Глава 3. ПЕРСПЕКТИВНЫЕ ПРОБЛЕМЫ И ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА МОТИВАЦИИ ЧЕЛОВЕКА - Психологические механизмы мотивации

Проведенное исследование механизмов развития мотивации, разумеется, не охватывает всего содержания проблематики. Некоторые вопросы, частично обозначенные по ходу обсуждения, почти сразу после их постановки упираются в нерешенные проблемы современной психологической науки, на другие не вывела логика и характер поиска, осуществлявшегося прежде всего в направлении механизмов онтогенетического развития мотивации. Тем не менее можно, по-видимому, сделать вывод, что такого рода поиск оказался возможным и перспективным. Последнее позволяют утверждать обобщения, следующие из проведенного исследования и вносящие определенные коррекции в общее понимание мотивации и отдельных общепсихологических проблем. Главной среди них можно назвать проблему того пласта в психическом, в котором проявляются мотивация и выражающие ее эмоции.

При всем различии существующих представлений о психическом, об открывающемся субъективно «образе мира», его основа, каркас, главные структурные и содержательные конструкции, за редкими исключениями, трактуются когнитивно. В тех же случаях, когда эмоции не отстраняются от системы психического отражения и рассматриваются реально действующими в ней силами, они трактуются, во-первых, как добавляющиеся к познавательным структурам, их окрашивающие, акцентирующие', во-вторых, как непосредственно взаимодействующие с ними, прямо влияющие на них и испытывающие обратное влияние

Попытки рассмотреть действие механизмов мотивации позволяют усомниться в правильности последнего представления, показывая, что во взаимодействии эмоций и процессов познания порой достаточно отчетливо участвуют и посредничают таинственные субъективные феномены, вроде чувства реальности которое, как было показано выше, оказывает замет-' ное 'влияние •на возникновение эмоций. К постановке вопроса об этих феноменах наиболее 'прямо привело обсуждение вундтовских чувств с их ясным феноменологическим обнаружением и неясной 'психологической природой. Рассмотрим этот вопрос в более широком контексте.

ПРОБЛЕМА СУБЪЕКТИВНОГО ПЕРЕЖИВАНИЯ

В советской психологии существует традиция рассматривать переж'ива'ние 'в качестве одной из центральных категорий, характеризующих психическое. С. Л. Рубинштейн изложение своей системы взглядов в «Основах общей психологии» буквально начинает со следующего положения: «Было бы бессмысленно говорить об отражении, если бы то, что должно отражать действительность, само не существовало в действительности. Всякий психический факт—это и кусок реальной действительности и отражение действительности—не либо одно, либо другое, а и одно и другое; 'именно в том и заключается своеобразие психического, что оно является и реальной стороной бытия и его отражением,—единством реального и идеального. <:...>

Эти два аспекта, всегда представленные в сознании человека в единстве и взаимопроникновении, выступают здесь как переживание и знание. Моментом знания в 'сознании особенно подчеркивается отношение к внешнему миру, который отражается в психике. Переживание это первично, прежде всего — психический факт, как кусок собственной жизни индивида в плоти и крови его, специфическое проявление его индивидуальной жизни» (1946. С. 5—6). Об этом же пишет Е. В. Шорохова: «Сознание это не только знание, но и переживание» (1961. С. 257).

Как можно видеть, речь 'идет об аналитической

рассечении целостного акта психического отражения, выделении и противопоставлении в нем полюсов знания и переживания, 'иначе — отражаемого содержания 'и его субъективного носителя. Обосновать такое различение феноменологическими данными нелегко из-за значительно худшей осознаваемости тех смутных чувств, которые 'составляют полюс переживания. В непосредственном интроспективном наблюдении оба полюса обычно предстают безнадежно слившимися. Не различает этих полюсов и обыденная рефлексия, склонная все переводить в единый план генетически сложившихся знаний о сббе и мире. И только отдельные и редкие .феномены расщепления знания и переживания (когда мы отчетливо переживаем, что нечто подобное видели или слышали, но 'не знаем, что 'именно, см. Yarmey, 1973) или специально направленное самонаблюдение (выясняющее, что именно мы испытываем непосредственно перед тем, как совершить некоторое движение, высказать некоторую мысль и т. п.) обнаруживают 'существование отдельного мира субъективных переживаний. Однако некоторые теоретические представления, а также ряд нерешенных проблем психологии позволяют предположить, что малозаметность этого мира может и не означать его малозначимости.

Образы, мысли, идеи не могут существовать без некоторого носителя, субстанции воплощения, и такой субстанцией является субъективное переживание. Человек может для сохранения перекодировать образы в ту или иную систему символов и знаков (устной речи, художественных средств, математических формул и т. п.), но для того, чтобы стать достоянием другого человека, они должны быть им перевоплощены обратно, переведены 'из конвенционального внешнего во внутренний, живой носитель. Важно подчерк-. нуть, что согласно данному пониманию именно субъективное переживание является носителем психических образов, а не физиологические процессы, несомненно, хотя и неизвестно как обеспечивающие возникновение феномена переживания.

Исключительное методологическое значение этих положений определяется тем, что они способствуют уточнению в отношении психического таких категорий, как форма и содержание, реальное и идеальное.

Реальность субъективных переживаний позволяет охарактеризовать их как универсальную онтологическую основу психического образа, как конкретно-субъективную форму существования отражаемого в нем содержания. Другими словами, в психическом переживание проявляется в качестве реального носителя познавательных образов (воспринимаемых, представляемых, мыслимых) и в этом смысле 'противопоставляется отражаемому в них идеальному содержанию (которое неминуемо переживается): «Субъекту идеальное есть лишь содержание психического отражения объективного мира» (Гальперин, 1976а. С. 45). Разумеется, противопоставление переживания и отражаемого содержания (образов, знаний) является относительным, так как 'в целостных 'психических явлениях эти два полюса всегда выступают в единстве формы и содержания. Следует отметить, что в виде переживания и знания в психике человека обнаруживаются моменты, «в тех 'или иных формах представленные даже 'в'совсем элементарных психических образованиях» (Рубинштейн, 1946. С. 6), т. е. речь идет не только о высшей форме отражения—сознании.

Возможности дальнейшей конкретизации этих представлений в отношении полюсов знания и переживания резко различаются: если о разных видах и уровнях знания и их взаимосвязях современная когнитивно настроенная психология накопила множество детализованных данных, то многие проблемы, касающиеся переживания, не разработаны даже на уровне гипотез. Отсутствие представлений о границах эмоциональной сферы отражения2 автоматически обусловливает неопределенность в вопросе об основных видах переживания. Утверждается, например, что «переживание в индивидуальном сознании не тождественно с эмоциями», что «переживание как форма существования психического в сознании человека понятие более широкое, включающее в себя понятие эмоции в специфическом смысле-» (Шингаров, 1966. С. 158). Но если это так, то что можно сказать о неэмоциональном переживании кроме того, что оно обнаруживается как субъективная реальность и как форма существования отражаемого содержания? Существуют ли какие-то его разновидности, имеют ли переживания внутреннюю структуру, как они взаимодействуют между 'собой?

Отсутствие ответов на эти вопросы позволяет утверждать, что и для современной психологии в полной .мере сохраняют справедливость слова У. Джемса:

«Мы должны признать, что определенные образы традиционной психология составляют лишь наименьшую часть нашей душевной жизни. Традиционные психологи рассуждают подобно тому, 'кто стал бы утверждать, что река состоит из бочек, ведер, кварт, ложек и других определенных мерок 'воды. Если бы бочки и ведра действительно запрудили реку, то между ними все-таки протекала бы масса свободной воды. Эту-то свободную, незамкнутую в сосуды воду психологи и игнорируют упорно при анализе нашего сознания» (Джеме, 1911. С. 137).

Игнорируются при анализе психического весьма разнообразные и функционально важные явления. Таковы, например:

— упоминавшиеся чувства меры реальности отражаемого содержания, которые обычно не замечаются из-за постоянного присутствия 'в психическом, 'но отчетливо обнаруживаются при психотических нарушениях, когда действительность воспринимается нереальной или в нее проецируются и воспринимаются реальными образы галлюцинаторного происхождения;

— чувство узнавания, тоже столь же мало заметное в нормально функционирующей психике и столь же явно обнаруживающееся в случае застрявшего припоминания, при неспособности человека идентифицировать узнаваемое явление («узнаю, но не могу вспомнить»), а также при аномалиях в виде симптома «уже виденного» в отношении того, что никогда раньше не воспринималось, или «никогда не виденного» при восприятии хорошо известных предметов;

— чувства пространственного расположения предметов в отношении тела (неисчислимые непосредственно понимаемые «там»);

— чувства способа действия (столь же неисчислимые «так»);

— чувства сходства, ожидания и многие другие психические явления, имеющие признаки непосредственного субъективного переживания.

