Глава 2. Сопротивление - Техника и практика психоанализа - Гринсон Р.Р.

Я выбрал тему сопротивления в качестве первой главы по технике в этой книге потому, что еще Фрейд обнаружил важность анализа сопротивления в начале психоанализа (Breuer and Freud, 1893-1895, p. 268-270; Freud, 1914c, p. 147; Jones, 1953, p. 284). Анализ сопротивлений по-прежнему остается одним из двух краеугольных камней психоаналитической техники.

Психоанализ можно отличить от всех других форм психотерапии по тому, как здесь рассматривается вопрос о сопротивлении. Некоторые методы лечения имеют целью усиление сопротивлений, они называются «укрыва­ющими» или «поддерживающими» терапиями (Knight, 1952). Другие разновидности психотерапии применяются с целью преодолеть сопротивление или различными способами обойти его, например, путем внушения или увещевания, либо включают эксплуатацию отношения переноса, применение лекарственных препаратов. Только в психоаналитической терапии мы пытаемся преодолеть сопротивления, анализируя их, вскрывая и интерпретируя их при­чины, цели, формы и историю.

2.1.    Рабочее определение

Сопротивление означает своеобразную оппозицию. Оно включает все те силы пациента, которые противодействуют процедурам и процессам психоанализа, то есть мешают свободному ассоциированию пациента, его попыт­кам вспомнить, достичь и принять инсайт, которые действуют против разумного Эго пациента и его желания изменений; все эти силы могут рассматриваться как сопротивления (Freud, 1900, р. 517). Сопротивление может быть сознательным, предсознательным или бессознательным, может выражаться в виде эмоций, установок, идей, импульсов, мыслей, фантазий или действий. Сопротивление — это, по сути, контрсила в пациенте, действующая против прогресса анализа, против аналитика и аналитических процедур и процессов. Фрейд уже в 1912 году понял важность сопротивления, написав: «Сопротивление сопровождает лечение шаг за шагом. Каждая ассоциация, каждое действие личности при лечении должны расплачиваться сопротивлением и представляют собой компромисс между силами, которые стремятся к выздоровлению, и силами, которые противодействуют этому» (Freud, 1912a, р. 103).

В пределах невроза пациента сопротивления выполняют защитную функцию. Сопротивления противодействуют эффективности аналитических процедур и защищают status quo пациента. Сопротивления защищают невроз и находятся в оппозиции к разумному Эго пациента, аналитической ситуации. Поскольку все аспекты психической жизни могут иметь защитную функцию, все они могут служить целям сопротивления.

2.2.

Клинические проявления сопротивления

До того как мы сможем анализировать сопротивление, мы долж­ны распознать его. Поэтому я собираюсь в этом разделе кратко описать некоторые наиболее типичные проявления сопротивления, появляющиеся в ходе анализа. Примеры, которые я приведу, просты и очевидны, поскольку в дидактических целях они должны быть понятными и информативными для начинающих. Следует помнить, что сопротивления проявляются самыми различными трудно уловимыми и сложными способами, в комбинациях или в смешанных формах, а единичные, изолированные примеры не являются правилом. Следует еще раз подчеркнуть, что все виды поведения могут служить функции сопротивления. Тот факт, что материал пациента может ясно вскрывать бессознательное содержание, инстинктивные импульсы или вытесненные воспоминания, не устраняет возможности того, что в то же самое время может работать сопротивление. Например, пациент может живо описывать на сессии какую-нибудь агрессивную деятельность для того, чтобы уйти от рассказа о переживании, который может показать, что он столкнулся с сексуальным искушением. Аюбой деятельностью можно злоупотребить в целях сопротивления. Более того, любое поведение всегда имеет как аспекты влечения, так и аспекты защиты (Fenichel, 1941, р. 57). Тем не менее клинические примеры, которые будут приведены, ограничиваются простыми, типичными и наиболее очевидными проявлениями сопротивления.

Молчание — наиболее прозрачная и частая форма сопро­тивления, встречающаяся в психоаналитической практике. Это означает, что пациент сознательно или бессознательно не расположен сообщать свои мысли или чувства аналитику. Пациент может осознавать это свое нежелание или может чувствовать только, что у него в голове нет ничего, о чем он мог бы рассказать. В любом случае наша задача — проанализировать причины молчания. Мы хотим раскрыть мотивы противодействия аналитической процедуре свободной ассоциации, и нам следует сказать что-нибудь вроде: «Что может заставлять вас бежать от анализа в данный момент?» Или мы можем следовать за чувством «ничего не приходит в голову»: «Что может создавать это ничто в Вашей голове?» или: «Вы, кажется, превратили нечто в ничто, что бы это могло быть?» Наши утверждения основываются на пред­положении, что только в глубочайшем сне голова может быть пустой, в дру­гих случаях «ничто» вызвано сопротивлением (Freud, 1913b, p. 137—138; Ferenczi, 1916—1917c).

Иногда, несмотря на молчание, пациент может невольно раскрыть мотив или содержание молчания своей позой, движениями или выражением лица. Отворачивание головы, избегание взгляда, закрывание глаз руками, скорчен­ная поза тела на кушетке, краска, заливающая лицо, могут говорить о смуще­нии. Если пациентка при этом с отсутствующим видом снимает свое обручаль­ное кольцо с пальца и затем несколько раз продевает сквозь него мизинец, возможно, она смущена мыслями о сексуальности или супружеской невер­ности. Ее молчание показывает, что она еще не осознала этих импульсов и что происходит борьба между побуждением раскрыть и противодействующим ему импульсом спрятать эти чувства.

Молчание, однако, может иметь также и другие значения. Например, молчание может быть повторением прошлого события, в котором молчание играло важную роль (Greenson, 1961; Khan, 1963b). Молчание пациента может быть реакцией на первичную сцену1. В такой ситуации молчание — не только сопротивление, но также и содержание части повторного прожива­ния. Существует много сложных проблем, связанных с молчанием, которые будут обсуждаться в разделах 2.298, 3.9411 и во втором томе. В основном молчание является сопротивлением анализу и должно рассматриваться как таковое.

2.22.   Пациент «не чувствует себя способным   , рассказывать»

Это вариант предыдущей ситуации. В этом случае пациент не молчит совершенно, но осознает, что «не чувствует себя способным рассказывать», или ему «нечего сказать». Очень часто это утверждение следует за молчанием. Наша задача та же самая: выяснить, почему и что пациент не способен рассказать. Это состояние «неспособности рассказывать» имеет причину или причины, и наша работа состоит в том, чтобы направить пациента на работу с ними. Это, в сущности, та же задача, что и исследование бессознательного «нечто», которое приносит осознанное «ничто» в сознание молчащего пациента.                                                                                  

2.23.   Аффекты, являющиеся признаком сопротивления

Наиболее типичный признак сопротивления с точки зрения эмоций пациента наблюдается, когда пациент сообщает что-то вербально, но аффекты при этом отсутствуют. Его замечания сухи, скучны, монотонны и невырази­тельны. Создается впечатление, что пациент отстранен, его не трогает то, о чем он рассказывает. Особенно важно, когда отсутствие аффекта наблюдается при рассмотрении тех событий, которые должны быть чрезвычайно нагружены эмоциями. В целом несоответствие аффекта — это самый яркий признак сопротивления. Высказывания пациента кажутся странными, когда содер­жание высказывания и эмоция не соответствуют друг другу.

Недавно один пациент начал сессию с утверждения, что предыдущей ночью он пережил «сильное сексуальное возбуждение — в самом деле, величайшее сексуальное наслаждение» в своей жизни, со своей новобрачной. Он начал описывать переживание, но на меня произвела впечатление и озадачила его медленная, нерешительная речь, его час­тые вздохи. Несмотря на очевидную важность вербального содержа­ния, я чувствовал, что слова и чувства не соответствуют друг другу; работало какое-то сопротивление. В конце концов я прервал пациента и спросил: «Это было прекрасным захватывающим опытом, но в то же время и грустным». Сначала он отрицал это, но, продолжая ассоции-->.-. ровать, сказал мне, что это прекрасное сексуальное переживание '         означало конец чего-то, это было своего рода прощание. Постепенно стало ясно, что он отодвигал от себя осознание того, что его сексуальная жизнь с женой означает «прости» его диким инфантильным сексуаль­ным фантазиям, которые продолжали жить неизмененными и неиспол­ненными в его бессознательном (см. Schaffer, 1964).

2.24.   Поза пациента

Очень часто пациенты раскрывают наличие сопротивления той позой, которую они принимают на кушетке. Когда пациент ригиден, неподвижен, свернулся в клубок, как бы оберегая себя, это может указывать на защиту. Кроме того, любые позы, которые принимаются пациентом и не меняются порой в течение сессии и от сессии к сессии, всегда являются признаком сопротивления. Если пациент относительно свободен от сопротивления, его поза как-то изменяется во время сессии. Чрезмерная подвижность также показывает, что нечто разря­жается в движении, а не в словах. Противоречие между позой и вербальным содержанием — также признак сопротивления. Пациент, который рассказывает спокойно о каком-то событии, а сам корчится и извивается, рассказывает лишь часть истории. Его движения пересказывают другую ее часть. Сжатые кулаки, руки, туго скрещенные на груди, лодыжки, прижатые друг к другу, свиде­тельствуют об утаивании. Кроме того, пациент, садящийся во время сессии или спускающий одну ногу с кушетки, обнаруживает тем самым желание выйти из аналитической ситуации. Зевание во время сессии — признак сопротивления. То, как пациент входит в кабинет, избегая глаз аналитика или заводя небольшой разговор, который не продолжается на кушетке, или то, как он уходит, не взглянув на аналитика, — все это показатели сопротивления (Deutsch F., 1952).

2.25.   Фиксация во времени

Обычно, когда пациент рассказывает относительно свободно, в его вербальной продукции будут колебания между прошлым и настоящим. Когда пациент рассказывает последовательно и неизменно о прошлом, не вставляя ничего о настоящем, или, наоборот, если пациент продолжительное время говорит о настоящем без случайных погружений назад, в прошлое — работает какое-то сопротивление. Привязанность к определенному временному периоду является избеганием, аналогичным ригидности, фиксированности эмоциональ­ного тона, позы и т. д.

2.26.   Мелочи или внешние события

Когда пациент рассказывает о поверхностных, маловажных, относительно незначительных событиях в течение длительного периода времени, он избегает чего-то такого, что действительно является субъективно значимым. Когда при этом есть повторение содержания без его развития или аффекта, или без углубления понимания, мы вынуждены предположить, что действует какое-то сопротивление. Если же рассказ о мелочах не кажется самому пациенту лишним, мы имеем дело с «убеганием». Отсутствие интро­спекции и полноты мысли — показатель сопротивления (Kohut, 1959). В целом вербализация, которая может быть изобильной, но при этом не приво­дит к новым воспоминаниям или новым инсайтам, или к большему эмоцио­нальному осознанию — показатель защитного поведения (Martin, 1964).

То же самое верно для рассказа о внешних событиях — даже если это политические события большого значения. Если внешняя ситуация не ведет к внутренней, личной ситуации, значит, работает сопротивление. Порази­тельно, насколько редко пациенты говорят о политических событиях. Я помню, как был поражен, когда ни один из моих пациентов не упомянул об убийстве Ганди, когда оно произошло. Замечу, что лишь один пациент заговорил об убийстве президента Кеннеди (см. также: Wolfenstein and Kliman, 1965).

2.27.   Избегание тем

Для пациентов очень типично как сознательное, так и бессозна­тельное избегание болезненных тем. Это особенно верно для некоторых аспектов сексуальности, агрессии и переноса. Поразительно, что многие пациенты способны говорить много и вместе с тем щепетильно избегать рассмотрения конкретных проявлений своей сексуальности или агрессивных импульсов или каких-то своих чувств по отношению к аналитику. Что касается сексуальности, можно отметить, что большая часть болезненных моментов связана с физиче­скими ощущениями и зонами тела. Пациент может говорить о сексуальных желаниях или возбуждении вообще, но неохотно указывает на конкретный вид физических ощущений или импульс, вызвавший их. Пациент может подробно рассказать о сексуальном событии, но не склонен просто и прямо указать, какая часть или части тела были вовлечены в него. Такие фразы, как: «Мы предавались оральной любви прошлой ночью» — или: «Мой муж целовал меня сексуаль­но» — типичный пример этого вида сопротивления.

Точно так же пациенты будут говорить общими словами о чувстве раздражения или досады, тогда как в действительности это означает, что они были в ярости и чувствовали себя готовыми убить кого-нибудь.

Сексуальные или враждебные фантазии о личности аналитика также находятся среди наиболее изощренно избегаемых тем в начале анализа. Пациенты могут выказывать большое любопытство по отношению к анали­тику, но будут говорить о нем в наиболее конвенциональных выражениях и бу­дут неохотно сталкиваться со своими агрессивными или сексуальными чувствами. «Я бы хотела знать, женаты ли Вы» или «Вы выглядите бледным и усталым сегодня» — такие фразы маскируют выражение этих фантазий. Если какая-то важная тема не входит в аналитическую сессию, то это является признаком сопротивления и должно рассматриваться как таковое.

2.28.   Ригидность

Любой установившийся порядок, который пациент выполняет без изменения во время аналитических сессий, следует рассматривать как сопротивление. В поведении, свободном от сопротивления, всегда есть какие-то изменения. Это верно, что все мы — творение привычки; но если эти привычки не служат важной защитной цели, они в какой-то степени подвер­жены изменениям.

Вот несколько типичных примеров: каждая сессия начинается с описания сновидения или объявления о том, что сновидений не было; каждая сессия начинается с рассказа о симптомах и жалобах или с описания событий предыдущего дня. Уже тот факт, что каждая сессия начинается стереотипно, говорит о сопротивлении. Есть пациенты, которые коллекционируют «интерес­ную» информацию для того, чтобы подготовиться к аналитической сессии. Они ищут «материал», чтобы заполнить сессию или избежать молчания либо чтобы быть «хорошим пациентом», все это указывает на сопротивление. Постоянные опоздания или постоянная пунктуальность в силу своей ригид­ности указывают на нечто, что еще держится под контролем и отвращается1. Конкретная форма ригидности может также указывать на то, от чего она защищает. Например, привычка приходить на сессию раньше может указы­вать на страх опоздать — типичная «туалетная» тревога, относящаяся к страху потери контроля над сфинктером.

2.29.   Язык избегания    »            г            г      !

Использование клише, технических терминов или стерильного языка — один из наиболее частых показателей сопротивления. Это обычно указывает на то, что пациент избегает яркой образности своего языка. Цель этого — удержаться от личного самораскрытия (для более детального изучения этого вопроса см.: Stein, 1958). Пациент, который говорит «гениталь-ные органы», когда он в действительности подразумевает пенис, избегает образа, который пришел бы на ум при слове пенис. Пациент, который говорит: «Я испытывал неприязнь», подразумевая: «Я был взбешен», также избегает образа и ощущения взбешенности, предпочитая ему стерильность «неприязни». Здесь следует отметить, что аналитику важно использовать личностно окрашенный, живой язык при разговоре с пациентом.

Врач, который проходил у меня анализ в течение нескольких лет, в середине сессии начинает говорить на медицинском жаргоне. Неестественным тоном он говорит, что у его жены развился «болезнен­ный, выдающийся наружу геморрой» как раз перед походом в горы, который они планировали. Он сказал, что эта новость вызвала у него «явное неудовольствие», и он хотел бы знать, может ли быть геморрой удален «хирургическим путем» или следует отложить отпуск. Я почувствовал скрытый гнев, который он сдерживал, и не мог не сказать:

«Я думаю, вы в действительности считаете, что геморрой Вашей жены причиняет боль в заду Вам». Он ответил сердито: «Это верно, сукин вы сын, я хотел бы, чтобы они вырезали ей его, не выношу я этих женщин со всякими их выпуклостями, которые мешают моему удоволь­ствию». Эта последняя деталь в данном случае относится к беремен­ности его матери, которая ускорила его инфантильный невроз, когда ему было пять лет.

Использование клише изолирует аффекты и уводит от эмоционального вовлечения. Например, частое использование таких выражений, как «на самом деле» или «я считаю», «вы знаете», «и т. д., и т. д.» всегда является показателем избегания (см. также: Feldman, 1959). Из моего клинического опыта работы с пациентами в таких ситуациях я заключил, что «на самом деле» и «честно говоря» обычно означают, что пациент чувствует свою амбивалент­ность, осознает противоречивость своих чувств. Он хочет, чтобы то, что он сказал, было всей правдой. «Я действительно думаю так» означает, что он действительно хочет думать так. «Я искренне сожалею» означает, что он хотел бы искренне сожалеть, но он также осознает наличие противопо­ложных чувств. «Я думаю, я сердился» означает: я уверен, что я сердился,

но я неохотно это признаю. «Я не знаю, с чего начать» означает: я знаю, с чего начать, но колеблюсь, начинать ли так. Пациент, который говорит аналитику несколько раз: «Я уверен, что вы действительно помните мою сестру Тилли», — обычно означает: я совсем не уверен, болван, действительно ли ты ее помнишь, поэтому я напоминаю тебе об этом. Все это весьма трудноуло­вимо, но обычно повторения показывают наличие сопротивлений и должны рассматриваться как таковые. Наиболее часто повторяющиеся клише являются проявлениями сопротивлений характера и с ними трудно справиться, прежде чем анализ не пойдет полным ходом. Изолированные клише могут быть легко доступны и в ранней стадии анализа.

2.210. Опоздания, пропуски сессий, забывчивость при оплате

Очевидно, что опоздания пациента, пропуски сессий, забывчивость при оплате являются показателями нежелания приходить или платить за ана­лиз. И вновь это может осознаваться и, следовательно, быть относительно легко доступным или это может быть бессознательным, и тогда пациент будет рационализировать это событие. В последнем случае это не может быть проанализировано до тех пор, как появятся достаточные основания для того, чтобы конфронтировать пациента с вероятностью того, что он активно, но бессознательно делает что-то, чтобы избежать этой проблемы. Только если это достигнуто, можно выявить источник сопротивления. Пациент, который «забывает» заплатить, не просто неохотно вносит деньги, но также бессозна­тельно пытается отрицать, что его отношения с аналитиком «всего лишь» профессиональные.

2.211. Отсутствие сновидений

Пациенты, которые знают, что они видели сновидение, и забывают его, очевидно, сопротивляются процессу воспоминания своих снов. Пациенты, которые рассказывают свои сновидения, но чьи сны указывают на бегство от ана­лиза, как, например, обнаружение не того кабинета или приход к другому аналитику и т. п., тоже, очевидно, борются с какой-то формой избегания аналитической ситз«ции. Пациенты, которые не помнят даже то, что они видели какой-нибудь сон, имеют, я полагаю, самые сильные сопротивления, потому что в данном случае сопротивление добивается успеха при атаках не только на содержание сновидения, но также и на воспоминание о том, что оно было. Сновидение — самое важное средство доступа к бессознательному, к вытесненному и к инстинктивной жизни пациента. Забывание сновидений указывает на борьбу пациента с раскрытием его бессознательного, и, в част­ности, его инстинктивной жизни, аналитику (Freud, 1900, р. 517—521). Если будет достигнут успех в преодолении сопротивления на какой-то сессии, реакция пациента может состоять в неожиданном воспоминании о забытом сновидении или ему в голову могут прийти его новые фрагменты. Наводнение сессии описанием множества сновидений — другая разновидность сопротив­ления, это может указывать на бессознательное желание пациента продолжить свой сон в присутствии аналитика (Lewin, 1953).                                        «>

2.212. Пациент скучает

Скука у пациента показывает, что он избегает осознания своих инстинктивных влечений и фантазий. Если пациенту скучно, это означает, что он пытается отвратить осознание своих импульсов и вместо них у него появляется специфичное бессодержательное напряжение — скука (Fenichel, 1934; Greenson, 1953). Когда пациент хорошо работает с аналитиком во время анализа, он стремится обнаружить свои фантазии. Скука вне зависимости от того, что она может означать, является защитой против фантазий. Замечу мимоходом, что скука у аналитика может свидетельствовать о том, что его фантазии о пациенте заблокированы реакцией контрпереноса. Это может также означать, что пациент сопротивляется и аналитик еще не определил этого сознательно, но его бессознательное восприятие делает его недовольным, беспокойным, скучающим.

слово, которое он не может, то есть не хочет, произнести. В этом случае все, что можно сказать: это одна из форм сопротивления; она так и должна быть обозначена, но это что-то, что нужно уважать, а не уничтожать, принуждать рассказать или выпрашивать у пациента. Более детально это будет обсуждать­ся в разделе 2.663.

2.213. У ПАЦИЕНТА ЕСТЬ СЕКРЕТ

Очевидно, что пациент, имеющий сознательный секрет, заявляет, что есть что-то, чего он избегает. Это особая форма сопротивления, обращение с которой заслуживает отдельного технического рассмотрения. Секретом может быть какое-то событие, о котором пациент хотел бы умолчать, или даже

2.214. Отыгрывание

Отыгрывание — очень частое и важное событие в психоанализе. Вне зависимости от того, что еще оно может означать, оно всегда служит функциям сопротивления. Это сопротивление, поскольку отыгрывание — это повторение в действии воспоминаний и аффектов, заменяющих слова. Более того, в отыгрывании всегда есть некоторое искажение. Отыгрывание служит множеству функций, но его функция сопротивления должна быть в конце концов проанализирована, поскольку неудача в этом может подвергнуть опасности весь анализ.

Один простой вид отыгрывания, который часто встречается в начале анализа, состоит в том, что пациент обсуждает материал аналитической сессии с кем-то, помимо аналитика. Очевидно, что это — форма избегания, в которой пациент смещает реакцию переноса на кого-то еще, для того чтобы избежать и ослабить некоторые аспекты своих чувств, испытываемых при переносе. Такое поведение следует специально отметить как сопротивление и исследовать его мотивы. Эта практика будет более детально обсуждаться, когда я буду описывать отыгрывание реакций переноса (раздел 3.84), а также во втором томе.

2.215. Частые веселые сессии

Аналитическая работа — серьезная. Она может быть не всегда мрачной и печальной, и не каждая сессия депрессивна и болезненна, но в ос­новном это, по меньшей мере, тяжелая работа. Пациент может иметь некоторое удовлетворение при достижении чего-либо и даже испытывать время от вре­мени чувство триумфа. Иногда точная интерпретация вызывает спонтанный смех у пациента и аналитика. Но частые веселые сессии, огромный энтузиазм и длительное приподнятое настроение показывают, что существует нечто, что отвращается — «бычно что-то противоположной природы, некоторая форма депрессии (Lewin, 1957; Greenson 1962). Бегство в здоровье, прежде­временная утрата симптомов без инсайта — признаки сходных типов сопро­тивления, и с ними нужно обращаться соответственно.

2.216. Пациент не изменяется

Иногда аналитик работает с пациентом явно хорошо и успешно, но при этом заметных изменений в симптоматике или поведении пациента нет. Если это продолжается долго, а сопротивление не проявляется, аналитик должен искать скрытое, трудно уловимое сопротивление. Аналитик может ожидать изменений в поведении пациента или в его симптоматике, если анализ оказывает воздействие, следовательно, влияет на пациента. Если всякие проявления сопротивления отсутствуют, значит, мы, вероятно, имеем дело с неявной формой отыгрывания или сопротивления переноса (Glover, 1955, Ch. IV).

2.217. Молчаливое сопротивление

Здесь я остановлюсь на том сопротивлении, которое трудно ухватить и мысль о котором часто приходит в голову, когда аналитик думает о пациенте вне аналитической ситуации. Аналитик часто осознает присутствие этого сопротивления, когда спонтанно описывает этого пациента кому-нибудь еще. Эти сопротивления не замечаются во время одной сессии или даже многих, но могут быть замечены, когда аналитик рассматривает ход терапии со стороны. В данном случае мы имеем дело с едва уловимыми сопро­тивлениями, которые трудно распознавать и с которыми трудно бороться.

Очевидно, что в такой ситуации у аналитика присутствует элемент контрпереноса, а у пациента — сопротивление характера (Glover, 1955, р. 54, 185-186; Fenichel, 1941, р. 67-69).

Позвольте проиллюстрировать это. Я работал в течение многих лет          ,

с пациенткой, и, с моей точки зрения, дела продвигались медленно, нехорошо. Я бы даже сказал, что мне нравилась пациентка, я был удовлетворен нашей работой. И вот как-то я встретил аналитика, который рекомендовал ее мне, и, отвечая на его вопрос, как ее дела, я обнаружил, что говорю: «Ну, вы знаете, она Qvetsch». (Qvetsch на идише означает хронический «вздыхальщик» или жалобщик). Я был  ч удивлен своим замечанием, но позже понял, что оно верно (1); я не по-   „^,, нимал этого раньше на сознательном уровне (2); я бессознательно защищал клиентку от своей досады на нее (3). После этого разговора я начал работать над этой проблемой как с нею, так и с самим собой.

Этот список сопротивлений не полон. Самое серьезное упущение в этом списке — это, конечно, сопротивления, обусловленные переносом. Однако я намеренно здесь не касаюсь этого вопроса, так как буду обсуждать перенос и сопротивления, сопровождающие ситуацию переноса, в главе 3. Существует много других типичных сопротивлений, которые я мог бы добавить к этому списку, но они похожи на те, которые я описал. Рассмотрим пример: пациент читает книги и статьи по психоанализу, пытаясь обнаружить что-нибудь для себя и, таким образом, избежать неожиданного столкновения с материалом, будучи неподготовленным. Это похоже на сопротивление в виде сбора материала, чтобы избежать на сессии пустоты или молчания. Другой пациент делает попытку войти в социальные, дружеские отношения с другими аналитиками, что означает попытку смягчения его собственных личностных реакций на аналитика, это похоже на разговоры об аналитической работе вне сессии. Курение во время сессии походит на другие действия, которые замещают собой перевод чувств и влечений в слова.                                   w

2.3.   Исторический обзор

Прежде чем продолжить обсуждение теории сопротивления, я кратко очерчу историю развития психоаналитической точки зрения на этот вопрос. Вместо того чтобы пытаться систематически рассматривать каждую упоминаемую работу, я ограничусь теми их аспектами, которые вносят в осмысление проблемы нечто новое, поскольку эти статьи вполне доступны читателю.

Работа «Исследования истерии» (1893—1895), которую Фрейд написал совместно с Брейером, представляет собой выдающийся документ; читатель мо­жет наблюдать, как Фрейд пришел к таким фундаментальным открытиям, как сопротивление и перенос. Для гения Фрейда была характерна одна особен­ность: когда он встречало» с препятствием на своем пути, он не довольствовался тем, что избегал его или просто преодолевал, он имел счастливую способность превратить его в преимущество. Это особенно верно в отношении его работы с переносом и сопротивлением. В описании случая Элизабет фон Р., которую Фрейд лечил в 1892 году, он впервые упоминает термин «сопротивление» и дает некоторые предварительные формулировки. Он полагал, что пациентка «отгоняет прочь» какие-то несовместимые идеи и что сила сопротивления соответствует тому количеству энергии, с которой эти идеи пытаются проникнуть в ассоциации. Он высказывает гипотезу, что такая идея, как чужеродное тело, была отделена от остальной идеаторной жизни пациентки, связанной с восприя­тием и формированием идей, и от ее свободных ассоциаций (р. 157). Фрейд также ввел термины «защита», «мотив защиты» и «механизмы защиты» при обсуждении этой проблемы (р. 166).

