стать религией страха..." (Доддс {74}, с. 35).
Снелль {366}, с. 69.
Мысль о том, что знание заключено в списках, восходит к шумерам, см.: Соден В. фон {368}. Именно это разделяет математику и астрономию вавилонян и греков. Первые разрабатывали методы представления того, что сегодня мы называем "феноменами" и что казалось важными и интересными событиями, происходящими на небе, вторые пытались развивать астрономию, "сосредоточившись только на самих небесах" (Платон. Государство, 530а, b; Законы, 818а).
См. Ксенофан, фр. 34.
Поскольку сходные изменения описываются в большинстве сочинений Н. Хэнсона.
"Если говорить точно, то у Гомера нет никаких специальных слов для обозначения рук и ног; он говорит о кистях рук, плечах, предплечьях, ступнях ног, икрах и бедрах. Нет также общего термина для обозначения всего туловища". (Снелль {366}, гл. I, прим. 7).
"Эмоции не возникают спонтанно в человеке, а посылаются ему богами" (Снелль {366}, с. 52). См. об этом в настоящей главе выше.
Там же, с. 20.
Ср. "горько-сладкий Эрос" Сафо (Снелль {366}, с. 60).
О самосознании см. Прибрам К. {318}.
Обосновать этот факт нелегко. Многие изображения типа А, включая даже весьма тщательные и изощренные, искажены В-понятиями. Один из примеров приведен в прим. 104 к настоящей главе. Здесь, как и в других случаях, только антропологический метод мог бы дать знание, которое не сводится к тому, что выдает желаемое за действительное.
Парри А. {293а}, с. 6.
Diehl. Anthologia Lyrica², fr. 79.
Пфуль {295}; см. также Уайт Дж. {388}.
Плутарх в своей "Жизни Солона" рассказывает следующую историю: "В это время Феспид со своею труппой начал вводить преобразования в трагедию и новизной увлекал народ, но состязания между трагиками еще не были введены, Солон по своему характеру любил слушать и учиться, а в старости у него еще больше развился вкус к безделью, забавам и, клянусь Зевсом, даже к попойкам и к музыке. Он пошел смотреть Феспида, который, по обычаю древних, сам был актером. После представления Солон обратился к нему с вопросом, как не стыдно ему так бессовестно лгать при таком множестве народа. Феспид отвечал, что ничего нет предосудительного в том, чтобы так говорить и поступать в шутку. Тогда Солон сильно ударил палкой по земле и сказал: "Да, теперь мы так хвалим эту забаву, она у нас в почете, но скоро мы найдем ее и в договорах"" (Плутарх. Сравнительные жизнеописания в 3-х томах. Т. 1, М., 1961, с. 124). С точки зрения истории этот рассказ кажется неправдоподобным, однако он освещает широко распространенную позицию (см. о ней гл. 8 работы Форсдайка Дж. {141}). По-видимому, сам Солон в меньшей степени был скован традиционными формами мышления и мог быть одним из первых драматических актеров (политического толка), см. Эле Дж. {87}, с. 40 и сл. Противоположная позиция, которую обнаруживают уверенные и уже несколько высокомерные представители В, выражена Симонидом, который на вопрос о том, почему ему не удалось обмануть фессалийцев, ответил: "Потому что они слишком глупы" (Plutarch. De aud. poet, 15 D).
Гл. 12, текст к прим. 4.
Этого не заметил Хэнсон, который, по-видимому, считал, что всякое важное концептуальное изменение сразу же изменяет наши восприятия. Подробности см. в прим. 52 и в моей статье "Ответ на критику" {116}.
Имеется в виду критика, высказанная Шэйпиром в прим. 63 его статьи в "Mind and Cosmos". Pittsburgh, 1966. Классификации, получаемые с помощью принципов, являются "скрытыми" в смысле Уорфа, см. выше прим. 4 и текст к прим. 9.
