СЕМИНАР. ПОНЕДЕЛЬНИК - Семинар с доктором медицины Милтоном Г. Эриксоном (Уроки гипноза) - Дж.К. Зейг

Занятие проходит в гостевом доме Эриксона, состоящем из трех комнат: спаль7

ни, гостиной (к которой примыкает кухня) и кабинета самого доктора Эриксо7

на. Занятия обычно проходят в гостиной, поскольку она больше кабинета, и

студентам, которых иногда собирается до пятнадцати человек, в кабинете не

разместиться. В гостиной три книжных шкафа, на стенах висят дипломы, кар7

тины и разные сувениры.

Студенты располагаются полукругом на диване и мягких стульях. По левую

сторону от сидящего в коляске Эриксона стоит мягкое кресло с зеленой обив7

кой. В нем обычно сидит “объект изучения”.

Миссис Эриксон вкатывает доктора Эриксона в гостиную. Эриксон разрешает

желающим прикрепить микрофоны к лацканам своего пиджака. Затем он берет

в руки карандаш с декоративной верхушкой в виде головки с волосами из во7

локон пурпурного цвета. Волокна аккуратно зачесаны в виде острия на верх7

нем конце карандаша. Показывая собравшимся карандаш, Эриксон замечает:

“Вот такими люди приходят ко мне”. Затем он энергично катает карандаш

между ладонями, приводит прическу из волокон в полный беспорядок и добав7

ляет: “А вот такими они от меня уходят “.

Затем Эриксон просит присутствующих заполнить анкеты и сообщить следую7

щую информацию о себе: дата занятия, имя, адрес, почтовый индекс и номер

телефона, образование и где получены ученые степени, возраст и дата рожде7

ния, наличие братьев и сестер, их пол и возраст, где воспитывались (в деревне

или в городе).

Эриксон ждет, пока все заполняют анкеты. Затем он внимательно читает каж7

дый листок и делает замечания, просит добавить пропущенные сведения.

Занятие начинается. Доктор Эриксон делает какое7то замечание по анкете

Джейн, психолога из Нью7Йорка. Она отвечает, что вот уже несколько лет пе7

реживает по поводу того, что она единственный ребенок.

Эриксон: Интересно, как сильно может переживать насчет семилетнего брата

пятнадцатилетняя девочка?

Джейн: С этого все и началось.

Эриксон: Бедный братишка.

Джейн: Он выжил.

Эриксон: А у вас нет братьев или сестер? (Обращается к Анне, социальному

работнику из Швейцарии.)

Анна: Почему же, есть. Я просто не расслышала, как заполнять. Скажите, что

вас интересует?

Эриксон: Перечислите ваших братьев и сестер, их пол и возраст.

Санда: Здравствуйте, доктор Эриксон. Меня зовут Санда. (Санда только что

вошла в комнату. Она — терапевт из Нью,Йорка.)

Эриксон (Кивает Санде): Кэрол, а вы не указали свою ученую степень и дату.

(Кэрол готовит докторскую диссертацию по клинической психологии. Она из

Массачусетса.)

Кэрол: Дату получения степени?

Эриксон: Нет, сегодняшнюю дату. Ваше имя, адрес, номер телефона, ваш почто7

вый индекс, ученая степень, где вы ее получили, ваши братья и сестры, их пол

и возраст, ваше семейное положение, есть ли дети, где вы воспитывались: в го7

роде или деревне.

Зигфрид: Меня зовут Зигфрид. Я из Германии, из Гейдельберга. (Зигфрид —

доктор философии, психолог,клиницист.)

Эриксон: Рад познакомиться.

Зигфрид: Не возражаете, если я прикреплю к вам еще один микрофон?

Эриксон: Цепляйте сколько душе угодно.

Зигфрид: Спасибо.

Санда: А еще один можно? Выдержите?

Эриксон: У меня тихий голос. Я дважды перенес полиомиелит, у меня смещен

язык, а губы частично парализованы. У меня действует только половина диа7

фрагмы, и я не могу громко говорить. Все, что я скажу, запишут магнитофоны,

но, боюсь, вам будет трудно разобрать мою речь. Не стесняйтесь, сразу же пе7

респрашивайте. И еще одна просьба: все, кто плоховато слышит, подсаживай7

тесь поближе. Обычно те, у кого со слухом неважно, садятся подальше. (Эрик,

сон смеется.)

Начиная занятия по психотерапии, я хочу подчеркнуть, что существует состоя7

ние осознанного восприятия и состояние неосознанного восприятия. Для

удобства я буду говорить о сознательном разуме и неосознанном разуме.

Сознательный разум — это состояние непосредственного восприятия. Вы осо7

знанно воспринимаете инвалидную коляску, ковер на полу, других присут7

ствующих здесь людей, лампы, книжные шкафы, цветущие кактусы, картины на

стенах, графа Дракулу на стене у вас за спиной. (“Граф Дракула” — висящий

на стене засушенный электрический скат.) Иначе говоря, ваше внимание

разделяется между тем, что я говорю, и тем, что вас окружает.

Неосознанный разум включает всю информацию, полученную в течение жиз7

ни. Многое из этого вы совсем позабыли, но оно легло в основу ваших маши7

нальных действий. По сути, наше поведение в значительной мере представля7

ет собой автоматическое функционирование этих забытых воспоминаний.

Например... Взять хотя бы вас. (Эриксон с улыбкой обращается к Кристине,

врачу из Калифорнии, которая говорит с сильным немецким акцентом.) Вы

знаете, как ходить? Как вставать? Пожалуйста, объясните, как вы встаете.

Кристина: Наверное, перемещая центр тяжести и в то же время...

Эриксон: А как вы перемещаете центр тяжести?

Кристина: Я думаю, путем ряда неосознанных движений.

Эриксон: А каких движений?

Кристина: Честно говоря, я об этом не задумывалась.

Эриксон: Как вы думаете, могли бы вы пройти шесть кварталов размеренным

шагом по улице, где нет никакого транспорта? А могли бы вы пройти разме7

ренным шагом по прямой?

Кристина: Может, не совсем размеренным шагом. Но думаю, чем больше я

буду стараться, тем хуже будет результат.

Эриксон: Так, а как вы пойдете по улице?

Кристина: Если я буду стараться?.. Хуже, чем если бы я не старалась.

Эриксон: Что?

Кристина: Гораздо хуже, чем в том случае, если бы я не старалась.

Эриксон: А как вы обычно ходите по улице... спешите?

Кристина: Ставлю одну ногу впереди другой, не задумываясь об этом.

Эриксон: И насколько прямым будет ваш путь?

Кристина: Не знаю. Наверное, достаточно прямым.

Эриксон: А где вы остановитесь и где задержитесь?

Кристина: Зависит от обстоятельств.

Эриксон: Это, что называется, уклончивый ответ. (Эриксон смеется.) Так где

же вы задержитесь и где остановитесь?

Кристина: Остановлюсь на красный свет.

Эриксон: Где?

Кристина: На краю тротуара.

Эриксон: На самом краю?

Кристина: Может, немного не доходя.

Эриксон: Сколько не доходя?

Кристина: Несколько шагов, может, один шаг.

Эриксон: А если вместо светофора стоит знак, запрещающий переход, а то и

знака нет, что тогда?

Кристина: Если будет двигаться транспорт, я остановлюсь.

Эриксон: Я сказал, что на улице нет никакого движения транспорта.

Кристина: Тогда я пойду без остановок.

Эриксон: Допустим, это перекресток (показывает рукой), здесь стоит свето7

фор, а вы идете здесь, вы смотрите вверх, а затем поворачиваете голову, чтобы

определить, далеко ли до края тротуара. А если здесь запрещающий знак, вы

замедляете шаги, чтобы его прочитать. Вот вы подходите к краю тротуара и

как вы поступите дальше?

Кристина: После того, как я остановлюсь?

Эриксон: После того, как достигнете бортика тротуара.

Кристина: Остановлюсь и осмотрюсь.

Эриксон: Осмотритесь в какую сторону?

Кристина: В направлении возможного появления транспорта.

Эриксон: Я сказал, что никакого транспорта нет.

Кристина: Тогда я пойду дальше. Посмотрю на противоположную сторону и

прикину, какой шаг мне нужно сделать, чтобы спуститься с тротуара на мос7

товую.

Эриксон: Вам придется остановиться и прикинуть высоту тротуара, затем вы

автоматически посмотрите направо и налево. А когда вы достигнете противо7

положного тротуара, вы уже не будете смотреть ни налево, ни направо. А что

может заставить вас замедлить шаги?

Кристина: Приближающийся транспорт?

Эриксон: Если вы голодны, то притормозите у ресторана. Глянув на свои бусы,

вы завернете в ювелирный магазин. (Кристина смеется.) А рыболов или

охотник непременно отклонится от прямой к витрине охотничьего магазина.

А вот мимо чего никто из нас не может пройти не задержавшись? Мимо какого

здания?.. Как будто невидимый барьер преграждает вам путь. Вы пытались

равнодушно пройти мимо булочной с пекарней? Любой — мужчина, женщина,

ребенок — замедляет шаги у пекарни.

(Обращаясь к Кристине.) Вот вы — врач, как вы научились вставать? Вопрос

ко всем относится. Вы знаете, как вы научились вставать? Каков был ваш пер7

вый опыт?

Кристина: Сделала усилие и попыталась.

Эриксон: Вы тогда даже не знали и не понимали такого слова — “встать”. А

как вы научились?

Кристина: Может, случайно...

Эриксон: Случай случаю рознь. (Смех.)

Кристина: Потому что я хотела чего7то добиться. (Роза — врач из Италии.)

Эриксон: И чего же вы добивались?

Кристина: Чего добивалась?

Эриксон: Не пытайтесь ответить на этот вопрос.

Анна: Возможно, было просто желание. Желание сделать так, как другие. Как

малыш подражает взрослым.

Эриксон: Так, ну и как же вы это сделали?

Анна: С точки зрения физиологии, скорее всего, уперлась ногами... и помогла

себе руками.

Эриксон (обращаясь к группе, но глядя перед собой в какую,то точку на

полу): Я учился вставать дважды: первый раз ребенком, а второй — когда мне

было восемнадцать лет. В семнадцать меня полностью парализовало. У меня

была совсем крошечная сестренка. Я наблюдал, как она ползала и как встала

на ножки. Я научился вставать у своей сестренки, которая была на семнадцать

лет моложе меня.

Первым делом надо ухватиться за что7то и, подтянувшись, выпрямиться. Затем

рано или поздно, совсем случайно (такой случай со всеми приключается) вы

обнаруживаете, что можете частично перенести вес на ногу. Затем выясняет7

ся, что колено подогнулось — и вы шлепаетесь. (Эриксон смеется.) Тогда вы

снова подтягиваетесь и пытаетесь встать на другую ногу, но и это колено под7

гибается. Еще немало времени пройдет, прежде чем вы научитесь распреде7

лять вес на обе ноги и выпрямлять колени. Предстоит научиться расставлять

ноги и не скрещивать их, потому что на скрещенных ногах не встанешь. Надо

научиться расставлять ноги как можно шире. Но когда вы выпрямите колени,

ваше тело вас опять подведет — вы прогнетесь в тазу.

Потребуется изрядное время и усилия, чтобы научиться выпрямлять колени,

расставлять ноги, держать прямо таз и все это — ухватившись за край манежа.

У вас четыре точки опоры — две ноги и две руки.

