6. РАССКАЗЫ ОБ ОТЦЕ - Семинар с Бетти Элис Эриксон. Новые уроки гипноза

Рассказ о “похвале”

Во время работы я никогда не говорю “хорошо” или “плохо”, только “вот так”, “молодец”. Я не указываю пациенту, что хорошо, а что нет. Как-то мы беседовали с Джеем Хейли и он заявил: “Твой папа никого никогда не хвалит!” Мы стали спорить. Джей заметил: “Он всегда заинтересован, задает вопросы и повторяет “Так, так”, но никогда не хвалит”. Я тогда не поверила, но запомнила. Когда моим детям было 7—8 лет, мы жили в Аризоне. У папы был сад, который мы терпеть не могли, потому что там надо было работать. Однажды дети вместе с моим отцом копались в саду и он спрашивал их: “А у этого растения длинные корни? Какой они длины? А это что выросло?” И повторял: “Так, так”. Когда дети вернулись в дом, я спросила, хвалил ли их дедушка. И они в один голос ответили: “Да, конечно!” Для меня это был очень полезный урок: во время работы я заинтересована и говорю: “Так, так”. Потом я прошу вспомнить что-то приятное.

Примеры из практики Эриксона

Существует много разных способов суггестии. Одним из важнейших достижений Эриксона, которое произвело революцию в гипнозе, было использование в терапевтической работе транса-сотрудничества. До Эриксона в традиционном гипнозе существовал авторитарный подход, при котором терапевт сообщал пациенту, что ему необходимо сделать. Это была обычная практика, и Эриксона учили работать так же, но с годами он понял, что это не всегда помогает, и начал вводить более мягкую, более открытую суггестию. Мы с Роксаной, моей сестрой, написали научную работу, где проследили развитие эриксоновского подхода в гипнозе от авторитарного к более мягкому.

Пять человек работали с Эриксоном постоянно, на протяжении всей его жизни: его сестра, а когда она состарилась, то ее дочь, моя мать, моя сестра Роксана и я. Мы описали ту часть жизни, в которой он занимался гипнозом. Причем каждая из нас выбрала и описала случай, наиболее запомнившийся ей из всего опыта общения с Эриксоном. Вот некоторые из них.

Однажды, когда моя тетя Берта была еще девочкой, отец погрузил ее в транс. Она была непослушной девочкой, что-то натворила и не хотела, чтобы отец об этом узнал. Берта очнулась от этого транса в слезах и сказала: “Я не хотела, чтобы ты узнал”. Отец ответил: “Я ничего не знаю, я не хочу знать, и мы оба с тобой только учимся”. После этого случая на любых демонстрациях он никогда больше не погружал человека в транс, предварительно не договорившись и не объяснив, что он будет делать. Моя тетушка Берта вольно или невольно напоминала ему об этом, на тот случай, если бы он забыл.

Моя мать запомнила другой случай транса. Он произвел на нее такое впечатление, что она говорила о нем через 50 лет так, как будто это произошло вчера. Во время транса, в присутствии целой аудитории врачей, отец велел ей что-то забыть. А моя мать всегда гордилась своей памятью, и ей не нравилась эта идея. Она уже несколько лет работала с отцом и, чтобы не подводить его, старалась делать то, что он говорил. Это противоречие разрешилось следующим образом: она вспомнила какую-то программу по радио, персонаж которой все время что-то забывал. И вот она сидела и делала в точности то, что ей сказали, и в то же время помнила о своем любимом персонаже, а это ее очень смешило. Она предоставила отцу возможность объяснить аудитории, почему она смеется, раз это не было задачей. И через 50 лет мама сказала: “Я ему показала, что он не может заставить меня ничего забыть”. После этого он никогда не просил никого продемонстрировать что-то такое, что не совпадало с их характером и ментальностью.

Следующим эпизодом была демонстрация, которую провели мы с моей кузиной перед обучающейся аудиторией. Отец заранее предупредил нас, что аудитория заинтересована увидеть, как человек со здоровым Эго будет сопротивляться гипнозу, и уточнил: “Я вас попрошу сделать то, что, я знаю, вы не можете сделать. Можно?” Мы ответили: “Конечно, это же только демонстрация!” Он погрузил нас в очень глубокий транс и создал состояние анестезии от талии и ниже, а потом попросил нас встать. Мы не чувствовали своих ног и отказались. На сознательном уровне все нормально. Он продемонстрировал аудитории то, что хотел показать. Но не забывайте, что в трансе мы все более уязвимы и внушаемы. А мы так долго работали с папой, он наш ближайший родственник, мы любим его, а он любит нас, и, конечно, у нас по отношению к нему были большие ожидания, чем к любому другому терапевту. Эти высокие стандарты ему и помогали, и мешали. Мы не встали, демонстрация закончилась, нам пора уходить. Я очнулась, вроде бы все в порядке. А вот кузина не хотела просыпаться. Она смотрела на какую-то воображаемую зеленую полоску, проведенную на полу. И даже через 25 лет, впадая в похожий транс, она сказала: “Это было так прекрасно, я до сих пор вижу эту зеленую полоску”. Для нее это был в чем-то очень значимый момент. И хотя мы с ней были очень милые и послушные девочки, но когда отец попытался вывести ее из транса, она сказала: “Отстань, я занята”. Он помолчал, а когда через некоторое время опять попытался вывести ее из транса, она опять сказала ему: “Тише, я очень занята!” Это было очень необычное поведение. В конце концов она очнулась и отчитала его. И она помнит, как он стоял, с полным уважением слушал и извинялся, что нарушил ее приятную галлюцинацию. Я лично об этом ничего не помню. Не могу вспомнить даже тогда, когда кузина об этом со мной говорит. Хотя я помню все, что было до и после транса. После этого я как-то сказала отцу: “А я вот не умею ничего анестезировать, даже головную боль”. Отец очень удивился, так как знал, что я умею. Он считал, что ане­стезия — одна из важнейших областей применения гипноза, потому что его самого продолжительное время мучили боли. И вот он понимает, что дочь, с которой он работает уже десять или пятнадцать лет, не умеет анестезировать. Это очень необычно, и он расстроился. В конце концов он со мной поговорил и спросил (мы беседовали о докторе Бруно Беттельгейме, который побывал в нацистском концлагере): “А если бы ты попала в нацистский концлагерь?” А я ответила: “Этого со мной не произойдет”. Он сказал: “Ну хорошо, возможно, нет. Но ты ведь любишь путешествовать. А если ты, не дай Бог, попадешь в автокатастрофу и даже не тебе, а кому-то из пассажиров понадобится анестезия? Как ты будешь это делать?” И тогда я все-таки согласилась научиться еще раз.

В тот раз он дал нам с кузиной два взаимоисключающих внушения, что и вызвало такие разные реакции у меня и кузины. Раньше он никогда так не поступал, на него всегда можно было положиться. Моя кузина в ответ рассердилась на него, а я, так как это совсем не совпадало с его обычным поведением, забыла умение анестезировать. Подчеркну, что до этого я умела анестезировать, а теперь забыла и не хотела учиться. И еще раз обращу ваше внимание на то, с каким уважением он относился к своим пациентам и к нам, когда мы были в роли его пациентов.

