Георгий Почепцов. Постжурналистика: новые реалии ХХI века. - Г.Г. Почепцов

Мы сетуем на журналистику, не понимая, что она давно другая. Наша идеалистическая модель уже не соответствует реальности. Уже давно действуют другие факторы. Более того если сравнить их вес, то финансовые или политические факторы окажутся важнее, чем факторы чисто информационные. Следовательно, именно они формируют информационную повестку дня. Пример последнего скандала вокруг канала ТВИ демонстрирует именно это.

Концепция постдемократии Крауча акцентирует: сейчас власть перешла от национальных правительств к транснациональным корпорациям (см. здесь, а также — Crouch C. Post-democracy. — Cambridge etc., 2004). Это случилось потому, что появились успешные модели управления демократией, управление избирательным процессом, что в результате сняло возможные варианты неожиданных изменений.

Современные выборы как пример такого управления (особенно в западном варианте) ориентируются на небольшой процент тех, кого можно перетянуть на свою сторону, таким образом, избирательная кампания по ее лозунгами, обещаниями, фактами рассчитана не на избирателей, а только на небольшую группу. Нет равного доступа, нет предвыборного обсуждения проблем. И это речь идет не о нас, а о западном опыте.

Крауч строит аналогию с постиндустриальным обществом. Оно не есть не-индустриальным обществом как сначала кажется, там есть все индустриальные механизмы. Постдемократическое общество тоже использует институты демократии, но они становятся для него формальностью. Энергия и инновационное движение переходят из широкой демократической арены к узким группам политико-экономической элиты. Крауч считает, что именно к такой модели и происходит движение. Даже старые четкие социо-экономические классы размылись, что тоже облегчает управление ими. Считается, что эта концепция представляет новую модель развития, которая позволяет анализировать мир после холодной войны.

Эти процессы мы видим повсюду, они формируют жизнь всех стран. И они не могли обойти журналистику. Журналистика тоже находится под давлением новых факторов. Их десятки, перечислим только несколько:

— Тенденция к исчезновению газет в плане уменьшения числа читателей,

— На сегодня экономически невыгодной оказалась даже модель «газета плюс сайт»,

— Отсутствие связи с практиками и практикой в системе подготовки журналистов,

— Рост журналистики граждан («Твиттер» и другие социальные медиа),

— Рост влияния общества на власть, даже военные теперь не могут побеждать в войнах, если их рассказы тоже не побеждают,

— Дети и студенты не способны понимать сложные тексты,

— Кино, например, Голливуда делается под зрителя-тинейджера,

— Приоритет женской аудитории как перед телевизором, так и у рекламодателей (см. здесь и здесь),

— Телевидение превосходит интернет (см. здесь),

— Давление визуальности, которая не очень хорошо, по сравнению с вербальными каналами, может перекодовуватися в знания, — Давление развлекательности.

Относительно последнего пункта Washington Post в мае 2013 года даже опубликовала статью, в которой выдвигает и защищает многообразие путей донесения информации. И статья эта называется «В защиту журналистики развлечений». То есть происходит переход от случайности к норме.

Все это может объяснить нам то состояние журналистики, которое так всех удивляет. Газеты, подающие себя как национальные и качественные, имеют минимальные тиражи. Модель желтой прессы полностью подчинила себе телевидение. Люди смотрят его по несколько часов в день, а потом удивляются, мол, как я мог это смотреть. Все это можно обозначить как информационную или виртуальную загрязненность, которая аналогична ядерной. И потребуются годы, чтобы выйти из этого состояния, если это вообще возможно.

В целом перед нами предстает новый тип информационного пространства. Исчезли смыслы. Остались анекдоты. Одно из объяснений такой ситуации — неадекватность элиты, неспособной формулировать смыслы. Элита, став одномерной, так как только финансовое состояние двигает ее, не способна вести страну вперед. В этом плане коллективные цели конфликтуют с целями индивидуальными.

Даже Трехсторонняя комиссия, которую так любят все конспирологи, взялась за изучение трансформаций, которые претерпевает мир. Все началось с книги 1975 г. (среди авторов которой был и Хантингтон), называвшейся «Кризис демократии». В 2000 г. завершилось еще одно исследование трехсторонней комиссии (Putnam RD ao Introduction: what's troubling the Trilateral democracies? // Disaffected democracies. What's troubling the Trilateral countries. Ed. By SJ Pharr, RD Putnam. — Princeton, 2000). Его диагнозом стало постоянное увеличение требований, которые невозможно выполнить. Сегодня продолжается падение легитимности власти, уровня общественного доверия во всем мире.

Колумбийской университет начинает свой анализ тенденций фразой, что американская журналистика не избежит трансформаций (см. здесь и здесь). Они начинают с разбора пяти базовых представлений, среди которых есть и такие: «Качественная журналистика всегда требует поддержки» или «Есть много возможностей делать хорошую работу новыми путями».