Справедливости ради надо сказать, что отдельные виды такого рода чувств достаточно интенсивно исследуются, например чувство понимания (Знаков, 1986), чувство знания (Carroll, Buss, 1988; Schacter,' Worling, 1985; Scholnick, Wing, 1988), однако в этих исследованиях они обычно рассматриваются в когнитивном аспекте — как результат и составная часть познавательной активности, но не со стороны их особой 'природы—как формы 'переживания3. Между тем феноменологически, в аспекте структурной локализации, такого рода чувства обнаруживаются как нечто, добавляющееся к отражаемому содержанию, что противопоставляет их этому содержанию и сближает с эмоциональными переживаниями: один и тот же предмет может переживаться как 'приятный, скучный, желательный, но вместе с тем и как реально существующий, знакомый, находящийся «там», что-то напоминающий и т. 'п. Сближает эмоции и рассматриваемые , чувства также и то, что оба явления определяются не столько самими по себе объективными свойствами предметов, сколько отношением этих свойств к внутренним образованиям индивида: в одном случае— к потребностям, ходу их удовлетворения, в другом, как правило, к накопленному опыту, активности по его 'использованию. Наконец, эмоции и рассматриваемые переживания тесно связаны функционально; это выше было показано на примере чувства реальности.

Таким образом, непосредственный опыт как 'будто говорит о том, что наряду с эмоциями существует множество других психических явлений, 0'бладающих признаками переживания. Но что в таком случае объединяет и различает эти 'разновидности переживания, .какие возможны дальнейшие характеризующие его дифференциации? Актуальность разработки вопросов о столь интимных и существенных особенностях психического не нуждается, по-видимому, в аргументации.

«Гедоническое пространство» и проблема пережирания. Определенную интерпретацию проблема переживания 'получает в свете трехмерной концепции чувств В. Вундта. Если учесть расширенную трактовку 'в этой концепции сферы эмоционального, тот факт, что чувства характеризуются в ней как «субъективный элемент душевной жизни» (Т. 3. С. 125), сопровождают всякий акт отражения и образуют отдельный пласт психического — ее можно рассматривать как концепцию не столько эмоций, сколько субъективного переживания. Согласно этой концепции эмоциональные переживания удовольствия-неудовольствия представляют собой один из возможных (но не обязательных) компонентов субъективного переживания,. а традиционные эмоции типа радости, стыда, гневя — определенные фор'мы развития субъективного переживания во времени.

Развитие этих взглядов способно привести к коренному изменению представлений о принципиальном строении психического. Так, из них следует вывод о двуплановости субъективного образа, о том, что всякое содержание получает в нем двойное отражение: на основе тех или иных когнитивных характеристик и, кроме того, в виде чувств-переживаний. Качественное разнообразие и изменчивость таких чувств, как бы дублирующих познавательное отражение, говорит о том, что полюс переживания в психическом означает не простую и однообразную субъективную презентированность отражаемого содержания,. а представляет собой дифференцированный и варьирующий пласт отражения, на котором субъект получает хотя трансформированное и упрощенное, зато унифицированное, переведенное на о'бщий чувственный язык впечатление об окружающем и происходящем.

Существование и значение в психическом особого плана переживаний-чувств легче всего проиллюстрировать на примере восприятия музыки, в основе которого, как известно, лежит не когнитивный анализ высоты и тембра звуков, состава аккордов и продолжительности 'пауз, а именно эмоциональное (чувственное) переживание звуковысотного движения и ритмики. Согласно В. Вундту, подобный (хотя не всегда столь ясно выраженный) чувственный резонанс сопровождает все отражаемое: газетный текст, пейзаж,.

разговор и т. п. В отличие от восприятия музыки, которую иногда называют искусством формы, при чтении текста или разговоре человек сосредоточен прежде всего на анализе содержания, в связи с чем чувственное сопровождение им значительно хуже ре-флексируется. И все же нетрудно заметить, что восприятие, казалось бы, сугубо когнитивной информации тоже сопровождается сложной чувственной «мелодией»: нарастанием напряжения .при недопонимании, скуки и нетерпения 'при банальных высказываниях^ интереса, удивления, сомнения и т. п.

Таким образом, пережить—это значит не просто субъективно испытать, а испытать непременно особо, как-то специфически, и это «как-то» непосредственно схватывается субъектом на изначально ему доступном сложном языке, 'который только в развитых формах психики становится частично вербализуемым. причем с иллюзией принадлежности вербализованных отстоявшихся форм исключительно полюсу знания и объекта. С характерной чувственной «мелодией», например, отражается уменьшение угловых размеров предмета, и это есть та изначальная основа, которую "вследствие повторяющегося о'пыта младенец начинает воспринимать 'как «удаление». Когда при виде меховой шапки он произносит «кис-кис» — не логические умозаключения открывают ему некоторое подобие 'кошки и шапки, а именно сходство чувственного впечатления. По мере накопления опыта эти впечатления будут дифференцироваться и определенные их инварианты станут основой для понятий «мех», «пушистый», «мягкий» 'и т. 'п. Дальнейшее соотнесение и согласование значения этих слов, их использование для взаимоопределения способны окончательно уточнить их, включить в систему строгих знаний, однако далеко не все понятия достигают данного уровня развития. Не только ребенок, но и взрослый человек многие «житейские» понятия скорее чувствует, чем знает. Об этом говорит, в частности, тот факт, что при неожиданной просьбе дать определение такому понятию (например, «остроумие», «грузный», «спокойно») человек обычно начинает попытки, явно к чему-то в себе прислушиваясь, ощущая неточность своих слов и повторяя пробы. Чувство, соответствующее определяемому слову, вернее—.некоторый обоб-

щенный чувственный инвариант, у человека есть, и именно к нему он прислушивается, пытаясь передать другими словами.

Все это значит, что «чувственная ткань» отражения и сознания является не сенсорной, как это следует из господствующей в психологии доктрины ког-нитивизма4, а чувственной в вундтовском смысле слова. Одно из преимуществ данной гипотезы заключается 'в том, что при ее принятии не .возникают затруднения, связанные с необходимостью объяснения взаимодействия образований разной 'модальности в целостном акте отражения. Ею предполагается, что основа отражения — чувственная ткань — уже изначально является амодальной и что язык субъективных переживаний-чувств является 'как бы общим знаменателем, через который могут связываться 'впечатления от разных органов чувств и, что особенно важно, образовываться сенсомоторные, иначе—созер-цательно-деятельностные сплавы.

Функции переживаний. Концепция В. Вундта содержит весьма любопытные предположения о функциональном назначении чувств-переживаний. Во-первых, они отвечают за целостность, структурированность отражения: только 'благодаря слиянию чувств мы воспринимаем не последовательность звуков, а мелодию, не о'вал с двумя точками и черточками, а схему человеческого лица, не ряд разномодальных впечатлений, а предмет, эти впечатления вызвавший, и т. д. Иначе говоря, слияние чувств является механизмом перцептивной организации и всех тех феноменов, которые впоследствии были вскрыты в геш-тальтпсихологии.

Во-вторых, чувства способны служить посредником, связующим звеном между отдельными образами, мыслями, представлениями ,в то'м, что У. Джемсом было названо «потоком сознания»: благодаря чувству, вызванному некоторой ситуацией, картиной, человеком, анекдотом мы вспоминаем о другой ситуации, картине и т. д., когда-то вызвавшими сходное или противоположное чувство. Данное их проявление особенно отчетливо наблюдается в упоминавшихся случаях, 'когда этот процесс как бы застревает и 'мы переживаем чувство, указывающее, что с чем-то n'o. добным мы уже сталкивались, но неспособны восстановить, 'с чем именно 5. Связывая в «потоке сознания» отдельные образы 'и идеи, чувства обнаруживают себя, согласно В. Вундту, в качестве механизма ассоциаций. В более развернутом описании это 'проявляется в том, что «...при непосредственных чувственных представлениях входящие в них элементы чувства обыкновенно следуют за объективным впечатлением между тем как при воспроизведенных представлениях наоборот — они со столь же 'правильной закономерностью идут впереди» (Т. 3. С. 132).

В-третьих, 'чувства-переживания 'представляют собой первую фазу развития активных эмоциональных реакций, или аффектов (являясь вместе с тем «материалом» для такого развития), а та'кже возникающих из аффектов волевых 'побуждений и итоговых внешних действий, иначе говоря—участвуют в осуществлении процессов, которые в современной 'психологии называются мотивационными; данное функциональное проявление чувств, а также его критическая оценка изложены в предыдущей главе.

Таким образом, концепция В. Вундта помогает узаконить и локализовать в системе психического разнообразие субъективных переживаний не только категориально и в структурном отношении, но и функционально, изображая их участвующими в центральных, 'базовых психических процессах. Конечно, эти представления нуждаются в модернизации и не могут быть заимствованы безоговорочно; однако 'важно отметить, что, нуждаясь в доработке, они допускают ее. Как отмечалось, в трехмерной концепции чувств явно недостаточно отражена внутренняя активность субъекта, ее зависимость от потребностей, а также онтогенетическое развитие чувств. Едва ли можно сомневаться в том, что при усвоении новых навыков, знаний, умений, происходит своеобразное сокращение, свертывание переживаний, складываются чувства более высоких порядков обобщения, исчезает перед<явание напряжения и т. п. Именно учет моментов, де принятых во внимание в обсуждаемой концепции, позволяет строить предположения о более специфических проявлениях чувств-переживаний.