В главе «Психотерапия истерии» той же работы Фрейд утверждает, что неспособность пациентки быть загипнотизированной в действительности означает нежелание быть загипнотизированной (р. 268). Терапевту следует преодолеть психическую силу пациента, которая препятствует тому, чтобы патогенные идеи стали осознанными. Эта сила должна была сыграть свою роль в формировании истерического симптома. Из-за того, что идеи были болезнен­ны, Эго пациента вызвало для защиты отражающие силы, которые вытолкнули патогенные идеи из сознания и препятствовали их возвращению в воспомина­ниях. Незнание пациента есть на самом деле нежелание знать (р. 268—270). Задача аналитика — преодолеть сопротивление. Он делает это, согласно Фрейду, «настаивая», то есть используя давление на лоб, настаивая на том, что воспоминание появится, и другими способами. Пациенту предлагается рассказать все, даже если это тривиально или смущает его. Этот метод предполагает исключение воли пациента при поиске воспоминаний. То, что по­является, есть промежуточное связующее звено, а не всегда воспоминание (р. 270—272). (Это важный вклад в концепцию свободной ассоциации.)

Сопротивления упорны и возвращаются неоднократно. Они принимают множество форм, и Фрейд обсуждал рационализации пациента по поводу его сопротивления или понятие сопротивления сопротивлению (р. 279).

Разрешите мне процитировать рассуждение Фрейда по поводу техники обращения с сопротивлениями: «Какие средства мы имеем в своем распоряжении для преодоления этого продолжающегося сопротивления? Немногие, но они включают почти все, с помощью чего один человек может обычным путем оказать психическое влияние на другого. Во-первых, мы должны поразмыслить над тем, что психическое сопротивление, особенно то, которое было в силе в течение длительного времени, может быть разрешено медленно и постепенно, и мы должны терпеливо ждать. Во-вторых, мы можем рассчитывать на ин­теллектуальный интерес, который пациент почувствует, проработав незначи­тельное время... И, наконец, — и это остается сильнейшим рычагом —

Исторический обзор   93

мы должны постараться после того, как мы обнаружим мотивы защиты, лишить их ценности или даже заменить их более сильными... Аналитик, насколько это в его власти, работает скорее как просветитель (ибо незнание рождает страх), как учитель, как представитель более свободного или высшего взгляда на мир, как исповедник, который дает отпущение грехов тем, что его симпатия и ува­жение к пациенту сохраняются и после окончания исповеди» (р. 282).

Затем Фрейд поднимает вопрос: не следует ли использовать гипноз и не сокращает ли использование гипноза работу? На оба вопроса он отвечает отрицательно. Эмма фон Р. легко поддавалась гипнозу и имела небольшое сопротивление, пока не были затронуты сексуальные вопросы; после этого ее нельзя было загипнотизировать, а еще позже была заблокирована ее спо­собность вспоминать. Всегда при истерии защита — корень вопроса. Уберите сопротивления, и материал предстанет в должном порядке. Чем ближе вы под­ходите к ядру истерии, тем больше степень сопротивления (р. 284—289).

В этом месте Фрейд изменяет одну из высказанных ранее мыслей, утверждая, что вытесненное — не чужеродное тело, но больше похоже на ин­фильтрат. Если мы уберем сопротивление и сможем запустить циркуляцию обратно в этой прежде изолированной области, она сможет однажды снова стать интегрированной частью. Безнадежно пытаться достичь ядра сразу же, необходимо начать с периферии (р. 290—292). (Здесь мы видим указание на техническое правило, состоящее в том, что интерпретация должна начи­наться с поверхности.)

В «Толковании сновидений» (Freud, 1900) Фрейд делает много ссылок на концепцию сопротивления. В различных местах он говорит о цензуре, обусловленной сопротивлением, или о цензуре, налагаемой сопротивлением (р. 308, 321, 530, 563). Ясно, что концепции сопротивления и цензуры очень тесно связаны друг с другом. Цензура для сновидений — то же, что со­противление для свободной ассоциации (р. 520). Фрейд приводит клинические данные о том, что, пытаясь заставить пациента вспомнить забытый фрагмент сновидения, аналитик встречается с величайшим сопротивлением. Если же удается преодолеть сопротивление, пациент часто может вспомнить забытое прежде сновидение. Именно при рассмотрении забытых сновидений Фрейд делает утверждение: «Все, что препятствует прогрессу аналитической работы, есть сопротивление» (р. 517).

Работа «Психоаналитический метод Фрейда» содержит недвусмысленное утверждение, что фактор сопротивления стал одним из краеугольных камней его теории (Freud, 1904, р. 251). Гипноз, внушение и отреагирование были полностью оставлены в пользу свободной ассоциации и анализа сопротивления и переноса, (р. 252).

В случае Доры (Freud, 1905a) Фрейд описывает, как отношения переноса стали наиболее важным^сточником сопротивления, и то, как пациентка

94, 95

отыгрывала вовне это сопротивление переноса. В конце концов это привело к прерыванию анализа, потому что Фрейд не полностью осознавал важность работы с сопротивлением, когда в 1900 году лечил эту пациентку (р. 116—120). В работе «Динамика переноса» (Freud, 1912a) Фрейд идет дальше простого констатирования того, что перенос вызывает наиболее сильное сопротивление и что он — наиболее частая причина сопротивления. Он изучает динамические силы, которые заставляют либидо регрессировать и восставать против аналитической работы в форме сопротивления (р. 102). Фрейд описывает, как сопротивление сопровождает психотерапию шаг за шагом. Каждая ассоциация, каждое действие пациента в ходе лечения должно расплачиваться сопротивлением (р. 103).

Ассоциации пациента, помимо всего прочего, являются компромиссом между силами сопротивления и стремлением к выздоровлению. То же самое относится и к переносу. Здесь Фрейд делает очень важное подстрочное примечание, что борьба в сфере сопротивления переноса часто выбирается в качестве наиболее сильных конфликтов в анализе. Он сравнивает эту ситуацию с ситуацией боя: «Если в ходе битвы разворачивается особенно ожесточенный бой по поводу владения какой-то маленькой церковью или индивидуальной фермой, нет необходимости полагать, что эта церковь — национальная святыня или что в этом доме хранятся сокровища армии. Ценность этого объекта может быть чисто тактической, он может иметь значение только во время идущего сражения» (р. 104).

В работе «Вспоминание, повторение и проработка» (Freud, 1914c) Фрейд впервые упоминает навязчивое повторение, особый аспект сопротивления, а именно тенденцию пациента повторять прошлый опыт в действии, а не в воспоминании. Эти сопротивления особенно упорны и требуют проработки (р. 150—151). Более того, в этом эссе он утверждает, что для преодоления сопротивления необходимо сделать больше, чем просто назвать его. Пациенту нужно время, чтобы лучше узнать сопротивление и раскрыть вытесненные инстинктивные импульсы, которые питают его (р. 155). (Это одно из немногих технических замечаний, которые Фрейд делает о том, как пытаться анализировать сопротивление.)

В «Лекциях по введению в психоанализ» (Freud, 1916—1917) Фрейд вводит новый термин — «вязкость либидо»1, который обозначает особую разновидность сопротивления (р. 348). Здесь он также заявляет, что нар-циссические неврозы представляют собой непобедимый барьер, который не доступен аналитической технике (р. 423).

1 «Вязкость либидо» — термин 3. Фрейда, обозначающий «упорство, с которым либидо держится за определенные способы удовлетворения и объекты» (Фрейд 3.Лекции по введению в психоанализ, 22 лекция), более общий термин — «инертность либидо» (Примечание научного редактора).

В работе «Торможение, симптомы и тревога» (1926а) Фрейд обсуждает сопротивления с точки зрения их источников. Он выделяет три вида сопротив­лений, происходящих из Я и, кроме того, сопротивление Сверх-

Я и сопро­тивление Оно (р. 160). (Этот вопрос будет рассматриваться в разделе 2.5.)

Работа «Анализ конечный и бесконечный» (Freud, 1937a) содержит некоторые новые теоретические разработки о природе сопротивления. Фрейд считает, что существует три фактора, которые важны для успеха терапевти­ческих усилий: влияние травмы, конституциональная сила инстинктов и деформация Я (р. 224). Эта деформация уже существует у пациента из-за действия защитных процессов. Фрейд также развивает свою мысль о том, почему аналитический процесс с некоторыми пациентами идет так медленно. Он описывает пациентов с недостаточной подвижностью либидо и приписы­вает это вязкости либидо и психической инерции, которую он называет, «возможно, не совсем корректно», «сопротивлением, исходящим от Оно» (р. 242). Эти пациенты терзаются муками «негативной терапевтической реакции», обусловленной бессознательным чувством вины, которое является производным инстинкта смерти (р. 243).

В этой работе Фрейд утверждает, что сопротивление может быть обусловлено ошибками аналитика, некоторые из них вызываются его высоким эмоциональным напряжением, то есть обусловлены факторами профес­сионального риска (р. 247—249). Он заканчивает свое эссе несколькими клиническими замечаниями о наиболее сильных сопротивлениях у мужчин и у женщин. У женщин наиболее сильный источник сопротивления связан с завистью к пенису, тогда как у мужчин наиболее значительное сопротивление исходит из страха пассивных феминных желаний по отношению к другим мужчинам (р. 250—253).

Из этого обзора рассуждений Фрейда о сопротивлении можно увидеть, что он начал с того, что считал сопротивление, в сущности, помехой в работе, а позже оно было признано чем-то значительно большим. Несмотря на то, что его первоначальная техника была сфокусирована на отреагировании и получении воспоминаний, позже сами сопротивления становятся источником очень важных знаний об истории жизни пациента, и в особенности о его симптоматике. Эти идеи развивались и достигли кульминации в работе «Анализ конечный и бесконечный», где концепция сопротивления уже включает в себя Оно и Сверх-Я.

Следует также добавить несколько слов о работах других авторов. Наиболее важный шаг вперед был сделан Анной Фрейд. Ее книга «Эго и ме­ханизмы защиты» (Freud A., 1936) была первой попыткой систематизировать наше понимание различных механизмов защиты и связать их с проблемами сопротивления в ходе психоанализа. В этой работе А. Фрейд показывает, что сопротивление — н^только помеха лечению, но и важный источник

96, 97

информации о функциях Эго в целом. Защиты, которые проявляются как сопротивления во время лечения, выполняют важные функции для пациента в его внешней жизни. Защиты также повторяются в реакциях переноса (р. 30-44).

Две работы Вильгельма Райха (Reich, 1928, 1929) по формированию характера и анализу характера были важным дополнением к психоанали­тическому пониманию сопротивления. Понятие «невротический характер» относится к обычно Эго-синтонным, привычным установкам и формам поведения пациента, которые служат своеобразным панцирем, защищающим от внешних стимулов и внутренних инстинктивных вспышек (Reich, 1928, р. 132—135). Эти черты характера и должны выступать как предмет анализа, но как и когда это происходит, остается предметом споров (Freud A., 1936, р. 35; Fenichel, 1941, р. 67-68).

Идеи Хартманна (Hartmann, 1964) об адаптации, относительной автономии, областях, свободных от конфликтов, внутрисистемных конфликтах и нейтрализации имеют важное значение для решения проблем психоана­литической техники. Концепция Эрнста Криса о регрессии под контролем Эго, или на службе Эго, является другим выдающимся вкладом в психоанализ (Kris, 1950, р. 312). Эти концепции проливают свет на то, что до этого включалось в категорию под названием «искусство психоанализа». И, наконец, некоторые из более поздних идей о различиях в защитах, сопротивлениях и регрессиях при неврозах и психозах также кажутся мне перспективными (Winnicott, 1955; Freeman, 1959; Wexler, 1960).

2.4.  Теория сопротивления

2.41.   Сопротивление и защита                             j

Концепция сопротивления является базовой для психоаналити­ческой техники и ввиду своего центрального положения затрагивает все важные технические вопросы. Сопротивление следует рассмотреть с различ­ных точек зрения для того, чтобы оно было должным образом понято. Данное теоретическое обсуждение будет касаться лишь нескольких фундаментальных аспектов, которые чрезвычайно важны для понимания клинических и техни-

ческих проблем. Более специфичные теоретические вопросы будут рассмот­рены в связи с частными проблемами. В поисках более полного метапси-хологического подхода читателю следует обратиться к классической психо­аналитической литературе (Freud, 1912a, 1914c, 1926a, 1937a; Freud A., 1936; Fenichel, 1945a, Ch. VIII, IX; Gill, 1963, Ch. 5, 6).

Сопротивление противодействует как аналитической процедуре, так и ра­зумному Эго пациента. Сопротивление защищает невроз, старый, хорошо знакомый и инфантильный, от выставления на свет и изменения. Это может быть адаптивным. Термин «сопротивление» относится ко всем защитным операциям психического аппарата, когда они проявляются в аналитической ситуации.

Термин «защита» относится к процессам, которые предохраняют против опасности и боли и противостоят активности инстинктов, стремящихся к удовольствию и разрядке. В психоаналитической ситуации защиты проявля­ются как сопротивления. Фрейд использует эти термины как синонимы в большинстве своих работ. Функция защиты первоначально и в основном принадлежит Эго, хотя каждый вид психических феноменов может быть использован в целях защиты. Это касается того вопроса, который был поднят Анной Фрейд, когда она утверждала, что многие странные формы образов, которые возникают в сновидении, спровоцированы приказанием Эго, которое не выполнено полностью. Аналогично, различные способы защиты не являются работой только Эго, ибо здесь могут также быть использованы некоторые компоненты инстинкта (Freud A., 1936, р. 192). Эта мысль, по-видимому, приложима и к представлению о предварительных стадиях защиты и особой проблеме защит у психотического пациента в сравнении с невротическим (Freeman, 1959, р. 208, 211).

Я полагаю, что можно с уверенностью утверждать, что вне зависимости от того, какого рода психический феномен используется для целей защиты, он должен действовать через Эго. В качестве технического правила логично, что анализ сопротивления следует начинать с Эго. Сопротивление — опера­циональное понятие; анализ не создает здесь ничего нового; аналитическая ситуация становится лишь ареной, где силы сопротивления проявляют себя.

Нужно помнить, что в ходе анализа силы сопротивления будут исполь­зовать все механизмы, формы, способы, методы и констелляции защит, которыми Эго располагает во внешней жизни пациента. Они могут состоять из элементарных психодинамизмов, которые бессознательное Эго использует для сохранения своих синтетических функций, таких, как механизмы вытесне­ния, проекции, интроекции, изоляции и т. д. Или сопротивления могут состоять из недавних, более сложных приобретений, таких, как рационализация или интеллектуализация, которые также применяются для защитных целей (Sperling, 1958, р. 36-^37).

Сопротивления пациента работают в основном в его бессознательном Эго, хотя определенные аспекты сопротивления могут быть доступны для наблюда­ющего, оценивающего Эго пациента. Мы должны различать: то, что пациент сопротивляется, как он делает это, что он отвращает и почему (Fenichel, 1941, р. 18; Gill, 1963, р. 96). Защитный механизм сопротивления по определению всегда бессознателен, но пациент может осознавать то или иное вторичное проявление процесса защиты. Сопротивления в процессе анализа проявляются как некоторая форма противодействия процедурам или процессам анализа. В начале анализа пациент будет скорее ощущать это как некоторое противо­действие просьбам аналитика или его вмешательствам, чем как интрапси-хическое явление. По мере развития рабочего альянса и идентифицикации с рабочими установками аналитика сопротивление воспринимается пациентом как чуждое Эго защитное действие внутри «переживающего» Эго пациента. Это происходит в ходе анализа в соответствии с флуктуациями рабочего альянса. Следует подчеркнуть, однако, что во время всего анализа, при каждом его шаге, будет происходить борьба с сопротивлениями. Она может ощущаться интрапсихически или в отношениях с аналитиком; она может быть созна­тельной, предсознательной или бессознательной; борьба может быть незначи­тельной или кровопролитной, но сопротивление вездесуще.

Концепция защиты включает две составляющие: опасность и защища­ющую инстанцию. Концепция сопротивления состоит из трех составляющих: опасности, силы, вызванной для защиты иррационального Эго, и силы, толкающей вперед, на риск, — преадаптивного Эго.

Другая параллель между защитой и сопротивлением состоит в признании существования иерархии сопротивлений, точно так же как прежде мы постулировали иерархию защит. Концепция защиты относится к различной бессознательной активности Эго, но мы можем различать глубокие бессозна­тельные автоматические защитные механизмы и те, что ближе сознательному Эго. Чем более низкое место в такой иерархии занимает определенная защита, тем сильнее она связана с вытесненным материалом и тем менее вероятно, что она станет осознанной. Чем выше по иерархической шкале находится защита, тем она действует в большем соответствии со вторичным процессом и регулирует более нейтрализованные разрядки (см. Gero, 1951, р. 578; Gill, 1963, р. 115). Эти рассуждения могут быть использованы и в нашем толкова­нии сопротивлений. Сопротивления также включают широкий набор процес­сов, которые можно дифференцировать по тому, используют ли они первичные или вторичные процессы при своем функционировании, а также по отношению к тому, что они пытаются регулировать — инстинктивную или нейтрализо­ванную разрядку. Я полагаю, что могу проиллюстрировать это положение описанием поведения пациента, который утверждал, что он боялся «позволить мне войти в него», потому что он тогда был бы поглощен, разрушен, потерян.

Как отличается это сопротивление от того, которое обнаружил пациент, сказав мне, что он всегда тихо напевал какую-нибудь мелодию для того, чтобы уменьшить влияние того, что я могу сказать.

Защита и сопротивление — родственные термины; защита и то, от чего защищаются, образуют единое целое. Защитное поведение обеспечивает разрядку для того, от чего защищаются. Во всяком поведении есть импульсив­ный и защитный аспекты (Fenichel, 1941, р. 57). Жестокие самопопреки страдающего навязчивостями явно выдают лежащие в глубине садистские импульсы, которые пациент стремится отвратить. Все защиты являются «относительными» защитами (см. там же, р. 62). Некоторый аспект поведения может быть защитой по отношению к какому-то более примитивному по срав­нению с ним побуждению, и в то же самое время данное поведение можно рассматривать как побуждение по отношению к защите более высокого порядка (Gill, 1963, р. 122).

Я могу проиллюстрировать, как единство сопротивления-импульса проявляется в ходе анализа. Мужчина средних лет, психиатр, рассказал мне, что он получает большое удовольствие от секса со своей женой, «даже от ее влажной, зловонной вагины». Затем он добавил: «довольно странно», что после полового акта он обычно просыпается после глубокого сна, обнаружив, что он обмывает свои гениталии в ванной комнате. В свете предыдущей дискуссии я попытаюсь объяснить это сопротивление следующим образом: рассказ пациента о том, что он полу­чает большое удовольствие от секса, по своему содержанию явно инстинктивен; но, с другой стороны, это попытка понравиться мне, показать, насколько он здоров, снять любые сомнения, которые у меня могли бы быть относительно его потенции. Можно легко увидеть в этом проявление импульса, а также сопротивления. Все это, однако, есть защита по отношению к продолжению фразы: «...даже от ее влажной, зловонной вагины». Защитный аспект выдается словом «даже». Но это описание слишком очевидно содержит эксгибиционистский элемент, удовлетворяющий влечение. Это также сопротивление против столкно­вения со значением следующей части поведения — умывания в ванной комнате. На эту деятельность пациент реагирует как на сопротивление, чуждое Эго в свете предыдущего утверждения о том, что он получает удовольствие от ее вагины, и того факта, что он находит это умывание странным. Но это также защитное действие против ощущения грязи, которое будит его и побуждает преодолеть его умыванием.

Я полагаю, что этот краткий анализ послужит примером и сделает более ясной концепцию относительности сопротивления и защиты. Концепции «сопротивления сопротивлению» или «защиты от защиты» аналогичны (см. Freud, 1937a,«. 239; Fenichel, 1941, р. 61).

Иерархичность и многослойность сопротивлений и импульсов не под­разумевают, что мы можем ожидать найти упорядоченную стратификацию этих компонентов в психике людей, проходящих анализ. Эта идея была доведена до крайности Вильгельмом Райхом (Reich, 1928; Reich, 1929), который был сторонником анализирования единства сопротивление — импульс в обратном хронологическом порядке. Фенихель (Fenichel, 1941, р. 47—48) и Хартманн (Hartmann, 1951, р. 147) подчеркивали, что существует много факторов, которые могут нарушать историческую стратификацию и вызывать в ней «погрешности» и другие, более хаотичные вещи.

Я бы хотел подвести итог этой части теоретической дискуссии о сопро­тивлении и защите, процитировав Мертона Гилла (Gill, 1963, р. 123): «Мы не можем провести жесткой границы между различными уровнями защиты. Если защиты существуют в иерархии, то нижний уровень должен быть бессознательным и автоматическим и может быть патогенным. Защиты, занимающие более высокие уровни иерархии, должны быть сознательными и намеренными и могут быть адаптивными. И, конечно же, специфическое защитное поведение может включать в себя обе эти характеристики. Мысль о том, что защиты способны исчезнуть после анализа, может быть высказана только теми, кто придерживается очень ограниченного взгляда на защиту, поскольку в концепции иерархичности функционирование личности можно сравнить со строением ткани: защиты как бы являются поперечной нитью, а влечения и их производные — нитью основы».

Давайте теперь от вопроса об отношении мотивов и механизмов защиты вернемся к рассмотрению мотивов и механизмов сопротивления (Freud A., 1936, р. 45—70; Fenichel, 1945a). Изучая мотив, мы рассматриваем вопрос о том, что является причиной включения защиты. Непосредственная причина защиты — всегда избегание какого-то болезненного аффекта, такого, как тревога, вина или стыд. Более отдаленная причина — это лежащий ниже инстинктивный импульс, который и возбуждает тревогу, вину или стыд. Самая отдаленная причина — травматическая ситуация, положение, в котором Эго сокрушено и беспомощно, потому что затоплено тревогой, которую оно не мо­жет контролировать, овладеть ею или ограничить ее, — состояние паники. Этого состояния пациент стремится избежать, включая защиту при любом признаке опасности (Schur, 1953).

Позвольте мне проиллюстрировать это простым клиническим при­мером. Обычно добродушный пациент на аналитической сессии начал сбивчиво рассказывать, что видел меня на концерте накануне вечером. Было ясно, что он смущен и встревожен. После того как эти чувства были осознаны пациентом, мы исследовали причины, лежащие в основе его тревоги, и обнаружили, что он почувствовал ревность и возмущение из-за того, что я, казалось, наслаждался обществом молодого человека. На последующих сессиях мы раскрыли тот факт, что ситуация конку-         -г ренции мобилизовала в нем тенденцию к ужасным вспышкам гнева.        В детстве он страдал от своего вспыльчивого характера, когда ему казалось, что его младший брат более любим, чем он сам. Частью его ,.,. позднейшей невротической деформации стала чрезмерная ригидная добродушность. Я полагаю, что этот пример демонстрирует непосред­ственную, более отдаленную и самую отдаленную причину сопро­тивления. Смущение — непосредственный мотив. Возмущение от ревности — более отдаленная причина сопротивления. Самой отдаленной причиной, основой для сопротивления послужил страх неистового гнева.

Опасные ситуации, которые могут вызвать травматическое состояние, имеют определенную последовательность развития и изменяются в соот­ветствии с разными фазами созревания (Freud, 1926a, р. 134—143). Они могут быть приблизительно охарактеризованы как страх быть покинутым, страх уничтожения тела, страх потери любви, страх кастрации и страх потери уважения к себе. В ходе анализа каждая мысль, чувство или фантазия, которые вызывают болезненную эмоцию, появившись в свободной ассоциации, сновидении или в результате вмешательства аналитика, вызовут какую-то степень сопротивления. Исследуя, что лежит за болезненным аффектом, мы обнаружим некий инстинктивный импульс и в конечном счете некоторую связь с относительно травматическим событием в истории пациента.

Проблема проработки особенно важна в теории сопротивления, поскольку именно при обсуждении данного вопроса Фрейд ввел термины «навязчивое повторение», «вязкость либидо» и «психическая инерция» (1914с, р. 150; 1937а, р. 241—242). Эти феномены связаны с тем, что Фрейд определил «быть может, не совсем корректно» как «сопротивление Оно», манифестацию инстинкта смерти (1937а, р. 242). Не намереваясь вообще отказываться от этих идей, я должен сказать, что концепция сопротивления, идущего от Ид, кажется или неточной, или противоречивой. Согласно нашему рабочему определению сопротивления, все сопротивления действуют через Эго вне зависимости от того, откуда берет истоки опасность или способ действия. Цепляние за старые способы удовлетворения, которое подразумевается в по­нятиях вязкости либидо и психической инерции, может иметь некоторую осо­бую инстинктивную основу, но мой клинический опыт показывает, что в та­ких случаях за этим лежит страх нового или зрелого способа удовлетворения, который и делает старые способы удовлетворения такими стойкими.

По моему мнению, роль инстинкта смерти в отношении к сопротивлению слишком сложна и слишком специфична для того, чтобы особо обсуждать ее в книге по технике. Лдумаю, что концепция инстинкта смерти отличается от концепции агрессивных инстинктивных влечений. Интерпретация клини­ческого материала пациенту в терминах инстинкта смерти слишком легко может стать поверхностной и механистичной.

С технической точки зрения к проблеме навязчивого повторения терапев­тически лучше всего подходить, считая его попыткой запоздалого овладения старой травматической ситуацией. Или же это повторение может представлять собой надежду на более счастливое окончание прошлой фрустрации. К мазо­хизму, самодеструктивному поведению и потребности в страдании, возможно, лучше подойти клинически как к проявлениям агрессии, направленной на себя. По моему опыту, интерпретация сопротивления как выражения инстинкта смерти приводит только к интеллектуализации, пассивности и покорности. Мне представляется клинически обоснованным, что в конечном счете при анализе мы находим те же самые основные мотивы для сопротивления, что и для защиты, а именно избегание боли.

2.42.   Сопротивление и регрессия

Регрессия — описательная концепция, она относится к возвраще­нию к более ранним, более примитивным формам психической деятельности (Freud, 1916—1917, р. 342). При регрессии имеется тенденция к возвращению к точкам фиксации, сформировавшимся в ранее. Фиксация и регрессия формируют комплементарные серии (Freud, 1916—1917, р. 362; Fenichel, 1945a, р. 65). Можно лучше понять эту взаимосвязь, воспользовавшись такой аналогией: армия пытается продвинуться вперед по территории врага. Она будет оставлять наибольшее число оккупантов в тех местах, где встретились наиболь­шие трудности, или в самых безопасных местах, там, где осуществлялось удовлетворение потребностей. Однако, поступая так, наступающая армия ослабевает, и стоит ей встретить трудности на своем пути, как она возвратится на те позиции, где она оставила самые сильные оккупационные группы.             *

Фиксации вызываются врожденной предрасположенностью, конститу­циональными факторами и опытом, которые формируют комплементарные серии. Мы мало знаем о наследственных, врожденных факторах, но мы знаем определенно, что чрезмерные удовлетворения в определенный момент развития ведут к фиксации. От сильных удовлетворений отказываются неохотно, особенно если они сочетаются с ощущением безопасности. Ребенок, которому давали много анально- эротической стимуляции благодаря чрезмерной заботе матери о его анальной деятельности, не только получает большое чувственное удовлетворение, но также и уверенность в получении одобрения матери.

Фенихель придерживался мнения, что чрезвычайные фрустрации тоже могут вызывать фиксации (1945а, р. 65). Он говорил, что фиксация может появляться потому, что (а) существует давнишняя надежда, что в конце концов будет получено давно желаемое удовлетворение, и (б) фрустрация содействует вытеснению влечений, что препятствует их дальнейшему развитию. Комбина­ция чрезмерного удовлетворения и чрезмерной фрустрации и в особенности внезапные изменения от одного к другому способствуют фиксации.

Регрессия и фиксация взаимозависимы (Freud A., 1965, р. 96). Тем не менее следует помнить, что понятие фиксации связано с концепцией развития, а регрессия — это защитный процесс. Мой собственный клини­ческий опыт противоречит формулировкам Фенихеля о причинах фиксации и регрессии. Я считаю, что фиксации вызываются в основном чрезмерными удовлетворениями, а регрессия запускается чрезмерной болью или опасностью. Никто не цепляется за какое-то отсутствующее удовлетворение, если нет воспоминания о чрезмерном удовольствии, связанном с ним. Это верно только относительно, ^удовлетворение более высокого уровня слишком опасно, а более регрессивное — недостаточно награждаемо. Следовательно, момент фикса­ции — самый удовлетворяющий. Он предлагает лучшую комбинацию удовлетворения и безопасности.

