СРЕДА - Семинар с доктором медицины Милтоном Г. Эриксоном (Уроки гипноза) - Дж.К. Зейг

(Один из сыновей Эриксона пристроил на стене крестцовую часть коровьего

скелета, похожую на голову. В отверстиях тазовой кости, как глаза, светятся

две мигающие лампочки. Когда вилку вынимают из розетки, из глаз вылетает

электрический разряд, благодаря особому устройству, скрытому за сооружени7

ем, прозванным “Мигалкой”.)

Эриксон (К миссис Эриксон): Бетти, ты не можешь включить “Мигалку”?

Миссис Эриксон: Сейчас.

Эриксон: Как вам нравится моя подружка “Мигалка”?

Стью: Кажется, она с интересом за нами наблюдает.

Миссис Эриксон: Выключить, Милтон?

Эриксон: Внимание. Смотрите все на “Мигалку”. Она ее сейчас выключит.

(Даже после выключения лампочки продолжают мигать.) У “Мигалки” пра7

вый глаз побойчее. (Пауза.)

Сегодня утром Кристина сообщила мне, что после транса у нее болела голова.

Хорошо, что она сказала об этом позже, а не сразу после сеанса. Головная боль

часто является результатом воздействия на мышление человека с целью его

перестройки, изменения обычного образа мыслей.

Вы вряд ли заметили, что, наводя транс, я даю внушение таким образом, что

если головная боль для данного человека естественная реакция, я ее не сни7

маю. Но во время внушения я подспудно предупреждаю, чтобы гипнотизируе7

мый не волновался и без причины не пугался.

 (Эриксон обращается непосредственно к Кристине.) Что ты почувствовала в

связи с головной болью?

Кристина: Когда она возникла, это меня весьма озадачило, но я поняла, с чем

это связано, потому что такое со мной уже случалось. Я отношу это к моему

первому опыту гипноза. Во время занятий я была расстроена тем, что препо7

даватели разрешали ученикам делать постгипнотические внушения, хотя у

них еще не было достаточной подготовки и они имели слишком мало инфор7

мации о гипнотизируемых.

Эриксон: Понимаю. Когда я преподавал в Американском обществе клиниче7

ского гипноза, я давал установку против головной боли всем ... чтобы после

семинара или практического занятия никто не испытывал лишних неприят7

ностей.

Кристина: Может, я ошибаюсь, но мне кажется, что индуцирование одного

ученика другим — это явное превышение их компетенции.

Эриксон кивает головой и с улыбкой смотрит на Кристину.

Кристина: Я была разочарована, вернее, расстроена, тем, что преподаватели

допускали подобную практику. С другой стороны, я ведь не психолог и, воз7

можно, заблуждаюсь. Даже не знаю, права ли я в своих выводах. Сначала я на7

блюдала, как ученики работают друг с другом. Я не торопилась, и моя очередь

пришла последней, но студентка, которая наводила на меня транс, оказалась

такой неумелой и давала такие дурацкие установки, что я просто не могла их

выполнять. Но я все7таки старалась сотрудничать с ней из вежливости и чтобы

не подорвать ее, хотя и скудные, но уже кое7какие знания. Может поэтому у

меня разболелась голова. Вероятно, с тех пор головная боль повторяется после

каждого наведения транса. Не знаю, права ли я.

Эриксон: Больше не стоит об этом думать.

Мое детство прошло на ферме. В школе мы изучали сельское хозяйство, и я

там узнал о роли севооборота. Я решил поделиться своими знаниями с одним

старым фермером. Он изо всех сил старался понять мои рассуждения о необ7

ходимости первый год засевать поле пшеницей, на следующий — овсом, за7

тем — люцерной и так далее. Потом я узнал, как он жаловался, что у него от

меня голова разболелась. (Смеется.) Это потому, что мои поучения требовали

изменения всех его обычных представлений. Позже, когда я учился в коллед7

же, мне как7то пришлось торговать книгами в одной этнической сельскохозяй7

ственной общине. И там я узнал одну вещь: севооборот — это не просто взял

да и поменял, как тебе заблагорассудится. Обычно глава семейства собирал

своих женатых сыновей и соседей и они вместе обсуждали порядок смены по7

севов. Каждый фермер работал в соответствии с решением всей общины. А

любая самодеятельность вызывала головную боль. (Улыбается.)

Что касается поведения, с самого детства наши поведенческие навыки все

больше закрепляются и становятся очень жесткими, только мы этого не осо7

знаем. Мы считаем себя свободными, однако это не так. И это необходимо

признавать.

(Смотрит вниз.) Вернемся к моей этнической общине, не буду уточнять на7

циональность. Все ее члены занимались фермерством. Я там продавал книги, а

ночевал у кого7нибудь из жителей общины, и хозяин всегда брал с меня плату

за ужин.

Так получилось, что в один дом я заявился в полдень и попросил разрешения

пообедать с хозяевами. Молодой мужчина убирал сено, а отец помогал ему.

Прежде чем мы приступили к еде, была прочитана длинная глава из Библии и

произнесена пространная благодарственная молитва. После еды опять была

произнесена длинная молитва и прочитана еще одна глава из Библии.

Вставая из7за стола, отец достал из кармана бумажник и сказал: “Я съел две

средних картофелины с подливкой, два ломтя хлеба и два куска мяса”. Он пе7

речислил все, что съел, посчитал стоимость и заплатил сыну за еду. Я спросил

его: “Вы же целый день помогали сыну убирать сено, зачем же вы платите ему

за обед?” “Да, я помогал сыну, — ответил отец, — но кормить себя я должен

сам, вот я и плачу”.

Однажды я заметил, как молодой человек проехал в своей машине в сторону

ближайшего города, не обратив внимания на старика, который брел в том же

направлении. Узнав молодого человека, я догнал старика и спросил: “Как же

так? До города несколько миль, ваш сын на машине, а вы пешком. Разве он не

мог вас подвезти?” “Сын у меня хороший, — ответил старик.— Выключать и

включать мотор — на это пойдет лишний бензин, а это не дело. Пустые траты

нам ни к чему”. (Улыбается.)

А в одной семье из этой общины мне привелось завтракать. Плотно позавтра7

кав, хозяин дома тут же поспешил на заднее крыльцо. Я пошел за ним из лю7

бопытства. Со всего двора к крыльцу сбегались куры. Хозяина вырвало, и куры

мигом подчистили его завтрак. “В чем дело?” — спросил я, а он резонно, как и

другие фермеры, объяснил: “Когда женишься, наступает перемена всей жизни,

вот и приходится расставаться с завтраком таким манером”.

Как7то я узнал, что в округе предстоит свадьба. Венчание было назначено на

10.30 утра. Я так рассчитал время на дорогу, чтобы прибыть на ферму, где

была свадьба, к 11 часам. Я обнаружил невесту в коровнике, который она чис7

тила, переодевшись в старые башмаки и застиранное платье, а ее муж работал

в поле. День был будничный, среда, полно работы, тут тебе не до нежностей.

(Улыбается.)

Однажды я работал в призывной комиссии, проводил психиатрическое обсле7

дование призывников из этой же общины. Мне помогали несколько студентов7

медиков и один из моих практикантов по психиатрии. Вдруг подходит ко мне

мой практикант в полной растерянности: “Не иначе как я свихнулся. Мне

только что пришлось забраковать двенадцать молодых фермеров. Здоровье у

них в порядке, но каждый жаловался на страшные боли в пояснице раз в неде7

лю. В этот день он не встает с постели, а по хозяйству ему помогают шестеро

ближайших соседей, потому что сам хозяин прикован к постели поясничной

болью”. Я успокоил его: “Нет, ты не свихнулся, просто ты столкнулся с особой

этнической культурой”.

Как мы уже выяснили, женатого мужчину рвет каждое утро после еды. Каж7

дый проводит день в постели, а шестеро соседей делают за него всю работу. Я

также узнал, что больной, в свою очередь, раз в неделю помогает каждому из

своих шести соседей, поскольку у каждого есть свой постоянный “пояснич7

ный” день.

Практикант смотрел на меня, ничего не понимая. Тогда я объяснил, что когда

женится мужчина из этой этнической группы, то он и шесть его соседей соби7

раются для обстоятельного обсуждения. Раз юноша женится, значит, после

сношения с женой у него будет болеть поясница и придется весь следующий

день лежать в кровати, что женатым соседям уже известно по собственному

опыту. Поэтому они совместно решают, кому в какой день недели спать со сво7

ей женой (Смеется), потому что на следующий день он инвалид. (Эриксон

трясет головой и смеется.)

Для меня все это звучало просто забавно, зато мой практикант, между прочим

очень влюбленный в свою жену, от всех этих разговоров прямо7таки загорел7

ся. (Эриксон смеется.)

Община жила по обычаям. Что дедам было хорошо, то и внукам годится. В то

лето, наблюдая за жизнью этой этнической общины, я увлекся антропологией.

Считаю, этот предмет полезно знать всем психотерапевтам, потому что у каж7

дой этнической группы существуют свои специфические представления о

вещах.

Как7то администрация штата Пенсильвания пригласила меня в город Ири с це7

лью подготовки психиатров для своего штата. Я приехал в Ири в воскресенье,

и меня устроили в главной городской больнице. Я познакомился с сотрудника7

ми больницы, и все они мне понравились. Я был рад нашему будущему сотруд7

ничеству.

Мы все отправились обедать в столовую для персонала. Когда мы туда пришли,

один из сотрудников обратился к своему коллеге: “Не пятница ли сегодня?”

Крякнув, тот сказал: “Забирай” (Эриксон протягивает руку) — и отдал ему

свой бифштекс, а официантке заказал для себя банку горбуши.

Если вы спросите у ревностного католика в любой день недели: “Не пятница

ли сегодня?” — его религиозное чувство не позволит ему притронуться к

мясу. Вот это и продемонстрировал мне его коллега.

Все люди строго ограничены своими индивидуальными рамками. У каждой эт7

нической группы свои понятия дозволенного и недозволенного. Когда меня

пригласили прочитать курс лекций в Венесуэле, в Южной Америке, я отпра7

вился туда с интересом, предвкушая знакомство с национальными особеннос7

тями. С помощью переводчика я объяснил встречавшим меня, что моя жена и я

прибыли из Северной Америки и не вполне знакомы с тонкостями венесуэльс7

кой культуры, что, возможно, мы невольно нарушим местные обычаи и поэто7

му надеемся, что нас загодя извинят, поскольку североамериканцы не очень

сведущи в тонкостях этикета.

Первое, что я усвоил: не надо беседовать с венесуэльцем лицом к лицу, так

как, по его представлению, беседовать подобным образом следует, упершись

своей грудью в грудь собеседника. Как заметил Гроучо Маркс: “Стоит тебе

придвинуться еще чуть7чуть, и ты окажешься позади меня”. (Смех.) Поэтому я

всегда старался держать свою трость вот так (Эриксон показывает, как он вы,

ставлял трость перед собой), поскольку после полиомиелита я так и не смог

научиться двигаться спиной назад. Я7то знал, что если азартный собеседник

нажмет на меня, я упаду. Вот я и удерживал его на расстоянии своей тростью.

Затем я объяснил пригласившему меня коллеге (через переводчика), что мы с

женой наделаем много ошибок, приноравливаясь к местным обычаям. Поэтому

я попросил, если это возможно, предоставить нам с женой случай побывать на

какой7нибудь вечеринке в доме, где будут и другие гости вместе с женами и

детьми.

Позже выяснилось, что в гостях собираются обычно одни мужчины. Женщины

устраивают свои отдельные посиделки. А если устраивается праздник для де7

тей, то за ними приглядывает специально приглашенная пожилая дама. Нас,

однако, пригласили в гости, где собрались мужья, жены и дети, и все встретили

нас очень мило.

Но миссис Эриксон совершила грубую оплошность. Она неплохо знала испанс7

кий язык и услышала, как старшие школьники спорили о генетической цепоч7

ке — сколько хромосом в каждой клетке: 45, 46 или 47? Она включилась в раз7

говор на испанском и назвала правильное число. Это число было неизвестно

большинству присутствовавших докторов, а по местным убеждениям, мужчи7

ны должны знать гораздо больше женщин. А тут какая7то североамериканка

сообщает их детям сведения, о которых их папы и мамы представления не

имеют. Это был ужасный промах со стороны Бетти.

Незыблемость представлений. А ведь такие представления есть у каждого па7

циента. (Пауза. Вместе с Салли в комнату входит новая слушательница се,

минара. Обе опоздали на 20 минут.) Вы у нас новичок, не так ли? Заполните

анкету, пожалуйста, для моего учета. (Сегодня на семинаре присутствуют

одиннадцать человек.)

Сегодня я расскажу вам одну историю болезни, которая подтверждает важ7

ность знания антропологии. (Эриксон просит Стью достать папку. Стью пе,

редает ее Эриксону.)

(Обращаясь к вновь прибывшей.) Как тебя зовут, незнакомка?

Женщина: Сара.

Эриксон: Сара Ли?

Сара: Нет. (Смеется.)

Эриксон (Зигфриду): Ничего особенного, мой немецкий друг, я просто спро7

сил, может, ее фамилия “Ли”. Сара Ли. Не знаешь, почему я так спросил?

Зигфрид: Нет. Наверное, какая7то игра слов. Я не понял.

Эриксон: Будь любезна, объясни ему. (Эриксон просит Кристину объяснить, в

чем дело.)

Мой сын назвал свою собаку Сара Ли, ужасно несимпатичное животное. (Все

смеются. Обращаясь к Саре.) Вам, наверное, не раз приходилось сталкиваться

с подобной реакцией?

Сара: Похоже на то. (Эриксон смеется.)

Эриксон: Ну, ладно. Несколько лет назад у меня раздался междугородный зво7

нок. Звонил один психолог из Вустера, штат Массачусетс. “У меня сейчас на

приеме юноша шестнадцати лет. Очень способный мальчик, отлично успевает

в школе, но заикается с тех пор, как стал говорить. Он из очень состоятельной

семьи, и вот уже 15 лет его отец приглашает к нему психоаналитиков, психи7

атров, логопедов, физиологов и преподавателей, чтобы исправить его речь. А

он только еще хуже заикается. Не могли бы вы взяться за его лечение?” — “У

меня для этого просто нет сил”.

Через год он мне опять позвонил: “Рику уже семнадцать, он стал еще больше

заикаться, пожалуйста, займитесь им”. “Я чувствую, что в этом случае понадо7

бится много сил, а у меня их нет”, — ответил я.

Несколько дней спустя он мне снова позвонил: “Я переговорил с родителями,

и они готовы прислать Рика к вам, если вы согласитесь уделить ему хотя бы

один час”. “Вы им четко объяснили, что часовая консультация меня не обязы7

вает ровно ни к чему?” — уточнил я. “Да, я объяснил родителям, что час —

это час, и они ни на что больше не рассчитывают”, — ответил он. “Если их не

пугают расходы на дорогу Рика из Массачусетса ко мне и на оплату моей часо7

вой консультации, это их дело, а не мое. Я уделю мальчику ровно один час и

не более”.

