Восприятие социального мира и политическая борьба - Социальное пространство и генезис классов - Пьер Бурдье - Философия как наука

Наиболее решительная объективистская теория должна интегрировать представления, имеющиеся у агентов о социальном мире, точнее, их вклад в постро­ение видения социального мира и через это в самое построение социального мира, посредством работы представления (во всех смыслах этого термина), кото­рую они ведут непрерывно, дабы навязать свое видение мира или видение своей собственной позиции в этом мире, своей социальной идентичности. Восприятие со­циального мира есть продукт двойного социального структурирования. С "объективной" стороны, оно структурировано социально, поскольку свойства, со­пряженные с агентами или с институтами предстают восприятию не каким-то независимым образом, но, напротив, в очень неравновероятных комбинациях (и так же, как у животного, имеющего перья, больше шан­сов обладать крыльями, чем у животного, имеющего мех, так и у владельцев большого культурного капитала больше шансов стать посетителями музеев, чем у тех, кто этого капитала лишен). А с "субъективной" стороны, восприятие социального мира структурировано силу того, что схемы восприятия и оценивания приспосабливаются к рассматриваемому моменту, и все? что представлено, в частности, в языке, есть п предшествующей символической борьбы и выражает в  более или менее видоизмененной форме-сое: расстановки символических сил. Тем не менее, ты могут быть восприняты и выражены различи разом, ибо как объекты природного мира они предполагают частичную неопределенность и расплывчатось, поскольку, например, наиболее устойчивые сочетания свойств никогда не базируются лишь на статистических связях между субституирующими  чертами; а как объекты истории, они подвержены изменениям во времени, и их значение, в меру его "подвешенности" в будущем, само нерешено, в ожидании, отсрочено и че­рез это относительно недетерминировано. Эта сторона дела — неопределенность — есть то, что подводит базу под плюрализм видения мира. Она сама связана со множественностью точек зрения и со всеми символи­ческими битвами за производство и навязывание легитимного видения социального мира. Говоря точнее, она связана со всеми когнитивными стратегиями вос­полнения, которые продуцируют смысл объектов соци­ального мира, выходя за рамки непосредственно видимых атрибутов и отсылая к будущему или к прошлому. Эти отсылки могут быть скрытыми и молчаливо подра­зумевающимися, через "протенцию" и "ретенцию", как это называет Гуссерль, т. е. практическими форма­ми перспективного и ретроспективного видения, иск­лючающими как таковые позиции прошлого и будуще­го; но такие отсылки могут быть и явными, как в случае политической борьбы, где к прошлому (ретроспективно реконструируемому сообразно потребностям насто­ящего), и, в особенности, к будущему, (творчески пред­видимому), беспрестанно взывают, чтобы детермини­ровать, разграничивать, определять всегда открытый смысл настоящего.

Напомнить, что восприятие социального мира содержит конструктивный акт, отнюдь не значит принять интеллектуалистскую теорию познания. Главное в опыте социального мира и в работе по его конструиро­ванию то, что он предполагает обращение к практике ниже уровня эксплицитного представления и вербали­зованных выражений. Чувство позиции, занимаемой в социальном пространстве (то, что Гоффман называет "sense of ones place ), будучи ближе к классовому бес­сознательному, чем к "сознанию класса" в марксист­ском смысле, есть практическая материя социальной структуры в ее ансамбле, который раскрывается через ощущение позиции, занятой в этой структуре. Катего­рии перцепции социального мира являются в основ­ном продуктом инкорпорации объективных структур социального пространства. Вследствие этого они скло­няют агентов брать социальный мир, скорее, таким, каков он есть, к принятию его как само собой разуме­ющегося, нежели восставать против него и противопо­ставлять ему различные — даже антагонистические — возможности. Чувство позиции, как чувство того, что можно и чего нельзя "себе позволить", заключает в себе негласное принятие своей позиции, чувство границ ("это не для нас") или, что сводится к тому же, чувство дистанции, которую обозначают и держат, уважают или заставляют других уважать — причем, конечно, тем  сильнее, чем более суровы условия существования и чем более неукоснителен принцип реальности. (Поэто­му глубокий реализм, которым чаще всего характеризу­ется видение социального мира у занимающих подчи­ненное положение, функционируя как некоего рода социально установленный инстинкт самосохранения, может казаться консервативным лишь относительно внешнего, а значит, нормативного представления об "объективном интересе" тех, кому этот реализм помо­гает жить или выживать.)