Регрессия мотивируется бегством от боли и опасности. По-видимому, это так, когда бы мы ни имели дело с патологической регрессией. В случае, когда пациент отвергает свою эдипову любовь и соперничество, свою мастур­бацию и фаллическую, эксгибиционистскую гордость и однажды снова стано­вится открыто неповинующимся, язвительно-покорным, «туалетно-ориен-тированным» и навязчивым, причина именно в этом. Если удовлетворение и играет какую-то роль в регрессии, то только в том случае, когда оно продуцирует травматичную тревогу. Если удовлетворение не становится травматическим, оно вызывает фиксацию на эдиповом уровне, а не регрессию.

Регрессия может происходить в объектных отношениях и в сексуальной организации (Freud, 1916—1917, р. 341). С точки зрения топографии это переход от вторичного процесса к первичному. Гилл (Gill, 1963, р. 93) полагает, что это также подразумевает регрессию в психических структурах, регрессию перцептивных функций Эго, выраженную в трансформировании мыслей в визуальные образы. Винникотт (Winnicott, 1955, р. 283, 286) утверждает, что наиболее важным аспектом регрессии является регрессия функций Эго и объектных отношений, особенно в направлении первичного нарциссизма.

Наиболее тщательно и систематично регрессию изучала Анна Фрейд (Freud A., 1965, р. 93—107). Она утверждает, что регрессия может осущест­вляться во всех трех психических структурах; она может затрагивать психи­ческое содержание так же, как и функционирование; и она может влиять на инстинктивную ц^ь, объект-репрезентации и содержание фантазий.

(Я бы еще добавил в этот список эрогенные зоны и образ Я.) Регрессия Ид более упорная и вязкая, тогда как регрессия функций Эго часто более мимолетна. Временная регрессия функций Эго — часть нормального развития ребенка. В процессе созревания регресс и прогресс чередуются и постоянно переплетаются друг с другом.

Регрессия занимает особое положение среди защит, и даже высказы­ваются сомнения, действительно ли она относится к ним (Freud A., 1936; Fenichel, 1945a; Gill, 1963). Однако нет сомнений в том, что Эго действительно использует различные формы регрессии для целей сопротивления и защиты. Роль Эго по отношению к регрессии — несколько другая. В целом создается впечатление, что Эго здесь более пассивно, чем при других защитных операциях. Очень часто регрессия приводится в движение инстинктивной фрустрацией, возникающей на каком-то конкретном уровне, что заставляет влечения искать выход в обратном направлении (Fenichel, 1945a, р. 160). Тем не менее при определенных условиях Эго действительно способно регулировать регрессию, как оно это делает во сне, остроумии и при творческой деятельности (Kris, 1950, р. 312—313). В действительности для психического здоровья и, сверх того, для способности психологически мыслить примитивные функции необходимо дополнить более высоко дифференцированными (Hart-mann, 1947, Khan, 1960; Greenson, 1960). Как и в случае других защит, важно различать относительно более патогенные и адаптивные регрессии.

Важно иметь в виду, что регрессия — это не тотальное, всеобъемлющее явление. Обычно мы видим выборочные регрессии. Пациент может регрес­сировать только в определенных функциях Эго, а в остальных — нет. Или же может наблюдаться сильная регрессия инстинктивных целей и относительно слабая регрессия в объектных отношениях. «Неравномерность» регрессии — очень важная концепция для клинической практики (Freud A., 1965).

Эта дискуссия имеет важное значение для терапевтического процесса. Для психоаналитической терапии регрессия необходима — и действительно, наш сеттинг и установка способствуют такому развитию (см. часть 4, а также Venninger, 1958, р. 52). Однако большинство аналитиков имеют в виду оптимальное количество регрессии. Мы выбираем таких пациентов, которые, по большей части, регрессируют только временно и частично. Вместе с тем существуют различные мнения по этому вопросу. Например, Векслер (1960, р. 41—42) предостерегает против использования таких процедур, как сво­бодная ассоциация, при работе с некоторыми пограничными пациентами, поскольку это может привести к отъединению их от объектов; тогда как Винникотт (Winnicott, 1955, р. 287) считает, что задача аналитика — поощрять полную регрессию даже у психотического пациента.

2.5    Классификация сопротивлений

2.51.     В СООТВЕТСТВИИ С ИСТОЧНИКОМ СОПРОТИВЛЕНИЙ

В своих работах, посвященных проблеме защиты и сопротивления, Фрейд в разное время пытался выделить разные типы сопротивления. В работе «Торможения, симптомы и тревога» (Freud, 1926a, р. 160) он различает пять видов сопротивления и классифицирует их в соответствии с их источником: (1) сопротивление вытеснения, под которым он подразумевал сопротивление защит Я; (2) сопротивление переноса, которое Фрейд классифицировал как сопротивление, исходящее из Я, поскольку перенос является заменителем воспоминания и базируется на механизме смещения с объектов прошлого на объекты настоящего; (3) выгоду от болезни, или вторичную выгоду, он тоже поместил среди сопротивлений Я; (4) четвертой разновидностью он считал те сопротивления, которые требуют проработки, а именно, вынужденные повторения и вязкость либидо, которые он считал сопротивлениями Оно; (5) последнюю группу сопротивлений, выделенную Фрейдом, составляют те, которые возникают из бессознательного чувства вины и потребности в нака­зании. Он полагал, что эти сопротивления образуются в Сверх-Я.

Гловер (Glover, 1955) в двух главах, посвященных защитам и сопротив­лениям в своей книге по технике, классифицирует сопротивления многими способами, но придерживается классификации Фрейда в соответствии с источниками сопротивления. Фенихель (Fenichel, 1941) считал этот метод дифференциации несистематичным и отмечал, что у самого Фрейда было такое же впечатление (р. 33—34).

Перед тем как продолжить наше обсуждение источников сопротивления, мне хотелось бы высказать трюизм, что все психические структуры участвуют во всех психических событиях, хотя и в различной степени. Имея это в виду, мы, возможно, будем менее склонны упрощать или слишком обобщать свои формулировки. В соответствии с нашей дискуссией о сопротивлении и защите я полагаю, что функция защиты — избегание боли, вне зависимости от того, что вызвало эту боль, причем эта функция инициируется Эго. Эго является той психической структурой, которая мобилизует функции отвращения (чего-либо), избегания. Оно может делать это, задействуя бессознательные первичные механизмы зЖщиты, такие, как вытеснение, проекция, интроекция и т. д. Однако оно может также делать это, используя любые другие сознательные и бессознательные психические функции. Например, гетеросек­суальная активность может быть использована как защита, а в ходе анализа как сопротивление против гомосексуальных импульсов. Прегенитальные сексуальные удовольствия могут быть не только выражением инфантильных компонентов Ид, но, если они становятся источником сопротивления, они могут также служить функциям защиты и сопротивления против эдиповой ситуации (Friedman, 1953). Фрейд, Гловер и Анна Фрейд описывали сопротивления Ид как те сопротивления, которые требуют проработки и идут от навязчивого повторения и вязкости либидо. По моему мнению, эти сопро­тивления также действуют через Эго. Конкретная инстинктивная активность повторяется и не поддается пониманию, только если она привлекает на свою сторону помощь защитных функций Эго. Проработка действует не непосред­ственно на Ид, а только через Эго. Для того чтобы проработка имела успех, Эго следует побудить отказаться от своих патологических защитных функций. Таким образом, Ид может участвовать в «маневрах» сопротивления, но мне кажется, что только при том допущении, что оно само используется Эго для защитных целей. Следует подчеркнуть, что эта формулировка верна при неврозе переноса; проблема может быть другой при психозах (Winnicott, 1955; Freeman, 1959; Wexler, 1960).

Сходная ситуация существует и в отношении Супер-Эго. Чувства вины могут побуждать Эго включать различные механизмы защиты. Но мы можем также встретить ситуации, где чувство вины требует удовлетворения, требует наказания и приобретает качества, подобные Ид. Эго может защищаться против этого, используя различные реактивные образования, которые имеют качество «сверхморали». Мы видим типичный пример этого при навязчивых неврозах. Однако при тяжелых мазохистских характерах мы встречаемся с ситуацией, когда потребность в страдании доставляет удовольствие, и пациент дает выход требованиям Супер-Эго, осуществляя действия, которые, как он знает, причиняют ему боль. Когда это случается, мы сталки­ваемся с сопротивлением в анализе, потому что эти искания боли относительно приятны и одновременно это — отвращение другой тревоги (Fenichel, 1945a, р. 166). Оно служит и функции удовлетворения, и функции защиты, сопротив­ления. Нашей терапевтической задачей будет подвести разумное Эго пациента к узнаванию функции сопротивления и склонить его отважиться встать перед лицом большей, нижележащей болезненной тревоги, чтобы ее можно было анализировать.

Таким образом, по моему впечатлению, каков бы ни был первоначальный источник активности, функции сопротивления всегда исходят от Эго. Другие психические структуры следует понимать как действующие через Эго. Мотивом для защиты и сопротивления всегда является избегание боли. Видом

или способом сопротивления может быть любой тип психической деятельности, от защитных механизмов до инстинктивной активности. Стимулы, которые вызывают защитные маневры, могут исходить из любой психической структуры — Эго, Ид или Супер-Эго. Но восприятие опасности — функция Эго.

Идеи Фрейда о сигнальной тревоге чрезвычайно важны при подходе к этим сложным взаимоотношениям. Я бы хотел использовать роль Эго в тревоге как пример для понимания некоторых важных вопросов. В работе «Торможения, симптомы и тревога» он описывает а) Эго как вместилище тревоги, б) тревогу как реакцию Эго и в) роль Эго в продуцировании тревоги и его роль в защите и формировании симптомов (1926а, р. 132—142, р. 157—168). Эти проблемы тщательно пересмотрены и прояснены Максом Шуром (Schur, 1953) в работе «Эго в тревоге». Концепцию Фрейда о том, что Эго продуцирует тревогу в качестве сигнала опасности и вызывает защиты, он изменяет следующим образом: «...Эго оценивает опасность и переживает лишь тень тревоги. И это оценивание, и само переживание действуют как сигнал для вызова защит. Не только в ожидании, но и при наличии опасности, или даже в случае, когда ситуация имеет какие-то элементы травматической ситуации, и если реакция тревоги Эго является регрессивной, с повторной соматизацией, это переживание все еще может служить для остального Эго сигналом вызвать резервы для принятия необходимых мер. Эта формулировка никоим образом не изменяет концепцию функции тревоги как стимула адаптации, защиты и формирования симптомов... Эго способно продуци­ровать опасность, а не тревогу. Оно может делать это, манипулируя ситуациями и вовлекая фантазии... Концепция «автоматической» тревоги, исходящей из Ид (например, при сексуальной фрустрации), замещается концепцией оценивания Эго определенных изменений в Ид как опасных и реагирование на них тревогой. Эта формулировка подчеркивает тот факт, что тревога всегда является ответом Эго» (р. 92—93).

2.52.     В СООТВЕТСТВИИ С ТОЧКАМИ ФИКСАЦИИ

Все попытки классифицировать сопротивления обязательно будут частично перекрываться. Тем не менее эти классификации необходимо знать как свои пять пальцев, ибо это поможет психоаналитику быть более восприим­чивым к типичному материалу Ид, функциям Эго, объектным отношениям или реакциям Супер-Эго, с которыми ему, возможно, придется иметь дело. Позвольте мне привести сладующую аналитическую ситуацию как пример анального сопротивления, которое проявилось на третьем году анализа молодого человека, мистера 3., и имело, в сущности, орально-депрессивный невротический характер. Распознание анального качества специфического сопротивления оказалось полезным в выявлении и понимании лежащего в его основе бессознательного материала.

Пациент лежит на кушетке, напряженно вытянувшись. Его кулаки и челюсти сжаты, на щеке выступают напряженные мускулы, лодыжки перекрещены и тоже сжаты, лицо залито краской, глаза пристально смотрят прямо перед собой, он молчит. Через несколько минут он гово­рит: «У меня депрессия. Даже больше, чем раньше. Я ненавижу себя. Прошлой ночью я беспощадно бил себя... (пауза). И это оправданно. Я не могу продуцировать... (пауза). Я ничего не достиг... Я застрял. Я не хочу работать. Я отказываюсь работать, когда я себя так чувствую... (молчание). Я не хочу говорить... (длительное молчание)». Слова произносились короткими, обрезанными фразами, разде­ленными на слоги. Он говорил так, как будто выплевывал слова. Я мог почувствовать по его тону, манере, позе, что он рассержен, даже более того, он язвительно и вызывающе рассержен. Хотя он говорит только о том, что он ненавидит себя, я чувствую, что он рассержен и недобро­желателен по отношению ко мне. Кроме того, я насторожился, когда он сказал: «Я не могу продуцировать. Я застрял». Все это, содержание и отношение, показывает наличие какого-то вида злобной анальной реакции. Я остаюсь спокойным, а затем, после продолжительного молчания, говорю ему: «Кажется, вы ненавидите не только себя, но еще и сердитесь и озлоблены на меня». Пациент ответил: «Я сер-

жусь на себя. Я проснулся в 12:15 и потом уже не мог спать, я то дремал, то просыпался (молчание). Я не хочу работать.

Я бы скорее отказался от анализа, чем продолжал его. И вы знаете, я почти могу это сделать, это странно говорить, но почтит могу это сделать. Я могу прямо сейчас бросить его и не возобновлять до конца жизни. Я не хочу понимать это. Я не хочу работать».

Снова я подождал, а затем, через какое-то время, сказал: «Но этот вид гнева кое о чем говорит нам. Это больше, чем просто ненависть к себе». Пациент ответил: «Я не хочу разгонять свой гнев. Я чувствую, что сержусь, но не хочу отделаться от этого, хочу удержать это чувство. Я продолжаю это делать весь день, весь такой день, как сегодняшний. Все это ненависть и гнев. Я чувствую отвращение к себе. Я знаю, что вы собираетесь сказать, что это отвращение связано с туалетом, но я не имею в виду отвращение. Я подразумеваю то, что я ненавижу себя, хоть я и использую слово «отвращение». Я думаю об убийстве, о том, чтобы быть повешенным, о том, чтобы быть повешенным на виселице, я вижу себя с веревкой на шее над люком, он открывается, и я падаю, и я жду, когда он откроется, и жду падения,        ; ,

и жду, когда сломается моя шея. Я могу себя чувствовать, я представ-       ...-$• ляю себя умирающим. Или еще, я представляю себя расстрелянным командой стрелков. Меня всегда уничтожали власти и государство,         ^ и всякие организации. У меня был нездоровый интерес к повешению и к тому, чтобы быть повешенным, меня всегда притягивали люки.

Более меня притягивало повешение, чем расстрел. При повешении возможно гораздо больше вариантов, и оно гораздо чаще встречается.

За все это я ненавижу себя».                                                                       ^

И снова наступило молчание, а затем я сказал: «Это не только         *»* ненависть и не только по отношению ко мне». На это пациент ответил:         "" «Я не уступлю этому. Я не собираюсь уступать вам. Вы пытаетесь убрать что-то из меня. Я не хочу допускать, что в этом есть какое-то         t.« удовольствие. У меня такое ощущение, что вы ненавидите саму мысль         р о моем удовольствии, а я ненавижу это. Меня бесит все это. Я думаю,         >г, что вы в действительности не терпите ничего, что доставляет мне удовольствие. Вы обвиняете меня, вы ужасный, злобный человек, вы нападаете на меня. Я должен выдержать, я должен бороться с вами. Кажется, вы насторожены моим грязным характером, и я должен отрицать это и говорить, что всего этого нет. Я должен согласиться, что ужасно, если бы было так».                                                                   В этот момент я сказал: «Да, и вы бьете себя для того, чтобы не дать мне сказать что-нибудь». На это пациент ответил: «Да, и я бы хотел знать, почему повешение, почему люк, что-то есть в этом люке и в «туалетном смущении». Я просто не хочу, чтобы вы сказали это. V С Я все еще негодую на вас, и я чувствую, что самобичевание — это защита... (пауза). Вы знаете, это смешно, но теперь у меня такое чувство, будто я только что начал анализ, что я, в сущности, неанализирован, и я бы хотел знать, как много это займет времени — впрочем, это все равно».

Я использую этот случай для иллюстрации следующего: то, как именно был рассержен пациент, форма сопротивления — язвительная, анальная злоба — было началом важной части анализа. Мы шли от язвительной злобы к фантазии о повешении, которая затем привела к туалетным фантазиям и обратно, к проекции анальной враждебности на меня. Последующие месяцы анализа открыли много важных исторических детерминант. Ключом ко всему этому, однако, было анальное качество сопротивления, способ, которым он рассердился на той сессии. Осознавая, что злоба и вызывающее поведение типичны для анальной фазы развития либидо, он понял, что ощущение того, что он завяз, не хочет продуцировать, сжимает челюсти, его садистские и мазохистские фантазии избиения, стыд также являются элементами анальной фазы. Это было решающим в работе с сопротивлением на той сессии.

Точно так же, как приведенное выше сопротивление можно отнести к анальной фазе, м»кно описать фаллические, латентные и юношеские

Классификация сопротивлений   111

сопротивления. Ключ может быть найден в инстинктивном характере сопро­тивления, или в объектных отношениях, или в чертах характера, которые нахо­дятся на переднем плане, или посредством специфической формы сопротив­ления, тревоги или отношения, или при вторжении определенного симптома. Таким образом, в примере, приведенном выше, мы можем перечислить следующее: злобу, вызывающее поведение, упрямство, стыд, садомазохизм, удерживание и утаивание, заметную амбивалентность и навязчивые обвине­ния — все, что типично для анальной фазы. Это утверждение не означает отрицания существования «неравномерных» или гетерогенных сопротивлений. Следует подчеркнуть, что форма и тип сопротивления пациента изменя­ются в ходе анализа. Присутствуют как регрессия, так и прогресс, так что каждый пациент демонстрирует изобилие различных сопротивлений. В случае, приведенном выше, длительный период анализа был посвящен проработке фаллических влечений и тревог, где на переднем плане были связанные с мастурбацией вина, инцестуозные фантазии и кастрационная тревога. Длительный период депрессии и оральных сопротивлений проявился в виде пассивности, интроекций и идентификаций, фантазий самоубийства, скоротеч­ных аддикций, анорексии и булимии, слезливости, фантазий о спасении и т. д.

2.53.    В СООТВЕТСТВИИ С ТИПАМИ ЗАЩИТЫ

Другой продуктивный подход к сопротивлениям состоит в выясне­нии типа защиты, который сопротивление использует. Например, мы можем различать девять типов защитных механизмов, которые описала Анна Фрейд (1936), и отметить, как сопротивление применяет их для того, чтобы противо­стоять аналитической процедуре. Вытеснение вступает в аналитическую ситуацию, когда пациент «забывает» свое сновидение или время сессии, или его ум оказывается «пустым», в нем отсутствуют переживания, или значимые люди его прошлого стерты из его памяти и т. д.

Изоляция в качестве сопротивления проявляется тогда, когда пациенты отщепляют эмоции и аффекты, вызванные их опытом, от их идеаторного содержания. Они могут описывать события с большим количеством вербаль­ных деталей, но не склонны ни упоминать, ни проявлять какие-либо эмоции. Такие пациенты часто изолируют аналитическую работу от остальной своей жизни. Инсайты, полученные при анализе, не привносятся в их повсе­дневную жизнь. Пациенты, которые используют механизмы изоляции при сопротивлении анализу, часто сохраняют память о травматическом событии, но эмоциональная связь с ним утеряна или смещена. В анализе они будут использовать  свои мыслительные  процессы  для  того, чтобы избежать своих эмоций.

Можно продолжить и перечислить все различные механизмы защит от инстинктивных импульсов и аффектов и описать, как силы сопротивления способны воспользоваться тем или другим и применить их против аналити­ческой процедуры. По этому вопросу читателю следует ознакомиться с базовыми работами по этой теме (Freud A., 1936, р. 45—58; Fenichel, 1945a, Ch. 9). Для наших целей достаточно отметить, что все защитные механизмы Эго могут использоваться в целях сопротивления.

Однако мы видим, что не только простые базовые защиты действуют как сопротивление, мы можем наблюдать, что для этих целей используются более сложные феномены. Намного более важный тип сопротивления, встреча­ющийся в анализе, — это сопротивление переноса. Сопротивление переноса, которое является очень сложным феноменом, будет подробно рассматриваться в следующей главе. Здесь я хочу лишь отметить, что сопротивление переноса относится к двум различным группам сопротивлений: (1) к сопротивлению, которое развивается пациентами, имеющими реакции переноса; (2) к тем, которые вырабатывается пациентами для того, чтобы избежать реакции переноса. Концепция переноса связана с сопротивлением, и тем не менее реакции переноса не должны пониматься только как сопротивление. Я отложу наше дальнейшее обсуждение сопротивления переноса до тех пор, пока мы не проясним наше понимание природы переноса.

Отыгрывание вовне — еще один особый маневр сопротивления, который заслуживает отдельного рассмотрения. Здесь мы снова имеем дело с явлением, которое всегда выполняет функции сопротивления в анализе и является довольно сложным по своему значению. Отыгрывание вовне включает в себя важные элементы Ид и Супер-Эго, так же как и функции Эго. Мы определяем отыгрывание вовне как разыгрывание (enactment) событий прошлого в насто­ящем, что является слабо измененной версией прошлого, но что кажется пациенту согласованным, рациональным и Эго-синтонным. С отыгрываниями вовне в ана­лизе можно столкнуться практически у каждого пациента, а у заторможенных пациентов это может быть даже хорошим знаком. Некоторые пациенты, однако, склонны повторять и продлевать отыгрывание вовне, что делает трудным, если вообще возможным, их анализ. Доступность анализу зависит, в частности, от способности Эго в достаточной степени связывать стимулы, что позволяет пациенту выразить свои импульсы в словах и чувствах. Пациенты, которые имеют тенденцию разряжать свои невротические импульсы в действии, представляют собой особую проблему для анализа. Проблема опознания и обращение с отыгрыванием вовне будет обсуждаться в разделе 3.84 и во вто­ром томе. Читатель может более подробно ознакомиться с этим предметом по ос­новным работам (Freud, 190§с, 1914c; Fenichel, 1945b; Greenacre, 1950).

Сопротивление характера является другим сложным и чрезвычайно важным типом защиты, который заслуживает специального упоминания (Reich W., 1928, 1929). На вопрос о том, что же такое характер, нелегко ответить. Для наших целей я упрощу ответ и скажу, что под характером мы будем понимать привычный способ обращения индивида с внутренним и внешним миром. Это стабильно организованная и интегрированная позиция и состояние Эго по отношению к требованиям, предъявляемым к нему. В сущности, характер состоит из привычек и установок. Некоторые из них — главным образом защитные, другие — инстинктивные. Некоторые — компромиссные. Такая черта характера, как чистоплотность, может быть понята как защита, реактивное образование против приятной запачканности. Но мы также можем видеть, что неряшливость как черта характера не является реактивным образованием, а выражением приятной запачканности.

Сопротивление характера происходит из защит характера. Они представ­ляют собой особую проблему для психоаналитической техники, так как они привычны, ригидно фиксированы и обычно Эго-синтонны. Гловер (Glover, 1955) называет их молчаливыми сопротивлениями. Вообще говоря, пациент живет в мире со своими защитами характера и даже одобряет их, поскольку в обыденном обществе они часто расцениваются как добродетели. Специаль­ные технические меры, которых требуют сопротивления характера, будут описаны позже в разделе 3.8. В.Райх (Reich W., 1928, 1929), А.Фрейд (Ereud A., 1936) и Фенихель (Fenichel, 1941) более полно рассматривают природу характера и сопротивлений характера.

Следует отметить покрывающие защиты, которые могут быть использо­ваны для целей сопротивления. Некоторые пациенты имеют тенденцию широко применять покрывающие воспоминания, покрывающие аффекты и покрывающую идентичность для того, чтобы отвратить лежащее в основе более болезненное воспоминание, аффект или идентичность. Это защитное образование также является сложным психическим явлением и содержит как важные удовлетворения, так и защиты (Greenson, 1958a).

2.54.    В СООТВЕТСТВИИ С ДИАГНОСТИЧЕСКОЙ КАТЕГОРИЕЙ

Клинический опыт показывает, что пациенты, относящиеся к той или иной диагностической группе, будут использовать специфические для этой группы типы защит и, следовательно, в ходе анализа будут  преобладать те или иные специфические сопротивления. Однако в любом анализе проявляется

много различных форм сопротивления. Те клинические группы, которые мы описываем, редко представлены в чистой форме; большинство пациентов имеют некоторую смесь различных патологий, помимо того основного диагноза, который мы им ставим. Далее, в ходе анализа мы видим временный регресс и прогресс, что усложняет клиническую картину и распознавание типа сопротивления.                                                                                             

Примером этого служит случай мистера 3., который я использовал для иллюстрации анального сопротивления (раздел 2.52). Пациент имел  орально-депрессивное невротическое расстройство характера. Однако в детстве он получил некоторую анальную травматиэацию, и поэтому  он действительно переживал период анальной злобы, ненависти и яро­сти в той фазе анализа, которую я описал. Непосредственно до того периода его ненависть была тщательно изолирована и ограничивалась конкретными женскими объектами любви в его внешнем мире. Во время пика анальной злобы он сместил и спроецировал свой гнев и нена­висть на меня.                                                                                               

Если мы сделаем краткий обзор типичных неврозов переноса, которые мы лечим аналитически, я полагаю, мы найдем, что в них преобладают следующие сопротивления:

Истерия: вытесненные и изолированные реактивные образования. Регрессия к фаллическим характеристикам. Эмоциональность, соматизации, конверсии, генитализации. Идентификации с утраченными объектами любви и объектами, вызывающими чувство вины.

Неврозы навязчивости: изоляция, уничтожение сделанного, проекции и тяжелые реактивные образования. Регрессия к анальности с реактивным образованием таких черт характера, как аккуратность, чистоплотность и скупость, которые становятся важными сопротивлениями. Интеллектуа­лизация как сопротивление чувствам. Магическое мышление, всемогущество мысли, умственная жвачка. Интернализация враждебности и садистические реакции Супер-Эго.

Невротические депрессии: интроекции, идентификации, отыгрывание вовне, импульсивность и покрывающая защита. Оральная и фаллическая инстинктивность регрессивно искажены. Эмоциональность, контрфобическое поведение и установки, склонность к аддикциям и мазохизм.

Неврозы характера: в зависимости от того, носят ли они в основном истерический, навязчивый или депрессивный характер, их можно было бы описать как ригидные, Эго-синтонные, «молчащие» привычки, черты и уста­новки (Freud, 1908; Abraham, 1924; W. Reich, 1928, 1929; Freud A., 1936, Ch.VIII; Fenichel, 1945a, Ch. IX).

2.55.   Практическая классификация *«"■<•■♦*•«*■*'«*-»

Все классификации, описанные выше, имеют свои достоинства и недостатки. Клинический опыт, однако, говорит, что мне следует указать еще на один подход, который, по существу, является практическим. Я нахожу полезным отличать чуждые Эго сопротивления от Эго-синтонных. Сопро­тивления, чуждые Эго, представляются чужеродными, посторонними и стран­ными разумному Эго пациента. Как следствие этого, такие сопротивления относительно легко узнавать и работать с ними. Пациент будет готов формировать рабочий альянс с аналитиком в его попытке анализировать такое сопротивление.

Следующий пример является типичным. Пациентка рассказывала       ,,, быстро, почти запыхавшись, и я уловил дрожание в ее голосе. Она, казалось, отчаянно старается заполнить каждый момент аналитической сессии. Не было ни пауз, ни моментов рефлексии, а только излияние бессвязных фрагментов воспоминаний. В предварительных интервью у меня было совершенно определенное ощущение, что эта молодая женщина является невротически-депрессивной личностью. Не было свидетельств психотического или пограничного состояния. Я также знал, что она проходила анализ у уважаемого аналитика из другого города, который считал ее доступной анализу.