А что произойдет, если вы поднимете эту руку? (Эриксон поднимает левую

руку.) Вы шлепнетесь на мягкое место. Это большой труд — научиться подни7

мать эту руку, и еще больший труд — вытягивать руку вперед, потому что тело

следует за рукой. (Эриксон двигает рукой вправо и влево.) Потом вы двигаете

рукой так и эдак. Нужно научиться удерживать равновесие при любом движе7

нии руки.

Потом вы учитесь управлять другой рукой, а затем надо научиться координи7

ровать движения рук с движениями головы, плеч и всего тела. И, наконец, вы

стоите и обе руки свободны.

Теперь скажите, как вы встаете на одну ногу? Это сложнейшая задача, потому

что, когда вы пытаетесь сделать это в первый раз, вы забываете держать коле7

ни и таз прямо, и шлепаетесь. Через какое7то время вам удается переносить

весь ваш вес на одну ногу и вы выставляете другую вперед, центр тяжести в

результате перемещается — и вы падаете. Вы еще долго учитесь выставлять

одну ногу вперед. Наконец, вы делаете первый шаг и, право, это выходит у вас

весьма недурно. Тогда вы делаете этой же ногой второй шаг, но уже не так

удачно, затем третий и опускаетесь на пол. Придется еще немало потрудиться,

чтобы научиться топать правой, левой, правой, левой, правой, левой.

Вы все умеете ходить, хотя совершенно не представляете, как это делается.

(Эриксон обращается к Кристине.) Вы говорите по7немецки, не так ли?

Кристина: Да.

Эриксон: Вам легче было выучить английский, чем немецкий?

Кристина: Нисколько не легче. Английский учить гораздо труднее.

Эриксон: Почему?

Кристина: Немецкий — мой родной язык, и он дался мне без труда, потому

что все вокруг на нем говорили. А английский пришлось учить...

Эриксон: Вам пришлось овладеть совсем новой постановкой голосового аппа7

рата и координировать ее со слухом. Скажите7ка: “Птица летит высоко”.

Кристина: Птица летит высоко.

Эриксон: А теперь скажите это же по7немецки. (Кристина говорит фразу на

немецком языке).

Эриксон: Можете это же сказать на нижне7немецком наречии?

Кристина: Нет.

Эриксон: Почему?

Кристина: Я его никогда не учила. Я его, пожалуй, и не пойму. Он отличается.

Эриксон: Вы слыхали такое выражение: “Прайс хорошо, а Баер лучше”?

Кристина: Простите, я не поняла.

Эриксон: “Прайс хорошо, а Баер лучше”.

Кристина: Я такого не слышала.

Эриксон: Я не говорю по7немецки. У меня, возможно, неверное произношение.

“Хорошо быть пруссаком, но баварцем лучше”. (Смех.)

Зигфрид: Пожалуйста, говорите погромче.

Эриксон: А у меня встречная претензия — вы слишком тихо говорите. А если

признаться начистоту, я не очень хорошо слышу. (Эриксон смеется. Затем го,

ворит, опустив глаза вниз.) Хорошо. В психотерапии приходится учить паци7

ента многому из того, чему он уже научился, и научился очень давно, но успел

забыть узнанное.

Еще я хочу сказать, что мозг состоит из миллиардов клеток. Миллиардов и

миллиардов клеток мозгового вещества. Клетки мозга в высшей степени спе7

циализированы. В изучении немецкого языка участвует одна группа клеток,

совсем другая — в изучении английского, и третья — в изучении испанского.

Вот вам иллюстрация к этому. У меня было два пациента в палате, куда я часто

водил на практику студентов. У обоих пациентов было небольшое мозговое

кровоизлияние — очень незначительное. Один мог называть все предметы, но

не мог ответить, для чего они предназначены. Мог назвать ключ, дверь, ручку

двери, замочную скважину. Называл все, что угодно, но не помнил глаголов.

Другой пациент не помнил названий предметов, но мог показать, как они ис7

пользуются. Он не мог произнести слово “ключ”, не мог указать на скважину,

или ручку двери, или саму дверь. Если дашь ему ключ и скажешь: “Открой

дверь” — он не понимал, о чем речь. Но если покажешь, куда вставить ключ,

он открывал дверь. Если скажешь ему: “Поверни дверную ручку” — он не по7

нимал, что ему говорили. А если покажешь ему вот так (Эриксон показывает,

как открыть ручку), он понимал. Откроешь дверь, это ему тоже понятно.

Говоря иначе, клетки мозга настолько специализированы, что буквально на

каждый элемент знания есть своя клетка, и все они связаны.

Хочу обратить ваше внимание еще на одну вещь — гипноз. Гипноз — это со7

стояние, когда вы перестаете осознанно воспринимать действительность. Под

гипнозом включается неосознанное восприятие. Потому что бессознательно

вы знаете гораздо больше, чем когда мыслите осознанно. (Обращается к сидя,

щей в зеленом кресле Санде.) Я попрошу вас поменяться местами с... (Обраща,

ется к Кристине.) Как вас зовут?

Кристина: Кристина.

Эриксон: Кристи?

Кристина: Кристина. (Пересаживается в зеленое кресло.)

Эриксон: Джо Барбер погружал вас в транс?

Кристина: Да.

Эриксон: Много раз?

Кристина: Несколько раз.

Эриксон: Хорошо. Откиньтесь на спинку кресла и смотрите на эту лошадку.

(Эриксон указывает на пластиковую лошадку на книжном шкафу на проти,

воположной стороне комнаты. Кристина усаживается поудобнее и отклады,

вает в сторону свой блокнот. Ноги не скрещены, руки лежат на коленях.)

Видите ее?

Кристина: Да.

Эриксон: Смотрите в этом направлении. А вы все слушайте и запоминайте, что

я говорю.

Так, Кристина, смотри на эту лошадку. (Кристина перекладывает блокнот и

пристраивает его в кресле с левой стороны, между собой и подлокотником.)

Не надо двигаться. Не надо говорить. Я попробую напомнить тебе то, что ты

давно забыла. Когда ты первый раз пошла в школу и стала учиться писать бук7

вы алфавита, это казалось тебе ужасно трудной работой. Такая тьма букв. И

все разной формы. А еще того хуже, буквы прописные и строчные. (Кристина

медленно мигает.) Пока я с тобой говорю, у тебя меняется дыхание. Изме7

нился ритм сердца. Изменилось давление. Изменился мышечный тонус. Двига7

тельные рефлексы изменились. А теперь (Кристина закрывает глаза) я хочу,

чтобы глаза у тебя оставались закрытыми и чтобы тебе было очень удобно и

приятно. И чем лучше ты будешь себя чувствовать, тем глубже будет транс. Я

хочу, чтобы ты погрузилась в такой глубокий транс, что перестанешь ощущать

собственное тело. Ты будешь один только лишенный тела разум. Разум, плыву7

щий в пространстве. Плывущий во времени. Давние воспоминания вернутся к

тебе. Память о том, что давно забыто.

И повсюду за тобой будет следовать мой голос и станет голосом твоих родите7

лей, твоих учителей. Он будет звучать и по7немецки. Это будет голос твоих

друзей по играм, по школе, голос учителя.

Далее, я хочу, чтобы ты знала еще нечто важное. Я хочу, чтобы твое тело оста7

валось в глубоком крепком сне, а спустя некоторое время пусть проснется

только твоя голова. Только голова. Тело пусть спит. От шеи и выше ты будешь

бодрствовать. Это будет для тебя трудно, но ты сумеешь проснуться от шеи и

выше. Это будет тяжело, будет трудно, но ты сможешь. А тело пусть крепко

спит. Ты способна на большее; даже если тебе не хочется просыпаться, ты все

равно проснешься от шеи и выше. (Кристина открывает глаза.) Как ты себя

чувствуешь?

Кристина: Отлично. (Кристина улыбается. Когда она начинает отвечать

Эриксону, тело ее напряжено, а глаза устремлены только на Эриксона.)

Эриксон: Ну, так какими воспоминаниями ты хочешь с нами поделиться?

Кристина: Я чувствовала только то, о чем вы говорили.

Эриксон: Так... Как насчет школы?

Кристина: Сомневаюсь, что я помню что7нибудь о школе.

Эриксон: Сомневаешься, что помнишь о школьных днях?

Кристина: Я могу припомнить кое7что осознанно, но я ничего не почув7

ствовала.

Эриксон: Ты уверена?

Кристина (поднимает глаза): Думаю, да.

Эриксон: Ты ощущаешь, что ты не спишь.

Кристина: Как вы и сказали, я не сплю от шеи и выше. (Улыбается.) Мне ка7

жется, стоит мне собраться с силами, я бы, пожалуй, смогла пошевелить рука7

ми, только что7то не хочется.

Эриксон: Самое главное открытие новорожденного (Кристина смотрит на

кинокамеру) — это то, что он не осознает, что у него есть тело. Просто не

знает об этом. “Это моя рука (Эриксон поднимает левую руку), а это моя

нога”.

Когда младенец голоден, он плачет (Кристина смотрит на студентов), а

мать может взять его на руки, погладить по животику и уложить обратно в по7

стель. Мышление у ребенка развито еще недостаточно, но на уровне ощуще7

ний он понимает многое. Когда голодный спазм повторяется (Кристина смот,

рит на студентов, а ее правая рука медленно поднимается), ощущение под7

сказывает ему: “Не надолго хватило мне этого обеда”. Мать снова берет его на

руки и гладит по спинке, малыш воспринимает это как насыщение, до следую7

щего приступа голода. Тогда он опять кричит, возмущаясь, почему это обед та7

кой скудный.

Через некоторое время, когда малыш приучается брать в руки и играть с по7

гремушкой или другой игрушкой, он вдруг обращает внимание на свою руку.

(Рука у Кристины перестает двигаться и останавливается на уровне чуть

ниже плеча.) С интересом он пытается дотянуться до руки и, полный изумле7

ния, не может понять, почему эта “игрушка” ускользает от него, когда он пы7

тается ее достать. Наконец, однажды малышу удается ухватить “игрушку” и он

выглядит неимоверно озадаченным, потому что настоящая игрушка на ощупь

совсем другая, чем “эта”... Причем “эта” есть по обе стороны от тебя.

Появляется осязательная стимуляция, а с нею упрощается процесс дальнейше7

го знакомства со своим телом.

Как получилось, что у тебя поднялась рука?

Кристина: Еще не открывая глаз, я почувствовала, что она хочет подняться. Я

знаю, где она сейчас.

Эриксон: Для тебя именно это важно или то, что твоя рука поднялась, а ты не

знаешь почему?

Кристина (улыбается): Верно. Я всегда думаю, почему? Это ведь не пер7

вый раз.

Эриксон: И что же?

Кристина: Я всегда размышляю над этим и не первый раз наблюдаю, как это

происходит. Обычно поднимается именно эта рука.

Эриксон: Так что же заставляет ее подниматься?

Кристина (отрицательно качнув головой): Не знаю.

Эриксон: В твоем поведении есть многое, о чем ты не знаешь. У тебя обычно

движется правая рука и поднимается к лицу. (Рука движется к лицу, вскоре

тыльная сторона касается лица. Ладонь обращена к группе, большой палец

и мизинец оттопырены.) Ты понимаешь, что все происходит помимо твоей

воли: рука словно приклеилась к лицу и ты не можешь ее оторвать. Чем силь7

нее ты стараешься, тем крепче она приклеивается. Ну, постарайся отвести

руку. Видишь, не получается. (Кристина улыбается.) Ты можешь опустить

свою руку только одним способом... (Эриксон поднимает левую руку.) У тебя

хорошая реакция. Ты тут же скопировала мое движение рукой.