Когда я была совсем маленькой девочкой, то получила серьезную травму. Я поймала белку и она меня очень сильно укусила, так что даже пришлось оперировать. Я сказала дома, что упала и поранила руку сама, не знаю как, не упомянув про белку. Этот случай стал причиной многочисленных возрастных регрессий. Каждый раз, когда у меня бывают возрастные регрессии, я вижу как бы по телевизору или в хрустальном шаре, как ребенком бегу за этой белкой, тянусь, а потом вру и говорю, что я упала. Причем прямо в трансе. Поэтому-то я знаю, что и в трансе можно солгать. И в течение нескольких лет папа никак не показывал, что ему известно, что произошло на самом деле. Информацию, полученную от меня в трансе, он, будучи уважающим себя терапевтом, не мог использовать. И я не знала, что моя тайна открыта, пока не выросла. Он всегда относился к нам с уважением. Больше он никогда не давал нам взаимоисключающих заданий.

Еще одним важным моментом, изменившим его отношение к гипнозу, был следущий. Однажды он попросил у жены брата разрешение ввести ее в транс, чтобы с ее помощью продемонстрировать истерический паралич. Он как раз обсуждал этот случай с врачами. Золовка вышла замуж совсем молоденькой и даже не училась в колледже. Когда демонстрация закончилась, он поблагодарил ее, но тут она испуганно сказала, что не может идти. Отец ответил: “Ты отлично поработала, у тебя прекрасно получилось”. Но она опять сказала: “Но я не могу ходить”. Эриксон: “Ты продемонстрировала в точности то, что я хотел! Достаточно! Большое спасибо!” Золовка: “Пожалуйста, но я же не могу ходить! Я даже и пробовать не хочу!” Он быстро подумал и сказал: “Да, но я не говорил, что ты не можешь танцевать!” А она очень любила танцевать. Кто-то вышел из аудитории, пригласил ее и они протанцевали круг. Потом она говорила: “Я очень испугалась, потому что это было такое захлестывающее ощущение”. Эриксон, конечно, замечательно вышел из положения и после этого случая научился, как нам кажется, не заставлять людей идти дальше, чем они хотят идти.

Следующий пример очень запомнился моей младшей сестре. Папа никогда не просил ее что-то сделать, он только задавал какие-то рамки. Он хотел, чтобы она научилась контролировать боль. Но его останавливал случай, который произошел со мной, когда я разучилась анестезировать. И каждый раз, когда он вводил ее в транс, то говорил: “Тут есть еще много такого, чему можно научиться, но я не знаю, готова ли ты”. Когда же она просила научить ее контролировать боль, он не отвечал ни да, ни нет. Он говорил, что она многому сможет научиться, когда будет готова. И вот однажды она отправилась прокатиться на мотоцикле и обожгла лодыжку выхлопной трубой. Прогулки на мотоцикле были в нашей семье запрещены. И сестра боялась даже сказать, что это случилось. Когда она все же рассказала, то ждала, что ее отругают. А отец посмотрел на нее и спросил: “Ты применила гипноз, чтобы прекратить боль?” Она ответила: “Да!” Отец заметил: “Значит, ты уже научилась”. Таким образом она училась тому, чему он хотел, тогда, когда она была к этому готова.

История о “честном обмене”

Существуют виды поддерживающей терапии, продолжающиеся всю жизнь. Примерно 25 лет назад один шизофреник, наблюдавшийся амбулаторно, пришел к отцу за помощью. Он то ложился в специальные лечебницы, то выходил из них, принимал какие-то лекарства. Шизофрения полному излечению не поддавалась, но его целью было улучшить свою жизнь. Он хотел не так часто ложиться в больницу и по возможности успешно взаимодействовать с людьми. Назовем этого человека Джо. Первое, что папа сделал, это порекомендовал завести собаку, необязательно чистокровную. Он предложил Джо найти себе друга в приюте для животных. Вместе с моей сестрой в этом приюте Джо выбрал себе замечательную собаку. Заботиться о животном — это, конечно, большая ответственность. Так что какое-то время собака должна была пожить у нас. (Папе очень нравилась терапия, тесно переплетенная, как моток ниток, когда одна ниточка выходит наружу, а что в середине, совершенно неясно.)

Итак, собака Джо гостила в нашем доме и в те дни, когда он не чувствовал себя достаточно хорошо, моя мать кормила ее и заботилась о ней, но все-таки основная ответственность за животное лежала на Джо. У него теперь появилась причина, по которой он должен был подниматься и начинать день. Он помогал маме убирать задний двор, где гуляли наши собаки. Это был честный обмен. Джо с моим пятилетним сыном вместе построили собачью конуру. Это было замечательное переживание для них обоих. Джо впервые почувствовал себя главным, а мой сын замечательно провел время за интересным занятием. (Особенностью детей этого возраста является то, что они с легкостью могут подружиться с любым человеком, поэтому, как ни удивительно, такие дети — хорошая компания для амбулаторных шизофреников.)

Итак, собака живет у нас, но Джо ее выгуливает и ухаживает за ней. Прошли годы. Первая собака умерла, появилась вторая. Джо вместе с моей мамой выгуливают собак ежедневно. Все эти годы Джо приходит на наши семейные обеды, а когда становится скучно или он устает от общения, то встает и уходит. Таким образом у него появилась большая семья, в которой к нему замечательно относятся, он может взаимодействовать и общаться, сколько хочет, может повернуться и уйти, когда ему хочется. Его жизнь стала гораздо лучше, чем раньше. У моей мамы появился спутник для прогулок с собаками, человек, который каждый вечер приходит покормить собаку и посмотреть с мамой телевизор. Кроме того, отец предложил мне и трем моим сестрам раз в месяц выпекать в подарок Джо какое-то домашнее печенье. У меня аналитический склад ума, и я спросила отца: “А зачем?” Он ответил: “Во-первых, Джо хотя бы раз в месяц получит такое замечательное блюдо, во-вторых, у него появится возможность кого-то угостить, в-третьих, он, как воспитанный человек, напишет тебе открытку с благодарностью, то есть еще раз будет взаимодействовать с людьми”. А специально для меня он преподнес замечательный образец своей интервенции в великолепной упаковке: “Раз в месяц ты сможешь ощутить благодарность судьбе за то, что ты не такая, как Джо!”

Интерпретации Милтона Эриксона

Существует великое множество способов интерпретировать Милтона Эриксона. Некоторые делают это ближе к источнику, некоторые подальше, некоторые совсем неточно. Если бы я хотела изучить его методы, то обратилась бы к первоисточнику. Потому что учиться у кого-то, кто учился у кого-то, который тоже учился у кого-то — это слишком далеко от первоисточника. Даже если учиться эриксоновской терапии у меня, а уж я-то папу знала, все равно это будет окрашено влиянием моей личности.