Через несколько дней в мой кабинет вошли Рик и его мать. Одного взгляда

было достаточно, чтобы определить их национальность. Рик открыл рот, но

вместо слов раздались какие7то невнятные звуки, из которых я ничего не мог

понять. Я повернулся к матери, которая явно была родом из Ливана, и попро7

сил ее рассказать о своей семье.

Она и ее муж выросли в одной из ливанских общин. Я попросил ее рассказать

о культурных традициях этой общины, что она охотно сделала.

Итак, став взрослыми, они эмигрировали в Массачусетс, решили там поженить7

ся, а затем принять американское подданство. В соответствии с обычаями

общины, мужчина там почитается выше Бога, а женщина низведена до такого

низкого положения, что ниже уж некуда. Дети обязаны жить с отцом и, пока

они в доме, отец остается для них абсолютным повелителем. Дети женского

пола — это досадное невезение. Их стараются сбыть с рук, выдав замуж, пото7

му что девушки и женщины годятся только для тяжелого труда и деторож7

дения.

Первый ребенок в браке должен быть мальчиком. Если рождается девочка, муж

трижды произносит: “Я с тобой развожусь” — и этого достаточно для развода.

Если в приданое за невестой дали, скажем, миллион долларов, муж оставляет

все себе. Жене остается только ребенок да то, что на ней надето, ее выгоняют

на улицу — и живи как знаешь. А все потому, что первый ребенок должен

быть мальчиком.

Но поскольку они приняли американское подданство, муж не мог сказать

жене: “Я с тобой развожусь” — и ему пришлось смириться с ужасным, невыно7

симым оскорблением: первым ребенком была девочка. Но каково ему было,

когда жена родила вторую дочь! И ведь ничего не поделаешь, он — натурали7

зованный американский гражданин.

Рик родился третьим. Чтобы хоть как7то компенсировать отцу нанесенные же7

ной “оскорбления”, Рику следовало, по крайней мере, походить на отца и вы7

расти высоким, стройным, гибким мужчиной и стать его точным портретом.

Рик, напротив, был коренастым, широкоплечим и невысоким (около 170 см). У

отца рост был 180 см и стройная фигура. Для него Рик был новым оскорблени7

ем: родился третьим, да еще и не похож на него.

Слово отца в семье — закон. Дети, подрастая, начинают работать по дому и в

лавке, получая от отца изредка цент, а иногда даже 10 центов. Дети в семье —

практически бесплатная рабочая сила, а работают они очень добросовестно,

как принято в этой ливанской общине.

Рик стал заикаться, как только начал говорить. И никакие усилия всяческих

специалистов, которых богач7отец в течение 16 лет приглашал к Рику, не при7

несли плодов. Все это я узнал от матери.

Я сказал ей: “Я посвящу Рику еще несколько часов, но при двух условиях: вы

можете взять напрокат автомобиль, поездить по окрестностям Феникса и по7

знакомиться с видами Аризоны. Помните, что это говорит мужчина”. Мои сло7

ва “вы можете” были восприняты матерью Рика как безоговорочный приказ.

(Эриксон указывает левой рукой на Кристину и слегка меняет интонацию.)

Когда вы будете выезжать на прогулки, ни в коем случае, ни при каких обстоя7

тельствах не вступайте в беседу с ливанцами, поскольку здесь, в Фениксе, есть

ливанская колония”. Они обещали слушаться меня.

“Теперь второе условие. У одной моей знакомой есть свой цветочный магазин

и небольшая оранжерея. Я сейчас ей позвоню, а вы слушайте, что я буду го7

ворить”.

Я позвонил Минни, так звали мою знакомую, и сказал: “Минни, у меня сейчас

на приеме семнадцатилетний юноша, он у меня лечится. Каждый день, в на7

значенный тобою час, он будет приходить к тебе в магазин или оранжерею.

Поручай ему самую грязную работу, какая у тебя только найдется. Когда он

войдет, ты его сразу узнаешь”.

Минни сама была ливанка, а двое из ее братьев лечились у меня. Поэтому она

меня сразу поняла. “Пусть он работает у тебя два часа, платить ему ничего не

надо, даже вялого цветочка не давай. А работу подбери погрязнее. Когда он

придет, ты его узнаешь. Здороваться с ним не надо. Ничего не говоря, покажи,

что надо делать”. Ни одному уважающему себя ливанцу из упомянутой общи7

ны и в голову бы не пришло работать на женщину — это ниже его достоин7

ства. А уж грязная работа, так это исключительно женское дело.

Спустя некоторое время я справился у Минни. Рик являлся как часы. Минни

давала задание, главным образом, надо было перетирать вручную землю с на7

возом. Как мы и условились, Минни с Риком не разговаривала. Рик приходил

точно в указанное время, отрабатывал свои два часа и уходил. Никто с ним не

прощался и не разговаривал. Хотя, в соответствии с обычаями, любая ливан7

ская женщина обязана почтительно кланяться мужчине и учтиво разговари7

вать с ним. А здесь с Риком обращались как с последним отребьем. Итак, Рик

работал по два часа, семь дней в неделю, и они с матерью не общались ни с ка7

кими ливанцами.

Время от времени я встречался с Риком. Подробно расспрашивал у матери о

нем, о сестрах, об их жизни в Вустере, чтобы убедиться в правильности своих

выводов относительно причин болезни Рика. После своих нечастых часовых

встреч с Риком я сказал его матери: “Я хочу, чтобы вы сняли Рику жилье на

время. Откройте ему счет в банке, а затем первым же рейсом возвращайтесь в

Вустер”. “Я боюсь, этого не одобрит его отец”, — сказала мать Рика. (Эриксон

смотрит на Кристину.) “Женщина, — возразил я, — я не потерплю, чтобы

кто7нибудь вмешивался в дела моих пациентов. Иди и делай, как я сказал”.

Она сразу поняла, что имеет дело с мужчиной. Мать сняла Рику жилье, откры7

ла счет и в тот же день отбыла в Массачусетс.

Когда Рик пришел ко мне, я сказал ему: “Я слушал тебя, Рик, и очень озадачен

звуками, которые ты издаешь, когда пытаешься говорить. Ты придешь ко мне

еще пару раз. Я начинаю догадываться, в чем дело”. Посвятив ему в целом 14

часов, я сказал: “Рик, я внимательно выслушал тебя. Начиная с годовалого воз7

раста, все тебе твердили, что ты заикаешься. На этом сошлись и психоаналити7

ки, и психиатры, и все медики в целом, и учителя, и логопеды, и психологи, и

все кому не лень. Я внимательно тебя слушал и не думаю, что ты заикаешься.

Даю тебе задание на дом. Возьми два листа бумаги и напиши на них числа от

единицы до десяти и алфавит. А затем придумай сочинение на любую тему по

своему выбору и принеси мне завтра утром. Это будет доказательством того,

что у тебя нет заикания”. Рик удивленно посмотрел на меня, когда я сказал,

что у него нет заикания.

На следующий день он принес две странички. Я вам покажу одну. Подчеркну7

то мною, чтобы студентам было ясно, что у Рика нет заикания. Достаточно бы7

строго взгляда, не больше (Эриксон несколько секунд смотрит на листок и

передает его Анне, сидящей слева от него в зеленом кресле), чтобы понять,

что Рик не заикается.

У меня есть тайная надежда, что однажды встретится человек, который, глянув

на листок, скажет: “Верно, Рик не заикается”.

(Обращаясь к Анне.) Ты так долго его созерцаешь, что можно целую диссерта7

цию написать. Передавай дальше, все равно ничего не поняла.

(Санде, следующей.) И ты тоже собралась диссертацию написать.

Анна: Мне кажется, я поняла.

Эриксон (Кивает): Передай дальше. (Страничка переходит из рук в руки. Об,

ращается к Анне.) Что же ты поняла? В чем доказательство, что он не заика7

ется?

Задание Рика

9 8 7 6 5 4 3 2 1 0*

z y x w v u t s r q p o n m l k j i h g f e d c b a

История жинзи

Я чувстувю, что етсь другая принича для могео заикания*, которую

мы еще не обсуждали. Мне кажется, что это незначительная причи7

на. Вам может показаться, что к моему заиканию это не имеет отно7

шения**.

В детстве, примерно до четвертого класса, я был очень толстый.

Даже сейчас у меня вес колеблется. Как только я набираю лишние

10—20 фунтов, я сажусь на диету и пытаюсь похудеть. Вот и сейчас

я решил сесть на диету. Я заметил, что когда я нервничаю или рас7

строен, я полнею, потому что я...

Анна: Вот мои соображения. Он пишет, скорее, справа налево, чем слева на7

право. Может, оба способа перемешались у него в голове, поэтому у него пута7

ница и в мыслях, и в речи. В этом есть смысл?

*Числа и английский алфавит написаны в обратном порядке. — Примеч. переводчика.

**Далее в английском тексте почти в каждом втором слове переставлены буквы, что опущено

в русском переводе. — Примеч. переводчика.

Эриксон: Это твои соображения?

Анна: Да.

Эриксон: Ну и неверно.

Анна: Неверно?

Кристина: Может, дело в его арабском происхождении? Там ведь пишут спра7

ва налево.

Эриксон: Нет.

Зигфрид: Вы, кажется, велели ему написать две страницы, чтобы доказать, что

он не заикается?

Эриксон: Он должен был написать числа от единицы до десяти, алфавит и со7

чинение на две страницы на любую тему. Глянув на первую страничку, я ска7

зал: “Так и есть, Рик, заикания у тебя нет. Сейчас я объясню тебе в чем дело”.

(Эриксон берет со стола книгу и читает.) “Жизнь”, “любовь”, “есть”, “рабо7

та”, “есть”, “оба”, “преимущество”, “ответственность”, “передо мной”, “отреаги7

ровал”, “он”. Вы слышали все слова, но не получили от меня никакого сообще7

ния, никакой связной мысли, верно?

(Эриксон смотрит на страничку Рика.) Смотрите, что он написал. Я сообщил

ему свою мысль: напиши числа от единицы до десяти. Какова же обратная

связь? “Девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, два один, ноль”. Это чис7

ловые символы, знаки. Это не числа в определенном порядке от единицы до

десяти. Следовательно, он не понял моего сообщения и не ответил на него

должным образом. Он написал все буквы, но не алфавит. Снова он не понял

моего сообщения, и опять обратная связь не сработала. Возьмем сочинение,

каждое второе слово (подчеркиваю, второе) написано неправильно. Как имен7

но? Последние две буквы написаны в обратном порядке.

Рик родился от родителей7ливанцев. Это первая часть семьи, с ними все в по7

рядке. Затем до его рождения родились две сестры, а родители дважды хотели

наоборот. Но тут обратного хода нет.

Я объяснил это Рику и сказал: “Лечить тебя будем так. Возьми любую книгу и

читай ее вслух от конца к началу, от последнего до первого слова. Ты на7

учишься произносить слова, не связывая их в мысли. Тебе нужна практика для

выработки произношения слов. Читай книгу в обратном направлении, слово

за словом, от последнего к первому. Учись произносить слова.

Запомни следующее, Рик. Ты вырос в доме, где главенствует ливанская культу7

ра. Я не хочу сказать ничего плохого о ливанской культуре. Она хороша для

ливанцев. Но ты и твои сестры родились в Америке и вашей культурой должна

стать американская. Вы первосортные граждане Америки. Ваши родители —

это второй сорт. Я не в обиду им это говорю, они преуспели, насколько позво7

лили их возможности. Ты можешь и дальше уважать ливанскую культуру, но

это не твоя культура. Твоя культура — американская.

Ты семнадцатилетний американский юноша. Ты работаешь в магазине отца, а

получаешь изредка то цент, то пять центов, от силы десять. Ливанские дети

работают задаром и слепо подчиняются отцу. Но ты не ливанский мальчик, ты

американский юноша. Твои сестры — американские девушки. По американ7

ским стандартам, ты уже взрослый семнадцатилетний американец. Ты разбира7

ешься в торговых делах магазина не хуже отцовских служащих. Ты скажешь

отцу, что будешь рад работать у него в магазине, но пусть он тебе выплачива7

ет зарплату американского рабочего.

Твои родители, конечно, вправе попросить тебя жить с ними в одном доме, но

ты имеешь право платить за свою комнату, питание и стирку. Так принято у

американцев. Я хочу, чтобы ты объяснил это и своим сестрам.

Воспитанные на ливанских представлениях, твои родители считают, что после

16 лет учиться не надо. Но по американским законам, каждая молодая амери7

канка имеет право, если пожелает и если у нее состоятельные родители, полу7

чить полное среднее и высшее образование. Это право дает ей американская

культура. Очень подробно растолкуй это своим сестрам и помоги им понять,

что они граждане Америки, урожденные американки и американская культура

теперь для них родная.

В твоем ливанском доме, Рик, тебя с детства научили, как думать, когда думать

и в каком направлении. Но ты — американец. (Эриксон вроде бы смотрит на

Кристину.) Американец думает, когда ему заблагорассудится. Достань хоро7

шую книгу, хороший роман. Прочитай сначала последнюю главу, потом поси7

ди, подумай, поразмышляй, о чем может говориться в предыдущей главе. При7

кинь и так, и эдак, а потом прочитай предпоследнюю главу и увидишь, что во

многом ошибся. Очень во многом. Прочитай эту главу еще раз и снова погадай

о содержании предшествующей главы. И вот к тому времени, когда ты добе7

решься до первой главы, гадая, предполагая, воображая и размышляя, ты на7

учишься свободно думать во всех направлениях.

А затем, Рик, тебе придется еще кое7чему научиться. Дело вот в чем: в произ7

ведении хорошего автора всегда четко прослеживается определенный сюжет,

построенный с учетом и знанием логики мыслей и поведения людей. Я тебе

расскажу о своем опыте. Когда я начал читать “Волшебную гору” Томаса Ман7

на, я уже на пятидесятой странице догадался, что герой книги, Ханс Касторп,

собирается покончить жизнь самоубийством. Чем дальше я читал, тем больше

убеждался в своей догадке. Я понимал, что он прибегнет к разным способам,

чтобы покончить с жизнью, но неудачно. И, наконец, меня осенило, что он все7

таки покончит с собой, но таким способом, который вызовет общественное

одобрение. Так что мне пришлось прочитать целую книгу, Рик, чтобы узнать,

как покончить с собой и получить при этом одобрение общества.

Вот еще о чтении книг. Эрнест Хемингуэй — хороший автор. Когда я читал его

“По ком звонит колокол”, где7то в начале книги, в определенной психологи7

ческой ситуации мелькнул один второстепенный персонаж. Поскольку Хемин7

гуэй — автор талантливый, этот персонаж, как я сразу понял, обязательно по7

явится еще раз в такой же психологической ситуации, закрепив тем самым оп7

ределенную сюжетную линию.

Послушай, Рик, твое лечение сводится к тому, чтобы уважать своих родителей;

помнить, что у тебя и сестер есть своя американская культура и научиться

свободно мыслить во всех направлениях”.

Рик ушел от меня в глубокой задумчивости. Через пару дней мне позвонил

психолог, который когда7то наблюдал Рика. Он был первым после меня, кого

Рик навестил. Мой коллега сообщил, что Рику на 90% лучше.