Кристина: Простите, не расслышала.

Эриксон: Я сделал движение рукой. Ты начала копировать. Чтобы твоя рука

опустилась на колени, тебе надо поднять вторую и, взяв первую, с силой толк7

нуть ее вниз.

Кристина: Вот именно в этом месте во мне всегда идет ужасная борьба. С од7

ной стороны, мне кажется, что я могу это сделать, а с другой — что это невеж7

ливо. И я не пойму, то ли я не делаю этого, потому что не хочу быть невежли7

вой, то ли я на самом деле не могу этого сделать.

Эриксон: Это понятно. Твой ум вмешивается в твое знание.

Кристина: Так всегда происходит.

Эриксон: Теперь все обратите внимание. Вы видели, чтобы в жизни кто7нибудь

сидел так неподвижно, в застывшей позе? Сначала она даже не повернула го7

лову в мою сторону. Двигались только ее глаза. Обычно вы поворачиваетесь

лицом к собеседнику. (Обращаясь к Кристине.) А ты повернула глаза. Ты от7

делила свои глаза от головы и шеи.

Кристина: У меня рука устала.

Эриксон: Что? Не понял.

Кристина: У меня рука устала.

Эриксон: Рад это слышать. Когда тебе будет на самом деле невмоготу, твоя ле7

вая рука поднимется и толкнет правую вниз. Так ты полагаешь, что не спишь,

не так ли?

Кристина (слабым голосом): Да.

Эриксон: На самом деле ты спишь. Но ты действительно не понимаешь, что ты

спишь. Как ты думаешь, ты еще долго сможешь пробыть с отрытыми глазами?

Кристина: Не знаю.

Эриксон: Может, они сейчас закроются? (Кристина моргает.) И останутся

закрытыми? (Глаза у Кристины закрываются.) Ну что, опять хочется пораз7

мыслить над этим? (Кристина открывает глаза.)

Кристина: Если бы я могла отключить этот дурацкий ум! Он вечно обо всем

размышляет.

Эриксон: Ты осознаешь, что не можешь встать?

Кристина: Нет.

Эриксон: У тебя не закрадывается сомнение, что ты сможешь встать?

Кристина: Угу.

Эриксон: А тебе не кажется, что ты неподвижна, как при крестцовой блокаде?

Кристина: При чем?

Эриксон: При крестцовой блокаде. Крестцовой анестезии...

Кристина: А, поняла. Да, так.

Эриксон: Такое ощущение?

Кристина: Почти.

Эриксон: Пусть посмотрит, как вот эта вертится (Эриксон указывает на одну

из женщин), как другие ерзают. Вы все понимаете, что я имею в виду, когда

говорю “посмотрим, как другие ерзают”. Для бодрствующего человека ты

страшно неподвижна. (Кристина делает слабое движение правым локтем.)

Пусть рука у тебя устает все больше, пока тебе не захочется... (Кристина за,

крывает глаза) воспользоватья левой рукой и пригнуть правую вниз... (Крис,

тина улыбается, открывает глаза, поднимает левую руку и осторожно при,

гибает правую вниз.)

Чувствуешь, что твои руки немного проснулись, верно?

Кристина: Руки? Да.

Эриксон: Можешь ими пошевелить? Не пальцами, а руками.

Кристина: Нужно большое усилие. (Улыбается.)

Эриксон: Можешь проанализировать это усилие? Вот доктор7анестезиолог и

она интересуется гипнозом. Чтобы получить крестцовую блокаду у беремен7

ной женщины, я неоднократно погружаю ее в транс, вот и все. Я ей говорю:

“Когда вас повезут рожать, думайте о поле ребенка, и его весе, о внешности, о

том, будут ли у него волосы. Через какое7то время акушер, который отвечает

за нижнюю часть вашего тела, предложит вам полюбоваться вашим малышом.

Он будет держать его высоко в руках. У вас крестцовая блокада — полная ане7

стезия”.

Когда моя дочь, Бетти Элис, рожала первого ребенка, доктор очень беспокоил7

ся. Он был одним из моих студентов. Но дочь сказала: “Не волнуйтесь, доктор,

вы акушер и знаете свое дело. В ваших руках вся нижняя часть моего тела,

зато верхняя — в моих”. И она начала рассказывать сестрам и другим медикам

в операционной, как она училась в школе в Австралии. Через некоторое время

доктор спросил: “Бетти Элис, вам разве не интересно, кто у вас родился?” И он

поднял мальчика. “Ой, мальчик, — обрадовалась она.— Дайте его мне. Я такая

же, как все мамаши. Хочу пересчитать пальчики на ручках и ножках”. Ей, ко7

нечно, хотелось знать, что с ней происходит, хоть она и рассказывала про Ав7

стралию.

Я смотрю, вы все постоянно меняете положение на своих стульях. (Кристина

улыбается.)

(Эриксон смотрит в пол.) Как7то у меня лечилась одна пациентка. Она ходи7

ла ко мне несколько месяцев. Однажды она мне заявляет: “Хочу в транс, док7

тор Эриксон”. Уже в трансе, говорит: “Мне так приятно, я останусь здесь на

весь день”. А я отвечаю: “К сожалению, у меня есть еще пациенты. На весь

день не получится”. А она: “Какое мне дело до ваших пациентов?” Я ей объяс7

няю, что это мой заработок. Она в ответ: “Хорошо. Плачу за каждый час. Но я

останусь на весь день”. (Эриксон смотрит на Кристину.) Как мне удалось от

нее избавиться? Я ей сказал: “Спите в свое удовольствие. Надеюсь, вам не при7

дется бежать в туалет”.

(Обращается к Кристине.) Твои плечи просыпаются.

Кристина: Хотите, чтобы все остальное тоже проснулось?

Эриксон: Пожалуй, а то как бы чего не вышло. (Эриксон смеется, Кристина

улыбается.)

Кристина: Не понимаю, что может случиться.

Эриксон: Надеюсь, тебе не придется бежать в туалет... (Кристина смеется и

отмахивается рукой.) Приходишь понемногу в себя. (Кристина шевелится,

двигает руками.)

Кристина: Да.

Эриксон: Туалет отменяется. (Смех.). (Обращается к группе.) Кто из вас ни7

когда не был в трансе?

(Обращается к Кэрол.) Ты не была. (Обращается к Зигфриду.) И ты не был.

Так, доктор, в трансе приятнее смотреть на хорошенькую девушку, чем на муж7

чину. Не так ли?

Зигфрид: Повторите, пожалуйста, я не расслышал.

Эриксон: Приятнее смотреть на хорошенькую девушку.

Зигфрид: Теперь дошло. (Смех.)

Эриксон (обращается к Кэрол): Так, поменяйтесь местами с... (Кристина и Кэ,

рол меняются местами.)

Вы заметили, что Кристину я ни о чем не просил.

Кристина: Вы спрашивали, приходилось ли нам бывать в трансе? Я тоже ни7

когда не была в трансе, только я сперва не поняла ваш вопрос и поэтому...

Зигфрид: Теперь дошло. (Смех.)

Эриксон (обращается к Кристине): Тебя зовут Кристи, верно?

Кристина: Нет. Кристина.

Эриксон: Я просил тебя пересесть?

Кристина: Я думала, что вы просите меня поменяться с ней местами.

Эриксон: Нет, я ее попросил. (Указывает на Кэрол.)

Кристина: Так что мне надо делать?

Эриксон: Ты уже это сделала. Я не сказал тебе проснуться. (Смех.) Я включил

твое сознание. Я просил ее пересесть. А ты сделала остальное.

(Обращается к Кэрол.) Ты никогда не была в трансе? (Кэрол сидит, положив

руки на подлокотники.)

Кэрол: Я не совсем уверена. (Кэрол отрицательно качнула головой.) Кажет7

ся, однажды, а может, и нет. (Кэрол удобнее устраивает руки.)

Эриксон: Твое имя?

Кэрол: Кэрол.

Эриксон: Кэрол. (Эриксон поднимает левую руку Кэрол за запястье, и она ка,

талептически повисает. Кэрол смотрит на руку, затем на Эриксона. Кисть

руки опущена, пальцы раздвинуты.) У тебя такое было когда7нибудь, что не7

знакомый человек берет тебя за руку и оставляет ее висящей в воздухе? (Кэ,

рол отворачивается, потом снова смотрит на Эриксона.)

Кэрол: Такого со мной никогда не было. (Кэрол смеется.) Подожду, посмотрю,

что дальше будет.

Эриксон: Как ты полагаешь? Ты уже в трансе?

Кэрол: Нет.

Эриксон: Ты, правда, так считаешь?

Кэрол: Да.

Эриксон: Ты уверена?

Кэрол: Глядя на руку, не уверена. (Кэрол смеется.)

Эриксон: Ты не уверена. Как ты думаешь, у тебя скоро закроются глаза? (В

этот момент Кэрол смотрит на Эриксона. Эриксон пристально смот,

рит на нее.)

Кэрол: Не знаю.

Эриксон: Не знаешь.

Кэрол: Похоже, скоро.

Эриксон: Ты действительно уверена, что глаза не закроются и не останутся

закрытыми.

Кэрол: Не уверена. Они слипаются. (Улыбается.)

Эриксон: Думаешь, они скоро совсем слипнутся и не откроются.

Кэрол: Дело идет к этому. (Студенты смеются. Кэрол улыбается.)

Эриксон: Так что, ты вовсе не уверена, Кэрол?

Кэрол: Нет.

Эриксон: Но начинаешь убеждаться, что глаза у тебя закроются. (Кэрол морга,

ет.) Вот уже довольно скоро... и останутся закрытыми. (Глаза у Кэрол закры7

ваются.)

Относительно психотерапии, следует знать, что ваш пациент помнит о своем

прошлом опыте гораздо больше, чем можно предположить. Вы не знаете, как

вы засыпаете. Вы не знаете, как освобождается ваше восприятие, осознанное

восприятие. Так что, когда ко мне приходит пациент, передо мной много неяс7

ного. Но я знаю, как найти ответ на мои сомнения, а пациент не знает. (Эрик,

сон обращается к Кэрол, которая медленно опускает руку на колени.) Ты

чувствуешь себя все удобнее и приятнее. Теперь засыпай так крепко, что тебе

покажется, будто у тебя совсем нет тела. Ты будешь ощущать себя только разу7

мом, плавающим в пространстве и времени.

Возможно, ты маленькая девчушка, играющая у себя дома, или школьница. Я

хочу, чтобы к тебе вернулись воспоминания о том, что ты давно позабыла.

Хочу, чтобы ты ощутила себя маленькой девочкой, со всеми ее чувствами. Не7

много позже ты, возможно, поделишься с нами некоторыми из этих ощущений.

Допустим, ты играешь в школьном дворе, или завтракаешь, или любуешься

платьем своей учительницы. Вот ты вглядываешься в написанное на школьной

доске или рассматриваешь картинки в книжке... все это ты давно забыла.

И сейчас не 1979 год — все происходит гораздо раньше. И даже не 1977 год и

даже не 19707й. Скорее всего, это 19597й или 1960 год. Кто знает, может, ты

сейчас любуешься рождественской елкой, или стоишь в церкви, или играешь с

собачкой или кошкой.

Спустя некоторое время ты проснешься и расскажешь нам о маленькой девоч7

ке по имени Кэрол. И стань на самом деле милой маленькой Кэрол, какой она

была в 19597м или 1960 году. Я хочу, чтобы твое тело пребывало в глубоком

сне, а сама ты бодрствовала от шеи и выше. (Эриксон замолкает на мгнове,

ние. Кэрол поворачивает голову и смотрит на него.)