Представляется, что сходное чувство, вызываемое двумя элементами опыта, — это только одно из типичных оснований для ассоциативного возникновения образов. Речь идет о случаях, которые 'можно проиллюстрировать примерами из опытов А. Э. Мишотта;

при восприятии двух простых неравномерно двигающихся прямоугольников испытуемые иногда давали персонифицированные интерпретации: «А подошел к В, затем они поссорились и В удалился прочь», «Это похоже на кошку, 'подкрадывающуюся к мыши, внезапно 'прыгающую и ее схватывающую» (Michotte, 1968. Р. 265). Что еще, если не сходство чувств, лежит в основе такого рода ассоциаций?

Другой типичной основой для ассоциативного возникновения образов служат чувства, связанные отношениями частное — общее. Это значит, что некоторое актуально переживаемое частное чувство, вызванное внешним воздействием, может актуализировать то общее чувство, в 'которое оно когда-то входило в качестве составного компонента, а вслед за тем — в порядке развертывания общего чувства—весь связанный с ним познавательный комплекс или некоторый отсутствующий в ситуации его компонент (в последнем случае имеет место связь двух частных чувств через общее, в которое они входят). Так, залах перчатки может актуализировать у собаки весь чувственно-познавательный комплекс «хозяин», коробка конфет у ребенка — комплекс, сложившийся в связи с приходом вчерашних гостей, и т. п.

Как можно видеть, речь идет о самых обычных и вместе с тем неизвестно как осуществляющихся 'процессах. Способность одного явления или события напоминать о другом как один из самых ярких психологических феноменов, принятых в качестве универсального объяснительного принципа в ассоцианиз-Ме, тоже должна иметь объяснение, обеспечиваться Некоторым механизмом и реализующим процессом. Постановка проблемы переживания открывает определенные перспективы в выяснении этото механизма.

От частного чувства могут актуализироваться общие чувства, сложившиеся на основе слияния как симультанных, так и сукцессивных переживаний. Актуализация общего сукцесоивного чувства вооружает субъекта представлением о возможном чувственном развитии ситуации или отдельных ее элементов. Так шум от вытираемых за дверью ног «запускает» у со^ баки комплекс открывающейся двери и появляющегося хозяина, конфета у ребенка — кинестетический комплекс ее развертывания, первые аккорды туша — весь чувственный рисунок его звукового развития и т. п. Показательно, что обладать картиной чувственного развития можно и не имея соответствующего ей четкого когнитивного представления. Когда мы пытаемся пропеть недостаточно хорошо освоенную мелодию, именно чувства позволяют ловить себя на фальши; мы помним чувство, а не последовательность звуковысотного движения, которую не удается воспроизвести.

Таким образом, значение слияния чувств не исчерпывается структурированием отражаемого содержания в данной ситуации и распространяется на будущее. Сложившиеся чувственные комплексы откладываются в опыте, обеспечивая приспособительные эффекты, значение которых трудно переощенить. Опытный субъект, воспринимая ситуацию, чувственно переживает значительно больше, чем непосредственно ему открывается стимуляцией. По эпизодическим обрывкам частных чувств он способен 'восстановить ту чувственную картину, которую могла бы вызвать стимуляция, в данный момент скрытая и на него не действующая; по первым признакам некоторого разворачивающегося события он способен с предвосхищением пережить всю чувственную «мелодию» этого события. Иначе говоря, в переживаниях-чувствах, а через них и в объективизированных представлениях ему на основе наличной стимуляции открывается его опыт, имеющий к ней отношение.

Особенно важно подчеркнуть, что из-за амодаль-ности сферы переживаний чувственное ожидание изменения стимуляции имеет возможность связываться в ней в единый комплекс с чувственной картиной тех активных действий индивида (двигательных—повернуть, толкнуть и т. д., или умственных — сложить, отвлечься, обобщить ), которые являются условием

преобразования стимуляции. Образ воспринимаемой коробки спичек и чувственно предвосхищаемый образ зажженной спички в руке связаны сложнейшей чувственной «мелодией», сформированной зрительной и проприоцептивной стимуляцией и в сжатом виде открывающей субъекту то, как именно можно взять коробку в руки, открыть ее, схватить двумя пальцами спичку и т. д. У ребенка, не овладевшего данным навыком, предвосхищающий чувственный процесс будет иным: спички—это то, что в руках взрослого после специфических действий (именно «таких» действий, со своей чувственной «мелодией») может превратиться в нечто, движущееся и светящееся, ни на что больше не похожее и очень интересное. Подобным образом отличаются предвосхищающие переживания при восприятии музыки слушателем и музыкантом-исполнителем, у которого переход от воспринимаемого 'к ожидаемому впечатлению опосредствован чувственной картиной определенного движения пальцами, губами и т. п Достаточно очевидно, что в организации психического должна быть инстанция, в которой могли бы происходить такого рода перцеп-тивно-проприоцептивные синтезы.

Выделения заслуживает и тот факт, что наряду с различными вариантами проявления чувств в качестве связующего звена между отдельными элементами приобретенного опыта они служат также основой для приобретения такого опыта, его структурирования и упорядочения. Особенно данное проявление чувств заметно на первых этапах усвоения ребенком речи, в котором под фильтрующим влиянием словесного обозначения происходит обособление инвариантных чувственных структур или определенных «мелодий», «рисунков» их развития, общих для самых разнообразных по отражаемому содержанию ситуаций и соответственно по конкретному составу вызываемых ими чувств. Что общего между прыжком кузнечика, 'балерины, температуры тела, собственным проприоцептивно воспринимаемым прыжком и др.? Сопровождение восприятия этих событий одним и тем Же словом способствует выявлению общего чувственного инварианта, который и становится первоначальной основой понятия «прыжок» В «житейских» поня-

тиях такая основа сохраняется в качестве главной их составляющей.

Формирование означенных словом чувственных инвариантов самым существенным образом меняет условия и возможности психического отражения. Так структурирование отражаемого содержания начинает подчиняться не толыко закономерностям слияние чувств, но и искусственным знаковым системам; субт. ркт получает возможность днфферекцированно переживать и сосредоточиваться на отдельных аспектах ситуации 'и ее изменениях, воспринимаемых при непосредственном отражении диффузно и слитно (вместо <<это-изменилось-так» — «кузнечик» «отпрыгнул» «е траву»); самостимуляция искусственными знакамг внутренняя речь создает возможность прорзвольнг ' держивать у себя нужные чувственные состояние и др

Разумеется, проблема переживания, его разнови^ гостей и функционального назначения, нуждается в Солее аргументированной и развернутой разработке Здесь же была сделана попытка обратить внимание на незаслуженное игнорирование в современной психологии целого пласта специфических субъективных явлений — феноменологии «смутных» переживаний — и показать, что их признание и учет в теории являются условием и открывают заманчивые перспективы для развития не только проблем мотивации. По существу речь идет о новой интерпретации чувственной ткани, при которой она обособляется от процессов познания и становится выполняющим ряд важнейших функций основанием психического, причастным практически ко всему, что в нем зарождается и происходит.

Субъективное переживание и пси^осемантика. Тезис об игнорировании в психологии «смутных» переживаний нуждается в оговорке, поскольку именно они интенсивно изучаются в психосемантике. Что еще, если не эти переживания, создает возможность исследования при помощи субъективного шкалирора-ния, семантического дифференциала и других приемэд построения семантических пространств, что, если не они, обсуждается под названием коннотативного значения объектов (см Петренко, 1988) ? Поэтому речь идет о теоретическом игнорировании, вследствие которото многочисленные и любопытные данные психосемантических исследований обсуждаются главным образом в их пределах и мало влияют на общепсихологические представления. В известной мере это объясняется характером исследований в психосемантике, из-за позитивистской ориентации сосредоточенных преимущественно на эмпирических данных, предпочитающих формальные методы их анализа и в результате замкнуто развивающих собственный язык и схемы объяснения.

Наряду с убедительной демонстрацией существо-ван 1Я полюса дифференцированных субъективных переживаний лсихосемантические исследования выяви чи ряд особенностей этой области психического. К наиболее сенсационным можно отнести данные о трех доминирующих измерениях гедонического пространства, содержательная интерпретация которых близка к вундтовской. Кроме пространства, построенного на осчове семантического дифференциала, при-чеч по данные испытуемых разного возрас1а, интел-лекгуального развития, этнической принадлежности (Osgood а. о , 1957; Osgood, 1962), трехмерность была обнаружена в исследованиях мимического выражения эмоции (Gsgood, 1966; Schlosberg, 1954), а также субъективного сходства понятий, означающих эмо-циочальные состояния (Архипкина, 1981). И хотя дальнейшие исследования показали недостаточность представления о трехмерности, обнаружив ряд новых факторов-измерений (напр., Bentler, LaVoie, 1972) и зависимость выявляемой размерности семантического пространства от применяеуой методики и набора предъявляемых испытуемым объектов (Петренко, 1983; Шмелев, 1983), в целом идея В. Вундта оказалась перспективной и получила серьезную поддержку6; утверждается даже, что «данные о панкультур-ной. планетарной устойчивости системы координат ЁРА следует интерпретировать как указание на объективный общечеловеческий (а возможно, и общебио-логи--сский) принцип трехаспектности в биоэпергетической организации поведения» (Шмелев, 198^ С. II)7. •

Некоторая неожиданность этих данных обусловлена малым правдоподобием того, что реальное качественное разнообразие субъективных переживаний сводилось бы к относительно простой системе трех измерений. Одно из возможных объяснений «планетарного» 0'бнаружения этой системы вытекает из изначальной ограниченности лсихосемантических методик, их преимущественной нацеленности на выяснение специфических переживаний, связанных именно с оценкой отражаемых объектов. Возможно, что такие переживания допускают описание при помощи некоторого числа однопорядковых измерений-факторов. Но, согласно В. Вундту, многомерное гедоническое пространство представляет собой только первый момент в раскрытии феноменологии переживаний, основу для последующего описания их сложнейшей динамики: развития, взаимодействия, слияния, перерастания друг в друга и т. д. В этом 'процессе рождаются новые переживания, соответствующие уже не столько объектам, сколько собственной активности в их отражении и локализации в системе накопленного опыта. Похоже, что такие вторичные, процессуальные переживания не получают достаточного отражения в реконструируемых психосемантических пространствах.