Замечание Лакатоса (Фальсификация {243}, с. 179, прим. 1) относительно того, что "мы можем сделать" несравнимые концепции сравнимыми с помощью "словаря", все еще выражает позицию старых антропологов. То же самое можно сказать об утверждении Гедимина о том, что "любые два языка и любые две теории можно преобразовать в логически сравнимые" (цит. соч., т. 41, 1970, с. 46), хотя он proviso (предусмотрительно. – лат.) добавляет: "Если не наложено ограничений на размеры словаря и на правила означивания". В случае с антропологией мы имеем, разумеется, важное ограничение, а именно: следует держаться как можно ближе к тому языку, на котором говорило изучаемое племя. В философии науки ситуация совершенно аналогична. Мы стремимся раскрыть принцип научного измерения. Это значит, что мы хотим установить, как теория Ньютона – в той форме, которую она имела около 1900 г. (когда Эйнштейн был занят поисками общих физических принципов, которые могли бы устоять среди всеобщего крушения классических идей), – связана с относительностью в ее понимании Эйнштейном, а не то, как связаны измененные варианты теорий Ньютона и Эйнштейна (которые могут быть выражены в одном и том же языке и, следовательно, беспрепятственно включены один в другой). Я согласен с Гедимином относительно того, что "рационализм в истолковании Поппера требует существования общего языка, дающего возможность сформулировать критический аргумент" (с. 47). Однако вопрос в том, известен ли науке – которая представляет собой последовательность выдуманных теорий, существовавших в воображении их создателей, а не бледное отображение этого процесса в мышлении логиков и "рационалистов" – такой общий язык и не заведет ли ее в тупик попытка использовать подобный язык. Для ответа на этот вопрос нам нужно посмотреть на реально существующую науку, а не на то, во что она превращается после ее "рационализации". И полученный нами ответ, скорее всего, будет необычным и захватывающим: ученые, такие, как Эйнштейн, являются весьма необычными и интересными людьми, гораздо более интересными, чем даже могут вообразить себе их логические "экспликаторы".
Интересное обсуждение этой ситуации в социальной антропологии см. в гл. 4, ч. 1 работы Эванс-Притчарда {91}, в частности верхнюю часть с. 82 и конец второго абзаца на с. 83, с. 85: "Люди, принадлежащие к разным культурам, замечают разные факты и воспринимают их по-разному. В той мере, в которой это справедливо, факты, отмеченные в наших записных книжках, не являются социальными фактами, это этнографические факты, полученные в результате отбора и интерпретации на уровне наблюдения..." Конечно, это верно и для изучения эпизодов развития науки, включая исследования, использующие громоздкую логическую технику.
"Не вызывает сомнения, что даже совершенно различные языки (подобные английскому, языку индейцев хопи или китайскому) не являются взаимно непереводимыми и что существует множество индейцев хопи или китайцев, прекрасно владеющих английским языком", – пишет Поппер ({314}, с. 56). Он забывает о том, что подлинный перевод всегда вносит некоторые искажения в переводимые языки. А разве кто-нибудь когда-либо отрицал, что люди способны научиться двигаться во взаимно несоизмеримых структурах? То же самое относится и к наблюдению Поста ({317}, с. 253) относительно того, что "не существует барьеров для коммуникации между сторонниками сменяющих друг друга теорий по крайней мере с XVII века". Тот факт, что возможность коммуникации не влечет сравнимости значений.(соизмеримости), вытекает из следующего рассуждения (которое я обнаружил в работе Кернера {221}, с. 64). Два индивида, А и В, могут говорить на двух несоизмеримых языках Х и У. Тем не менее А, интерпретирующий каждое предложение В как выражающее некоторое утверждение языка X, и В, который интерпретирует каждое предложение А как выражающее некоторое утверждение языка У, способны прекрасно общаться друг с другом в пределах определенной области: "Два суждения g и h могут иметь общее информативное содержание для А и В даже в том случае, если g несовместимо с принципами формообразования и индивидуации категориальной структуры В и если h несовместимо с принципами формообразования и индивидуации категориальной структуры А". Настоятельно рекомендую интересующимся прочитать книгу Кернера параллельно с моим собственным обсуждением несоизмеримости (которое для логиков гораздо более огорчительно).
[*] В средневековой демонологии "инкубы" – дьявольские создания, сожительствующие с женщинами. – Прим. ред.
См. Молот ведьм (Malleus Malleficarum, transl. Summers. London, 1928), ч. II, гл. IV, вопрос 1. Эта теория восходит к Фоме Аквинскому.