Эриксон: Ну! (Эриксон пристально смотрит на Кэрол. Во время индукции он

в основном смотрел ей под ноги.) Что ты хочешь мне сказать?

Кэрол: Вы кажетесь очень милым. (Голос у Кэрол совсем юный.)

Эриксон: Вот как?

Кэрол: Угу.

Эриксон: Спасибо. А где мы?

Кэрол: По7моему, в парке. (Отвечая, Кэрол, не отрываясь, смотрит на Эрик,

сона.)

Эриксон: В небольшом парке. Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?

Кэрол: Не знаю, это еще так не скоро.

Эриксон: Очень нескоро. А сейчас чем бы ты занялась?

Кэрол: Я бы поиграла.

Эриксон: Во что?

Кэрол: С мячиком.

Эриксон: С мячиком?

Кэрол: В “классики”.

Эриксон: В “классики”. Где ты живешь? Рядом с парком?

Кэрол: Нет.

Эриксон: А где?

Кэрол: Я живу далеко. Здесь я в гостях.

Эриксон: А где же это “далеко”?

Кэрол: В Рединге.

Эриксон: Где это?

Кэрол: В Пенсильвании.

Эриксон: В Пенсильвании. (Говорит нараспев.) А сколько тебе лет?

Кэрол: Пять.

Эриксон: Так, тебе пять лет.

Кэрол: Я думаю, три, а, может, четыре.

Эриксон: Три или четыре. А что тебе больше всего нравится в этом парке?

Кэрол: Я люблю приходить сюда с дедушкой и смотреть на его друзей.

Эриксон: Тебе хотелось бы, чтобы они сейчас оказались здесь?

Кэрол: Нет.

Эриксон: А деревьев в парке много?

Кэрол: Есть деревья, скамейки и киоск.

Эриксон: А люди вокруг есть?

Кэрол: Тогда?

Эриксон: Сейчас.

Кэрол: Сейчас? Ага, есть.

Эриксон: Кто эти люди?

Кэрол: Профессионалы.

Эриксон: Тебе только три или четыре года, возможно, пять лет. Откуда же ты

знаешь такое взрослое слово — “профессионалы”? (Кэрол улыбается.)

Кэрол: Да так, я чувствую разницу между сейчас и тогда.

Эриксон: Как ты думаешь, ты могла бы сейчас встать?

Кэрол: У меня нет такого ощущения, что я не могу встать.

Эриксон: Теперь оно у тебя есть.

Кэрол: Очень странно.

Эриксон: Да, очень. Хочешь, я скажу тебе один секрет?

Кэрол: Очень хочу.

Эриксон: Так вот, все сидящие здесь совсем не слышат доносящихся с улицы

шумов. (Эриксон улыбается.) А я ведь им не говорил, чтобы они оглохли. И

вот они сразу услышали весь этот шум. Сколько же из вас находятся в трансе?

(У некоторых закрыты глаза.) Если бы вы могли оглянуться, то увидели бы,

как вы все неподвижны.

(Обращается к Кэрол.) Закрой глаза. Просто закрой. Наслаждайся крепким

сном... в очень приятном трансе, и вы тоже (Эриксон обращается к осталь,

ным), и вы тоже. Вот сейчас закройте глаза, именно сейчас... и погрузитесь в

глубокий транс. В вашем мозгу миллиарды клеток, и все они заработают, и вы

изучите все, что только можно изучить.

Как7то я вел практические занятия с теми, кто избрал психиатрию своей спе7

циальностью. Я дал каждому на дом книгу для изучения и сказал: “Через три7

четыре месяца я вас всех соберу. К этому времени каждый должен прочитать

свою книгу и быть готовым подробно пересказать ее. Они знали, что так и бу7

дет. Некоторые из моих студентов легко поддавались внушению. И вот, месяца

через четыре, я собрал их в конференц7зале и сказал: “Помните, я раздал вам

книги для изучения? Пришло время отчитаться”. Те, кто не были легко внуша7

емыми, оживились, поскольку все они прочитали свои книги, и один за другим

сделали свои доклады.

Гипнабельные студенты выглядели удрученными и огорченными. Когда я стал

их вызывать по одному, каждый смущенно отвечал: “Извините, доктор Эрик7

сон, я позабыл прочитать книгу”. “Не принимаю никаких извинений, — отве7

тил я,— вы получили задание и вам было сказано подготовить отчет через

три7четыре месяца. А вы заявляете, что даже не прочитали книгу. Автора и на7

звание хоть помните?” Автора и название они вспомнили и опять извинились.

Тогда я сказал: “Достаньте бумагу и ручку и попробуйте кратко изложить, что,

по вашему мнению, автор мог написать в третьей главе; о чем он рассуждал в

седьмой главе, а также в девятой”. Они смотрели на меня в полном недоуме7

нии: “Откуда же нам это знать?” “Ну вы же знаете, кто автор и о чем книга. А

большего и не требуется. Садитесь и пишите об этих трех главах”. Сели они и

принялись писать: “Я думаю, что в третьей главе автор рассмотрел проблемы

а, б, в, г, д, е и ряд других вопросов”. “В седьмой главе, я полагаю, автор из7

ложил...”. Далее следовал перечень проблем. “А девятая глава посвящена воп7

росам...”.

Тогда я достал книги, которые им были даны на дом, и попросил каждого про7

читать третью главу и сравнить со своим сочинением. “Откуда я это знаю?” —

изумлялся каждый. Они прочитали свои книги в гипнотическом трансе и забы7

ли об этом. Но их отчеты были гораздо лучше, чем у тех, кто говорил по памя7

ти. Просто они совсем не помнили, что прочитали книгу. Такое случалось пару

раз, но они больше не боялись, когда приходило время отчитываться. Отчита7

ешься, если некуда деваться. (Эриксон смеется и смотрит на Кэрол.)

Скоро, Кэрол, я попрошу тебя совсем проснуться. Не спеша, с приятным ощу7

щением.

Что ты думаешь о висящем вон там графе Дракуле? (Эриксон указывает в том

направлении.) Он там днем обретается, а ночью оживает и питается кровью.

(Кэрол улыбается.) Все видите графа Дракулу? При такой жизни ему и гроб

не нужен, да и никто не догадается, кто он на самом деле. (Кэрол двигает ру,

ками.)

(Обращается к Кэрол.) Хочешь, предскажу твою судьбу?

Кэрол: Да.

Эриксон (смотрит на ладонь Кэрол): Видишь эту линию, а на ней буквы “р, е,

д, и, н, г”? Это название парка.

Кэрол: Название чего?

Эриксон: Название парка.

Кэрол: Парка.

Эриксон: В Пенсильвании. Видишь своего дедушку вот здесь? Ведь тебе нра7

вится ходить в этот ухоженный парк в Рединге, в Пенсильвании? Как у меня

получается гадание по руке?

Кэрол: Что?

Эриксон: Как я гадаю по руке?

Кэрол: Неплохо. (Кэрол смеется, и ее рука падает на колени.)

Эриксон: К чему я говорил о графе Дракуле? Зачем я его упомянул? Для детей

в нем есть притяжение.

Зигфрид: Что есть?

Эриксон: Притяжение — интерес для детей.

Анна: К чему притяжение?

Зигфрид: Влияние на детей?

Эриксон: Нет, интерес для детей.

Зигфрид: А, интерес.

Эриксон (обращается к группе): Я говорю то, о чем думают дети. Гадание по

руке тоже полезная вещь. А то, что граф Дракула далеко7далеко от парка в Ре7

динге, способствовало амнезии и переключило ее внимание с этого кресла на

парк в Рединге, на ее детство, на прошлое, хотя я не давал ей установку на ам7

незию.

(Обращается к Кэрол.) О чем я говорю?

Кэрол: Я что7то не могу толком понять. (Смеется.)

Эриксон: Так7так, не может толком понять. (Смеется.) Разве учителя и родите7

ли не твердили вам всем: “Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю,

смотри на меня, когда я к тебе обращаюсь”? Вот она уселась в кресло и стала

слушать меня, и мне удалось вызвать в ней стиль поведения, характерный для

ее далекого детства.

(Обращается к Кристине.) Она не смогла уловить смысл моих слов, даже ког7

да я говорил о ней.

(Обращается к Кэрол.) Когда ты уехала из Рединга в Пенсильвании?

Кэрол: После окончания школы.

Эриксон: Как же я узнал, что ты с дедушкой ходила к парк?

Кэрол (шепотом): Это я сказала.

Эриксон (перебивая ее): Дедушка сказал, конечно, он. А ты любила смотреть

на его друзей. Хочешь поведать мне свои тайные грехи, если они у тебя есть?

(Смех.)

В терапии лечит сам пациент, а дело врача — создать благоприятный климат.

Вы даете возможность пациенту выплеснуть наружу то, что он подавлял в

себе, вспомнить то, что он, по той или иной причине, забыл.

Правда, забавно, как сразу стих уличный шум? (Эриксон улыбается.) А теперь

вы его опять слышите.

Хорошо. Наша динамика троякого порядка: мы деятельны интеллектуально,

эмоционально и моторно, т.е. непосредственно передвигаясь. Одни более под7

вижны, другие — менее.

Возьмем способность передвигаться с места на место... Полярный медведь жи7

вет в Арктике, но не живет в Антарктике. Пингвин живет в Антарктике, но не

живет в Арктике. Сфера жизни животных ограничена. Они могут жить над во7

дой, под водой, в пустыне или в тропических лесах. Мы можем существовать

везде. Это характерная особенность человеческого рода.

У нас есть чувствительный, или эмоциональный, уровень жизни, а также по7

знавательный, или интеллектуальный, уровень. С первых дней нас учат разви7

вать интеллект, как будто важнее этого ничего нет, но самое главное — это

личность на всех уровнях ее существования.

В одном учебном году я преподавал в колледже Феникса гипноз дантистам, те7

рапевтам и психологам. Мы занимались по вечерам с семи до половины один7

надцатого. Люди приезжали на занятия из Юмы, Флэгстаффа, Месы и Феникса,

а после занятий возвращались обратно.

В первом семестре у меня занималась психолог по имени Мэри. На первом же

занятии, стоило мне начать лекцию, как она мгновенно погрузилась в транс. Я

разбудил ее, и она заявила, что никогда изучала гипноз, никогда не считала

себя гипнабельной и очень удивилась, что вошла в транс. Ей было примерно

лет тридцать с небольшим. Она готовилась защищать диссертацию на степень

доктора философии, но с психологическим уклоном. Я разбудил ее и попросил

не спать. Только я начал лекцию, как она тут же уснула. Я ее снова разбудил и

приказал: “Не спи”. Она погрузилась в транс, как только я произнес первые

слова лекции. Все первое занятие она проспала. Я отказался от своих попыток

разбудить ее.

К середине семестра я решил, что попробую использовать ее для демонстрации

студентам. Я приказал ей выйти из глубокого транса, но прихватить с собой

кое7что из детских впечатлений. Мэри проснулась и сообщила, что единствен7

ное, что она помнит из детства, это рукава крылышками и бамбуковая роща.

Что бы это значило, поинтересовался я, но она не могла объяснить. И сколько

я ни старался, ничего кроме крылышек и рощи не добился.

Мэри повторно прошла курс в следующем семестре и снова погружалась в

транс и спала на каждой лекции. Она прошла курс в третий раз. И я подумал:

“Коль скоро мне не удалось от нее ничего добиться, попробую создать обстоя7

тельства, в которых Мэри сможет нас научить весьма многому”.