Рик часто писал мне письма. Из них я понял, что он относится ко мне как к

отцу. В своих ответах я старался избежать любого сходства с ролью отца. Мои

письма, скорее, походили на письма школьного товарища.

Год назад Рик приехал ко мне на Рождество. Речь у него была четкая, плавная

и благозвучная. Отец хотел, чтобы он учился в Йеле или Гарварде, но, как са7

мостоятельный американский юноша, Рик выбрал другой колледж. Отец хотел,

чтобы он изучал организацию бизнеса. Но Рик сказал: “Я знаю, что не найду

работы в большом бизнесе. Я занимался этим предметом в течение семестра,

мне он не понравился и я оставил занятия. Меня больше интересует химия

или психология”.

Проучившись три года в колледже, Рик задумался: “Нормальный американский

студент должен хотя бы частично оплатить учебу своим трудом”.

И вот, когда мы встретились на Рождество, он мне рассказал о себе: “В этом

году я закончил третий курс и оставил колледж. В Массачусетсе трудно найти

работу. Собираюсь поступить на работу к отцу. Я знаю его дела лучше других

сотрудников, и мне назначили американскую зарплату. Я буду платить за жи7

лье, питание и стирку. Одеваться я буду на свои деньги и буду копить, чтобы

закончить колледж. Если я накоплю достаточно, я уйду с работы и поступлю в

аспирантуру”.

“Молодец, Рик, — одобрил я. — А как твои сестры?” Он ответил: “Мы с сестра7

ми все обсудили, и они согласились со мной, что они урожденные американки

и должны жить как американки. Когда им исполнилось по 16 лет, они не бро7

сили учебу. Одна сестра окончила Массачусетский университет и живет само7

стоятельно. Она преподает в школе. Конечно, по ливанским обычаям, неза7

мужняя девушка должна жить с родителями. Но моя сестра — американка, жи7

вет отдельно и любит свою работу. Другая сестра тоже окончила университет,

но она была не совсем удовлетворена полученным образованием и поэтому

поступила в юридический институт. Теперь она занимается юридической

практикой”.

(Обращаясь к группе.) Не знаю, что думают обо мне родители, но я знаю, что

они могут гордиться своими тремя детьми. Пожалуй, это случай семейной те7

рапии.

Лечение для матери: “Женщина, ты слышала, что я сказал. Иди и делай”. (Улы,

бается и указывает на Кристину.) Я достаточно разбираюсь в ливанской

культуре. Это — смешение многих культур: христианской, мусульманской, зо7

роастрийской и других.

Запомните главное: работайте с пациентом, исходя из его представлений о

жизни, а не из своих.

Ливанцы могут писать справа налево сколько им угодно, но Рик родился в Со7

единенных Штатах, а здесь следует писать слева направо. В Америке принято

говорить что думаешь и думать самому, прежде чем говорить.

Надо научиться видеть своего пациента и все о нем знать... в этом вся суть.

Конечно, я много узнал о ливанцах, когда лечил братьев Минни. Кстати, они с

большим почтением относятся к своей сестре. Они считают Минни умной де7

ловой женщиной и такой же, как они, равноправной гражданкой Америки.

А вот из вас кто7нибудь пытался читать книгу с конца и предугадывать замы7

сел автора? Я думаю, всем стоит попробовать. Почитав несколько начальных

глав “Кейнского мятежа”, я сказал жене: “Я знаю, что будет с капитаном Кви7

гом”. А книгу еще надо было читать и читать, чтобы до конца добраться.

Есть одна книга, “Аллея Кошмаров”, где описывается бродячая труппа, которая

ездит по всей стране и дает дешевые карнавальные представления. Первой об7

наружила эту книгу моя дочь, Бетти Элис, и посоветовала матери прочитать ее,

и обе они рекомендовали книгу мне. Я прочитал первую страницу и спросил у

жены и дочери: “Когда вы узнали, как закончится книга?” “Когда дочитали до

конца”, — ответили обе. “Прочитайте первую страницу”. Первая страница и

была концом книги. “Аллея Кошмаров” очень хорошо рассказывает о карнава7

лах и о жульничестве. Надеюсь, вы выкроите время и прочитаете эту книгу

хотя бы для общего развития. Я убежден, ее должен прочитать каждый врач.

(Здесь Эриксон обсуждает отрицательные стороны отдельных новомодных ув7

лечений в психотерапии. Затем продолжает.) Я считаю ошибочной любую пси7

хотерапию, опирающуюся на единую теорию. Ведь все люди не похожи друг

на друга.

Вам вряд ли придет в голову пригласить человека в ресторан и указывать ему,

что он должен есть. Если вы действительно хотите доставить ему удоволь7

ствие, вы предоставите выбор блюд ему самому и по его вкусу. А если вы при7

гласили гостя к себе домой, а сами не любитель музыки, неужели вы запретите

ему слушать музыку и заставите смотреть вестерн по телевизору? Если вы дей7

ствительно хотите порадовать своего гостя, вы постараетесь узнать его вкусы.

Если вас интересует психотерапия, вас, в первую очередь, должен интересо7

вать пациент.

Рик был американцем, родившимся от ливанских родителей, которые выросли

ливанцами. Они поженились и натурализовались в Массачусетсе, но культура

этого штата резко отличается от культуры Ливана. Им, взрослым, это трудно

было понять.

Ну вот и вся история о Рике. (Эриксон просит одного из слушателей поло,

жить папку на место.)

Расскажу вам еще один случай. Я вам вчера показывал куколку на часах в

моей комнате (во время осмотра дома после вчерашнего семинара).

Однажды мне позвонили из Канады. Женский голос рассказал: “Я — доктор

медицины, мой муж — доктор медицины, у нас пятеро детей. Средней девочке

14 лет. Она лежит в больнице с диагнозом “нервная анорексия”. Только за пос7

ледний месяц она похудела на пять фунтов и весит сейчас 61 фунт (около 28

кг— Примеч. перев.). Мы с мужем понимаем, что ее ждет голодная смерть. Ее

уговаривают, пытаются поддерживать внутривенно, кормить через трубку, че7

рез прямую кишку, но все напрасно”.

Нервная анорексия случается, как правило, у подростков, хотя встречается и у

взрослых. Это болезнь, психологическое заболевание, когда человек отожде7

ствляет себя с религией, с Богом, Иисусом, Девой Марией или с каким7нибудь

святым. Такие больные добровольно обрекают себя на голодную смерть. Им

кажется, что им вполне достаточно одного крекера и стакана воды в день.

Я лично видел в больнице по крайней мере полсотни таких больных, и все они

умерли. С должным медицинским тактом доктора прилагали все силы и все

профессиональные знания, чтобы спасти их.

Я помню один случай, когда четырнадцатилетняя девочка (она весила всего 59

фунтов — около 27 кг) до того довела заведующего клиникой, что он нарушил

профессиональную этику. Он полагал, что ему удастся заставить девочку по7

есть и изменить свое поведение. Он велел сестре раздеть ее догола, а персона7

лу приказал ходить вокруг нее и внимательно разглядывать. Но девочка сто7

яла без всякого смущения, не краснея и не отводя глаз, словно на сотни миль

ее окружал полный мрак и ни души вокруг. Ей было совершенно безразлично.

Даже затрудняюсь описать эмоциональное отношение таких больных к своей

семье. Они смиренные, покорные. Никогда не делают ничего дурного. Всем во

всем уступают, но не хотят есть и даже не замечают, что от них остались кожа

до кости.

Это жуткое зрелище, когда перед вами стоит четырнадцатилетняя девочка, в

которой нет даже полных 28 килограммов. Такие больные, можно сказать, по7

гибают с попустительства большинства медицинских работников, которые во

время лечения больше озабочены соблюдением медицинской этики и соб7

ственного профессионального достоинства.

Мать девочки прочитала “Необычайную терапию”, книгу Джея Хейли о моих

методах лечения, и обратилась ко мне: “Мы с мужем убеждены, что если кто и

может спасти нашу дочь, так это вы”. Я ответил: “Дайте мне подумать пару

дней и позвоните”. Я обмозговал этот случай и, когда мать снова мне позвони7

ла, пригласил ее с девочкой ко мне в Феникс.

И вот Барби со своей мамой у меня в кабинете. Барби оказалась очень милой,

жизнерадостной и умной девочкой, если не считать того, что ее единственной

пищей в сутки был один крекер и стакан имбирного эля. И все. Мы начали бе7

седовать с Барби. Я спросил номер ее дома в Торонто — и ответила мамаша.

Попросил назвать улицу — и ответила мамаша. Я спросил Барби, в какой шко7

ле она учится, — и ответила мамаша. Как называется улица, где находится

школа? И ответила мамаша. Беседа с Барби продолжилась и на следующий

день, но на все вопросы отвечала мать.

На третий день мать заявилась ко мне с жалобой: “Последние три ночи я со7

вершенно не сплю, потому что Барби тихо плачет каждую ночь напролет и не

дает мне спать”. Я повернулся к Барби и спросил: “Это правда, Барби?” Мать

уставилась на Барби, и та ответила: “Да. Я не знала, что мешаю маме спать.

Прости, пожалуйста”. Я заметил: “Знаешь, Барби, твоего “прости” недостаточ7

но. Ты, конечно, не нарочно мешала маме спать, но, мне кажется, тебя надо

все7таки наказать”. Барби тут же согласилась: “И я так думаю”.

Я по секрету предупредил мать, какое это будет наказание. “Мамаша, приго7

товьте болтунью из одного яйца и пусть Барби съест ее в качестве наказания”.

Мать сделала яичницу из двух яиц и заставила Барби съесть ее в наказание.

Барби восприняла это как наказание, но ее желудок, я думаю, обрадовался

этой яичнице, как манне небесной. (Эриксон улыбается.) Я переборол ее фи7

зиологию, и она добровольно приняла наказание.

За первые две недели Барби поправилась на три фунта, затем похудела на

фунт, но снова его набрала.

Так вот, на третий день, когда я по секрету наставлял мамашу, как наказывать

Барби, я добавил: “О чем бы я ни спрашивал Барби, за нее неизменно отвечае7

те вы. Усвойте одну вещь: если я спрашиваю Барби, то отвечать должна она

сама. Поэтому, мамаша, отныне прошу вас заткнуться”. (Эриксон делает энер,

гичный жест левой рукой.)

Представляете потрясение Барби, когда почти незнакомый человек предложил

ее матери “заткнуться”? Мне надо было эмоционально спровоцировать Барби и

заставить ее кардинально изменить свое эмоциональное отношение к матери.

Потому что, пока мать не научилась по7настоящему держать язык за зубами,

беседа с Барби была безнадежным делом.

Лечение сводилось к тому, что я рассказывал Барби короткие истории, иноска7

зательные или держащие слушателя в постоянном напряжении, загадочные и

скучные тоже. О чем я только ей ни рассказывал. Однажды я рассказал Барби,

что моя мать родилась в шикарной избе. Барби выросла в богатой семье, по7

этому ей не приходилось слышать из первых рук о ком7нибудь, кто родился в

шикарной избе. (Обращается к группе.) Хоть вы все университеты пооканчи7

вали, а небось не знаете, что такое шикарная изба.

Шикарная изба — это четырехстенка из неотесанных бревен и с дощатым по7

лом. Я печально поведал Барби, что я тоже родился в избе. В самой заурядной

избе, в шахтерском поселке в горах Сьерра7Невада. Три стены были бревенча7

тые, а четвертая была отвесным склоном горы, а пол земляной.

Я рассказал, как моя мать держала постоялый двор, потому что шахтерский со7

став все время менялся. Мать приехала в этот поселок из Висконсина. Отец

был одним из совладельцев шахты, и он предложил матери переехать из Вис7

консина в Неваду и взять на себя постоялый двор. Мать узнала, что главное, за

что она отвечает, это продуктовые запасы: соль, перец, корица, пищевая сода,

мука, запас сушеных яблок, солонина, соленое сало — все, что понадобится на

полгода, потому что торговец приезжал со своим громадным фургоном, кото7

рый тянули 20 мулов, всего два раза в год. Когда содержишь постоялый двор,

нельзя, чтобы запасы кончились раньше срока.

(Обращается к группе.) Представляете, как трудно рассчитать даже любому из

вас, если вы сами готовите, сколько продуктов потребуется хотя бы на неделю.

На Барби это произвело глубокое впечатление, потому что еще до болезни

мать учила ее кухонным премудростям. История ее весьма заинтересовала.

Затем я рассказал ей еще одну быль о своей матери. Они с отцом прожили в

браке 73 года и, когда отец умер, мать побыла вдовой всего три часа, но для

нее это показалось слишком долго и она последовала за отцом. Эта история

повергла Барби в глубочайшие раздумья, потому что трудно представить жен7

щину, бывшую 73 года замужем за одним и тем же человеком и ставшую вдо7

вой всего на три часа.

Я рассказал Барби следующую историю:

В шахтерской бригаде, где мой отец был мастером, работал один шахтер по

прозвищу Паскуда Сойер. В те времена каждый носил с собой шестизарядный

револьвер. Паскуда Сойер любил убивать из засады и после удачного выстрела

делал насечку на рукоятке. Его никак не могли уличить в преступлении, пото7

му что никогда не было свидетелей... Находили только мертвое тело.

Однажды в понедельник утром Паскуда Сойер заявился на работу пьяным.

Отец сказал ему: “Пьяному тебе в шахте делать нечего. Иди домой и про7

спись”. Сойер попытался выхватить револьвер, но отец его опередил.

“Сойер, — сказал отец, — ты слишком пьян, чтобы выяснять отношения на ре7

вольверах”. Тогда Сойер предложил отцу объясниться на кулаках. Отец отве7

тил: “Ты так напился, что со своими собственными кулаками не управишься.

Уходи и проспись. Если еще раз явишься пьяным, считай себя уволенным”.

В следующий понедельник Сойер опять явился пьяным. Все шахтеры собрались

вокруг, выжидая, как поступит отец. “Сойер, — сказал отец, — в прошлый по7

недельник я тебя предупредил: если снова напьешься, уволю. Иди к учетчику,

получи деньги и чеши отсюда”. (Кристине.) “Чесать” значит убираться ко

всем чертям (смеется), и чем дальше, тем лучше.

Сойер опять схватился за револьвер, но отец сказал: “Ты слишком пьян, чтобы

стреляться со мной. И слишком пьян, чтобы драться. Иди получи свой зарабо7

ток и чеши”.

Шахта находилась далеко в стороне от нашего дома, где оставалась моя мать с

двумя сестрами, одна старше меня, другая — младше. Сойер долго бродил в го7

рах, пока добрался до нашего дома. Кто лазил по горам, знает, что это дело не7

легкое. За это время Сойер изрядно протрезвел. Поэтому, когда он спросил у

матери: “Миссис Эриксон, где можно найти вашего мужа сегодня в шесть вече7

ра?” — она, ничего не подозревая, ответила: “Альберт хотел заехать в Каньон

Дэвиса по какому7то делу и к шести вернется домой”. “К шести ты будешь вдо7

вой”, — буркнул Сойер.