Рассмотрим это на примере. Очевидно, что в исследованиях при помощи методики семантического дифференциала переживания сходства-различия являются одними из наиболее интенсивно используемых:

именно они являются продуктом сравнения переживаний, вызываемых тест-объектом и отдельными шкалами, именно они в итоге экстериоризуются в ответах испытуемых. Но в семантическом пространстве, построенном на основе этих ответов, отражение получают сравниваемые переживания, между которыми усматривается либо не усматривается сходство, и результаты их сравнения, а не сравнивающие процессы и осуществляющие их переживания 'сходства (а такye уверенности, сомнения и др.); фактически мы получаем информацию об относительной локализации переживания тест-объектов в системе заданных шкал или обобщенных их группировок, т. е. некоторую характеристику субъективного отражения предметов, а не процессов, позволивших такую информацию извлечь.

Конечно, можно представить (и, по-видимому, показать при помощи психосемантических методов), что переживания сходства, уверенности, поиска, узнавания, знания, понимания и т. п. тоже могут быть локализованы в семантическом пространстве с теми же или подобными измерениями-факторами. Но не теряется ли при этом нечто существенное, не исчезает ли процессуальность, функциональная специфика этих переживаний? Реальное пространство переживаний по всей видимости является не только многомерным, но и многоуровневым, имеющим как структурную, так и сложную функциональную организацию, отраженную, в 'частности, в морфологии языка; есть основания думать, что части речи, времена, падежи, наклонения и т. д. соответствуют именно специфическим функциональным инвариантам переживаний. Экспериментальная психосемантика в лучшем случае позволяет получать фиксированные, к тому же частичные и редуцированные срезы этой сложной организации, которые сами по себе, вне теоретического контекста, в осмысленную картину не укладываются. Умозрительные построения В. Вундта, структурно и, что особенно важно, функционально включающие чувства-переживания в систему психического, предоставляют вариант такого контекста, во всяком случае отправную точку для его дальнейшего уточнения.

Независимо от того, какое решение получит в будущем вопрос об организации субъективных переживаний, система которых имеет признаки скорее поля, чем пространства, и как в этом решении пропишутся пионерские представления В. Вундта, высказанная им идея многомерности переживания может быть принята и как оказавшаяся плодотворной, и как перспективная. Как уже подчеркивалось, одно из ее преимуществ состоит в том, что она обеспечивает гармоническое и правдоподобное включение мотивационных процессов в поле субъективных переживаний.

СУБЪЕКТИВНЫ! ПЕРЕЖИВАНИЯ И МОТИВАЦИЯ

Из вундтовоких составляющих субъективного переживания наиболее прямо презентирует мотивацию измерение удовольствия-неудовольствия. Если освежающий поток воздуха, изначально воспринимавшийся с удовольствием, постепенно становится иеприят-ным, то это определяется не самим по себе температурным воздействием, а потребностными механизмами регулирующими теплообмен, которые при помощи удовольствия-неудовольствия ставят субъекта в известность о меняющемся мотивационном значеню-воздействия. Положение о том, что полезные, нужные с точки зрения потребностей воздействия и ситуации получают положительную окраску, а вредные—отрицательную, в психологии эмоций признается с ред--ким согласием.

Из-за новизны вопроса трудно с определенностью и развернутой аргументацией .говорить о задействованное™ в процессах выражения мотивации других составляющих и разновидностей субъективного переживания. Но, поскольку этот вопрос способен привести к важным изменениям в понимании мотивации, ниже, может быть 'без желательной системности, будет обозначено несколько раскрывающих его моментов.

Первый и самый главный тезис состоит в том, что непосредственным «предметом» мотивационных отношений, в частности отношений удовольствия-неудовольствия, могут служить не внешние воздействия и отражающие их познавательные образы, а специфические субъективные переживания. Иными словами, существуют и вмеют широкое распространение случаи, при которых мотивационное значение предметов и воздействий идентифицируется не по их познавательным характеристикам, а по тому переживанию, инварианту или «мелодии» чувственного впечатления, которое ими вызывается.

Некоторые из такого рода случаев 'были отмечены В. Вундтом при анализе динамики чувств в пределах аффектов: «...Продолжительное чувство напряжения непременно вызывает все возрастающее чувство неудовольствия,— обстоятельство, которое привело к смешению этих двух чувств. Напротив того, смена

чувств напряжения и разрешения вызывает чувство удовольствия, нередко очень интенсивное, как мы это видели, когда разубирали действие ритма и аффекты, вызванные волнением игры» (Т. 3. С. 257). Таким образом, 'при всем природном и познавательном различии ожидание, 'чтение в сумерках и тяжелый, разговор могут получить отрицательное мотивационное значение на основе общей чувственной закономерности, так же как специфический ритм, азартная игра и качание на качелях—положительное.

Понятно, что опосредствованность мотивационного распознавания объектов переживанием, отсутствие прямой привязанности этого процесса к сенсорно-перцептивным признакам делают его менее жестко детерминированным, зато более универсальным и гибким; благодаря этому, например, в качестве мотива-ционно значимого может восприниматься не 'само по себе воздействие, а его специфическое 'отношение к опыту индивида. Так, в литературе, рассматривающей условия возникновения безусловного страха, наряду со специфическими воздействиями, такими, как боль, резкий звук, потеря опоры, обычно указываются еще «факторы» новизны, внезапности, необычности, характеризующие не стимуляцию, а ее отношение к прошлому опыту (Franus, 1967; Gray, 1971; Suomi, Harlow, 1976). В частности, пугать могут хорошо знакомые 'стимулы в необычном сочетании: шимпанзе обнаруживает страх при виде макета человечьей или обезьяньей головы, анестезированного сородича, знакомого служителя в одежде, тоже знакомой, другого служителя и т. л. (Hebb, 1955. Ch. 10). Согласно обсуждаемому тезису в действительности этими «факторами» являются конкретные субъективные переживания новизны, знакомости, необычности, определенное сочетание которых 'собственно и выполняет роль непосредственного возбудителя страха.

В какой-то мере это 'подтверждается тем, что в другом сочетании или при других условиях эти же переживания могут возбудить совершенно иные, «высшие» эмоции. Д. Юм утверждал: «Никто никогда еще не был в состоянии определить, что такое остроумие, и доказать, почему одному сочетанию мыслей должно быть дано это название, а другому должно быть в нем отказано. Дело решает вкус, и у нас нет

другого мерила для суждений по этому поводу. Но что такое указанный вкус..? Очевидно, не что иное как ощущение удовольствия от истинного и ощущение неудовольствия от ложного остроумия, причем мы сами не в состоянии объяснить причины указанного удовольствия или неудовольствия» (1966. С. 427) Наши удовольствия-неудовольствия едва ли могут быть искушеннее нас в различении остроумия, им нечто должно в этом помогать. И хотя не только мы сами, но и специальные исследования (напр., Лук, 1968) не в состоянии раскрыть все 'секреты такой по-' мощи, их результаты не оставляют сомнения в том, что в ней задействованы переживания новизны, необычности, неожиданности и т. л. И. Кант определял смех как «аффект от внезапного превращения напряженного ожидания в ничто» (1966. С. 352). Что, если не определенный инвариант динамики переживаний констатирован в этих словах? Ведь и внезапность, и напряжение, и ожидание, и даже ничто соответствуют языку не столько объективных воздействий, сколько субъективных состояний.

Переживаниями опосредствованы и другие случаи возникновения мотивационного отношения к сложным, особенно многомодальным воздействиям и развернутым во времени событиям. Все только что сказанное об остроумии может быть повторено в отношении чувства прекрасного с тем отличием, что в его возникновении участие принимает несколько иной состав переживаний, в частности чувства гармонии, •пластики, созвучия, ритма, лада и т. п. Выше приводились примеры сложнейшего .процесса взаимодействия и слияния такого рода переживаний, сопровождающего эстетическое восприятие. Мотивация способна подключаться на любом этапе этого процесса, позитивно или негативно окрашивая как промежуточные, так и конечные его итоги. И даже если некоторые промежуточные чувственные продукты имеют уже сложившееся, фиксированное мотивациовное значение, их сочетание способно привести к новому, возможно неповторимому мотивапионному значению всего комплекса. По этой причине каждый случай наслаждения красотой 'может отличаться чем-то особым и во всяком случае не должен представляться в виде

точки на шкале удовольствия гедонического пространства.