Я прервал пациентку и сказал, что она кажется испуганной и пытается заполнить каждую секунду сессии, словно боится замолчать хоть на мгновение. Пациентка ответила: она боится, что я буду критиковать ее за то, что у нее есть сопротивления, если она замолчит. Я с любо­пытством спросил: «Критиковать вас за сопротивления?» В ответ на это молодая женщина рассказала мне, что ей казалось, что ее преды­дущий аналитик действовал так, как будто это был ее недостаток — иметь сопротивление. Он казался очень строгим, не одобряющим, и она чувствовала, что он считает ее совершенно недостойной психоанализа. Это напомнило ей об отце, который был очень темпераментным мужчиной и часто кричал на нее, когда она была ребенком, и называл ее «чертовым отродьем».

Я полагаю, что приведенный выше пример демонстрирует чуждое Эго сопротивление. Он также показывает легкость, с которой образуется рабочий альянс с пациентом при анализировании такого сопротивления.

Давайте сравним эту ситуацию с Эго-синтонными сопротивлениями. Они характеризуются тем, что ощущаются как знакомые, разумные и целе­сообразные. Пациент действительно не чувствует их функцию сопротивления даже при внимательном рассмотрении. Такие сопротивления, следовательно,

труднее опознать аналитику, и пациенту труднее заключить рабочий альянс по отношению к ним. Такие сопротивления являются обычно хорошо укоренив­шимися, привычными паттернами поведения, чертами характера, иногда социальной ценностью для пациента. Реактивные образования, отыгрывание вовне, сопротивления характера, контрфобические установки и покрывающие защиты относятся к этой категории.

Приведу простой пример. Пациент приходил на аналитические сессии на две-пять минут раньше в продолжение двух лет анализа. В разное время я пытался привлечь его внимание к этой ригидности, но он ни­когда не видел в этом проблемы или чего-то, достойного анализа. Он допускал, что он пунктуален, но считал это достоинством, проявле­нием самодисциплины и характера. Я не настаивал на анализе этой черты, работал над другими аспектами его невроза, которые казались более податливыми.

В конце одной из сессий я сказал пациенту, что опоздаю примерно на десять минут на нашу следующую встречу, так как приду из университета. Пациент ничего не сказал. На следующей сессии он казался очень ажитированным. Он сказал мне, что был в ярости из-за того, что я опоздал, хотя и был предупрежден. Он обвинил меня в том, что я преднамеренно мучил его, поскольку я должен был знать, как он ненавидит опоздания (он никогда не упоминал об этом раньше). Он хотел сам прийти позже, но почувствовал непреодолимой силы побуждение прийти на свои «обычные» три минуты раньше. В комнате для ожидания он не мог сидеть спокойно. Он попытался уйти из офиса, но был остановлен мыслью, что если он «врежется» в меня в холле, я могу подумать, что он идет в туалет. Это была невыносимая мысль.    '    У него не было никакого намерения идти в туалет, ни в коем случае.       V^ Даже если бы у него было желание пойти, он бы не уступил ему, потому    '■•' •**' что страшился возможности встретить меня там «лицом к лицу»,     i  г. В действительности мысль, пришедшая ему сейчас, состояла в том,    д vy что он пришел раньше для того, чтобы воспользоваться туалетом без риска «столкновения» со мной. Он бы скорее умер, чем допустил,       . чтобы его «застукали со спущенными брюками».

После этой вспышки пациент замолчал. Я не говорил ничего.   3*Л Он продолжил печальным тоном: «Я внезапно осознал, что у меня новая фобия — страх встретить вас в туалете». Я мягко добавил, что это открытие было новым, а страх был все время. Он скрывался за его пунктуальностью.                                                                                

Я полагаю, что этот клинический пример иллюстрирует проблемы анализирования Эго-синтонных сопротивлений. Они требуют дополнительной работы по сравнению с чуждыми Эго сопротивлениями. В действительности они должны сделаться ч)*кдыми Эго пациента до того, как будет завершен эффективный анализ. Другими словами, нашей первоочередной задачей будет помочь пациенту упрочить его разумное Эго по отношению к этому специфи­ческому сопротивлению. Только если это будет сделано, сопротивление проявится как чуждое Эго. Потом уже можно надеяться получить историю данного специфического сопротивления и анализировать его. Когда пациент сможет понять исторические причины происхождения защитного сопротив­ления, он будет в состоянии различать свою прошлую необходимость в защите и неуместность этой защиты в настоящем.

Как правило, в начале анализа работают с чуждыми Эго сопротивле­ниями. Только после того, как пациент будет в состоянии сформировать реальный рабочий альянс, становится возможным начать поиски и работу над Эго-синтонными сопротивлениями. Эти сопротивления присутствуют с самого начала, но бессмысленно предпринимать что-то против них, пока пациент будет либо отрицать их значимость, либо будет только на словах пытаться анализи­ровать их. Следует завершить определенную предварительную работу с чуж­дыми Эго сопротивлениями и достичь надежного рабочего альянса до того, как анализировать Эго-синтонные сопротивления.

Этот вопрос будет снова поднят в разделе 2.6. Читателю следует сравнить мнения В. Райха (Reich W., 1928, 1929), А. Фрейд (Freud A., 1936), Фенихеля (Fenichel, 1941) и Штербы (Sterba, 1951) по этому вопросу.

2.6. Техника анализирования сопротивления

2.61.   Предварительные замечания

Перед тем как продолжать обсуждение технических проблем, следует осветить некоторые фундаментальные вопросы. Психоанализ как техника появился на свет тогда, когда сопротивления стали анализироваться, а не избегаться или преодолеваться различными путями. Нельзя определить психоаналитическую технику, не включив концепцию последовательного и тща­тельного анализа сопротивления. Важно напомнить о тесной взаимосвязи между сопротивлениями, защитой, функциями Эго и объектными отношениями.

Сопротивление понимается не только как противодействие ходу анализа, хотя в этом состоит наиболее непосредственное и очевидное его проявление. Изучение сопротивлений пациента проливает свет на многие основные функции Эго, так же как и на его проблемы в отношении к объектам. Например, отсутствие сопротивлений может показывать, что мы имеем дело с психотическим процессом. Внезапная вспышка брани и непристойностей в поведении обычно чопорной домохозяйки может быть таким проявлением. Кроме того, анализ сопротивлений также проясняет, как на различные функции Эго интраструктурно влияют Ид, Супер-Эго и внешний мир. Помимо этого, сопротивления терапевтическим процедурам повторяют невротический конфликт между различными психическими структурами. В результате аналитическая ситуация дает терапевту возможность непосредственно, на кушетке, наблюдать компромиссные образования, которые аналогичны симптомам. Постоянно меняющиеся взаимоотношения между силами сопро­тивления, с одной стороны, и стремлением к коммуникации — с другой, наиболее отчетливо видны при попытке пациента свободно ассоциировать. Это одна из причин, почему свободная ассоциация рассматривается как основной инструмент коммуникации в психоаналитической процедуре.

Термин «анализирование» — сжатое определение многих технических процедур, которые способствуют пониманию пациента (см. раздел 1.32). По меньшей мере четыре различные процедуры включаются или подразуме­ваются под понятием «анализирование»: конфронтация, прояснение, интерпретация и проработка.

Интерпретация — самый важный инструмент психоаналитической техники. Любая другая аналитическая процедура является подготовкой для интерпретации, расширяет ее либо делает ее эффективной. Интерпретировать означает делать бессознательные или предсознательные психические события сознательными. Это означает, что разумное и сознательное Эго осознает то, что было забыто. Мы приписываем значение и причинность психическому феномену. С помощью интерпретации мы заставляем пациента осознать историю, источник, форму, причину или значение данного психического события. Это обычно требует более чем одного вмешательства. При интерпре­тации аналитик использует свое собственное сознание, эмпатию, интуицию, фантазию так же, как свой интеллект и теоретические знания. Путем интерпретации мы выходим за пределы того, что легко понять и наблюдать с помощью обычного сознательного, логического мышления. Отклик пациента необходим для того, чтобы определить, является ли интерпретация обоснован­ной или же нет (Bibring E., 1954; Fenichel, 1941; Kris, 1951).

Для эффективного вовлечения Эго пациента в эту психологическую работу существует необходимое условие: то, что интерпретируется, должно быть сначала продемо^трировано и прояснено. Например, для того чтобы демонстрировать сопротивление, пациент сначала должен быть осведомлен о том, что сопротивление работает. Сопротивление должно быть продемон­стрировано и пациент должен быть конфронтирован с ним. Затем конкретная разновидность или отдельная деталь сопротивления должна быть помещена в четкий фокус.

Конфронтация и прояснение — необходимые дополнения к интерпре­тации и должны рассматриваться именно так с тех пор, как наши знания о функциях Эго увеличились (Bibring E., 1954, р. 763). Иногда пациент не нуждается в конфронтации, прояснении или интерпретации со стороны аналитика, поскольку сам в состоянии сделать все это. Иногда все три процедуры происходят почти одновременно, или вспышка инсайта может предшествовать конфронтации и прояснению.

Проработка относится, в сущности, к повторению и развитию интерпре­таций, которые ведут пациента от первоначального инсайта о конкретном явлении к длительным изменениям в реакции или поведении (Greenson, 1965b).

Проработка делает интерпретацию эффективной. Таким образом, кон­фронтация и прояснение подготавливают интерпретации, а проработка довершает аналитическую работу. При этом именно интерпретация является центральным и основным инструментом психоанализа.

2.611.   ДИНАМИКА ТЕРАПЕВТИЧЕСКОЙ СИТУАЦИИ

Терапевтическая ситуация мобилизует конфликтующие тенденции внутри пациента. До того как мы попытаемся анализировать сопротивления, было бы полезно рассмотреть расстановку сил у пациента (см. Freud, 1913b, p. 142—144). Я начну с перечисления тех сил, которые находятся на стороне психоаналитика, психоаналитических процессов и процедур.

(1) Невротическое страдание пациента, которое принуждает его работать в анализе вне зависимости от того, насколько оно болезненно. (2) Сознательное рациональное Эго пациента, которое удерживает во внимании дальние цели и понимает основную причину терапии. (3) Вытесненное Ид и его производные; все эти силы пациента стремятся к разрядке и имеют тенденцию появляться в продукции пациента. (4) Рабочий альянс, который дает возможность пациенту кооперироваться с психоаналитиком, несмотря на одновременное существование оппозиционных чувств переноса. (5) Деинстинктуализированный позитивный перенос, который позволяет пациенту переоценивать компетенцию аналитика. На основании немногочисленных данных пациент будет считать аналитика экспертом. Инстинктивный позитивный перенос также может побуждать пациента работать какое-то время, но значительно менее надежно, и его просто

превратить в противоположность. (6) Рациональное Супер-Эго, которое побуждает пациента выполнять его обязанности и обязательства. «Контракт» по Меннингеру и «договор» по Гительсону отражают сходные идеи (Menninger, 1958, р. 14). (7) Любопытство и желание самопознания мотивируют пациента исследовать и открывать себя. (8) Желание профессионального продвижения и другие виды амбиций. (9) Иррациональные факторы, такие, как чувство соперничества по отношению к другим пациентам, окупаемость денег, необхо­димость искупления вины и исповеди, все это временные и ненадежные союзники

психоаналитика.

Все силы, перечисленные выше, побуждают пациента работать в аналити­ческой ситуации. Они различаются по ценности и эффективности и изменяются в ходе лечения. Это станет более ясным во время обсуждения различных клинических проблем в следующих частях.

Силы внутри пациента, противостоящие аналитическим процессам и процедурам, могут быть классифицированы следующим образом: (1) Защит­ные маневры бессознательного Эго, которые заготавливают модели для сопротивления. (2) Страх изменения и поиск безопасности, которые побу­ждают инфантильное Эго цепляться за знакомые невротические паттерны. (3) Иррациональное Супер-Эго, которое требует страдания для того, чтобы искупить бессознательную вину. (4) Враждебный перенос, который мотиви­рует пациента расстраивать планы психоаналитика. (5) Сексуальный и роман­тический переносы, которые ведут к ревности и фрустрации и, в конце концов, к враждебному переносу. (6) Мазохистские и садистские импульсы, которые толкают пациента к различным болезненным удовольствиям. (7) Импульсив­ность и отыгрывание вовне, которые приносят пациенту быстрое достижение удовлетворения без понимания. (8) Вторичные выгоды от невротического заболевания, которые соблазняют пациента оставаться верным своему неврозу. Это те силы, которые аналитическая ситуация мобилизует в пациенте. Слушая пациента, полезно держать в уме это довольно простое разделение сил. Многие пункты, перечисленные выше, будут обсуждаться более подробно в следующих разделах книги.

2.612. КАК АНАЛИТИК СЛУШАЕТ

Возможно, покажется ненужным педантичное описание того, как пси­хоаналитику следует слушать. Однако клинический опыт учит нас: то, как ана­литик слушает, характеризует этот столь уникальный и сложный процесс, как и свободное ассоциирование пациента. Этот вопрос будет рассматриваться более глубоко в разделах 4.211, 4.212, 4.221, 4.222. Здесь же представлен лишь его набросок.

Аналитик слушает, держа в уме три цели: (1) Перевести продукции пациента на язык их бессознательных содержаний. Другими словами, должны быть установлены связи мыслей, фантазий, чувств, поведения и импульсов пациента с их бессознательными «предшественниками». (2) Бессознательные элементы должны быть синтезированы в значимые инсайты. Фрагменты прошлой и настоящей истории, сознательные и бессознательные, должны быть связаны так, чтобы создавалось ощущение непрерывности и согласованности с точки зрения жизни пациента в целом. (3) Полученные таким образом инсайты должны быть доступны для пациента. То есть, слушая, следует устанавливать, какой раскрытый материал будет конструктивно использован пациентом.

Как показывает клинический опыт, существует несколько основных линий достижения этих различных целей (Freud, 1912b, p. 111—117). (1) Аналитик слушает с равномерно распределенным, парящим, свободноплавающим вниманием. Он не делает сознательной попытки запомнить. Аналитик запомнит значимые данные, если уделит им внимание и если пациент не возбудит у него собственные реакции переноса. Неизбирательное, ненаправ­ленное внимание позволит исключить его собственные пристрастия и позволит аналитику следовать за пациентом. Благодаря равномерно распределенному, свободноплавающему вниманию аналитик может переходить от одного к другому, соотносить материал пациента со своими свободными ассоциа­циями, эмпатией, интуицией, интроспекцией, теоретическими знаниями, обдумыванием проблем и т. д. (Ferenczi, 1928b; Sharpe, 1930, Ch. II).

Всех действий, которые мешают этому переходу, нужно избегать. Аналитику не следует ничего записывать, если это затрудняет свободное слушание. Дословные записи, безусловно, противопоказаны, поскольку их использование искажает главную цель аналитика. Аналитик является, в первую очередь, тем, кто понимает и передает инсайт. Он не записывающее устройство и не собиратель получаемых данных (Berezin, 1957). Для того чтобы слушать эффективно, аналитик должен обращать внимание на свои эмоциональные отклики, поскольку они часто дают важные ключи. Кроме того, аналитик должен быть бдителен к собственному переносу и реакциям сопротивления, так как они могут мешать или помогать его пониманию продукции пациента.

Аналитическая ситуация — это, в сущности, терапевтическая ситуация. Аналитик должен направлять понимание и осознание на терапевтические цели. Он слушает для того, чтобы достичь инсайта, причем он слушает с позиции «свободноплавающего» внимания, со сдерживаемыми эмоциональными ответами, с сочувствием и с терпением. Все другие научные устремления должны быть отодвинуты в сторону, если аналитик хочет выполнить свои сложные задачи эффективно.

2.62.   Распознавание сопротивления

Первая задача аналитика заключается в том, чтобы распознать наличие сопротивления. Это может быть просто, когда сопротивление очевидно, как в клиническом примере, приведенном в разделе 2.2. Или более трудно, когда сопротивление неявное, сложное, неопределенное или Эго-син-тонное для пациента. В последнем случае пациент может усложнять нашу задачу, пытаясь скрыть тот факт, что он бежит от чего-то. Или может быть трудно выяснить ситуацию потому, что материал пациента содержит смесь какого-то имеющего значение бессознательного содержания Ид и сопро­тивления. Интеллектуальное наблюдение за пациентом должно быть допол­нено эмпатией аналитика для того, чтобы выявить эти неявные сопротивления. Клинический опыт и психоаналитическая работа под супервизиеи опытного психоаналитика — лучший путь для обучения распознаванию этих сложных проявлений сопротивлений. Тем не менее я бы хотел проиллюстрировать проблему выявления сопротивлений клиническим примером для того, чтобы сделать некоторые технические замечания.

Тридцатидвухлетний образованный мужчина, который проходил анализ в течение полугода, в понедельник в начале сессии сказал мне, что он устал, у него болит голова, он чувствует раздражение, но не может ни с чем связать это. Уикенд был скучным и даже немного депрессивным. Его дочь намочила постель впервые за не­сколько месяцев, у сына был рецидив ушной инфекции. Пациент также часто мочился в постель, когда был мальчиком, и он привел воспоминание, как мать унижала его за это. Дочери не приходилось страдать от того, от чего приходилось страдать ему. Его жена — гораздо более тактичная нянька, чем была его мать. Конечно, эти обязанности ей в тягость, и он не мог порицать свою жену за усталость. Тем не менее она охотно занималась сексом и даже себе в ущерб делала те вещи, которые ему нравились. Она вызыва­лась сосать пенис и делала это, но не особенно хорошо. Быть может, то, что он отдает предпочтение сосанию пениса, является признаком гомосексуальности. Это пришло ему в голову на сессии в пятницу, как он полагает. Да, мы разговаривали о его интересе к сравнению размеров своего пениса с пенисами других мужчин. Эта мысль изводила его, когда он встречался с другими женщинами. Не пред­почитали ли они других мужчин, у которых пенис больше, чем у не­го? У сына пенис, кажется, «хорошо подвешен», может быть, у него *да"»*; не будет тех сексуальных проблем, которые мучают пациента. i'~ " Кто-то однажды сказал: «Анатомия —- это судьба». Он никогда не верил аксиофм и всегда презирал религию.                                        <■■-

Приведенный выше разговор занял почти сорок минут сессии. Слушая, я слышал депрессивный и сердитый оттенок, и материал, казалось, соответствовал этому настроению. Уикенд был скучным, дочь — мокрой, сын — больным, жена только сносно удовлетворяла его сексуальное желание, у других мужчин пенис большего размера, и судьба немилостива к нему. Следуя за ним в его ассоциациях, в разные моменты сессии я ждал вспышки какого-то нижележащего гневного или депрессивного импульса и не вмешивался. Но этого не произошло. Мне казалось, что пациент борется с какими-то силь­ными латентными эмоциями, но его материал указывал на слишком большое число значимых возможностей.

Был ли он зол на свою мать, судьбу, свою жену или же все это относилось ко мне? Чувствовал ли он себя в большей степени серди­тым, чем огорченным или подавленным? Я не знал наверняка, какое нижележащее содержание, ищущее разрядки, было самым важным и всплывет ли оно, или сопротивления устоят. Поэтому я предоставил ему идти далее почти до самого конца сессии. В конце я решил вмешаться, потому что, несмотря на наличие некоторых бессозна­тельных производных, казалось, что сопротивление уже достаточно велико, а разумное Эго доступно для интерпретации.

Я сказал ему: «Вы чувствуете, что ваша мать, ваша жена, ваши дети, ваша судьба дурно обращаются с вами. В том, что вы говорите, слегка звучит депрессия и злоба, но вы сдерживаете свои чувства». Пациент едва дождался, когда я закончу, и буквально выпалил: «Да, и даже больше того. Когда вы говорили, я испытывал отвращение и бешенство от вашего слащавого тона. Затем я вспомнил, что перед сессией в пятницу я был вне себя из-за того, что вы заставили меня ждать себя, отдавая часть моего времени хорошенькой женщине. Я полагаю, что не сказал об этом в тот раз, но знаю, что думал об этом, когда ушел. Когда я ехал домой на машине, я неправильно сделал поворот и почти врезался в другую машину. В ту ночь, засыпая, я испытал своеобразное ощущение в руках, казалось, они были парализованы. Тогда мне пришла в голову мысль, что мне следует убить кого-нибудь, если я хочу улучшения. Может быть, у меня будет вспышка раздражения прямо в вашем присутствии. Иногда у меня бывает такое чувство, что я бы полюбил скручивать шеи всем вам, хорошим, добрым людям. Вы даже более лицемерны, чем я сам. По меньшей мере, у меня хватает честности иметь симптомы».

Я полагаю, ответ пациента показывает, что я был прав, когда распознал присутствие сопротивления и отметил это. Я мог бы вмешаться раньше и попытаться заняться той или иной темой, которую он предоставил. Напри­мер, я мог попытаться выяснить, как мать унижала его, или обсудить его страх гомосексуальности, который проявился уже на сессии в пятницу, или его негодование на судьбу за обман. Но у меня было такое чувство, что он парит над какими-то эмоциями и влечениями, которые хотят прорваться. И поэтому Я решил сосредоточиться на этой борьбе, битве между бессознательными импульсами, ищущими разрядки, и сопротивлениями, противостоящими им. Именно эта борьба наиболее ясно проявилась в его свободных ассоциациях. Наша задача более проста, когда то или другое отчетливо превалирует, как это было в клиническом примере в разделе 2.2, или как это бывает во время так называемых «хороших сессий», когда производные становятся все менее и менее искаженными. При выслушивании пациента нашей первой обя­занностью является определить, доминируют ли бессознательные произ­водные, то есть «содержание», или силы сопротивления, или же мы находимся в тупике.

Это ведет к следующему вопросу: как распознать сопротивление, когда материал не столь очевиден. Ответ основывается на нашем понимании свободной ассоциации и возможности, которые она предоставляет в анализе пациенту. Когда мы просим пациента позволить мыслям прийти на ум и затем рассказать их без обычной социальной цензуры, мы пытаемся исключить сознательные сопротивления. Результат выявляет борьбу между более бессознательными сопротивлениями и бессознательными производными Ид, пытающимися достичь разрядки. Фенихель (Fenichel, 1941, р. 34) использует аналогию с высвобождением стрелки компаса и наблюдением за ее колеба­ниями. Существует два признака возможного нарушения: стрелка не останав­ливается, а продолжает колебаться, или она останавливается слишком быстро. В первом случае постоянного колебания стрелки пациент рассказывает о гетерогенном материале, который не локализуется вокруг какого-либо бессознательного импульса или какого-то общего знаменателя, ищущего выражения. Локализация была бы, если бы не работали определенные сопротивления. Во втором случае, соответствующем слишком резкой и быст­рой остановке стрелки компаса, мы можем допустить, что у пациента есть осознанная программа, и он пропускает случайные мысли, которые должны возникать, если его ассоциирование осуществляется относительно свободно.

Я нахожу полезным спрашивать себя, когда слушаю пациента: движется ли он в сторону того, что является бессознательно значимым, или прочь от него? Углубляется ли материал или лежит в одной плоскости? Добавляет ли пациент что-то значимое или заполняет сессию пустословием? Если кажется, что он уходит от чего-то, я жду, пока это не прояснится, затем выявляю это как сопротивление и приступаю к работе над ним. Иногда я так и остаюсь в неопределенности. Обычно в конце такой сессии я говорю пациенту, что мне неясно, что происходит.

2.63.   Конфронтация:  демонстрация сопротивления

Первый шаг основной процедуры при анализировании сопротивле­ния посвящен описанию того, что аналитик должен сделать до того, как он смо­жет работать с пациентом над сопротивлением. Последующие пункты представляют собой шаги, которые аналитик пытается осуществить совместно с пациентом. Коротко говоря, наша задача состоит в том, чтобы дать понять пациенту, что он сопротивляется, почему он сопротивляется, чему он со­противляется и как он сопротивляется.

Демонстрирование сопротивления может быть относительно простым или даже необязательным, если сопротивление очевидно для пациента. Иначе, если пациент не осознает сопротивления, необходимо конфронтировать его с тем фактом, что сопротивление присутствует, до того, как мы попытаемся предпринять что-нибудь. Способность пациента распознавать сопротивление будет зависеть от двух моментов: состояния его разумного Эго и очевидности сопротивления. Довольно разумное Эго будет обращать внимание на малейшее сопротивление, а недостаточно разумное Эго будет требовать несметного числа признаков сопротивления. Наша задача состоит в оценке статуса разумного Эго пациента путем наблюдения и эмпатии для определения того, насколько ясным должны быть доказательства сопротивления, чтобы пациент распознал его как таковое. Конфронтацию следует применять только тогда, когда ясно, что она будет значима для пациента и когда ему не удастся отрицать или преуменьшить ее обоснованность. Преждевременная демонстрация сопро­тивления — это потеря не только времени, но и материала, который мог быть более эффективно использован позже. Вне зависимости от того, насколько ясными могут казаться доказательства сопротивления, решающим фактором является то, будет ли эта конфронтация иметь смысл для пациента. Позвольте мне проиллюстрировать это простым примером:

В начальной стадии анализа пациентка пришла на сессию на несколько минут позже, и, задыхаясь, объяснила, что с трудом нашла место, чтобы припарковать машину. Показывать пациентке, что это сопро­тивление, в тот момент было бы ошибкой. Прежде всего, вы можете ошибаться, а ваше вмешательство отвлечет пациентку от истинного содержания, которое она готова передать. Более того, используя спорный пример, который пациентка с успехом может отрицать, вы потеряете потенциально ценную возможность. Если же вы молча подождете и если ваша мысль правильна, за этим небольшим сопро­тивлением последуют другие. Пациентка, которую я описываю, замолкала несколько раз во время сессии. Затем она сказала, что забыла сон, приснившийся ей предыдущей ночью. Снова молчание. Мое »fv<»j молчание давало возможность ее сопротивлению расти, что увеличи­вало вероятность того, что она будет не в состоянии отрицать мою позднейшую конфронтацию.

Для того чтобы увеличить демонстрируемость сопротивления, следует позволить сопротивлению развиться. Для этого ваше молчание является лучшим методом. Но время от времени можно использовать другую технику для увеличения сопротивления и его демонстрируемое™. И снова я могу проиллюстрировать это с помощью клинического примера:                          Г

Молодой человек, мистер С, начал одну из первых сессий такими еловами: «Вы знаете, у меня был довольно успешный супружеский опыт с женой прошлой ночью. Это принесло большое удовлетворение обеим сторонам». Затем он очень сдержанно рассказал о том, как он наслаждается, «занимаясь любовью» со своей женой, а потом стал говорить о довольно безобидных вещах. В этот момент я вмешался и сказал:        „," «Вы заметили ранее, что вы наслаждались «супружеским опытом» прошлой ночью. Объясните, пожалуйста, что вы имеете в виду под

 «супружеским опытом». Пациент поколебался, покраснел, затем, запинаясь, начал объяснять, остановился и произнес: «Я думаю, вы хотите, чтобы я говорил более определенно...», и снова пауза. Тогда я сказал: «Вы кажетесь робким, когда речь заходит о сексуальных вопросах». Остаток сессии пациент провел, описывая свои затруднения при разговоре о сексе. Теперь он начал работать над своими сопротивлениями.

Для меня было очевидно, что пациент имел большое нежелание говорить о своем «супружеском опыте» и, более того, он пытался незаметно обойти это, заговорив потом о тривиальном. Я придал большое значение его нежеланию, попросив его проработать именно эту часть его материала. Тогда признание существования сопротивления стало неизбежным, и мы приступили к работе над его сопротивлением разговору о сексе, что было самой важной темой на той сессии.

