Догерти У.Дж. Плохая супружеская терапия: как этого избежать

Я  хочу предложить новый конкурс для терапевтов: на приз за самый худший опыт в супружеской  терапии. Я бы участвовал в номинации «наихудший опыт начинающего супружеского  терапевта на первой сессии». Было это 26 лет назад, но, как говорится, будто  вчера. Закончив обучение, я занимался индивидуальным консультированием, а также  работал с детьми и родителями, но никогда до этого не работал с парами. Через  тридцать минут после начала сессии, когда я запутался в череде бессвязных  вопросов, муж наклонился вперед и сказал: «По-моему, вы не понимаете, что  делаете». Увы! Он был прав. Новоявленный супружеский терапевт оказался голым.

С  тех пор, мне хотелось бы думать, что я стал супружеским терапевтом «выше среднего»,  но это, возможно, не такое уж большое отличие. Гадкий маленький секрет состоит  в том, что терапия пар, возможно – самая трудная форма терапии, и большинство  терапевтов плохо с ней справляются. Конечно, здравоохранение не пострадало бы,  если бы большинство терапевтов держались подальше от супружеской терапии, но это  не так. Исследования показывают, что около 80% терапевтов в своей частной  практике занимаются терапией пар. Где они этому учились – тайна, покрытая  мраком, потому что на сегодняшний день большинство практикующих терапевтов не  прошли ни одного курса по супружеской терапии   и проходили интернатуру без супервизии с кем-либо, овладевшим этим  искусством. Другими словами, с точки зрения потребителя, обращаться за  супружеской терапией – все равно что лечить сломанную ногу у врача, в  студенчестве прогуливавшего ортопедию.

На  основании чего я это утверждаю? Большинство сегодняшних терапевтов учились на  психологов, социальных работников, профконсультантов или психиатров. Ни одна из  этих профессий не требует прохождения ни единого курса по супружеской терапии.  В лучшем случае некоторые образовательные программы предлагают факультативные  курсы по «семейной терапии», которые обычно фокусируются на работе с детьми и  родителями. Только профессиональная специализация по терапии семьи и брака, выпускники  которой составляют около 12% практикующих психотерапию  в Соединенных Штатах, требует прохождения  курса по супружеской терапии, но даже там вы можете получить лицензию,  поработав только с детьми и родителями. После курса лекций немногие интернатуры  в какой-либо области могут предложить систематический тренинг по супружеской терапии,  который обычно не окупается.

В  результате большая часть терапевтов учится работать с парами после получения  лицензии, на мастер-классах и методом проб и ошибок. Большинство из них  являются индивидуальными терапевтами и побочно  работают с парами. В большинстве случаев их работу с парами никто никогда не  наблюдал и не критиковал. Поэтому неудивительно, что супружеская терапия была  единственной формой терапии, получившей низкие рейтинги в известном  национальном исследовании клиентов терапии, опубликованном в 1996 году Consumers Reports. Положение дел в супружеской терапии  оставляет желать лучшего.

Почему  супружеская терапия – особенно трудная форма практики? Для начинающих всегда  существует опасность того, что они будут добиваться лояльности одного супруга  за счет другого. Все ваши чудесные навыки присоединения, взятые из  индивидуальной терапии, с парой могут мгновенно обернуться против вас.  Блестящее терапевтическое наблюдение может взорваться вам в лицо, когда один  супруг думает, что вы гений, а другой считает вас невежественным или, еще того  хуже, пособником врага. В конце концов, один супруг, слишком шумно с вами  соглашающийся, может резко снизить вашу эффективность.

Сессии  с парами могут являть собой сцены стремительной эскалации, непривычной для  индивидуальной терапии и даже для семейной терапии. Стоит на пятнадцать секунд  выпустить процесс из под контроля  – и  ваши супруги уже вопят друг на друга и вопрошают, почему они должны платить вам  за то, что вы наблюдаете за их потасовками. В индивидуальной терапии вы всегда  можете сказать: «Расскажите об этом побольше», - и у вас будет несколько минут  на обдумывание дальнейших действий. В супружеской терапии эмоциональная насыщенность  парной динамики лишает вас такой роскоши.