Я ей сказал: “Я хочу, чтобы ты погрузилась в глубокий7глубокий транс”. Но

сначала объяснил, что человек живет интеллектуально, эмоционально и двига7

тельно. Я велел ей войти в глубокий транс, очень глубокий, и обнаружить ка7

кое7нибудь переживание. “Такое переживание, которое тебе будет даже

страшно постичь”. Я предупредил ее, что это будет очень сильное пережива7

ние, но она сможет выделить его из прошлого опыта. “Ты не знаешь, что это

такое, не осознаешь умом, просто ощути это чувством, одним лишь чувством”.

Мэри проснулась, она сидела очень напряженно, вцепившись в подлокотники

кресла. Ее лицо покрылось потом. Пот лил с нее ручьями, капая с носа и под7

бородка. Она побелела. “Что случилось, Мэри?” — спросил я. “Мне так страш7

но!” — воскликнула она. Она только повела глазами, но больше ни одна часть

ее тела не шевельнулась, исключая органы речи, конечно. “Я ужасно боюсь,

страшно боюсь!” Лицо у нее было бледное. Когда я спросил, может ли она

взять меня за руку, она ответила: “Да”. Когда я спросил, возьмет ли она меня

за руку, она ответила: “Нет”. “Почему?” — спросил я. “Мне так страшно!”

Я пригласил остальных студентов осмотреть Мэри и поговорить с ней. Некото7

рым стало плохо при виде ужаса, который она испытывала. А Мэри была в

ужасе. Вся аудитория видела, как пот лил по ее белому как мел лицу, на кото7

ром двигались только глазные яблоки. Отвечая, она едва шевелила губами.

Руки судорожно вцепились в ручки кресла. Дыхание было очень осторожным

и очень замедленным.

Когда все в аудитории убедились, что Мэри вышла из транса эмоционально по7

трясенная, я сказал ей: “Вернись в состояние транса, в очень глубокий транс и

проясни интеллектуальную сторону эмоции”. Пробудившись, Мэри вытерла

лицо и сказала: “Как хорошо, что все это случилось тридцать лет назад”. Мы

все, конечно, заинтересовались, что же произошло тридцать лет назад.

Мэри рассказала: “Мы жили в предгорье и рядом на склоне горы было ущелье,

расселина. Мама всегда меня предостерегала: “Не подходи к уцелью”. Как7то

утром я отправилась гулять и совсем забыла о маминых словах. Я не заметила,

как дошла до ущелья, и увидела, что через него перекинута железная труба

диаметром сантиметров сорок. Все мамины предостережения вылетели у меня

из головы, и я подумала, вот было бы здорово переползти по трубе на другую

сторону на четвереньках, не отрывая от трубы глаз.

Мне показалось, что я уже почти у цели. Тогда я подняла глаза, чтобы посмот7

реть, далеко ли я от противоположной стороны. И тогда я увидела, какое это

глубокое ущелье. Страшно глубокое. А я находилась на середине. И я застыла

от ужаса. С полчаса я не могла пошевельнуться и только думала, как же мне

спастись. И, наконец, нашла выход. Очень осторожно, не отрывая глаз от тру7

бы, я поползла назад, пока не почувствовала, что мои ноги коснулись твердой

земли. Тогда я повернулась и бросилась бежать. Я спряталась в бамбуковой

роще и долго не вылезала оттуда”.

“А дальше что было, Мэри?”— спросил я ее. “Это все. Больше ничего”, — отве7

тила она. “Еще что7то было”, — сказал я. Мэри ответила: “Я не могу вспом7

нить.” “Продолжение послушаем на следующем занятии”.

Придя на следующее занятие, Мэри залилась краской. “Мне прямо стыдно вам

об этом рассказывать, — сказала она.— Когда после часу ночи я вернулась к

себе в Флэгстафф, я пошла к маме, на другой конец городка, разбудила ее и

рассказала, как я ползла по той трубе через ущелье, и что, верно, она меня от7

шлепает. Мама ответила: “Не шлепать же тебя за то, что ты проделала трид7

цать лет тому назад!”

Мэри добавила: “Я попыталась уснуть, но у меня всю ночь болел зад и до сих

пор болит. Видно, мне очень хотелось, чтобы меня выпороли, а мама этого не

сделала. Лучше бы она меня отлупила, а то зад болит”.

“Еще что7нибудь расскажешь, Мэри?” — спросил я. “Нет уж, хватит с меня

больной задницы”. “На следующем занятии расскажешь нам продолжение”,—

сказал я. “Довольно. Больше ничего не будет”, — отрезала она. “Хорошо”, —

заметил я.

Придя на следующее занятие, Мэри заявила: “Зад у меня больше не болит, вот

и все продолжение, что я хотела рассказать”. “Нет, Мэри, ты можешь расска7

зать другую часть”, — возразил я. Мэри ответила: “Я не помню никакой дру7

гой части”.

Я сказал: “Я задам тебе вопрос, и тогда ты сможешь рассказать нам другую

часть”. “Какой еще вопрос?”— спросила Мэри. “Очень просто, — ответил я. —

Как ты объяснила маме, что опоздала к обеду?” “А, этот! — ответила Мэри.—

Да, я опоздала к обеду и рассказала маме, что меня захватила шайка разбойни7

ков и они заперли меня в огромной пещере с толстенной дубовой дверью и

что я много часов подряд колотила руками в дверь. Я7то знала, что руки у

меня не разбиты в кровь, вот и пришлось прятать их под столом. Я надеялась,

что мама поверит в мой рассказ. Отчаянно надеялась. Маму, казалось, лишь

слегка позабавила моя история о заперших меня в пещере разбойниках”.

Я спросил: “А еще что?” “Нет, теперь все”, — ответила Мэри. “Хорошо, продол7

жение расскажешь на следующем занятии”,— сказал я. Мэри возразила: “Да

нет больше никакого продолжения”. “Есть”, — ответил я.

Придя на следующее занятие, Мэри заявила: “Сколько я ни думала, у этой исто7

рии нет продолжения.” “Хорошо, — сказал я.— Я снова задам тебе вопрос.

Скажи7ка, Мэри, ты вернулась домой с парадного крыльца или черным ходом?”

Мэри покраснела и ответила: “Я чувствовала, что очень провинилась, и про7

бралась в дом с заднего крыльца”. Тут она выпрямилась и добавила: “Ой, я еще

кое7что вспомнила! Вскоре после моей выходки в ущелье у мамы был сердеч7

ный приступ и ее забрали в больницу, а там ее кровать отгородили бамбуко7

вой ширмой. Я сидела у маминой кровати и понимала, что ей стало плохо с

сердцем из7за меня и в том, что мама чуть не умерла, виновата я. Какой вино7

ватой я себя чувствовала! Ужасное, невероятное чувство вины. Может, именно

поэтому я начала работать над своей докторской диссертацией, словно отчаян7

но пытаясь отыскать это глубоко запрятанное воспоминание”.

Я спросил: “А что было дальше, Мэри?” “Ничего”, — ответила она.

Явившись на следующее занятие, Мэри сказала: “Доктор Эриксон, есть еще

одна часть этой истории. Когда я вернулась после занятий во Флэгстафф, я ис7

пытывала такую безмерную вину за мамин сердечный приступ, что просто

должна была рассказать ей о моем раскаянии и о том, что я все позабыла — и

об ущелье, и о трубе, и о том, как она выписалась из больницы. Было уже на7

чало второго ночи, я отправилась к ней, разбудила ее и все ей рассказала.

“Знаешь, Мэри, когда ты была маленькая, я часто тебя фотографировала. Давай

поднимемся на чердак, там хранится большая картонная коробка с твоими фо7

тографиями. Я все собираюсь составить из них альбом”.

Так они и сделали. А вот фотография маленькой Мэри в платье с рукавчиками7

крылышками, стоящей возле той самой бамбуковой рощи. (Эриксон показыва,

ет фотографию Кэрол, та, рассмотрев, передает ее студентке слева.)

Если пациент усилием подавил какие7то воспоминания, это не значит, что он

обо всем забыл. Иногда лучше откопать эти подавленные воспоминания, эти

жуткие воспоминания, дать выход чувствам, уму и моторике. Одними эмоция7

ми историю не расскажешь. Если пробужден только разум — это словно про7

читать чей7то рассказ в книжке. Ну, а какие7то телесные движения, вызванные

воспоминанием, вообще ничего не говорят.

Вот так Мэри подарила мне эту фотографию. И прибавила: “Я стала занимать7

ся психологией, чтобы попытаться выяснить, что меня гнетет в моих воспоми7

наниях. Меня не интересует психология как предмет. Я замужем и счастлива.

У меня прекрасный муж, чудесный дом и славные детишки. И не нужна мне

никакая степень”. Так в течение тридцати лет — а Мэри было уже 37 — ею

управляло вот это глубоко загнанное внутрь переживание.

Занимаясь психотерапией, не пытайтесь раскопать все сразу. Начинайте с

того, что ближе к поверхности.

Однажды жена одного зубного врача попросила ввести ее в транс и вернуть в

раннее детство. Я попросил: “Подскажите мне год или событие”. “Пожалуй,

вернемся к дню, когда мне исполнилось три года”, — предложила она.

Я перенес ее в это время, и она заявила, что ей три годика. В этот день ей

устроили праздник, и я попросил описать, что происходило и что она сама де7

лала в этот день. Она рассказала о праздничном торте, о своих маленьких

друзьях, о том, что на ней было платье с аппликациями и что она каталась во

дворе на своей лошадке.

Когда женщина пробудилась и прослушала пленку с рассказом о дне рожде7

ния, она засмеялась и сказала: “Что7то здесь не так. Ни один трехлетний ребе7

нок не знает слово “аппликация”, я7то уж точно не знала такого слова в три

года. А уж о катанье на лошади не может быть и речи — дворик у нас был

крохотный, там и лошадь даже не уместилась бы. Чистый вымысел”.

Примерно месяц спустя она навестила свою мать и та сказала: “Конечно, ты

знала слово “аппликация” в три года. Я сама шила тебе платья и все украшала

аппликациями. Пойдем на чердак, и я покажу тебе фотографии, которые мы

делали на каждом твоем дне рождения, там много и других снимков”.

Они отыскали фотографии, сделанные когда ей было три года. На ней было

платьице с аппликациями, и она каталась на лошадке во дворе. Жена дантиста

заказала копии этих фотографий и подарила их мне. (Эриксон показывает их

группе.) Вот платье с аппликациями, а вот лошадка.

Как люди взрослые, мы с ней поняли слово “лошадка” как “лошадь”. А у нее

просто был трехколесный велосипед, похожий на лошадку. (Эриксон смеется.)

И вопреки ее взрослым представлениям, трехлетний ребенок знает слово “апп7

ликация”. Платье с “аппликацией” тому доказательство.

Когда пациент говорит с вами на своем языке, не переводите сказанное на

свой язык. Ее трехлетний ум вспомнил “лошадку”, а мы, взрослые, перевели

это как “лошадь”.

Еще раз предупреждаю: слушая пациента своими ушами и переводя его мысли

на свой лад, никогда не считайте, что вы его поняли до конца. Язык пациента

своеобразен. Для трехлетки “лошадка” — это “лошадка”, а для шестидесяти7

летнего человека “лошадка” — это “лошадь”.

Будьте добры, который час?

Стью: Два часа пять минут. (Стью — психоаналитик из Аризоны.)