Бор предупреждал нас (Zs. Physik, vol. 13, 1922, р. 144) о том, что "асимптотическая связь" между квантовой теорией и классической физикой, "как она истолковывается в принципе соответствия..., вовсе не влечет постепенного исчезновения различия между квантовым истолкованием феномена излучения и идеями классической электродинамики, все, что здесь утверждается, это только асимптотическое согласование числовых статистических результатов". Иными словами, принцип соответствия утверждает согласованность чисел, а не понятий. По мнению Бора, эта согласованность чисел имеет даже некоторое неудобство, так как она "затемняет принципиальное различие между законами, которые управляют реальным механизмом микропроцессов, и континуальными законами классической точки зрения" (с. 129; см. также: {26}, с. 85, 87.и сл.). Поэтому Бор неоднократно подчеркивал, что "принцип соответствия следует рассматривать как чисто квантовомеханический закон, который никоим образом не может уменьшить различия между постулатами (постулат существования стационарных состояний и постулат перехода) и электромагнитной теорией" (там же, с. 142, прим.). На трудности, возникающие вследствие непонимания данной ситуации, ясно указал покойный Н. Хэнсон в своей работе {172}, гл. 6; см. также мой комментарий {109}, особенно с. 251. Однако их не осознают твердолобые рационалисты, которые из существования аппроксимаций выводят непрерывность перехода понятий; см. статью Поппера {245}, с. 57.
См. мое обсуждение теории импетуса в {112}.
Шэйпир {61}, с. 78.
Там же.
См. Койре А. {224}, с. 9 и сл.
Это подозрение было высказано проф. Гемпелем во время дискуссии в Миннесотском центре по философии науки, см. Minnesota Studies, vol. IV, Minneapolis, 1970, р. 236 ff.
По-видимому, это встречается в некоторых вариантах общей теории относительности, см. Эйнштейн-Инфельд-Хофман, Ann. Math., vol. 39, 1938, р. 65, и Сен. Там же, с. 19 и сл.
Данное рассуждение было возведено в принцип Бором и Розенфельдом (см. {28}) и не так давно Мацке и Уилером в "Gravitation and Geometry I" (там же, с. 48): "Каждая подлинная теория должна задавать собственные средства для определения величин, с которыми она имеет дело. В соответствии с этим принципом классическая общая теория относительности должна принимать такие калибровки пространства и времени, в которых нет никаких ссылок на {внешние для нее объекты}, такие, как жесткие стержни, инерциальные или атомные часы {включающие} квант действия". Ее термины должны быть также свободны от какой-либо связи с понятиями наблюдения, принадлежащими более ранней и более примитивной стадии познания.
См. прим. 13 к гл. 12.
В некоторых случаях при обсуждении возможности существования языков с логикой, отличной от нашей собственной, используется еще более консервативный принцип: "Любая новая возможность должна быть включена в существующий концептуальный или лингвистический аппарат либо истолкована с его помощью" (Строуд Б. {371}, с. 173). Мысль о том, что новый язык следует изучать с помощью неизменного языка наблюдения, является следствием эмпиристской традиции, и в частности концепции логической реконструкции, разработанной Венским кружком. Согласно этой концепции, эмпирическое содержание некоторой теории (или некоторого распространенного способа выражения) обнаруживается в результате исследования того, в какой степени эта теория (или способ выражения) может быть переведена на идеальный язык, эмпирические особенности которого устанавливаются без труда. Теории считаются осмысленными только в той мере, в которой может быть осуществлен такой перевод. С точки зрения этой концепции было естественно попытаться связать овладение некоторым новым языком с избранным идеальным языком. Однако вскоре выяснилось, что сформулировать идеальный язык совсем не просто и что даже самые элементарные первые шаги в этом направлении наталкиваются на множество проблем, совершенно чуждых физике. Кроме того, понятие избранного "базиса" реконструкции пришлось постоянно обогащать, с тем чтобы справиться с проблемой интерсубъективности научных терминов. Многочисленные попытки продвинуться в этом направлении, немногие из которых были правильно поняты или хотя бы верно оценены, со временем привели к тому, что идея реконструкции постепенно была заменена идеей интерпретации, а затем – идеей обучения (см. глубокий анализ данной ситуации Гемпелем в: Minnesota Studies, vol. 4, р. 162 ff.). Эта линия развития, с ее ошибками и промахами, с постепенным сползанием от одной позиции к другой, совершенно неизвестна Е. Гедимину (см.: BJPS, vol. 22, 1971, с. 40 ff.), который критикует меня за то, что я принимаю ее во внимание. Неосведомленность Гедимина не вызывает удивления, так как он открыто отказывается от изучения истории (см.: BJPS vol. 21, 1970, р. 257).