Еще  больше напрягает тот факт, что терапия пары часто начинается с угрозы ее распада.  Часто один супруг приходит для того, чтобы подкинуть  своего партнера на порог терапевту перед тем, как уйти. Другие оказываются  настолько деморализованы, что нуждаются в мощном вливании надежды, прежде чем  соглашаются на вторую сессию. Терапевты, предпочитающие неторопливо проводить  свою любимую  длительную работу по диагностической  оценке вместо того, чтобы мгновенно вмешаться, могут тут же терять пары,  которые приходят в кризисе и нуждаются в немедленной  реакции, чтобы остановить кровотечение.  Сдержанный или робкий терапевт может обречь супружество, требующее срочного  вмешательства. Если бы супружеская терапия была спортом, это напоминало бы  борьбу, а не бейсбол – потому что все может закончиться в один момент, если вы  не будете начеку.

Как  и в любом виде спорта или искусства здесь есть ошибки начинающих и продвинутых.  Неопытные и необученные супружеские терапевты плохо справляются с сессиями. Они  бьются над техникой супружеской терапии, и клиенты часто чувствуют, что  терапевт неопытен. Более продвинутые терапевты хорошо справляются с тем, что преподносят  им трудные пары на сессиях, но совершают более трудноуловимые ошибки, которые  ни они сами, ни их пациенты могут не осознавать. Я начну с ошибок новичков, а затем  опишу, как терапия пары может пойти прахом даже в руках опытного терапевта.

Начинающий  терапевт

Самая  распространенная ошибка, которую совершают неопытные супружеские терапевты –  это то, что они слишком слабо структурируют сессии. Эти терапевты позволяют  супругам перебивать друг друга и говорить одновременно. Они смотрят и  наблюдают, как супруги говорят друг за друга и читают мысли друг друга,  совершая атаки и контратаки. Сессии порождают много энергичных разговоров, но  мало чему учат и мало что меняют. Партнеры просто воспроизводят свои обычные  паттерны в кабинете терапевта.  Терапевт  может закончить сессию, сказав нечто ласково-утешительное вроде: «Итак, у нас  есть несколько вопросов для обсуждения», но пара уходит деморализованной.

Сценаристам  хорошо известна эта фундаментальная клиническая ошибка. В фильме «Рефери» Кевин  Спейси и Джуди Дэвис играют пару, воюющую в кабинете терапевта. В какой-то  момент они поворачиваются к терапевту, почти умоляя его вмешаться в их  перебранку. Он задумчиво произносит: «Могу сказать, что коммуникация  хорошая». Затем он добавляет: «Я здесь не для  того, чтобы давать советы или принимать чью-либо сторону», на что Дэвид выпаливает:  «Тогда какой вообще от вас толк?» Когда терапевт совершенно уже теряет контроль  и умоляет пару понизить тон, они в один голос выкрикивают: «Да пошел ты!»  -  впервые за всю сессию соглашаясь друг  с другом.