Сама 'возможность актуализации 'пристрастных переживаний средствами искусства, причем иногда в условиях смены модальности воздействий (особенно ярко—'в музыке), говорит о привязанности этих переживаний к чему-то превращенному, оторванному от объективной .внешней оформленное™. Что делает шарж или карикатуру более выразительными, чем реалистическое изображение тела или лица? Не очищенное ли от сопутствующих помех акцентирование именно тех черт, которые в естественном выражении формируют специфический чувственный инвариант? И не являются ли эти инварианты, для которых шарж выступает в роли «сверхнормального» ключевого раздражителя (невероятно волевой подбородок, осиная талия и т. п.), в принципе теми же образованиями, которые помотают, например, ребенку понимать мо-тивационное значение приветливого взгляда или нахмуренных бровей значительно раньше, чем он становится способным осмысливать и рефлексировать язык мимики?

Особую разновидность взаимодействия мотиваци-онных отношений с другими компонентами поля субъективных переживаний составляют случаи возникновения эмоциональных реакций с условием учета контекста ситуации. Речь идет о распространенном, хотя явно недостаточно осмысленном феномене. Как правило, фрустрирует и вызывает, например, гнев не просто неуспех, недостигнутая цель, а непредвосхищенный неуспех, что означает участие в возникновении этой реакции момента, привносимого из прошлого; возмущает или оскорбляет не просто презрительная ухмылка, а ухмылка, адресованная именно нам, к тому же, согласно Б. Спинозе, если мы не считаем, что в таком отношении к нам сами повинны. Кроме того, оценка мимического выражения лица оказывается зависимой от наблюдаемого рядом лица: «Относительно нейтральное лицо кажется грустным, когда предъявляется рядом с более веселым лицом, и веселым — рядом с более грустным лицом» (Russell, Fehr, 1987. Р. 223). Эмоции, которые В. Вундт называл аффектами, часто возникают

не на само по себе событие, а на определенное стечение связанных с ним обстоятельств.

Но если есть феномен, должен быть и лежащий в его основе процесс и механизм. Процесс взаимодействия переживаний различного происхождения, их слияния в общее чувство, соответствующее целостной ситуации, по своим признакам отвечает тому чтобы быть задействованным в механизме, обеспечи-' вающем учет обстоятельств. Такой механизм способен формировать непосредственные субъективные впечатления неожиданного успеха, несправедливого упрека, неоправданного риска, легкомысленного решения и других комплексных переживаний, способных перерасти в выраженные эмоциональные реакции.

Участие ситуативных факторов в формировании мотивационных побуждений отчетливо демонстрирует также феномен градиента цели, означающий зависимость мотивационного отношения к ней от воспринимаемого расстояния до нее в «жизненном пространстве» (Hull, 1938). Поле субъективных переживаний представляется вполне подходящим основанием для конкретно-психологических процессов, обеспечивающих различное мотивационное отношение к одной и той же цели. Этот феномен обнаруживается также у животных (Hull, 1932), что позволяет распространять тезис о возможной привязанности мотивационных отношений к определенным гештальтам субъективных переживаний также на дочеловеческую психику.

Действительно, что помогает, например, шимпанзе из двух лотков, на каждом из которых находятся две стопки ломтиков шоколада (в количестве до 5), в 90% случаев правильно выбрать тот, на котором по сумме ломтиков шоколада оказывается больше (Rumbaugh а. о., 1987, 1988). Авторы, назвавшие этот феномен «суммацией», интерпретируют его как «по существу перцептивный процесс, посредством которого пара отдельных объектов объединяется или сливается в единый перцепт» (1987. Р. 113). Однако в более подробном описании у животных нечто должно было образовать из четырех объектов два парных перцепта, произвести внутри каждого из них «сум-мацию» и сравнить результаты. Не говорит ли слоЖность этого процесса о том, что он не может происходить на языке только стимульных характеристик;

операции объединения, суммации, сравнения предполагают свой осуществляющий процесс и свой язык внутренней^активности, носителем которых является поле субъективных переживаний.

Возможно, что в качестве посредника между объективными воздействиями и мотивацией переживания проявляются и на еще более низких ступенях эволюционного развития психики. В этом отношении показательна известная неопределенность в некоторых случаях ключевых раздражителей инстинктивного поведения. Она проявляется, в частности, в предпочтении индивидом неестественных «сверхнормальных» раздражителей или в том, что в случае комплексного раздражителя отсутствие некоторого его компонента может быть компенсировано чрезмерной выраженностью другого. По поводу этих данных Н. Тинбер-ген писал: «Совершенно очевидно, что каждый из этих так называемых стимулов есть, по сути дела. с л с

ляется, например, в том, что при увеличении расстояния между общающимися человек, чтобы компенсировать потерю интимности, начинает более часто и продолжительно заглядывать партнеру в глаза, при переходе разговора на личностную тему—в глаза для уменьшения общей интимности, смотрит реже может отступить шаг назад, несколько отвернуть голову или тело и т. п. Показательно, что такого рода тонкие регулятивные процессы обычно сознанием не контролируются, а когда его достигают, то в виде итогового переживания комфорта-дискомфорта, ориентируясь на которое человек предпринимает компенсирующие действия. Здесь уместно вспомнить, что определенное расстояние («индивидуальную дистанцию») сохраняют при внутривидовом общении и многие виды животных (Дьюсбери, 1981. С. 116).

Итак, тезис о возможной опосредствованности возникновения мотивационных отношений переживаниями, которые перед тем, как актуализировать мотивацию, иногда проходят фазу сложного взаимодействия и развития, иллюстрируется достаточно разнообразными примерами. И даже если интерпретация, данная отдельным примерам, была несколько натянута, в совокупности они, как представляется, этот тезис поддерживают.

Конечно, данный тезис не исчерпывает всей проблематики отношения между субъективными переживаниями и мотивацией. Так, наряду с актуализацией переживаниями мотивации существует обратный процесс влияния мотивации через актуализированные эмоции на развитие переживаний. Вспомним, что согласно В. Вундту возникновение эмоции направляет развитие переживаний-чувств по определенному руслу, что отражено в его определении аффекта как формы течения чувств. Поскольку чувства способствуют возникновению связанных с ними представлений, эмоции-аффекты, обеспечивая их развитие в определенном направлении, вместе с тем влияют на поток возникающих у человека образов и мыслей8.

j( сожалению, возможность разработки данного вопроса при современном уровне развития психологии незначительна.

Особого выделения заслуживает вопрос об отношении цубъективных переживаний и феномена эмоционального переключения. При обсуждении этого феномена в данной работе неоднократно утверждалось, что эмоциональное переключение происходит по отражаемым познавательным связям. Но что представляет собой познавательная связь? Ведь она если и кажется понятным явлением, то только при поверхностном взгляде. Если мы видим человека, взявшегося за ручку двери, а затем открывающуюся перед ним дверь, то не только эти два события воспринимаются нами в качестве связанных, но и ряд других, не данных в восприятии: нам нетрудно представить,

мени и повторений опытов. Что обеспечивает такое выявление, что сопоставляет изменчивые стимульные структуры и отыскивает в них устойчивый элемент соответствующий условному раздражителю? Рас-' сматривавшиеся выше многоступенчатые слияния переживаний, вызываемых различными воздействиями в ситуации, по крайней мере могут служить для такого рода отыскания. Благодаря слиянию субъект получает возможность сравнивать не ряд разномо-дальных воздействий, а сводные непосредственно переживаемые впечатления от целостной предшествующей подкреплению ситуации, в которых частные переживания постепенно выделяют устойчивые и изменчивые элементы. Возможно, что «связь», по которой условный раздражитель приобретает мотивацк-онное значение от подкрепления,—это и есть складывающийся комплекс их совместного, сливающегося переживания. Конечно, эти предположения чрези-гр-но спекулятивны; это можно оправдать тем, что в психологии остро ощущается необходимость в носителях такого рода связей и выявляющей их активности.

В проблеме отношения переживаний и мотивации следует обозначить еще один неясный момент. Речь идет об интерпретации желаний, влечений, стремлений и других побуждающих переживаний, явно выражающих мотивацию и тем не менее почти абсолютно игнорируемых в современных мотивационных концепциях, что не имеет оправданий и сказывается на полноте их психологического содержания.

Действительно, для полного субъективного выражения мотивации переживаний удовольствия-неудовольствия явно недостаточно. Они открывают субъекту необходимость, полезность или опасность, вредность отражаемых явлений, иначе говоря, их способность служить или препятствовать удовлетворению потребностей. Но зачем еще может быть нужна такая оценка отражаемого содержания, если не для формирования субъективных побуждений к действиям по использованию полезного и избеганию вредного? Психология, 'никак не связывающая эмоциональные оценки с желаниями, т. е. не предусматривающая способов, которыми эмоции могли бы определять действия субъекта, оставляет весьма существенные пробелы в объяснении психической регуляции поведения. На вопрос: «Почему ребенок тянется к игрушке?»—она отвечает: «Из-за потребности в ярких впечатлениях», не видя необходимости объяснить, откуда и как ребенок знает об этой потребности.

