Георгий Почепцов. Логика пропаганды, или Новости без грима

Пропаганда имеет собственную логику, которая позволяет ей менять причинно-следственные связи в зависимости от ее внутренних целей, которые могут не иметь ничего общего с реальностью. Пропаганда во времена мира и войны использует разные модели.

Новости о мирных событиях удерживают то распределение власти, которое есть в реальном мире. Доминирующая сила будет получать подобающее ей освещение. Президента все слушают, а остальные участники, сидящие за столом, молчат. То есть доминирующий политический игрок занимает наилучшую позицию в освещении. Протестующие против него граждане всегда выглядят случайной толпой, которая никогда не будет способной выполнять президентские функции.

Наиболее известной моделью, работающей в случае конфликта, становится переименование участников конфликта по модели: Герой, Враг, Жертва. Герой борется с Врагом, чтобы спасти Жертву. Каждая страна вставляет себя в этой формуле в позицию Героя, чтобы противнику досталась позиция Врага/Злодея. Именно тогда война становится справедливой. Любая долгая война требует поддержки на домашнем фронте, поэтому эта формула всегда оказывается задействованной.

Пропаганда, работая с эмоциональными реакциями, блокирует рациональное мышление. Эмоции вызываются на почти автоматической основе, поскольку это другой уровень реагирования человека, где не работает мышление. Объекты эмоциональной реакции четко известны со времен Первой мировой войны, когда пропаганда впервые обрела четкие «индустриальные» формы.

Символы, используемые пропагандой, не могут звучать как Добро или Зло, как Рай или Ад. Они каждый раз будут принимать более конкретные формы. Хрущев строил, например, коммунизм, который по всем параметрам напоминал Рай.

Первая мировая война ввела инструментарий демонизации противника. Но для этого он должен совершать определенные действия. Ими стали действия против стариков, женщин и детей, то есть действия по убийству военнослужащих не являются таковыми, а только по отношению к мирному населению.

Вспомним, что «фашисты» или «каратели» как персонажи уже Второй мировой войны производили именно действия против стариков, женщин и детей. Перенесясь в наше время, мы получим аналогичную ситуацию.

Даниил Дондурей, например, фиксирует: «Самые востребованные сегодня понятия еще полтора года назад не просто не использовались — они были практически невозможны в обыденной характеристике многих ситуаций. Вернемся к самому яркому — "фашисты". В российской моральной и филологической традиции это определение абсолютного зла. Тут существует общенациональный и общекультурный консенсус. Это обозначение оскорбительнее любых матерных слов. Поэтому, видимо, совсем не случайно с экрана всех главных телеканалов страны — а по последним замерам, 88 процентов (тоже ведь показательная и нечаянно красноречивая цифра!) наших граждан получают информацию о происходящем из этих медиа — тысячи раз в день несется: "национал-фашисты", "хунта", "бандеровцы", "либерал-фашисты", "фашистские свиньи в Киеве". Подобная оценочная интенсивность была только в годы Великой Отечественной. Теперь же "убей фашиста!" — абсолютно естественный призыв. Эта спроектированная переброска из 1941 года в 2015-й радикального структурирования взглядов очень опасна по своим невидимым последствиям».

Пропаганда в этом случае теряет рациональную логику, принимая логику эмоциональную. Она берет наиболее негативно окрашенное эмоциональное слово и приклеивает его к своему оппоненту, на которого теперь переносится все негативное прошлое, даже если он не имеет к нему отношение. Во времена президентской кампании Ельцина представитель Компартии как оппонент подавался в качестве того, кто несет репрессии и дефицит продуктов питания. Тем самым он становился активатором страхов, хотя имел к ним очень косвенное отношение.

Логика пропаганды делает фиктивное реальным. О многих героях Отечественной войны сегодня становится известно, что все было совсем не так, как подавалось. Последними в этом списке опровержений оказались 28 героев-панфиловцев, которых, как можно понять из справки прокурора 1948 г., не было, как и их подвига [см. тут и тут]. Все выросло из заметки в «Красной звезде», которая описывала несуществующий в реальности подвиг. В газете они были, в учебниках истории появились, а в реальности их не было. Они возникают как результат технологии героизации пропаганды. В письме Жданову главный военный прокурор Афанасьев пишет, что это стало результатом вымысла корреспондента, редактора и литературного секретаря газеты «Красная звезда», который был повторен в произведениях писателей Николая Тихонова, Владимира Ставского, Александра Бека, Николая Кузнецова, Владимира Липко, Михаила Светлова.

Обратим внимание на цепочку, по которой пропаганда раскручивает ситуации: физическое событие (настоящее или вымышленное) — информационное событие, где задействованы журналисты — виртуальное событие, где задействованы писатели и режиссеры. Если Сталин говорил о писателях как об инженерах человеческих душ, то Хрущев еще более упрощал ситуацию, называя их автоматчиками партии.

Дэвид Элтейд в 1979 г. со своим соавтором Сноу предложил идею форматов, с помощью которых происходит трансформация события в новость. В интервью журналу Scientific American он определяет правительственную дезинформационную кампанию как такую, когда правительство сознательно искажает и/ или продвигает неоднозначную информацию для публичного распространения в конкретных целях.