Отец умер 15 лет назад, и с того времени атмосфера и сущность терапии достаточно изменились. Во многих смыслах у него было больше свободы. В то время, кстати, еще не было обычая, когда за пациента платит страховая компания, как принято сейчас. Такая страховка требует ограничивать время работы с пациентом. К нему приезжали, прилетали из разных мест на неделю или на выходные. И, конечно, он занимался этими пациентами столько, сколько они находились у нас.

Л.М. Кроль: Насколько я понимаю, в последние пять или десять лет жизни Ваш отец стал очень популярен, в доме появилось много учеников и последователей. До этого был другой период его жизни, когда он очень много работал, но его известность была локальной. А еще на десять лет раньше он еще больше работал и был почти одинок, он строил тот замок, в котором жили уже другие. Мой вопрос таков: как ощущалась атмосфера в доме во все эти периоды?

Бетти: Я прожила первую, раннюю часть моей жизни на территории больницы для душевнобольных, где отец возглавлял психиатрическую службу. Это была работа с 8.00 до 17.00, “от звонка до звонка”. Когда я была подростком, мы переехали в Аризону, где отец открыл частную практику. Когда отца только начинали признавать как замечательного терапевта и гипнотизера (а он считал гипноз своей жизненной миссией), он собрал группу профессионалов-врачей и обучал их гипнозу. Это было в начале 50-х годов. В это время он путешествовал по всей Америке, обучая гипнозу. Одновременно он вел и частную практику. Тогда Грегори Бейтсон, который занимался проблемой коммуникаций при шизофрении, однажды увидел имя отца в списке литературы, посвященной двойным связкам. Они уже были немного знакомы. Через Бейтсона об Эриксоне узнала группа достаточно известных семейных терапевтов, которая стала ездить к нему на занятия каждый уик-энд. Один из них, Джей Хейли, опубликовал позже книгу по материалам этих занятий, которая называлась “Необычайная терапия доктора Милтона Эриксона”. Это было началом краткосрочной стратегической терапии, а известность моего отца распространилась за пределы сферы гипноза. После этого появились первые ученики. Но в доме всегда были люди и, в сущности, разницы большой не было.

Вопрос: Когда Вы начали практиковать и какие были трудности в начале?

Бетти: Я начала заниматься частной практикой примерно восемь лет назад. Начинать всегда трудно. Я даже не знаю, как ответить на этот вопрос, потому что трудно было все. Какие трудности вас интересуют?

Вопрос: Какого рода связи можно установить между НЛП и эриксоновским гипнозом, между Милтоном Эриксоном и основателями НЛП?

Бетти: Меня часто об этом спрашивают, в США это тоже весьма популярное направление в психологии, и я даже с мамой консультировалась по этому вопросу. Бэндлер и Гриндер хотели изучать феномен гения и объяснять это большим группам. Хотя в каком-то смысле это парадокс. Сначала они изучали Бейтсона, потом работали с Вирджинией Сатир, потом Бейтсон представил их отцу, и они стали часто у нас бывать. Я очень хорошо это помню, потому что была одним из субъектов, на которых они практиковались. Я, конечно, была субъектом у многих, но их я запомнила, потому что тогда произошла такая забавная ситуация.

Я только что приехала из Эфиопии. Папа меня попросил: “Скажи что-нибудь Гриндеру!” Я произнесла по-эфиопски: “Здравствуйте, как поживаете?” Тут он, не моргнув глазом, тоже по-эфиопски отвечает: “Здравствуйте, спасибо, хорошо! А как вы и ваши родственники?” Тут у меня челюсть и упала. А он ведь был лингвистом!

Потом они много работали с папой и совместно написали книги “Структура магии-1” и “Структура магии-2”. Папа перестал работать с НЛП по многим причинам, из которых я могу назвать две. Первая: если НЛП очень структурировано, для него характерен ступенчатый подход к решению проблемы, то эриксоновский гипноз подразумевает почти невероятную вариабельность методов и техник, в зависимости от каждой конкретной индивидуальности. Разница в подходах была слишком велика. К тому же основной упор Эриксон делал на гипноз. Он верил в то, что гипноз — очень мощный инструмент и что в интересах субъектов не следует обучать гипнозу специалистов, не имеющих, как бы мы сейчас сказали, кандидатской степени в области медицины, образования или психологии. Последователи НЛП не принимают таких строгих ограничений.

Л.М. Кроль: Существует высказывание о Бэндлере и Гриндере, которые приписывают Милтону Эриксону: “Они думают, что взяли у меня жемчужину, но в действительности взяли только раковину”.

Вопрос: Не могли бы Вы назвать таких учеников Милтона Эриксона, на кого можно было бы ориентироваться как на людей, “близких к первоисточнику”?

Бетти: Я обычно неохотно отвечаю на такие вопросы, потому что всегда кого-то забываешь, и часто это бывают по-настоящему хорошие терапевты. Джеффри Зейг — человек от самого стержня эриксоновской терапии. Без Джефа, я думаю, не было бы всего эриксоновского движения. Джеффри годами учился у отца и проделал просто колоссальную работу. Стивен Лэнктон, Стив Кэлеген, Джим Парсонфайн, Герберт Ластиг, Джей Хейли, Эрнест Росси — замечательные примеры.

Все ученики Эриксона глубоко восприняли его теорию, но каждый идет собственным путем. Этот список все же не полон и не точен.

Л.М. Кроль: Бетти, мне было бы очень интересно услышать короткое описание дома, в котором вы жили в детстве, в котором жил Милтон: его приемного кабинета, его спальни, сада.

Бетти: Было два дома, потому что, конечно, госпиталь для душевнобольных не считается. Дом, в котором я выросла, по-американским стандартам считался очень маленьким. Девочки спали в одной спальне, мальчики в другой, папин офис был в задней части дома, в передней комнате ожидали пациенты. Там же иногда стоял детский манеж,  ящик с комиксами и бегала собака. На заднем дворе росли пекановые деревья и стоял контейнер для компоста. В сущности, этот дом с трудом можно было назвать домом доктора. Мы только что переехали в Аризону, и папин офис был меблирован очень скромно. Когда он только начинал, там стоял только стол и два стула. Джей Хейли спросил: “Это что, все?” Папа ответил: “Нет, вообще-то там еще я был!”

В течение многие лет люди дарили папе необыкновенные подарки. Настоящие сокровища, хотя и не дорогие в общепринятом смысле слова. Все это было расположено в его офисе и вокруг.

Он был дальтоником, и его любимый цвет был пурпурный. Обычно все ему дарили подарки такого цвета. Он годами собирал коллекцию пурпурных коров. Он любил одно детское стихотворение:

“Я никогда не видел пурпурную корову,

И никогда не думал, что придется увидать!”