Не имеет ли отношения к этому объяснению следующее утверждение Б. Спинозы: «Мы стремимся способствовать совершению всего того, что, по нашему воображению, ведет к удовольствию, и удалять или уничтожать все то, что, по нашему воображению, ему препятствует или ведет к неудовольствию» (1957. С. 478), т. е. не испытывает ли удовольствия ребенок, потрясая игрушкой, и не желает ли он дотянуться до нее именно из-за того, что это удовольствие предвкушает? Не в этих ли переживаниях задана потребность как вещь-для-него, а не как «гипотетический конструкт» психологии? И, главное, не должны ли такие конструкты предусматривать объяснение непосредственной субъективной данности, в частности того, что перед тем, как что-либо сделать (спрятаться от дождя, высказать свою точку зрения, выполнить долг и т. п.), у субъекта сначала возникает желание это сделать? Игнорирование в современных концепциях такого универсального феномена, какое представляет собой желание, может быть объяснено только эпифеноменальной трактовкой психического.

Функциональная взаимосвязанность оценивающих и побуждающих переживаний, проявляющаяся в способности удовольствия-неудовольствия порождать желания, а удовлетворения или неудовлетворения желания—удовольствие-неудовольствие, относится к несомненным феноменологическим фактам и отмечалась на протяжении практически всей истории психологии (см. Грот, 1879—1880). Бесспорно также, что желания возникают в итоге развития выраженных .ситуативных эмоциональных реакций, таких как гнев, стыд, обида и т. п. Словом, они—одна из наиболее ярких, распространенных и функционально нагруженных разновидностей переживания, посредством которой на уровне психического отражения получает выражение мотивация. То обстоятельство, что про эту разновидность переживания известно очень мало,

не может не сдерживать развития психологии мотивации.

Можно отметить лишь то, что побуждающие переживания проявляются в той зоне «образа мира» в которой отражается будущее. Желание— это всегда пристрастное отношение к отсутствующему, предвосхищаемому. В обсуждении функций субъективного переживания была отмечена их способность отражать события с опережением, своего рода забеганием чувственного процесса вперед по отношению к моменту настоящего. Первые субъективные впечатления от знакомого события запускают чувственную «мелодию» его дальнейшего развития, что позволяет ожидать именно тех, а не иных последующих впечатлений, удивляться, если они не .наступают, и др.: при виде разбегающегося прыгуна мы ожидаем, что в обозначенном месте он оторвется от земли, сгруппируется и т. д. Похоже, что желания проявляются именно в области таких забегающих вперед переживаний. Поэтому в точном описании ребенок желает не конфету, а того, чтобы она оказалась во рту, не факта одобрения его действий, а именно ласкового при этом взгляда, специфической интонации, т. е. определенного развития отсутствующих в настоящий момент событий. В «образе мира» побуждающие переживания обозначают те зоны предвосхищаемого и возможного, которые должны перейти в зону настоящего и реального.

Поскольку в проблематике субъективных переживаний и, в частности, их отношения к мотивации вопросов значительно больше, чем ответов, ее можно обозначить как важнейшую зону для перспективного развития психологии мотивации, как ее будущее, в которо-м проблема психологических механизмов мотивации сможет быть совещена с большей определенностью, чем это сделано в данной, книге. Не углубляясь далее в эту непривычную для современной психологии и поэтому воспринимающуюся, по-видимому, как повышенно-спекулятивную Проблема-244

тику, перейдем к обобщающим выводам из проведенного в книге исследования.

МОТИВАЦИЯ и МОТИВЫ ЧЕЛОВЕКА

Обсуждение в первой главе книги феноменологического материала привело к заключению о всеобщей мотивационной значимости отражаемых явлений. Проведенный в дальнейшем анализ основных психологических механизмов ситуативного и онтогенетического развития мотивации дает основу для уточнения этого тезиса, позволяя, в частности, обозначить ис-очники всеобщего обнаружения и разнообразия мо-йвационных отношений человека.

Первый источник—это сохраняющиеся в органи-ации базовых потребностей человека механизмы 'нстинкта. Инстинкт в первоначальном виде пред-тавляет собой форму биологической мотивации, 'беопечивающую пристрастное восприятие целого 'комплекса ключевых воздействий, каждое из которых способно .побудить индивида к определенному действию; совершение этих действий способно привести к некоторому общему лриопособительному эффекту, который, собственно, и должен обеспечиваться механизмом инстинкта (например, к появлению-потомства), но к которому индивид на уровне субъективно переживаемой мотивации не стремится. Признанием того, что в организации потребностей человека сохраняются механизмы инстинкта, автоматически |Ц утверждается существование целого множества предметов и воздействий, так или иначе опосредствующих удовлетворение потребностей, к .мотивационному восприятию которых он является наследственно предрасположенным. Инстинктивные механизмы проявляются в регуляции, например, прожевывания пищи или полового акта, а также в сфере человеческих взаимоотношений, придавая мотивационное значение сложнейшему языку мимики, движений, отношений, поз, интонаций и т. п., который, конечно, в онтогенезе получает дальнейшее развитие.

Второй источник—это постоянно происходящее ситуативное и онтогенетическое развитие мотивации человека, в результате которого предметы и воздействия, уже имеющие мотивационное значение, передают такое значение практически всему, что с ними связано, вплоть до случайно сопутствующих мотива-ционному воздействию обстоятельств. «Единицей» ситуативного развития мотивации является отдельный акт эмоционального переключения, лежащий в основе, в частности, мотивацнонного обусловливания В тех случаях, когда переключающаяся на новый предмет эмоция фиксируется, обеспечивая его эмоциональное восприятие независимо от события, послужившего основой переключения, происходит онтогенетическое развитие мотивации.

Специфика эмоционального .переключения в психике человека состоит в том, что оно:

— приобретает 'возможность происходить в плане представлений, т. е. выходит за пределы непосредственно воспринимаемой ситуации, что весьма расширяет зону проявления эмоционального переключения, делая ее практически неограниченной;

— происходит в условиях и на основе сложнейшей системы отражаемых в человеческом «образе мира» -связей, поэтому способно совершаться сразу (без повторения мотивационного воздействия) во многих направлениях, на разных уровнях обобщения, многоступенчато;

— усложняется из-за вероятностного характера представляемых, в частности, предвидимых в будущем событий, что создает возможность ослабления переключающихся мотивациояных отношений в зависимости от меры реальности представляемого содержания; расширение сферы действия эмоционального переключения содержит возможность потери им действенности.

В свете того внушительного масштаба, с которым множество первичных мотивационных отношений переключается на связанные с ними обстоятельства, становящиеся в случае мотивационной фиксации основаниями для дальнейших переключении, тезис о всеобщей мотивациодной значимости отражаемых явлений становится вполне правдоподобным.

Нескольку одни и те же предметы могут иметь то или иное отношение к целому множеству потреб^-ностей и сложившихся мотивационных отношений человека, их мотивационное значение, как правило,

является комплексным, полипотребностным, а вызываемая ими активность—полимотивированнои. Уникальность, неповторимость таких поливалентных, в частности амбивалентных, мотивацконных отношений затрудняет их систематизацию, вынуждая обращаться к теоретическим различения^, сложяым образом сочетающимся в реальных мотивационных образованиях. Так, заметное и, казалось бы, естественное различие между непосредственным и опосредствованным, иначе—независимым и производным моти-взциояным значением, которое обнаруживает, например, безусловный и условный раздражители, в случае человеческой психики существенно усложняется из-за способности онтогенетически производного мотив ацион.ното отношения стать «функционально автономным», т. е. как бы оторваться от породившего его мотивацконно-го основания и приобрести признаки независимости. Однако такая автономизацкя может оказаться временной, как, например, в случае поглощенности человека достижением цели, требующей интенсивной и продолжительной отдачи. Фактически между непосредственными' и опосредствованными мотивационными значениями существует несколько, причем различных, переходных форм, так или иначе сочетающих признаки обоих видов значения.

В подобном смысле относительно различение также устойчивых и временных, конкретных и обобщенных мотивационных отношений, обозначающее скорее крайние точки их распределения по указываемым признакам.

- Что касается непосредственно значимых мотивационных отношений, то анализ процесса мотивационной фиксации позволил обозначить два случая их возникновения на основе природных механизмов:

— случай онтогенетической «достройки» инстинктивных отношений путем импринтингоподобной фиксации;

— формирование новых мотивационных отношений на основе эмоционального заражения (мотивационного подражания).

