ГЛАВА 4. ЯЗЫК: ПРЕДЕЛЫ БЕСКОНЕЧНОГО - Репрезентативные системы и их языковое выражение - Тарасов

«Можно потратить всю жизнь, чтобы найти имя только одной вещи. А список кажется бесконечным. И пока мир не прекратил своего существования, он будет продолжен... Есть много таких вещей, которые вообще не имеют отношения к человеку и к его речи.

... Имя и есть та сила, что составляет нашу магию и вместе с тем ограничивает ее. Маг может отвечать лишь за то, что он может без труда назвать, обозначая тем самым пределы своей власти... Если мы изменим то, что менять нельзя, нарушится великое равновесие, и в великом безмолвии погибнут все имена и звуки.»

В РАМКАХ МОДЕЛИ МИРА

Тот, кто читал Карлоса Кастанеду — особенно первые пять-шесть томов, где его тон еще не слишком сух — наверное, хоть раз проводил параллель между разговорами с потрясающим доном Хуаном и беседами психотерапевта. Правда, весьма своеобразного психотера­певта, во всяком случае, на редкость яркого и эффективного. Профес­сионалы вполне могли бы счесть его методы неэтичными, непрофесси­ональными, как и методы Фрэнка Фарелли или Бэндлера с Гриндером: «Но самое интересное насчет непрофессиональных вещей — что они срабатывают!» (Р.Б. и Дж.Г.) Естественно, мы не призываем вас применять «растения силы» или остроумные, но весьма рискованные розыгрыши. Ну, и так далее: кто читал, тот знает. У дона Хуана имелась достойная и ясная цель: научить человека, в обыденном понимании нормального, быть магом. (Помните, как любят Ричард и Джон называть чародеями своих учителей?) У вас тоже есть достойная цель: научить пришедшего к вам пользоваться свободой выбора и помочь ему стать таким, каким он хочет. В данном случае вы и дон Хуан сталкиваетесь с одним и тем же на пути к цели — с застывшим восприятием мира, с моделью мира, в которой вам воленс-ноленс приходится что-то менять. Мы полагаем, модель и то, что называет Кастанеда описанием мира, — практически одно и то же. Важнейшую роль здесь играет язык. Обсуждая этот предмет (а равно и любой другой), дон Хуан оказывается тонким знатоком философских материй, разве что Витгенштейна не цитирует! — чем нередко удивляет просвещенного Карлоса. «Это только способ говорить» — становится любимым присловьем убежденных кастанедовцев на все случаи жизни.

Вмешательство логической функции в тех случаях, когда оно имеет место, изменяет данность, уводит ее от реальности. Мы не можем описать даже элементарных психических процессов, не наталкиваясь на каждом шагу на этот возмущающий — а может, правильнее сказать, «помогающий»? — фактор. Войдя в сферу психического, ощущение вовлекается в круговорот логических процессов. По своему произволу психика изменяет данное, представленное ей. В этом процессе следует различать две вещи: во-первых, действительные формы, в которых происходит это изменение; во-вторых, продукты, полученные из исходного материала в результате этого изменения.

Организованная деятельность логической функции втягивает в себя все ощущения и строит свой собственный внутренний мир, который последовательно отходит от реальности, сохраняя с ней в некоторых точках такую тесную связь, что происходят непрерывные переходы от одного к другому, и мы едва замечаем, что действуем на двойной сцене — в нашем собственном внутреннем мире (который мы, разумеется, объективируем как мир чувственного восприятия) и одновременно в совершенно ином, внешнем мире.

В мире нет и двух людей, опыт которых полностью совпадал бы между собой. Модель, создаваемая нами для ориентировки в мире, основывается отчасти на нашем опыте. Поэтому каждый из нас создает отличную от других модель общего для нас мира и живет, таким образом, в несколько иной реальности. Между миром и любой конкрет­ной моделью или репрезентацией мира неизбежно имеются различия. Показать это можно множеством различных способов. Для нас сущес­твенны три категории: нейрофизиологические ограничения, социаль­ные ограничения и индивидуальные ограничения.

В соответствии с генетически детерминированными нейро-физиологическими ограничениями мы воспринимаем лишь часть непрерывного спектра физических явлений. Тактильное чувство представляет собой прекрасный пример того, насколько сильно наша нейрофизиологическая система может влиять на наш опыт. Серия экспериментов, проведенных еще в прошлом веке, показала, что одна и та же действительная ситуация, имеющая место в мире, может восприниматься человеком в виде двух совершенно различных ощущений. Присущая нам способность ощущать прикосновение к поверхности кожи сильно различается в зависимости от того, в каком месте тела расположены точки контакта. Физический мир остается неизменным, а наши переживания под воздействием этого мира резко отличаются одно от другого. Подобное различие между миром и нашим восприятием мира отмечается и на примере других чувств. Ограниченность нашего восприятия хорошо осознается учеными, осуществляющими в исследовании физического мира различные эксперименты и стремящимися с помощью приборов раздвинуть эти границы. Приборы позволяют воспринимать явления, лежащие за пределами диапазона наших чувств или неразличимыми дли них и открывают доступ к ним в форме сигналов, воспринимаемых нашим сенсорным аппаратом. Таким образом, одно из неизбежных отличий наших моделей мира от самого мира объясняется тем, что наша нервная система постоянно искажает или опускает целые части действительного мира. В итоге круг возможного человеческого опыта сужается, и возникает различие между тем, что происходит в мире на самом деле, и тем, из чего складывается наш опыт этого мира. И наша нервная система, которая изначально детерминирована генетическими фактора­ми, представляет собой первый комплекс фильтров, обусловливающих собой отличие мира от нашей репрезентации этого мира.

«Восприятие как функция мозга и нервной, системы — явление в значительной степени вытесняющее, а не продуцирующее. Каждый человек в любой момент способен вспомнить все, что когда-либо происходило с ним, и воспринять все, что происходит повсюду во вселенной. Функция мозга и нервной системы — защитить нас от подавления этой массой в основном бесполезного и бессмысленного знания, скрывая большую часть того, что мы могли бы воспринять или вспомнить, и оставляя только весьма небольшой, специфически отобранный материал, который может пригодиться практически (Броуд). В соответствии с этой теорией каждый из нас потенциально является Космическим Разумом. Но так как мы продолжаем оставаться животными, все наши заботы сводятся к выживанию. Чтобы обеспе­чить биологическое выживание, Космический Разум должен был сузиться при помощи перекрывающих клапанов мозга и нервной системы. В конечном итоге выходит ничтожная струйка, представляю­щая тот тип сознания, который помогает нам выжить на поверхности этой ничем не выдающейся планеты. Чтобы сформулировать и выразить содержание этого суженного сознания, человек изобрел и тщательно разработал ту систему символов вместе с внутренне присущей ей философией, которую мы называем языком. Каждый индивид одновременно извлекает пользу из языковой традиции, в которой он рожден, и оказывается ее жертвой. Польза языковой традиции в том, что она дает доступ к накопленным запасам опыта других людей, а ее жертвой человек становится, так как язык убеждает его в том, что суженное сознание — это единственное сознание, и так извращает его чувство реальности, что он слишком склонен считать свои концепции чем-то данным извне, а свой мир — явлением действительности». (Олдос Хаксли, «Врата восприятия».)

Второе отличие нашего опыта мира от самого мира возникает благодаря множеству социальных ограничении или фильтров, которые мы называем социально-генетическими факторами. Под социальной генетикой мы имеем в виду всевозможные фильтры или категории, действию которых мы подвержены в качестве членов той или иной социальной системы: язык, общепринятые способы восприятия и разнообразнейшие фикции, по поводу которых.в данном обществе существует относительное согласие.

Наиболее общепризнанным социально-генетическим фильтром яв­ляется, очевидно, наша языковая система. В рамках любой конкретной языковой системы, богатство нашего опыта связано отчасти с числом различий, проводимых в какой-либо области наших ощущений.

В отличие от нейрофизиологических ограничений, социально-генетические ограничения легко преодолимы. Самым убедительным образом об этом свидетельствует наша способность разговаривать на разных языках,  т.е. для организации собственного опыта и репрезентации мира мы способны применять несколько комплексов социально-генетических фильтров.

«В восприятии комплекс ощущений «сладко — белый» постоянно встречается в связи с веществом «сахар». По отношению к этой комбинации ощущений психика применяет категории вещи и ее атрибута «сахар — сладкий». «Белый» здесь также выступает в роли объекта, а «сладкий» в роли атрибута. Психике известны и другие случаи ощущения «белый», когда оно выступает в роли атрибута. Однако категорию «вещь — атрибут» невозможно применить, если «сладкое» и «белое» — это атрибуты, и никакого другого ощущения не дано. И тут же на помощь приходит язык и, соединяя имя «сахар» с цельным ощущением, позволяет нам рассматривать единичное ощущение в качестве атрибутов. Кто дал мысли власть полагать, что «белое» — это вещь, а «сладкое» атрибут? Какое право имела она предполагать, что оба ощущения представляют собой атрибуты, а затем мысленно добавить какой-то объект в качестве носителя этих атрибутов? Обоснование этого невозможно отыскать ни в самих ощущениях ни в том, что мы рассматриваем в качестве реальности... Сознанию дано только ощущение. Добавляя мысль к тем ощущениям, которые, по предположениям, представляют собой атрибуты, мышление впадает в серьезное заблуждение. Оно гипостазирует ощущения, которые в конечном счете представляет собой лишь некоторый процесс, в качестве обладающего самостоятельным бытием атрибута, и приписывает этот атрибут вещи, которая либо существует как некий комплекс ощущений, либо была прибавлена к тому, что ощущалось... Где находится сладкое, приписываемое сахару? Оно существует лишь в акте ощущения. Мышление тем самым не просто изменяет некоторое ощущение, непосредственное ощущение, но все более и более отходит от действительности, и все больше увязает и запутывается в своих собственных формах. С помощью творческой способности, говоря научным языком, оно придумало Вещь, которая, как предполагается, обладает Атрибутом. Эта Вещь — фикция. Атрибут как таковой — тоже фикция, и отношение между ними тоже фиктивно.»

Категории опыта, применяемые нами и другими членами социальной ситуации, в которой мы живем, представляет собой отличие наших моделей мира от самого мира.

Отметим, что в случае нейрофизиологических фильтров действие последних в нормальных условиях оказывается одним и тем же для всех человеческих существ — это общее основание опыта, которое объединяет нас в качестве членов особого вида. Социально-генетические фильтры одинаковы для всех членов одной и той же лингвистической общности, однако имеется большое число различных социально-лингвистических общностей. Таким образом, второе множество фильтров обуславливает наше отличие друг от друга. Возникают более радикальные различия между опытами разных людей, порождающие еще более резкие различия между их репрезентациями мира.

Третье множество ограничений — индивидуальные — представляет собой основание наиболее значимых различий между нами как представителями человеческого рода.

Под индивидуальными ограничениями мы имеем в виду все ограничения, которые мы создаем в качестве людей, опираясь на собственный уникальный жизненный опыт. Каждый человек располагает некоторым множеством переживаний, которые складываются в его личностную историю, и уникальны в такой же мере, как и отпечатки пальцев.

Подобно тому, как каждый человек располагает набором отпечатков пальцев, отличных от отпечатков пальцев любого другого человека, он располагает и неповторимым опытом личного развития и роста, так что нет и двух людей, чьи жизненные истории были бы идентичны друг другу. Хотя жизненные истории людей могут быть в чем-то подобны одна другой, по крайней мере, некоторые их аспекты у каждого человека уникальны и неповторимы. Модели, создаваемые нами в ходе жизни, основаны на нашем уникальном опыте, и так как некоторые аспекты нашего опыта уникальны для каждого из нас как личности, то и некоторые части модели мира будут принадлежать только нам. Эти специфические для каждого из нас способы представления образуют комплекс интересов, привычек, симпатий и антипатий, правил поведе­ния, отличающих нас от других людей.