В следующем нашем доме мы прожили лет двадцать. Отец начал передвигаться в инвалидном кресле. Хотя у него был послеполиомиелитный синдром, он был человеком очень живым и активным. Отец даже ходил с палкой на прогулки, в походы и ездил на велосипеде. Я поняла, что он калека, только когда на моей свадьбе он вел меня к алтарю и мы никак не попадали в ногу. Это настоящая активность и сила личности.

У нас было как бы два небольших дома. Ученики занимались в самом маленьком из них, стоящем позади того, что был побольше. Там был кро­шечный офис, небольшая передняя, в которой, собственно, и собирались студенты. И везде-везде книги. И все папины сокровища там были раз­ложены.

Вопрос: Бетти, вы в течение многих лет работали преподавателем. Использовали ли Вы знания, приобретенные у отца, в работе со школьниками?

Бетти: Я, наверное, настолько пропиталась всеми этими идеями, что не могу говорить о чем-то хотя бы немного сосредоточенно, не впадая в транс. Для меня это наиболее естественный способ общаться с людьми. Конечно, я не могла не использовать все, чему научилась.

Мне хотелось бы, чтобы все вы хорошо понимали: несмотря на то, что отец был гением гипноза, он был живым человеком. Расскажу одну из его любимых историй.

К отцу как-то приехала группа фотографов из очень известных журналов. По всему дому были протянуты провода и кабели, включили специальный свет. Мы все знали, что пришли “дяденьки” из журнала “Лайф”, и это очень важно. Мама бегала и суетилась. Моей сестре тогда было около четырех лет. И вот она вышла, уперла руки в бока и очень требовательно спросила: “Хотелось бы знать, что уж такого замечательного в нашем папе?”

Эриксон и удовольствие от жизни

Мой отец всегда стремился получать удовольствие от жизни. Помните, я рассказывала, как он любил копаться в саду? Всю работу по саду по возможности он делал сам: сажал растения, полол, собирал овощи и фрукты. А когда он стал больше уставать, то делал по саду все меньше и меньше, зато мы делали для него все больше и больше. Когда в последние годы его жизни он лежал в постели и мы приносили ему цветок или какую-то замечательную редиску, то было похоже, что он получает не меньше удовольствия от лицезрения плодов, чем от самой работы в саду. Он сумел как-то приспособить свои ожидания, запросы, к своим физическим возможностям. А когда человек может удовлетворить свои запросы в жизни, он счастлив.

Наблюдательность Эриксона

Мой отец прославился свой необычайной наблюдательностью. Большей частью она зиждилась на его собственной истории: он был парализован и не мог двигаться целый год, и почти единственное, что ему оставалось — лежать и развлекать себя воображаемыми диалогами воображаемых персонажей. Нам с вами, к счастью, не приходится так развлекаться. Но иногда на какой-нибудь скучноватой вечеринке или сидя в зале ожидания в аэропорту бывает интересно наблюдать, как люди объединяются в группки, и предполагать, кто сейчас отойдет, а кто подойдет и как могут развиваться отношения между вот этими персонажами или этими. Или, например, вы­ключив звук телевизора при просмотре какого-то фильма, попытаться угадать, о чем идет речь и как развиваются события.

Мой отец был лишен музыкального слуха и не имел возможности наслаждаться музыкой, но зато он заметил, что когда люди говорят определенным образом, то они определенным образом дышат. Можно даже вычислить некоторый ритм. Он выключал звук телевизора и, наблюдая за певцами и дыша в такт с ними, пытался понять, какую они поют песню.

Еще один пример его наблюдательности. Во время Второй мировой войны он был членом медицинской комиссии по отбору молодых людей в армию. На каждого из них отводилось мало времени, однако он успел заметить такую особенность: если у молодого человека была татуировка с упоминанием матери, то, как правило, в его карточке значилось, что он либо состоял на учете в полиции, либо даже уже отсидел. Отец потом говорил, что очень интересно выяснить природу таких общих явлений. И теперь, когда в своей работе я сталкиваюсь с пожилыми людьми, у которых есть татуировка со словом “мама”, я часто думаю: “А я про вас кое-что знаю!”

Однажды, когда папа уже был врачом, он предложил своим практикантам просто смотреть на одну пациентку и уточнил: “Я хочу, чтобы вы, не спрашивая ни о чем эту женщину, вычислили, в связи с чем она лежит в больнице”. При этом говорил он, откашливаясь и тяжело, хрипло вздыхая. Все практиканты сказали: “Пневмония... нет, астма... рак легких...” Они даже не заметили, что у нее ампутированы ноги. Видите, как легко привлечь к чему-то внимание, а от чего-то отвлечь.

Сейчас я расскажу одну историю, которая, во-первых, показывает, каким он был наблюдательным человеком, во-вторых, папа сам ее запомнил на всю жизнь и, в-третьих, для меня она иллюстрирует разницу между гением и хорошим умным человеком. Когда папа был маленьким мальчиком, то жил в таких краях, где бывает много снега, хотя не так много, как у вас, конечно. Он вставал рано утром, после того, как выпал снег, и шел в школу, протаптывая в снегу тропинку. Иногда дорожка получалась прямая, иногда волнистая, а иногда очень-очень волнистая. И ему нравилось потом, спрятавшись за дерево, наблюдать, как другие ребята идут по его тропинке. Ему хотелось понять, насколько кривой должна быть тропинка, чтобы другие по ней не пошли, а попробовали протоптать свою. Он обнаружил, что люди предпочитают идти даже по очень кривой тропинке, чем протаптывать свою. Я считаю, что это очень важная информация, и папа тоже учитывал ее всю жизнь.

Ответы на вопросы

Вопрос: Верите ли Вы и верила ли семья Вашего отца в Бога?

Бетти: Я и моя семья верим в Бога. Наше религиозное воспитание было несколько нетрадиционным, потому что мы не ходили в церковь. Отец учил нас уважительно относиться к Человеку, Природе, Богу.

Вопрос: Вы получили педагогическое образование. А почему Вы сразу не стали работать терапевтом, не стали ученицей своего отца?

Бетти: Потому что я хотела быть учителем. Сколько себя помню, я занималась гипнозом. Я и моя сестра Роксана были субъектами для демонстраций отца с того времени, когда мне было 10 лет, а ей 12. Педагогическая карьера моя началась обычно, а затем я стала заниматься детьми с эмоциональными расстройствами и малолетними преступниками. Я поняла, что эта работа мне интересна, а потом, как следствие, занялась психотерапией. Но вы можете использовать гипноз в стольких областях! Когда я преподавала в школе, то часто использовала гипноз на занятиях.

Вопрос: Случалось ли Вам отказываться от работы с клиентом, и если да, то почему?

Бетти: Я не отказываю им как клиентам, но не работаю с ними, особенно в одном конкретном случае. Конечно, если я понимаю, что не могу помочь какому-то человеку, то не начинаю с ним работать. Чаще всего мы не “сходимся” с теми клиентами, которые приходят ко мне пожаловаться и поплакаться. Я долго над этим раздумывала, но, к сожалению, как бы я ни старалась, ничего не помогает: если клиент пришел с единственной целью — пожаловаться и поплакаться, обычно все ограничивается двумя встречами.