В связи с дальнейшим см. мою рецензию на книгу Нагеля "Структура науки" я: BJPS, vol. 6, 1966, р. 287-249 {119}.
Карнап. Там же, с. 40; см. также работу Гемпеля {186}, с. 74.
Именно по этой причине Лейбниц считал немецкий язык своего времени, в частности язык ремесленников, совершенным языком наблюдения, в то время как латинский язык казался ему безнадежно испорченным теоретическими понятиями. См. его работу {249}, с. 292 и сл.
Примеры таких описаний см. в работе Синга {373}. О более изящном способе введения относительности см. работу Бонди {29}, с. 29 и сл. (К-исчисление).
Как полагает Поппер (см. цит. соч., с. 57).
Поппер. Там же.
На эту трудность указал Р. Бак в дискуссии, состоявшейся в Миннесотском центре, см.: Minnesota Studies, vol. 4, р. 232.

См. прекрасные исследования отдельных случаев Эванс-Притчардом, Гриаулом, Э. Гамильтоном, Джеремиасом, Франкфортом, Якобсеном и др. Обзор см. в работе Сантиллана – фон Дехенд {346}, а также в моей книге {134}. Эти исследования являются изучением конкретных случаев в смысле Лакатоса и удовлетворяют его наиболее строгим критериям. Почему в таком случае он сам и его последователи-рационалисты так неохотно признают результаты этих исследований?
Впервые опубликована в журнале "Africa", vol. 37, 1967, с. 87-155. Я цитирую ее сокращенную перепечатку в {270}, с. 342 и сл.
Там же, с. 362.
Там же, с. 364.
Там же, с. 365.
Там же, с. 358.
Там же.
Там же, с. 365.
См. обсуждение того, что он называет "замкнутыми и открытыми предикаментами", в ч. 2 его сочинения {193}.
Такой способ действий весьма распространен у африканских колдунов, см. Эванс-Притчард {89}, с. 230, 338, а также {92}, с. 99.
Сравни первые реакции против скрытых параметров в квантовой теории, отношение к астрологии, телекинезу, телепатии, знахарству, идеям Эренхафта, Великовского и т.д. См. также забавный рассказ Кестлера {222}.
Это было подчеркнуто Куном, см. его работы {231}, {232}.
См. приложение 3, с. 363 и сл.
О бедности науки с точки зрения гуманизма см. мою статью {126} или ее улучшенный вариант на немецком языке, а также немецкое издание статьи "За гуманизацию науки", опубликованной в {133}, т. I, ч. II.

Hаука в свободном обществе – Часть I
Некоторые читатели возражали, что, хотя меня самого противоречия как будто бы не волнуют, я все-таки использую их в своих аргументах против стандартных взглядов на рациональность. Отвечаю, что считаю своих читателей рационалистами. Если это не так, то им незачем читать мою книгу.
См. ПМ, с. 409, 415 и сл.
Опубликована в {196}.
Подробно об этом см. ПМ, гл. 17.
Предисловие к "Смерти Катета", цит. по {161}, с. 200.
"Гамбургская драматургия", фр. 48. Ср., однако, критику Лессингом претензий "оригинальных гениев" его времени во фр. 96. Его понимание отношения между "разумом" и практикой является довольно сложным и согласуется с концепцией, развиваемой ниже.
Более подробно о проблеме соотношения психического – телесного см. гл. 9-15 моей работы "Проблемы эмпиризма" {117}. Предпочтительнее авторизованное итальянское издание (Милан 1971).
В пьесе "Правящий класс" (по которой позднее сняли довольно скучный фильм с участием Питера 0'Тула) два сумасшедших утверждают, что каждый из них – бог, и из-за этого ссорятся друг с другом.. Эта любопытная идея так смущает драматурга, что вместо разрешения проблемы с помощью диалога он прибегает к помощи адского пламени. Однако развязка, достаточно интересна. Один из сумасшедших превращается в хорошего, нормального, добропорядочного британца, который играет к тому же роль Джека Потрошителя.. Не хотел ли драматург тем самым сказать, что наши современные "объективисты", прошедшие сквозь огонь релятивизма, могут возвратиться к норме только в том случае, если им разрешат уничтожить все беспокоящие их элементы?