Этот третий комплекс фильтров лежит в основе глубоких различий между людьми и их способами создания моделей мира. Различия между нашими моделями могут либо изменять предписания (заданные нам обществом) таким образом, что наш опыт становится богаче, а число возможных выборов больше; либо обеднять наш опыт и ограничивать нашу способность действовать эффективно.

МЕХАНИЗМ ОГРАНИЧЕНИЯ

«... это был их язык, они могли с ним делать все, что хотели, и даже лгать, создавая замысловатую вязь, лабиринт, сотканный из лжи, в котором слова-призраки вели слушающего по неверным тропам в пропасть. »

Всеобъемлющий парадокс человеческого существования заключается в том, что те же процессы, которые помогают нам выжить, расти и изменяться, обусловливают одновременно возмож­ность создания и сохранения скудной, выхолощенной модели мира. Суть этих процессов заключается в умении манипулировать символами, то есть создавать модели. Таким образом, процессы, позволяющие нам осуществлять самые необычные и поразительные виды человеческой деятельности, совпадают с процессами, блокирующими путь к дальнейшему росту, если мы вдруг по ошибке примем за действительность собственную модель. Важно назвать три общих механизма обусловливающих это, — генерализацию, опущение и искажение.

Генерализация или обобщение — это процесс, в котором элементы или части модели, принадлежащей тому или иному индивиду, отрыва­ются от исходного опыта, породившего эти модели, и начинают репрезентировать в целом категорию, по отношению к которой данный опыт является всего лишь частным случаем. Способность к обобщению, генерализации играет в нашем взаимодействии с миром важную роль. Полезно, например, основываясь на опыте ожога от горячей сковород­ки, прийти путем обобщения к правилу, что к горячим сковородкам прикасаться нельзя. Однако если мы обобщим этот опыт в утвержде­нии, что сковородки опасны, и будем на этом основании избегать помещений, где они имеются, мы безо всякой к тому необходимости ограничим свою свободу действий в мире.

Предположим, что ребенок, впервые усевшись в кресло-качалку, опрокинул его, резко опершись о спинку. В результате он, возможно, придет к выводу, что кресла-качалки неустойчивы, и не захочет даже попытаться снова сесть в него. Если в модели мира этого ребенка кресла-качалки не отличаются от кресел и стульев вообще, тогда все последние попадают под правило: не откидывайся на спинку! У другого ребенка, который создал модель, включающую в себя различения кресел-качалок и прочих предметов для сидения, больше возможностей для выбора того или иного поведения. Основываясь на своем опыте, он вырабатывает новое правило или обобщение, относящееся только к этим коварным конструкциям: не откидывайся на спинку кресла-качалки. В итоге у него богаче модель и больше возможностей выбора.

Процесс генерализации может, например, привести индивида к формулированию такого правила как: «Не выражай открыто собствен­ных чувств.» Вы, наверное, могли бы привести несколько контекстов, где это правило может обладать определенной ценностью. Но применяя его к семье или друзьям, человек отказывается от экспрессивности в общении, которая в этом случае полезна, ограничивает свои возможнос­ти достижения эмоционального контакта. В результате у него может возникнуть ощущение одиночества, отчужденности, отсутствия выбо­ра, поскольку возможность выражения чувств в его модели не предус­мотрена.

Суть сказанного в том, что одно и то же правило, в зависимости от контекста, может быть полезным или напротив — вредным; т.е., что обобщений, верных на все случаи жизни, не существует, и каждая модель должна оцениваться в конкретном контексте ее употребления.

Более того, все это дает ключ к пониманию поведения, которое может показаться нам странным или неуместным, то есть мы поймем его, если сможем увидеть поведение человека в контексте его зарожде­ния.

Второй механизм, который может использоваться нами либо для того, чтобы эффективно справляться с жизненными ситуациями, либо для того, чтобы заведомо обрекать себя на поражение — это опущение (или исключение).

Опущение — процесс, посредством которого мы выборочно обраща­ем внимание на определенные аспекты нашего опыта и исключаем другие. Это позволяет нам сосредоточить внимание, справиться с окружающим, не дать захлестнуть себя внешним стимулам. Так, человек способен (но не всегда, к сожалению) отсеивать или отфиль­тровывать во множестве звуков голос одного человека, читать книгу, писать что-нибудь, когда вокруг него в пределах досягаемости все остальные смотрят телевизор, спорят, возятся с ребенком, стреляют из водяного пистолета, учатся играть в компьютерные игры, стучат молотком и вообще всячески убивают время. Это завидная способность. С помощью того же процесса люди могут блокировать восприятие проявлений внимания и заботы, получаемых ими от других, значимых для них людей. Человек, категорически убежденный в том, что люди просто не могут проявлять к нему интерес, жалуется на невнимание жены. Побывав у него, терапевт убеждается, что дело обстоит иначе, жена относится к супругу со вниманием и заботой и определенным образом их проявляет. Но так как эти проявления противоречили генерализации, выработанной им относительно собственной ценности, он буквально не слышал слов жены. Это подтвердилось, когда терапевт привлек его внимание к некоторым высказываниям. Он сказал, что ничего подобного не слышал от нее.

Мало чем отличается подросток, который полагает, что с ним плохо обращаются и выводят его из себя, несмотря на то, что сам участвует в создании ситуации; и мало чем отличается от этого подростка терапевт, который исключает из своего опыта признаки скуки во время психотерапевтической сессии, ограничивая свой опыт, равно как и опыт клиента.

Опущение уменьшает мир до размеров, подвластных, согласно нашему представлению, нашей способности к действию. В некоторых контекстах это уменьшение может показаться полезным, в других оно служит источником проблем.

Искажение — процесс, позволяющий нам определенным образом смещать восприятие чувственных данных. Без этого процесса мы не могли бы строить планы на будущее или превращать мечты в реаль­ность. Мы искажаем представление о реальности в фантазии, в искусстве, даже в науке. Все произведения искусства, созданные людьми, появились на свет в результате искажения восприятия, все великие произведения литературы, крупные научные открытия пред­полагают способность искажать, представлять существующую реаль­ность смещенным образом. Люди искажают и сиюминутную действи­тельность, когда они, например, репетируют речь, которую собираются произнести позже.

Эти же приемы могут применяться, чтобы ограничить богатство собственного опыта. В вышеприведенном примере человек был вынужден заметить под воздействием терапевта знаки внимания своей жены, однако он тут же исказил их. А именно, всякий раз, слыша ее слова, свидетельствовавшие о внимании и заботливости, он с улыбкой пово­рачивался к терапевту и говорил: «Просто ей что-то нужно от меня.» Таким образом он избегал столкновения собственного опыта с создан­ной им моделью мира, что мешало прийти к обогащенным представле­ниям и препятствовало возникновению более близких отношений с женой.

Прибрам называет такие вещи самореализующимся пророчеством или опережающей обратной связью. Обобщения индивида, его ожидания отфильтровывают и искажают его опыт так, чтобы привести в соответствие с ожидаемым результатом. Поскольку опыт, способный поставить под сомнение его генерализацию, отсутствует, ожидания подтверждаются и описанный цикл регулярно возобновляется.

Так люди обеспечивают неприкосновенность своих скудных моделей мира.

Вообще это изумительная штука. Именно она приводит к тому, что Бэндлер и Гриндер любят называть галлюцинированием. Она приводит ко многим интересным вещам. Вам наверняка известен хрестоматийный эксперимент Постмена и Брунера по изучению ожиданий, где испытуемые в течение краткого времени идентифицировали изображе­ния игральных карт, которые в основном были обычными, но некото­рые — аномальными (красная шестерка пик и т.п.). Небольшому числу испытуемых так и не удалось осуществить требуемое различение и адаптацию. Даже в случае, когда карты предъявлялись им в течение времени, в 40 раз превышающего необходимое, более 10 процентов аномальных карт так и остались неопознанными. Именно у этих испытуемых существовали разные трудности личного характера. Один из них в ходе эксперимента воскликнул: «Я не могу разобрать, что это такое! Оно даже не похоже на карту. Я не знаю, какого оно цвета, и непонятно, то ли это черви, то ли пики. Я даже сейчас не уверен, как выглядят пики. О боже!» Подобным образом ведут себя иногда и ученые. В науке новое тоже возникает с трудом, преодолевая сопротивление, создаваемое ожиданиями, которые в свою очередь порождены «фоновым» знанием. Даже там, где позднее удается обнаружить аномалию (новое), ученые обычно видят лишь нечто известное и предугадываемое.

Генерализация, из которой исходили участники эксперимента, состояла в том, что возможные парные сочетания цвета и формы будут совпадать с известными по предыдущему опыту: и черный, и красный цвета должны соответствовать двум определенным мастям. Сохран­ность этого обобщения люди обеспечивали, искажая либо форму, либо цвет аномальных карт. Даже в этом простом задании механизм генерализации и обеспечивающий ее поддержание процесс искажения мешали людям правильно идентифицировать то, что они могли в действительности увидеть.

Бэндлер и Гриндер подчеркивают, что никоим образом не навязы­вают структуре реальности выделенные ими категории: они просто удобны для организации мышления при разработке мета-модели психотерапии. Можно сказать, что генерализация и опущение — частные случаи искажения.

ТРАНСФОРМАЦИОННАЯ МОДЕЛЬ ЯЗЫКА

Всем талантливым психотерапевтам, несмотря на видимое различие в приемах, свойственна одна особенность: они вносят изменения в модели мира своих клиентов, которым это дает больше возможностей выбора в поведении.

Поскольку один из основных способов понимания и познания связан с языком, и язык, к тому же — одно из главных средств, с помощью которых клиент моделирует свой опыт, Гриндер и Бэндлер в «Структуре магии» сосредоточили свои усилия на языке психотера­пии. Эксплицитная модель структуры языка независимо от психологии и психотерапии выработана в рамках трансформационной грамматики.

Адаптировав ее для применения в психотерапии, авторы НЛП получили эксплицитную модель, позволяющую обогащать и расширять пси­хотерапевтические умения и навыки; а также — ценный комплекс инструментов, с помощью которых увеличивается эффективность терапевтического вмешательства.

Сейчас мы подробно остановимся на трансформационной модели языка, поскольку это позволит нам рассмотреть понятия «поверхнос­тная структура» и «глубинная структура», постоянно используемые в процессе анализа мета-модели.

Язык, исполняя функцию системы репрезентации, располагает богатым набором выражений, представляющих возможный опыт лю­дей. Лингвисты, работающие в области трансформационной граммати­ки, пришли к выводу, что исследовать системы естественного языка, изучая этот богатый и сложный комплекс выражений непосредственно, — практически неосуществимая задача. Поэтому они предпочли изу­чать правила их построения (синтаксис). При этом они исходят из допущения, принятого в целях облегчения задачи, что правила постро­ения этого множества выражений можно исследовать независимо от содержания. Так, люди, которым русский язык достаточно знаком, стабильно проводят различие между двумя группами слов:

1. Глокая куздра штеко будланула бокра и курдячит бокренка. (Знаменитый пример Л. В. Щербы.)

2. Чернильницу на стоять стол.

Несмотря на то, что первая группа слов, мягко говоря, необычна (собственно, это чистая модель синтаксической структуры, освобож­денная от семантики), она грамматична, то есть не противоречит грамматическим требованиям русского языка и может быть названа правильной, чего нельзя сказать о второй последовательности слов, хотя о содержании ее можно догадаться.