Вопрос: В России дети очень часто наследуют профессию известных родителей. В семье Эриксона только двое из детей продолжили заниматься тем же, чем занимался отец. Вы можете это объяснить?

Бетти: Я думаю, что за одним этим вопросом стоит несколько. Во-первых, если что-то и хвалили в нашем доме, то это была индивидуальность. Стремление быть самим собой, делать то, что хочешь, поощрялось. Во-вторых, мы росли и не осознавали того, что отец наш знаменит. Он для нас так и остался папочкой. Нам потребовалось довольно долгое время, чтобы осознать, что он настолько известен.

Вопрос: Из Ваших рассказов я понял, что со своими детьми Вы часто используете трансы. Это распространяется и на отношения с Вашими взрослыми близкими?

Бетти: Даже не знаю, как ответить. Находиться в измененном состоянии сознания для меня настолько просто и естественно. Если я по какой-то причине напряжена, то обязательно в трансе. И, кроме того, лучший способ ввести кого-то в транс — самому пребывать в трансе.

Вопрос: Об Эриксоне написано очень много книг учениками, которые с ним работали. Как дочь, Вы можете назвать фрагменты, искажающие образ вашего отца?

Бетти: Большинство искажений связано с тем, что учениками Эриксона они становились в поздние годы его жизни и видели его пожилым, физически слабым человеком. Они описывают пожилого, слабого человека, говорившего косвенно, обтекаемо. Они не видели моего отца таким, каким он мог быть: динамичным, сильным и чрезвычайно активным. Я хочу рассказать историю, которая может это подтвердить.

В 17 лет он перенес полиомиелит. Это, естественно, повлияло на всю его оставшуюся жизнь. Поэтому с 18 лет, когда он опять научился ходить, и до 60 лет, когда ему пришлось пользоваться креслом-коляской, он постоянно ходил с палочкой. Мы, дети, отца без нее никогда не видели. Мэдди Вичпорт, подготовившая кассету о моем отце, задала мне однажды вопрос: “Когда Вы впервые узнали, что Ваш отец калека?” Я рассказала, что это случилось, когда мне было 23 года, я выходила замуж, и в церкви отец никак не попадал со мной в ногу. А когда я удивленно посмотрела на него, он улыбнулся и сказал: “Я действительно не могу!”

Года три назад эту историю я обсуждала со своим братом. “Я, конечно, видела, что отец ходит с палочкой, но не осознавала этого до конца!” Брат рассказал следующее. Он, отец и один из пациентов однажды пошли в поход. При подъеме на гору отец сильно отставал. Брат обернулся и увидел, что отец пытается перейти какую-то небольшую расщелину между камней. В это время отец позвал его и попросил помочь. Именно тогда мой шестнадцатилетний брат и понял, что отец ходит с палкой, что он — калека.

Вопрос: Не могли бы Вы рассказать о своих детях? Чем они занимаются?

Бетти: Сейчас я не замужем. Мой бывший муж — военный летчик, поэтому я так много попутешествовала. Старший сын имеет свою студию звукозаписи, средний сын учитель, женат и не имеет детей, а дочь — полицейский.

Да, да, не удивляйтесь. Детей надо отпускать, хотя это и очень трудно. Я помню свою дочь маленькой девчушкой с косичками, торчащими в разные стороны, в платьице с морским воротничком. Недавно я обняла ее, чтобы поцеловать перед сном, и почувствовала пистолет на ее поясе. Вот тут я и поняла, что она уже выросла.

Вопрос: Вы можете что-нибудь сказать о своей матери?

Бетти: О, спасибо за этот вопрос. Конечно, мой отец не преуспел бы настолько, если бы не она. Замечательная женщина и мать, она была существенно мягче, чем отец. Они составляли прекрасную пару. Мне кажется, она обогащала его. Она безупречная леди, очень умная женщина.

Вопрос: Я читал, что ваш отец принимал участие в допросе военнопленных. Насколько мне известно, это не самый афишируемый факт. Если можно, прокомментируйте.

Бетти: Насколько я знаю, он не участвовал в допросе военнопленных. Он работал с некоторыми людьми в связи с секретным проектом, имеющим отношение к психологии. Мне известна только одна тема, над которой он таким образом работал: изменение образа японцев — от маленького, никчемного человечка до достаточно эффективной нации, способной выступить грозным противником во время войны. Даже моя мать не знает многих деталей его работы в то время.

Он работал также в призывной комиссии. В этом качестве он беседовал со многими тысячами людей, определяя, в какой степени они годны в солдаты. На этом опыте он составил мнение о человеческой норме во всех ее проявлениях. И я уверена, что эта работа изменила его представления о терапии: он всегда считал, что быть нормальным — это не какой-то узкий сектор, а широкий спектр.

Вопрос: Я читала, что Милтон Эриксон не верил в проявления необычных способностей. Считал, что все это фокусы и не более. Вы согласны с ним? Дело в том, что в настоящее время в России весьма распространились всяческие колдуны, волшебницы, сглазы, порчи и т.д. Что вы думаете о Дэвиде Копперфильде?

Бетти: Вы правы, отец не верил во все экстрасенсорные возможности. Он был ученым и не верил в то, что не было научно доказано. Я тоже так считаю. Дэвид Копперфильд — замечательный фокусник. Когда мне было 14 лет, один из учеников отца (назовем его мистер А.), достаточно известный в мире гипноза, работал с отцом над определением того, что такое гипнотический транс. Моя работа заключалась в том, чтобы иногда быть в трансе, иногда не быть в трансе, быть в трансе, пытаясь обмануть его, что я в полном сознании, и, наконец, будучи в полном сознании, делать вид, что я в трансе. Отец всегда верил в справедливость и считал, что если кто-то что-то делает, то должен что-то получить за это. У мистера А. был замечательный талант — он получил в колледже звание профессионального фокусника. Поэтому его благодарность выражалась в том, что он показывал мне великолепные фокусы. Для меня он был как настоящий волшебник, мне даже казалось, что он читал мои мысли.

Вопрос: Каково было отношение Вашего отца к другим наиболее распространенным в США школам — психоаналитической и бихевиоральной?

Бетти: Отец получил образование и традиционную психоаналитическую подготовку (в духе фрейдовской школы) и, естественно, он ее очень уважал. Но он считал, что человек слишком уникален и сложен, чтобы можно было описать все в одной теории. У него не было антагонизма по отношению к любым направлениям, но он считал, что гипноз может в этом смысле гораздо больше. Единственное, с кем он всегда воевал, — это шарлатаны всех сортов.

Вопрос: Сколько пациентов подряд Вы принимаете и за какое какое время устаете?