Дальнейшее развитие абсолютных (с указаннь?ми выше оговорками) мотивационных значений происходит на основе обычного фиксирующегося эмоционального переключения (мотивационного опосред-ствования) при условии приобретения сформировавшимся новым мотивационным отношением функциональной автономности. Впрочем, те переключения которые происходят по связям частное — общее, со-' храняют непосредственное мотивационное значение и без условия автономизации. Очевидно, что подчеркнутая Ф. М. Достоевским абсолютная ценность - слез только одного ребенка обостренно выражает целую систему обобщенных нравственных ценностей, касающихся всех детей и всех людей, их слез и страданий.

Мотивационное поле. Тезис о всеобщей мотива-ционной значимости отражаемых явлений определяет специфическое представление о реальном ситуативном (и субъективном) обнаружении человеческой мотивации. Из него следует, что человек в каждый момент ' находится под влиянием целой системы актуализированных мотивационных отношений и по-.буждений, составляющих вследствие взаимодействия своего рода мотивационное поле, которое динамично и гибко определяет как достигаемые им цели, так и многочисленные нюансы способа их достижения, например, решительность, эмоциональность, вежливость, продуманность действий и т. п.

Данное представление соответствует тому, как мо-тивационная динамика изображалась в концепции К. Левина, согласно которой поведение является функцией целостного «жизненного пространства», охватывающего как индивида и его потребности, так и окружение. Однако для приближения этой концепции к традиционным понятиям и взглядам ее целесообразно переинтерпретировать, онтологизируя «жизненное пространство» и рассматривая его как субъективно переживаемый образ действительности;

при такой интерпретации «окружение» составляют не физические .объекты, а их субъективные образы; валентности этих объектов и исходящие от них силы рассматриваются как эмоциональные оценки и побуждения. Совокупность взаимодействующих субъективно переживаемых пристрастных отношений, собственно, и является реальным носителем упомянутого мотивационного поля.

Характер и дина'мика возникающих пристрастных отношений зависят от потребностей, их организации

и актуализации. Однако это не единственный фактор. Актуализироваться потребности могут двумя опособавди: эндогенно, благодаря спонтанному обострению, и экзогенно, вследствие воздействия ситуации. Посредством ситуативной актуализации мотивационное поле человека способно подвергаться влиянию со стороны других людей, что проявляется в феномене сложного взаимодействия между полями людей, находящихся в тех или иных отношениях. Появление рядом взрослого означает для детей не только возникновение в мотивационном поле «объекта», наделенного выраженной валентностью, но и изменение мотивационкого значения многих других явлений: теряют привлекательность шалости и т. п. Воздействовать на мотивационное поле человека можно пытаться и при помощи специально применяемых воздействий и средств, например строгого взгляда, значимой символики, ритуальных обрядов, музыки. Иногда внешние воздействия могут означать требование к безоговорочной смене мотивации; примером может служить сигнал тревоги для военнослужащего.

Из-за всевозможных влияний, взаимодействия с полями других людей, а та'кже оказываемых на человека воспитательных воздействий его мотивационное поле оказывается включенным в создаваемую социальной системой тотальную мотивационную атмосферу. Такая атмосфера детерминирует мотивационное поле человека как 'прямо, определяя его в некоторый момент через актуализацию потребностей, так и опосредствованно, влияя на организацию и развитие потребностей.

Мотивационные системы. Уже потребности животных не обнаруживают четкой дифференциации, переплетаясь обоими механизмами и проявлениями в поведении. Тем более это свойственно потребностям человека, функционирующим в условиях значительно более интегрированного психического отражения. Данное обстоятельство делает целесообразным выделение в организации мотивационной сферы более дробных «единиц», из которых составляются сложные функциональные образования, в частности потребности.

В качестве такой функциональной «единицы» можно обозначить мотивационные системы, обеопечи-

вающие ситуативное развитие мотивации путем спецн. фических взаимосвязанных эмоциональных переклю чений. В типичном случае мотивационную систему составляет своего рода «ядро» — некоторое основное (ведущее) мотивационное отношение, из которого при определенных обстоятельствах способен развиться ряд ситуативных (производных) эмоций, как бы уточняющих ведущее отношение применительно к конкретным условиям ситуации. Отношение к ребенку ке исчерпывается монотонной любовью, а содержит готовность сопереживать его огорчения, радоваться успехам и развитию, испытывать тревогу, если он находится вблизи опасного места, и др. Несколько другим реестром эмоций потенциально заряжен человек, стремящийся к цели, например, спортсмен на состязаниях или сопереживающий ему болельщик, но по функциональной организации и эта мотивацион.чая система состоит из ведущего отношения, из которого при определенных условиях посредством эмоционального переключения развиваются производные. Благодаря мотйвационным системам мотивация является в психический образ не в виде директивных стратегических отношений, а как нечто развивающееся в зависимости от условий в частные побуждения тактического порядка.

Мотиаациокные системы различаются мерой универсальности. Наряду со сравнительно специализированными системами, соответствующими отдельным потребностям, например, связывающим мать и ребенка, существуют такие, которые способны .проявляться в принципе при удовлетворении любой потребности. Когда мать, столкнувшись с непослушанием ребенка, сердится на него и наказывает, эта реакция обусловлена более универсальной мотивационной системой (фрустрации), способной проявляться во взаимоотношениях и с другими людьми.

Универсальность мотивационных систем, их переплетенное обнаружение в различных видах деятельности являются одной из причин, затрудняющих четкую дифференциацию потребностей. Ммотивационное образование, традиционно называемое потребностью, как правило, охватывает некоторое сочетание моти-вационных систем, проявляющихся в специфических видах деятельности.

Особого выделения заслуживает вопрос Т> происхождении мотивационных систем. В отдельных случаях они складываются в результате фиксации ситуативных эмоций и приобретения их предметами относительной функциональной автономности. Для учащегося, например, мотивационное значение имеет не только конечная цель его активности—приобретение знаний и диплома, но и ряд сопутствующих условий и обстоятельств: отметки, уроки, экзамены, отдельные изучаемые предметы, гучителя и др. Нет возможности сомневаться в онтогенетическом происхождении такого рода системы взаимосвязанных .предметов и вызываемых ими эмоций, являющейся | реальным побудителем учебной деятельности. | Однако многие мотив ационные системы имеют [природные предпосылки и связаны, как представляется, с сохраняющимися в организации потребно-.стей человека механизмами инстинкта. Особенно это касается систем, проявляющихся в общении и взаи-'• модействии людей. Об этом говорит тот факт, что в онтогенезе они проявляются очень рано. Как, например, не обращаясь к 'природным механизмам, объяснить набор тонких поведенческих реакций, в которых разворачивается привязанность ребенка к взрослому. Так, играя в некотором удалении от взрослого, ребенок старается быть повернутым к нему лицом, а в других положениях часто поворачи-. вает в его сторону голову (Anderson, 1972); следуя

в спокойной обстановке за взрослым, он сохраняет . расстояние, пропорциональное разнице между ростом ', взрослого и уровнем своих глаз, так что чем выше , взрослый и чем меньше ребенок—тем больше ди-; станция следования (Mercer, McMurdy, 1985). ; Конечно, факт .культурно-исторической обуслов-! ленности форм, способов и языка человеческого об-1 щения исключает прямое, особенно содержательное ' их связывание с механизмами инстинкта. Однако нельзя не видеть также того, что ребенок обнаруживает способность обижаться, ревновать, мстить, проявлять агрессию значительно раньше, чем это от него можно ожидать исходя из общих законов и темпов приобретения им мотивационного опыта; особенно это заметно пр'и сравнении непосредственности и легкости, с которой в онтогенезе появляются эти эмо-

циональн-ые реакции, со значительно более продолжительным и трудным формированием умения их сдерживать соответственно присваиваемым культурным нормам. Не в том ли различие, что ребёнок обнаруживает эти реакция на основе природных меха. низмов потребностей, сдерживает же—на основе приобретаемых и специально формируемых?

Подобно мимическому выражению эмоций, несомненно имеющему природную основу и имеете с тем дифференцирующемуся и утончающемуся в дальнейшем культурно-историчеоко.м развитии, многие мотивационные системы тоже опираются на сложившиеся в филогенезе гештальты определенного развития эмоций в ситуации. Впрочем, как могла бы сохраниться природная экспрессия эмоций, если в генетической программе развития мотивации не сохранилась бы идея этих эмоций? А если сохранилась идея и внешнее ее выражение, то, чтобы все это не было бы напрасным, должна была сохраниться и способность к ее узнава.нию другими индивидами, т. е. к непосредственному мотивационному восприятию наблюдаемого выражения эмоций. Комплекс взаимосвязанных непосредственно выражаемых и понимаемых эмоций — это и есть инстинктивная основа мо-тивационной системы, проявляющейся во взаимоотношениях людей.

При уточнении задействованности механизмов инстинкта в организации мотивационных систем человека важно учитывать следующие моменты:

— как и все в индивидуальном организме они являются продуктом прижизненного развертывания генетических программ и зависят от условий, при которых происходит такое развертывание; исследования Г. Ф. Харлоу показали, например, что материнский уход является необходимым условием для полноценного развития у обезьян важнейших инстинктов, обеспечивающих размножение;

— они могут содержать звенья, предполагающие онтогенетические запечатлевания стимульного содержания;

— они складываются и проявляются в условиях целенаправленного формирования у человека мотивационных отношений к объектам инстинктивных тенденций, которое может как совпадать с этими тен-

денциями, так и противостоять им; в проявлениях у человека полового инстинкта содержатся наиболее яркие свидетельства как способности сил, воспитывающих человека, сдерживать, вытеснять его, так и неспособности сделать это полностью.