Эти два примера служат иллюстрацией двух методов облегчения демон­страции сопротивления путем увеличения сопротивления: молчание аналитика и его просьба более развернуто рассказать о моменте сопротивления. Эти мето­ды делают сопротивление более ярким и позволяют разумному Эго пациента распознать его. Когда аналитик просит пациента заметить, что он, кажется, неохотно говорит о сексуальных вопросах, он тем самым сдвигает конфликтную ситуацию для пациента, как бы говоря: «Не рассказывайте о сексе, но рас­скажите о ваших затруднениях при разговоре о сексе». Сначала мы должны анализировать его сопротивление разговору о сексе, прежде чем сможем эффективно анализировать его сексуальные проблемы. Более того, он не смо­жет дать ясную картину своих сексуальных проблем, пока не начнет продук­тивно говорить на эту тему.

Другой техникой помощи пациенту в распознавании присутствия сил сопротивления является указание на все клинические данные, свидетель­ствующие об этом. В случае леди, которая пришла на несколько минут позже на сессию, потому что не могла найти место для парковки машины, я ждал до появления, по меньшей мере, еще двух признаков сопротивления. Затем я вмешался, сказав: «Кажется, вы избегаете чего-то. Вы немного опоздали, затем замолчали, и теперь вы говорите, что забыли свое сновидение». Теперь сама пациентка убедилась, что она бежит от чего-то. Если бы я вмешался при первом небольшом признаке сопротивления, она бы отделалась рационализацией. Следует отметить, что я просто показал, что именно привело меня к заключению, что она сопротивляется. Я не настаивал на том, что она сопротивляется. Я высказал это как предположение. Если бы она стала отрицать это, я бы не стал убеждать ее, основываясь на клинических данных. Я бы молчал и наблюдал, не пытается ли она теперь прикрыть сопротивление, или же оно будет вторгаться

даже более явно. Аналитик может показывать что-то только разумному Эго__

он вынужден ждать до того момента, когда разумное Эго проявится, или пока доказательства не станут настолько непреодолимыми, что даже слабое разумное Эго пациента будет вынуждено признать сопротивление.

2.64.   Прояснение сопротивления

ДаБайте продолжим рассмотрение процедур, используемых при анализировании сопротивления. Мы заставили пациента осознать, что у него есть сопротивление. Что мы делаем дальше? Существует три возможности, которые мы можем теперь рассмотреть: (1) Почему пациент избегает? (2) Чего пациент избегает? (3) Как пациент избегает? Первые два вопроса — почему и чего пациент избегает — могут рассматриваться вместе как мотив сопротивления. Вопрос о том, как пациент избегает, относится скорее к форме или способу сопротивления. Все равно, с чего мы начнем: с мотива или формы сопротивления. В любом случае анализ будет продолжен путем прояснения исследуемого вопроса. Нам следует попытаться сфокусироваться на том психическом процессе, который мы пытаемся анализировать. Нам следует тщательно выделить и изолировать конкретный мотив или форму сопро­тивления, которое мы пытаемся исследовать. Значимые детали следует найти и тщательно отделить от посторонних.

Я начну с прояснения мотива сопротивления, потому что, при прочих равных условиях, такой подход более продуктивен и предпочтителен, нежели прояснение формы сопротивления. Только когда мы чувствуем, что способ сопротивления поразителен или необычен, нам следует приступить к этому вопросу в первую очередь. Или, если мы уже догадываемся, исходя из ма­териала, почему и отчего бежит пациент, мы исследуем метод, которым он пользуется.

Вопрос: «Почему пациент сопротивляется?» — может быть редуцирован до вопроса: «Какого болезненного аффекта он старается избежать?» Ответ на этот вопрос обычно ближе к сознанию, чем на вопрос: «Какие инстинктив­ные импульсы или травматические воспоминания лежат за болезненным аффектом?» Как было сказано ранее, непосредственным мотивом для защиты и сопротивления является избегание боли, то есть болезненного аффекта. Сопротивлением пациент пытается отвратить такие болезненные эмоции, как тревога, вина, стыд, депрессия или какие-то их комбинации. Иногда, несмотря на сопротивления, болезненный аффект очевиден, потому что пациент ведет себя так, как это характерно для данного специфического аффекта. Например, пациент, говорящий нерешительно или пользующийся клише, или говорящий о мелочах, может выдавать свое чувство стыда тем, что он крас­неет или закрывает лицо ладонями, или отворачивает голову, так что аналитик не может видеть его лица, или же прикрывает руками зону гениталий, или вне­запно тесно перекрещивает лодыжки и т. д.. Скрытное поведение также выдает стыд. Дрожание, потение, сухость языка и рта, мускульное напряжение, вздрагивания или ригидность могут быть признаками страха. Пациент, который говорит медленно, печальным голосом, со стиснутыми челюстями, вздыхая, иногда замолкая, болезненно глотает, сжимает кулаки, может бороться против слез и депрессии.

Во всех этих случаях я пытаюсь замечать те невербальные, телесные реакции, которые имеют место. Они могут дать нам ключи к пониманию того, с каким болезненным аффектом борется пациент. Если я думаю, что могу определить этот специфический аффект, я конфронтирую пациента с ним: «Кажется, вы смущены (или боитесь, или печальны, или боитесь заплакать)». Я говорю: «кажется», а не «вы чувствуете». Почему? Потому что, во-первых, я могу быть неправ, и, во-вторых, так я хочу дать ему шанс избежать обсуждения, если ему это необходимо. Позже я могу стать более напористым, если буду более уверен в своей правоте, или если его уход от работы с сопротивлением должен будет стать предметом обсуждения.

Если я не могу определить конкретный болезненный аффект, то я просто спрашиваю: «Какие чувства вы пытаетесь устранить?» или: «Как вы чувство­вали себя, когда пытались рассказывать мне о своем сексуальном опыте прошлой ночи?» — или: <4^то вы чувствовали, когда лежали молча?»

Здесь следует отметить некоторые важные технические моменты. Мой язык прост, ясен, конкретен, прям. Я использую те слова, которые не могут быть неправильно поняты, которые не являются неясными или уклончивыми. Когда я пытаюсь выявить специфический аффект, с которым, возможно, борется пациент, я стараюсь быть насколько возможно более конкретным и точным. Я выбираю то слово, которое описывает то, что про­исходит с пациентом, отражает ситуацию пациента в данный момент. Если кажется, что пациент переживает аффект, как если бы он был ребенком, например, если пациент выглядит встревоженным, как ребенок, я бы сказал: «Вы, кажется, испуганы», — потому что это слово из детства. Я бы никогда не сказал: «Вы, кажется, полны тревоги», — эти слова не подходят, так как это слова взрослых. Более того, «испуганный» — такое слово, которое вызывает в памяти картины и ассоциации, тогда как сочетание слов «полны тревоги» — невыразительное. Я буду использовать такие слова, как «робкий», «застенчивый» или «пристыженный», если кажется, что пациент борется с чувством стыда, пришедшим из прошлого, но я бы не использовал таких слов, как «унижение», «приниженность» или «кротость».

Кроме того, я также стараюсь оценивать интенсивность аффекта настоль­ко точно, насколько это возможно. Если пациент разгневан, я не говорю ему: «Вы, кажется, раздражены», — но говорю: «Вы, кажется, в ярости». Я использую обычное и живое слово для того, чтобы выразить количество и качество аффекта, который, как я думаю, переживается. Я скажу что-нибудь вроде: «Вы кажетесь раздраженным, или сердитым, или ворчливым, или хму­рым, или придирчивым, или взбешенным», — для того, чтобы описать различные виды враждебности. Обратите внимание, насколько различаются ассоциации к слову «ворчливый» по сравнению со словом «враждебный». При попытках раскрыть и прояснить болезненный аффект и воспоминание, связанное с этим специфическим аффектом, слово, которое использует аналитик, должно быть точным по времени, качеству, количеству и тону. Подробнее этот вопрос освещается при обсуждении интерпретации переноса, а также в разделе 3.943 и во втором томе.

Как мы пытаемся прояснить аффект, вызывающий сопротивление, так же нам следует попытаться прояснить и импульс, вызывающий ее аффект, если мы хотим, чтобы он был репрезентирован в анализе.

Позвольте мне проиллюстрировать это. Пациент, который проходил анализ более трех лет и который обычно не имел больших трудностей при обсуждении сексуальных вопросов, внезапно заговорил уклончиво, когда описывал сексуальный акт со своей женой, совершенный тем  утром. Он, очевидно, был смущен произошедшим. Я решил дать ему шанс прояснить это самому. В конце концов он сказал: «Я думаю, мне трудно говорить Вам, что мы занимались в то утро анальной игрой». Пауза, молчание. Поскольку у нас был с ним в целом хороший рабочий альянс, я решил сразу исследовать этот вопрос. Я просто повторил: «Анальной игрой?» — но добавил знак вопроса. Пациент сглотнул, вздохнул, и ответил: «Да, мне захотелось засунуть палец в ее анус, в ее задницу, и будь я проклят, если понимаю, почему, хотя с этого момента ей, кажется, все перестало нравиться, я настаивал. Я хотел вдвинуть что-нибудь в нее против ее воли, я хотел взорваться в ней, разорвать ее каким-нибудь способом. Возможно, я сердился на нее за то, что она неведома мне или, возможно, это была вовсе и не моя жена. Я только знаю, что хотел причинить ей боль там, внизу».

Это пример частичного прояснения инстинктивного влечения, в частности, прояснения инстинктивной цели. В этом случае целью было причинить внедряющуюся, разрывающую боль женщине «там, внизу». Во время остальной части сессии и на следующей сессии мы смогли прояснить это в большей степени. Женщиной, которой он хотел причинить боль в своей фантазии, была его мать, и он пытался ворваться в ее «клоаку», откуда, как он представлял себе, когда ему было три года, родился его маленький брат. Остальные значения этой деятельности, в частности те, которые относились ко мне, его анал-итику, уведут нас слишком далеко.

По мере того, как мы проясняем болезненный аффект или запрещенное влечение, которое мотивирует сопротивление, может стать необходимым прояснение формы сопротивления, то есть то, как пациент сопротивляется. До того, как мы сможем исследовать бессознательную историю тех способов, которые пациент использует для сопротивления, нам сначала следует убедиться в том, что обсуждаемый вопрос ясен для пациента, а не относящийся к делу или неопределенный материал отброшен.

Например, у одного из моих пациентов, профессора X., чрезвычайно интеллигентного биолога, есть странный способ пересказывать снови­дения. Он начинает сессию с утверждения, что видел интересный сон прошлой ночью и «вы были там, и происходило нечто сексуальное». Затем он минутку молчит и продолжает: «Я не совсем уверен, что это было прошлой ночью, может, это было уже сегодняшнее утро. Я вошел в большой школьный кабинет, и там не было места для меня. Я почув­ствовал смущение из-за того, что опоздал, как это сейчас часто бывает, когда я опаздываю на встречи. Когда это случилось в последний раз, я должен был пойти в небольшой офис неподалеку и притащить небольшой стул, и я чувствовал себя ужасно глупо. Точно так же я, бывало, чувствовал себя, когда приходил в один из классов своего отца, когда он преподавал в летней школе. У него были большие классы, и студенты были гораздо старше меня. Он был блестящим учителем, но я думаю, что он благоговел перед студентами, или, может быть, это было моей проекцией. Сейчас мне пришла в голову мысль, что, может быть, у него были также гомосексуальные тенденции, которые заставляли его испытывать неловкость — или это тоже одна из моих проекций? Как бы там ни было, я был в том большом классе, который превратился в кинотеатр. Что-то случилось с фильмом, и я был взбешен из-за киномеханика. Когда я пришел бранить его, я увидел, что он весь в слезах. У него были большие мягкие глаза, как у грека, — вот где «появляетесь» вы. По крайней мере это то, что пришло мне в голову, когда я проснулся сегодня утром. Эти боль­шие, опущенные веки, глаза, переполненные слезами, напомнили мне вас, а если я думаю о плачущем мужчине, я чувствую мягкость и любовь, я полагаю, что это связано с гомосексуальностью и с моим отцом, хотя я и не могу вспомнить отца плачущим. Он всегда был поглощен своей работой или своими хобби, и единственные эмоции, которые он проявлял, относились к моей сестре и моему старшему брату. Моя сестра была во сне, в той его части, когда я нахожусь в кинотеатре. Когда погас свет и ничего не было видно на экране, она сказала мне, что нам не следовало бы приходить. Вот когда я рассердился на вас. Одно время моя сестра хотела стать актрисой; и действительно, мы часто играли в пьесах вместе, она, бывало, играла роль мальчика, а я — девочки. Теперь, когда я думаю об этом, мне кажется, что в классной комнате были только мальчики, а в ки­но — в основном девочки» и т. д. и т. п.

Это образец специфической формы сопротивления, которую этот пациент демонстрировал при пересказе содержания сновидения или при рассказе о случаях из его настоящей или прошлой жизни. Он никогда не рассказывал случай именно так, как он происходил, но часто начинал с середины, перепрыгивал к началу, затем к концу, пересыпал свой рассказ ассоциациями и какими-то интерпретациями, а затем вставлял некоторые детали из начала, середины или конца, которые он про­пустил. Я не был склонен прерывать его, потому что не хотел нарушать течение его ассоциаций. Однако я никогда не знал, что в данном рассказе является содержанием, а что — ассоциациями. Я никогда не был уверен, слышал ли я все сновидение или случай, о котором он рассказывал, а если я спрашивал, то его ответы также состояли из смеси фактов, фантазий и ассоциаций.

В конце концов я спросил его, осознает ли он тот факт, что он не мо­жет просто рассказать сновидение или случай из своей жизни от начала и до конца, но начинает с середины, и я описал детально, как он это делает. Сначала он слабо протестовал, утверждая, что он думал, что обязан говорить то, что приходит в голову, но тут он улыбнулся и, вздохнув, сказал, что знает за собой такую склонность «валить в кучу» свои задания и обязанности. Затем он спонтанно рассказал, что никогда не читает книгу с начала, обычно начинает с середины и читает кусками к концу, а затем к началу. В школе и в долгие годы последующей учебы, в которой он превосходил других, он никогда не начинал домашнего задания с начала, но либо с середины, либо с конца. Он делал то же самое и в других сферах жизни. Когда он учился в начальной школе, он начал писать книгу по высшей математике, а когда был начинающим в своей профессии, учил людей, которые были намного старше его.

Я опишу некоторые из бессознательных детерминант и значений этой формы сопротивления в разделе 2.652, посвященном интерпретации формы сопротивления. Здесь же позвольте сказать, что затруднения в данном случае связаны с тем, что его отец был известным педагогом и академиком, и вся его семья прославилась своими занятиями наукой. В данный момент я хочу сделать акцент на том, что прояснение формы сопротивления было стартовым моментом для многих важных инсайтов о бессознательных факторах.

2.65.   Интерпретация сопротивления

2.651. интерпретация мотива сопротивления

Здесь я должен отметить, что иногда для аналитика нет необходимости демонстрировать и прояснять сопротивление, потому что пациент делает это сам спонтанно. Эти шаги не обязательно предпринимать в описанной последо­вательности, поскольку оба события могут происходить более или менее одновременно. Когда сопротивление становится демонстрируемым и ясным, мы готовы попытаться интерпретировать бессознательные детерминанты. Это означает, что мы стараемся раскрыть скрытые инстинктивные импульсы, фантазии или воспоминания, благодаря которым возникло это сопротивление. (Обычно в психоаналитических дискуссиях это обозначается как «содержание» вытесненных или отвергнутых бессознательных влечений, фантазий или воспоминаний, которые определяют данное психическое событие.) При анализе мотива сопротивления нам следует пытаться исследовать содержание, которое обусловливает болезненный аффект, вызывающий сопротивление.

Давайте вернемся к пациенту мистеру С. (см. раздел 2.63), который стал застенчивым, пытаясь рассказать о своем «супружеском опыте». Для того чтобы понять его смущение, нам следует теперь попытаться раскрыть, какие влечения, фантазии или жизненные события ассоции­ровались с его разговором о сексуальных вопросах. Исследование содержания может привести нас к чувствам, влечениям и фантазиям, которые посещали его в момент рассказа, к реакциям переноса или к его прошлой истории, или от одного к другому. Обычно мы предоставляем пациенту решать, по какой линии следовать, и задаем примерно такой открытый вопрос: «Что приходит вам в голову, когда вы представляете себе разговор о сексе?»

Застенчивый мистер С. с «супружеским опытом», отвечая на мой вопрос, начал рассказывать, что секс считался грязной и запретной темой в его доме, что его ругали, если он спрашивал, как рождаются дети, и говорили, что это неподобающий вопрос для приличного мальчика, и т. д. Позже в школьной компании он преодолел свою робость, но все еще реагирует со смущением, когда сексуальные вопросы поднимаются незнакомыми авторитетными людьми. Это за­тем привело к его чувству ко мне как к незнакомому человеку и автори­тету. Хотя умом он понимает, что я, должно быть, знаком со всеми видами сексуального опыта, тем не менее он обнаружил, что реагировал так, как будто я был не в меру щепетилен и сделал ему выговор. Я интерпретировал это ему так, что в тот момент, когда он упомянул о сексе, я стал для него отцом, а он стал маленьким мальчиком. Если бы пациент не позволил своим мыслям спонтанно вновь переместиться на меня и только рассказал о своем смущении дома, я бы сказал ему перед завершением сессии: «Теперь вы реагируете на меня так, как будто я — ваш родитель, и вы смущаетесь». Анализ сопротивле­ния всегда должен включать анализ сопротивления переноса — эта те­ма будет освещаться в третьей главе.

Дальнейший анализ смущения мистера С. при разговорах о сексе проходил в течение нескольких лет. В процессе проработки мы обна- .ТН0|.« ружили, что он чувствовал, что ему нужно скрывать свой интерес к сек-су, потому что он боялся, что его будут считать слишком сексуальным. Это было связано с воспоминаниями детства о сексуальных играх         ч со своими сестрами и сексуальными фантазиями, касающимися матери. >*         Его мастурбационные фантазии имели отношение к подсматриванию  за «взрослыми» во время полового акта, и потом за тем, как их били.  У него также были глубоко вытесненные мазохистские желания быть побитым, как и тенденция идентификации с женской ролью. Мистер С. испытывал большую тревогу, связанную с отношением к мужчинам,         <>в поскольку оно все еще было наполнено инстинктивными импульсами,  как враждебными, так и сексуальными. Он был также не уверен в своей      . ^ половой идентичности, в ощущении того, что он — мужчина. Это сжа­тый рассказ об анализе мотивов его сопротивления разговорам о сексе.

Но давайте вернемся к нашему анализу мотива сопротивления. Пациент избегает, потому что хочет уклониться от какого-то болезненного чувства. ' Но какое содержание, какой материал вызывает болезненный аффект? Мужчина с «супружеским опытом» раскрывает некоторое содержание, пытаясь говорить о сексе, несмотря на робость. В этом случае было ясно, что сексуальный материал был непосредственной причиной смущения и сопро­тивления. Но бывает и так, что неясно ни почему, ни чему пациент сопротив­ляется. Пациент может более или менее долго сохранять молчание в течение целой сессии и не давать никакого ключа к тому, что происходит, ни реакциями тела, ни выражением лица. В моем опыте это бывает редко. Абсолютное молчание и отсутствие выражения лица и реакций тела могут быть ключом к фантазиям о смерти, коме или глубоком сне. Дважды в моей практике это означало комбинацию убийственной ярости и суицида (Greenson, 1961).

Давайте предположим, что мы работаем сначала над вопросом «почему» и установили конкретный болезненный аффект, но все еще не имеем ключа к тому, что вызвало его.

И снова пример. Молодая пациентка, миссис К. (см. раздел 1.24), на третьем году анализа, какое-то время очень продуктивно работала, а затем была сессия, когда она проявила значительное сопротивление. Она начала сессию, сказав, что ей не хотелось приходить, в голове у нее ничего нет, почему я не даю ей намека, о чем говорить, ее жизнь течет так гладко, ее ребенок чудесный, новая квартира комфортабельна, вероятно, ей можно позволить остаться одной, ей гораздо лучше, действительно ли ей необходимо продолжать анализ, она ходила в инте­ресную картинную галерею, но ничего не купила, у нее назначено свида-  " ние с «умником»; мужчины, с которыми она встречается, либо «тупицы», либо «умники» — и т. д., и т. д., вперемешку с короткими паузами. Я чувствовал, что ее тон имел оттенок раздражения и досады. После примерно десяти минут всего этого я вмешался и сказал: «Вы, кажется, раздосадованы». Она ответила: «Я полагаю, да. Но я не знаю чем». Я сказал: «Что-то раздражает вас. Постарайтесь найти это. Просто позвольте своим мыслям следовать за идеей «Что-то досаждает мне». Пациентка минуту помолчала, а затем вдруг произнесла: «О, я за­была сказать вам, что моя мать звонила мне вчера вечером из Нью-Йор­ка». Затем пациентка принялась пересказывать содержание беседы и свои реакции на нее стальным, холодным тоном, в неестественном, отрывистом ритме. Мать упрекала ее за то, что она не пишет, пациентка         * была взбешена, но контролировала себя и демонстрировала только         равнодушие и пренебрежение. Она с горечью сказала, что пошлет матери ее регулярный чек, но будь она проклята, если будет писать. Пауза, молчание. «Я не собираюсь вовлекаться в отношения с нею снова... даже хотя я знаю, что вы хотите, чтобы я это сделала... Вы говорите, это поможет моему анализу, и, может быть, вы и правы, но я не могу, и я не хочу вовлекаться и в отношения с вами».

Я хранил молчание. Я вспомнил, что на предыдущей сессии она говорила мне о свидании с молодым художником. Она чувствовала,  что он интересен, даже очарователен, но было в нем что-то, что от­талкивало ее. На той сессии мы не обнаружили, с чем связано это чувство. Пациентка продолжила, рассказав мне о своей двухлетней дочери, о том, как она любит играть с ней, как прекрасно детское тело, не уродливо, подобно телу взрослой женщины, и как она любит купать ее. Она остановилась и вдруг вспомнила сновидение: она была одной **'"**    из женщин-аквалангисток — должна была плыть в убежище в Москву МОР<    и запоминать, что видит под водой. Вода была холодная и темная, но она ""' ■    была защищена своим резиновым костюмом. Была опасность, что что-то взорвется, и нужно было спешить, уходить как можно скорее. Была какая-то мысль о том, что она должна финишировать в 4 часа.

      Ассоциации пациентки привели ее к тому, что она слышала: людиЧ}

которые умирают во сне, умирают в четыре часа. Может быть, она боялась, что я могу умереть, она слышала, что у меня неважно с сердцем. Когда она проснулась, ее небо было воспалено, она, должно быть, во сне натерла его языком. Это проблема, до причины которой мы еще никогда не доходили. У нее болит желудок. Она чувствует себя скованно. Ей следует работать над этим, но она чувствует утомление и депрессию. Молчание. В этот момент я сказал: «Вы боитесь чего-то, что собираетесь найти под водой, в своем бессознательном. Вы ис­пуганы, поэтому надеваете резиновый костюм, чтобы ничего не чувст­вовать и не быть вовлеченной — во что?»

Пациентка немного подумала и ответила: «Я чувствую соблазн бежать, вернуться назад, стать такой, какой я была до анализа: скучающей и пустой. Я устала от борьбы и исканий, я хочу рассла­биться и не торопиться. Вы подталкиваете меня, а я хочу, чтобы вы де­лали работу. У меня вчера была фантазия, что у меня развился рак гортани, и я не могу говорить, и тогда вы должны были бы делать всю работу». Пауза.

Я ответил: «Вы раздражены на меня, потому что я не буду кор­мить вас, я не буду вашей доброй мамочкой». Пациентка буквально закричала на меня: «Не говорите этого слова, я не выношу этого. Я не­навижу это и вас тоже. Да, я хочу, чтобы вы помогли мне, но не только работали для меня, я хочу, чтобы от вас исходили тепло и доброта. Все, что вы делаете — это работа, работа, работа... (пауза)... Я думаю, вы правы. Я хочу, чтобы вы заботились обо мне, как я забочусь о своем ребенке. Вы знаете, вчера, когда я купала ее, я посмотрела на ее гени­талии, на ее вульву, это выглядит так прекрасно, как цветок, как сладкий кусочек фрукта, абрикоса. Я могла бы поцеловать это, только я знала, что это было бы нехорошо для нее». Я просто сказал: «Для нее?» Пациентка продолжала: «Хорошо, не только для нее, я согласна, но также и для меня. Это напомнило мне, знаете ли, художника, с которым я встречалась несколько дней назад. Мы пошли на пляж,        > и я заметила, что его бедра очень толстые и зад тоже, прямо как у женщины. Может быть, именно это оттолкнуло меня». Я ответил:

 «И пленило одновременно. Это то самое опасное убежище, которое вы боялись найти под водой. От этого вы бежите». Пациентка: «Я купи-ла бикини для моей дочери, она выглядит так прелестно в нем — оно ярко-красное — я могу ее съесть в нем, буквально съесть».

Эта необычно продуктивная сессия началась со значительного сопро­тивления. Однако пациентка была упорна в своей аналитической работе и установила хороший рабочий альянс. Я думаю, это ясный пример того, как я исследую вопрос о том, что является мотивами защиты. Просмотрев материал сессии, можно увидеть, что пациентка осознавала свое сопротивле­ние: ей не хотелось приходить, не хотелось вовлекаться. Ранний материал сессии не дает понятного ключа, только показывает некоторую враждебность к мужчинам, но этого недостаточно, чтобы идти дальше. Затем я конфронти-ровал ее с сопротивлением и попросил ассоциировать к чувству раздражения. Это привело ее к воспоминанию о гневной, холодной беседе с матерью и ее гневу по отношению ко мне. Затем она вспомнила свой сон — это знак того, что интерпретация сопротивления была на верном пути. Явное содержа­ние тревожных сновидений прекрасно показало ее страх раскрытия некоторых бессознательных импульсов. Убежище символизирует мать, так же как и вода. Идея женщины-аквалангистки намекает на гомосексуальность, затем, во время рассказа о купании дочери, она также вспоминает сон. Ее первая ассоциация приводит ее к страху и желанию моей смерти. Она нуждается во мне и боится меня. Она трет небо — это повторение инфантильной потребности в сосании. Затем сопротивление усиливается, она не хочет работать, она в бешенстве от моей интерпретации, будто она хочет, чтобы я был ее «мамочкой».

Таким образом, в данном сопротивлении мы видим возвращение вытес­ненных импульсов: ужас перед ее инфантильным страстным стремлением к матери; затем ее ассоциации, связанные с ребенком, и откровенные орально-инкорпоративные и сексуальные желания по отношению к вульве ребенка; вновь попытка сместить свою тревожность на ребенка; и вновь попытка заставить ее увидеть, что она убегает от своих собственных страхов; затем подтверждение этого ее ассоциацией с бедрами и задом ее друга-художника; и, наконец, последнее подтверждение — возвращение к дочери, к красному (красный=Москва) купальному костюму и желание съесть ее.

Ответом на вопрос, чего пациентка избегает, что вызывает болезненный аффект, который заставляет ее сердиться на меня и на анализ, является то, что она пыталась избежать своих активных оральных и пассивных гомо­сексуальных, садистских устремлений по отношению к своей матери, ребенку и ко мне. Это были мотивы ее сопротивления.

Я отметил выше, что попытки анализировать мотивы сопротивления обычно начинают с того,4|то стремятся раскрыть болезненный аффект, потому что болезненный аффект обычно более доступен сознательному Эго, чем содер­жание, вызывающее болезненный аффект. Это не всегда верно; иногда содержание может раскрываться в аналитической сессии до того, как нам станет ясен аффект. Тогда наша задача состоит в том, чтобы следовать содержанию сопротивления, которое, если мы добьемся успеха, прояснит аффект. Мы начинаем с материала, имеющегося в наличии, а затем продолжаем искать то, чего недостает: мы идем от известного к неизвестному. Следующий пример иллюстрирует, как содержание сопротивления становится известным до аффекта.