Эриксон: Я вам сейчас расскажу об одном клиническом случае. Пожалуй, даже

о двух. Из первого вы поймете, что лечащий врач не играет абсолютно ника7

кой роли. Однажды ко мне на прием пришел молодой адвокат из Висконсина.

Это было около полудня в среду. Он рассказал о себе: “У меня в Висконсине

практика, но нам с женой не подходит климат в тех местах. Нам хотелось бы

переехать в Аризону и завести там детей. Я решил сдать экзамены на право

открыть свою практику в Аризоне. Я пробовал пять раз и пять раз проваливал7

ся. Завтра, рано утром, я еду в Таксон, чтобы снова попытаться сдать экзамен”.

Стало быть, он появился у меня в среду, в полдень, и намеревался на следую7

щее утро отправиться в Таксон, где он уже пять раз проваливался на экзаме7

нах по праву. “Вы сказали, что хотите с женой переехать в Аризону и обзавес7

тись там детьми?” “Совершенно верно”, — ответил он. “Я не знаю законода7

тельства штата Аризона, — заметил я, — я лишь психиатр и в юриспруденции

не разбираюсь, но я знаю, как проходят такие экзамены. Желающие получить

лицензию юристы собираются в определенном помещении в Таксоне и отвеча7

ют на вопросы в письменном виде. Экзаменационные вопросы размножены на

мимеографе. На столах будут стопки вопросников и тетради в синих облож7

ках. Каждый претендент получает вопросник и тетрадь, находит себе удобное

местечко, садится и пишет целый день с девяти утра до пяти вечера. В пятницу

он точно так же начинает в девять утра и заканчивает в пять вечера. В суббо7

ту он получает новый список вопросов и пишет до пяти вечера. Вот и весь эк7

замен. Каждый день новый список вопросов и письменные ответы”.

Я ввел его в состояние глубокого транса и сказал: “Завтра утром вам нужно

ехать на экзамены в Таксон. И вы говорите, что вам с женой хочется переехать

в Аризону, что вам нравится там и не нравится в Висконсине. Так вот, вы вста7

нете рано утром и поедете на машине в Таксон, а по дороге (а это 150 миль с

большим гаком) полюбуйтесь на открывающиеся перед вами виды по обе сто7

роны от шоссе. И вы будете наслаждаться природой Аризоны до самого Таксо7

на. (Новое шоссе сократило дорогу до 125 миль.) В раннем утреннем свете

пейзажи вам особенно понравятся.

В Таксоне вы, не задумываясь, найдете стоянку и поставите свою машину,

оглядитесь вокруг и увидите здание. “Что это за здание?” — подумаете вы и

все же войдете. Там будет много народа, старые и молодые, мужчины и жен7

щины. Но вы не обратите на них внимания. Вы увидите стопку листков с воп7

росами, возьмете один экземпляр и тетрадь. Найдите себе удобное место для

работы.

Вы прочитаете все вопросы и ничего не поймете. Потом вы еще раз прочитае7

те первый вопрос и кое7что начнет проясняться. Небольшой ручеек сведений

закапает с вашего пера на синюю тетрадку. Прежде чем он успеет иссякнуть,

подоспеет второй ручеек, за ним третий, и так далее. Когда все ручейки пере7

сохнут, вы прочитаете второй вопрос. Вам он покажется достаточно понятным,

и ваше перо опять побежит по бумаге. Когда из него уже нельзя будет выда7

вить ни капли информации, вы перейдете к следующему вопросу, и так до кон7

ца списка.

Вечером вы пойдете погулять по Таксону и все виды города будут вам нра7

виться: и те, что рядом, и те, что виднеются вдали. Вы нагуляете отличный ап7

петит и с удовольствием поужинаете. Перед сном вы опять погуляете. Вам по7

нравится синее небо Аризоны. А после прогулки вы крепко уснете. Вы про7

снетесь свежим, отдохнувшим, хорошо позавтракаете и отправитесь в то же

здание и повторите все, как в четверг.

В пятницу вечером вы опять погуляете по Таксону, любуясь природой и нагу7

ливая аппетит, и с удовольствием пообедаете. Перед сном вы опять выйдете

полюбоваться синим небом Таксона и окружающими его горами. И крепко

уснете, вернувшись с прогулки. Все повторится и в субботу”.

Год спустя ко мне в кабинет вошла беременная женщина, видно, на последнем

месяце. Она назвала свою фамилию, и это была фамилия того адвоката. “Я от7

правляюсь в больницу рожать. Вы так помогли моему мужу, что я хочу рожать

под гипнозом”. Я, правда, осторожно намекнул, что неплохо было бы обра7

титься ко мне немного пораньше.

Она очень быстро погрузилась в транс, и я ей сказал: “Отправляйтесь в боль7

ницу и во всем помогайте докторам, только предупредите их, что вы не хотите

никакого медикаментозного воздействия и никакой анестезии. Вы просто хо7

тите попасть в операционное отделение и родить своего малыша. На столе вы

думайте только о ребенке. Кто это будет — мальчик или девочка? Какой вес?

Какой рост? Какого цвета волосы или совсем без волос родится? Подойдет ли

ему имя, которое выбрали вы с мужем? Ожидая ребенка там на столе, радуй7

тесь вашему материнству и терпеливо ждите первого желанного крика малы7

ша. Думайте о том, что рождение ребенка — это огромное счастье, как будет

счастлив ваш муж и как вам славно будет жить в Аризоне”.

Так все и получилось. Она погрузилась в свои радостные мысли и вдруг к ней

обратился акушер: “Миссис Х., вот ваш малыш”. И он поднял новорожденного

мальчика.

Два года спустя эта женщина снова пришла ко мне. “Я запомнила, как вы тогда

сказали, что мне надо было навестить вас раньше. Я отправляюсь в больницу

через три дня и опять хочу рожать под гипнозом”.

“Хорошо, закройте глаза. Войдите в глубокий транс и сделайте все так же, как

и в первый раз”. Я ее разбудил, и она ушла.

Еще до этого она рассказала, как ее муж решил вернуться домой после экзаме7

нов в субботу вечером, чтобы иными глазами рассмотреть пейзажи Аризоны.

По дороге туда у него создалось одно впечатление, он решил перепроверить

его на обратном пути. (Эриксон смеется.)

Зигфрид: Я не совсем понял последнее предложение, повторите, пожалуйста.

Эриксон: Сдав экзамены, муж этой пациентки решил вернуться домой вечером,

чтобы увидеть природу Аризоны с другой точки — в вечернем освещении.

У него даже не возникло мысли сообщить мне о своем успехе на экзаменах,

ибо моя установка при работе с пациентами такова: у вас все получится, вы

достигнете поставленной цели. И я абсолютно убежден в этом. Я держусь уве7

ренно. Действую уверенно. Говорю уверенно, и пациент мне верит.

А многие терапевты говорят пациенту: “Надеюсь, что смогу вам помочь” — а у

самих сомнение в голосе. У меня не было заметно ни малейшего сомнения,

когда я сказал ей войти в транс. И в ее случае (Эриксон указывает на Кэрол)

я ничуть не сомневался. Я был полностью уверен. Хороший врач всегда дол7

жен быть абсолютно уверен.

(Эриксон смотрит в пол.) После рождения первого ребенка адвокат пришел

поблагодарить меня: “Вы так помогли моей жене. Мы так рады, что у нас ро7

дился мальчик. Но меня кое7что тревожит. Когда мой дед со стороны отца был

в моем возрасте, у него обнаружилось заболевание позвоночника, оно стало

хроническим и принесло ему много страданий. В таком же возрасте подобное

заболевание развилось и у его брата. То же самое произошло и с моим отцом, у

него постоянные боли в спине, и это мешает ему в работе. Такая же болезнь

появилась и у моего старшего брата, когда ему исполнилось столько лет,

сколько сейчас мне. А теперь и я начинаю ощущать эти боли”.

“Все понятно, — ответил я.— Я об этом позабочусь. Войдите в транс”. Когда

он погрузился в глубокий транс, я сказал: “Никакие мои слова не помогут,

если ваше заболевание органического происхождения или в позвоночнике

есть какое7то патологическое изменение. Но если это психологическая, психо7

соматическая модель, унаследованная вами от деда, двоюродного деда, отца и

брата, тогда вы должны знать, что такая боль у вас вовсе не обязательна. Это

просто психосоматическая модель поведения”.

Адвокат явился ко мне через девять лет. “Помните, как вы меня лечили от

боли в спине? С тех пор я о ней позабыл, но несколько недель назад появилось

какое7то неприятное ощущение в позвоночнике, пока не очень сильное. Но я

забеспокоился, памятуя о моих родном и двоюродном дедушках, отце и брате”.

Я ответил: “Девять лет — это большой срок. Вам нужно пройти рентгеновское

и клиническое обследование. Я этим не занимаюсь, поэтому я направлю вас к

своему знакомому коллеге, а он передаст мне результаты обследования и свои

рекомендации”.

Мой друг Фрэнк сказал адвокату: “Вы занимаетесь юридической практикой,

проводите весь день за своим столом и мало двигаетесь. Я вам порекомендую

ряд упражнений, которыми вы должны заниматься ежедневно, если хотите,

чтобы у вас не болела спина и было отличное общее самочувствие”.

Адвокат передал мне слова Фрэнка, я ввел его в транс и сказал: “Теперь вы бу7

дете выполнять все упражнения и правильно чередовать труд и отдых”.

Он мне позвонил через год и сказал: “Вы знаете, я чувствую себя гораздо мо7

ложе и здоровее, чем год назад. Я словно сбросил несколько лет, и спина не

болит благодаря этим упражнениям”.

Теперь еще одна вещь, которую вам следует знать. У меня была одна легко

внушаемая пациентка, она работала секретарем в фирме. Она позвонила мне и

пожаловалась: “Во время менструации у меня бывают очень болезненные

спазмы. У меня как раз начинается цикл и дико болит в нижней правой части

живота. Вы не могли бы обезболить эти спазмы?”

Я ввел ее в транс по телефону и сказал: “Вы рассказали мне в бодрствующем

состоянии о менструальных болях и хотите избавиться от них. Запомните, что

отныне у вас не будет никаких болей во время цикла. У вас больше не будет

менструальных спазмов”. Я особо подчеркнул слова “менструальная боль”,

“менструальные спазмы”. “Сейчас проснитесь”. Она проснулась и сказала:

“Спасибо, боль совсем прошла”. “Вот и хорошо”, — ответил я.

Минут через двадцать она позвонила и сказала: “Анестезия кончилась. Опять

болит”. Я ответил: “Погрузитесь в транс и внимательно слушайте. Я внушаю

вам гипнотическое обезболивание менструальных спазмов и менструальных

болей любого характера. Просыпайтесь, боли нет”. Она проснулась и сказала:

“Вот теперь отличная анестезия. Большое спасибо”.

Через полчаса снова звонит: “Боли опять вернулись”. Тогда я сказал: “Ваше

тело гораздо умнее вас. У вас не менструальные боли. От них вы получили

гипнотическое обезболивание. Но любой доктор знает, что острый аппендицит

дает боли, похожие на менструальные. Я говорил о менструальных болях, но

не упоминал об аппендиците. Звоните своему хирургу”. Что она и сделала. Ее

немедленно положили в больницу и наутро прооперировали по поводу ап7

пендицита.