У людей есть устойчивые интуиции по отношению к языку, на котором они разговаривают. Под устойчивыми интуициями мы имеем в виду то, что один и тот же индивид, столкнувшись с одной и той же последовательностью слов сегодня и год спустя, оценит ее с точки зрения грамматичности одинаково в том и другом случае; что справедливо и для различных людей, для которых данный язык является родным. Эта способность представляет собой классический пример человеческого поведения, подчиняющегося правилам, хотя мы того и не осознаем.

Формальная модель трансформационистов позволяет ответить, является ли конкретная группа слов предложением или нет. Эта модель представляет собой описание поведения людей, подчиняющегося опре­деленным правилам. Выяснение того, соответствует ли данное слово действительному положению вещей, осуществляется сверкой с интуициями людей, характерными для любого прирожденного носителя данного языка.

Выше описаны три способа, посредством которых достигается отличие создаваемой нами модели мира от реальности, представляемой этой моделью: генерализация, опущение и искажение. Они в полной мере применимы и к языковым репрезентациям.

Назначение трансформационной модели языка состоит в представлении паттернов, образцов, интуиции, относящихся к нашей языковой системе.

Для нас важны три общих категории интуиции, которыми распола­гают люди по отношению к собственному языку. Они описаны в трансформационной модели. Это правильность, структура составляю­щих и логико-семантические отношения.

1. Правильность. Устойчивые и непротиворечивые суждения носи­телей языка о том, является ли данная группа слов предложением или не является им. Из трех групп слов:

«У мужчин тоже есть интуиция», «У мужчин тоже есть треугольная интуиция», «Мужчины тоже иметь интуиция», —

первая является правильной, так как она передает носителям языка некоторое значение и, с их точки зрения, правильна синтаксически. Вторая неправильна в семантическом отношении, поскольку сообщает такое значение, которое ни один носитель языка не признает возмож­ным. Третья — неправильна в синтаксическом отношении, хотя мы можем приписать ей некоторое значение.

2. Структура составляющих. Устойчивые суждения носителей языка о том, какие слова могут объединяться, образуя единицу предложения данного языка. Например, в предыдущей фразе слова «устойчивые» и «суждения» объединяются в отдельную единицу, а «суждения» и «языка» — нет. Составляющие объединяются в более крупные единицы.

3. Логико-семантические отношения. Устойчивые суждения носите­лей языка о логических отношениях, находящих отражение в предло­жениях.

а) полнота. Имея дело с глаголом родного языка, носители его способны определить число и разновидность объектов, между которыми глагол устанавливает связь. Глагол «ударить» может установить связь не более чем между тремя предметами: А ударил В посредством С.

б) неоднозначность. Предложение может быть построено таким образом, что будет сообщать 2 различных значения, и неясно, какое из 'них подразумевается.

в) синонимия.

г) референтные индексы. Носители языка могут определить, выделяет слово/словосочетание какой-нибудь конкретный объект, входящий в их опыт («мой автомобиль») или идентифицирует целый класс объектов («автомобили»). Более того, они надежно судят о том, относятся ли два или более слова в предложении к одному и тому же объекту или классу объектов.

д) пресуппозиции. Основываясь на факте высказывания индиви­дом какого-то предложения, носители языка могут определить, что именно должно входить в опыт этого индивида, чтобы он имея основания для данного высказывания. Если, например, вы произнесете предложение: «Не все львы пьют кофе», видимо, в вашем опыте мира истинно то, что многие львы кофе пьют. Это утверждение и есть пресуппозиция для вашего высказывания.

Возьмем предложение «эта женщина купила новый автомобиль». Носитель языка может выделить здесь составляющие. Интуиции относительно того, что с чем объединяется внутри предложения, лингвист представляет, располагая слова, которые образуют составля­ющие, в так называемой «структуре дерева»:

эта

женщина

Согласно правилу, слова, объединенные носителями языка в одной составляющей, привязаны в «структуре дерева» к одной точке. Наше предложение в этой структуре выглядит следующим образом

эта

женщина

купила

новый

автомобиль

Все это называется ПОВЕРХНОСТНОЙ СТРУКТУРОЙ (ПС). Вторая разновидность устойчивых интуиции, которыми располага­ют носители языка, подсказывает, как должно выглядеть полное представление значения этого предложения и его логико-семантичес­ких отношений. Один из способов представления этих интуиции таков:

Это называется ГЛУБИННОЙ СТРУКТУРОЙ.

Когда люди хотят сообщить другим свою репрезентацию, свой опыт окружающего мира, они строят полную языковую репрезентацию окружающего мира, полную языковую репрезентацию собственного опыта — так называемую глубинную структуру. Начиная говорить, они совершают серию выборов (трансформаций), имеющих отношение к форме, в которой они хотели бы сообщить свой опыт. Эти выборы как правило, не осознаются.

Структуру предложений можно считать результатом последова­тельности синтаксических выборов, совершаемых при порождении предложения. Говорящий кодирует значение, строя предложение посредством выборочного применения определенных синтаксических ха­рактеристик, отобранных из органического их множества.

Наше поведение, когда мы делаем эти выборы, отличается регуляр­ностью, оно подчиняется правилам. Процесс совершения серии выбо­ров завершается появлением поверхностной структуры — предложе­ния или последовательности слов, которую мы, согласно правилам нашего языка, признаем правильной.

Поверхностную структуру можно считать репрезентацией полной глубинной структуры языка. В результате трансформации глубинная структура изменяется либо путем опущения отдельных элементов, либо путем изменения порядка слов; но семантическое значение предложения при этом не меняется. В графической форме весь процесс можно представить следующим образом:

Трансформация — это эксплицитная формулировка какой-либо разновидности паттерна или модели, распознаваемой носителями язы­ка в предложениях этого языка. Вот два предложения: «Женщина купила автомобиль» и «Автомобиль был куплен женщиной». Носители языка чувствуют, что поверхностные структуры, заключенные в них, различны, а сообщения или глубинные структуры этих предложений совпадают между собой. Процесс, посредством которого два этих предложения получены из общей для них обоих структуры, называется выводом или деривацией. Вывод — это серия трансформаций, связы­вающих глубинную и поверхностную структуру.

Трансформации перестановки — это один из двух важнейших классов трансформаций; другой класс называется трансформацией опущения. Например: а) Елена разговаривала с кем-то довольно долго; б) Елена разговаривала довольно долго. В варианте б) опущена одна из именных составляющих. Лингвисты различают два типа трансфор­маций опущения — опущение неопределенных составляющих, как в этом примере, и опущение известного.

Есть еще один способ, обусловливающий отличие поверхностных структур от репрезентации глубинной структуры — процесс НОМИНАЛИЗАЦИИ. О нем мы говорим в случае, когда в результате трансформаций то, что в репрезентации глубинной структуры представлено словом, обозначающим процесс (глаголом и др.), в поверхностной структуре становится словом, обозначающим событие — словом именем или аргументом. Сравните:

а) Сьюзен знает, что она боится своих родителей.

б) Сьюзен знает о своем страхе перед родителями.

а) Джеффри признается себе в том, что он ненавидит работу.

б) Джеффри признается себе в своей ненависти к работе. Независимо от того, реализуется ли номинализация с трансформациями опущения или без них, ее результат следующий: то, что представлено в глубинной структуре как процесс, представлено в поверхностной структуре как событие.

Трансформационная модель существенным для нас образом связана с референтными индексами. Трансформации опущения, например, весьма значимы по отношению к референтным индексам. Слова или именные составляющие не могут быть законно опущены, если в этих словах содержится референтный индекс, отсылающий к какому-либо лицу или вещи. Если в этих условиях трансформация все же происхо­дит, значение предложения изменяется. Всякий раз, когда применяется трансформация опущения, необходимо, чтобы у опускаемого элемента не было референтного индекса в репрезентации глубинной структуры — то есть, это должен быть элемент, не связанный ни с чем таким, что дано в опыте говорящего.

Каждый из нас способен безошибочно проводить различия между такими словами и словосочетаниями, как «эта страница», «Эйфелева башня», «мой брат», «сегодняшний день» — они обладают референтными индексами и такими словами, как «кто-то», «нечто», «где бы то ни было», «все люди» и пр., у которых референтных индексов нет/ В первом множестве слов и словосочетаний идентифицируются конкретные части модели опыта, принадлежащей говорящему, а во втором множестве этого не происходит. Посредством группы слов и словосочетаний без референтных индексов в системах естественного языка и осуществляется процесс генерализации.

МЕТА-МОДЕЛЬ. ИСКЛЮЧЕНИЕ

Гриндер и Бэндлер подчеркивают, что в «Структуре магии» описана не новая школа психотерапии. Скорее, там предлагается конкретньй комплекс инструментов, представляющих собой четкое описание того, что в какой-то степени уже присутствует в различных формах психотерапии. Уникальными аспектами мета-модели являются следующие: во-первых, она основывается на интуициях, которые уже характерны для любого говорящего на родном языке; во вторых, это эксплицитная модель в том смысле, что ее можно изучить.

Уже отмечалось, что в значительной степени она была подсказана формальной моделью, разработанной в трансформационной грамматике. Однако трансформационная модель должна была ответить на некоторые вопросы, не связанные непосредственно со способами изменения людей, в силу чего не все ее элементы одинаково полезны для разработки мета-модели, предназначенной для психотерапии. Гриндер и Бэндлер переработали ее, заимствовав необходимые элемен­ты и организовав их в систему, соответствующую целям психотерапии.

Мета-модель создана для того, чтобы научить слушающего обра­щать внимание на формы коммуникации говорящего. Содержание может бесконечно варьироваться, но форма подачи информации дает слушающему возможность максимального понимания в любой специфической коммуникации.

Полезно изучать мета-модель по трем естественно отличаемым категориям:

— сбор информации до полного описания, — ограничения модели говорящего,

— логико-семантически ошибочные формы.

Таким способом вы правильно организуете мета-модель и сумеете интегрировать ее в сознательные и бессознательные процессы.

1. Сбор информации относится к получению, посредством подходя­щих вопросов и реакций, точного и полного описания представляемого содержания. Этот процесс также связывает язык говорящего с его переживаниями. В этой категории 4 подгруппы:

а) исключения;

б) отсутствие референтных индексов (указаний, к чему /кому относится сказанное);

в) неспецифицированные глаголы;.

г) номинализация.

а) Исключения: отсутствующие части модели.

В большинстве известных вариантов психотерапии между пациен­том и психотерапевтом имеет место, как правило, серия вербальных взаимодействий. Одна из характеристик психотерапевтического сеанса заключается в том, что психотерапевт стремится определить, зачем конкретно клиент пришел к нему, и понять, что именно клиент хочет изменить. Другими словами: терапевт стремится понять, какая у клиента модель мира. Сообщая о своей модели мира, клиенты осущес­твляют это посредством поверхностных структур. Сама поверхностная структура представляет собой репрезентацию полной языковой репре­зентации, из которой она выведена, — глубинной структуры. В случае, когда имел место языковый процесс исключения, психотерапевт чув­ствует, что в поверхностной структуре недостает некоторых элементов.

Эти элементы могут отсутствовать и в описываемой клиентом модели мира. Если в модели опыта клиента отсутствуют части этого опыта, значит, модель обеднена, что предполагает ограниченный выбор воз­можных способов поведения. По мере восстановления отсутствующих частей начинается процесс изменения.

На первом этапе психотерапевт должен суметь определить, являет­ся ли поверхностная структура (ПС) клиента полной репрезентацией глубинной структуры (ГС). На этом этапе терапевт, стремясь выявить отсутствующие части, может основываться либо на хорошо развитом в результате предыдущего опыта чувстве интуиции, либо на эксплицит­ной мета-модели. Клиент говорит: «Я боюсь.» Психотерапевт сверяется с собственной интуицией и определяет, является ли ПС клиента полной. Один из способов заключается в том, чтобы спросить себя: нельзя ли придумать другое правильное предложение, в котором бы для обозначения процесса «бояться» применялось бы то же слово, но с большим числом именных аргументов, чем в ПС клиента? Если вы сумели найти такую ПС, значит, ПС клиента не полная.