Мать вбежала в дом и схватила ружье, чтобы разделаться с Сойером. Но когда

она выскочила на крыльцо, ей стало не по себе, Сойера не было видно, но он

мог спрятаться за любым крупным валуном и легко подстрелить ее, а с какой

стороны — неизвестно. Она вернулась в дом и повесила ружье на место.

К шести часам мать разогрела обед и оставила его на плите, чтобы не остыл.

Вот и шесть часов, половина седьмого, без четверти семь, семь часов, половина

восьмого, пятнадцать минут девятого, половина девятого, тридцать пять девя7

того, без двадцати девять, без пятнадцати, без десяти, без пяти, девять часов.

Через несколько минут вошел отец. Мать поставила на стол горячую еду и

спросила: “Почему ты опоздал, Альберт?” “Я заблудился и попал в Каньон Фло7

ренс, а уж оттуда домой”, — объяснил отец. Мать разрыдалась и сказала: “Я

так рада, что ты заблудился”.

“Женщина, — удивился отец, — с чего это ты рада, что я заблудился? И пла7

чешь почему?” Тогда мать рассказала отцу о Паскуде Сойере. “Поставь7ка ша7

мовку обратно на плиту, чтобы не остыла”, — велел он матери, а сам взял свой

револьвер и в потемках отправился в Каньон Дэвиса, чтобы разобраться с Пас7

кудой Сойером. Не прошло и нескольких минут, как отец вернулся со смущен7

ным выражением на лице. “Ну и дурак же я. Так он меня там и ждет. Да он уж,

верно, из штата слинял”. (Эриксон смеется.)

Эта история очень заинтересовала Барби. Я рассказал ей, как моя мать делала

запасы на полгода вперед. Разумеется, каждый день пекли пирог из сухих яб7

лок, и он так опротивел шахтерам, что однажды мать решила их побаловать и

испекла пирог из кукурузного крахмала с корицей. Он имел бешеный успех. С

тех пор это мой самый любимый пирог. Правда, жена и дочери внесли некото7

рые изменения в первоначальный рецепт.

Мать девочки ужасно устала от всех этих историй. На одном из приемов при7

сутствовал Боб Пирсон, психиатр из Мичигана. К концу часового приема он

заявил: “Мне больше невмоготу сидеть и слушать твои байки. Ты заставляешь

бедную девчушку переживать снова и снова целую палитру разнообразных

эмоций. А в результате я весь в поту”. “У этой девочки нужно тренировать

эмоции”, — ответил я.

Ее родители были очень богаты. Они часто отдыхали в Акапулько и Мехико, на

Багамах, в Пуэрто7Рико и Лондоне, Вене и Париже. Они любили путешество7

вать.

Недели через две (я не мог принимать Барби каждый день, слишком большая

нагрузка для меня) мать сообщила мне: “Барби никогда не видела Великий Ка7

ньон. Ничего, если мы уедем на несколько дней и полюбуемся Великим Каньо7

ном?” “Великолепная мысль”, — поддержал я.

Я спросил Барби, совпадает ли такая поездка с ее желанием. Ведь я ее доктор

и должен заботиться о ее здоровье. “Именно поэтому твоя мама привезла тебя

ко мне. Тебе следует признавать мой медицинский авторитет. С моей точки

зрения, здоровье у тебя в порядке. Тем не менее, я все7таки доктор медицины и

обязан не упускать из виду ничего, что связано с твоим здоровьем. С точки

зрения медицины, единственное, на чем я буду настаивать, это чтобы ты чис7

тила зубы дважды в день”. И Барби обещала чистить зубы дважды в день.

“Чтобы не глотать зубную пасту, будешь смывать ее специальным полоскани7

ем. Полоскание тоже не следует глотать. Я прошу, дай мне обещание, что бу7

дешь чистить зубы дважды в день и пользоваться полосканием тоже два раза в

день”. И Барби дала мне твердое обещание в точности выполнять мои указа7

ния. Я добавил: “Можешь пользоваться любой пастой, но полоскать рот будешь

сырым рыбьим жиром”. (Улыбается.)

(Обращаясь к группе.) Если вы хоть раз пробовали сырой рыбий жир, то вто7

рой раз вас и палкой не заставишь. А вот Барби, свято выполняя обещание, по7

лоскала рот сырым рыбьим жиром. Вы все знаете, что после этого во рту оста7

ется такой мерзкий вкус, что человек готов хоть землю пожевать, только бы

избавиться от него.

Но Барби отождествляла себя с религией и, дав мне обещание, она попалась.

Обещание дано, а для религиозного человека это означает, что его следует

свято выполнять. Я велел матери купить большую бутылку рыбьего жира.

Одобрив в целом их путешествие, я попросил их обратить особое внимание на

Метеорный Кратер, на Окаменевший Лес, на Цветную Пустыню, на Кратер За7

ката и другие интересные виды, а также напомнил Барби не забыть взять с со7

бой полоскание. Матери я сказал: “С этого момента никогда не напоминайте

ей о полоскании. Сделайте вид, что не заметили его исчезновения”. Если я

хоть сколько7нибудь разбираюсь в подростках, Барби постаралась избавиться

от полоскания при первой возможности.

Барби вернулась из своего путешествия по Аризоне, отягощенная чувством

глубокой вины. А как это увязать с религией? (Смеется.) Барби не могла при7

знаться матери. Боялась признаться мне. Она страдала от чувства вины. Как

же теперь отождествлять себя с религией?

Мы с Барби виделись не каждый день. Однажды я сказал матери: “Будьте лю7

безны, встаньте. Какой у вас рост?” — “Сто шестьдесят пять сантиметров”. Во7

обще7то, мне показалось, что мамаша приврала. Она выглядела выше 170 см.

Когда задаешь личные вопросы, некоторые женщины корректируют ответы в

свою пользу.

Зигфрид: Я не понял.

Эриксон: Они не дают точного ответа. Она ответила 165 см, а мне показалось

172—175 см. Женщины обычно корректируют ответы на личные вопросы.

Затем я спросил: “А какой у вас вес?” Она очень гордо ответила: “118 фунтов

(53,5 кг. — Прим. перев.), я весила столько же, когда выходила замуж”. (Эрик,

сон, не веря собственным ушам.) “118 фунтов? Вам уже за 40, у вас пятеро де7

тей и вы весите всего 118 фунтов? Мамаша, да это же ниже всякой нормы, се7

рьезно! Самое малое, вы должны весить 130 фунтов (около 59 кг. — Прим. пе,

рев.) — а еще лучше, 140—145 фунтов (63—65 кг). Мамаша, да вы просто дис7

трофик, вы недоедаете, и у вас хватило смелости привести ко мне Барби, пото7

му что вам показалось, что она слишком худая? Барби, я тебя прошу, проследи,

чтобы после каждой еды, каждый день у твоей мамы ничего не оставалось в

тарелке”. Барби взглянула на свою мать совсем по7новому. “А если твоя мама

не будет съедать все, что будет положено на тарелку, ты мне скажешь на сле7

дующий же день”.

Барби взялась за дело всерьез. Однажды она доложила: “Вчера я забыла вам

сказать, что накануне мама приберегла за обедом полсосиски и завернула ее в

салфетку, чтобы съесть перед сном”. — “Мамаша, это правда?” Мать покрасне7

ла и сказала: “Да”. Я возмутился: “Вы нарушили мои приказы, и вас следует

наказать. И я вас накажу, чтобы впредь неповадно было. Это и к тебе относит7

ся, Барби. Ты должна была еще вчера сказать мне о мамином проступке, а ты

этого не сделала. Целые сутки выжидала. Так что обе будете отвечать. Завтра

к девяти утра явитесь ко мне с булкой белого хлеба и куском сыра, простого

американского сыра”.

Когда они пришли, я велел им отрезать два толстых ломтя хлеба, положить

сверху по толстому куску сыра и поставить сковородку в духовку, пока сыр не

расплавится и не зарумянится, затем положить по толстому куску сыра на дру7

гую сторону ломтей и снова запечь в духовке. Затем я заставил их съесть до

последней крошки эти сырные бутерброды. Это очень питательно. Вот такое

наказание.

Я заявил им без обиняков: “Полагаю, вы не питаете ко мне симпатий. И мой

способ лечения, видимо, вам не по душе. Поэтому решайте сами, какой вес вам

надо набрать до отъезда домой”. Мать остановилась на 125 фунтах (около

57 кг.— Прим. перев.). “А ты, Барби, можешь предпочесть 75 фунтов (34 кг),

но я бы на твоем месте выбрал 85 фунтов (38,5 кг). Давай, ни вашим, ни на7

шим — 80 фунтов”. Но Барби выбрала 75 фунтов. “Хорошо, — сказал я, — по7

едешь домой, когда будешь весить 75 фунтов, но если дома ты не доберешь

еще 5 фунтов в течение месяца, у твоей мамы есть мой приказ привезти тебя

обратно ко мне и уж лечить тебя я буду сколько захочу. И вряд ли это тебе по7

нравится”.

С этого дня Барби и ее мама стали поправляться. Мать все время докладывала

отцу о прогрессе по телефону. Когда Барби весила 75 фунтов, а мать 125, отец

с остальной семьей прилетели в Феникс познакомиться со мной.

Сначала я побеседовал с папой: “Сколько вам лет? Какой рост? Какой вес?”

Когда он ответил, я заявил ему: “Для человека вашего возраста и роста вы не

дотягиваете до нормы целых пять фунтов. Может, у вас в семье наследствен7

ный диабет?” “Нет,— ответил он. “Тогда это просто позор, своей худобой, эти7

ми пятью фунтами недовеса, вы подаете дурной пример дочери и, более того,

подвергаете смертельному риску ее жизнь”. Я сурово отчитал папашу, чем

привел его в полное замешательство.

Проводив его из кабинета, я позвал двух старших детей и спросил: “Когда Бар7

би заболела?” Они ответили, что около года тому назад. “А в чем это прояви7

лось?” — “Когда мы предлагали ей угощение, фрукты, конфеты или подарки,

она всегда отвечала: “Я этого не заслужила, оставьте себе”. Мы и оставляли”.

Их я тоже отчитал за то, что они лишали свою сестру ее конституционных

прав. Барби имеет право получать подарки, объяснил я им, и неважно, что она

с ними сделает. Пусть даже выбросит, но получать их имеет право. “Барби ска7

зала, что не заслуживает подарков, а вы и обрадовались, скорей все расхвата7

ли, только о себе и думаете”. Досталось им на орехи. Отослав старших детей, я

позвал Барби.

“Барби, когда ты почувствовала, что заболела?” — спросил я. “В прошлом мар7

те”, — ответила Барби. “В чем проявлялась твоя болезнь?” — “Когда мне пред7

лагали еду, фрукты, конфеты или подарки, я всегда отвечала: “Я это не заслу7

жила, оставьте себе”. “Барби, мне стыдно за тебя. Ты лишила своих родителей

и остальных членов семьи права делать тебе подарки. Неважно, что ты с ними

потом сделаешь, но они должны иметь право делать тебе подарки, и вот это

право ты у них отняла. Мне стыдно за тебя. Тебе тоже должно быть стыдно”.

(Эриксон обращается к Стью.) Дай мне, пожалуйста, вот эту историю болез7

ни. (Стью достает нужную папку.)

Барби согласилась, что она должна позволить родителям и старшим детям де7

лать ей подарки. Может, они ей и ни к чему, но нельзя же лишать их права де7

лать подарки.

То, о чем я расскажу, случилось 12 марта. Барби приехала ко мне 11 февраля.

Я провел с ней в целом 20 часов. 12 марта был день свадьбы моей дочери. Я

не видел, но мои дочери сообщили мне, что Барби съела кусок свадебного пи7

рога по своей охоте. Накануне отъезда Барби спросила, не буду ли я возра7

жать, если она сядет ко мне на колени, прямо в коляску, а ее брат сфотографи7

рует нас.

Вот эта фотография: Барби, уже набравшая 75 фунтов, сидит у меня на коле7

нях, а я сижу в своей инвалидной коляске. Передайте друг другу. (Эриксон пе,

редает фотографию Барби, сидящей у него на коленях.)

На Рождество Барби прислала мне фотографию с Багамских островов, где она

стоит рядом с Санта Клаусом. (Эриксон передает и эту фотографию студен,

там. Девочка выглядит весящей нормально для своего роста.)

Барби увезла с собой рецепт пирога с корицей. Она написала мне, что сама ис7

пекла пирог и вся семья его расхваливала.

Мы поддерживали переписку. Я знал, что до полного выздоровления Барби

еще далеко. Девочка присылала мне подробные письма и в каждом письме

было, хотя и косвенное, упоминание о пище. Например: “Завтра мы будем са7

жать огород. Помидорная рассада принялась очень хорошо. Скоро у нас будет

своя зелень к столу”.

Совсем недавно я получил еще одну фотографию от Барби. Ей уже 18 лет, она

извинилась, что фотография получилась не в полный рост. (Эриксон передает

фотографию студентам.) Она обещала прислать мне свое изображение во

весь рост.

В двух последних письмах Барби прислала мне полное описание своей болез7

ни — нервной анорексии. Я вылечил лишь первую стадию. Но, как правило,

первая — она же и последняя, поскольку первая стадия — это добровольная

голодная смерть. Это я предотвратил. На этой стадии больной чувствует себя

недостойным, ни на что не способным, ничтожным и никому не нужным. Он

молча уходит в религию, в прямом смысле отрешается эмоционально от роди7

телей и медленно погибает от голода, даже не осознавая этого.

Если такого больного удается вытащить из первой стадии, он начинает пере7

едать и чрезмерно полнеть. На этой стадии больной кажется себе неловким,

уродливо полным, не способным вызвать чью7либо симпатию или любовь,

страдает от одиночества и депрессии. Эту стадию Барби преодолела с помо7

щью одного канадского психиатра. Ко мне обращаться ей не пришлось.

Далее, третья стадия — колебания веса. Резкая прибавка в весе, затем возвра7

щение к норме, опять вес подскакивает и снова приходит в норму. И, наконец,

конечная стадия.

Барби писала: “Я прошла через все стадии и все еще не чувствую себя в нор7

ме. Вы увидите на последнем снимке, как я сейчас выгляжу. Я поставила перед

собой цель набраться храбрости и пойти на свидание с мальчиком”. В своем

ответе я написал, что был бы рад ее увидеть и почему бы ей не приехать наве7

стить меня. А я уж позабочусь, чтобы она взобралась на Пик Скво, погуляла в

Ботаническом саду, побывала в Музее Херда, в картинной галерее. Что касает7

ся свидания, то это я ей обеспечу. (Эриксон смеется.) Тогда она и этот страх

преодолеет.