Иногда  терапевт, который на сессиях не устанавливает четкой структуры, приходит к  выводу, что некоторые клиенты – плохие кандидаты на супружескую терапию, потому  что они очень реактивны в присутствии друг друга. В результате партнеров направляют  на индивидуальную терапию, которая может еще более расшатать брак. Однажды я  видел запись неопытного супружеского терапевта, заявившей, что сессии, похоже,  «недостаточно безопасны» для разгневанных супругов (в отношениях не было  никаких признаков физического насилия или эмоциональной жестокости). На самом  деле проблема была не в том, способна ли пара выдерживать совместные сессии, а  в том, способна ли их выдерживать терапевт. Это она не чувствовала себя в  безопасности. Я помню, как я впервые понял, что мне нужно подтянуть свои навыки  структурирования. Я работал с одной парой, где муж был израильтянин, а жена –  американка. Дэвид был самоувереным и напористым, но любящим и преданным.  Трудностью, с которой я столкнулся на первых сессиях, была его склонность  перебивать жену, Сару. Он продожал пытаться, а я старался удерживать его,  используя свой обычный арсенал дипломатичных «Я-утверждений». «Дэвид, - говорил  я, - меня беспокоит то, что Вы перебиваете Сару, что означает, что она не может  закончить мысль. Я хотел бы подчеркнуть основное правило, что ни один из вас не  должен перебивать другого. Вы будете его выполнять?» . Он соглашался, какое-то  время сотрудничал, но потом вновь начинал ее перебивать, если она его сердила.  В конце концов я призвал на помощь свое филадельфийское рабочее происхождение,  и резко указал ему: «Дэвид, прекратите перебивать жену. Дайте ей договорить».  Он посмотрел на меня так, будто впервые это услышал. «Хорошо», -  смиренно ответил он. Впоследствии, если он  начинал перебивать, я продолжал смотреть на Сару, махая рукой в его сторону, чтобы  он умолк со своими комментариями. Он  бросил эту привычку, терапия стала продвигаться  вперед, и я понял, что я обратил во благо какую-то часть своего уличного  филадельфийского прошлого, которую я могу теперь использовать, если того потребует  случай.

После  дефицита структуры самая распространенная жалоба, которую я слышу – это то, что  терапевты не рекомендуют никаких изменений в повседневных отношениях пары.  Некоторые терапевты ведут себя так, как если бы инсайта было достаточно для  того, чтобы помочь паре изменить неподатливые паттерны мышления и действий. Но  все мы знаем, что определенные виды динамики внутри отношений живут своей  собственной жизнью. Я начинаю эмоционально, вы начинате рационально, я начинаю  сердиться, вы становитесь более сдержанными. Потом я упоминаю о вашей матери, и  вы взрываетесь, что доставляет мне безмерное удовольствие. Просто указать на  эту динамику недостаточно для того, чтобы изменить ее. Все проверенные опытом  формы супружеской терапии требуют активных вмешательств, направленных на то,  чтобы научить пару новым способам взаимодействия. Большинство из них  продразумевает домашние задания. Конечно, одних только интервенций будет  недостаточно, если они слишком глобальны или носят общий характер. Если мы с  женой постоянно ссоримся из-за ее матери, то если просто сказать нам: «Помните  о перефразировании и используйте другие свои навыки общения», мы далеко не  уйдем. Хорошая терапия обращается к тому способу, которым пара формирует свой  особый танец, как во время сессий, так и дома.

Третья  распространенная ошибка неопытных терапевтов состоит в том, что они признают  отношения безнадежными, потому что чувствуют, что проблемы данной пары  подавляют их. Я слышал истории о терапевтах, которые бежали с корабля слишком  быстро, не успев понять, что это обычная ошибка. В одном случае терапевт на  первой сессии провел оценку, а на второй сессии заявил, что пара несовместима и  супруги не могут быть кандидатами на супружескую терапию - так и не попытавшись  им помочь. В другом случае женщина, чей муж становился эмоционально жестоким по  мере того, как у него прогрессировала болезнь Паркинсона, сказала мне, что в  конце первой сессии терапевт произнес: «Ваш муж никогда не изменится, поэтому вам  нужно принять то, что он делает, или уходить». Перевод: «Я ничего не понимаю в  болезни Паркинсона  и не имею  представления о том, как помочь пожилой паре с их серьезными супружескими  проблемами, поэтому я объявляю ваш случай безнадежным». Это также позволило  терапевту удержать среднюю длительность лечения в рамках, удобных для страховой  компании.

Некоторые  терапевты как-то переживают первые сессии, но испытывают фрустрацию позже и  активно советуют паре разойтись. Решая, что пара не подлежит лечению, они, кажется,  не берут в расчет свой собственный уровень мастерства. Они могут еще более ослабить  свое чувство ответственности, с запозданием диагностируя у одного из супругов  личностное расстройство. Это часто означает не что иное как «Я не могу работать  с этим человеком». Это как если бы терапевт объявил пациенту, находящемуся в  состоянии, угрожающем жизни, что он неизлечим,   не направив его к специалисту. Я однажды  работал с молодым семейным врачом, у которого было правило: «Никому нельзя  позволить умереть, не проконсультировав его прежде со специалистом по поводу  того, отчего он умирает». Я утверждал бы то же самое о парах: с неудачами в  лечении, особенно ведущими к разводу, нельзя соглашаться без консультации или  направления к компетентному, опытному терапевту, специализирующемуся в работе с  парами.