Если отношения объективных сил стремятся вос­произвести себя в том видении социального мира, ко­торое постоянно включено в эти отношения, то, зна­чит, принципы, структурирующие это видение мира, коренятся в объективных структурах социального мира, а отношения силы также представлены в сознании в форме категорий восприятия этих отношений. Но час­тичная недетерминированность и размытость, предпо­лагаемая объектами социального мира, вкупе с практи­ческим, дорефлексивным и имплицитным характером схем восприятия и оценивания, накладываемых на эти объекты, есть та архимедова точка опоры, которая объ­ективно оказывается в распоряжении для действий чи­сто политического характера. Познание социального мира, точнее, категории, которые делают социальный мир возможным, суть главная задача политической борь­бы, борьбы столь же теоретической, сколь и практиче­ской, за возможность сохранить или трансформиро­вать социальный мир, сохраняя или трансформируя категории восприятия этого мира.

Способность осуществить в явном виде, опубли­ковать, сделать публичным, так сказать, объективиро­ванным, видимым, должным, т. е. официальным, то, что должно было иметь доступ к объективному или коллективному существованию, но оставалось в состо­янии индивидуального или серийного опыта, затрудне­ния, раздражения, ожидания, беспокойства, представ­ляет собой чудовищную социальную власть — власть образовывать группы, формируя здравый смысл, явно выраженный консенсус для любой группы. Действи­тельно, эта работа по выработке категорий — выявле­нию и классификации — ведется беспрерывно, в каждый момент обыденного существования, из-за той борьбы, которая противопоставляет агентов, имеющих различ­ные ощущения социального мира и позиции в этом мире, различную социальную идентичность, при помо­щи всевозможного рода формул: хороших или плохих заявлений, благословений или проклятий, злословий или похвал, поздравлении, славословий, комплимен­тов или оскорблений, упреков, критики, обвинений, клеветы и т. п. Неслучайно kategoresthai, от которого происходят категории и категоремы, означает "обви­нить публично".

Понятно, что одна из простейших форм полити­ческой власти заключалась во многих архаических обществах в почти магической власти: называть и вызы­вать к существованию при помощи номинации. Так, в Кабилии функции разъяснения и работа по производ­ству символического, особенно в ситуации кризиса, когда ощущение мира ускользает, приносили поэтам видные политические посты военачальников или послов. Но вместе с ростом дифференциации соци­ального мира и со становлением относительно авто­номных полей работа по производству и внушению смыслов осуществляется в поле производства культуры и посредством борьбы внутри него (и в особенности — в недрах политического субполя); она является собст­венным делом и специфическим интересом профессиональных производителей объективированных пред­ставлений о социальном мире или, еще лучше, методов этой объективации.

Стиль легитимной перцепции является основной целью борьбы, поскольку, с одной стороны, переход от скрытого к явному, от имплицитного к эксплицитному не совершается автоматически: один и тот же социаль­ный опыт может быть признан в его очень разных вы­ражениях; а с другой стороны — наиболее значитель­ные объективные различия могут быть замаскированы более непосредственно видимыми различиями (как, например, этнические различия). Если верно, что пер­цептивные конфигурации — социальные гештальты — действительно существуют, а близость условий и, сле­довательно, диспозиций, стремится отлиться в проч­ные связи и перегруппировки, в непосредственно воспринимаемые социальные единицы, такие, как социально различные районы или кварталы (с про­странственной сегрегацией), или в такие, как общность агентов, обладающих полностью сходными видимыми особенностями — Stande, — то, тем не менее, социаль­но познанные и признанные различия существуют лишь для субъекта, способного не только ощущать раз­личия, но и признавать их как значимые, задевающие его интересы, -т. е. для такого субъекта, который наде­лен способностью и склонностью делать различия, считающиеся значимыми в рассматриваемом социальном универсуме.