Барби написала мне о двух других девочках, страдающих от этой же болезни,

и о том, как она их жалеет. Она спрашивала у меня, стоит ли ей рассказать

этим девочкам о собственном случае. Я отвечал: “Барби, когда я только тебя

увидел, мне тоже хотелось тебя пожалеть, но я знал, что это лишь ускорит

твою смерть. Поэтому я стал обращаться с тобой так жестко и сурово, как толь7

ко мог. Пожалуйста, избавь этих девочек от своей жалости. Этим ты только

подтолкнешь их к могиле”. Барби написала в ответ: “Вы совершенно правы,

доктор Эриксон. Если бы вы стали меня жалеть, я бы подумала, что вы притво7

ряетесь, и убила бы себя. Но вы были так неприветливы со мной, что я должна

была поправиться”. (Обращаясь к группе.) Однако медики так чертовски про7

фессиональны и так крахмально величественны, что лечат нервную анорек7

сию “как положено”, по таким же величественным, как они сами, канонам—

лекарствами, питанием через трубку и капельницами, — а организм отвергает

всякую пищу. А я превратил пищу в наказание — и дело пошло. (Эриксон улы,

бается.)

Понимаете, когда работаешь с пациентом, главное — это делать то, что пойдет

пациенту на пользу. А что до моего величия... то провались оно пропадом.

(Смеется.) Мне и без него неплохо в этом мире. Мне ни к чему пыжиться, что7

бы выглядеть важным и сведущим. Я делаю то, что побуждает пациента к пра7

вильным действиям.

Подайте мне вон ту коробку, пожалуйста. (Эриксон указывает на коробку на

полке справа от него. Стью подает ее ему.) А вот очень важный пример.

Одна моя студентка рассказала мне, что она проводит семейную терапию в од7

ной семье, состоящей из отца, матери и умственно отсталой дочери двадцати

лет. С родителями у нее хлопот нет, но дочка каждый раз закатывает истерики.

Я ей объяснил: “Это потому, что у тебя все по науке, профессионально и бес7

страстно. А твоя задача — хоть из кожи вон вылези, заставить пациента на7

чать что7то делать”.

Моя студентка вернулась в свой Мичиган и продолжила лечение. Вот что со7

творила та самая девица, что билась в истериках. (Показывает небольшую

тряпичную корову пурпурного цвета.) Это же просто произведение искусст7

ва! Вряд ли у кого7нибудь из вас хватит таланта сделать нечто подобное.

Неясно, правда, почему корова оказалась пурпурной (смеется), наверное, моя

студентка подсказала, что я ношу все пурпурное... (Обращается к Зейгу.) Как

следует сфотографировал, Джефф? Теперь у этой заторможенной девушки не

бывает никаких припадков. Она знает, что может что7то делать. Делать вещи,

которые вызывают у людей восхищение. А сколько сил уходит на истерику?

Не меньше, чем ушло на эту пурпурную корову. (Эриксон убирает ее обратно

в коробку.)

Ну, кто из вас взбирался на Пик Скво?

Анна: Еще не успела. (Половина студентов поднимают руки.)

Эриксон: А тебя как зовут, Аризона? Ты ведь учишься в Университете штата

Аризона, так? (Спрашивает у Салли.)

Салли: Только что окончила.

Эриксон: На Пик Скво лазила?

Салли: Да.

Эриксон: Молодец. А ты? (К Саре.)

Сара: Еще нет.

139 Среда

Эриксон: Ты давно живешь в Аризоне?

Сара: Семь лет.

Эриксон: Повтори громче.

Сара: Семь лет.

Эриксон (Не веря своим ушам): И до сих пор не поднималась на Пик Скво?

Когда же ты соберешься?

Сара: Зато я другие пики одолела. (Смеется.)

Эриксон: О других пиках я не спрашиваю.

Сара (Смеется): Обещаю залезть на Пик Скво.

Эриксон: Когда?

Сара (Смеется): Нужна точная дата? В конце лета, когда станет прохладнее.

Эриксон: На рассвете прохладно.

Сара (Смеется): Вы правы. Прохладно.

Эриксон: А в Ботаническом саду была?

Сара: Да, была. (Салли отрицательно качает головой.)

Эриксон (Обращается к Салли): Ты не была. (Ко всей группе.) Кто из осталь7

ных побывал в Ботаническом саду? (Обращается к Салли.) Что скажешь в оп7

равдание?

Салли: Я не знаю, где он находится.

Эриксон: Вот и узнай, договорились?

Итак, вас научили понимать психотерапию как упорядоченный процесс, вклю7

чающий изучение истории болезни, получение подробной информации о про7

блемах пациента, а затем его обучение правильному поведению. (Обращается

к группе.) Верно? Хорошо.

(Говорит глядя в пол.) Один психиатр из Пенсильвании в течение 30 лет за7

нимался лечебной практикой, но без особого успеха. А если точнее, он вообще

забросил практику, а медицинская документация была у него в полном беспо7

рядке. Три раза в неделю в течение тринадцати лет его вел психоаналитик. У

него был шестилетний стаж супружеской жизни. Его жена терпеть не могла

свою работу, но была вынуждена продолжать ею заниматься, чтобы кормить

себя и мужа. Она тоже посещала психоаналитика три раза в неделю — в тече7

ние шести лет. Узнав обо мне, они приехали в Феникс, чтобы пройти у меня

супружескую терапию.

Всю эту информацию я получил от них самих. “Вы на Западе в первый

раз?” — спросил я. “Да”, — ответили они. “Вокруг Феникса очень красивые

места, советую их повидать. Поскольку вы здесь впервые, вам, доктор, я реко7

мендую взобраться на Пик Скво. Вам понадобится на это три часа. Вашей жене

я советую побывать в Ботаническом саду и тоже провести там три часа. А зав7

тра придете и расскажете о своих впечатлениях”.

На следующий день они пришли ко мне. Доктор был в полном восторге.

“Подъем на Пик Скво, — заявил он, — это самое замечательное из всего, что я

сделал за свою жизнь. Событие просто перевернуло мои представления, мое

мироощущение”. Он даже не представлял, что пустыня в окрестностях Феникса

может быть такой прекрасной. Доктор так и булькал от восторга и заявил, что

полезет на гору еще раз.

На мой вопрос, как ей понравилось в Ботаническом саду, жена доктора ответи7

ла: “Я проторчала там три часа, как вы сказали. Более скучного времяпровож7

дения у меня не было за всю жизнь. Все одно и то же, одно и то же, видено7пе7

ревидено. Я поклялась, что ноги моей больше не будет в этом Ботаническом

саду. Скука смертная. Три часа умирала от скуки”.

“Хорошо, — подытожил я. — Сегодня в полдень, доктор, вы пойдете в Ботани7

ческий сад, а вы, мадам, подниметесь на Пик Скво. А завтра явитесь ко мне с

докладом”.

Они пришли назавтра до полудня. Доктор заявил: “Мне так понравилось в Бо7

таническом саду, это просто чудо! Меня прямо охватил какой7то восторжен7

ный трепет. Вокруг эта роскошная разнообразная зеленая жизнь, бушующая,

невзирая на сложный климат — уже три года нет дождей и стоит такая жара.

(Они приехали ко мне в июле.) Я еще не раз побываю в Ботаническом саду”.

Я повернулся к жене и услышал: “Ну, влезла я на эту чертову гору. (Смех.) И

на каждом шагу проклинала и гору, и себя, но больше всего вас. Просто не

пойму, какой черт понес меня на эту гору. Скучища. Я изругала себя ругатель7

ски, но ведь полезла, потому что вы велели. Добралась я до вершины. Правда,

на несколько минут я испытала некое удовлетворение, но этого хватило нена7

долго. А уж как я чертыхалась на вас и на себя, пока ползла вниз! Я поклялась,

что на эту гору больше никогда не полезу, ищите других дураков”.

“Хорошо, — заметил я. — До сих пор задания давал я. А сегодня выбирайте за7

дание по своему вкусу, каждый отдельно, а завтра приходите с отчетом”.

На следующее утро доктор доложил: “Я опять пошел в Ботанический сад. Так и

ходил бы туда снова и снова. Дивное место! Я наслаждался каждой секундой.

Не хотелось уходить. Скоро я туда опять пойду”.

Когда я повернулся к жене, она тут же завелась: “Хотите верьте, хотите нет, но

я опять лазила на Пик Скво. Только на этот раз я чертыхалась в ваш адрес еще

более изощренно. Я изругала себя за то, что я такая беспросветная дура. Всю

дорогу вверх я только и делала, что ругалась. Не могу не признаться, что на

верхушке я испытала краткий миг удовольствия. Но на спуске воздух букваль7

но загустел от проклятий, которые я изрыгала в свой и ваш адрес и в адрес

чертовой горы”.

“Прекрасно. Я доволен вашими отчетами. Ваша супружеская терапия заверше7

на. Покупайте билеты на самолет и возвращайтесь в Пенсильванию”.

Что они и сделали. Через несколько дней раздался междугородный звонок, го7

ворил доктор: “Моя жена у параллельного аппарата. Она подала на развод. Я

хочу, чтобы вы ее отговорили”.

“В моем кабинете никогда не шла речь о разводе, — ответил я, — и я не соби7

раюсь обсуждать этот вопрос по междугородному телефону. Ответьте мне

только на один вопрос: что вы оба ощущали на обратном пути в Пенсильва7

нию?” Они ответили: “Мы были чрезвычайно озадачены, сбиты с толку и сму7

щены. Мы все думали, зачем мы вообще к вам приезжали. Для чего вы застави7

ли нас влезать на Пик Скво и ходить в Ботанический сад?” По возвращении до7

мой жена заявила мужу: “Я возьму машину и поеду покататься, чтобы вся эта

чушь выветрилась из головы”. “Прекрасная мысль!” — согласился он и сказал,

что тоже поедет покататься для прочистки мозгов. Жена сказала мне, что она

прямиком отправилась к психоаналитику и дала ему отставку, а затем поехала

к своему адвокату и поручила ему возбудить дело о разводе. А муж рассказал:

“Я немного покатался, а потом поехал к своему психоаналитику и отказался от

его услуг, затем поехал к себе на работу и стал там прибираться, заполнять ис7

тории болезней и расставлять папки по порядку”. “Спасибо за информа7

цию”, — ответил я.

Сейчас они в разводе. Бывшая жена нашла себе работу по душе. Она устала от

этого бесконечного подъема на гору супружеских огорчений и от этого крат7

кого мига покоя в конце дня — “Слава Богу, день кончился”. Рассказывая о

подъеме на Пик Скво, она как бы рассказывала о своей жизни.

А финал истории таков: их психоаналитик и его жена приехали ко мне. У док7

тора с женой был один и тот же психоаналитик. После беседы со мной они

тоже развелись и оба счастливы.

Бывшая жена психоаналитика поделилась со мной: “Я, наконец, впервые могу

жить собственной жизнью. Мой бывший муж превратил весь дом в свой при7

емный кабинет, а меня — в свою служащую. Он был весь поглощен своими па7

циентами. Я для него ничего не значила. Нам только казалось, что у нас счаст7

ливый брак, но, вернувшись из Аризоны, я поняла, что мне надо делать. Тем

более, что передо мной был пример того, другого, доктора и его жены после

вашего лечения. Развода я добилась с трудом, поскольку мой муж оказался

страшным эгоистом. Он отказался назначить мне содержание и требовал, что7

бы я собрала свою одежду и убиралась из дома, и сама искала себе работу и

жилье. Он считал, что в доме мне ничего не принадлежит. Моему адвокату

пришлось изрядно потрудиться. Муж твердил, что ему нужен весь дом для его

работы и его пациентов. И всю мебель тоже оставил себе.

Теперь, когда мы развелись, у меня есть свой дом, а муж получил полагающую7

ся ему долю нашего совместного имущества. Я нашла себе работу, которая мне

нравится. Если мне хочется, я могу пообедать в ресторане или пойти в кино.

До сих пор я об этом только мечтала. Между прочим, мой бывший муж тоже

сильно изменился. Он стал встречаться с друзьями и обедать вне дома. У нас с

ним хорошие отношения, но ни малейшего желания пожениться вновь”.

Зигфрид: А как вы сразу все о них распознали? Вы заранее рассчитывали на

такой результат?

Эриксон: Я видел и слышал их у себя на приеме единственный раз. Когда пси7

хоаналитик заявил, что он практикует уже тринадцать лет, но не может похва7

литься успехами и образцовым кабинетом — мне все стало ясно. А тут еще его

жена стала жаловаться, что не была счастлива ни единого дня в своей замуж7

ней жизни, что не любит свою работу, хотя и занимается ею шесть лет, и что

жизнь ее безрадостна... Разве этого не достаточно? Таким образом, мое лече7

ние было таким же символическим, как и их рассказ о своей жизни. Не было

нужды спрашивать доктора, есть ли у него братья, мне и без этого было ясно,

что он потратил впустую тринадцать лет жизни, а его жена потеряла шесть лет

своей жизни. Нужно было заставить их что7то предпринять. Теперь перед ним

открылась новая жизнь, а она избавилась от давящей скуки безрадостного су7

ществования.

Лечение в руках самого пациента. Врач только создает необходимый климат,

делает погоду. Вот и все. А остальную работу должен проделать пациент.

Вот еще один случай. В октябре 1956 года меня пригласили выступить на Все7

американском совещании психиатров по вопросу о применении гипноза в

главной бостонской больнице штата.

За программу встречи отвечал доктор Л. Алекс, работавший в этой больнице.

Когда я приехал, он попросил меня не только прочитать лекцию о гипнозе, но

и показать кое7что из техники, если это возможно. Я спросил, на кого мне при7

дется воздействовать. “Выберете кого7нибудь из участников встречи”, — отве7

тил он. “Нет, это не совсем то, что надо”, — возразил я. “Ну, так пройдите по

палатам и подберите то, что вам надо”, — предложил доктор Алекс.

Я ходил из палаты в палату, пока не заметил двух беседующих медсестер. Я

понаблюдал за ними, за их поведением. Когда они кончили разговаривать, я

подошел к одной из них, представился и сказал, что буду читать лекцию о гип7

нозе на совещании и не согласилась бы она стать объектом внушения. Она от7

ветила, что о гипнозе ничего не знает, ничего на эту тему не читала и никогда

не видела, как это делается. “Тем лучше, — заметил я, — из вас получится от7

личный объект”. “Если вы считаете, что у меня получится, я буду очень рада

помочь”. Я ее поблагодарил и добавил: “Уговор дороже денег”. “Конечно”, —

ответила она.

Я сказал доктору Алексу, что буду работать с сестрой Бетти. Он так и взвился.

“С ней нельзя работать. Она уже два года проходит курс психоаналитической

терапии. У нее компенсированная депрессия (т.е. серьезное депрессивное со7

стояние, но пациент борется с болезнью, продолжает работать, невзирая на уг7

нетенное, тоскливое состояние).

Доктор Алекс добавил: “У нее ведь еще суицидальный синдром. Она уже разда7

ла все свои украшения. Бетти — сирота, у нее нет ни братьев, ни сестер, а

дружит она только с сестрами из нашей больницы. Бетти раздала многое из

своих вещей и одежды. Мы уже получили от нее заявление об уходе”. (Я не

помню, с какого числа она просила ее уволить, кажется, с 20 октября, а разго7

вор состоялся 6 октября.) “Как только уволится, она тут же покончит с собой.

Нет, ее нельзя использовать”.