Пациент пришел на сессию, когда я вернулся в город после недельного отсутствия. Он рассказал, что у него были чудесные каникулы, пока меня не было. Он оживленно говорил о том, как он уезжал в короткое путешествие за город, каким отдохнувшим он себя почувствовал, как хорошо гулял с женой и детьми, как он оказался в состонии делать много физических упражнений и читать. А затем, после пяти минут описания того, как он наслаждался, пока меня не было, он вдруг истощил свой запас того, что можно сказать, и замолчал. Я сохранял молчание. Он поинтересовался, о чем мы говорили перед тем, как я уехал.

Пауза. Он бы хотел знать, помню ли я, о чем он рассказывал перед тем, как я уехал. Помнят ли аналитики то, что им рассказывают пациенты?

Еще пауза. Он бы хотел знать, куда я уезжал и что я делал. Он бы хотел знать, ездил ли я один или с женой. Он думал, что я выглядел утомленным и бледным тогда, на сессии перед отъездом. Он вспомнил, что у него э          было беспокойство по поводу моего здоровья. Он рассказал, что у него даже была мысль о том, что я могу умереть. Он хотел бы знать, рекомендую ли я ему кого-нибудь на тот случай, если ослабею или умру. Все это он говорил, сильно колеблясь и с большим количеством пауз. Было очевидно, что он сопротивляется. Было также совершенно "f         очевидно, что он избегает говорить более детально и с большим чувством о своих реакциях на мое отсутствие. Поэтому я конфронтировал его, сказав: «Вы, кажется, не хотите по-настоящему говорить о тех чувствах, которые были у вас по отношению ко мне, когда я уехал, и забыл вас здесь». Сразу вслед за этим он вспомнил, как он возму­щался, когда его «оставляли», и как часто это случалось с ним в про­шлом. Его отец часто уезжал один на отдых, оставляя его и мать дома одних. Затем он перешел к другим воспоминаниям, когда он и мать уехали одни, оставив отца, это затем привело к различным вариантам желания смерти отца. В конце сессии стало ясно, что болезненные ' чувства, которых он пытался избежать, были его гневные пожелания смерти и разочарования во мне из-за того, что я оставил его.

Я привел эту иллюстрацию как пример того, как событие, которое является мотивом сопротивления, становится ясным, несмотря на сопро-

«аон-я

Техника анализирования сопротивления   137

тивление, и, следовательно, становится стартовым моментом для анализа сопротивления и далее ведет к аффектам, импульсам, фантазиям и воспоми­наниям.

И снова следует подчеркнуть, что, раскрывая специфическое событие или аффект, который вызывает сопротивление (в данном случае это было событие), аналитик идет от сопротивления к истории этого конкретного события или аффекта или фантазии в жизни пациента. Начнет ли аналитик с аффекта, или фантазии, или события, он, в конечном счете, придет к истории фантазии, аффекта или события. Если это удастся, аналитик сможет затем вернуться к текущему сопротивлению в анализе и отметить для пациента: «Да... И мой отъезд, кажется, вызвал у вас похожую реакцию, о которой вы побоялись мне рассказать». И тогда пациент еще раз осознает, что сопротивления, имеющие место в анализе, являются повторениями событий, которые происходили в жизни пациента в прошлом. Повторяю, сопротивления не являются артефак­тами анализа, они не являются каким-то новым творением, а лишь повторе­нием, новым изданием прошлых событий.

Важное клиническое замечание, которое следует здесь повторить, состоит в том, что наиболее частым источником сопротивлений является ситуация переноса. Каждый клинический пример, который я привожу, подтверждает это, хотя я не всегда это подчеркиваю. Когда все остальное равноценно или неясно, или неизвестно, аналитику следует искать реакции переноса в качестве источника сопротивления. Детально я буду рассматривать это в главе 3.

2.652. ИНТЕРПРЕТАЦИЯ ФОРМЫ СОПРОТИВЛЕНИЯ

Иногда при анализировании сопротивления не аффект и не влечение или некоторое событие являются наиболее обещающей линией исследования. Может оказаться, что форма сопротивления: метод или способ сопротивления, предлагают наиболее плодотворную линию для исследования. Это происходит, когда форма сопротивления часто повторяется, в этом случае мы, вероятно, имеем дело с чертами характера. Хотя анализ формы при анализе сопро­тивления, возможно, нечасто осуществляется в первую очередь, типичные и привычные методы сопротивления в конечном счете должны стать предметом анализа, поскольку эта процедура является входными воротами в анализиро­вание так называемых защит характера. Если форма сопротивления восприни­мается пациентом как «странная» или «нехарактерная», это обычно симптома­тическое действие, более доступное для разумного Эго пациента.

Шаги при анализировании формы сопротивления те же самые, что были намечены для других аспектов сопротивления. Во-первых, нам следует добиться того, чтобы пацЛнт признал, что данная часть его поведения является сопротивлением. Это может быть просто или довольно трудно в зависимости от того, является ли деятельность Эго-синтонной чертой характера или чуждой Эго. Если поведение сопротивления является Эго-синтонной чертой характера, встает вопрос, насколько трудно сделать данное поведение Эго-дистонным; другими словами, сможет ли аналитик заручиться помощью разумного Эго пациента, которое объединится с аналитиком при рассмотрении этой актив­ности как сопротивления (Fenichel, 1941, р. 66—68). Сможет ли аналитик добиться успеха в расщеплении разумного Эго пациента и его переживающего Эго и тем самым вовлечь пациента в исследование этой активности?

Возможность демонстрации будет зависеть от двух факторов: во-первых, от отношения Эго к данной активности, то есть от того, насколько она является Эго-синтонной; и, во-вторых, от рабочего альянса, то есть от того, насколько охотно пациент принимает аналитическую установку. Чем более согласованной, адаптивной, успешной представляется активность пациенту, тем труднее будет убедить его, что это — сопротивление. В нашем обществе, например, нелегко подвести пациентку к тому, что ее привычная чистоплотность, проявляющаяся в свободных ассоциациях и во внешней жизни, — это то, что следует анализировать. Чистоплотность является одной из добродетелей в амери­канском обществе, одной из превозносимых и высоко ценимых черт в семье. Бомбардировка рекламой помогает сделать чистоплотность идеалом Эго для многих людей даже и в более позднем возрасте.

Эта ситуация сильно отличается от той, когда предпринимается попытка анализировать более чуждую Эго деятельность. Например, пациент с очень сильным враждебным переносом моментально засыпает во время сессии. Несмотря на агрессивное отношение ко мне, пациент может осознать, что засыпание во время сессии является сопротивлением.

Ситуация становится более трудной, когда факторы реальности смеши­ваются с бессознательными сопротивлениями пациента.

Например, пациентка большую часть сессии рассказывает об опасности ядерной бомбардировки и целесообразности уехать на Средний Запад, где она будет в большей безопасности. Когда я предположил, что, быть может, она будет чувствовать себя в большей безопасности, уехав от меня и избежав  психоанализа, она явно рассердилась и замолчала.

Затем она резко напомнила мне, что люди строят бомбоубежища. После паузы я признал, что существует некоторая вероятность ядерной атаки, но я полагаю, что ее реакция не соответствует опасности и слишком интенсивна. Большинство экспертов придерживается мнения, что бомбоубежища не являются надежной защитой, и отъезд также не гарантирует ее безопасность. Затем пациентка начала говорить. Она допускает, что ее страхи непропорционально велики, но простая мысль о ядерном взрыве вселяет в нее ужас. Я сказал ей, что каждый разумный человек боится атомной войны, но, должно быть, есть еще что-то внутри нее, что делает ее страх таким сильным, что она намеревается «вырвать с корнем» свою жизнь. Медленно пациентка ; начала ассоциировать, мысли привели ее к несчастному замужеству, годам фрустраций и торможения, ее страстному желанию «выбраться из этого», начать новую жизнь. Теперь я был в состоянии показать ей, что все это являлось причиной того, что внутри нее накапливался гнев, который угрожает взрывом. Вот отчего возможность взрыва атомной бомбы кажется такой близкой. Вот почему ее страх усилился до ужаса. Пациентка, казалось, поняла, и в течение следующих нескольких сессий мы продуктивно работали с этой темой.

Я хочу сделать паузу в этом месте для того, чтобы подчеркнуть неболь­шой, но важный технический момент. Всякий раз, когда факторы реальности смешиваются с сопротивлением, эти факторы должны быть адекватно признаны (Мапгюг, 1958). Если не сделать этого, пациент будет все более активно цепляться за элементы реальности в сопротивлении и тратить свое время, пытаясь убедить аналитика в логичности своих аргументов. Обратите внимание, как моя пациентка завела разговор о бомбоубежищах, когда я пытался истолковать ее бегство на Средний Запад как бегство от анализа. Только после того, как я признал, что ее страх частично оправдан, она смогла работать со мной, сформировав рабочий альянс. До этого ее тревога по отно­шению к ядерной бомбе была Эго-синтонной. Мое признание факта реальности позволило установить рабочий альянс, что сделало страх ядерного взрыва, по крайней мере, его интенсивность, чуждыми для Эго. Она стала в состоянии работать над этим как над внутренней проблемой и в конце концов действи­тельно осознала, что ее бегство на Средний Запад является сопротивлением переноса.

Когда пациент осознает аспект сопротивления в своем поведении, нашей следующей задачей становится прояснение. Теперь мы пытаемся найти такой же паттерн поведения вне анализа и затем занимаемся историей и целями данной активности. Что произошло в жизни пациента, что заставило его принять этот способ сопротивления? Позвольте мне вернуться к профессору X., человеку, который рассказывал свои сновидения, «сваливая все в кучу» (см. раздел 2.64).

Профессор X. рассказал, что он читал книги, «сваливая все в кучу», и в школьные годы делал домашние задания в той же манере. Он не мог ,м заниматься сидя за письменным столом, а только лежа или прохажи­ваясь. Это получило объяснение, когда я понял, что его отец был известным учителем и готовил сына идти по своим стопам. Мальчик хо­тел бунтовать, потому что он испытывал глубоко затаенные враждебные, ревнивые, сопернические чувства по отношению к отцу, его способ ;. 1.,-.; работать был выражением его злобы и вызова. Но была также и глубокая любовь к отцу, которая имела выраженный прегенитальный и оральный характер. Он боялся слишком приблизиться к отцу, так как это означало бы анальное и оральное вторжение и заглатывание. Отец любил играть роль врача, когда пациент болел. Много раз он измерял сыну ректальную температуру, неоднократно ставил клизмы, смазывал горло и т. д. Поведение «все в кучу» было также проявлением его борьбы против идентификации с отцом, поскольку идентификация была равносильна 1 * тому, чтобы быть поглощенным и уничтоженным. Это представляет собой возвращение вытесненных стремлений к слиянию и утрате границ Это (Greenson, 1954, 1958а; Khan, 1960).

Другой пациент-ученый использовал для описания всех своих пережи­ваний очень реалистичный тон и технические термины. Даже описывая интимнейшие сексуальные события, он никогда не выказывал никаких эмоций. Он никогда не колебался, не проявлял рвения, но механически и досконально докладывал. Я пытался дать ему понять, что, используя технические термины и описывая события так, как будто он докладывает о безличном эксперименте, он пропускает все свои эмоциональные реакции. Он был холодным, невклю-ченным наблюдателем, докладывающим другому ученому, а не пациентом, сообщающим интимные переживания своему терапевту.

В течение долгого времени пациент оправдывал себя, говоря, что факты более важны, чем эмоции. Затем я смог показать ему, что эмоции также являются «фактами», а он с неохотой признает эти «факты» в отношении себя. Затем пациент осознал, что он отбрасывал эмоции, рассказывая мне о себе, потому что чувствовал, что зрелому ученому стыдно иметь чувства. Более того, он также признался, что скрывает свои чувства и от других, даже от своей жены при сексуальных отношениях. Анализ этого поведения затем привел его к воспоминаниям о детстве, когда его отец, инженер, выказывал презрение к эмоциональным людям, считая их слабыми и ненадежными. В конечном счете пациент осознал, что он считал проявление эмоций эквивалентным несдер­жанности и бесконтрольности. Он приравнивал холодность к чистоте, а эмоциональное тепло — к грязи и утрате контроля.

Анализ формы сопротивления в таком случае, как этот, становится возможным только тогда, когда пациент не может дольше сам оправдывать использование данного метода. Это сопротивление должно стать Эго-дистон-ным, прежде чем пациент с готовностью предпримет анализ старого, привыч­ного способа поведения. Данному пациенту потребовалось больше года, чтобы изменить свое отношение к невключенному способу рассказывать. Даже когда мы смогли проследить эту форму поведения в прошлом, в конфликтах, касающихся выработки туалетных навыков и анально-садистстских импульсов,

он не был в состоянии поддерживать надежный рабочий альянс. Его ниже­лежащая тревога в конце концов приобрела параноидное качество и лишила его истинной мотивации продолжать анализ. Он был готов проходить анализ, только если бы мог остаться, в сущности, неизменным и незатронутым эмоционально. В конце концов нами было принято решение прервать анализ.

2.653. РЕЗЮМЕ

Если резюмировать основные процедуры при анализе сопротивлений то их можно кратко описать следующим образом:                                       <»<>;

1)   Признание сопротивления.

2)  Демонстрация сопротивления пациенту:

а)   Позволить сопротивлению стать доступным демонстрации, ожидая, когда оно проявится несколько раз.

б)  Вмешиваться таким образом, чтобы увеличить сопротивление; способствовать тому, чтобы оно стало доступным демонстрации.

3)  Прояснение мотивов и форм сопротивления:

а)   Какой именно болезненный аффект заставляет пациента сопро­тивляться?

б)  Какое специфическое инстинктивное влечение является причиной болезненного аффекта в данный момент?

в)  Какую конкретную форму и метод пациент использует для выражения своего сопротивления?

4)  Интерпретация сопротивления:

а)   Какие фантазии или воспоминания являются причиной аффектов и влечений, которые стоят за сопротивлением?

б)  Исследование истории и бессознательных целей данных аффек­тов, влечений или событий в анализе, вне анализа и в прошлом.

5)  Интерпретация формы сопротивления:

а)   Исследование этой и сходных форм деятельности в анализе и вовне его;

б)  Проследить историю и бессознательные цели этой активности в настоящем и прошлом пациента.

6)  Проработка:

Повторения и развитие шагов (4) а), б) и (5) а), б).

Важно понимать, что лишь небольшой фрагмент работы может быть доведен до конца в течение одной сессии. Множество сессий закончится всего лишь с неясным сознанием^ого, что работает какое-то сопротивление, и все, что аналитик может сделать в конце таких сессий, — это указать пациенту, что тот чего-то избегает. Иногда он может прояснить только аффект, и даже его не полностью; иногда только историческое прошлое, иногда только форму. Когда это возможно и насколько это возможно, аналитик пытается исследо­вать это избегание вместе с пациентом, постоянно пробуя, какую часть этого исследования пациент может сделать во время данной сессии сам осмысленно и с пользой. Усердие самого аналитика должно играть вторичную роль по сравнению с тем, как много пациент может вынести и использовать в исследовании и раскрытии бессознательных явлений. Пациент не должен быть травмирован, и ему не следует позволять вступать в какое-то шутливое, похожее на игру исследование сопротивления.

Важно не делать преждевременной интерпретации сопротивления, поскольку это приведет пациента только к рационализации или интеллектуали­зации или же создаст интеллектуальное соревнование в интерпретации сопротивления. В любом случае это лишит переживание эмоционального заряда, следовательно, усилит сопротивление вместо того, чтобы ослабить его. Пациенту нужно дать возможность почувствовать его сопротивление, чтобы он стал осознавать его силу и упорство. Важно знать, когда быть пассивным, а когда — активным при аналитической работе. Слишком долгое терпение аналитика может способствовать тому, что пациент потратит ценное время, когда он мог бы поработать эффективно. Слишком большая активность аналитика может либо помешать способности пациента быть активным и удовлетворит его пассивные желания, либо это может повторно мобилизовать события, к которым пациент еще не готов, и тем самым возбудить травмати­ческую ситуацию. Кроме всего прочего, слишком большая активность может привести к устранению эмоционального воздействия и превратить анализ сопротивления в игру в загадки (Freud, 1914c, р. 155; Fenichel, 1941, р. 36-43).

Важно, кроме того, не играть в сопротивление с пациентом, используя тот же самый вид сопротивления, что и он. Если он молчит, вы должны быть внимательны, чтобы Ваше молчание не оказалось контрсопротивлением. Или, если он использует неестественный язык, непристойности или клише, вы должны избегать как того, чтобы следовать за его сопротивлением, так и того, чтобы делать нечто противоположное. Важно, чтобы аналитик говорил прямо, по существу, не будучи при этом грубым, шутливым, провока-тивным или упрекающим.

Эти шаги и их порядок варьируют от сессии к сессии и от пациента к пациенту. Аналитику стоит заниматься только тем, что кажется ему наиболее многообещающей линией исследования в данный момент. Следует сохранять ум открытым и быть готовым изменить свой подход или придерживаться его, если он кажется правильным.

Совершенно необходимым союзником аналитика в этой работе является разумное Эго пациента. Оно должно присутствовать или должно быть вызвано благодаря вмешательствам аналитика; в противном случае аналитику следует подождать, пока эмоциональные штормы не утихнут и разумное Эго не вер­нется, что может выразиться, в частности, в отношении к аналитику. Рабочий альянс должен присутствовать или быть доступным для восстановления, прежде чем аналитик приступит к глубокому анализу сопротивления. Это явля­ется необходимым условием для интерпретации (Greenson, 1965a). Данное положение будет проиллюстрировано в главе 3.

Наконец, важно осознавать, что вне зависимости от того, насколько умело и правильно аналитик работает с сопротивлениями, сопротивления будут возвращаться. Следует помнить замечание Фрейда о том, что сопротивление будет сопровождать каждый шаг, каждый аспект, каждый час анализа до того, как он будет завершен. Проработка необходима для того, чтобы данное сопротивление утратило свою патогенность. Анализ сопротивления является не обходным путем, а необходимой и крайне важной частью каждого случая лечения.

2.66.   Особые проблемы при анализировании сопротивления

2.661. СОПРОТИВЛЕНИЕ НА ПЕРВЫХ СЕССИЯХ

В начале анализа, на первых сессиях, когда сопротивление уже опознано аналитиком и продемонстрировано пациенту, прежде чем приступить к исследованию мотива или формы сопротивления, следует рассмотреть следующие шаги.

1. Пациенту следует объяснить, что сопротивление является проявлением его собственной активности, что это действие, которое он осуществляет либо бессознательно, либо предсознательно, либо сознательно (Fenichel, 1941, р. 36). Сопротивление не является чем-то, что происходит совершенно независимо от пациента, хотя он может ощущать его именно так. Это важно, потому что многие пациенты ощущают сопротивление как нечто, случающееся с ними, «свалившееся» на них, и они склонны чувствовать себя беспомощными или покорившимися. Я считаю полезным показать им это.

Например, пациент рассказывает мне, что ум его пуст. Подождав некоторое время, я наложу полезным проинформировать моих пациентов, что ум кажется пустым только в том случае, когда они пытаются избежать чего-то. Затем я прошу его позволить своим мыслям следовать за идеей: «Я избегаю чего-то», — и говорить, что приходит в голову. Неминуемо ка­кие-то ассоциации попадут в фокус. Я могу подчеркнуть этот момент, напомнив им, что их ум не пуст, когда они спокойно лежат на диване у себя дома или просто позволяют блуждать своим мыслям, пока ведут машину. То же самое должно быть и здесь, если только что-то не мешает, не давая мыслям прийти в голову или не позволяя определить, каковы они.

2. Пациенту следует рассказать в подходящее время, что обнаруживать сопротивление и анализировать его важно, что это стоит делать и что это составляет существенную часть психоанализа. Сопротивление не является ошибкой или недостатком, или слабостью пациента. Он не критикуется и не от­вергается за то, что имеет сопротивления. Здесь, конечно, чрезвычайно важен тот тон, которым аналитик демонстрирует сопротивление пациенту. Аналитик может сказать пациенту, что иметь сопротивления — совершенно нормально, но если его тон укоризненный, слова теряют свое значение. Следует сделать так, чтобы пациент осознал анализ сопротивления как необходимую, неизбежную и продуктивную часть психоаналитической процедуры.

Достигнув успеха в анализировании некоторых аспектов сопротивления в начале лечения, я пытаюсь продемонстрировать обоснованность того положения, что анализ сопротивления является плодотворным и стоящим.

Я полагаю, такие вмешательства важны в начале анализа, потому что они помогают установить определенную атмосферу в аналитической ситуации. Я хочу, чтобы мой пациент чувствовал, что ему дано право знать о том, что происходит в анализе, для того чтобы чувствовать, что он мой «со­трудник» в аналитической ситуации. Я хочу способствовать развитию рабочего альянса и не хочу, чтобы он чувствовал себя ребенком, которого держат в неве­дении, или чтобы он видел во мне эксперта, который находится гораздо дальше и выше него. Я не хочу создавать авторитарную, таинственную или родитель­скую атмосферу. Я хочу, чтобы это была ситуация, когда двое упорно работающих, серьезных взрослых действуют совместно, один из них нуждается в помощи, а другой — специалист, но при этом оба одинаково ответственны и серьезны в своей совместной работе. Я хочу дать пациенту все те необходи­мые знания, в которых он нуждается, чтобы помочь ему стать аналитическим пациентом, помочь ему работать в анализе. Я не хочу делать из него аналитика, но хочу, чтобы он был знаком с определенными аспектами процесса анализиро­вания, после того как он испытает их на себе, так чтобы он смог коопериро­ваться со мной настолько, насколько он на это сознательно способен. Этот момент будет подробно рассмотрен в разделе 3.5 и во втором томе.

Когда пациент сам обнаружит не только то, что он сопротивляется, но и почему он мог бы сопротивляться или чему он мог бы сопротивляться,

тогда я почувствую, что он сделал важный шаг в анализе. Часто можно услышать выражение, что пациент находится «в анализе». Я думаю, это отно­сится к ситуации, изложенной выше. Это означает, что часть Эго пациента — наблюдающее, разумное Эго — имеет способность теперь уже самостоятельно время от времени смотреть на переживающую часть Эго и работать как союзник аналитика, то есть временно идентифицироваться со способом работы аналитика. Рабочий альянс был временно и частично достигнут. Никоим образом это не означает, что он может полностью анализировать свои собственные сопротивления, но, по крайней мере, он осознает важность анализирования сопротивления и у него есть аналитическая установка по отношению к сопротивлениям вместо того, чтобы пытаться избегать их,

скрывать или прятать.

В самом начале анализа я стараюсь не использовать термин «сопротивле­ние», а пользуюсь такими фразами, как: «вы избегаете», «вы убегаете прочь», «вы, кажется, увертываетесь», «скользите по поверхности», «скрытничаете» и т. д. Хотя слово сопротивление — обычное слово, но это также и техниче­ский термин, и я стараюсь избегать его использования.

3. Во время первых сессий я спрашиваю пациента, как он чувствовал себя, когда описывал какое-то событие на сессии. Я делаю это для того, чтобы он приучался привносить свои эмоции и телесные реакции в свои ассоциации. Подобным же образом я спрашиваю его, что он представлял себе, когда выполнял определенную деятельность, для того, чтобы он осознавал важность своей фантазийной жизни.

Три процедуры, описанные выше, имеют общую цель — способствовать развитию рабочего альянса между разумным Эго пациента и анализирующим Эго аналитика. Это будет описано более детально и с различных точек зрения в главе 3 и во втором томе.

2.662. СОПРОТИВЛЕНИЕ СОПРОТИВЛЕНИЮ

В клинической практике часты случаи, когда «данное» сопротивление в действительности не состоит из одной-единственной силы, противостоящей какому-то содержанию. На самом деле сопротивление может состоять более чем из одной противодействующей силы и располагаться в различных слоях. Кроме того, то, что является сопротивлением в одном случае, может быть тем, что отвращается в другом случае, поскольку сопротивление является относи­тельной концепцией (см. раздел 2.41). Например, пациент говорит о незна­чительных вещах, потому что стыдится молчания, стыдится признаться в том, что ему нечего сказать. Пациент избегает дважды: убегая от чего-то, что застав­ляет его молчать, и прикрывая это молчание, рассказывая о незначительном.

В данном случае он относится к молчанию так, как будто это запретный импульс. Мы называем такую ситуацию сопротивлением сопротивлению (Breuer and Freud, 1893-1895, p. 279; Fenichel, 1941, p. 62).

Использование пациентом рассказа о чем-то незначительном является более поверхностным сопротивлением, и с ним надо работать в первую очередь. Нашей первой задачей должно быть определение того, почему пациенту стыдно молчать. Только после этого мы сможем перейти к анализу причин нижележащего молчания. Одной из типичных причин данной разновидности сопротивления сопротивлению является желание пациента быть «хорошим» пациентом, то есть любимым пациентом. Пациент находится под ошибочным впечатлением, что у «хороших» пациентов нет сопротивления. Таким образом, молчание, которое он защищает, действительно имеет связь с инстинктами. Это часто случается в начале анализа. Другие пациенты стыдятся или боятся быть рассерженными или сексуальными и т. д., они пытаются прикрыть молчание, которое может свидетельствовать о лежащих в его основе эмоциях. Другой частой причиной сопротивления сопротивлению является реакция на новый болезненный инсайт. Пациент может пытаться скрыть свой гнев или тревогу по поводу нового открытия путем крайне энергичных поисков подтверждающих доказательств, для того чтобы не допустить дальнейшие интерпретации.

Например, в начале анализа я впервые указал пациенту на его конкурентные чувства сиблингового соперничества по отношению к коллегам на работе. Он отреагировал, сразу согласившись со мной, и быстро нашел несколько других примеров из своей сегодняшней и прошлой жизни. На следующей сессии он,  однако, после недолгого потока подтверждающей информации впал в молчание. Он казался взволнованным своим молчанием, и при исследовании этого волнения я обнаружил, что он отчаянно пытался найти  материал, чтобы скрыть, что он возмущен и напуган моей интерпретацией. Он возмущен моей интерпретацией потому, что мое знание об этом может заставить его утратить фантазию о том, что он — мой любимый пациент. Он пытался скрыть свое желание быть моим любимым пациентом, быстро погрузившись в болезненный материал, так, будто ему были не важны мои реакции.

Рассмотрев ситуацию сопротивления этого пациента, мы увидим, что она структурирована следующим образом: новый инсайт вызвал боль, возмущение и тревогу по отношению ко мне. Пациент боится показать свой гнев мне, так как это означает утратить позицию любимого пациента. Он пытается отодвинуть свою враждебность и ищет материал реактивным, контрфо-бическим способом, так, как будто говорит: «Не важно, что вы узнаете обо мне, все, что вы найдете, будет только хорошим рабочим материалом». Однако новый материал иссякает, потому что скрытое возмущение требует разрядки и нуждается в том, чтобы его услышали. Пациент также чувствует себя виноватым за попытку ввести меня в заблуждение, и молчание также является формой самонаказания.

Я обнаружил, что обычно пациенты скрывают свои сопротивления по двум главным причинам: (1) Они стыдятся или боятся выказать состояние сопро­тивления. Сопротивление означает дефект, который приведет к потере любви или к наказанию. (2) Они боятся выявления продуцирующей сопротивление ситуации — обычно для того, чтобы избежать материала, который, как они чувствуют, может привести к враждебной реакции переноса. Это те пациенты, которые боятся рассердиться. Они часто стараются прикрыть свой гнев противоположными чувствами — заискиванием и покорностью. Хорошими примерами являются кандидаты в обучении, которые часто стараются избегать упоминания о заседании, на котором я допустил какую-нибудь ошибку, и будут говорить только о том, с чем они согласны, опуская все остальное.

Могут быть даже более сложные констелляции сопротивлений сопро­тивлениям и различным содержаниям. Позвольте мне привести в качестве клинического примера одну из аналитических сессий.