Таким образом, именно посредством свойств и их распределения социальный мир приходит, в самой своей объективности, к статусу символической системы,

которая организуется по типу системы феноменов в соответствии с логикой различий, различных расхож­дений, а также заключающейся и в значимых различе­ниях. Социальное пространство и различия, которые проявляются в нем "спонтанно", стремятся функционировать символически как пространство стилей жиз­ни или как ансамбль  групп, характеризующихся различным стилем жизни.

Различения необязательно включают в себя стрем­ление к различению, как часто считают вслед за Вебленом с его теорией демонстративного потребления. Всякое по­требление (а в более общем виде, всякая практика), осуществлялось оно или нет в целях быть увиденным, является явным, бросающимся в глаза, было оно или не было инспирировано намерением быть замеченным, обособиться, дистанцироваться или действовать, со­блюдая дистанцию, оно является различительным. На этом основании потребление обречено функциониро­вать как различительный знак и, если обратиться к при­знанной, легитимной и подтвержденной дифференци­ации, — как знак отличия (в разных смыслах этого слова). Как бы то ни было, социальные агенты, способ­ные воспринимать как значимые "спонтанные" разли­чия, которые категории перцепции заставляют их счи­тать уместными, — эти социальные агенты способны также преднамеренно удваивать эти спонтанные разли­чия в стиле жизни при помощи того, что Вебер назы­вает "стилизацией жизни". Стремление к различению, которое можно заметить по манере говорить или по отказу от мезальянса, произво­дят разделения, направленные на то, чтобы их воспри­нимали, или, более того, чтобы их узнавали и призна­вали как легитимные разлитая, т. е. чаще всего как природные различия (во фран­цузском языке говорят обычно о естественных разли­чиях).

Различение — в обычном смысле этого термина — это различие, вписанное в структуру самого соци­ального пространства, поскольку оно воспринимается в соответствии с категориями, согласованными с этой структурой; и веберовский Staend, который любят про­тивопоставлять классу в марксизме, — это класс, скон­струированный посредством адекватного деления со­циального пространства, когда класс воспринимают сообразно с категориями, производными от структуры этого пространства. Символический капитал — другое имя различения. Оно является ни чем иным, как капи­талом в том его виде, в каком его воспринимают агенты, наделенные категориями перцепции, происходя­щими от инкорпорации структуры его распределения, т. е. когда этот капитал узнается и признается как нечто само собой разумеющееся. Различения как символиче­ские трансфигурации фактических различий и, более широко — ранги, порядки, градации или же любые другие символические иерархии — являются продуктом применения схем построения. Эти схемы (как, напри­мер, пара прилагательных, используемых для выраже­ния подавляющего большинства социальных сужде­ний) являются продуктом инкорпорации структур, к которым они прикладываются, а признание их абсо­лютной легитимности есть не что иное, как восприятие обычного миропорядка в качестве идущего самого по себе, что подводит итог кажущемуся безукоризненным совпадению объективных и инкорпорированных струк­тур.

Из этого следует, кроме всего прочего, что сим­волический капитал идет к символическому капиталу, и что реальная автономия поля символического произ­водства не препятствует тому, что оно остается подчи­ненным в своем функционировании принуждению, которое господствует в социальном мире, и что соот­ношение объективных сил стремится воспроизвести себя в соотношении символических сил, в видении со­циального мира. Таким образом утверждается неизмен­ность этих соотношений сил. В борьбе за навязывание легитимного видения социального мира, в которую не­избежно вовлечена и наука, агенты располагают вла­стью, пропорциональной их символическому капиталу, т. е. тому признанию, которое они получают от группы. Авторитет, подводящий базу под силу действия недо­статочно обоснованного дискурса о социальном мире, есть символическая сила видения и предвидения, на­правленная на внушение принципов видения и разде­ления этого мира, это —  бытие узнанное и признанное,  что позволяет навязать восприятие. Наиболее очевидными среди применяемых категорий перцепции являются те, которые наилучшим образом приспособлены, чтобы изменять видение, ме­няя категории перцепции. Но также, за редким исклю­чением, наименее склонные это делать.