5. Бигарно-Улитка - Сборник - Сатпрем

   Он прошел к краю пристани, где был привязан его челнок, бывший  полностью

белым до того дня, как в  порыве  протеста  (против  чего,  неизвестно),  он

выкрасил его черным гудроном от утлегаря до заднего борта, включая руль.  Но

грот* оставался голубым, как и фок**, полоскавшийся на ветру. Маяк стоял  на

своем месте, и  все  так  же  пенились  скалы  в  фарватере.  Бигарно  также

оставался сами собой. Когда он был на земле, в нем всегда что-то бушевало  -

мои "тайфуны", как он говорил - а затем эти тайфуны  растворялись  в  смехе,

как только он проплывал мимо маяка с  маленькой  красной  шапочкой  (красный

цвет = опасность). Еще бы! Бигарно любил опасность, он любил шторм, он любил

ветер, он  любил  неизведанное  -  а  также  запах  жимолости  на  тропинках

Семафора. Но вечером он должен был возвращаться на землю, и это было досадно

- либо заходить в порт, и это было началом другой досады... которая не  была

морской. Едва он приставал к берегу, как слышался поток изысканной брани  на

хорошем французском, даже бретонском: gasht, maloru; "Вот Бигарно вернулся",

- говорили рыбаки.

   Чем же он был так недоволен?

   Материком, самим собой?

   Жизнью? Жизнь, что в ней хорошего,  кроме  простора  и  бурунов,  которые

привлекали всегда, даже когда они портили форштевень  и  крутили  на  месте;

шторм - это привлекательно, это надо было преодолевать  -  пре-о-до-ле-вать,

этот пароль нравился Бигарно.  А  на  земле,  что  преодолевать?  Ничего  не

меняется, соблазнительные улыбки, слишком соблазнительные, которые кончались

в неизвестно какой постели, откуда поднимаешься с жаждой мюскаде,  как  если

бы была грандиозная прорва жажды. Жан Бернес (так звали нашего  Идиота)  был

тогда классным братком. С ним все было понятно.

   А затем молчание простора, мертвый штиль, когда  маленький  клапот  мягко

плещется по курсу,  как  если  бы  жизнь  бесконечно  уходила  в  голубизну.

Маленькая спокойная секунда, которая покачивалась, как пена на  зыби.  И,  к

тому же, эта жажда плыть еще  дальше,  как  если  бы  существовало  чудесное

"далеко"... которое всегда обманывало, чтобы заманить вас еще дальше - и что

будет в конце всего этого? Однако Жан-Бигарно вовсе не хотел конца!  "Конец"

всегда подразумевал начало. Тогда Бигарно  начинал  скрежетать  зубами,  как

плохо смазанный ролик. И снова возникал немой и непонятный вопрос.

   Он мог  бы  славненько  потонуть  в  мюскаде  или,  лучше,  в  необъятном

просторе, раз и навсегда - отчего, стало  быть,  ему  хотеть  топиться?  Его

мать, Лизетта  (Мария-Луиза  по  паспорту  -  "Мария-Луиза-молчаливая",  как

прозвали ее прародители) была твердой бретонкой, готовой ко всем  невзгодам,

даже с полдюжиной детей, которых ей  наделал  отец-христианин,  а  вовсе  не

распутник. С этой стороны все было прочно и надежно, это было даже  солидное

пристанище для Бигарно, но было так много других  сторон...  неизведанных  -

эта чертова генеалогия, восходящая до каких пор?

   Поэтому он злился и брал курс на простор.

   Каждый день он распускал большой парус и маленький фок, полоскавшийся  на

ветру, но все это повторялось каж-дый-день и было хорошо  знакомо,  как  дно

гавани, а простор не имел  дна,  право!  Бигарно  же  хотел  коснуться  дна,

которое не имело дна! Он был совершенно безрассудным и невыносимым. Он очень

хотел найти порт, который не имел бы пристани - с тем же успехом он  мог  бы

поискать порт в открытой Атлантике или в неведомых Гесперидах.

   И иногда он спрашивал себя: не лучше ли ему утонуть? Без причины.

   Без причины.

   Он был в отчаянии... из-за чего? И в то  же  время  он  был  как  великая

надежда. Надежда на что?

   Странно, прибиваемый к берегу мусор имеет зеленый цвет.

   Жизнь, она была странным приключением в  идиотизме,  который  должен  был

иметь смысл - это как смерть, которая вечно хотела жить, чтобы бежать, и как

жизнь, которая вечно испытывает жажду умереть или бежать в вечность.

   Вы мне говорите, что в этом есть смысл? Гхо, гхо...

   Но он не хотел возвращаться в свой порт, это  было  ясно  и  определенно,

даже если бы это причинило боль доброй матери Луизетте.

   И он снялся с якоря в последний раз.

   Песнь потерянных Веков

   Есть нечто, чего не хватает

   так не хватает

   в наших жизнях

   Окна, которое раскрылось бы

   на бесконечность, которая улыбнулась бы

   уголком сердца

   которое погрузилось бы

   в Твою великую волну

   которая побежала бы там

   как никогда

   Есть нечто, чего не хватает

   так не хватает

   в наших жизнях

   Нечто, что есть навсегда

   что наполняет каждый час

   как знакомая музыка

   как сладость потерянная

   и снова найденная в то же мгновение

   Есть нечто, что кричит

   что так кричит

   в наших жизнях

   Нечто, чего нет там

   и что пронзает наши жизни

   болью без имени

   зовом столь старым

   что он как все боли мира,

   зовом столь пылким

   что он как любовь

   без дна

   для всех этих жизней

   потерянных жизней

   А! найдем ли мы

   это нечто, чего не хватает

   так не хватает

   в маленькой секунде

   как в потерянных веках?