Теперь терапевт стоит перед необходимостью выбрать один из трех возможных ходов. Он может согласиться с обедненной моделью, может спросить клиента об отсутствующей части или догадаться о том, что именно отсутствует. Первый выбор плох тем, что процесс психотерапии становится в этом случае медленным и утомительным, поскольку вся ответственность за восстановление отсутствующих частей полностью возлагается на клиента, хотя именно в этом процессе ему больше всего нужна помощь со стороны психотерапевта. Мы не утверждаем, что изменение в этом случае невозможно, но на него уйдет гораздо больше времени, чем необходимо.

Выбирая второе, терапевт ставит вопрос таким образом, чтобы восстановить опущенную в языковом процессе часть. Техника восста­новления полной языковой репрезентации срабатывает, причем ее можно усвоить, так как существуют явные и четкие репрезентации — ГС, с которой можно сравнивать ПС. Эта техника, главным образом, заключается в сравнении репрезентации с полной моделью, из которой она была выведена.

Клиент: «Я боюсь.»

Врач: «Чего?» ( «Чего или кого вы боитесь?»)

Здесь клиент либо сообщит психотерапевту материал, присутству­ющий в его модели и исключенный в ходе языкового процесса, и тогда врач получит более полное представление о модели клиента; либо станет ясно, что отсутствующая в вербальном выражении часть отсут­ствует также и в его модели. Приступая к работе по восстановлению, клиенты начинают участвовать в процессе самопознания и изменения, постоянно вовлекаясь в этот процесс расширения самих себя путем расширения собственной модели мира.

Мы не имеем ничего против и третьего выбора, хотя существует опасность, что та или иная форма интерпретации или догадки терапевта окажется неточной. На этот случай в мета-модели предусмотрена определенная мера предосторожности. Проверяя интуитивную догадку врача, клиент порождает предложение, в которое включен этот матери­ал, и проверяет с помощью интуиции, подходит ли ему предложенная интерпретация, является ли она точной репрезентацией его модели мира. Например, интуиция настойчиво подсказывает терапевту, что клиент боится отца. Это может основываться на уже имеющемся опыте или на узнавании какой-либо конкретной позы, движения, замеченного у клиента, когда речь шла о его отце или чем-то его касающемся. В этом случае обмен репликами может происходить следующим образом:

К.: Я боюсь.

В.: Попробуйте, пожалуйста, повторить за мной и посмотрите подходит ли это вам: «Мой отец вызывает во мне страх.»

Терапевт просит клиента произнести ПС, заключающую в себе его догадку или интерпретацию и посмотреть, вписывается ли она в полную языковую репрезентацию клиента, его ГС. Если эта новая ПС вписы­вается в модель клиента, последний обычно испытывает определенное ощущение конгруэнтности или узнавания. Если этого не происходит, в распоряжении психотерапевта имеются техники, предусмотренные мета-моделью и предназначенные для восстановления.

Задачу психотерапевта можно рассматривать как восстановление ГС клиента. Исключение обычно связано с областями невозможного, в которых клиент буквально не способен иметь никаких других выборов, кроме отрицательных, вызывающих страдания. Это область, в которой восприятие клиентом своих возможностей так или иначе ограничено, и он чувствует себя стесненным, скованным и бессильным.

Опущения частей опыта в модели клиента могут показаться психо­терапевту настолько очевидными, что он может начать давать ему советы, с помощью каких других способов можно было бы справиться с трудностями. Скорее всего, мы согласились бы с большей частью советов психотерапевта, однако, как показывает практический опыт психотерапии, советы, попадающие в «пробелы» модели, оказываются довольно неэффективными. Исключения обедняют модель клиента, причем непредставленными в ней оказываются именно те части возмож­ного опыта, которые психотерапевт подсказывает или советует своему клиенту. В подобных ситуациях последний либо оказывает сопротив­ление словам терапевта, либо не слышит предлагаемых выборов, потому что в его модели их нет. Поэтому мы рекомендуем воздержаться от советов, пока модель клиента не станет достаточно богатой.

Когда человек приближается к границам своей модели, вы нередко можете услышать высказывание типа: «Я не могу (не способен) верить людям.» Но вы понимаете, что мир достаточно богат, чтобы позволить клиенту испытывать доверие к другим людям, и мешает ему в этом собственная модель. Вопрос сводится к следующему: как получилось, что одни люди могут доверять другим, а он не может? Обращаясь к нему с просьбой объяснить, какая особенность его модели мира не позволяет ему верить людям, мы получаем ответ. Иначе говоря, мы спрашиваем его: «Что мешает вам верить людям?» или «Что случилось бы, если бы вы верили людям?» При полном ответе на этот вопрос часть пропущенного материала восстанавливается. Клиент произносит в ответ какую-то ПС. Психотерапевт имеет в своем распоряжении инструменты, позволяющие ему оценивать эти вербальные ответы процессы, посредством которых осуществляется восстановление ГС или фокусировка недостаточно ясных и четких частей образа.

Другие примеры:

— Я не понимаю.

Реакция: — Чего вы не понимаете?

— Я не люблю его (он мне не нравится). Реакция: — Что в нем не нравится вам?

— Он — самый лучший.

Реакция: — Он самый лучший в чем?

— Он лучше всех слушает.

Реакция: — Он слушает лучше всех — среди кого?

В случаях исключения вопрос «Что именно?» вызовет информа­цию, касающуюся репрезентативной системы, используемой клиентом:

— Я не понимаю.

Реакция: — Как именно вы не понимаете?

— Ну, мне это не ясно... (Визуально.)

В качестве полезного упражнения предлагаем мысленно развить (попросту говоря, экстраполировать) такую занятную ситуацию. Пред­ставьте себе, что любимый пример Бэндлера-Гриндера «Я боюсь» разворачивается лично перед вами. Клиент, не давший себе труда ознакомиться с мета-моделью, вместо ожидаемого вами ответа на вопрос «Чего/кого вы боитесь?» — «Я боюсь X» (мышей, собак, людей, экономического кризиса, конца света, программы «Новости» ), неразборчиво сообщает нечто вроде: «Ну-у... трудно так сразу сказать... вообще-то я точно не знаю...» Ваши действия ?

Готово? А теперь взгляните, нет ли здесь вашего варианта:

1. У вас конец рабочего дня, вам попадается под руку какой-нибудь весомый предмет — скажем, история болезни — и... Этого делать не следует, поскольку ему не поможет, а вам тем более повредит.

2. — Не знаете? А какого черта вы тогда тут делаете?

3. — Отлично! Если вы не знаете, чего боитесь, то вы боитесь либо всего, либо ничего, что в принципе равнозначно. В первом случае мы будем лечить вас от мании преследования, во втором — от мании величия. Как давно я ждал такого случая!

Слабонервный клиент падает в обморок, более стойкий убегает прочь со сдержанным криком ужаса.

Вы не восприняли вышеизложенное как руководство к действию? Замечательно. А как поступить? Надеемся, что вы ответите на этот вопрос самостоятельно.

Вы еще не забыли, о чем шла речь? Мы рассматриваем три категории мета-модели. В первой из них четыре подгруппы, с одной мы уже закончили. Она называлась ИСКЛЮЧЕНИЕ. Сейчас мы рассмот­рим следующую подгруппу — отсутствие референтных индексов.

ОТСУТСТВИЕ РЕФЕРЕНТНЫХ ИНДЕКСОВ

По мере выявления отсутствующих деталей ГС кли­ента модель опыта последнего может становиться полнее, оставаясь в то же время нечеткой. Клиент заявляет: «Я боюсь.» Терапевт: «Чего?» (не в смысле «Чего это вы говорите?») Клиент: «Людей.» Здесь терапевт, опять-таки, либо располагает богатым множеством интуиции о том, что делать дальше, либо может воспользоваться мета-моделью.

Успешность психотерапевтического вмешательства существенно зависит от способностей терапевта определять, связаны ли ПС клиента с его опытом. Один из четких способов определения этого состоит в том, что психотерапевт выявляет в ПС клиента слова и словосочетания без референтных индексов. Мы предлагаем следующее: 1. Выслушайте ПС и выделите в ней непроцессуальное слово. 2. Относительно каждого из этих слов попытайтесь ответить на вопрос: выделяет ли оно в мире какого-либо конкретного человека или конкретную вещь? Если ответ отрицательный, вы имеете дело с генерализацией в модели клиента.

Здесь есть выбор: согласиться с нечеткой моделью; задать вопрос, для ответа на который клиенту понадобится сделать модель яснее; догадаться самому, что получится, если сделать модель более четкой. Тот или иной выбор психотерапевта в данном случае ведет к тем же следствиям, что и в случае, когда он пытается восстановить отсутству­ющие элементы. Если терапевт предпочитает спросить о недостающем референтном индексе, он просто уточняет: «Кто конкретно вызывает в вас страх?» С другой стороны, если терапевт интуитивно понимает, что именно является референтом именного словосочетания без референтно­го индекса, он может предпочесть высказать собственную догадку о том, кто именно вызывает страх в его клиенте, применяя меры предосторожности, описанные выше.

Далее, терапевт может поставить под вопрос именные аргументы, у которых отсутствует референтный индекс. Слово «люди», которых боится клиент, не выделяет в его модели ни конкретного индивида, ни конкретной группы индивидов. Клиент может сообщить терапевту референтный индекс, отсутствующий у него в вербальном выражении, но имеющийся в модели. В результате терапевт начнет более четко понимать модель клиента. Если эта часть модели оказывается к тому же недостаточно четкой, вопрос терапевта дает возможность клиенту начать прояснять для себя собственную модель и тем самым активно вовлекаться в процесс изменения. Отметим, что клиент может дать целый ряд ответов, вроде «Люди, которые ненавидят меня», «Люди, которых я всегда считал своими друзьями», «Те, кого я знаю», «Некоторые из моих родственников», — ни в одном из которых нет референтных индексов. Это все интенсиональные, а не экстенсиональ­ные описания опыта данного индивида. Они описывают генерализа­ции, по-прежнему не связанные с конкретным опытом клиента. Про­должая работу с этими формулировками, психотерапевт обращается к клиенту с вопросом: «Кто конкретно?» до тех пор, пока тот не произнесет вербального выражения с предъявленным референтным индексом. Цель — получить доступ к полной ГС, содержащей слова и словосочетания с референтными индексами. В связи с этим основное требование к клиенту — восстановить связь своих генерализаций с опытом, от которого они произведены. После этого вы можете задать себе вопрос: «Является ли полученный образ модели ясным и четким?»

Часто клиент высказывает генерализации, включенные в его модель в виде обобщений, относящихся к другому человеку. «Мой муж всегда препирается со мной», «Мой муж никогда не улыбается мне». Это ПС. Использованные в них предикаты описывают процессы, происходящие между двумя людьми. В данном случае лишь один из участников отношения описан в качестве носителя активной роли. Имея дело с ПС этого типа, психотерапевт может спросить, каким образом участвует в данном процессе лицо, описываемое в качестве пассивного. Есть один конкретный и часто очень эффективный способ получения этой инфор­мации. Он состоит в сдвиге референтных индексов, содержащихся в генерализации клиента. Осуществляя сдвиги, психотерапевт создает новую ПС, в основе которой лежит исходная ПС клиента. Например:

«Мой муж всегда препирается со мной» — «Я всегда препираюсь со своим мужем.» «Мой муж никогда не улыбается мне» — «Я никогда не улыбаюсь своему мужу».

Произведя сдвиг референтных индексов, психотерапевт может обратиться к клиенту с вопросом, направленным на подтверждение или опровержение новой ПС: «Вы всегда препираетесь со своим мужем?» или «А вы когда-нибудь улыбаетесь своему мужу?»