Эти обстоятельства, исключающие однообразие в обнаружении инстинктов у человека, требуют представления о них скорее как о тенденциях к определенному развитию мотивации, влияющих на мотива-цнонное поле и поведение только совместно и во взаимодействии с другими источниками и составляющими мотивации человека. Следует отметить, что, перестав быть в условиях человеческой психики влиятельной детермннантой, определяющей содержание мотивации, инстинкт сохранил более выраженное влияние на ее форму. Дело в том, что мотивационные системы сохранили отдельные моменты именно их принципиальной организации.

Один момент такой сохраняющейся организации, как отмечалось, состоит в самой идее подробной за-; данности множества воздействий, побуждающих отдельные действия, которые в силу организации мо-]тивационной системы сливаются в общее целесообразное поведение. Другой момент касается взаимосвязанности и условий возникновения отдельных побуждений.

В инстинктивном поведении отчетливо наблюдается приобретение раздражителями мотивационного значения под влиянием действия других, пусковых раздражителей, что можно охарактеризовать как развитие мотивационного процесса по формуле «если... , то...»; например, если нарушена индивидуальная дистанция, то нарушитель вызывает агрессию. Далее, в случае «разветвляющегося» типа инстинкта индивид может быть одновременно готовым к пристрастному восприятию целого ряда пусковых и ориентирующих стимулов, появление которых вызывает активные отношения и действия.

Нетрудно видеть общее между этими отвлеченными принципами организации инстинкта и устройством обсуждаемых мотивационных систем, обеспечивающих ситуативное развитие мотивации и основанных на потенциальной способности ведущего мотивационного отношения при определенных (пусковых) условиях породить ряд производных эмоций. Любящий ожидает взглядов, улыбок, прикосновений любимого, готов на эти признаки отношения эмоционально откликаться, их же отсутствие способно стать «пусковым» условием для обиды, ответной невнимательности и т. п. Человек, как и биологический индивид в случае «разветвляющегося» инстинкта, находится в стратегическом мотивационном состоянии, потенциально готово':"! конкретизоваться в тактических побуждениях, в частности по формуле «если... , то...». Принципиальная организация мотива-цнонных систем, так же как и обеспечивающие ее процессы эмоционального переключения, не является продуктом социального развития, хотя содержательное наполнение таких систем (например, что именно считается оскорбительным, как выражается оскорбление и т. п.) может целиком определяться культурой.

Мотивы личности. Важнейший фактор, определяющий мотивацию человека, особенно на завершающем этапе ее развития—.познавательная активность субъекта по осмыслению жизни я преследуемых в ней целей. Создаваемая вокруг человека тотальная мо-тивационная атмосфера непосредственно влияет на развитие потребностей разве только в первые периоды жизни; впоследствии ее воздействия анализируются и взвешиваются активным, постепенно вооружающимся интеллектом и опытом субъектом, способным противостоять одним влияниям и предпочитать, искать другие. Уже сложившиеся побуждения тоже обычно подвергаются интеллектуальной проверке на предмет того, не окажется ли их реализация в итоге безнравственной, не обернется ли потерями и т. п. Основное направление активности субъекта по линии мотивационного самоопределения состоит в интеграции, внутреннем согласовании мотивационном сферы, устранении в ней противоречий, а также проверке возможности и целесообразности формирующихся жизненных целей. Только прошедшие такую проверку и санкционированные субъектом мотива-ционные образования становятся подлинными, активно достигаемыми мотивами личности.

Санкционированные субъектом мотивы автоматически побудительного преимущества перед другими

составляющими мотивации не получают; в ней обычно сохраняются основания для искушений, пороков. слабостей, подчиненности чужой воле или случайным обстоятельствам. Тем не менее они выделяются среди других мотивационных образований как нечто, предпочитаемое и произвольно поддерживаемое субъектом. Значительную часть его волевой активности составляют именно старания изменить соотношение сил в мотивационном поле в пользу санкционированной мотивации, обеспечить ее доминирование над конкурирующими и отвлекающими побуждениями.

Ряд особенностей мотивов объясняется их особым происхождением, связанным с полевым обнаружением мотивации в образе будущей жизни человека. Сложившиеся потребности окрашивают всевозможные условия, объекты и цели той части «образа мира», которая содержит представления о будущем, образуя особое мотивационное поле жизненной перспективы со своими притягательными и отталкивающими акцентами, валентностями, барьерами, противоречиями. Подобно тому как поведение в некоторый момент определяется взаимодействием составляющих мотивационного поля в образе настоящего, так и планы человека на будущее определяются взаимодействием таких же составляющих в поле жизненной перспективы, конечно при активном (участии субъекта, пытающегося по мере возможности все предвидеть, взвесить, учесть. Способ, программа и конкретные цели жизни, которые оцениваются им как оптимально удовлетворяющие потребности и в отношении которых принимается намерение к достижению,—это т; есть система мотивов личности. Таинственный эф-сЬект приобретения целью в результате принятия намерения особого статуса, связанного с формированием в мотивационной сфере напоминающей о себе «напряженной системы», объясняется, возможно, переключением на цель специфической эго-мотивации.

Из такого представления о происхождении мотивов следует, что они имеют полипотребностный характер. Являясь функцией целостного мотивационного поля, мотивы формируются под влиянием целого ряда взаимодействующих и уже изначально переплетенных потребностей, хотя могут отличаться преимущественным вкладом в этот процесс некоторой из них Кроме того, поскольку жизненные планы имеют различную степень детализации, мотивы (как и другие мотивационные образования) различаются мерой конкретности — обобщенности Твердое намерение «не прожить жизнь напрасно» является мотивом уже тогда, когда человек, не находя подходящих условий для его достижения, активно их ищет В процессе постэпенной конкретизации обобщенных мотивов происходит дальнейшее переплетение потребностей, так как в конкретных мотивах могут найти воплощение ряд более общих

Конкретные мотивы в результате активности субъекта по составлению программы их достижения, т е их «когнитивной разработки» (Ж Р Нюттен) в от ношении условий, этапов, промежуточных целей бу дущей деятельности, приобретают черты мотивацион-ной системы Дело в том, что наиболее важные мо менты программы приобретают в результате эмоцио нального переключения относительно автономное мо тивационное значение, так что в целом мотив начи нает проявляться как комплекс взаимосвязанных мо тивационных отношений Естественно, что по мере вы полнения деятельности реально побуждающая ее мо тивационная система претерпевает изменения Так человек может повышенно и даже иррационально бояться повторения ошибки, из-за которой однажды сорвались его важные планы, такая боязнь способна войти в состав мотивационной системы, определяя деятельность совместно с достигаемой целью дег ствня становятся более осторожными и т д

. Санкционированность личностных мотивов может иметь условный характер, связывая жизненные цели с теми или иными обстоятельствами, неясными в дан ный момент (если удастся убедить коллег, получить помющь и т п ) Такого рода условные мотивы составляют часть потенциальной мотивации — важней шей характеристики мотивационной сферы, опреде ляющей варианты жизни человека при изменении ее условий В широком смысле к потенциальной моти вации относятся практически все составляющие мо тивационното поля, так как при специфическом стечении обстоятельств они могут побудить поступки человека или повлиять на них

В заключение обобщенного описания мотивационной сферы человека следует подчеркнуть, что она находится в постоянном движении и развитии в онтогенезе происходит постоянное доопредмечивание и переопредмечивание базовых потребностей, которые под влиянием опосредствующего их опыта и специальных воспитательных воздействий разворачиваются в сложную, изменчивую и взаимодействующую организацию мотивационных систем, в ситуативном развитии мотивации происходит постоянное развора-чивание в динамическое субъективное мотивацион-ное поле порождаемых этими системами оценок и побуждений, в развитии мотивации личности субъект находится в постоянном поиске оптимальных решений (если не стратегических, то тактических) в мо-тивационном поле будущего, его решения формируют мотивационные системы, которые в мотивацион-ном поле настоящего непосредственным побуждениям противопоставляют особый слой мотивации долженствования Направленность поведения человека в каждый момент определяется балансом устанавливающихся в этой движущейся системе сил.

Проведенный поиск механизмов развития мотивации вывел на более широкий контекст психологической феноменологии и вьваветил проблему субъективного переживания, его разновидностей и функций как главную, задерживающую развитие психологии мотивации Существуют все основания утверждать, что многие нерешенные вопросы психологии, в том числе и центральные, тоже тесно связаны с феноменом субъективного переживания Однако рассчитывать на скорое продвижение в понимании этого феномена, к сожалению, не приходится ич-за игнорирования в современной психологии под влиянием позитивизма субъективной реальности—самого, пожалуй, нелепого научного заблуждения XX века

Глава 3. ПЕРСПЕКТИВНЫЕ ПРОБЛЕМЫ И ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА МОТИВАЦИИ ЧЕЛОВЕКА - Психологические механизмы мотивации - Вилюнас