Бетти: Иногда я принимаю много пациентов подряд и не чувствую усталости до тех пор, пока за дверь не выйдет последний. Я верю, что все это благодаря трансу, в котором я постоянно нахожусь. Я отлично помню все, что касается любого моего клиента, все, о чем мы говорили с ним на предыдущих встречах. Обычно я настолько концентрирую внимание на своем клиенте, что если во время работы на время выйду из комнаты и встречу там следующего клиента, то даже теряюсь и не понимаю, кто он. Мне кажется, такая включенность — одно из важнейших преимуществ гипноза.

Вопрос: Как Вы предпочитаете индуцировать транс: это результат вдохновения или канву Вы разрабатываете заранее?

Бетти: Мне не нравится слово “вдохновение”, я предпочитаю “практику” и “опыт”.

Вопрос: Иногда клиенты рассказывают ужасные истории из своего прошлого. Но порой становится понятно, что история совершенно вымышленная. Не могли бы Вы рассказать, как реагируете на такие ситуации?

Бетти: Какова может быть цель такого человека — быть героем этой фантазии, втянуть вас в эту фантазию или отказаться что-то делать? Сначала необходимо выяснить истинную цель пациента. Следующим шагом я показала бы пациенту другие способы быть героем в своей собственной жизни, может быть, более сложные, может быть, менее приятные или интересные. Но ни в коем случае нельзя устраивать конфронтацию с их фантазиями — это часть их мира, с которой нужно начинать работу. Когда появляются клиенты с подобным расстройством поведения, нужно помочь им начать функционировать лучше, чем раньше, потому что о полном излечении говорить, наверное, не придется.

Подведение итогов

Мы говорили о концептуализации случаев — это одна из моих любимейших частей семинаров по эриксоновской терапии и гипнозу, потому что она помогает применять очень эффективный, но совершенно отличный от привычного способ мышления. Я прошу вас на время выйти из обычных рамок мышления и войти в совсем другую область, в которой вам будет абсолютно ясно, как можно рассадить десять растений в пять рядов, по четыре в каждом. Мне очень нравится приводить эту задачу, потому что она, кроме своего полезного действия, еще и очень развлекает.

Стереотип, который нужно было переступить, состоит в том, что нельзя дважды считать одно растение. Ведь я этого не говорила, не правда ли? В общем, такая клумба выглядит как звезда, нарисованная без отрыва карандаша от бумаги. В каждой точке пересечения линий — очередное растение. Выходя из привычных рамок, человек открывает целый новый мир.

Нужно уметь добираться до самого донышка проблемы, до того самого глубинного камня, на котором все держится. Тогда, понимая, на чем это все строится, можно создать хорошую интервенцию. Чаще всего самая большая проблема — это потеря надежды. Когда человек перестает надеяться, что дела его пойдут на лад, горе начинает превращаться в некоторую патологию. Терапевт при работе с такой проблемой должен создать интервенцию, которая даст надежду. И я никогда не обучаю этому, не рассказав свою любимую историю про пилота самолета.

Мой муж много занимался безопасностью перелетов, исследовал причины самолетных аварий. Как-то он рассказал мне один случай, при котором, кстати, никто не пострадал. У одного самолета, стоявшего на взлетной полосе, внезапно отвалилось шасси. Муж, выясняя причины, установил, что в самолете было два пилота. Один из них, проверяя приборы, хотел подбодрить приятеля и сказал ему: “Выше нос!” Второй не расслышал его и понял фразу как просьбу дернуть за какой-то рычаг. Что он и сделал — и шасси отвалилось.

Сейчас мне хотелось бы поговорить о том, на каком этапе вы находитесь после шести дней работы и учебы. Мне кажется, у вас должно быть ощущение, что вы все это время просидели в своем офисе, и вас бомбардировали пациент за пациентом со своими проблемами. И к каждому нужен был отдельный подход и внимание. Мне бы хотелось понять, как вы сейчас с этим справляетесь, как вы, терапевт, умеете заботиться о самом себе? Конечно, у вас должны быть какие-то границы. Я для себя определяю территорию таким образом: вот это моя граница, это — твоя граница, между ними ней­тральная полоса, на которую мы оба можем выходить. Пациент в какой-то мере по определению является “нарушителем границы”. Вы, естественно, все с этим сталкивались.

Что еще вы делаете с неимоверным количеством материала, полученного от пациентов? Мы же узнаем от них ужасные вещи! Обычно это что-то такое, чего уже, к сожалению, нельзя изменить, что-то очень печальное. Поэтому иногда, даже четко представляя, где проходят ваши границы, вы можете услышать такой рассказ, который зацепит что-то в глубине души, как крючком.

Для того чтобы “освободиться” от таких рассказов, я пересказываю их всюду и всем, естественно, соблюдая конфиденциальность. Обычно это продолжается до тех пор, пока история не потеряет свою остроту и перестанет меня так ранить.

Еще один метод — “перезарядить” себя, как батарейку. Конечно, мы с вами должны уметь защищать себя. Иначе вы “сгорите на работе”, и ваши любимые пациенты даже нравиться вам перестанут. Ведь это так соблазнительно — опереться на более сильного, и не стоит судить их строго за такие попытки.

Я всегда позволяю своим клиентам впасть в некоторую зависимость от меня. Так же делал и мой отец: “Я стану вашей инвалидной коляской, если вы уверены, что вам это нужно. Потом я буду вашим костылем, потом тростью, а потом вы уйдете из моего офиса совсем и спустя шесть месяцев не будете помнить, как меня зовут. Так вот, я не хочу, чтобы вы забывали мое имя! Мне нужны ваши рекомендации”. Многим моим пациентам в начале нашей работы невыносима сама мысль о том, что когда-то эта работа будет завершена, что когда-нибудь они забудут мое имя. Но спустя какое-то время все так и происходит, и в том числе благодаря действию некоторого внушения, заложенного в приведенном образце транса: пройдет время, и вы уйдете из моего офиса навсегда — здоровым и независимым.

Упражнение “Подзарядка”

Чтобы у вас была возможность подзарядиться и полностью осмыслить всю полученную информацию, проделаем сейчас интересное упражнение. Разбейтесь на группы по пять-шесть человек. У первых номеров в каждой группе будет самое трудное задание. Они будут говорить всем в группе, что им делать: отправить первого номера в транс, описать ему какое-нибудь прекрасное место, либо он сам будет рассказывать всем что-либо интересное или не особо приятное, но то, от чего хотелось бы избавиться, не слишком, правда, серьезное. Первый номер объясняет, как ему должны отвечать остальные члены группы, когда он будет перечислять, что его раздражает и выводит из себя.

Вы, конечно, знаете такие ситуации, когда хочется пожаловаться и услышать в ответ: “Бедняжка!” Я понимаю, что это глупо, но мне это нравится. Меня это утешает. Мой сын это прекрасно усвоил. Если ему кажется, что я начинаю жаловаться без каких-либо уважительных причин, он подходит ко мне и говорит: “Бедняжечка!” — и я смеюсь. Собственно, задача первого — понять, что ему будет приятно услышать. “Ты был великолепен!”, “Если бы у меня был цветок, я бы тебе его подарил!”, “Какой классный мужик!”, “Бедняжка!” Может быть, что-то еще. Кроме того, что первый номер должен определить, что ему будут говорить, он должен суметь еще и принять эти слова.