О своей концепции медиалогики он говорит: «Мы предложили "медиалогику" 30 лет тому назад, чтобы описать, как действуют медиа, особенно электронные медиа, их грамматику, формат и так далее, чтобы привлекать аудиторию. Ключевой момент — что развлечения и страх стали не только базой развлекательности в массовой культуре и кино, но и в новостях. Политики и официальные лица признают то, что опора на страх, включая те же картинки, которые можно увидеть в кино, результативна».

В качестве примера он приводит привязку наркотиков к терроризму, что породило даже социальную рекламу, в которой констатируется: покупая наркотики, ты поддерживаешь терроризм.

Отвечая на вопрос, можно ли избежать воздействия такой пропаганды, он говорит: «Она действует на всех. В общем виде можно констатировать, что чем более медиаобразованным является человек (знакомым с тем, как действует медиа), чем более критично его мышление, тем менее вероятно, что это влияние будет иметь место. Люди, имеющие больше возможности думать и оценивать информацию, имеющие больший доступ к информации и к разным типам медиа, менее вероятно подпадут под прямое влияние». Следует, правда, подчеркнуть, что это противоречит мнению Эллюля, которые считал, что, наоборот, человек, привыкший к разным точкам зрения, будет более подвержен воздействию.

У Элтейда есть книга о создании страха и кризиса [Altheide D.L. Creating fear. News and the creating of crisis. — New York, 2002] и ряд статей на эту тему [см. здесь, и здесь]. В книге он подчеркивает, что опасность и риск являются центральными характеристиками среды ежедневной жизни современного человека. В одной из статей он акцентирует, что жертвы окружают нас повсюду, что страх проник во все общество. Элтейд подчеркивает еще два «социальных факта», по которым существует согласие социологов:

• в массовой культуре очень много информации и картинок, имеющих отношение к страху, включая преступность и насилие,
• люди воспринимают социальную жизнь как очень опасную.

Все это ведет к тому, что создается общество риска, выстроенное вокруг политики, контроля и предотвращения рисков [Altheide D.L. a.o. Fear in the news: a discourse of control // The Sociological Quarterly. — 1999. — Vol. 40. — №3]. Форматы регулируют отбор, организацию и презентацию информации. Они задают то, что будет обсуждаться, как оно будет обсуждаться и как оно не будет обсуждаться, что вообще является наиболее важным. Наркотики могут обсуждаться как проблема преступности и как проблема общественного здоровья.

О продаже чувства страха населению говорят Жак Рансьер во Франции и Глеб Павловский в России [Павловский Г. Гениальная власть! — М., 2011]. Внедрение страхов облегчает социальное управление, поскольку сегодняшнее государство не занимается ни образованием, ни медициной, ни наукой, ни культурой, но вот безопасностью оно готово все это компенсировать, доказывая тем самым свою нужность, хотя само же сериалами о ментах нагнетает эти страхи.

Элтейд говорит о проблемном фрейме как об организующем принципе подачи новостей: «"Проблемная машина" находится во множестве массмедиа. Телевизионные новостные форматы, предпочитающие короткие, драматические, конфликтные, визуально интересные сообщения, нуждаются в рассмотрении событий как проблем. Поэтому проблемный фрейм развивался очень быстро как характеристика новостных форматов».

Шанто Айенгар в свое время разделил новости на эпизодические и тематические [см. здесь, здесь и здесь].

Тематические новости, в отличие от эпизодических, подаются в контексте. Их обсуждают эксперты. В результате, например, ответственность за бедность в эпизодической новости перекладывается на самого человека, а в тематической — на государство. Но поскольку тематическую новость готовить труднее, на телевидении преобладают эпизодические новости, тем самым ответственность за многие вещи перекладывается не на государство, а на человека.

Даниил Дондурей говорит о производителях контента: «Чтобы доверие было, это целая технология. Это все очень тонкая, специальная, прекрасная работа. Российское телевидение, на мой взгляд, значительно сильнее, чем все секретные службы, армия, Генштаб и любой аппарат насилия в стране. По воздействию на народ, по воздействию на реальное поведение миллионов людей его функции и технологии по влиянию на людей недооценено. Оно колоссально, и миссия российских элит в этом плане очень не оценена».

В этом интервью есть и вторая очень важная фраза: «На самом деле те люди, которые изготовляют массовые представления для жизни, они внедряют мифологические программы, связанные с осознанием ежедневной жизни в том, как относиться к пониманию сбитого малазийского лайнера. То есть тот факт, что вы обнаружили, что у вашего мужа есть любовница, только телесериалы могут адаптировать к тому, как вы же отнесетесь к тому, кто сбил этот лайнер. Это огромная, очень профессиональная, очень сложная, невероятно эффективная работа российских медиа».

То есть реагирование населения на одни события моделируются и создаются реагированием на бытовые события, закладываемым в телесериалах. То есть создается определенный конструкт «мы/ они», позволяющий зрителю впоследствии самому порождать реакции на новые события. Собственно говоря, это и есть картина мира. Когда она сильная, то для функционирования социосистемы, по сути, не нужна и цензура, поскольку граждане сами будут отвергать альтернативное мнение, клеймя его как ложь.

Новости также отражают принятую в данном обществе картину мира. Какое бы событие ни подвергалось освещению, на экране все равно проступает доминирующая картина мира. Когда мы берем чужие новости и переозвучиваем их, картина мира будет чужой. Когда мы берем чужие новости и заново делаем текст, чужая картина мира все равно проступает сквозь заимствованную визуализацию, которая все равно будет акцентировать нужные для чужой картины мира моменты.