Пациент начал сессию, повторяя довольно легкомысленно, что его трехлетняя дочь заболела, но он не хочет говорить об этом, так как не хочет впадать в депрессию. Далее он продолжал болтовню, каса­ющуюся безобидных повседневных занятий. Поскольку он не проявлял намерения вернуться к болезни ребенка, я прервал его, сказав: «Почему вам следует избегать разговора о болезни вашей девочки?» Он раздра­женно ответил: «Почему вы не оставите меня в покое — почему вы продолжаете подталкивать меня?» — и т. д. Я молчал. Постепенно он начал рассказывать о болезни своей дочери, о том, что они вызвали консультанта, который сказал, что ей, вероятно, требуется хирурги­ческое вмешательство; как он испугался этого, как он боится, что она может умереть. Он корчился на кушетке, как от боли. Слезы текли по его щекам, он даже не пытался вытереть их. Я сохранял спокойст­вие. Пациент замолчал на мгновение и крикнул: «Я хочу быть мертвым. Мне следовало бы убить себя». Молчание. В этот момент я вмешался и сказал: «Я могу понять ваши переживания в отношении ребенка, но почему же вы так ненавидите себя?» После этого пациент рассказал, каким виноватым он чувствует себя по отношению к маленькой девочке: она фрустрирует его, любя больше свою мать; она разоча­ровывает его из-за того, что она — не мальчик; он пренебрегает ею; и все это он делал, он заслуживает смерти... пауза... «Но никто не про­клинает меня».

Сделав обзор этой сессии, мы можем увидеть, насколько сложны сопротивления: легкомысленное избегание темы, вызывающей депрессию; гнев по отношению ко мне за подталкивание; страхи за ребенка, прикрывающие вину по отношению к ребенку, покрывающую возмущение по отношению к ребенку, прикрывающую его идентификацию с нежеланным ребенком, которая заканчивается упреком мне. Эта сессия иллюстрирует, как разнообраз­ные сопротивления используются против различных содержаний и как одно содержание может использоваться, чтобы отвратить еще более глубоко лежащее содержание. Концепция проработки касается не только вскрытия тех же самых сопротивлений в различных ситуациях или в другое время в другом месте, но также и вскрытия большого разнообразия сопротивлений, которые используются для того, чтобы отвратить данное влечение или воспоминание, или переживание и т. д. Это будет рассмотрено более детально во втором томе.

2.663. СЕКРЕТ

Нашей обычной задачей в анализе является вскрытие бессозна­тельных секретов; пациент не осознает воспоминаний, которые он хранит скрытыми; они также являются секретом для сознательного Эго. Хотя он может иметь бессознательные и сознательные сопротивления нашим исследованиям, он обычно находится на стороне аналитической работы, по меньшей мере сознательно. Но случается и так, что пациент будет сознательно скрывать определенный материал от аналитика. В большинстве случаев это сознательное, преднамеренное утаивание проходит быстро и обычно преодолевается самим пациентом — он сознается в своем секрете. Очень часто это происходит в течение одной сессии. Но бывают и такие пациенты, которые хранят секрет в течение длительного времени и не могут преодолеть это осознанное сопротивление без нашей помощи. Следует обсудить некоторые специальные проблемы, которые нужны для анализа секрета, потому что, если секрет не поддается анализу или если с ним неправильно обращаться, то он может подвергать опасности анализ в целом. Студентам следует ознакомиться с работой Альфреда Гросса по этой теме (Gross, 1951).

Существует несколько основных принципов, которые следует выделить в аналитическом методе работы с секретом. Прежде всего, не может быть и речи ни о какой уступке по отношению к тому, что нам следует анализировать все важнейшие психические события, происходящие в пациенте. Секрет уже по самой своей природе является важным психическим событием и должен анализироваться. Никакого компромисса по этому пункту быть не может. Фрейд (Freud, 1913, р. 135—136) выражает это мнение очень ясно, когда

Техника анализирования сопротивления    149

объясняет, что если психоаналитик позволит существовать секрету любого рода, все табуированные воспоминания, мысли и влечения будут скрыты в этом убежище и ускользнут от анализа. Он сравнивает это с тем, что произошло бы в деревне, если бы полиция допустила существование такого места, где бы она не осуществляла свой контроль. Все отбросы общества собрались бы там и, следовательно, избежали бы обнаружения. Фрейд приводит свой личный опыт, когда он пытался анализировать пациента, занимающего высокий государственный пост, которому он позволил сохранить государственные секреты от анализа. В таких условиях было невозможно провести полный анализ. Многие пациенты пытаются найти предлог для сохранения определен­ных фактов в секрете. Они будут заявлять, например, что не могут называть имен, так как это неблагоразумно, неправильно вовлекать невинных людей и т. д. Малейшая уступка секрету по любой причине несовместима с аналити­ческой ситуацией. Один секрет, который позволено сохранить, означает конец эффективного анализа.

Я могу подтвердить находки и выводы Фрейда и привести свои воспоми­нания о временах Второй мировой войны. Я был начальником секции в госпитале военно-воздушных сил, где мне по долгу службы пришлось заниматься лечением группы офицеров и штатских, которые совершили побег из вражеского лагеря для военнопленных. Эти люди, однако, были про­инструктированы Вашингтоном о неразглашении кому бы то ни было того, как лагерное подполье помогло им бежать. Это было сделано для защиты тех, кто работал в подполье, чья ценная работа продолжалась. Эти беглецы страдали от различных тревожных состояний и травматических неврозов и отчаянно нуждались в лечении. И все же было невозможно провести эффективную психотерапию с этими людьми, пока они должны были держать определенные данные в секрете. Имена подпольщиков были не так сущест­венны для истории этих людей, как тот факт, что они чувствовали себя обязанными скрывать эту информацию, а это делало лечение недейственным. К счастью, я прибег к помощи психоаналитика, который был начальником психиатрической службы, полковнику Джону Мюррею, который согласовал с Вашингтоном необходимость наличия психиатров в каждом гарнизоне, которые были бы быть посвящены в секретный материал. Пациенты были проинформированы об этом, и только тогда стало действительно возможным проведение эффективной психотерапии.

Наша основная позиция по этому вопросу состоит в том, что не может быть никаких уступок по отношению к секретам — они должны быть проанализированы. Однако важно осознавать, что ошибочно использовать принуждение, угрозы или мольбы, чтобы подвигнуть пациента рассказать свой секрет. Заставлять пациентов отказаться от своих секретов так же неправиль­но, как и позволять илишеть их. Аналитическая позиция состоит в том, чтобы пытаться анализировать секреты так же, как мы анализировали бы любую другую форму сопротивления. Мы просто так же непреклонны, как и пациент. Мы можем осознавать, что у пациента есть сознательный секрет, но мы знаем, что существуют бессознательные факторы, которые следует анализировать до того, как пациент сможет выдать секрет. Пациент знает содержание секрета, но он не осознает важных причин, которые делают необходимым сохранять тайну. Психоанализ направляет острие атаки не на сам секрет, а на мотив создания этого секрета.

Давайте рассмотрим конкретную ситуацию. Пациент говорит мне, что существует нечто, чего он не может сказать мне и не скажет. Мой ответ, по сути, будет следующим: «Не рассказывайте мне, в чем состоит ваш секрет, но скажите мне, почему вы не можете рассказать мне об этом». Другими словами, я занимаюсь мотивом секрета, а не его содержанием. Этот метод сходен с техникой, которую я разбирал в разделе, посвященном анализу мотивов сопротивления. Я бы спросил пациента, какие чувства он испытал бы, если бы рассказал мне об этом секрете. Если он может представить себе, как бы он себя чувствовал после этого, далее я бы спросил его: «Вы представ­ляете себе, как бы я отреагировал на то, что вы мне рассказали?» Другими словами, я бы занимался болезненными аффектами и фантазиями, которые материал секрета вызывает у пациента, включая болезненные фантазии переноса. Затем я бы занялся историей этой болезненной ситуации переноса в его прошлом, то есть «когда это случалось раньше?»

Я хочу привести простой клинический пример того, о чем говорилось выше. Пациентка во время первого полугодия психоанализа сказала мне, что есть определенное слово, которое она просто не может заставить себя произнести. Эта пациентка обычно была очень способ­ной к кооперации, и я мог видеть ее борьбу с собой в связи с произне­сением этого слова. Я помолчал некоторое время и затем, когда увидел, что она потерпела поражение в своих попытках сообщить это слово, спросил ее: «Как бы вы чувствовали себя, если бы сказали это слово?» Она ответила, что чувствовала бы себя опустошенной, раздавленной. Она бы чувствовала себя как гусеница под камнем, как насекомое, грязное, маленькое, безобразное насекомое. Мне не пришлось поднимать вопрос о ее трансферентной фантазии, так как она самопроиз­вольно сделала это. «Я бы внушала вам отвращение, вы бы ненавидели меня, вы были бы шокированы и попросили бы меня уйти». Я молчал. Пациентка продолжала: «Это смешно. Вы бы ничего этого не сде­лали... Но именно так я это чувствую. Я реагирую так, будто это слово выводит вас из душевного равновесия». Я ничего не сказал. Пациентка продолжала рассказывать мне о том, как она в первый раз произнесла это слово дома. Они обедали вдвоем с матерью, и она сказала это слово

играя, дразнясь. Ее мать была шокирована и выразила свое отвра­щение. Она приказала своей девятилетней дочери выйти из-за стола и велела ей вымыть рот с мылом. Пациентка чувствовала, что это слово «грязное», но была поражена реакцией матери. В этот момент пациент­ка смогла сказать мне секретное слово, это было неприличное слово  «трахаться».

Хотя пациентка с этого момента была способна использовать в анализе слово «трахаться», данное выше клиническое описание не завершило анализ ее секрета. Тот факт, что это слово было сказано матери, играя и дразнясь, также имеет важные коннотации. Слово «трахаться» было также ассоциировано со многими другими оральными и анальными сексуальными и садистскими фантазиями (Stone, 1954a). Однако с этого момента слово «трахаться» перестало быть сознатель­ным секретом, мы начали исследовать бессознательные факторы, '"' которые делали его настолько отвратительным.

Такой ход событий в известной степени типичен. Когда аналитик проанализирует мотив секрета, включая трансферентные фантазии и болез­ненные аффекты, пациент обычно будет в состоянии поведать свой секрет. Но на этом не кончаются технические проблемы, связанные с анализом секретов. Секрет — это нечто интимное и важное для пациента, неважно, что часто он может показаться тривиальным, если вытащить его на свет дня. Для пациента рассказать аналитику секрет означает показать что-то чрезвы­чайно личное и ценное. К этой информации следует подходить с уважением и деликатностью, но аналитик тем не менее должен заниматься ее анализом.

После того как секрет выявлен, возможны два пути. Выбор одного из них будет зависеть от реакций пациента. Мы можем исследовать либо реакции пациента на то, что секрет раскрыт, либо содержание секрета. Очень часто эти два направления пересекаются.

Позвольте мне продолжить рассказ о женщине, которая не могла сказать слово «трахаться». В конце концов она смогла, как я описал это выше, произнести это слово, после того, как мы проделали определенную работу над ее чувством смущения. После того как она сказала это слово, она замолчала. Я отметил ее молчание и спросил ее о нем. Теперь она реагировала на то, что сказала «грязное» слово. Она чувствовала себя так, как будто была в туалете в моем присут­ствии, как будто я видел, как она испражняется. Другими словами, выдать секрет означало осуществить дефекацию передо мной.

Для нее борьба с секретом была эквивалентна ее борьбе по со­крытию ее туалетной деятельности. Она не была чрезмерно щепетильна при обсуждении своей сексуальной активности, но чрезвычайно стеснялась говорить о туалете, особенно об анальном поведении.

Ее мать была очень строга в вопросах приучения к туалету, и у ребенка сложилось впечатление, что все выделительные функции безобразны и их следует держать в секрете — иначе она будет вызывать отвраще­ние и будет отвергнута. Это было особенно верно в отношении туалетных звуков, которые были наиболее оскорбительны для нее. Для нее раскрыть мне секрет было равнозначно тому, чтобы с шумом выпустить газы передо мной — наиболее болезненная ситуация для пациентки.

Дальнейший анализ ее секрета произошел через несколько дней, ив действительности мы к нему возвращались много раз в течение     !' следующих нескольких лет. Я имею здесь в виду анализ содержания—    '-в данном случае анализ того, что слово «трахаться» означало для нее.    < .-л «Трахаться» было ее детской сексуальной теорией — это был эдипов    секс, анальный секс и оральный секс. Это были звуки и запахи полового     уо?

акта родителей, родительской туалетной деятельности, это было    „,_..

ощущение сосания ребенком материнской груди. Это также включало

примитивный агрессивный компонент на всех этих уровнях (Stone,

1954а; Ferenczi, 1911).

Анализ секрета весьма продуктивен, хотя и труден для работы. В целом секреты связаны с выделениями. Они всегда имеют анальную или уретральную коннотацию и считаются постыдными и вызывающими отвращение или же, напротив, — тем, что очень ценно, что следует хранить и защищать. Секреты также связаны с сексуальной деятельностью родителей, которую пациент теперь повторяет через идентификацию и воспроизводит в отместку в ситуации переноса. Помимо этого, тайна и признание всегда связаны с проблемами эксгибиционизма, скопофилии и поддразнивания. Секрет неизбежно прояв­ляется в ситуации переноса как особая форма сопротивления.

Раздел об особых формах сопротивления должен быть прерван в этом месте по нескольким причинам. Некоторые особые проблемы техники слишком сложны, чтобы их обсуждать в начале книги, ими мы займемся позже. Я имею в виду анализ отыгрывания, сопротивления характера и молчания пациента, а также все те сопротивления, которые осложнены активностью, содержащей важное удовлетворение Ид, то есть определенные мазохистские сопро­тивления, покрывающие сопротивления и сопротивление, называемое «вяз­кость либидо».

Другие специальные формы сопротивлений будут обсуждаться в разде­ле 3.8, посвященном сопротивлениям переноса, потому что элемент переноса имеет решающее значение. В связи с интерпретацией я буду обсуждать сопротивления, последовавшие за неправильной дозировкой, несвоевре­менностью или нетактичностью интерпретации, а также сопротивления, предшествующие и следующие за отпуском, а также после социального контакта аналитика и пациента и т. д. (см. второй том).

2.67.   Отклонения в технике

Обсуждая основную процедуру, как и некоторые специальные проблемы техники анализа сопротивления, мне кажется полезным со­поставить ее с двумя подходами, отклоняющимися от классического психоанализа. Мелани Кляйн и Франц Александер являются лидерами двух школ психоанализа, которые весьма резко отличаются по отдельным вопросам от классической позиции как в теории, так и на практике, в технике. Хотя эта книга посвящена главным образом так называемой классической психоаналитической технике, краткое описание этих двух отличающихся, но важных подходов может послужить прояснению некоторых существенных моментов. Обе эти школы внесли ценный вклад в психоанализ, хотя они также были и источниками острой дискуссии. В связи с этим студентам следует ознакомиться с их основными работами (Klein, 1932; Klein et al., 1952, 1955; Alexander et al., 1946). Здесь я мо-гу предложить лишь краткое изложение их взглядов на анализ сопро­тивления.

Прежде всего, поразительно, что термин «сопротивление» совершенно отсутствует в предметном указателе первых двух книг Кляйн, названных выше, и встречается лишь дважды в третьей. Однако, читая различные клинические примеры, можно установить, что Кляйн и ее последователи все-таки признают, что временами их пациенты находятся в оппозиции к аналитической процедуре. Но с этими клиническими находками они не работают так, как я описывал это на предыдущих страницах. Не де­лаются попытки сформировать рабочий или терапевтический альянс с разумным Эго пациента, чтобы дать ему возможность осознать и понять мотивы или форму, или историю его сопротивления (Zetzel, 1956). Все сопротивления немедленно интерпретируются в терминах, лежащих в их основе инстинктивных импульсов, которые аналитик переводит в специфические и детализированные фантазии, даже если они касаются довербального периода жизни. Клинические данные для их аналитических интерпретаций, на мой взгляд, довольно скудны, они редко представляют детальный материал случая, и интерпретации поразительно похожи для разных пациентов. Создается впечатление, что индивидуальная история пациента имеет небольшое влияние на развитие личности и невроза.

Я процитирую в качестве примера клинический материал из работы Торнера (1957, р. 286—287) в недавнем собрании работ кляйнианских аналитиков. Он описывает пациента с экзаменационной тревожностью и другими симптомами, который рассказывает сновидение: красные пауки вползают и выползают_из его ануса, и врач, который осматривает его, говорит, что он не в состоянии увидеть ничего плохого у него, на что пациент отвечает: «Доктор, вы можете ничего не видеть, но все равно они там». Аналитик, кляйнианец, работая с этим сновидением, интерпретирует его следующим образом: пациент чувствует, что его преследуют плохие внутренние объекты. Аналитик затем сообщает, что пациент принял эту интерпретацию с большим облегчением, после чего он дал аналитику «свежие инфантильные воспоминания», которые свидетельствовали о «хороших и помогающих объектах».

Опасно интерпретировать материал пациента, которого не знаешь, но один очевидный элемент сопротивления кажется ясным, а именно, что есть доктор, который не может увидеть ничего плохого у своего пациента, и пациент жалуется на это. Этот аспект сновидения проигно­рирован. Возможно, было бы более правильно сказать, что здесь аналитик ушел от работы с сопротивлением путем погружения внутрь. Аналитик в этой ситуации пользуется кляйнианским клише об интер­претации «преследования» «плохими внутренними объектами». Здесь нет попытки рассмотреть текущие отношения пациента к аналитику или переживаний личного прошлого опыта, связанного с анальными обсле­дованиями, некомпетентными врачами, красными пауками и т. п. Инди­видуальными переживаниями пациента пренебрегают. Более того, аналитик, похоже, и не рассматривает готовность пациента встать лицом к лицу с инстинктивным содержанием; кажется, что не уделено никакого внимания проблемам дозировки или своевременности. Интерпретации наиболее примитивных инфантильных компонентов влечений или интро-екций делаются с самого начала анализа. Похоже, кляйнианцы работают со своими пациентами способом, который является карикатурой на техни­ческое правило превращения бессознательного в сознательное. Они не рассматривают проблему присутствия или отсутствия разумного Эго пациента. Они делают одну интерпретацию содержания за другой, направленные, видимо, на какой-то компьютероподобный интеллект со стереотипным Ид.

Я участвовал в семинаре, посвященном вкладу Мелани Кляйн в пси­хоанализ, под руководством Элизабет Цетцель на Зимнем собрании Американской психоаналитической ассоциации в декабре 1962 года. На семинаре было около двадцати аналитиков почти из всех штатов с различной подготовкой, интересами и опытом. Все соглашались, что Ме­лани Кляйн и ее последователи внесли ценный вклад в наше понимание ранних объектных отношений, самых ранних разновидностей ненависти и агрессии и особых форм примитивной враждебности. Было также общее согласие и в том, что последователи М. Кляйн игнорируют работу с со­противлениями как таковыми, пренебрегают рабочим альянсом, не-

дооценивают личную историю пациента и рассматривают как универ­сальные детализированные, сложные фантазии довербального периода развития.

Александер и его последователи, как мне кажется, ударились в другую крайность. В то время как последователи Кляйн с самого начала анализа интерпретируют инфантильные инстинктивные влечения, которые стоят за сопротивлениями, школа Александера пытается работать с сопроти­влениями с помощью различных манипуляций. Похоже, их целью является помочь пациентам избежать сопротивлений, прежде всего регрессии, которую они считают слишком изнурительной. Александер отстаивает манипуляцию частотой интервью, для того чтобы предотвратить слишком сильную регрессивную зависимость пациента, и, бывало, сокращал частоту встреч с пациентом до двух или даже до одной в неделю. Он считал, что аналитику следует предотвращать тенденцию пациента «погружаться в безопасный, комфортный невроз переноса» (Alexander et al., 1946, p. 33). Александер полагает, что когда пациент повторяет материал, который он привносил много раз ранее, стоит прервать лечение с тем, чтобы пациент «узнал, какие свои прежние затруднения он все еще сохраняет...» (р. 36). Более того, Александер полагает, что аналитику «следует поощрять пациента (или даже требовать от него) делать те вещи, которые он избегал в прошлом, и осуществлять эксперимент в той области деятельности, где ранее он потерпел неудачу» (р. 41).

Френч, сотрудник Александера, ясно определяет свои взгляды на работу с сопротивлениями, предостерегая от слишком большой веры в инсайт. Я процитирую отрывок из параграфа об обращении с враждеб­ными импульсами: «Часто можно подойти к проблеме, вызвавшей враж­дебные импульсы, даже не затрагивая их. Зачастую можно элиминировать эти враждебные импульсы без того, чтобы прямо привлекать внимание пациента к ним, а просто помогая пациенту найти решение нижележащей проблемы» (Alexander et al., 1946, p. 131).

Очевидно, что эти методы обращения с сопротивлением, к которым призывают Александер и его последователи, не могут считаться психоана­литическими. Они, в сущности, манипулятивны и антианалитичны. Пациент не учится осознавать и понимать свои сопротивления. В этих методах инсайт не рассматривается как главное средство преодоления сопротивлений, нет попытки изменить структуру Эго. Всемогущий анали­тик решает, с какими сопротивлениями пациент может иметь дело и каких он должен постоянно избегать. Это может быть эффективной симпто­матической психотерапией, но это, конечно же, не психоанализ.

2.7.  Технические правила работы с сопротивлениями

Здесь, я полагаю, мы можем более подробно остановиться на общих принципах, которыми мы руководствуемся в наших технических процедурах. Это не означает, что данные правила являются предписаниями или законами, скорее это опорные точки, которые определяют основное направление. Все правила должны использоваться гибко, то есть подходить пациенту, аналитику и ситуации. Любое техническое средство ценно только в том случае, если аналитик понимает клиническую проблему, способности пациента и цель, которую он пытается достигнуть. Можно достичь той же самой цели, идя более длинной дорогой, в обход, но во время длительного путешествия важно держать в уме «карту дорог», которая показывает местность, топографию, препятствия и т. д. Следующие правила и представ­ляют собой такие путеводные указания. Они имеют практическую ценность, когда кто-то чувствует себя потерянным или неуверенно. Фрейд называл эти правила «рекомендациями», он не требовал никакого безусловного их приня­тия. Он чувствовал, что существует такое разнообразие психических констел­ляций и такое богатство определяющих факторов, что любая механизация психоаналитической техники ведет к снижению эффективности. Тем не менее он действительно полагал, что определенные процедуры полезны для обычной средней ситуации (Freud, 1913b, p. 123).

2.71.   Анализ сопротивления до содержания; анализ Эго до Ид;

АНАЛИЗ, БЕРУЩИЙ НАЧАЛО С ПОВЕРХНОСТИ

На ранних этапах развития психоанализа техника была сфокуси­рована на попытке получить вытесненные воспоминания, задачей было просто сделать бессознательное сознательным. Считалось, что сопротивления можно избежать, делая интерпретации свободных ассоциаций пациента. Однако Фрейд вскоре осознал, что акцент сделан неверно, что терапевтически эффективным является не получение забытых воспоминаний, а преодоление сопротивления. Воспоминания, получаемые при наличии нетронутого сопротивления, неспособны

Технические правила работы с сопротивлениями   157

произвести какие-либо изменения, потому что они по-прежнему подвластны силам сопротивления (Freud, 1913b, p. 141). В 1914 году Фрейд постулировал, что работой аналитика является анализ и интерпретация сопротивления пациента. Если мы преуспеем в этом, пациент будет часто открывать забытые воспоми­нания и устанавливаться правильные связи (1914с, р. 147).

С осознанием центральной роли сил сопротивления старая топографи­ческая формула о переводе бессознательного в сознательное сменилась динамической формулировкой: мы анализируем сопротивления до содержания (Fenichel, 1941, р. 45). Эта формулировка не противоречит старой, она просто уточняет ее. Перевод бессознательного в сознательное полезен, только если это изменяет динамику невротического конфликта. Нет смысла в раскрытии вытесненного, если при этом будут работать те же самые защитные силы, которые обусловили его вытеснение в первый раз. Изменение вначале должно быть произведено в области сопротивления. Различные процедуры анализа сопротивлений (см. раздел 2.6) имеют своей целью создание благоприятных изменений в силах сопротивления.

Здесь будет полезно привести структурную точку зрения, потому что это сделает нашу терапевтическую задачу более ясной. Наша конечная цель — сделать Эго способным лучше справляться с Ид, Супер-Эго и внешним миром (Freud, 1923b, p. 56—57). В процессе анализа Эго пациента может рассмат­риваться как имеющее два различных аспекта и функции. Бессознательное, иррациональное Эго является инициатором патогенных защит и рассматри­вается как переживающее Эго во время лечения. Сознательное, разумное Эго является союзником аналитика и проявляется клинически как наблюдающее Эго пациента во время анализа (Sterba, 1934). Техническое правило, состоящее в том, что аналитику следует анализировать сопротивление до содержания, может быть выражено структурно: аналитику следует анализировать Эго до Ид (Freud, 1933, р. 80; Fenichel, 1941, р. 56). Более точно, вмешательство аналитика имеет целью сделать разумное Эго пациента способным лучше справляться со старыми опасными ситуациями.

В прошлом пациент чувствовал, что эти опасности являются слишком угрожающими, и его иррациональное Эго устанавливало патогенные защиты, что выливалось в невротические симптомы. В аналитической ситуации с по­мощью рабочего альянса и посредством соответствующей последовательности интерпретаций мы ожидаем, что разумное Эго пациента расширит свое влияние, так как оно больше узнает о том, как оно может действовать в настоящем по сравнению с прошлым, как оно когда-то оценивало опасность и как теперь оно может переоценить такие опасности и т. д. Работа с наблюдающим Эго пациента и демонстрация неразумности действий его переживающего Эго делает возможным для разумного Эго расширить свой суверенитет. Мы анализируем сопротивление до содержания, или Эго до Ид, так что когда мы интерпретируем отвращаемое содержание пациенту, он будет иметь дело с ним более адекватным образом, а не просто повторять свои прошлые невротические паттерны.

Для того чтобы прояснить эти формулировки, позвольте мне привести клинический пример.

Пациент, мистер З.1, молодой мужчина, который проходил анализ уже л- полтора года, начал сессию с рассказа о следующем сновидении: «Мне щ         снится, что я лежу на огромной кровати. Я совершенно наг. Большая          .

женщина входит и говорит, что она должна искупать меня, и приступ­ает к мытью моего генитального органа. Я чувствую бешенство и стыд, потому что мой генитальный орган не становится эрегированным».

Я молчу, и пациент начинает говорить. Вот основное содержание его ассоциаций: «Женщина во сне выглядит как мать моего хорошего друга, Джона. Она — друг моей семьи, подруга моей матери, но не похожа на мою мать. Она не избалована. Она не была избалованным ребенком, как моя мать. Мне нравилась эта женщина. Я часто хотел  иметь  такую мать... (пауза)... У меня было свидание в выходные, и мы предавались сексуальной игре (пауза)... Она замужем. И она проявляла свою волю; в действительности она была агрессором. , Женщины, которые так ведут себя, похожи на проституток. У них нет никакого чувства любви, они интересуются только сексом. Они хотят, чтобы их обслуживали.  Все в этом разговоре заставляет меня чувство­вать себя очень некомфортно... (пауза)».!

Я думаю, что мы, прежде всего, имеем дело с ситуацией, в кото­рой мистер 3. борется с выражением и сокрытием  определенных инфантильных сексуальных желаний и страхов. Явное содержание сновидения, а также ассоциации демонстрируют, что этот материал  касается пациента — маленького мальчика, лежащего на большой кровати и имеющего детское желание, состоящее в том, чтобы мать  ласкала его пенис. Но здесь есть также гнев и стыд, потому что его пенис не такой впечатляющий, как пенис его отца. Он обижается на тех женщин, которые предпочитают большие пенисы, но он также хочет, чтобы играли с его пенисом. Теперь все в этом содержании ясно, но было бы неправильно интерпретировать его пациенту, потому что »•'*" .. также очевидно, что у мистера 3. есть сильные тенденции бежать от всего этого, скрывать, прикрывать это. Заметьте, как неестественен !'г '      его язык, как он  уклончив, стерилен. «Я был совершенно наг».  Женщина принимается мыть «мой генитальный орган». «Мой гениитальный орган не становится эрегированным». «Мы предавались  сексуальной игре». Затем откровенное признание: «Все в этом  разговоре заставляет меня чувствовать себя очень некомфортно».