Здесь имеется еще одно языковое различение, которое может оказаться полезным для психотерапевта: предикаты, описывающие процессы или отношения между людьми, принадлежат к двум различ­ным логическим типам: а) симметричные предикаты, которые, если они верны, с необходимостью предполагают, что и обратное утверждение верно. Предикат «препираться» относится к этому типу. Если вы препираетесь со мной, это неизбежно значит, что я препираюсь с вами. Применяя в анализе ПС технику сдвига референтного индекса, тера­певт знает, что в результате появится генерализация, неизбежно вытекающая из исходной ПС. Эта техника помогает клиенту восстано­вить связь своей репрезентации с опытом; б) несимметричные предика­ты: описывающие отношение так, что обратное отношение не обязатель­но истинно. Если ПС «Мой муж никогда не улыбается мне» верна, то обратная ПС со сдвинутым референтным индексом «Я никогда не улыбаюсь своему мужу» может быть верной, но может и не быть. Хотя логической необходимости в том, чтобы обратная ПС была верна, не имеется, опыт свидетельствует о том, что в психологическом плане такая структура, как правило, соответствует действительному положе­нию дел. То есть зачастую, когда клиент высказывает какую-то генерализацию о другом человеке (особенно если отношение важно для клиента), эта генерализация относится и к нему самому. По традиции это явление в некоторых формах психотерапии называют проекцией. Независимо от того, окажется ли обратное утверждение верным, уже само обращение к клиенту с просьбой подтвердить или опровергнуть его позволяет психотерапевту начать восстанавливать отсутствующий ма­териал и помочь клиенту в восстановлении связи собственной репрезен­тации с имеющимся у него опытом.

НЕСПЕЦИФИЧЕСКИЕ ГЛАГОЛЫ

Еще одна форма генерализации — это глаголы с недостаточно конкретным значением. Например, в ПС: «моя мать обижает меня», «моя сестра пнула меня», «моя подруга коснулась губами моей щеки» — представленный образ с каждым предложением становится все более конкретным и ясным. Так, в первом примере мать могла нанести обиду как физическими средствами, так и «психологи­ческими»: это совершенно не конкретизировано. Во втором предложе­нии конкретизировано не все. В третьем примере образ становится более конкретным — указано, каким образом подруга прикоснулась к говорящему, указано место, где произошел контакт. Заметим, однако, что длительность контакта, резким он был или, напротив, мягким, не конкретизировано. Каждый известный нам глагол в какой-то степени недостаточно конкретен. Четкость и конкретность образа, показанного данным глаголом, детерминирована двумя факторами: 1. Значением самого глагола. Например, глагол «целовать» более конкретен, чем глагол «касаться». Слово «целовать» обозначает определенную форму касания. 2. Объемом информации, содержащейся в остальной части предложения. Например, словосочетание «обидел отказом» более конкретно, чем один глагол «обидеть».

Так как в определенной мере недостаточно конкретен каждый глагол, рекомендуем вам пользоваться следующей процедурой:

Этап 1: выслушайте ПС клиента, обращая внимание на процессу­альные слова и глаголы.

Этап 2: подумайте, является ли образ, представленный глаголом в данном предложении, достаточно ясным, чтобы позволить вам визуализировать действительную последовательность описываемых собы­тий.

Если психотерапевт обнаруживает, что образ недостаточно ясен, он должен попросить клиента описать ситуацию с помощью более конкрет­ных глаголов. Для этого можно задать вопрос «Как именно?»

Например, услышав ПС «Сьюзен обидела меня»: — «Как именно обидела вас Сьюзен?»

А теперь по отношению к каждому предложению сформулируйте ответ, который бы прояснил образ описываемого действия:

а) Мои дети вынуждают меня наказывать их.

б) Шэрон все время требует от меня внимания.

в) Я всегда показываю Джейн, что люблю ее.

г) Мой муж всегда игнорирует меня.

д) Мои родные стремятся вывести меня из себя.

НОМИНАЛИЗАЦИЯ

Один из способов приобретения скованности у людей заключается в том, что непрекращающийся процесс превращается в событие. События представляют собой нечто, происходившее в какое-то время и завершенное. После того, как оно произошло, его результаты зафиксированы, и ничего нельзя сделать, чтобы изменить их. Такой способ репрезентации своего опыта обедняет в том смысле, что клиенты, представляя непрерывные процессы в форме события, утрачивают над ними контроль.

Номинализация происходит, когда вы берете процесс и описываете его так, будто это событие или вещь. Таким образом вы напрочь запутываете себя и окружающих — если только вы не помните, что это не опыт, а представление. Это можно использовать полезным образом. Если так случилось, что вы — правительство, то вы можете говорить о номинализациях типа «национальная безопасность», и люди начнут волноваться по поводу ваших слов. «Наш президент, — заметил когда-то по этому поводу один из авторов НЛП, — только что съездил в Египет, заменил слово «обязательно» на слово «желательно» — и вот мы снова дружим с Египтом. Такова магия слов».

Языковый процесс номинализации представляет собой трансфор­мационный процесс, посредством которого процессуальное слово или глагол глубинной структуры предстает в поверхностной структуре в виде событийного слова или имени. Способность психотерапевта изменить искаженные части модели мира клиента, связанные с тем, что процессы репрезентированы как события, предполагает у него способ­ность распознавать номинализации, присутствующие в ПС.

Задача психотерапевта в том, чтобы клиент увидел: то, что в его модели репрезентировано как замкнутое законченное событие, пред­ставляет собой на самом деле непрерывный процесс, на который он может влиять. Это можно сделать различными способами. Когда клиент заявляет, что он не удовлетворен своим решением, терапевт спрашивает, что мешает ему пересмотреть собственное решение. Кли­ент отвечает, терапевт же продолжает задавать вопросы в соответствии с мета-моделью. Усилия психотерапевта направлены на то, чтобы восстановить связь данного события с непрерывным процессом.

Еще один возможный прием состоит в следующем: «Вы приняли решение и уже не можете представить себе ничего, что могло бы изменить его.» В этом случае клиент реагирует какой-нибудь ПС, которую терапевт наряду с мета-моделью может использовать в качестве руководства для своего следующего шага, вызывающего в клиенте изменения.

Вследствие системного применения этих двух приемов:

— происходит восстановление частей, изъятых из ГС,

— обратное превращение номинализации в процессуальные слова, из которых они были получены, в ГС, приводит к выявлению языковой ГС, из которой выведены первоначальные вербальные выражения клиента. Этот процесс активно включает его в восстановление отсут­ствующих частей, способствуя изменению. То, что клиент считал завершенным событием, находящимся вне его контроля, становится для него продолжающимся процессом, который можно изменить.

Первый этап на пути превращений номинализации заключается в том, чтобы распознать их. Владея языком, с которым они работают как с родным, психотерапевты могут основываться на своих интуициях, устанавливая с их помощью, какие именно элементы ПС являются действительно номинализациями. Например, в ПС «Я сожалею о своем решении вернуться домой» событийное слово или имя «решение» — это номинализация. Это значит, что в репрезентации ГС присутствовало процессуальное слово или глагол, в данном случае глагол «решать»: «Я сожалею, что решил вернуться домой.»

Те, кто любит визуализировать, могут мысленно представить себе ручную тележку. Положите в нее стул, посадите кошку или вашего приятеля. А теперь попробуйте положить туда неудачу, добродетель, проекцию или смущение. Как видите, номинализация  это не люди и не вещи, которые можно было бы туда поместить. Другой способ. Проверьте, можно ли соединить данное еловое такими определениями:

постоянный, непрерывный, продолжающийся. «Непрерывный страх», «постоянная проблема», «продолжающееся отчуждение» выглядят вполне уместно. С другой стороны, что такое «продолжающийся слон» или «непрекращающийся терапевт»?

Итак, этап 1: выслушайте ПС клиента.

Этап 2: применительно к каждому из элементов ПС, не являющихся процессуальным словом или глаголом, ответьте на вопрос: не описы­вает ли это слово какое-нибудь событие, которое на самом деле является процессом, происходящим в мире; ответьте также на вопрос: нет ли какого глагола, который бы своим звучанием или написанием напомнил бы это слово и был бы одновременно близок к нему по значению.

Этап 3: Убедитесь, что событийное слово естественно вписывается в сочетание с вышеуказанными словами типа «непрерывный, внезап­ный, длящийся».

В предложении: «Их умение понять собственных детей не нашло признания» — две номинализации, оба событийных слова «умение» и «признание», производные от глаголов ГС. Напротив, в ПС «Я бросился наперерез автомобилю» номинализации нет.

Понятно, что встретившись с номинализациями, мы располагаем целым рядом возможностей, выборов. Мы можем прямо поставить номинализацию под вопрос. Пусть, к примеру, мы имеем дело с ПС' «Меня беспокоит мое решение вернуться домой.» В этом случае мы можем прямо усомниться в том, что «решение» является необратимым, фиксированным и законченным событием, над которым клиент уже не властен; мы спрашиваем его: «Можете ли вы представить себе, что каким-то образом изменили решение?», или «Что мешает вам изменить собственное решение?», или «Что случилось бы, если бы вы передума­ли и решили не возвращаться домой?»

В каждом из этих случаев вопросы психотерапевта вынуждают клиента дать ответ, связанный с принятием на себя определенной ответственности за процесс принятия решений. В любом случае они помогают ему восстановить связь между собственной языковой мо­делью мира и не прекращающимися в этом мире процессами.

Номинализации сложны как в психотерапевтическом, так и в лингвистическом отношениях. Опыт свидетельствует, что они редко встречаются сами по себе. Чаще мы отличаем их в языковых формах, для которых характерны нарушения одного или нескольких условий психотерапевтической правильности. Например, ПС «Решение вер­нуться домой беспокоит меня» содержит номинализацию и исключение. Вопрос, который одновременно возвращает номинализацию в процес­суальную форму и восстанавливает исключенный материал, звучит так: «Кто решает вернуться домой?»

Обратитесь к упражнениям в конце главы. Гриндер и Бэндлер отмечают, что примерные вопросы, предлагаемые ими, слишком насыщены, потому в собственной практике они рекомендуют вам пользоваться несколькими последовательно сформулированными во­просами, каждый из которых касается какой-нибудь одной части

УНИВЕРСАЛЬНЫЕ КВАНТИФИКАТОРЫ

Следующая категория различений относится к огра­ничениям модели говорящего. Две ее подгруппы таковы: а) универ­сальные квантификаторы (кванторы общности) и б) модальные опера­торы, прежде всего оператор необходимости.

Об универсальных квантификаторах мы упоминали в категориях Сэйтир, обсуждая блеймирование. Это слова, содержащие квантор общности: все, всегда, всякий, каждый, любой, никогда, нигде и т.д. Кванторы общности и словосочетания с ними не имеют референтных индексов. По отношению к ним применяется следующая техника. Например, ПС: «Никто совершенно не обращает внимания на то, что я говорю.» Реакция: «Утверждаете ли вы, что НИКТО НИКОГДА не обращает внимания на то, что вы говорите?» Суть приема состоит в том, что вы подчеркиваете генерализацию (описываемую клиентом с по­мощью квантора общности) путем преувеличения, достигаемого как тоном голоса, так и с помощью добавления к исходной ПС дополнитель­ных универсальных кванторов. Так осуществляется идентификация и подчеркивание генерализации, содержащейся в модели клиента.

Идентифицировав генерализацию, психотерапевт может работать с ней различными способами.