Протестовали все: и лечивший Бетти психоаналитик, и доктор Алекс, и персо7

нал больницы, и все сестры. “К сожалению, мы с Бетти договорились работать

с обоюдного согласия. Если я пойду на попятный и откажу ей, при ее депрес7

сии, она воспримет мой отказ как свою полную ненужность и покончит с со7

бой в тот же вечер, не дожидаясь 20 октября”. В конце концов я их убедил.

Я показал Бетти ее место в зале, среди участников совещания. Закончив лек7

цию, я обратился по очереди к нескольким присутствующим, чтобы продемон7

стрировать несложные приемы гипноза. Затем я сказал: “Бетти, встань, пожа7

луйста. Теперь медленно иди к сцене. Иди прямо на меня. Сейчас иди не очень

быстро и не очень медленно, но с каждым шагом входи постепенно в транс”.

Когда Бетти, наконец, оказалась на сцене, стоя прямо передо мной, она уже на7

ходилась в очень глубоком трансе. “Где ты сейчас находишься, Бетти? — спро7

сил я. “Здесь”, — ответила она. “Где здесь?” — “С вами”. Я спросил: “А где

мы?” “Здесь”, — опять ответила она. “Что там?” — спросил я. (Эриксон указы,

вает в сторону воображаемой аудитории.) Бетти ответила: “Ничего”. “А там

что?” (Эриксон указывает позади себя.) “Ничего”, — ответила она. Другими

словами, у нее была полная негативная галлюцинация на окружающее. Ей был

виден только я. Я продемонстрировал каталепсию и анестезию кисти. (Эриксон

щиплет себя за кисть руки.)

Тогда я сказал Бетти: “Неплохо было бы нам с тобой побывать в Бостонском

дендрарии. Мы можем это легко осуществить”. Я рассказал ей об искажении

времени, как можно расширить или сжать время. “Итак, время расширилось, и

каждая секунда стала днем”.

Она представила, что мы с ней находимся в дендрарии. Я показал ей, как поги7

бают однолетние растения, поскольку уже наступил октябрь, как меняют цвет

листья, как это обычно бывает в Массачусетсе в октябре. Я показывал ей раз7

ные деревья, кустарники и вьющиеся растения и обращал ее внимание на раз7

нообразный узор листьев. Следующей весной снова высадят однолетние расте7

ния. Я рассказывал, как цветут разные деревья, какие они приносят плоды, ка7

кие у них семена и как птицы, поедая плоды, разносят семена, которые могут

прорасти в подходящих условиях и дать жизнь новым деревьям. Я очень под7

робно рассказал о дендрарии.

Затем я предложил отправиться в бостонский зоопарк. Там, как мне известно,

родился маленький кенгуренок, и, может, нам повезет, и он вылезет из мами7

ной сумки и покажется нам. Я объяснил, что новорожденных кенгуру называ7

ют “джои” и что размером они не более двух с половиной сантиметров. После

рождения они доползают до маминой сумки, присасываются к соску и уже не

могут его выпустить благодаря особым физическим изменениям, происходя7

щим во рту кенгуренка. И вот он сосет, и сосет, и сосет, а сам растет. Я думаю,

он месяца три сидит в сумке, прежде чем выглянуть наружу. Мы осмотрели

кенгуру, полюбовались на малыша, выглянувшего из сумки. Навестили тигров

и их котят, львов и львят, медведей, мартышек, волков и всех остальных жи7

вотных.

Затем мы побывали у птиц и познакомились со всеми видами. Я рассказал о

перелетах птиц, о том, как полярная морская ласточка проводит короткое лето

в арктической зоне, а затем улетает на самую южную оконечность Южной

Америки, преодолевая расстояния в 10.000 миль. Она проводит там зиму (т.е.

время, которое для Южной Америки является летом) и возвращается обратно,

используя свою непонятную людям систему наведения. Птицам не нужен ком7

пас, без которого человеку не обойтись.

Наконец, мы возвратились в больницу и, под моим внушением, она увидела си7

дящих в зале и разговаривала с доктором Алексом. Все это время она остава7

лась в состоянии транса. По моей просьбе она описала то же состояние тяжес7

ти и другие ощущения, о которых упоминала и Кристина. Бетти ответила так7

же на вопросы присутствующих. Затем я предложил ей прогуляться в сторону

взморья, к месту, известному как Бостон Бич.

Я рассказал, что Бостон Бич существовал задолго до того, как пуритане осели

в Массачусетсе. Это было любимое место индейцев. Да и первые поселенцы не

могли не отметить красоту этого побережья. А сейчас это любимое место от7

дыха для многих поколений и останется таким на долгие времена.

Мы любовались океаном. Сначала он был совершенно спокоен, затем подня7

лись штормовые волны, а за ними огромные водяные валы. Постепенно шторм

стих и только набегал и откатывался прилив. Я опять вернул ее в больницу.

Продемонстрировав еще кое7какие элементы гипнотического состояния, я сер7

дечно поблагодарил Бетти за бесценную помощь и за то, что она так многому

научила присутствующих, разбудил ее и, продолжая рассыпаться в благодар7

ностях, отправил в палату.

На следующий день Бетти не вышла на работу. Сотрудники переполошились и

послали к ней домой. В доме не было никаких следов Бетти, ни записки, ни ее

больничной униформы... только ее обычная одежда. Вызвали полицию, но

тела Бетти так и не смогли найти. Она исчезла, как будто ее и не было вовсе.

В самоубийстве Бетти винили доктора Алекса и меня.

На следующий год я снова читал лекции в Бостоне. Надо мной и доктором

Алексом все еще продолжало висеть тяжкое обвинение.

Лет через пять все, кроме доктора Алекса и меня, постепенно забыли о Бетти.

Прошло еще десять лет, но о Бетти так ничего и не стало известно. Шестнад7

цать лет спустя, в июле 1972 года, у меня раздался междугородный звонок —

вызывали из Флориды. Я услышал женский голос: “Вы меня, наверное, не по7

мните. Это Бетти, медсестра, с которой вы проводили сеанс гипноза в бостонс7

кой больнице в 1956 году. Мне сегодня как7то подумалось, что вам, возможно,

будет интересно узнать, что со мной произошло”. “Еще бы не интересно!”—

ответил я. (Студенты смеются.)

“Закончив свою смену в больнице, я в тот же вечер направилась в вербовоч7

ный пункт военно7морского флота и тут же завербовалась медсестрой в воен7

но7морской медицинский корпус. Я отслужила два срока, была демобилизова7

на во Флориде и устроилась на работу в больнице. Я познакомилась с отстав7

ным офицером военно7воздушных сил и мы поженились. Сейчас у меня пятеро

детей и я продолжаю работать в больнице. А сегодня я вдруг подумала, что

вам, возможно, хотелось бы узнать, как сложилась моя судьба”. Я попросил

разрешения рассказать о ней доктору Алексу. “Ради Бога, мне все равно,” —

ответила она. С тех пор мы ведем активную переписку.

Что я хотел сказать, когда внушил ей, что мы находимся в дендрарии? Вот

жизнь во всех ее проявлениях: в настоящем, в будущем, в цветах, плодах и се7

менах, в разнообразии лиственных узоров. И в зоопарке перед нами была

жизнь, подрастающая и зрелая, с ее необычайным чудом — перелетом птиц.

Затем мы любовались берегом океана, как любовались до нас многие поколе7

ния людей и еще многие будут любоваться в будущем, воплощая в себе бес7

прерывную нить жизни. И всех их завораживали неразгаданные тайны океа7

на: миграция китов и морских черепах, подобные перелетам птиц.

Ради всего этого стоит жить. Никто кроме меня не знал, что это был сеанс пси7

хотерапии. Присутствующие слушали, что я говорил, и думали, что я демонст7

рирую искажение времени, вызываю слуховые и зрительные галлюцинации,

показываю явления гипноза. Но им и в голову не пришло, что это была на7

правленная психотерапия.

Пациенту не обязательно знать, что он находится под психотерапевтическим

воздействием. У меня была общая информация, что она страдает от депрессив7

ного и суицидального синдромов.

На том же самом совещании, после его окончания, ко мне подошла седовласая

женщина и спросила: “Вы меня помните?” “Нет, но судя по вашему вопросу,

мы встречались”, — ответил я. “Нет, вы должны меня помнить, — настаивала

женщина. — Я уже бабушка”. “На свете много незнакомых мне бабушек”.

(Студенты смеются.) “Вы написали обо мне статью”, — пояснила женщина.

“Я их столько написал”, — заметил я. “Вот вам еще одна подсказка. Джек стал

терапевтом, а я продолжаю заниматься психиатрией”. “Барбара, я счастлив

снова тебя видеть”, — ответил я.

Я работал в главной городской больнице Вустера, в научно7исследовательском

отделении. Я был первым психиатром, приглашенным для исследований, и ра7

боты у меня было невпроворот. Мне сказали, что в общем отделении работает

молодая, красивая и очень толковая девушка, она проходит практику по пси7

хиатрии.

В штат я был зачислен в апреле, а в январе я узнал, что у этой практикантки

неожиданно проявилось серьезное нервное заболевание. Она начала худеть, у

нее появились язва желудка, колит, бессонница, состояния страха, неуверенно7

сти и опасений. Она проводила в больнице чуть ли не круглые сутки, с ранне7

го утра и до глубокой ночи, потому что только там чувствовала себя спокойно.

Она очень мало ела, мало с кем общалась, не считая пациентов.

В июне практикантка пришла ко мне. “Доктор Эриксон, я была на ваших лек7

циях по гипнозу. Я видела вашу работу. У меня к вам просьба: приходите се7

годня ко мне домой в семь часов вечера. Когда вы придете, я вам объясню, что

мне нужно. Только не пугайтесь, если окажется, что я забыла, что пригласила

вас к себе”. И она ушла.

Вечером я постучал к ней в дверь ровно в семь часов. Дверь открыла сама хо7

зяйка и изумленно посмотрела на меня. “Можно войти?” — спросил я. “Как

хотите”, — ответила она с некоторым сомнением на лице.

Я сказал, что первый раз встречаю весну в Новой Англии. Мне приходилось

быть весной в Висконсине и Колорадо, но в Новой Англии — впервые. Мы бе7

седовали на эту тему, и вдруг я заметил, что она находится в глубоком трансе.

“Вы в трансе?” — спросил я. “Да”, — ответила она. “Вы хотите мне что7то ска7

зать?” “Да”, — кивнула она. “Тогда говорите”.

“Я очень нервничаю, — начала она, — сама не знаю почему. Мне страшно, а

отчего — не знаю. Велите мне пройти в спальню, лечь на кровать и обдумать

мои проблемы. Хорошо? А вы вернетесь через час и спросите, готова ли я. Я

вам скажу”. Я велел ей пройти в спальню, лечь и обдумать свои проблемы.

В восемь часов я вошел в дом и спросил, готова ли она. “Нет”, — ответила де7

вушка. Я сказал, что вернусь в девять часов. Но и в девять она не была готова,

и в десять тоже, но она сказала: “Приходите через полчаса, я буду готова”.

В половине одиннадцатого она заявила, что готова, и попросила проводить ее

в гостиную, усадить и разбудить. Прежде чем покинуть спальню, она обрати7

лась с просьбой: “Сделайте так, чтобы я позабыла все, о чем думала в состоя7

нии транса. Я не хочу знать, что со мной было в трансе. Прежде чем уйти, вы

мне скажите: “Достаточно только знать ответ”.

Я продолжил начатый ранее разговор о весне в Новой Англии и о той радости,

с которой я буду любоваться сменой сезонов. Барбара проснулась с озадачен7

ным видом и что7то ответила на мои слова о Новой Англии. Вдруг она вскочи7

ла и заявила: “Доктор Эриксон, вы не имеете права находиться в моей кварти7

ре в 11 часов вечера. Уходите, пожалуйста”. “Разумеется”, — ответил я. Барба7

ра открыла дверь, выходя, я сказал: “Достаточно только знать ответ”. Она зали7

лась краской и пробормотала: “Мне сейчас пришло в голову. Ничего не пони7

маю. Уходите, пожалуйста. Скорее, скорее. Убирайтесь”. Я ушел.

В конце июня у Барбары закончилась практика. Я был поглощен своими иссле7

дованиями и как7то подзабыл всю эту историю. Я даже не знал, куда она уеха7

ла. Миновал июль, за ним август. Шла последняя неделя сентября, когда в мой

кабинет, в 10 не то в 11 утра, ворвалась Барбара. “Доктор Эриксон, я сейчас

работаю психиатром в главной городской больнице Нортхэмптона, а мой муж,

Джек, в терапевтическом отделении. Я сегодня проснулась, лежу и блажен7

ствую, что я замужем за Джеком и он любит меня, а я люблю его. Думаю о том,

какой он чудесный и какое это счастье — быть его женой.

И вдруг я вспомнила июнь прошлого года и поняла, что должна вам все рас7

сказать. Я даже завтракать не стала, оделась, села в машину и примчалась

сюда. Вы должны знать, в чем дело. Помните, как я тогда попросила вас прий7

ти ко мне домой и не удивляться, если я забуду о своем приглашении? Вы при7

шли и стали говорить о весне, о лете и временах года в Новой Англии.

Я вошла в транс, и вы это заметили. Вы спросили, не в трансе ли я, а я сказала

“да” и попросила вас кое о чем. Потом я объяснила, что нервничаю непонятно

почему, и попросила вас отправить меня в спальню, заставить лечь и думать о

моих проблемах, а через час прийти, и я буду готова. Но потом вы приходили

каждый час, а я все еще не была готова.

Когда вы пришли в последний раз в половине одиннадцатого, я попросила вас

сделать так, чтобы я забыла все, о чем думала в трансе, а затем проводить меня

в гостиную.

Когда я, наконец, проснулась и увидела вас, рассуждающего о весне в Новой

Англии, я страшно изумилась. Часы показывали одиннадцать. Я абсолютно не

помнила, каким образом вы оказались у меня в доме, я только поняла, что не7

хорошо вам находиться у меня в такое позднее время и попросила вас уйти.

А сегодня утром, проснувшись с ощущением полного счастья, я сразу все

вспомнила. Лежа на кровати, я вошла в транс и передо мной словно развер7

нулся длинный свиток, разделенный на две части прямой линией. На одной

стороне были все “за”, на другой — все “против”. Дело касалось одного моло7

дого человека, с которым я познакомилась в декабре прошлого года.

Джеку с трудом удалось окончить школу. Он был из очень бедной, малограмот7

ной семьи. Джеку все время приходилось работать, чтобы помочь семье и

оплатить свою учебу в колледже, а потом в медицинском институте. Отметки у

него всегда были ниже средних, поскольку работа отнимала очень много вре7

мени, да и, если честно признаться, он не принадлежал к тем, кого величают

одаренными.

А я выросла в очень состоятельной семье, принадлежащей к сливкам общества

и не лишенной изрядной доли снобизма. В декабре прошлого года я все боль7

ше и больше стала задумываться о Джеке, о том, не выйти ли мне за него за7

муж. Сначала сама мысль меня шокировала, ведь он вышел из низов, а я при7

надлежала к высшему обществу. У меня было преимущество богатства. Я го7

раздо способнее Джека, училась с легкостью, получая только высшие баллы. Я

посещала оперные спектакли, концерты, драматические театры, путешествова7

ла по Европе. Я получила все, что только могло дать богатство. Я выросла в ат7

мосфере снобизма. Для меня было жестоким ударом то, что во мне зарожда7

лась любовь к человеку, вышедшему из бедности, да к тому же менее способ7

ному, чем я.