В этом анализе есть интересные слова: «Порождение идей, алгоритмов, формирования движений, введение инноваций в практику — все требует оригинальности мысли. Журналисты должны провоцировать изменения, начинать эксперименты и подталкивать действия». То есть от журналистов требуют целей, которые не способна выполнить постжурналистика.

Ученые Кардиффского университета установили, что 60-80% статей (в зависимости от газеты) даже в качественных британских изданиях не принадлежат журналистам этих изданий (см. здесь, а также — Lewis J. ao Four rumours and an explanation; a political cconomic account of journalists 'changing newsgathering and reporting practices. — Journalism Practice. — 2008. — Vol. 2. — N 1). Это результат работы информационных и пиар-агентств. Такую ситуацию объясняют увеличением нагрузки на каждого журналиста, так что он не способен охватить такое количество материалов. Но если это так, то перед нами совершенно другая модель информирования населения, которая только мимикрирует под старую модель журналистики и журналистов.

Дэвис приводит два парадоксальных результата этого исследования качественной английской прессы (см. здесь, а также — Davies N. Flat Earth news. — London, 2008 [эта книга переведена на украинский под названием «Новости плоской земли». — MS]):

— Только 12% материалов полностью строились на фактах, изученных журналистами, о происхождении 8% они не могли точно сказать, 80% были полностью или частично сконструированы из материалов информационных и пиар-агентств,

— Когда исследователи пытались узнать, проверялись ли эти факты, они нашли подтверждение только в 12% материалов.

Вчера журналист был автором, чьи статьи читали все. Сегодня не только вся активность сдвинулась в сферу политической журналистики, остальные никого не интересует, но и сам журналист не является больше автором, он стал ретранслятором. У него нет настоящих собственных мыслей для обсуждения.

Такая же традиция складывается и в других коммуникативных профессиях. Спичрайтер оформляет текст, который ему дают. У него нет своих мыслей. В то же время спичрайтер Обамы по международным отношениям сидит и работает в Совете нацбезопасности. Поэтому у него могут возникать собственные мысли, ведь он является специалистом.

Журналист не обладает арсеналом анализа. Поэтому его мысли банальны. Он выигрывает только за счет какого-то источника, который может поделиться с ним информацией. Журналиста никто не учил анализировать ни события, ни информацию. Журналистское образование не имеет никакого курса, который бы развивал ум студента, давал ему необходимый для анализа инструментарий. Интуитивные догадки может порождать и читатель, от журналиста мы ждем качественно другой информации.

Поле, которое создает постжурналистика, не способно выполнять функции модернизации страны, не способно порождать новую элиту.

Постжурналистика — это фиксатор прошлого, тогда как журналистика формировала будущее.

В мире, перенасыщенном информацией, выигрыш приносит качественная информация. Джобс сказал, что контент является королем. Каждый бренд имеет свою историю. И ее еще надо уметь рассказывать.

Ландау (ее сайт — privacyink.org) предложила различать секреты и тайны (mysteries). В 1979 г. иранская революция произошла неожиданно для США, потому что разведка искала секреты, которые защищало шахский правительство, а не занималась тайной того, что именно происходило в группах, приближенных к аятолле Хомейни. Секреты является частью большей картины. А относительно тайны вы не знаете, какая она, какой вопрос поставить, где ее искать. После окончания холодной войны разведки перешли от поиска секретов к тайнам.

Исламская революция стала неожиданной, так как имела корни в мечетях и домах, а не во дворцах. Призывы к свержению правительства не передавались телеканалами, а были на аудиокассетах речей аятоллы Хомейни. Исследователи выделяют два типа технологий: технологии, которые давали доступ к информации за пределами Ирана, и технологии, которые давали возможность распространять локальную информацию.

Штази в ГДР знало все, но пропустило падение страны. С появлением движения «Оккупируй Уолл-Стрит» внезапно распространилась информация, что 23% американцев испытывают симпатию к радикальным протестам. То есть чиновники не представляли себе масштабов ситуации. И вывод: наличие информации не означает, что у вас ее достаточно или вы знаете, что с ней делать.

Все это ведет нас к тому, что следует пересмотреть подход к информации, которым оперируют и журналисты, и государственные служащие. Все они заняты поиском тех же секретов, а на самом деле система управления требует заниматься тайнами, в том числе трендами, тенденциями, нишами. Лучшие образцы журналистики раз объединяют факт и тенденцию, поэтому они поднимаются над фактом.

Коллинз построил новый тип теории о взаимодействии людей (Collins R. Interaction ritual chains. — Princeton — Oxford, 2004; см. также интервью с ним по поводу его прогнозов о распаде СССР — Власова А. Как умирают царства. Интервью с Г. Коллинс / / Эксперт-Украина. — 2004. — 29 ноября — 5 декабря). Ритуалы он рассматривает как механизмы усиления эмоциональности. В работе он вообще употребляет термин «эмоциональная энергия». Ритуалы обязательно реализуются в физическом присутствии массы людей.