а) Как уже говорилось, генерализацию можно поставить под вопрос путем подчеркивания универсальной применяемости утверждения, содержащегося в ПС; это можно сделать, введя туда кванторы общнос­ти. После чего терапевт просит клиента сопоставить полученные генерализации, четко выраженные в ПС, со своим опытом. Пусть, скажем, клиент говорит: «Никому нельзя верить.» Реакция; «Значит ли это, что никто не может и не должен верить никому и ни при каких обстоятельствах?» Цель вопроса — сомнение, сформулированное психотерапевтом по отношению к генерализации клиента.

б) Так как цель работы с генерализациями состоит в том, чтобы воссоединить репрезентацию клиента с его опытом, то можно прямо усомниться в верности обобщения, задав вопрос клиенту: не случалось ли в его жизни ситуации, противоречившей его же собственной генерализации? «А вам случалось верить кому-нибудь?» или «А у вас были ситуации, когда вы кому-либо поверили?» При этом терапевт переходит от отсутствия референтного индекса («никому нельзя верить») к языковым формам, где он есть, например, «вам».

в) Спросите у клиента, не может ли он себе ПРЕДСТАВИТЬ такой опыт, который противоречил бы его же генерализации. Если он сумел путем воспоминания или фантазирования представить себе такую ситуацию, психотерапевт может помочь ему снять ограничение данной части модели, спросив у него, какая разница существует между его опытом и тем, что он придумал в своем воображении; или — что же мешает ему делать воображение реальным.

Отметим, что одна из наиболее эффективных техник состоит в том, чтобы установить связь между клиентом и его непосредственным опытом в развивающемся процессе психотерапии. Терапевт может спросить: «Верите ли вы мне в данный момент и в данной ситуации?» Если клиент отвечает утвердительно, он вступает в противоречие со своей собственной генерализацией. Если он отвечает отрицательно, у терапевта остаются все прочие варианты, например, он может спросить, что именно мешает клиенту поверить ему в данной ситуации.

г) Если клиент не может придумать опыт, который бы противоречил его генерализации, психотерапевт может обратиться к собственной модели и отыскать в ней такой случай. Сумев отыскать какое-либо собственное переживание, настолько распространенное, что клиент, возможно, также располагает подобным опытом, терапевт может его спросить, не противоречит ли этот опыт его генерализации. Клиент: «Никому нельзя верить.» Терапевт: «Ходили вы когда-нибудь к дантисту (ездили на автобусе, летали на самолете и т.п.)? Верили ли вы тогда врачу, водителю, летчику?»

Если клиент согласился, что у него есть опыт, противоречащий данной генерализации, то он воссоединил свою репрезентацию с опытом, и психотерапевт может исследовать различия, существующие между опытом и его репрезентацией, вместе с клиентом.

МОДАЛЬНЫЕ ОПЕРАТОРЫ

Одна из главных точек, на которой застревают коммуникаторы — это лингвистическая структура, называемая «мо­дальный оператор». Клиент говорит: «Я не могу снова говорить об этом сегодня. В данной конкретной группе это невозможно. И я не думаю, что вы способны это понять.» Если вы слушаете содержание — вы уничтожены. Возможно, вы скажете: «Что случилось?»

Паттерн состоит в том, что клиент говорит: «Я не могу X» или «Я не должен X.» Когда кто-то говорит: «Я не должен злиться» — если вы гештальт-терапевт, вы отвечаете: «Скажите «Я не буду злиться». Фриц Перлс был немец и, может быть, в немецком языке между этими словами есть разница. Но в английском между ними нет никакой разницы. «Не буду, не могу, не должен» — в английском одно и то же Неважно, не будете вы, не должны или не можете — все равно вы НЕ ДЕЛАЕТЕ. Итак, человек говорит: «Я не буду злиться.»

Если вы спросите «Почему бы нет?», он станет перечислять вам причины — и это прекрасный способ застрять. Если вы его спросите: «Что случится, если вы разозлитесь?» или «Что вас останавливает?» — вы пойдете в каком-то другом, более полезном направлении.

В ПС часто находят отражение правила или обобщения, вырабо­танные клиентами в их моделях. Например: «Я должен (следует, необходимо) считаться с чувствами других людей.» Эти ПС прямо подталкивают к вопросу: «А если нет, то что?» Другими словами, в качестве психотерапевтов, стремящихся к ясному пониманию модели клиента, мы хотим знать, какие следствия для клиента вытекают из неудачи в том, что, согласно его ПС, сделать необходимо. ПС данного класса обладают следующей логической структурой:

необходимо, чтобы S, иначе P,

где S — то, что необходимо согласно ПС клиента, а P — то, что случится, если S не будет выполнено в следствие неспособности (неуда­чи, неумения) сделать P.

Терапевт может спросить: «А иначе случится что?» или более развернуто: «Чтобы случилось, если бы вы не смогли...», где вместо многоточия вы подставляете подходящую часть первоначальной ПС. «Что бы произошло, не сумей вы считаться с чувствами других людей?»

Эти ПС можно отличить по наличию так называемых модальных операторов необходимости. Это слова, указывающие на отсутствие выбора: мне следует, я должен, я не могу, это необходимо. Работа с этими модальными операторами выводит человека за пределы того, что было для него принятым.

Имеется еще одно множество слов-подсказок, которые называются в логике модальными операторами возможности. Эти операторы также указывают на правило или обобщение в модели клиента. Например:

Невозможно любить одновременно больше чем одного человека.

Никто не может ...............

Никто не способен ...............

Нельзя ..............

Мы хотим, услышав ПС данного класса, спросить клиента, что обусловливает, согласно его ПС, невозможность того или иного. Общую логическую форму этих ПС можно представить так:

Y препятствует возможности X, где Х — то, что является невозмож­ным, согласно ПС клиента, а Y — это недостающий материал.

Конкретно, обращаясь к вышеприведенному примеру, психотера­певт может спросить:

— Что делает невозможным для вас одновременную любовь более чем к одному человеку?

— Что не позволяет вам любить больше чем одного человека?

— Что останавливает вас перед тем, чтобы полюбить одновременно более чем одного человека?

Слова: невозможно, никому не позволено, я/никто не может, не способен — встречающиеся в ПС, указывают нам правила и обобще­ния, соответствующие границам модели мира клиента. Эти границы часто ощущаются им как ограниченность выбора или наличие неудов­летворительного выбора альтернатив. Трудно переоценить значимость выявления и восстановления опущений такого масштаба, так как они прямо касаются частей модели мира клиента, в которых существует ограниченность выбора реальных возможностей. В поэтапном описании:

Этап 1. Выслушайте клиента, исследуйте ПС на наличие выше­указанных слов и словосочетаний.

Этап 2.

а) В случае модальных операторов необходимости задайте вопрос о следствии или результате, который бы имел место, не сумей клиент сделать то, что согласно его ПС сделать необходимо;

б) В случае модальных операторов возможности обратитесь с вопросом, ответ на который связан с восстановлением опущенного материала, объясняющего, почему невозможно то, что заявлено невоз­можным в ПС клиента.

ПРИЧИНА И СЛЕДСТВИЕ. СЕМАНТИЧЕСКИ ОШИБОЧНЫЕ ФОРМУЛИРОВКИ

Один из способов, посредством которых люди иска­жают свои модели мира и причиняют себе страдания и боль, состоит в том, что ответственность за собственные вполне подконтрольные им поступки и действия они приписывают внешним факторам. Лингвисты выявили ряд семантически неправильных выражений. Мы обобщили представление о семантической неправильности таким образом, чтобы охватить им предложения типа «Мой муж ужасно злит меня.» Психо­терапевт может показать, что это предложение имеет форму: «Один человек заставляет другого человека испытывать некоторые чувства.»

Если первый человек, тот, кто воздействует, отличается от второго, испытывающего злость, — это значит, что предложение семантически неправильно и принять его нельзя. Семантическая неправильность предложений такого типа заключается в том, что ни один человек не может в буквальном смысле создать в другом человеке какого-либо чувства. Следовательно, мы отвергаем предложения такой формы. На самом деле они описывают ситуации, в которых один человек соверша­ет какое-либо действие или поступок, а другой реагирует, испытывая те или иные чувства. Суть сказанного в том, что хотя эти события происходят одно за другим, между поступком одного человека и реакцией другого никакой необходимой связи не существует. Следовательно, предложениями подобного типа описывается модель, в которой ответственность за свои эмоции клиент возлагает на людей или силы, находящиеся вне его контроля. Сам поступок не причиняет эмоций, эмоция представляет собой скорее реакцию, порожденную моделью, где клиент не берет на себя ответственность за переживание, которое он сам мог бы контролировать.

Задача психотерапевта в подобной ситуации состоит в том, чтобы так или иначе изменить модель с целью помочь своим клиентам взять ответственность за свои реакции на самого себя. Осуществить это можно различными способами. Терапевт может спросить женщину злится ли она во всех случаях, когда муж делает то, что он делает. Здесь терапевт располагает несколькими выборами. Если, например, клиентка утверждает, что она злится всегда, когда муж делает это, можно продолжить, спросив ее, каким конкретно образом он ее злит. Если же, напротив, клиентка признает, что иногда муж делает нечто, а она при этом не злится, терапевт может попросить ее попытаться определить, чем отличаются те случаи, когда поведение мужа не вызывает обычного автоматического следствия.

Цель узнавания семантически неправильных предложений состоит в том, чтобы понять клиента, выявить части модели, так или иначе искаженные и обедняющие его опыт. Обычно эти искажения принима­ют форму, ограничивающую число выборов клиента, что снижает его способность к действию. Мы выявили ряд часто встречающихся классов семантической неправильности, с которыми мы обычно стал­киваемся в практике психотерапии. Ниже мы описываем языковую структуру каждого из классов семантической неправильности.

Три класса семантически ошибочных форм таковы:

а) причина и следствие.

б) чтение мыслей.

в) потеря субъекта (перформатива).

ПРИЧИНА И СЛЕДСТВИЕ.

Этот класс семантически неправильных ПС связан с убеждением со стороны говорящего в том, что какой-либо человек (или комплекс обстоятельств) может совершить какое-нибудь действие, которое необ­ходимым образом принудит другого человека испытать какое-либо чувство или внутреннее состояние. Обычно о человеке, испытывающем это чувство или внутреннее состояние, говорится так, будто у него не было возможности реагировать иначе. Например, клиент говорит «Моя жена сердит меня.» Заметим, что данная ПС дает неясный образ, в котором один человек (моя жена) совершает какое-то действие (неконкретное), которое необходимым образом принуждает другого человека (меня) испытывать определенные чувства (гнев, сердиться).

Неправильные ПС, относящиеся к данному классу, можно устано­вить по одной из двух форм общего вида:

Х глагол Y глагол существительное или прилагательное (принуждать) (чувствовать, (какое-либо чувство или внутреннее испытывать) состояние),

где Х и Y — это имена, обладающие разными референтными индексами, т.е. отсылающие к разным людям.

Другая часто встречающаяся форма общего вида лежит в основе например, такой ПС: «Ваш смех отвлекает меня.» Общая форма Х глагол глагол V

(принуждать).

где Х и У имена, обладающие разными референтными индексами.

Применяя к вышеприведенному примеру общую форму, имеем:

Ваш смех  отвлекает меня

(то, что вы смеетесь), Х глагол глагол Y, (принуждать).

Теперь мы представив вам ряд ПС, причем все они семантичеси неправильные, как это описано выше. Они помогут вам в развитии вашей интуиции по узнаванию конкретных проявлений данного типа семантических неправильностей.

Она вынуждает меня быть ревнивым.

Вы всегда заставляете меня чувствовать себя счастливой.

Из-за него я расстроился.

Она причиняет мне много страданий.

То, что они пишут на стенах, беспокоит меня.

Их плач раздражает меня.