Ваше тело знает о вас гораздо больше, чем вы сами. Поэтому, когда вы занима7

етесь с пациентом, имейте четкое представление о том, что внушать. Не давай7

те общих установок. Допустим, я лечу головную боль, тогда установка будет

на устранение “безобидной головной боли”. Но если ее причиной является

опухоль мозга, никакое внушение не поможет. Так и в случае с аппендицитом:

можно внушить гипнотическое обезболивание, но диагноз, на который оно

ориентировано, — менструальные спазмы или еще что7нибудь. Так что, когда

вы имеете дело с органическим заболеванием, знайте, что внушать.

Вернемся к нашему адвокату. Мне потребовалось всего лишь заставить его ду7

мать об Аризоне как о чудесном крае, где приятно жить, и о том, что сдать эк7

замен для него ерундовое дело. Не о чем беспокоиться и нечего бояться. Пиши

себе понемногу, что вспомнишь. Это всякому под силу. Я помог таким образом

многим юристам и медикам, внушив им душевное спокойствие и уверенность в

своих силах.

Одна моя пациентка раз за разом проваливалась на защите своей докторской

диссертации. Комиссия не сомневалась в ее подготовленности, но женщину

каждый раз охватывал такой панический страх, что у нее все вылетало из го7

ловы. Я пригласил ее на свое занятие, где рассказывал об уже знакомом нам

адвокате, и она погрузилась в транс. Когда занятие окончилось, она просну7

лась. Мы распрощались, и она уехала домой, в свой штат. Через месяц я полу7

чил от нее письмо. “Я с отличием защитила свою докторскую диссертацию, —

писала она.— Что вы со мной сделали?” (Эриксон смеется.) Да ничего я не

сделал, рассказал только об адвокате.

Теперь послушайте, что я вам расскажу. А вы сделайте свои выводы в соответ7

ствии с тем, как каждый из вас поймет мой рассказ. Когда я говорил, как адво7

кат восхищался чудесными пейзажами Аризоны (обращается к Кристине), ты

подумала о чудесной (wunderbar) природе Германии, а это две разные вещи.

Как получить сведения о пациенте? Надо начать с ним непринужденную бесе7

ду. Расскажите о ваших годах учебы в колледже. Я лично учился в Висконсин7

ском университете. Каждый из вас тут же подумал о своем университете. Нач7

ни я говорить о Миссисипи, наш немецкий друг сразу же вспомнил бы Рейн.

Мы всегда переводим чужие слова на свой язык.

Итак, в 1972 году ко мне в дверь позвонила красивая замужняя тридцатипяти7

летняя женщина. Войдя в кабинет, она рассказала о своих затруднениях: “Док7

тор Эриксон, мой начальник приказал мне отправиться в четверг самолетом в

Даллас, штат Техас, и вернуться самолетом же в субботу. И еще он добавил:

“Либо ты летишь туда и обратно, либо прощайся с работой’” Доктор Эриксон, я

программист по профессии и настраивала компьютеры по всей стране.

В 1962 году, десять лет назад, я попала в авиакатастрофу. К счастью, самолет

практически не пострадал и все пассажиры остались целы. В течение следую7

щих пяти лет мне довелось летать из Феникса в Бостон, Нью7Йорк, Новый Ор7

леан, Даллас и во многие другие города. Но с каждым разом мне становилось в

воздухе все страшнее и страшнее. Я дошла до того, что меня начинало всю

трясти. (Эриксон показывает.) Я сидела в самолете с закрытыми глазами, не

слышала, что говорит мне муж. Когда самолет приземлялся в месте назначе7

ния, у меня вся одежда была влажная от пота. Мне было так плохо, что, прежде

чем приступить к работе, я ложилась в постель и часов восемь спала. Я стала

ездить в командировки поездом, автобусом или на машине. У меня какая7то

странная фобия. Я спокойно сажусь в самолет, спокойно держусь, пока самолет

выруливает на полосу и разгоняется, но стоит ему оторваться от земли, меня

начинает бить дрожь и я умираю от страха. Я абсолютно успокаиваютсь во

время промежуточных посадок, стоит самолету коснуться земли”.

Итак, стала я пользоваться машинами, автобусами и поездами. В конце концов

,моему боссу надоело, что я использовала на поездки свое отпускное время, и

время на больничном листе, и дни за свой счет, чтобы уложиться в сроки. Се7

годня утром он заявил: “Либо летишь в Даллас, либо теряешь работу”. Я люб7

лю свою работу и не хочу ее потерять”.

Я спросил: “А как вы хотите чтобы я вылечил вашу фобию?” “Гипнозом”, —

ответила она. “Я не знаю, легко ли вы поддаетесь гипнозу. Мне надо вас про7

верить”.

Она оказалась прекрасной пациенткой. Я ее разбудил и сказал: “Вы хорошо

поддаетесь внушению. Мне нужно самому увидеть ваше состояние в полете. Я

погружу вас в транс, и вы представите себя в реактивном лайнере на высоте

35.000 футов”. Я просто ужаснулся, когда увидел, как ее колотит, и тут же ве7

лел ей представить, что самолет приземлился.

“Прежде чем вам помочь, — начал я,— я хочу, чтобы вы поняли одну вещь.

Для своих лет вы весьма красивая женщина. А я — мужчина. И хотя я пере7

двигаюсь в инвалидной коляске, вы не знаете, в какой мере я зависим от своей

болезни. Я хочу, чтобы вы пообещали мне выполнить любую мою просьбу,

будь она хорошая или плохая. И помните, что вы — привлекательная жен7

щина, а я — мужчина и вы не знаете моих физических возможностей. Дайте

мне безоговорочное обещание выполнить любую мою просьбу, хорошую или

плохую”.

Минут пять она раздумывала и, наконец, ответила: “О чем бы вы меня ни по7

просили и что бы вы со мной ни делали, хуже моей фобии ничего быть не мо7

жет”. “Хорошо, — сказал я. — Сейчас я введу вас в транс, и вы повторите свое

обещание”.

Она немедленно повторила свое обещание под гипнозом. Я ее разбудил и ска7

зал: “Вы дали мне безоговорочное обещание и наяву, и под гипнозом.

Теперь я могу вылечить вас. Засните и представьте, что вы на высоте 35.000

футов и летите со скоростью 650 миль в час”.

Она страшно задрожала, согнулась и уткнула голову в колени. “А сейчас вооб7

разите, что самолет опускается, и в тот момент, когда он коснется земли, все

ваши страхи и фобии, тревоги и терзающие вас бесы соскользнут с вас на си7

дение”. Она все так и представила, проснулась — и вдруг с криком: “Они там!

Они там!” (Эриксон показывает на зеленое кресло) — выскочила из кресла и

отлетела к противоположной стене комнаты.

Я позвал миссис Эриксон и сказал: “Бетти, сядь в это кресло”. (Эриксон пока,

зывает.) Но пацинтка стала ее умолять: “Пожалуйста, миссис Эриксон, не са7

дитесь в это кресло”. Но миссис Эриксон направилась к креслу, и тогда паци7

ентка буквально вцепилась в Бетти и не дала ей сесть. Я отпустил Бетти и по7

вернулся к пациентке: “Лечение окончено. Счастливого полета в Даллас и об7

ратно в Феникс. Позвоните мне из аэропорта и расскажите, как вам понрави7

лось путешествие”.

Когда она ушла, я попросил дочь сфотографировать кресло с передержкой, не7

додержкой и нормально. Каждый снимок я положил в отдельный конверт. На

передержанном снимке я написал: “Место вечного упокоения ваших фобий,

страхов, тревог и терзающих бесов, медленно опускающихся в забвение вечно7

го мрака”. На недодержанной фотографии я сделал надпись: “Место вечного

упокоения ваших страхов, полностью растворившихся в космическом про7

странстве”. А на третьей, нормальной, написал: “Место вечного упокоения ва7

ших фобий, страхов и тревог”.

Все три конверта я отправил моей пациентке. Она получила их в среду утром.

В субботу раздался звонок и восторженным голосом она сообщила: “Это было

великолепно. Просто чудо какое7то. Самое прекрасное путешествие в жизни!”

“Не согласитесь ли вы, — попросил я, — рассказать ваш случай четырем моим

студентам, которых я готовлю к докторской диссертации по философии?” “Ко7

нечно”, — ответила она. Я попросил ее прийти к восьми утра.

Ровно в восемь она пришла ко мне со своим мужем. Пройдя как можно дальше

от кресла, она уселась в другом конце комнаты. Минут через пять подошли

мои ученики, и один из них хотел было сесть в зеленое кресло, но моя пациен7

тка воскликнула: “Ради Бога, не садитесь в это кресло!”

“Да я в нем не раз сидел, — возразил студент,— удобное кресло, почему бы и

сейчас не сесть?” Но пациентка снова взмолилась: “Нет7нет, пожалуйста, ни в

коем случае!” “Раз такое дело, посижу на полу, это для меня не впервой. Вас

так устроит?” — ответил студент. “Да, я вам очень благодарна”.

Затем она рассказала о своем случае и о полученных от меня фотографиях. “Я

взяла эти фотографии с собой как талисман, на счастье. На первом отрезке

пути до Эль Пасо я чувствовала себя спокойно и все ждала, когда же начнется

моя воздушная трясучка. Остановка в Эль Пасо заняла двадцать минут. Выйдя

из самолета, я добралась до аэропорта, нашла там укромное местечко и вошла

в транс.

Я повторяла себе: “Доктор Эриксон велел тебе наслаждаться полетом. Делай

так, как сказал доктор Эриксон”. Я вернулась на посадку, и перелет из Эль

Пасо в Даллас прошел чудесно. На обратном пути из Далласа я вместе с други7

ми пассажирами любовалась раскинувшимся внизу покрывалом с появляющи7

мися там и сям просветами, в которые была видна земля. Путешествие было

сказочно прекрасное”.

Я сказал: “Сейчас я хочу, чтобы вы немедленно вошли в транс”. Ее реакция

была моментальной, тогда я сказал: “Сейчас, под гипнозом, вы отправитесь на

аэродром Феникса, купите билет до Сан7Франциско и по дороге будете любо7

ваться пейзажами, особенно горными. Прибыв в Сан7Франциско, вы возьмете

напрокат автомобиль и поедете к мосту Золотые ворота. Поставьте машину у

въезда на мост, дойдите пешком до середины моста и посмотрите вниз”.

“Я вам немного расскажу об истории этого моста. Мост держится на опорах

высотой 740 футов (около 25 метров.— Прим. перев.). Когда строительство

было окончено и на мосту оставались только заканчивавшие свою работу ма7

ляры, один из них приспособил к концу длинного шеста рыболовную сеть и с

ее помощью стал ловить чаек и красить им головы в красный цвет. А вскоре

какой7то предприимчивый газетчик опубликовал сообщение о новом виде

красноголовых чаек. Его фамилия была Джейк. Это подлинная история”.

“Итак, вы наблюдаете за волнами внизу с их пенящимися гребнями и любуе7

тесь на чаек. Но в этот миг глубокий туман окутывает мост и видимость исче7

зает. Вы возвращаетесь к автомобилю и летите самолетом обратно в Феникс, а

из аэропорта приезжаете прямо сюда”.

Она быстро пробудилась и, обращаясь к студентам, сказала: “Я должна вам рас7

сказать о своем путешествии в Сан7Франциско и об этом негодяе Джейке”. “Я

знал, что ей эта история не понравится”, — заметил ее муж. Моя пациентка

принадлежала к ревностным радетелям за экологию. (Эриксон смеется.) За7

кончив свой рассказ, она добавила: “Я сюда приехала прямо с аэродрома. Бог

мой, да ведь все это было со мной во сне! На самом деле ни в каком Сан7Фран7

циско я не была. Это я в трансе думала, что отправилась туда”.