Платон. Государство, 530с.
Платон. Epinomis.
Этот пункт очень ярко и с помощью многочисленных примеров был разъяснен Витгенштейном (см. мою рецензию {102}). Что же ответили рационалисты? Рассел (холодно): "Я не понимаю". Сэр Карл Поппер (поспешно) : "Он прав, он прав, я тоже не понимаю!" Иначе говоря, данное утверждение лишено значения, поскольку ведущие рационалисты не понимают его. Я же со своей стороны усомнился бы в умственных способностях (и возможно, в интеллектуальной честности) тех рационалистов, которые не способны (или делают вид, что не способны) понять такой простой вещи.
Мои краткие комментарии насчет "скрытых классификаций" см. в ПМ, с. 373 и ел.
См. ПМ, в частности гл. 15.
"Едва ли нужно говорить о том, – замечает Дж. С. Милль, – что эта доктрина (плюрализм идей и учреждений) предназначена лишь для тех людей, способности которых достигли расцвета", т. е. для интеллектуалов и их детей ("О свободе" {277}, с. 197).
Ср. Н. Майлер {263}.
См. разд. 9 моей статьи в {124}.
Бор, Эйнштейн, Борн считали себя дилетантами и часто говорили об этом.
Дальнейшие замечания от несоизмеримости можно найти в прим. 38, ч. III, гл. 3 настоящей работы {138}.
Этот тезис убедительно и с многочисленными примерами обоснован покойным Н. Хэнсоном в работе {172}.
Опираясь на методы Снида, проф. Штегмюллер сделал попытку реконструировать куновскую идею парадигмы, смены парадигм и несоизмеримости, но не достиг успеха. См. мою рецензию" в BJPS. Dec. 1977.
Первоначально под влиянием Витгенштейна я рассматривал структуры, весьма похожие на парадигмы ("языковые игры", "формы жизни" – вот термины, которыми я в то время пользовался) и считал, что они охватывают элементы А), Б), В): различные языковые игры с отличающимися правилами порождают различные понятия, разные способы оценивания, разные восприятия, и, следовательно, они не поддаются сравнению. Эти идеи я изложила на квартире у Э.Энскомб в Оксфорде осенью 1952 г. в присутствии Гарта и фон Вригта. "Открытие, – говорил я, – часто похоже не на открытие Америки, а на пробуждение ото сна". Позднее я счел необходимым ограничить рамки своего исследования, чтобы получить возможность высказать более конкретные утверждения. Книга Куна и особенно реакция Лакатоса на нее побудили меня вновь обратиться к разработке более общего подхода. Результаты) можно найти в гл. 16 и 17 ПМ. Однако, к большому возмущению" моих коллег в области философии науки, я никогда не пользовался узким понятием "теория". См. мои разъяснения в статье {116}, прим. 5.
"Попытка реалистической интерпретации опыта" {105}. На немецком языке опубликована с приложением об истории в {139}.
Там же, с. 163.
Так, в статье 1958 г. я пытался дать интерпретацию решающих экспериментов, которая не зависела бы от общности значений. Я усовершенствовал этот подход в статье {124}, с. 226.