Важное значение имеет слово-подсказа «но». Оно помогает выявить то, что, по мнению клиента, обусловливает невозможность желаемого и необходимость, обязательность нежелаемого. Например: «Я хочу уехать из дому, но мой отец болен.» Услышав подобную ПС мы понимаем, что клиент, произнося ее, устанавливает в своей модели мира определенную причинно-следственную связь/зависимость. ПС этой формы мы называем неявным каузативом: X, но Y.

В цитированном примере клиент сообщает то, что в его модели присутствует в качестве необходимой причинно-следственной связи, именно: болезнь отца не дает ему возможность уехать из дому. В части ПС, обозначенной через X, указывается желаемое (уехать из дому), а в части Y представлено условие или основание, которое не позволяет клиенту обеспечить себе Х. Мы выявили еще одну распространенную форму, в которой неявные каузативы обычно проявляются в ПС: «Я не хочу уезжать из дому, но мой отец болен. »

В этой форме неявного каузатива Х обозначает нечто нежелательное, а У обозначает условие или основание, вынуждающее клиента испытывать то, чего он не хочет. Другими словами, то, что отец клиента болен, вынуждает его уехать из дома. Описанные формы представляют собой две наиболее часто встречающиеся разновидности неявного каузатива.

Характерной особенностью этих форм является то, что у клиента отсутствует выбор. В первом случае он чего-то хочет (X, но Y), но какое-то условие препятствует ему в достижении У. Во втором случае клиент чего-то не хочет, но что-то вынуждает его испытывать именно это. Ниже предлагаются ПС, заключающие в себе неявный каузатив. Эти примеры помогут вам научиться узнавать эти семантические отношения.

Я бы изменился, но от меня зависит множество людей.

Я не хочу сердиться, но она все время бранит меня.

Мне бы хотелось дойти до самой сути этого, но я отнимаю у группы слишком много времени.

Я не люблю быть строгим, но моя работа требует этого от меня.

Для работы с неявными каузативами у психотерапевта есть, по крайней мере, три способа.

а) Согласиться с причинно-следственной зависимостью клиента, но спросить, всегда ли дела обстоят именно таким образом. Можно спросить: «Вы всегда сердитесь, когда она бранит вас?» Очень часто клиент вспоминает, что иногда она его ругает, но он не сердится. Это дает возможность заняться выявлением разницы между такими случа­ями и теми, когда ее брань «автоматически» вызывает у него гнев.

б) Согласиться с причинно-следственной зависимостью клиента, но попросить конкретизировать эту зависимость, выраженную в ПС неявного каузатива. Можно задать вопрос: «Как конкретно ее брань/ то, что она бранит вас, вызывает у вас гнев?» Психотерапевт продол­жает ставить уточняющие вопросы до тех пор, пока у него не составится четкое представление о процессе неявного каузирования в том виде, в каком последний представлен в модели клиента.

в) Усомниться в причинно-следственной зависимости клиента. Один из эффективных способов сделать это — задать вопрос, в котором зависимость перевернута. «Значит, если бы она вас не бранила, вы бы не сердились, не так ли?» Или: «Значит, если бы ваш отец не болел, вы бы не уезжали из дому, верно?» Таким образом, клиенту предлагают перевернуть или устранить условие, задаваемое в его модели, а затем спрашивают, получит ли он тогда желаемое.

В ПС формы «X, но У» имеется опущение. Полная форма выглядит следующим образом:

X, но не X, потому что Y.

В нашем примере с отцом полную репрезентацию можно предста­вить таким образом:

Я хочу уехать из дома, но я не могу уехать — я не уезжаю из дома, потому что мой отец болен.

Располагая этой более полной версией исходной ПС, терапевт может применить технику обращения неявного каузатива. Из ПС «Х, но не X, потому что У» он образует новую обращённую структуру, в которой сохраняется только вторая часть более полного варианта: «Не Х, потому что Y.» Эта новая ПС состоит из конструкции «если... тогда». Поэтапно процедуру можно представить таким образом:

1. Расположите вторую часть полной репрезентации в конструкции «если...тогда» в обратном порядке: «Если мой отец болен, я не могу уехать из дома.»

2. Введите отрицательные частицы как в часть «если», так и в часть «тогда»: «Если бы мой отец НЕ был болен, я бы НЕ не мог уехать из дома.» Переведя в грамматически правильную форму, получаем: «Если бы мой отец не был болен, тогда я бы мог уехать из дома.»

3. Предъявите клиенту обращение генерализации для подтвержде­ния или опровержения: «Если бы ваш отец не был болен, вы бы уехали из дома?»

Как показывает опыт, эта техника обращения зависимости очень эффективна в работе над изменением данной причинно-следственной генерализации. Клиенту часто удается взять на себя ответственность за свое непрерывное решение: делать или не делать то, что согласно его предыдущим заявлениям, контролировалось чем-то/кем-то другим.

г) Еще одна техника, как мы обнаружили, очень полезная в психотерапевтическом деле: усилить генерализацию клиента, относящуюся к неявному каузативу, введя в ПС клиента модальный оператор необходимости, а затем предложить получившуюся ПС клиенту, сопровождая ее просьбой подтвердить или опровергнуть. Еще раз: «Я хочу уехать из дому, но у меня болен отец.» Вы можете спросить: «Хотите ли вы сказать, что то, что ваш отец болен, необходимо не позволяет вам уехать из дому?»

Очень часто клиент возражает против этой ПС, так как в ней совершенно очевидно утверждается, что между двумя событиями Х и У существует необходимая связь. Если клиент начинает возражать, у терапевта появляется возможность исследовать вместе с ним, как это не оказывается необходимо (как избежать этой необходимости).

Если клиент соглашается с усиленным вариантом, терапевт может исследовать, как на самом деле работает эта причинно-следственная связь. Он задает уточняющие вопросы, стремясь получить об этой связи более конкретное представление.

«ЧТЕНИЕ МЫСЛЕЙ»

Этот класс семантически неправильных ПС связан с убеждением говорящего в том, что один человек может знать, о чем думает или что чувствует другой человек, не располагая его прямым сообщением об этом. Например: «Каждый в группе думает, что я отнимаю слишком много времени.» Обратите внимание: говорящий заявляет, будто он знает содержание сознания у всех членов группы.

Другой пример: «Если бы она меня любила, она всегда бы делала то, что я хотел бы, чтобы она делала.» Или: «Мне очень жаль, что вы не посчитались с моими чувствами.»

С обоими классами семантической неправильности — причинно-следственной зависимостью и чтением мыслей — психотерапевт может работать в основном одним и тем же способом. Оба они связаны с ПС, дающими образ какого-либо процесса, который слишком неясен, так что психотерапевт не может сформулировать ясного представления о модели клиента.

В первом случае описывается процесс, в котором человек осущес­твляет то или иное действие, вынуждая другого испытывать то или иное чувство. Во втором случае мы имеем описание процесса, в котором одно лицо каким-то образом знает, что думает или чувствует другое лицо. Ни в том, ни в другом случае ничего конкретно не говорится о том, как осуществляются эти процессы. Наш опыт свидетельствует, что ПС, содержащие в своем составе психотерапевтические неправильности, позволяют выявить такие части модели клиента, в которых имеются обедняющие опыт искажения. В ПС «причина-следствие» находят выражение чувства клиентов, связанные с тем, что выбор у них буквально отсутствует — их чувства детерминированы силами, нахо­дящимися вне их. В ПС «чтения мыслей» передаются чувства, связанные с ограниченностью в выборе возможностей, так как они уже решили для самих себя, что именно думают и чувствуют другие люди. Поэтому они реагируют на уровне собственных допущений и предпол­ожений относительно мыслей и чувств других людей. На самом деле эти допущения и предположения могут оказаться ошибочными. Люди систематически отказываются выражать собственные мысли и чувства, исходя из предположения о способности других знать, что именно они думают и чувствуют. Мы не хотим сказать, что человек не может научиться узнавать эти вещи; однако мы хотим знать, какой именно процесс обеспечивает эту возможность. Так как в высшей степени маловероятно, чтобы один человек мог прямо читать мысли другого человека, нам нужны подробности относительно того, каким образом передается эта информация. Мы считаем это очень важным, так как согласно нашему опыту, допущения наших клиентов о способности «читать мысли» других людей и о том, что другие также способны читать их мысли, являются источником большого числа трудностей в межличностных отношениях, ошибочной коммуникации и страданий, сопровождающих все эти явления. Еще менее правдоподобна, насколь­ко мы можем судить по собственному опыту, способность одного человека непосредственно и необходимым образом вызывать в другом то или иное чувство. Поэтому все ПС этой формы мы называем семантически неправильными до тех пор, пока не будет четко установ­лен процесс, благодаря которому то, что утверждается в этих ПС, не окажется истинным. Причем ПС, описывающие этот процесс, сами должны быть психотерапевтически правильными. Выяснение, то есть, ясное и четкое описание этого процесса психотерапевт осуществляет с помощью вопроса: «КАК?» Психотерапевта должна удовлетворять лишь точно сфокусированная картина описываемого мира/процесса. Данный процесс может развиваться следующим образом:

«— Генри сердит меня.

— Как конкретно Генри сердит вас?

— Он никогда не принимает во внимание моих чувств. »

У психотерапевта здесь имеются по меньшей мере две возмож­ности:

а) — Каких чувств именно?

б) — Откуда вам известно, что он никогда не принимает во внимание ваши чувства?

Пусть выбран вариант б), и клиент отвечает:

— Потому что он каждый вечер так поздно возвращается домой. Теперь терапевт располагает следующими выборами:

а) — Всегда ли то, что Генри поздно возвращается домой, сердит вас?

б) — Всегда ли то, что Генри поздно возвращается домой, означает, что он никогда не принимает во внимание ваши чувства?

Последующие ПС доводятся психотерапевтом до достижения ими психотерапевтической правильной формы.

УТРАЧЕННЫЙ ПЕРФОРМАТИВ

Во время психотерапевтического сеанса клиенты обыч­но высказывают утверждения в форме генерализации о самом мире; в этих утверждениях заключены суждения, которые мы считаем истин­ными относительно их моделей мира. Например, клиент утверждает: «Дурно оскорблять чувства других людей.» Мы понимаем, что это предложение представляет собой утверждение о модели мира клиента, — это правило, сформулированное им для самого себя. Заметим, что по форме в применяемой ПС отсутствуют признаки, которые указыва­ли бы на то, что клиент понимает, что высказанное им утверждение истинно относительно лишь его конкретной модели. Нет также призна­ков, что клиент признает возможности существования альтернатив. Поэтому мы переводим это предложение в ПС: «Я заявляю вам, что для меня дурно оскорблять чувства других людей.»

В рамках трансформационной модели каждая ПС выведена из ГС, обладающей предложением формы «Я заявляю/говорю вам, что S», где S — это ПС. Вышеприведенное предложение называется перформативом, причем в большинстве случаев оно опускается при его выводе из ГС в ходе трансформации, которая называется «опущение перформатива». Отметим, что согласно данному анализу в ГС четко указыва­ется, что именно говорящий является источником генерализации о мире. Другими словами, предложение, предстающее в ПС как генера­лизация о мире, в ГС представлено как генерализация, включенная в модель говорящего. Суть сказанного не в том, чтобы заставить клиента предъявлять каждую ПС, сопровождая ее перформативом, а скорее в том, чтобы мы, являясь психотерапевтами, научились видеть в генера­лизациях, которые предъявляются клиентами как генерализации о мире, генерализации их моделей мира. Опознав их, психотерапевт может в них усомниться, так что в конечном итоге клиент начинает понимать, что эти генерализации истинны только в его системе верований в тот или иной конкретный момент времени. Так как эти генерализации имеют отношение к его верованиям, а не к самому миру, психотерапевт может поработать над тем, чтобы помочь клиенту в разработке других возможных выборов в рамках его модели. Это особенно важно в тех случаях, когда генерализация сужает круг выборов, имеющихся, по мнению клиента, в его распоряжении. Это обычно связано с такими участками модели, в которых он сталкивается с опытом, вызывающим у него страдания, и располагает ограниченным набором возможностей, не удовлетворяющих его.