В состоянии транса я прочитала все “за” и все “против” относительно брака с

Джеком. Долгое время я их перечитывала вновь и вновь. Затем я стала взве7

шивать “за” и “против” и вычеркивать “против”, когда находила нужный от7

вет. Мне понадобилось время, так как и “за” и “против” было предостаточно. Я

перебирала их очень вдумчиво и очень внимательно. Когда все “против” ока7

зались вычеркнутыми, осталось довольно много “за”. Проделать такую работу

еще раз было выше моих сил, и я попросила, чтобы вы заставили меня забыть

о том, что я думала в трансе. Но перед уходом вы должны были мне сказать:

“Достаточно только знать ответ”.

Выходя за дверь, вы произнесли: “Достаточно только знать ответ”. У меня тут

же мелькнула мысль: “Теперь я могу выйти замуж за Джека”. Понятия не имею,

откуда эта мысль всплыла. Я была в смятении, в голове все перепуталось. Вы

закрыли дверь, а я осталась стоять в недоумении. А потом я все забыла.

Моя практика закончилась, мы стали часто встречаться с Джеком, и наше зна7

комство переросло в роман. В июле мы поженились и оба устроились на рабо7

ту в Нортхэмптон: я — в психиатрическое отделение, а он — в терапевтичес7

кое. И вот сегодня утром, наслаждаясь своим счастьем, я вдруг вспомнила

июнь прошлого года и решила, что вы должны все знать”. (Эриксон довольно

усмехается.)

И вот в 1956 году она меня спрашивает: “Доктор Эриксон, вы меня узнаете?” А

я не узнал. Но как только она упомянула Джека, я сразу все вспомнил. Тогда я

представления не имел, в чем заключается ее проблема. Она и сама не очень

ясно ее представляла. От меня требовалась непонятно какая психотерапия. Я

для нее оказался чем7то вроде благоприятной атмосферы или сада, где про7

клюнулись и вызрели ее собственные мысли, о чем она сама и не подозревала.

(Эриксон довольно усмехается.)

Роль лечащего врача не столь уж и важна. Главное, чтобы у него была способ7

ность побуждать пациента к размышлению, к познанию самого себя. Надо же,

она уже бабушка! Джек все еще работает терапевтом, а она психиатром. Какая

долгая и счастливая супружеская жизнь!

А в учебниках по психотерапии знай себе общие правила формулируют. Вче7

ра... как тебя зовут? (к Салли.)

Салли: Салли.

Эриксон: Салли опоздала. Я пошутил над ней, заставил смутиться, поставил в

неловкое положение. Возможно, вызвал твое раздражение. Ты, наверное, со7

всем не так представляла себе психотерапевтическое лечение. И все же она

вошла в транс, потому что пришла сюда учиться. Кое7чему, я думаю, ты уже

научилась.

Салли согласно кивает головой.

Эриксон: Психотерапевт слушает своего пациента, осознавая тот факт, что ему

неизвестны те индивидуальные значения, которые каждый человек вкладыва7

ет в свои слова. Поэтому надо прислушиваться к больному, к особому значе7

нию его слов, которое вам пока неясно, и помнить о том, что язык ваших пред7

ставлений для него тоже непонятен. Постарайтесь понять слова пациента так,

как он сам их понимает.

Вспомните пациентку с авиафобией. Не следут верить всему, что говорит вам

пациент. Я разобрался во всем только тогда, когда, вслушиваясь в рассказ о ее

фобии, понял истинный смысл ее слов. Она могла спокойно садиться в само7

лет, нормально себя чувствовала, пока самолет двигался по взлетной полосе,

но стоило ему оторваться от земли, как начиналась фобия. Я понял, что это не

авиафобия, а боязнь замкнутого пространства, в котором ее жизнь целиком за7

висела от незнакомого человека — пилота.

Потребовалось время, чтобы понять ее слова. Я заставил ее дать мне обещание

сделать все, что я скажу, будь то добро или зло. Я сделал так умышленно, пото7

му что это было аналогией ситуации, когда ее жизнь находится в руках незна7

комого летчика. Затем я ей сказал: “Наслаждайтесь полетом в Даллас и обрат7

но и расскажите мне о ваших приятных впечатлениях”. Она не понимала, что

выполняет данное мне обещание, но дело было именно так. Я7то знал, зачем

мне было надо такое обещание, а она не знала. “Наслаждайтесь полетом в

Даллас и обратно”, — ласково сказал я, а она уже дала обещание повиноваться

мне во всем. Она даже не восприняла мои слова как просьбу. (Эриксон улыба,

ется.) И ты тоже. (В сторону Джейн.)

Надеюсь, вы узнали от меня что7то новое о психотерапии, о том, как важно ви7

деть, слышать и понимать пациента и побуждать его к действию.

Вернемся к Барбаре. Развернула она в уме свой длинный свиток, прочитала

все “за” и “против” и обнаружила, что доводов “за” гораздо больше. Ей нужен

был только окончательный ответ, все остальное было еще слишком сложно по7

нять и принять. Вот откуда мысль: “Теперь я могу выйти замуж за Джека”. Не7

ясно, откуда пришла эта мысль, зато было ясно, что меня надо выпроводить и

как можно скорее. (Эриксон улыбается.) А смысл фразы “Достаточно только

знать ответ” я сам узнал лишь через несколько месяцев.

Если вам удается заставить пациента сделать основную работу, все остальное

встает на места само собой.

Возьмите ту девочку с энурезом: семье не хватило терпения понять ее и по7

терпеть. От них требовалось только это, равно как и от ее сестер, соседей и

одноклассников.

Вот еще одно наблюдение. Когда я пришел работать в вустерскую больницу,

заведующий клиническим отделением доктор А. провел меня по всем палатам,

представил больным, а затем, пригласив в свой кабинет, сказал: “Садись, Эрик7

сон”.

“Эриксон, — начал он, — ты здорово хромаешь. Не знаю, отчего это у тебя, да

и не мое это дело. Я свою хромоту принес с первой мировой войны, перенес

29 операций по поводу остеомиелита. Мне теперь до смерти хромать. Слушай,

Эриксон, если тебя интересует психиатрия, тебя ждет успех, уверяю. У всех бу7

дущих пациенток твоя хромота вызовет материнское сочувствие, а мужики не

станут тебя опасаться: калека да и все, какой с него спрос, ему и рассказать

все можно, не стесняясь. Одно слово — калека. Ты, главное, ходи с невозмути7

мой физиономией, навостри уши, да глаза открой пошире”.

К совету я прислушался и от себя кое7что добавил. Придя к какому7нибудь

заключению, я записывал его на листке бумаги, запечатывал в конверт и ос7

тавлял в ящике стола. А когда я позже приходил к другому выводу, я тоже его

записывал и сравнивал с предыдущим.

Вот вам пример. Когда я работал в Мичигане, там была одна секретарша, жут7

ко застенчивая. Ее стол стоял в самом дальнем углу комнаты. Писала ли она

под диктовку или выслушивала поручение, она никогда не поднимала глаз и

не смотрела на говорившего.

Как правило, она приходила на работу без пяти восемь, на пять минут раньше.

В восемь она уже работала. Обедать уходила в пять минут первого, на пять ми7

нут позже установленного времени, а возвращалась без пяти час. Работу мы

заканчивали в четыре, но она всегда прихватывала лишние пять минут.

Все мы имели двухнедельный оплачиваемый отпуск. Рабочая неделя продол7

жалась с 8 часов утра понедельника до 12 часов дня субботы. Уходя в отпуск,

Дебби начинала собирать вещи в дорогу только в пять минут девятого в поне7

дельник, и у нее, таким образом, пропадали конец субботы и воскресенье. Из

отпуска она возращалась точно без пяти двенадцать в субботу, теряя еще пол7

тора дня отдыха. Она была добросовестна до болезненности.

И вот иду я как7то летом по больничному коридору и вижу: идет впереди не7

знакомая девушка. А я в больнице всех знал (я отвечал за кадры), кто как хо7

дит, кто как руками размахивает, кто как голову держит. А тут вдруг совсем

незнакомая девушка. Как же так? Я заведую кадрами, а ее не знаю. Тут она

свернула в бухгалтерию, и я узнал профиль Дебби.

Придя в свой кабинет, я достал листок бумаги, записал свой вывод, положил

его в конверт, запечатал и отдал своей секретарше: “Заверь своей рукой, про7

ставь дату и запри у себя в столе”.

Она заперла конверт в ящике, единственный ключ от которого хранился у нее,

так что я не мог тайком заглянуть в свой вывод. Я прямо сам себе не верил.

(Эриксон улыбается и смотрит прямо перед собой, возможно, на Салли.)

Месяц спустя приходит моя секретарша с обеда, и ее прямо распирает от ново7

сти: “Я такое узнала! Спорю, что вы ни за что не догадаетесь!” “Я бы тебе не

советовал спорить, — заметил я. — Я все равно выиграю. Этим летом Дебби не

уезжала в отпуск, а тайно вышла замуж. Сегодня за обедом она призналась”.

Тогда я сказал: “Мисс Х., загляните в конверт, который мы заперли месяц тому

назад”. “Ой, ну что вы, как можно!” (Смех). Она мгновенно выудила конверт,

открыла и прочитала мой вывод: “Либо у Дебби бурный любовный роман,

либо она тайно вышла замуж, и у нее хорошо идет сексуальная адаптация”.

А здесь уместно еще одно наблюдение. Для мужчины секс — явление местно7

го значения. Это не то, что отрастить усы, например. Так, рядовое событие.

Половая жизнь для женщины — это биологическая функция ее организма, во7

влекающая в действие все тело. Как только она начинает регулярно жить по7

ловой жизнью, несколько изменяется линия волос на голове, надбровья слегка

выступают, нос чуть7чуть удлиняется, подбородок слегка тяжелеет, губы пол7

неют, линия челюсти незначительно изменяется, изменяется содержание каль7

ция в позвоночнике, смещается центр тяжести, грудь и бедра становятся шире

либо плотнее. (Говоря об изменениях, Эриксон указывает на различные части

своего тела.) Она ходит уже по7другому, потому что центр тяжести смещается

книзу. И руки у нее двигаются по7другому. Если внимательно наблюдать за

большим количеством людей, то можно научиться все это замечать.

Только не наблюдайте за вашими друзьями и членами семьи, не следует втор7

гаться в их личную жизнь. Но вы можете наблюдать за пациентами, медицин7

скими сестрами, вашими студентами, практикантами, потому что это ваша ра7

бота — знать пациентов и тех, кто за ними ухаживает. Вы преподаете студен7

там7медикам и должны знать их проблемы, потому что они — будущие врачи.

Вы можете изучать своих практикантов, но оставьте в покое семью и друзей,

избегайте бесцеремонного любопытства. Я никогда не знал, когда у моих до7

черей менструация. Но когда ко мне приходила на прием женщина, я всегда

мог определить, на какой стадии цикла она находится.

Однажды одна секретарша в Мичигане как7то ляпнула моему другу Луи и мне:

“Вы, чертовы психиатры, думаете, что знаете все на свете!” “Практически

все”, — скромно ответил я. (Эриксон улыбается.)

Эта секретарша, Мэри, была замужем за торговым агентом. Он вечно мотался

по командировкам — на пару дней, на неделю, две, три. В общем, совершенно

непредсказуемый супруг. Прихожу на работу как7то утром, а из7за двери раз7

дается стук ее пишущей машинки. Я послушал, открыл дверь, заглянул в ее

комнату и сказал: “Мэри, сегодня утром у тебя началась менструация”, — и

закрыл дверь. Мэри не стала возражать. Несколько месяцев спустя я послушал,

как она печатает, и заметил: “Мэри, вчера вечером вернулся твой муж”. (Эрик,

сон весело хмыкает.) У Мэри и капли сомнения не было, что я все знаю.

А некоторые сестры и секретарши приходили ко мне каяться заранее. Однаж7

ды вошла в мой кабинет одна такая “грешница” и говорит: “Пусть ваша секре7

тарша выйдет, мне нужно с вами поговорить”. Я попросил ее выйти и выслу7

шал признание: “Прошлой ночью у меня началась любовная связь. Я решила

сама вам сказать, прежде чем вы заметите”. (Общий смех.)

Ваше чувство благородства и уважения к личной жизни ваших друзей и чле7

нов семьи вовремя остановит вас. Но пациенты и ухаживающие за ними сест7

ры — это другое дело. Студентам7медикам предстоит работать с больными и

вам следует знать, все ли в порядке у них самих.

Вы люди взрослые и мои коллеги. Вас я изучать не буду. Я буду читать ваши

лица и сразу узнаю, если я кому7то неприятен. Вот вы двое, вы ведь знаете,

что я могу читать по лицам? (Обращается к Салли и Саре.)

Салли: Читать по лицам? Да, можете.

Эриксон: Я вам расскажу еще одну историю болезни. Один профессор прошел

двухгодичный курс психоанализа у нас в стране, а его жену анализировали в

течение года. Затем они отправились в Европу, где профессора в течение года

анализировал сам Фрейд, по пять раз в неделю, а его женою в течение года за7

нимался один из учеников Фрейда. На следующее лето они вернулись в Аме7

рику и предложили свои услуги вустерской больнице.

Профессор рассказал мне о двух годах психоанализа, о встрече с Фрейдом и о

двух годах психоанализа его жены. Он и его жена хотели пройти у меня курс

психотерапии. Я только что начал работать в исследовательском отделе и был

очень загружен своими делами. Я сказал, что придется подождать, пока я смо7

гу выкроить для них время.

В первую же неделю моей работы в Вустере проходила книжная ярмарка. Я

любил покупать книги, особенно когда распродавались привезенные издателя7

ми остатки. Профессор присоединился ко мне, он тоже был книголюб. Идем

мы по улице, и тут из магазина, метрах в пяти перед нами, выходит чрезвы7

чайно тучная женщина, ростом метра полтора и такой же ширины.

Профессор повернулся ко мне и вздохнул: “Милтон, тебе не хочется взять в

руки такую вещь?” “Нет, не хочется”, — ответил я. “А я бы взял”. Вернулись

мы в больницу, я вызвал к себе жену профессора и рассказал: “Шли мы сегод7

ня по улице позади очень толстой женщины, прямо кубарь — полтора на пол7

тора, а ваш муж спрашивает, не хочется ли мне подержаться за этот зад. Я от7

ветил, что у меня нет ни малейшего желания, а он сказал, что подержался бы”.

Жена прямо взвилась: “Так и сказал, что он подержался бы за эту необъятную

жирную задницу?!” “Именно так, и причем с большим чувством”, — ответил я.

“Подумать только, — окончательно возмутилась она, — что все эти годы я мо7

рила себя голодом, чтобы сохранить стройные девичьи бедра. Конец голодов7

ке! Такую жирную задницу отращу, что будет его крючьям за что ухватиться!”

(Общий смех.)