В принципе, первый номер может сказать, что ему было бы приятно просто посидеть и просмотреть все пять минут в одну точку, а если он заснет, группа просто должна разбудить его по истечении этого времени. Первый выбирает сам. Так как самому первому номеру придется тяжелее всех, то когда все в группе побудут первыми, он может еще раз проделать упражнение. Но это по желанию.

(Участники семинара выполняют упражнение, потом делятся впечатлениями.)

Из обсуждения я поняла, что большинство действительно подзарядилось. Мне очень понравилась одна идея — первый номер заказал, чтобы группа его насмешила. Это было просто замечательно. Еще я видела, как люди трогали и обнимали друг друга, и это тоже хорошо, потому что часто мы забываем, как нам необходимы человеческие прикосновения. Даже крошечные груднички, если им не хватает тактильных ощущений, перестают прибавлять в весе.

Еще одна идея тоже меня поразила. Женщина хотела испытать то, чего она никогда не испытывала: группа поднимала ее за ноги и за руки — даже завидно было смотреть.

Большинство людей нерешительно, неохотно просят о том, чтобы им дали то, что им нужно. А посмотрите сейчас на свои лица — здесь как будто собрались другие люди.

В моей жизни был такой период, когда я сама была еще молода и трое моих детей были совсем маленькими: удочеренной девочке годик, другому ребенку полтора года и третьему — два с половиной года. Приходилось очень тяжело работать. Я как-то пожаловалась папе: “Я все время готовлю, убираю и никто даже спасибо не скажет! Конечно, дети маленькие, чего еще ждать, они же не могут сказать!” Папа сказал: “Сядь за стол и скажи: “О, Бетти Элис, какая вкусная еда!” После этого скажи: “Спасибо тебе, мне тоже так кажется!” Я возмутилась: “Что ты мне предлагаешь, папа, зачем я буду с собой разговаривать?” Папа ответил: “Во-первых, ты услышишь слова, которые тебе приятны. Конечно, было бы приятно услышать это от других, но и от себя тоже ничего. Во-вторых, ты подаешь хороший пример детям”. Я так и делала — помогало.

Теперь я хотела бы поговорить об объективном наблюдении в эриксоновской терапии, результатом которого становится мудрость. Если вы спросите среднестатистического пациента о том, чего он хочет, он ответит: “Быть счастливым!” В этот момент я говорю, что это неправда, и получаю сфокусированное внимание своего пациента. Пациент готов получать информацию в форме естественного транса. “То, что вы действительно хотите получить, — это мудрость. Из нее и проистекает счастье. Просто быть счастливым — это все равно что надеть красный нос и пойти в клоуны. Что вам по-настоящему нужно, это быть мудрым”. Я не пытаюсь настаивать. Пациент может ответить: “Да, наклею красный нос и пойду в клоуны!” Но даже в этот момент они на самом деле хотят иметь возможность быть счастливыми. Это значит, что им необходима мудрость — из нее проистекает все. Если вы объективно наблюдательны, то вы на пути к мудрости. Центральная тема в эриксоновской терапии, цель которой — снабдить клиента мудростью, заключается в том, чтобы распознавать и использовать реальность. Понимать реальность жизненно важно, а этого нельзя добиться без объективной необходимости. Нам нужно помочь своим пациентам перейти от розовых мечтаний к холодной и беспощадной реальности.

Групповое наведение

Сейчас мы проведем заключительное групповое наведение. Мне нужны два субъекта: вы, Юра, и Леонид, который просил поработать с ним уже два дня назад.

Я хочу провести групповой транс, который будет направлен через моих субъектов на всю аудиторию. Это будет не похоже на обычный групповой транс, когда я обращаю внимание на каждого, но и не будет похоже на работу, в которой я концентрирую внимание на двух своих субъектах. Поэтому иногда я буду обращаться конкретно к Леониду, иногда — к Юрию, иногда — к группе, но не буду игнорировать ни одного из вас при работе с другими.

Заранее прошу у всех вас разрешения прикасаться к вам, когда я буду ходить по аудитории. Если этого делать не следует, прошу вас сейчас покачать головой. И если я буду фокусировать свое внимание на Юрии или Леониде, если я буду обращать внимание на вас или на вас (обращается к аудитории), то для каждого это будет только новое ощущение глубины транса.

Многие из вас уже в состоянии транса, вы знаете об этом? Леонид, вам может быть, будет интересно посмотреть, как Юрий входит в состояние транса, и понять, не можете ли вы определить, на каком он уровне, когда входит в транс. Когда он будет выходить из транса и смотреть на меня и не видеть меня при этом, он может открывать глаза и при этом все равно оставаться в трансе. И действительно интересно наблюдать... как с каждым вздохом... возможно... он погружается ниже и ниже... И те из вас, кто смотрит и видит... вы тоже можете войти в состояние транса... Вы можете погрузиться в такой приятный транс... что даже не будете обращать внимание на меня, когда я буду подниматься и ходить вокруг... потому что я не важна, Юрий... а что самое важное для вас, Леонид... смотреть на Юрия, не на меня... смотреть и удивляться... И когда он кашляет, то немного выходит из транса, но потом снова назад... и в этот раз еще глубже...

А вы (обращается к аудитории)... вы можете погрузиться еще глубже... и поверить этому или нет... если вы смотрите на Юрия и Леонида... пока в глазах фигуры перестанут быть четкими и начнут растворяться... Вы сумеете выучить так много... А я больше всего люблю погружаться в транс, когда рука вдруг становится легче... и еще легче... и начинает подниматься... подниматься... вверх... вот так... И вы погружаетесь глубже... и еще глубже... без усилий... Вверх... рука поднимается... вот так... А все остальные в комнате... те, кто погружается в транс... вы тоже можете почувствовать, как рука хочет подняться вверх... вот так...

Юрий, если я поднимусь и подойду к вам ближе... возьму вашу руку и приподниму ее слегка... вы сумеете погрузиться глубже?.. (Юрий слегка кивает головой; Бетти встает, берет Юрия за руку и легонько приподнимает ее.) ...Слегка прикасаясь... вот так... (Бетти отпускает руку, которая продолжает медленно подниматься сама, а потом повисает.) И вы, Леонид... вы остаетесь в трансе и думаете о том, как бы погрузиться еще глубже... Ваши глаза могут оставаться закрытыми, а могут и открыться на секундочку, чтобы посмотреть на руку Юрия... на то, как она подвешена в воздухе... Разве не интересно... посмотреть, как это так... И когда вы погружаетесь все глубже и глубже... вам интересно, что вы почувствуете, потому что это произойдет и с вами...