Эти условия относятся только к теориям и их логическим взаимоотношениям, поэтому принадлежат к сфере А) различий между парадигмами, отмеченных Куном. В течение некоторого времени я полагал, что концептуальные различия должны всегда сопровождаться различиями в восприятиях, однако в статье "0твет на критику" ({116}, текст к прим. 50) отказался от этой идеи. Основание: эта идея не согласуется с результатами психологического исследования. В ПМ, с. 391 и сл., я высказал предостережение относительно того, что нельзя "делать вывод от особенностей стиля (или языка) к особенностям космологии и чувственного восприятия", и уточнил условия, при которых такой вывод возможен. Для преодоления трудности, возникающей в связи с : утверждением о том, что несоизмеримые теории "говорят об одних и тех же вещах", я ограничил свой анализ универсальными теориями ({112}, с. 28) и подчеркнул, что одного различия в понятиях еще недостаточно для того, чтобы сделать теории несоизмеримыми в моем смысле. Для этого еще требуется, чтобы условия образования понятий одной теории исключали возможность образования фундаментальных понятий другой (см. разъяснения в ПМ, гл. 17, и изложение причин, почему такие разъяснения должны оставаться неопределенными; см. также сравнение смены одной теории другой, приводящей к несоизмеримости, с такой сменой, в результате которой несоизмеримость не возникает, в моей статье {114}, разд. 2). Конечно, теории можно интерпретировать по-разному, и при одних интерпретациях они могут быть несоизмеримы, а при других – соизмеримы. Тем не менее имеются такие пары теорий, которые в своей обычной интерпретации оказываются несоизмеримыми в обсуждаемом здесь смысле. Призерами являются: классическая физика и квантовая теория; общая теория относительности и классическая механика; физика механических совокупностей гомеровской эпохи и субстанционалистская физика досократиков.
Существуют формальные критерии: линейная теория выглядит предпочтительнее по сравнению с нелинейной, так как в первой получать решение легче. В этом состоял один из главных аргументов против нелинейной электродинамики Ми (Mie), Борна и Инфельда. Этот аргумент использовался также против общей теории относительности до тех пор, пока разработка быстродействующих компьютеров не привела к значительному упрощению числовых вычислений. Или: логически "последовательную" теорию следует предпочитать непоследовательной (на этом основании Эйнштейн предпочитал общую теорию относительности другим подходам). Теория, использующая много рискованных аппроксимаций, для того чтобы прийти к "своим фактам", выглядит менее правдоподобной, чем теория, прибегающая к небольшому числу осторожных аппроксимаций. Другим критерием может быть количество предсказанных фактов. Неформальные критерии обычно требуют согласования с фундаментальной теорией (с принципом относительности, с фундаментальными квантовыми законами) или с метафизическими принципами (такими, например, как Эйнштейновский "принцип реальности").
Взять, например, простоту или логическую стройность (coherence): почему логически внутренне согласованную (coherent) теорию следует предпочитать менее согласованной? С первой труднее работать, вывод предсказаний в ней обычно более сложен, и если дьявол действительно создатель этой земли и является врагом ученых (трудно представить – почему, но допустим, что это так), то он будет пытаться запутать их таким образом, чтобы простота и логическая стройность перестали служить надежными ориентирами.
Столкновение между требованием непротиворечивости, с одной стороны, и требованием соответствия экспериментальным результатам – с другой, играло значительную роль в дискуссиях по поводу интерпретации квантовой теории.
Более подробно об этом см. в {381}.

Hаука в свободном обществе – Часть II
См. прим. 14 на с. 495.
Средние слои белых христиан (в том числе либералов и рационалистов) испытали большое удовлетворение, когда им наконец удалось предоставить индейцам кое-какие блага своего великого общества, и они были раздражены и даже оскорблены тем, что в ответ им выразили разочарование, а не льстивую благодарность. Однако почему индейцы, которые никогда даже не помышляли о том, чтобы навязать свою культуру белому человеку, должны теперь быть благодарны за то, что им предоставили доступ к навязанной им культуре белого человека? Почему они должны быть благодарны белому человеку, который отнял у них материальные блага, землю, жизненное пространство, а теперь покушается на их мышление?
Христианские миссионеры подчас лучше понимали глубинную рациональность "варварских" форм жизни, нежели их ученые потомки, и они также были большими гуманистами. Примером может служить деятельность Лас-Касаса, описанная в работе Л. Хэнка {171}.
Проф. Агасси (см. {137}, ч. III, гл. 11 понял это высказывание как утверждение о том, что евреи должны вернуться к традициям своих предков, что американские индейцы должны, возвратиться к своим старым обычаям (включая пляски дождя), и охарактеризовал его как "реакционное". Но почему реакционное? Данная характеристика опирается на неявное допущение о том, что переход к науке и технике не был ошибкой, однако именно это и является предметом спора. Здесь же предполагается, например, что пляски дождя неэффективны, но кто это проверял? Кроме того, я не утверждаю того, что приписывает мне Агасси. Я не утверждаю, например, что американские индейцы должны возвратиться к своим старым обычаям, а говорю: тот, кто хотел бы возвратиться к своим старым обычаям, должен иметь возможность сделать это, ибо, во-первых, в демократическом обществе каждый должен иметь возможность жить так, как ему нравится, а во-вторых, любая идеология и любой способ жизни не настолько совершенны, что уже ничему не могут научиться из сравнения со своими альтернативами.