Приходит она ко мне через несколько недель и заявляет: “Знаете, мой муж че7

ресчур уж джентльмен. Чистюля чопорный. Думает, что он во всем разбирает7

ся. Я хочу, чтобы вы ему сказали, как меня следует любить. Он считает, что

единственный способ — это когда он лежит на мне. А мне иногда самой хо7

чется полежать на нем”.

Я пригласил к себе мужа и объяснил ему, что в любви любая позиция хороша,

если оба партнера получают удовольствие. А если один недоволен, значит, по7

зиция не годится. Объяснил ему все до мельчайших подробностей. К этому и

свелась вся моя психотерапия.

(К группе.) Как же этот профессор за три года психоанализа не сумел выяс7

нить, что девичьи бедра жены ему не по вкусу? И почему его жена за два года

психоанализа, пять раз в неделю, не дотюкала, что ее мужу нравится пышный

нижний бюст?

В общем, мне понадобилось всего две беседы с ними, чтобы успешно завер7

шить весь фрейдовский анализ и анализ его подручного. Профессор сейчас

отошел от дел, у них с женой появились внуки, она стала полтора на полто7

ра — и оба счастливы. (Эриксон улыбается.) Вот что такое психотерапия.

Приехав в Мичиган, я в первый же день обратил внимание на одну девушку,

которая, как выяснилось, работала санитаркой. Она была очень хорошенькая

выше талии и ниже колен. Но попка у нее была редких размеров. Стоило ей

вильнуть бедром на продящего мимо, как он падал, не в силах удержаться на

ногах. Она переживала из7за своей фигуры, но мне она показалась инте7

ресной.

Вскоре я выяснил, что у нее была довольно странная привычка. В дни посеще7

ний она стояла у входа на территорию больницы и задавала три вопроса каж7

дой входящей матери с малышом. Мне было видно из окна моего кабинета. Ма7

маши кивали в ответ и отправлялись по палатам навещать родственников, а

санитарка собирала малышей и занималась с ними, если день был погожий.

Если девушка не жалеет своего выходного дня, чтобы поиграть с чужими деть7

ми, значит, она любит детей.

И вдруг, примерно через год, у нее началась беспрерывная икота, день и ночь.

У нас в штате было 169 врачей. Каждый ее осмотрел и все рекомендовали

консультацию у психиатра. Девушка знала, что этим консультантом буду я.

Моя репутация была ей известна: я знаю толк в своем деле. Она отказалась на7

отрез.

К ней обратился ее непосредственный начальник: “Послушай, Джун, ты не

платишь за пребывание в больнице, прошла полное медицинское обследова7

ние. Все рекомендуют консультацию у психиатра, но ты отказалась. За тобой

сохраняется твое рабочее место и ты получаешь зарплату, хотя лежишь в по7

стели как пациентка. Либо ты соглашаешься на консультацию, либо мы вызы7

ваем платную скорую помощь и отправляем тебя в платную больницу. Если со7

гласишься на консультацию, твое рабочее место останется за тобой”.

Перспектива оказаться в платной больнице ее не обрадовала, и она согласи7

лась: “Ладно, пусть приходит”.

Я пришел около двух часов и очень осторожно прикрыл за собой дверь пала7

ты. Предупреждающе подняв руку, я сказал: “Не открывай рта, молчи (Эриксон

поднимает левую руку, словно останавливая идущий транспорт) и слушай,

что я скажу. Очень жаль, что ты не читала “Песнь Песней” Соломона. Это из

Библии, что лежит у тебя на столике, а ты и не читала. Вот в чем твоя беда.

Раз ты не читала “Песнь Песней”, я тебе все объясню. Я целый год наблюдал за

тобой, как ты заботилась о малышах других женщин, не жалея на это своих

выходных. Ты спрашивала у каждой матери, можно ли дать ее ребенку жвачку,

конфетку или игрушку, можно ли тебе приглядывать за малышами, пока их

мамы навещают больных родственников. Так я узнал, что ты любишь детей. А

ты вообразила, что из7за твоей крупной попки на тебя не глянет ни один муж7

чина. Прочитай ты “Песнь Песней” Соломона, ты бы так не думала”. Мне уда7

лось пробудить в ней любопытство.

(Обращается к слушателям.) Сомневаюсь, чтобы кто7нибудь из вас прочитал

“Песнь Песней” Соломона. (К одному из учеников.) Ты читал? (Эриксон кива,

ет.) Я все ей объяснил: “Тот, кто захочет взять тебя в жены, тот, кто полюбит

тебя, посмотрит на твою огромную, пышную, мягкую попку и увидит в ней

лишь колыбель для своих будущих детишек. Это будет тот, кто мечтает произ7

вести на свет как можно больше детей. И он увидит дивную колыбель для этих

детей.

Ты сейчас не прекращай икать. Остановишься где7нибудь пол7одиннадцатого

или в одиннадцать. И все подумают, что излечение произошло само собой,

внезапно, а я тут ни при чем. Ты продолжай икать и все подумают, что у меня

тоже ничего не вышло. А когда я уйду, почитай “Песнь Песней” Соломона. Ты

ее найдешь в Библии, что лежит на твоем столике”.

Несколько месяцев спустя Джун дождалась, когда моя секретарша ушла обе7

дать, и заглянула ко мне, чтобы показать свое обручальное кольцо. А еще не7

сколько месяцев спустя, тоже в отсутствие секретарши, она привела ко мне

своего жениха. Он мне рассказал, что у него есть свой участок земли и они со

своей невестой задумали построить там дом. В доме у них будет много спаль7

ных комнат и одна громадная детская. (Эриксон улыбается.)

Однажды я спросил отца, почему он женился именно на матери. А он ответил:

“Потому что у нее нос косит на запад”. У мамы действительно была искривле7

на носовая перегородка и нос был немного кривоват. Я возразил, что нос у нее

будет косить на запад, только если она станет лицом к югу. Но отец ответил:

“Я родом из Чикаго, а это к югу от Висконсина”. Довод был неопровержимый.

У мамы я тоже спросил, почему она вышла за отца. “Потому что у него один

глаз был голубой, а другой — белый”. “Глаза бывают голубые, карие, чер7

ные”, — возразил я. “У твоего папы оба глаза были голубые, но один так ко7

сил, что, бывало, только один белок виден”, — ответила она. “Я что7то этого

не замечал”, — засомневался я. “С того дня, как мы поженились, оба глаза у

него смотрят в одном направлении — вперед”, — ответила мама. “И что, бе7

лый глаз больше его не подводил?” “Только однажды, — сказала мама. — Ког7

да он направился в Сан7Луи, чтобы вступить добровольцем в войска Тедди Руз7

вельта, а его не приняли по зрению. Домой он вернулся с голубым и белым

глазом. Но дома он спокойно все обдумал: ведь у него на руках жена и дочь.

Лучше поступать разумно, и оба глаза у него опять стали голубые”. (Эриксон

улыбается.) Чтобы узнать, надо спрашивать. Сколько сейчас времени?

Джейн: Четыре.

Эриксон: До четырех я могу сосчитать. Будь любезна, подойди7ка сюда, незна7

комка, и займи это кресло. (Эриксон обращается к Саре, которая подходит к

зеленому креслу.) А ты заметила, что я не просил ее встать с кресла? (Эриксон

говорит об Анне.)

Ну7ка, скажи, сколько у тебя пальцев? Остальные уже знают ответ.

Сара: Пять, э7э, четыре.

Эриксон: Большой палец тоже считай.

Сара: Пять. Десять.

Эриксон: Так пять? Или десять?

Сара: Десять.

Эриксон: Ты уверена?

Сара: Да. (Смеется.)

Эриксон: Положи руки на колени.

Если считать отсюда туда (Эриксон показывает справа налево) или оттуда

сюда (показывает слева направо), в обоих случаях будет одинаковый резуль7

тат?

Сара: Да. (Улыбается.)

Эриксон: Ты уверена?

Сара: Да.

Эриксон: А если сложить пальцы на одной руке с пальцами на другой, все рав7

но будет правильный ответ?

Сара: Да.

Эриксон: Мне кажется, у тебя одиннадцать пальцев... Неужели ты думаешь, что

я ошибаюсь?

Сара: Вероятно, нет, в каком7то смысле.

Эриксон: Ладно. Я буду указывать, а ты считай. (Эриксон указывает на ее

пальцы, а она считает.)

Сара: Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять.

Эриксон: Ты их так считаешь?

Сара: Да.

Эриксон: И все7таки у тебя одиннадцать пальцев.

Ты сказала, что как ни считай, разницы не будет. (Эриксон показывает два на,

правления возможного счета.) И что ответ будет правильный, если пальцы од7

ной руки сложить с пальцами другой. Верно?

Сара: Верно.

Эриксон: Ты все поняла?

Сара: Да.

Эриксон: Десять, девять, восемь, семь, шесть — и добавим пять, получается

одиннадцать.

Сара (Смеется): Точно.

Эриксон: Впервые узнала, что у тебя одиннадцать пальцев?

Сара утвердительно кивает и смеется.

Эриксон: Наверное, в школе не очень старалась?

Сара: Наверное. (Улыбается.)

Эриксон: То7то. А правую руку от левой можешь отличить?

Сара: Конечно.

Эриксон: Уверена в этом?

Сара: Ага.

Эриксон: Спрячь вот эту руку за спину. (Указывает на левую руку.) Ну, и ка7

кая же рука осталась?*

Сара смеется.

Эриксон: Надо отправить тебя обратно в школу.

Сара: Дело в том, что я там работаю.

Эриксон: Это хорошая методика для работы с детьми.

Вот еще одно задание для всей группы. (К Стью.) Достань7ка мне вон ту кар7

точку. (Эриксон берет карточку и передает ее Саре.) Прочитай ее, но не об7

манись кажущейся простотой ее понимания. Передай другим.

(Карточка переходит из рук в руки. На ней написано: Прочитай всеми возмож7

ными способами то, что заключено в скобках:

(Эриксон получает карточку обратно.) Как ты это прочитала? (Обращается

к Саре.)

Сара: Вы хотите, чтобы я прочитала все, что написано на карточке?

Эриксон утвердительно кивает.

Сара: Мне надо только числа прочитать? Я не поняла.

Эриксон: Прочитай вслух. (Эриксон снова показывает Саре карточку.)

Сара: Всю карточку..?

Эриксон: Читай, что прочитаешь.

Сара: В скобках? (Эриксон кивает.) 710. 7734.

Эриксон: А кто может прочитать по7другому? (Зигфриду.) Повтори свой ответ.

Зигфрид: Я могу переставить числа.

Эриксон: Покажи.

Зигфрид: 017 или 107, или 3477 или 7347...

Эриксон: Задание было: прочитать всеми возможными способами то, что за7

ключено в скобках. Вот я, например, смотрю на карточку и вижу “OIL” и

“HELL”*. (Эриксон берет карточку, переворачивает ее и передает Саре, та

смеется. Эриксон улыбается. Карточка идет по рукам.)

Почему же вы не выполнили задание и не прочитали всеми возможными спо7

собами?

Кристина: Знаете, тут есть одна причина... Немцы пишут семерку по7другому.

Если читать таким способом, ничего не получится. И я семерку пишу по7друго7

му, и Зигфрид тоже.

Эриксон: Но вы оба умеете читать по7английски.

Кристина: Но семерки мы пишем так. (Показывает.)

Эриксон: Когда говорит ваш пациент, прислушайтесь к тому, что слышите, за7

тем пересядьте на другой стул и снова слушайте, потому что у каждой истории

есть другая сторона. Как и у этой карточки.

Я вам расскажу об одном случае. Миссис Эриксон и я как7то были в Мехико.

Мой коллега, зубной врач, пригласил нас к себе на обед. Он очень гордился

своей женой, которая, как он нам признался, великолепно рисует. Жена, прав7

да, не приняла столь высоких похвал и сказала, что просто делает любитель7

*В перевернутом виде числа читаются как английские слова “масло” и “ад”. Это возможно

потому, что в английском языке семерка набирается как “7”, в отличие от русской семерки с

поперечной черточкой.— Примеч. переводчика.

ские наброски, вот и все. Но дантист не мог унять своего восхищения и, не7

смотря на возражения жены, принес с полдюжины ее рисунков.

Я их рассмотрел один за другим. Вокруг каждого рисунка художница сделала

обрамление из причудливых завитушек. Я посмотрел на рисунок и так, и эдак,

и вот так, и таким манером. (Эриксон поворачивает карточку с числами в

разные стороны.) Меня озадачило то, что я разглядел.

Я взял листок бумаги, проделал в нем дырочку размером в ноготь и наложил

на виньетку. Дантист глянул в отверстие и увидел изображение миниатюрно7

го лица. Я передвинул лист — и в отверстии появилось новое лицо. В этом ор7

наменте были скрыты сотни крохотных лиц.

Если у человека хватило таланта запрятать сотни миниатюрных лиц в узор об7

рамления так, что их не заметил ни зритель, ни сам художник, тогда это дол7

жен быть действительно хороший художник. Сейчас жена моего коллеги —

очень известная художница в Мехико и является директором городской кар7

тинной галереи.

Когда смотрите на вещи, вглядывайтесь в них. Когда слушаете пациента, вслу7

шивайтесь внимательно и попытайтесь понять его рассказ с иной точки зре7

ния. Если вы просто выслушали пациента, целиком до вас его история не дош7

ла. Переверните ее и прочитайте: “масло” и “ад”.

Думаю, до завтра вам хватит пищи для ума. Те, кто еще не был на Пике Скво,

отправляйтесь туда. А те, кто не был в Ботаническом саду и Музее Херда, вос7

пользуйтесь завтрашним утром. Сейчас 4 часа, а музей закрывается в 5, то же

самое Ботанический сад и зоопарк. А Пик Скво открыт всегда. (Эриксон улыба,

ется.)

Анна: Доктор Эриксон, я уезжаю завтра утром и хочу вас от всей души побла7

годарить.

Эриксон: Значит, я тебя больше не увижу, потому что завтра я встану без чет7

верти двенадцать, не раньше.

Что касается платы за занятия, я не оговорил четко свои условия. Гонорар у

меня гибкий. Обычно я предлагаю ученикам заплатить по своим возможнос7

тям. Как правило, я беру 40 долларов в час. У меня просто не хватит совести

запросить такую сумму с каждого из вас. Вы знаете, сколько часов продолжа7

лись занятия, и можете сложить в зависимости от того, кто сколько занятий

посетил. Ну, а кто считает себя богатеем, может оставить чек побольше. Сколь7

ко бы я ни получил, в мои планы входит прожить подольше. (Смех.)

А теперь, пожалуй, надо проводить это невинное создание в мой дом и пока7

зать ей волшебного духа. (Эриксон указывает на Сару, та смеется.)

Зигфрид: Займемся дезинсекцией?

Эриксон: Сделай одолжение. (Зигфрид снимает микрофоны.)

А мы с этим невинным созданием пойдем ко мне, и я покажу ей лампу Аллади7

на. С самым настоящим духом.

Сара: С настоящим духом? Звучит заманчиво.

Джефф: Доктор Эриксон, вы мужаете, а не стареете.

Эриксон: Скажи еще раз!