Тогда я задал ей важный вопрос: “А какие еще сложности были у вас во время

поездки в Даллас?” — “Никаких, кроме моей авиафобии”. “Нет, у вас еще была

проблема, — возразил я, — и очень серьезная. Я не знаю, давно ли вы от этого

страдаете. Но теперь вы от нее отделались. А сейчас расскажите студентам об

этой проблеме”. В ответ она искренне удивилась: “Да нет у меня больше ника7

ких проблем. Ничего подобного”. “Действительно, сейчас у вас нет никаких

проблем, — ответил я, — но в Далласе вы решили еще одну проблему. Что это

было?” “Вам придется самому объяснить”, — ответила она. “Нет, я сейчас за7

дам вам один вопрос и вы все поймете”.

Но сначала я хочу спросить у присутствующих, каковы ее проблемы? (Пауза.)

Хочу сказать заранее, что этих проблем три. И все серьезно осложняли ей

жизнь. Что же это? (Пауза.)

Даю подсказку. Никакой аэрофобии у нее не было. (Эриксон смеется.) Это она

себе придумала. Я внимательно ее выслушал и передал вам самое важное из

ее расказа. (Пауза.)

Так, не можете разгадать загадку? Верно, надо еще подучиться. Однако среди

моих учеников, которым я раньше рассказывал этот случай, находились такие,

которые довольно легко разгадывали по крайней мере одну загадку. (Пауза.)

Не кричите все сразу, давайте по очереди. (Эриксон смеется. Пауза.)

Санда: Она боялась мужчин.

Эриксон: Джон, не подсказывай, говори сам.

Анна: Может, у нее были проблемы с боссом на работе?

Эриксон отрицательно качает головой.

Зигфрид: Возможно, она боялась добиться слишком больших успехов на ра7

боте?

Эриксон (отрицательно качает головой): Я ей сказал: “Вы избавились еще от

одной проблемы. Что это за проблема? Я задам вам простой вопрос: с чего вы

начали свое пребывание в Далласе?”

“А, вы об этом, — сказала она. — Я отправилась к зданию фирмы, куда меня

командировали, и поднялась прямо с первого на сороковой этаж”. “А раньше

как вы поднимались в лифте?” — спросил я. “Обычно я выходила на втором

этаже, пересаживалась в другой лифт и поднималась до третьего этажа, выхо7

дила, дожидалась лифта и поднималась на пятый этаж. Каждый раз один7два

этажа. Я так привыкла, что и не считала это проблемой”.

Анна: Боязнь высоты?

Эриксон (отрицательно качает головой): Она же сказала: “Я могу сесть в са7

молет. Нормально чувствую, когда он выруливает на взлетную полосу и берет

разбег. Но лишь только он отрывается от земли, начинается моя трясучка”. У

нее страх закрытого пространства, где нет никакой видимой опоры. Само7

лет — закрытое пространство без всякой опоры, то же относится и к лифту.

Я ее спросил, какая у нее еще была проблема. Она ответила: “Я лично такой

проблемы не знаю, но если вы так спрашиваете, значит, она была”. — “Она у

вас действительно была, теперь мы ее устранили. Отказавшись от воздушного

транспорта, вы стали ездить на машине, на автобусе и поезде. В поезде все

было в порядке. А вот если машине или автобусу приходилось проезжать по

подвесному мосту, да еще длинному, что тогда с вами происходило?” “А, вот

вы о чем, — ответила пациентка. — Я прижималась к полу, закрывала глаза и

дрожала. Обычно я спрашивала кого7нибудь из пассажиров: “Мы уже перееха7

ли через мост?” Мои студенты поняли, зачем я велел ей во сне отправиться в

Сан7Франциско и пройтись по мосту.

Теперь мою пациентку с самолета не стащишь. Во время отпуска они с мужем

излетали вдоль и поперек всю Австралию. Она то и дело летает в Рим, Лондон

и Париж. Она даже не любит в отелях останавливаться. Предпочитает спать и

питаться в самолете. И все время возит с собой те три фотографии, а кресла

этого все так же боится. (Эриксон со смехом указывает на кресло.)

А вы просто невнимательно слушали. У нее не было боязни самолетов. Она же

говорила: “В самолете мне удобно, но когда он взлетает, я начинаю трястись”.

Мне было ясно, что, когда самолет взлетает, он превращается в закрытое

пространство без видимой опоры. Это же относится к лифту. Та же картина с

автобусом на подвесном мосту, опоры которого не видны ни справа, ни слева.

(Эриксон жестикулирует рукой вправо и влево.) Вы подвешены в воздухе. В

поезде она слышит перестук колес по рельсам, звуковое свидетельство на7

личия опоры, поэтому в купе поезда ей не страшно. Она слышит внешнюю

опору.

Интересно, как вам запомнится этот рассказ хотя бы через год. Я не раз рас7

сказывал его и, бывает, год спустя уже слышу его от моих студентов с разны7

ми вариациями. (Эриксон смеется.) Пациентка иногда становится пациентом.

Это оттого, что, слушая меня, каждый переводит услышанное на свой язык.

Стоит мне произнести “Висконсинский университет”, как каждый из вас поду7

мает о своем учебном заведении. Если я скажу, что родился в горах Сьерра Не7

вада, каждый вспомнит о своем родном месте. Стану говорить о своих сестрах,

вы подумаете о своих, если они есть, или о том, что их у вас нет. Каждое слово

отзывается в человеке в зависимости от его жизненного опыта. Вот о чем дол7

жен помнить врач.

А теперь, кто из вас был здесь раньше? Кому приходилось здесь бывать? (Одна

женщина поднимает руку.)

Эриксон: Вы были? Давно?

Санда: Семь месяцев тому назад.

Эриксон: Тогда не выдавай меня. Кто из вас верит в лампу Алладина?

Анна: В лампу Алладина?

Эриксон: Признавайтесь, кто верит? Лампа Алладина у меня. Стоило ему по7

гладить лампу, как появлялся дух. Только у меня модернизированная лампа, я

включаю штепсель в розетку — и дух тут как тут, он женского рода и очень

дружелюбный. Я вас с ней познакомлю, она любит улыбнуться, подмигнуть и

одарить поцелуем. Это — мой личный дух, так и знайте.

О, я совсем забыл, что миссис Эриксон сейчас нет дома, а то бы я ее позвал и

познакомил вас с моим духом. (Эриксон обращается к Анне.) Ты вот мне не

веришь. И не веришь в моего графа Дракулу.

Анна: Да нет, верю.

Эриксон: Постарайся не оказаться здесь в полночь, а то лишишься некоторой

толики крови.

Вот еще что хочу вам сказать. Преподавание, лечение невозможны без юмора.

У пациентов и так много горя и печали, и надо хоть немного снять с них эту

тяжесть. Постарайтесь поднять у них настроение.

Будь добра, найди там одну открытку. (Эриксон указывает на стопку бумаг

справа от него. Кристина ищет нужную открытку.) Вон та, черного цвета.

Я сейчас ее пущу по рукам, чтобы все могли прочитать. Открытку прислала

мне моя дочь Бетти Элис, когда она училась в колледже. В нашей родне было

так заведено, когда кто7нибудь из Эриксонов получал интересную открытку,

он зачеркивал имя отправителя и посылал ее еще кому7нибудь. Например, моя

сестра прислала открытку моей жене в день рождения. Жена зачеркнула имя

моей сестры и послала ее еще кому7то из родственников. Сестра была трид7

цать пятым адресатом.

(Эриксон передает открытку сидящей слева от него Кэрол.) Прочитай все,

что написано сверху, а потом разверни и прочитай внутри. (Кэрол улыбается.

Эриксон берет у нее открытку и передает следующей женщине.) Прочитайте

и представьте, как это подействует на удрученного пациента. (Все по очереди

читают. На передней стороне открытки написано: “Когда перестаешь ду,

мать о всех неразгаданных тайнах вселенной... разве это не приводит к

ощущению собственной бренности и ничтожности?” Слова на развороте:

“...меня нет”.)

(Эриксон обращается к Кристине.) Эту открытку я даю читать унылым паци7

ентам. (Эриксон смеется.) Всем своим студентам я напоминаю: если их инте7

ресуют индийские драгоценности, единственное место, где они не зря потра7

тят свои деньги, это Музей Херда на Центральной Авеню. Там вам продадут

подлинные индийские украшения. В других магазинах вам подсунут фальши7

вую или восстановленную бирюзу, фальшивое серебро и золото. Музей Херда

предложит вам подлинные изделия. Туда стоит наведаться.

Советую прогуляться до Глендейл Авеню, это три четверти мили отсюда, не

больше, и свернуть на Линкольн Драйв. Глендейл Авеню поворачивает на

Линкольн Дайв. Это шоссе бежит за пределы Феникса в его пригород — Скотт7

сдейл. Вскоре, в районе 247й улицы, вам встретится парк под названием

Парк Пика Скво. Поставьте машину поблизости и поднимитесь на вершину

Пика Скво.

Я считаю, что и пациенты, и студенты должны быть деятельными, больше

узнавать, лучше запоминать. Взобравшись на гору, вы не пожалеете о затра7

ченных усилиях. Только поднимайтесь не в дневное жаркое время, а лучше на

рассвете, или после заката солнца, или в полночь — и перед вами откроется

незабываемый вид.

Высота пика 1.100 футов (330 метров. — Прим. перев.), а длина подъема пол7

торы мили. Рекордное время подъема — 15 минут и 10 секунд. У одного моего

студента еще с детства была заветная мечта взобраться на трехкилометровую

гору, так он влез на Пик Скво десять раз подряд. Каждый подъем занял у него

в среднем 23 минуты. Жена добирается до вершины за полтора часа. Сын не

спеша взбирается за 43 минуты. Советую начать подъем перед самым восходом

солнца. Усилие стоит того.

Еще вам обязательно надо побывать в Ботаническом саду.

Анна: В Фениксе?

Эриксон: В Фениксе. У нас великолепный Ботанический сад. Особое внимание

следует там обратить на два экспоната. Там есть дерево “Буджам”. Помните, в

“Акульей охоте”? Дерево “Буджам”, вот оно, настоящее дерево “Буджам”*.

Анна: Я видела его в Ботаническом саду в Таксоне.

Эриксон: Это дерево вас озадачит. Умом вы будете знать, что это дерево, но с

трудом поверите своим глазам.

Анна: Это словно репа вверх ногами.

*Название “Буджам” дерево впервые получило в 1922 году. Английский ботаник Годфри

Сайкс, видимо, читал о волшебном дереве Буджам в шуточной поэме Льюиса Кэррола “Аку7

лья охота”. Говорят, что, когда он впервые увидел дерево в подзорную трубу, он восклик7

нул: “Хо7хо! Это же Буджам. Без сомнения, Буджам. — Примеч. редактора английского

текста.

Эриксон: Пусть они сами посмотрят. Там еще есть Ползучие Черти. Они рядом с

деревьями Буджам. Вы их сразу узнаете. И дорогу спрашивать не надо. Ползу7

чие Черти вызовут у вас уважительный трепет. Итак, встречаемся завтра в

полдень.

Сейчас я отправляюсь к себе домой, выпью водички и лягу спать. Утром про7

снусь, оденусь и еще посплю до полудня. Сил у меня маловато. Давайте7ка,

снимайте с меня насекомых. (Смех.).

(Эриксон указывает на микрофоны,жучки, которыми обвешали его сту,

денты.)