Юрий, я очень вам благодарна за то, как вы помогаете мне в этой работе... Вы можете поэкспериментировать со своей рукой... когда она пойдет вверх, вверх... а вы будете погружаться глубже, глубже... И когда вы пойдете очень глубоко, рука сначала приподнимется... а затем вы можете ее нежно опустить обратно на колено... и оказаться в глубоком, самом глубоком трансе... (Рука Юрия начинает медленно опускаться.) Вы погружаетесь глубже, чувствуя себя так приятно... может быть, вы окажетесь в том же месте с деревьями и поляной, где была Ирина... или на пляже... а может быть, будете просто отдыхать... Вот так... глубже... вот так... А могу я вас оставить на мгновение, не оставляя вас ни на мгновение, чтобы побыть с другими людьми, Юрий?.. А вы будете погружаться все глубже и все больше экспериментировать с этим состоянием... Спасибо, Юрий... А могу ли я, Леонид, оставить вас на мгновение... и не оставлять вас ни на мгновение... и позволить вам представить, как вы будете себя чувствовать, погружаясь еще глубже... зная, что я здесь и не здесь... зная, что вы можете это остановить, если захотите... открыть глаза, понимая что вы в полном сознании... Вы можете это сделать... но не стоит даже тратить на это свои усилия... Вы можете открыть глаза, прийти в полное сознание... (Леонид открывает глаза, смотрит на Бетти, после ее следующих слов закрывает их.) Но после этого мягко соскользнуть в глубь... Очень хорошо... И я буду ходить вокруг... и когда я буду ходить... может быть, вас это очень удивит... вас удивит то, как глубоко вы можете погрузиться в транс...

(Бетти встает и начинает подходить к некоторым людям, сидящим в аудитории.) Как приятно погрузиться в глубокий транс... Вы хотите почувствовать, как будет висеть в воздухе ваша рука? Вы хотите это почувствовать? (Юноша, к которому подошла Бетти, отрицательно мотнул головой.) Хорошо. Потому что вы уже в таком глубоком, приятном трансе... Вы показываете всем и самому себе, что я вам совершенно не нужна для такого транса...

Вы хотите почувствовать, как ваша рука будет парить в воздухе? (Женщина кивает головой, Бетти берет ее за запястье.) Сейчас я наклонюсь, и прикоснусь к вашей кисти, и приподниму вашу руку вверх... и вторую руку вверх... Вот так... очень хорошо... И вы можете поэкспериментировать, позволить ей пойти вверх или вниз...

Ваша рука уже летала в воздухе. Вы хотите попробовать еще раз? Хорошо... Вот так... (Бетти прикасается к руке девушки, и она почти сразу приподнимается вверх.) Очень хорошо...

Вы в таком хорошем трансе... Вы можете оставить глаза открытыми или закрыть их... Хотите поднять свою руку... вверх... вверх... вот так... совершенно без усилий... вверх... И оставим ее в том положении, в котором она чувствует себя удобно...

А вы хотите испытать это?.. Я приподниму вашу руку... вверх... вверх... И вы можете оставить себя и уйти глубже, чем считали возможным... Рука ваша так спокойно находится в равновесии... и вам приятно... вы ушли глубоко... Вы чувствуете по-иному, но так же... Очень хорошо... И вы можете оставить руки поднятыми или опустить их... Очень хорошо...

Очень хорошо, Юрий... Очень хорошо, Леонид... Я прикоснусь к вашей правой руке, Леонид... и приподниму ее... вверх... вверх... И это изменяет транс... делает его глубже и лучше... Вот так... удобно... И вы, Юрий, оставаясь в трансе... и остальные в комнате, оставаясь в трансе... вы можете оглянуться назад, на прошедшие дни... можете попробовать вспомнить все, чему научились... попробовать почувствовать удовольствие от того, что выучили больше, чем ожидали... Вы, Леонид... можете пойти еще на один шаг дальше... Я приподниму вашу руку еще раз... Она как будто отдыхает... как будто привязана к воздушному шарику... И вы можете ее поднять или опустить... она все равно будет чувствовать себя комфортно... Вы можете пойти так далеко... глубоко в собственную память... почувствовать все свое тело спокойно и удобно... Вам будет приятно в плечах... вам будет приятно в ногах... но ваши веки такие тяжелые и вы так глубоко дышите... Все, что вы выучили, и все, что вы сделали... это хорошо и приятно... этого так много... Вы можете посмотреть назад и убедиться, как вы это хорошо сделали... Кто бы мог подумать, Юрий, что вы смогли научиться поднимать... свою руку... и при этом опускаться глубже... вот так... Кто бы мог подумать... Ваши глаза закрыты... дыхание регулярно...

Кто бы мог подумать, Леонид... что вы тоже так хорошо поработаете... вы все еще можете чувствовать мои пальцы у себя на кисти... они поднимаются... и вы все еще чувствуете поддержку моих пальцев...

И все остальные могут чувствовать поддержку моего голоса... и поддержку того, что мы выучили, и поддержку друг друга... Но у вас нет необходимости в моем голосе, в моей поддержке... вы научились столь многому... поэтому не торопясь... получите удовольствие от этого транса... последнего транса... следующего транса... То, что вы узнали... то, что вам еще предстоит узнать... люди, которых вы встретили... голоса, которые вы слышали... образы, которые появлялись в вашей голове... образы, которые вы можете создать для себя... Как хорошо вы это делаете... Как много еще остается... Но самое хорошее еще впереди... и интеграция того, что вы выучили... и ваши способности... ваши желания... Вы можете вернуться, Юрий... Все это происходит сейчас и будет происходить... может быть, не так быстро, но быстрее, чем вы думали... Может быть, не так сильно, но сильнее, чем вы думали... И вы можете несколько мгновений... поздравить себя... почувствовать себя...

Еще один глубокий вздох, Юрий... еще несколько мгновений по часам... для того, чтобы почувствовать себя по-настоящему хорошо от того, что вы сделали... А затем вы можете начать выходить из своего транса... продолжая чувствовать себя очень приятно... Леонид говорил мне, что он хотел бы испытать действительно глубокий транс, где он мог бы отпустить себя... и понять тех, кто говорит о том, какой замечательный транс испытал... Мне кажется, что Леонид ушел глубже, чем предполагал...

Леонид: А я смогу это потом повторить?

Бетти: Конечно. Просто вспомните свои ощущения, вспомните давление моих пальцев на ваши кисти, и это сработает совершенно замечательно. Огромное спасибо вам, Леонид, и вам, Юрий.

И я хочу, чтобы вы начали возвращаться. Вы замечательная группа. Когда я работаю несколько дней подряд с людьми, то чувствую, как все становятся ближе друг другу. Мы все стольким делимся друг с другом.

По-настоящему хороший терапевт не принимает решение за пациента, а только вместе с ним. Он никогда не забывает, что имеет право распоряжаться только своей собственной жизнью. Задача терапевта предлагать, а пациента — выбирать.

Я бы хотела вам пожелать, во-первых, реально оценивать свои возможности и, во-вторых, уважать мудрость других людей. Человек сможет принять решение именно в тот момент, когда он будет к этому готов.