В такой ситуации, когда некоторое вытесненное содержание выступает вперед, но когда также налицо значительное сопротивление, я полагаю, было бы бессмысленно продолжать заниматься отвраща­емым содержанием до того, как я проанализирую и частично прорабо­таю некоторые из сопротивлений пациента. Если я попытаюсь указать, к смущению мистера 3., что он, кажется, хочет, чтобы какая-то материнская фигура ласкала его пенис, он бы злобно обвинил меня в том, что я похотливый старик, или, возможно, совсем замолчал бы. Я совершенно уверен в этом, потому что в других случаях у него были такие реакции, даже после того, как я пытался работать над его сопротивлениями.

Поэтому я решил работать прежде всего над сопротивлениями, и только после того, как я увижу в них признаки изменения, я попы­таюсь конфронтировать его с содержанием. Я говорю ему, когда он умолкает: «Вы, кажется, смущаетесь сегодня, когда пытаетесь рассказать мне о своих сексуальных переживаниях. Даже Ваш язык становится неестественным. (Я сказал «сегодня», потому что были случаи, когда он был способен более прямо говорить о сексуальных вопросах, и таким способом я напоминаю ему об этом.) На это мистер 3. ответил: «Да, что пользы быть грубым (пауза)... Я не знаю, какой язык использовать здесь. Мне очень хочется знать, как бы вы реагировали, если бы я говорил первые пришедшие в голову слова. Как только я сказал это, я понял, что это как раз то, чего вы, возможно, хотели (пауза)... Да, не вы неодобрительно относитесь к этому, я сам; я не одобряю вульгарный язык... (пауза). Сновидение было так живо, чувства во сне были так сильны... Я чувствовал себя так по-детски».

В этот момент я чувствовал, что пациент успешно работает над некоторыми аспектами сопротивления переноса; он понимает, что он проецирует свои чувства осуждения на меня и что такие чувства осуждения неуместны. Мы могли заниматься этим сопротивлением дальше, но в это время он, казалось, был готов заняться содержанием сновидения, потому что он самопроизвольно вернулся к чувствам во сне. Поэтому я осуществил следующее вмешательство: «Вы рас­сердились и почувствовали стыд, но как вы чувствовали себя во сне, когда женщина начала ласкать ваш пенис?»

Здесь следует отметить, что я иду дальше пациента. Я не ис­пользую его неестественный язык, я пользуюсь повседневным языком, и я говорю откровенным тоном. Я говорю о женщине, которая ласкает его пенис, а не моет его. Сначала пациент отвечает молчанием. Потом он говорит: «Да, сначала мне понравилось это» (пауза). Затем он про­должает, что во время свидания женщина делала «это»... она действи­тельно играла с его пенисом. Но он хочет заверить меня, что она была агрессором, а не он. Однако он должен согласиться, что ему нравилось это; на самом деле ему это нравилось чрезвычайно; если уж допус­кать это, он предпочитает такой вид сексуального наслаждения всем

остальным. Но так или иначе он чувствует, что это неправильно (пауза)... Женщина была замужем. Ее муж был большим руководителем. Ему до­ставляло удовольствие обманывать ее мужа, но в действительности обмана не было, поскольку они расстались. «Это было не реальной победой, а лишь ложной. Это так же, как в моей работе; я выгляжу так, как будто упорно работаю, но это не настоящая работа, и я в действи­тельности работаю не столь уж усердно. Это как и в остальном — я ни­чего не хочу делать, я хочу, чтобы мне что-нибудь давали. Я все время притворяюсь активным и упорно работающим, но в действительности я хочу, чтобы кто-нибудь дал мне что-нибудь».

Пациент, казалось, работает хорошо, его сопротивление исчезло на время. И в этот момент я осуществляю следующее вмешательство. Я го­ворю, что мне кажется, он наслаждается чувством, что ему дает сексуальное наслаждение большая женщина, и хотя он наслаждается этим, он одновременно и стыдится этого, потому что он чувствует себя маленьким мальчиком. На это пациент ответил, что да, во сне кровать была такая большая, она была огромная, он должен был быть по срав­нению с ней очень маленьким. Пауза, и затем он говорит: «Должно быть, вы думаете, что это касается моей матери? Фу. Действительно, девушка, с которой у меня было свидание, была того же сорта, с такими же мощными бедрами, которые я находил отталкивающими у своей матери».

Этот клинический пример иллюстрирует то, что, начав работу с сопро­тивления, аналитик может выполнить часть подлинно аналитической работы с пациентом. Я полагаю, что если бы я, избегая сопротивления, перешел прямо к содержанию, то последовало бы либо сердитое отрицание, либо интеллек­туальное обсуждение, либо покорность без истинных эмоций и истинного инсайта. Используя этот клинический пример в качестве иллюстрации, позвольте попытаться пересмотреть логическое обоснование технического правила анализа сопротивления до содержания.

Для того чтобы интерпретация или конфронтация была эффективной, мы должны быть уверены в том, что пациент может воспринять и понять интерпретацию или конфронтацию. Следовательно, мы должны быть уверены в том, что разумное Эго пациента доступно. Мы анализируем сопротивления в первую очередь, потому что сопротивления будут мешать формированию разумного Эго пациента. Более точно: смущенный пациент имеет ограниченное разумное Эго. Если я конфронтирую его с содержанием, которое смущает его, он потеряет даже эту ограниченную разумность. Я должен работать в области, в которой он может использовать свое лимитированное разумное Эго. Я отмечаю, что он чувствует смущение, и это очевидно и доступно для его разумного Эго: это замечание не заставляет его бежать, и пациент может вынести его. Я интересуюсь, что его заставляет смущаться сегодня, косвенно напомнив ему, что он не всегда смущается. Сначала он отчаянно защищается,

говоря, что нет смысла быть грубым и что ему хотелось бы знать, как я от­реагирую на это. Его разумное Эго, не чувствуя себя изолированным и одино­ким, делает большой шаг вперед, расширяя свои границы, и он становится способен осознать, что это не я не одобрил бы его, а он сам. Затем он осознает, что его реакция неуместна, он смотрит на свое поведение аналитически и формирует временную и частичную идентификацию со мной, а также рабочий альянс по отношению к своему сопротивлению. Я отмечаю кое-что в его поведении, за чем он может следовать и что он может понимать, идя далее вместе со мной. По мере того как он формирует со мной этот альянс, его разумное Эго становится сильнее, и теперь он осмеливается посмотреть аналитически на то, что он переживал. Я смог успешно расщепить его Эго, которое теперь имеет функции переживания и наблюдения. Затем он стано­вится способен увеличить разумное, наблюдающее Эго. По этому вопросу заслуживает прочтения блестящая работа Штербы (Sterba, 1934).

Мой смущенный пациент стал бы сердиться или отдалился и перестал работать, если бы я начал анализ с тревожащих содержаний его сновидения и ассоциаций. Я же начал с того, что было доступно для его сознательного Эго, с того, что он был больше готов принять как свои собственные чувства. Сошлюсь на другую, топографическую формулировку: я начинаю с поверхности (Freud, 1905а, р. 12; Fenichel, 1941, р. 44). Я воззвал к его разуму, и он признал, что он смущен. После этого рабочий альянс со мной был достигнут, и он сам смог проанализировать неуместную реакцию переноса по отношению ко мне. Если бы он не сделал этого, я бы интерпретировал это для него сам. Теперь у пациента было сильное разумное Эго для работы, и я мог осмелиться приблизиться к этому болезненному отвращаемому материалу.

Я решил работать над его желанием, чтобы большая женщина ласкала его, потому что его мастурбационные фантазии все еще были большим источником вины, и он предпринимал несколько несмелых попыток работать над этим ранее. Я чувствовал, что если я смогу помочь ему осознать ин­фантильную природу его сексуальных желаний, он сможет лучше понять свою вину, импотенцию и стыд. Я спросил, как он чувствовал себя, когда женщина начала ласкать его пенис, потому что он явно не включил этот аспект в рассказ о сновидении и не показал сексуальных реакций на то, что эта женщина ласкала его таким образом. Вмешательство было очень продуктивным, так как он снова боролся с сопротивлением и в конце концов осознал, что он предпочитал это пассивное сексуальное удовольствие всем остальным.

Я почувствовал, что он, вероятно, готов к конфронтации с тем фактом, что это было инфантильным, то есть инцестуозным желанием, поэтому я вел его в этом направлении, отметив, что эта деятельность заставляла его испытывать чувство стыда, потому что она заставляла его чувствовать себя маленьким мальчикам, которому дает сексуальное удовольствие большая женщина. Он подхватил это и боролся с этим. Он признал, что ему нравилось обманывать мужей, осознал, что это была ложная победа, а затем осмелился подумать, что это могла бы быть его мать, вначале сказав: «Вы должны были бы подумать так...» Затем, в конце концов, он принял и подтвердил это. По мере продолжения сессии его маленькое разумное Эго расширилось и обрело способность успешно бороться со всеми видами сопротивления! Можно было наблюдать, как в течение часа шла его битва с сопротивлениями. Если они усиливались и останавливали в росте разумное Эго, это означало, что следует работать дальше над сопротивлениями и отложить работу над  содержанием.

Следующие правила техники являются основными: анализировать сопротивление до содержания, Эго до Ид, начинать с поверхности. Работа с содержанием может быть более интересной, более блестящей, чем кропотли­вая работа с сопротивлениями. Но если сопротивления Эго не анализируются, аналитическая работа приходит к застою. Пациент закончит анализ или будет деструктивно регрессировать, или же анализ станет интеллектуальной игрой или скрытым удовлетворением переноса.

Правило анализа сопротивления до содержания не должно быть понято так, что мы анализируем сопротивление отдельно или подходим к нему в первую очередь и что мы совершенно избегаем содержания, пока работа с сопротивлением не будет завершена. В действительности не всегда есть четкая дихотомия между сопротивлением и содержанием. В различных примерах я дал много иллюстраций того, как сопротивление становится содержанием, после чего данное содержание используется как сопротивление. Более того, анализ каждого сопротивления ведет к его истории, которая является содержанием. Наконец, мы можем использовать какое-то содержание для того, чтобы помочь выявить сопротивление. Основное техническое правило означает, что интерпретация содержания не станет эффективной до тех пор, пока значимые сопротивления не будут проанализированы в достаточной степени. Последний пример со смущенным пациентом ясно иллюстрирует это. Он не мог работать с материалом, пока в достаточной мере не преодолел сопротивление переноса. Позвольте мне теперь привести пример, иллюстри­рующий использование содержания в качестве вспомогательного средства при анализе сопротивления.

Пациентка, миссис К.1, на четвертом году анализа начинает сессию, рассказывая мне следующие сновидения: (1) «Я фотографируюсь голой, v лежа на спине в различных положениях: ноги сомкнуты, ноги врозь».      . .Т!; (2) «Я вижу мужчину с кривой линейкой в руке; на ней написано что-то, „

что считается эротичным. Красный, покрытый со спины иглами малень­кий монстр кусает1 этого мужчину крохотными острыми зубками. Человек звонит в колокольчик, чтобы позвать на помощь, но никто не слышит его, кроме меня, а мне, по всей видимости, это безразлично». Позвольте мне добавить здесь, что эта пациентка работала во время нескольких последних сессий над проблемой страха гомосек­суальных импульсов, которые она связывала со своей клиторальной сексуальностью, противопоставляя ее своей вагинальной сексуаль­ности. Теперь, когда она получила возможность испытывать вагиналь­ный оргазм, она осмелилась идти дальше. Более того, она никогда по-настоящему не чувствовала зависти к пенису и только недавно осознала, что ее установка — «я рада, что я девушка, я потерпела бы неудачу, будучи мужчиной» — была защитой против глубоко спрятан­ной и до сих пор не затрагивавшейся враждебности к пенису. Если мы знаем все это, для нас будет очевидно, что явное содержание сновидения является продолжением этих тем. Фотографирование в обнаженном виде относится к проблемам разоблачения отсутствия пениса. Мужчина с линейкой, которого она игнорирует, видимо, представляет собой ее аналитика. Красный монстр, с которым он сражается, может представлять собой проекцию ее чувств, связанных с мужскими гениталиями, или же месть за эти чувства.

Пациентка начинает говорить каким-то печальным, пустым тоном. Она перечисляет мероприятия, запланированные для вечера, который она устраивает для своей двухлетней дочери. Она надеется, что дочка получит удовольствие и не будет бояться вечеринок, как она боялась ребенком. После этого пациентка вспоминает, как она вышла из дома со своим женихом и обнаружила, что она язвительно нападает2 на него, упрекая за его декадентское прошлое, за то, что он был волокитой, никудышным человеком. Пауза. Менструация у нее задерживается на один день, и она думает, что она беременна, но кажется, ее это не волнует. Пауза. У нее такое чувство, что внутри у нее что-то не так, внутри что-то омерзительное, что напоминает о чувствах человека из «Имморалиста», который испытывает чувство отвращения из-за туберкулеза жены. Пауза. «Я пошла на скучный вечер и это было ужасно (молчание). Я хочу, чтобы вы сказали что-ни­будь. Я чувствую пустоту. Я очень рассердилась на свою малышку и ударила ее, и тогда она стала любящей дочерью (молчание). Я чувст­вую себя очень отстраненной».

В этот момент я вмешался и сказал: «Вы чувствуете отстранен­ность и пустоту потому, что вы, кажется, боитесь взглянуть на того

Biting (англ.) — здесь в значении «кусать» (Примечание научного редактора). j)i Biting (англ.) — здесь в значении «язвить», «нападать» (Примечание научнрго редактора).

ненавистного монстра, который находится внутри вас». Пациентка    „     . ответила: «Тот монстр был красным, точнее, темного красно-коричне­вого цвета, как старая менструальная кровь. Это был средневековый дьявол, такой, как на картинах Иеронима Босха. Я сама что-то вроде этого. Если бы я была картиной, именно такой я и была бы, полной всеми видами демонов секса, кишечной перистальтики, гомосексуаль­ности и ненависти. Я думаю, мне не хочется сталкиваться со своей ненавистью к себе, к Биллу, моему ребенку и к вам. Я в действи­тельности не изменилась, а я думала, что был сделан большой прогресс     -   -(молчание)».

Я вмешался: «Мы недавно раскрыли нового монстра: ваш гнев на мужские пенисы и ваше отвращение к своей вагине. И вы бежите ,,      от этого, пытаясь ускользнуть в пустоту». Пациентка ответила: «Вы кажетесь таким уверенным в себе, как будто вы уже все это разрешили. Может быть, я убегаю. Я читала книгу о мужчине, который давал своей жене коньяк, чтобы, будучи пьяной, она была лучшим сексуальным партнером, и она притворялась пьяной, чтобы суметь вы-!           свободить свои реальные чувства. Может быть, и я такая. Я бы в са-

мом деле показала вам, мужчинам, что я действительно могу быть сексуальной. У меня иногда бывает такое чувство, что под кроткой ' ■-'-': внешностью рабыни мне присуща грандиозность. Я бы показала вам, жалким «трахателям», как нужно пользоваться пенисом, если бы он у меня был. Да, когда Билл из кожи вон лез, пытаясь удовлетворить меня однажды ночью, я взглянула на него, а в уме пронеслась мысль о том, кто теперь «прислуга за всё». И та линейка... помню, как од­нажды я спросила, какой линейкой вы измеряете неврозы? Я терпеть не могу чувствовать себя тупой, а иногда вы и этот анализ делаете меня такой. Я могла бы быть настолько же остроумной, как и вы, если бы осмелилась. Но боюсь, я потеряла бы тогда вас или стала бы вызывать у вас отвращение, и вы бы бросили меня. Я полагаю, мне нужно больше вам доверять. Я не могу ждать от Билла, что он примет все это, — но вы, вероятно, могли бы...»

Я представил на рассмотрение этот фрагмент сессии для того, чтобы продемонстрировать, как я работал с сопротивлением пациентки, привлекая на помощь содержание. Я интерпретировал ей, что она бежит в пустоту, чтобы избежать монстра своей зависти к пенису, своего ненавистного, внутреннего пениса и маскулинной идентификации. Эта формулировка помогла ей признать, что она пыталась отрицать и затем спроецировать этот ненавистный интроект на меня и на своего жениха. Она смогла увидеть его эффект — продуцирование сопротивления — и была в состоянии исследовать его в себе. Прояснение содержания помогло ей в работе с враждебно-депрессивным сопротивлением переноса.        ,,                                 .

2.72.   Пациент определяет тему сессии    !   ;     ;

Это правило техники является расширением старого правила: начинать каждую интерпретацию с поверхности. Мы пересмотрели топографи­ческую формулировку и выразили ее структурно: мы начинаем наши интерпре­тации с того, что доступно для сознательного, разумного Эго пациента. Правило, анализа сопротивления до содержания является приложением этой формулировки. Поскольку сопротивления являются продуктом функциони­рования Эго, они более доступны для разумного Эго, чем материал Ид. Этот аргумент также имеет силу для параллельных формулировок: анализировать защиту прежде, чем вытесненный материал, анализировать Эго до Ид.

Фрейд (1905а, р. 12) сделал техническую рекомендацию в случае Доры: позволять выбирать пациенту тему сессии. В то время он связывал это со своим советом, что мы начинаем аналитическую работу с того, что находится на поверхности разума пациента. Мы не должны навязывать свои интересы или теоретические пристрастия пациенту. Метод свободных ассоциаций также основывается на нашем желании позволить пациенту выбрать тему сессии. Его ассоциации дают нам доступ к тому, что является для пациента живой психической реальностью в данный момент. Его ассоциации раскрывают нам, что его беспокоит, что пытается проникнуть в сознание, что имеет для него значение. Ассоциации или отсутствие их также показывают нам, чего он пытается избежать. Именно по этой причине я включаю это правило в тех­нические правила, касающиеся сопротивления. Пациент очень часто опре­деляет тему сессии тем, о чем он молчит, чего он избегает, как он избегает и так

далее.

Это не означает, что пациент может преднамеренно определять, о чем мы будем говорить. Например, пациент начинает сессию, сказав: «Я хочу рассказать вам о своей жене». Затем он большую часть сессии описывает озадачившие его реакции жены на него. Я продолжаю молчать, потому что мне кажется, что он рассказывает о чем-то эмоционально значимом для него, и я не замечаю ничего уклончивого в его продукции. Однако он делает ошибку в какой-то момент, говоря: «Моя мать очень требовательна в сексуальном плане... я хочу сказать, моя жена». В этот момент я изменяю фокус его рассказа, прося его сопоставить мать и жену. В действительности я не меняю тему, он сам, бессознательно, изменил ее: я просто следую его направлению.

Позволить пациенту «выбирать» тему сессии означает: (1) позволять пациенту начинать каждый час с явного материала, который беспокоит его, и (2) не навязывать ему ваши интересы. Если материал вчерашней сессии кажется вам очень важным, вы должны воздержаться от своего интереса и сле­довать за пациентом до vm пор, пока он работает продуктивно. Кандидаты часто внедряют материал своих супервизий в работу с пациентами, когда он уже неуместен. Некоторые аналитики будут стремиться интерпретировать сновидение, когда оно не является самой значимой частью сессии, потому что аналитику нравится работать со сновидениями. (3) Пациент сам выбирает материал, которым он начинает сессию, но мы отбираем из его материала то, что, как мы полагаем, его действительно волнует или должно волновать. Например, пациент рассказывает нам о своих сексуальных удовольствиях, но мы обращаем внимание на его смущение при разговоре о сексе. Мы выби­раем то, что, как мы чувствуем, действительно беспокоит пациента, даже если он и не осознает этого. Можно провести аналогию со сновидением и сказать, что пациент выбирает явное содержание, а аналитик выделяет латентный значимый материал.

2.73.   Исключения из правил

2.731.  МИНОРНЫЕ СОПРОТИВЛЕНИЯ

Хотя психоаналитическая техника отличается от всех остальных методов именно тем, что мы анализируем сопротивления, мы не анализируем при этом все и каждое сопротивление. С небольшими и временными сопро­тивлениями можно обращаться, просто храня молчание и предоставляя пациенту самому преодолевать их. Или можно сделать какое-нибудь помога­ющее замечание. Например, пациент молчит или колеблется, и вы говорите: «Да?» или «Что?» — и пациент начинает рассказывать. Необязательно возвращаться и анализировать значение, цель или содержание каждого сопротивления, пока пациент преодолевает сопротивление сам и может осмысленно общаться. Но если сопротивление упорно или же нарастает, тогда следует анализировать его. Другими словами, общее правило состоит в том, что небольшие и временные сопротивления не обязательно анализировать, они могут быть просто преодолены.

Заниматься небольшими сопротивлениями не только не обязательно, но это может даже увести в сторону от важного материала. Более того, пациенту следует позволять играть активную роль в преодолении своих сопротивлений. В конечном счете преследование каждого небольшого сопротивления превращает аналитика в придиру, а анализ — в изнуряющее занятие. Частью такта при проведении анализа является знание о том, как различить сопротивления, требующие анализа и не требующие его.      .*.->,

2.732. УТРАТА ФУНКЦИЙ ЭГО

Иногда в анализе возникают ситуации, когда отсутствие сопро­тивлений обусловлено утратой функций Эго. Тогда нашей задачей будет позволять и даже поощрять развитие некоторой степени сопротивления. Это может произойти при работе с психотическими или пограничными случаями, но также и с невротическими пациентами на вершине повторного проживания ими инфантильных неврозов. Необходимые вмешательства в этих ситуациях могут быть не совсем аналитичными, но такая ситуация не требует инсайта; она требует применения чрезвычайных мер. Поскольку такое действительно случается во время анализа, стоит уделить немного места обсуждению связанных с этим технических проблем.

Эмоциональные бури сопровождают все анализы, которым удается проникнуть вглубь инфантильных неврозов. На пике эмоционального излия­ния, в большей или меньшей степени, утрачиваются функции Эго, в зависимо­сти от интенсивности и качества разряжающегося аффекта. Если это происхо­дит в начале сессии, наша терапевтическая задача может быть достаточно простой. Терпение и поддерживающее молчание будут достаточны для того, чтобы дать пациенту возможность разрядить сдерживаемую эмоцию. По мере того как паника, гнев или депрессия уменьшаются, можно обнаружить возвращение разумного Эго, после этого можно попытаться продолжить работать аналитически. Но если эмоциональная буря не утихает или если это случается в конце сессии, становится необходимым вмешательство. Хотя в идеале мы бы хотели, чтобы у пациента была полная разрядка чувств, целесообразно помешать этому в данном случае. Было бы опасно позволять пациенту уходить на вершине эмоциональной бури, без функционирующего разумного Эго. Наша задача в таком случае — вновь «разбудить» пациента и не вызывать не поддающихся анализу осложнений.

По моему опыту, следующие шаги представляются эффективными и вызывают минимальные осложнения. Предположим, пациент терзается из-за интенсивной реакции горя, неистово рыдает, а сессия заканчивается. Я бы подождал почти до самого последнего момента, прежде чем прерывать его. Тогда я бы сказал: «Мне жаль, что я прерываю Вас, когда вы так несчастны, но наше время кончилось». Если пациент реагирует на это замечание, а обычно бывает именно так, я бы продолжил: «Давайте подождем еще несколько минут, пока вы немного успокоитесь». Потом я бы дал пациенту возможность сказать что-нибудь, если он хочет, но в любом случае я даю ему шанс увидеть, что я не встревожен, не расстроен и не нетерпелив. Мое пове­дение показывает, что я сочувствую его состоянию, но и стою перед лицом реальности. Я помогаю восстановить некоторый контроль привнесением реальности в конце сессии,*но отмечаю, что мне жаль прерывать поток его эмоций. Наконец, важно, что аналитик показывает, что он не боится эмоцио­нальной вспышки пациента и предлагает себя как модель для идентификации пациента с ним. В конце такой сессии я обычно говорю что-нибудь вроде: «Этот поток эмоций болезнен для вас, но он важен для нашей работы. Мы должны понять его, проанализировать и справиться с ним».

Возникают и другие ситуации во время анализа, в которых пациент теряет либо боится потерять некоторые или многие функции Эго. Например, пациент может говорить непонятной «словесной окрошкой» или начать болтать как ребенок. Здесь также следует проявить терпение, не бояться этого, быть твердым. В конце концов аналитику следует прервать пациента: «Теперь давайте посмотрим на то, что происходит — вы говорили, как маленький ребенок». Вмешавшись таким образом, аналитик служит напоминанием и моделью пациенту для его временно утраченного разумного Эго. Своим твердым тоном аналитик показывает, что он не боится, и тем самым успокаи­вает пациента.

Пациент может прийти в состояние сильной паники, ужаса или беспомощности, лежа на кушетке. Одна из моих пациенток жало­валась, что слова ускользают от нее, и она боится намочить кушетку. Я позволил ей переживать настолько сильно, насколько, как мне казалось, она может вынести, и затем я сказал: «Хорошо, теперь давайте вернемся к анализу и попытаемся взглянуть на все это с самого начала. Давайте попытаемся понять, что же произошло».

В некоторых ситуациях пациенты приходят в ужас, что они потеряют  всяческий контроль, и боятся, что они станут очень агрессивными или сексуальными. Когда я чувствую, что этот страх подлинный, и когда есть причина, обосновывающая страхи, я говорю или веду себя в манере, которая показывает:

.  «Не беспокойтесь, я не позволю вам причинить боль себе или мне».

Как я сказал ранее, эти вмешательства не аналитичны, но я полагаю, что сами ситуации в такие моменты также неаналитические. Я использую неаналитические процедуры, но я стараюсь избегать антианалитических, то есть действий, которые будут мешать дальнейшему анализу. Только после того, как острый кризис пройдет, аналитик может продолжать анализ. Однако, по моему опыту, вмешательства, предпринятые с терапевтической целью и позднее тщательно проанализированные, не наносят непоправимого вреда аналитической ситуации. С другой стороны, строго пассивная и молчаливая позиция аналитика может представлять собой большую опасность тем, что позволяет пациенту регрессировать к травматическому уровню. Молчание и пассивность аналитика будут в таком случае правильно восприняты пациентом как отсутствие заботы о нем, беспокойство или замешательство аналитика. Это может быть значительно более пагубно. Когда такие случаи имеют место, аналитику следует проделать некоторый самоанализ своего контрпереносного поведения.

В заключение этой главы по технике анализирования сопротивления я испытываю потребность еще раз повторить, что наиболее важными сопро­тивлениями являются сопротивления переноса. Я не подчеркивал этого в клинических примерах, приведенных выше, поскольку в первую очередь хотел обсудить концепцию сопротивления в целом.

Дополнительный список литературы   ;

Пациент молчит

Arlow (1961), Glow(1955), Loewenstein (1961), Lamie(t961), \%»<fcrHeide (1961), Zeligs (1961).

Сопротивление и защита

Freeman (1959), Freud (1916-1917, Ch. XIX; 1923b, Ch. V; 1926a; 1933), Gero (1951), Hartmann (1951), Hoffer (1954), Kohut (1957), Lampl-de Groot (1957), Loewenstein (1954), Sperling (1958), Winnicott (1955).

Отыгрывание и сопротивление

Altman (1957), Bird (1957), Ekstein and Friedman (1957), Kanzer (1957), Spiegel (1954), Zelige (1957).

Расстройства характера и сопротивление

Gillespie (1958), Gitelson (1958), Glover (1958), Katan (1958), Nacht (1958b), Waelder(1958).

Эго-синтонные сопротивления и сопротивления, чуждые Эго

Glover (1955), Menninger (1958), Sharpe (1930).