Коллинз так описывает свой подход: это модель мотиваций, которая ведет людей от ситуации к ситуации, и таким образом их эмоциональная энергия и культурный капитал взаимодействуют с каждым человеком, который им встречается. Ритуалы дают ценности (или забирают их).

Когда объект или идея поддержаны ритуалом, они работают на усиление идентичности членов группы. Социологи фиксируют, что люди вступают в различные движения, не имея четких представлений о взглядах этих групп. Разные ценности привязаны к символам группового членства, они исчезают вне поддержки ритуалов. С точки зрения Коллинза, время, необходимое для такой «подзарядки», — неделя. Как пример он вспоминает церковные ритуалы. Харизматический лидер — тот, который заряжается энергией толпы, когда попадает в поле ее внимания.

Великобритания, например, чувствует себя достаточно равной страной, потому разрушены механизмы, которые создавали барьеры между классами. То же можно сказать о России после 1917 года. И каждая мини-революция (1991 г. или Оранжевая революция как раз разрушают эти классовые или квази-классовые ограничения.

Журналистика в чем-то напоминает тот же механизм, только без физического присутствия всех вместе, когда проявления реакции соседей подталкивают к выработке единого «мышления». Это информационные ритуалы, которые создают коллективные идентичности. Чем больше были советские тиражи газет, тем лучше строилась новая идентичность «советского народа». Американский аналитик Гобл говорит о России не только как о региональной силе, но и о том, что самоидентификация россиян является самой слабой в Евразии, что та же самоидентификация армян или украинцев сильнее. И это может объяснить нам ожесточенные дискуссии вокруг 9 мая или требование создать единый учебник истории.

Отсутствие нормальных тиражей газет не только делает информационную сферу убыточной, но и не работает на создание этой идентичности. Реальных тиражей никто не знает, но заявленные намного больше, чем есть на самом деле, это связано с тем, что рекламодатели не хотят выбрасывать свои деньги на ветер (см. сравнение реальных тиражей заявленным для российских глянцевых журналов — здесь и здесь, разница в 2-3, а в некоторых изданиях даже в 15 раз).

Мы уделяем много внимания информации о политике или экономике, но реально наше влияние на эти процессы является нулевым. Поэтому это внимание является искусственным и даже опасным. Особенно потому, что новости, как считается сегодня, плохо влияют на наше здоровье (см. здесь и здесь). Имеется в виду сам тип новостей, которые нам подают СМИ.

Сегодня называют две новые техники влияния на население: социальные сети и техники изменения поведения (см. здесь и здесь). Первыми этот инструментарий взяли на вооружение не только политтехнологи, рекламщики, но и государственные служащие, британские и французские, которые быстро применили идеи «подталкивания» Талера (Thaler RH, Sunstein CR Nudge. Improving decisions about health, wealth and happiness. — New York, 2009). Сазерленд с Огилви подчеркивает, что будущая революция будет психологической, а не технологической (см. здесь, здесь и здесь). Кстати, Британская гильдия спичрайтеров назвала его лучшим бизнес-спикером 2013 года.

Сам Сазерленд называет себя не ученым, а импресарио бихевиористской науки. Он приводит такой пример, назвав его кнопкой по цене в 300 миллионов. Люди не любят регистрироваться, раскрывая свою персональную информацию, когда что-то покупают в интернете. Но все это до того, как человек сделал покупку. Поэтому они заменили кнопку перехода «Зарегистрируйтесь» на «Далее». И после этого люди стали регистрироваться, потому 90% интернет-покупателей готовы на это. Такое изменение увеличило продажи на 300 миллионов долларов. Сазерленд выпустил книгу (ее сайт — www.thewikiman.co.uk), в которой рассказывает, что люди редко делают то, во что верят, они делают то, что им удобно, а потом раскаиваются.

Сегодня активный поиск нового продолжается скорее не в журналистике, а в смежных сферах, например, в той же рекламе. Журналистика сворачивает свой статус лидера всего нового, который был у нее даже во времена СССР. И во времена застоя страна могла обсуждать те или иные статьи известных журналистов, которые сразу попадали в центр внимания.

Постжурналистика выполняет скорее служебные, а не самостоятельные функции. Она активно развлекает, когда это касается телевидения. А газета вообще перешла к перепечатке фактов, по которым нет возможности установить картину мира. Это аварии, столкновения в нашей жизни, или торнадо или перестрелка в школе в жизни других.

Если идут изменения в сторону постжурналистикы, то не надо критиковать журналистику за это. Это что-то похожее на пример, который глава ФОМ Ослон привел Путину, и тот ему не обрадовался. Когда рушится семья, муж не говорит жене: «Ты мне не нравишься». Он говорит: «Что ты сегодня сварила? Это же есть невозможно».

Многие наши упреки в сторону журналистов связаны с тем, что реально они работают не столько в журналистике, сколько в постжурналистике. В журналистике доминировали принципы информационного порядка, в постжурналистике — принципы коммерческого, финансового толка. Изменив все, невозможно было оставить в тех же функциях журналиста.