Существует класс слов-подсказок, как мы обнаружили, полезных для идентификации ПС данного класса. В их число входят: хороший, плохой, чокнутый, сумасшедший, больной, правильный, неправиль­ный, истинный, ложный, единственный (как, например, в предложении: «Имеется единственный способ...»). В этом списке указаны лишь некоторые из слов-подсказок, которые можно применять для иденти­фикации ПС данного класса. Отличительной чертой этих ПС является то, что по форме они представляют собой генерализации о мире, и в языковом отношении в этих ПС полностью отсутствуют признаки перформатива.

УПРАЖНЕНИЯ

№ 1. Одним из наиболее полезных навыков, в приобретении которого вы можете упражняться — это навык, позволяющий различать то, что с помощью ПС сообщают клиенты, и то, какой смысл эти ПС имеют для вас самих. Ваша компетентность психотерапевта тем выше, чем более развита у вас способность проводить это различие.

А теперь прочитайте высказывание клиента, затем закройте глаза и создайте зрительный образ того, что именно представлено этим выска­зыванием:

Клиент: Я боюсь!

Рассмотрите внимательно свой образ. В него будет входить опреде­ленная визуальная репрезентация клиента и репрезентация его испуганности. Любая подробность, не входящая в эти два образа, привне­сена вами. Если, например, вы привнесли какую-то репрезентацию того, чего именно клиент боится, она идет от вас и может оказаться точной или неточной.

Теперь прочтите следующую ПС и представьте зрительный образ:

Клиент: Мэри обижает меня.

Рассмотрите свой образ. Он будет включать визуальные репрезен­тации какого-либо лица (Мэри) и визуальную репрезентацию клиента. Присмотритесь внимательно к тому, как вы репрезентировали процесс нанесения обиды. Глагол «обижать» очень расплывчат и неконкретен. Если вы представили себе процесс обиды, внимательно рассмотрите свой образ. Возможно, вы представили себе, что Мэри ударила вашего клиента или сказала ему что-нибудь неприятное. Возможно, вы представили себе, что Мэри прошла через комнату, где сидел клиент, и не обратила на него внимания. Все это вероятные репрезентации ПС клиента. В каждой из них к репрезентации, задаваемой глаголом, вы, конструируя собственный образ сказанного, прибавили что-нибудь от себя. У вас имеется несколько способов определить, какая именно подходит клиенту, если вообще какая-нибудь подходит. Вы можете попросить его более полно конкретизировать глагол, представить в лицах ситуацию, когда Мэри его обидела и т.д.

№ 2. Один из способов получить ПС, которые вы можете применять для тренировки по работе с описанными техниками — это использова­ние собственного внутреннего голоса, внутреннего диалога в качестве источника этих ПС. Поначалу рекомендуем воспользоваться магнито­фоном и записывать свой внутренний голос, высказываясь вслух. Затем применяйте эту запись в качестве источника ПС, прилагая к ним условия психотерапевтической правильности. Натренировавшись в этом в достаточной степени, можете прямо воспринимать собственный внутренний диалог и прилагать эти условия непосредственно к воспри­нимаемым предложениям. Этот метод дает вам бесконечное множество предложений, пригодных для тренировки.

№ 3. Определите полные (без исключений) и неполные (с исключениями) ПС:

а) Я радуюсь.

б) Я заинтересован в том, чтобы продолжать это.

в) Отец рассердился.

г) Это упражнение скучное.

д) Меня это раздражает. Полные: а, д. Неполные: б, в, г.

№ 4. Для каждой из неполных ПС сконструируйте другое предло­жение, в котором применялось бы то же самое процессуальное слово или глагол, но которое было бы полнее, т.е. в нем имелось бы больше именных словосочетаний или аргументов.

Пример.

ПС: Я боюсь. Полные варианты: я боюсь людей; я боюсь пауков.

После каждого из неполных предложений мы приводим для примера более полный вариант. Советуем вначале выполнить задание, а затем взглянуть на предложенные нами конструкции. Суть не в том, чтобы угадать их, а в том, чтобы приобрести навык в нахождении для неполных ПС их более полных вариантов. У меня имеются разные сложности. Вы оживлены. Я опечален. Я сыт по горло. Вы мешаете. Наши варианты:

У меня имеются разные сложности с людьми. Вы оживлены свиданием с другом. Я опечален полученным известием. Я сыт по горло вашими обещаниями. Вы мешаете мне.

№ 5. Выполните аналогичное задание для группы неполных ПС.

Вы всегда разговариваете так, будто сердитесь.

Мой брат уверяет, что родители справиться не могут.

Каждый знает, что вы не можете выиграть.

Мне трудно рассказывать.

Побег не помог.

Наши варианты более полных ПС:

Вы всегда разговариваете со мной так, будто сердитесь на кого-то. Мой брат уверяет меня, что справиться с ним родители не могут Каждый знает, что вы не можете выиграть то, что вам нужно. Мой побег из дома никак не помог мне.

№ 6. Выполните аналогичное задание для группы неполных ПС. Пример:

Я не люблю непонятных людей. Более полный вариант:

Я не люблю людей, которые непонятны мне в своих желаниях

Я рассмеялся над надоедливым человеком. Ты все время приводишь глупые аргументы. Это печальное письмо меня удивило. Распущенные люди просто бесят меня. Меня беспокоят сумасшедшие цены на продукты. Наши более полные варианты:

Я рассмеялся над человеком, который надоедал мне. Ты все время приводишь примеры, которые кажутся мне глупыми.

Письмо, опечалившее меня, удивило меня.

Люди, распущенные в своих словах, просто бесят меня.

Меня беспокоят цены на продукты, они сводят меня с ума.

№ 7. По отношению к группе неполных ПС сформулируйте вопросы, в которых правильно спрашивается об опущенном материале. Выполните сами, а затем взгляните на вопросы, предложенные нами.

№ 8. а) По отношению к каждому слову или словосочетанию, встречающемуся в данной группе ПС, попытайтесь ответить на вопрос, располагает ли оно референтным индексом, позволяющим считать его психотерапевтически правильным.

1. Я всегда избегаю неловких положений.

2. Я люблю людей, доброжелательных ко мне.

3. Вчера я встретился со своей сестрой.

4. Нам больно видеть ее такой.

5. Не будем вникать в мелочи.

6. Эта комната вызывает определенные чувства.

7. Каждый когда-нибудь чувствовал что-то похожее.

Без индексов: 1 — неловких положений; 2 — людей, доброжела­тельных ко мне; 3 — индекс имеется у всех имен; 4 — нам, такой; 5 — мелочи; 6 — определенные чувства; 7 — каждый, когда-нибудь, что-то похожее.

б) Для ПС 1, 2, 4, 6 сформулируйте вопрос, помогающий восста­новить отсутствующий референтный индекс

Вопросы:

1. Каких именно положений?

2. Каких людей конкретно?

4. Кому конкретно больно? Когда именно? Видеть ее какой?

№ 9. По отношению к каждому предложению сформулируйте вопрос, который бы прояснил образ описываемого действия: Мои родители вынуждают меня избегать их. Она постоянно требует от меня внимания. Я всегда показываю Джейн, что люблю ее. Мой муж постоянно игнорирует меня. Мои родные стремятся вывести меня из себя. Вопросы:

Как конкретно ваши родители вынуждают вас избегать их?

Каким образом вы их избегаете?

Как конкретно она требует от вас внимания?

Каким образом вы показываете Джейн, что любите ее?

Каким именно образом ваш муж игнорирует вас?

Как конкретно ваши родные стремятся вывести вас из себя?

№ 10. В следующем множестве ПС превратите каждую из номинализаций обратно в глагол, построив тесно связанную с ней ПС, в которой номинализация переводится в непрерывный процесс.

Пример:

Я удивлен ее сопротивлением. — Я удивлен, что она сопротивляется.

Суть не в том, чтобы построенное вами новое предложение непре­менно совпадало с нашим, а в том, чтобы вы развили в себе умение трансформировать застывший процесс, выраженный с помощью номинализаций, в непрерывный. Наши варианты следует воспринимать в качестве примера. Помните, что ваша новая ПС становится психотера­певтически правильным предложением только тогда, когда она удов­летворяет всем остальным условиям правильности.

Мой развод был очень болезненным для меня.

Недоумение останавливает нас.

Смех жены вызывает у меня злость.

Ваш отказ уйти отсюда обусловливает мой собственный уход.

Ваше ощущение совершенно неверно.

Ваше предложение наносит мне обиду.

Мое смущение не приносит мне облегчения.

Я недоволен вашими расспросами.

Трансформированные ПС:

Мы с женой разводились очень болезненно для меня

Мы недоумеваем и это останавливает нас.

Раз вы отказываетесь уйти отсюда, я уйду сам.

То, что вы ощущаете, совершенно неверно.

То, что вы предлагаете, обижает меня.

Я смущен, но это не позволяет мне лучше себя чувствовать.

Я недоволен тем, как вы меня расспрашиваете.

№ 11. Сформулируйте вопросы к ПС, содержащим номинализации. Мои мучения поразительны. Мой страх стоит у меня на пути. У меня есть надежда. Меня беспокоят рассуждения сына. Его навязчивые подозрения выводят меня из себя. Примерные вопросы:

Мучения по отношению к кому/чему? Поразительны для кого? Кем/чем вы напуганы? Это стоит на пути к чему? На что же вы надеетесь?

О чем рассуждает ваш сын так, что это беспокоит вас?

Навязчивые по отношению к кому/чему? Что именно он подозревает?

№ 12. Потренируйтесь в распознавали номинализаций: прочитайте следующие предложения и представьте себе визуальный образ: Можно ли положить в ручную тележку то, что обозначено существительными в этих предложениях?

У меня куча занятий

Мне нужна любовь.

Я ожидаю письма.

Пауки пугают меня.

Мое пальто слишком уж велико

У меня куча деревянных кубиков.

Давление беспокоит меня.

Я потерял терпение.

Я ожидаю помощи.

Мне нужна вода.

Неудача пугает меня.

Я потерял книгу.

Мое волнение слишком уж велики.

Дракон беспокоит меня.

Точность визуальной проверки можно подтвердить, применяя чисто языковую проверку с помощью слов «непрерывный, длительный продолжающийся, внезапный», поставленных перед номинализацией.

№ 13. Для каждой из ПС сформулируйте вопрос, приводящий к восстановлению пропущенною материала.

Невозможно отыскать действительно понимающего человека. Мы должны закончить это ко вторнику. Я не могу понять свою жену. Я не способен выразить самого себя. Я должен заботиться о других. Никто не в состоянии понять меня. Я не могу сказать ему правду. Примерные вопросы:

Что мешает вам отыскать понимающего человека?

Что будет, если вы не закончите?

Что не позволяет вам понять вашу жену?

Что мешает вам выразить самого себя?

Что произойдет, если вы не будете этого делать?

Что же не позволяет им понять вас?

Что останавливает вас в этом?

№ 14. В следующих ПС выделите такие, где содержится заявление, что один человек знает о мыслях и чувствах другого человека

1. Генри сердит на меня.

2. Джейн коснулась моего плеча.

3. Я уверен, что ваш подарок понравился ей.

4. Джон заявил мне, что зол.

5. Я знаю, что его радует.

6. Я знаю, что для вас лучше.

7. Мне очень легко говорить с тобой.

8. Ты понимаешь, что я хочу сказать.

9. Вы видите, как я к этому отношусь.

«Чтение мыслей» содержится в ПС 1,3,5,6,8,9.