См. рассказ Плутарха о столкновении Солона с актером Феспидом (с. 428 настоящего издания). Вот так начался "разлад между философией и поэзией" (Платон, Государство, 607 b), т. е. между теми, кто все рассматривал только в терминах истины и лжи, и представителями других традиций.
В XV, XVI и XVII вв. ремесленники подчеркивали противоположность между своими конкретными знаниями и абстрактными знаниями университетских ученых. {...} Парацельс на практике доказал, что медицинские познания травников, сельских врачей, знахарей превосходили знания научной медицины своего времени. Посредством практики мореплаватели эпохи Великих географических открытий ниспровергли прежние космологические и климатологические понятия университетских ученых. Любопытно, что с тех пор ситуация не слишком изменилась. Иглоукалыватели и знатоки лечебных трав "на практике " показывают, что они способны диагностировать и излечивать болезни, симптомы которых известны научной медицине, но она этих болезней не понимает и не излечивает. {...} Медиумы "практически" создают эффекты, которые не находят себе места в научном мировоззрении и которые подвергались осмеянию до тех пор, пока немногие бесстрашные ученые не осуществили проверку и не доказали их реальность. {Даже солидные научные организации, такие, как Американская ассоциация содействия прогрессу науки, теперь стали относиться к ним серьезно и согласились признать за ними институционный статус (объединение организаций по исследованию парапсихических феноменов).} Возникновение современной науки не устранило конфронтации между вненаучной практикой и университетской ученостью, а лишь придало ей новое содержание. Университетская ученость уже не опирается на Аристотеля и вообще не ограничивается представлениями того или иного автора, она представляет собой объединение доктрин, методов и экспериментальных результатов, претендующее на обладание единственно надежным способом обнаружения истины, но постоянно обнаруживающее ошибочность своих притязаний (хотя способы маскировки, упомянутые в тексте, затрудняют разоблачение главных дефектов).
Об этой и близких областях см. Р. Р. Ходсон {190}.
Обзор см. в статье Э. Митчелла в {190}.
Относящийся сюда материал см. в работе К. Леви-Стросса {253}, гл. 1 и 2. Врачи, работавшие с лекарями различных племен, часто восхищались их понятливостью, знаниями и умением быстро усваивать новые методы лечения (например, рентгеновские лучи).
См. ПМ, гл. 4.
См. Андерсон Э. {,2}.
См. об экспедиции Т. Хейердала на "Кон-Тики" и "Ра" в {189}, с. 120, 122, 132, 153, 175, 206, 218 и сл., 259 и далее о мореходных качествах папируса и о правилах конструкции плотов.
Бинфорд Л. Р. и Бинфорд С. Р. {20}, с. 328.
У Гесиода, который сохранял верность более ранним стадиям мышления, законы приходят к существованию (правило Зевса) и являются результатом равновесия противоположных сил (титаны в оковах). Они являются следствием динамического равновесия. В XIX же веке законы рассматриваются как вечные и абсолютные, а не как обусловленные балансом : взаимно ограничивающих сущностей. Космология Гесиода далеко опережает науку XIX в.
Галилей Г. Диалог о двух главнейших системах мира {156}, с. 423.
Я вспоминаю, какое большое значение я придавал ответу Рейхенбаха на трактовку относительности Динглером: Динглер экстраполировал результаты простых механических операций (например, изготовление евклидовой плоской поверхности), а Рейхенбах указывал на то, каким образом реальная структура мира могла бы изменить результаты наших операций. Несомненно, подход Рейхенбаха можно интерпретировать как более эффективную машину для предсказаний, и он производил на меня глубокое впечатление только потому, что я не вдавался в анализ этой интерпретации. Отсюда можно заключить, до какой степени сила аргументов зависит от иррационального изменения установки.
См. мою рецензию на "Теорию познания" Крафта в BJPS (т. 13, 1963 с. 319 и сл., особенно с. 321, второй абзац). См. также ссылки в "Логике научного открытия" К. Поппера.