Опытные  терапевты

Ошибки  продвинутых терапевтов больше касаются стратегии, чем техники, они больше о  непонимании контекста, а не особой динамики отношений, и скорее связаны с  непризнанием ценностей, чем с  нехваткой  знаний. Я сосредоточусь на двух областях, в которых опытные терапевты плохо  справляются со своей задачей: это работа с повторными браками и работа с парами,  принимающими решение, остаться ли в браке или разводиться.

Повторные  браки, в которых есть приемные дети – это минное поле, даже для опытных  терапевтов, потому что партнеры почти всегда приходят с вопросами воспитания  детей, а не просто с проблемами пары, и потому что многие терапевты не  улавливают нюансы, существующие в  семьях,  где у супругов уже есть дети от первого брака. Терапевты, которые  специализируются в работе с отношениями между взрослыми, но неопытны  в родительско-детской терапии, потерпят с  этими семьями неудачу. Опытные терапевты, которые лечат пары, состоящие в  повторном браке, теми же способами, что и первичные браки, обычно хорошо  справляются с индивидуальными сессиями, но применяют неверную стратегию в целом.

Я  помню свое прозрение касательно терапии повторных браков почти так же ясно, как  и свою первую сессию в супружеской терапии. Это было весной 1985 года, я  пытался ослабить конфликт между Дэвидом и Дианой, супругами с двухлетним стажем,  сделав их равноправными родителями для Кевина, 14-летнего проблемного мальчика,  сына Дианы от предыдущего брака. Это была хорошо знакомая проблема совместного  воспитания. Дэйв считал, что Диана слишком снисходительна с мальчиком, а Диана  считала, что Дэвид слишком строг. Иногда они приходили к «компромиссу», но  Диана не была в нем последовательна. Я к тому времени уже помог многим парам с  подобными обыденными проблемами в семейной терапии, но здесь я был озадачен. Я до  сих пор чувствую стул, на котором сидел, когда я сказал себе что-то вроде:  «Билл, почему ты настаиваешь, чтобы эта женщина поровну разделила родительские  полномочия с этим мужчиной? Он не растил Кевина, Кевин не считает его отцом, и  Дэйв не вложил в него столько, сколько Диана. В этом вопросе она не может  относиться к Дэвиду, как к равному, поэтому прекрати лупить ее за то, что у нее  это не получается.

Я  понял, что я неверно применяю норму совместной ответственности, существующую  для двух биологических родителей,  к  семейной структуре, к которой она неприменима. Тогда я сказал, что понимаю,  почему Диана не может дать Дэвиду равное право голоса в вопросах дисциплинирования  ее сына – реальность была такова, что родителем была Диана. При том, что она вкладывалась  в сына столько лет, а отношения между Дэвидом и Кевином насчитывали еще так  мало времени, она не могла делить полномочия 50 на 50. Я предложил метафору,  которую я затем стал часто использовать с семьями, где есть пасынки: в  воспитании своего ребенка Диана была «первой  скрипкой», а Дэвид – «второй скрипкой». Диана мгновенно почувствовала  облегчение, а Дэйв тут же встревожился. Впереди нас ждало еще много работы, но они  все же сумели построить реалистичные отношения совместного воспитания, которые  основывались на лидерстве Дианы. Вскоре после этого я прочел работу Бетти  Картер о семьях с приемными детьми, в которой она утверждала, что нужно  понимать, что в отношении детей у этих супругов разные роли, а позже я  натолкнулся на новое исследование, проведенное Мейвис Хетерингтон, где  говорилось то же самое. Семьи с пасынками – это иная порода, и пары в этих  семьях требуют иного подхода в лечении. Многие опытные супружеские терапевты  все еще не знают этого – или даже если знают, им все еще не хватает  жизнеспособной терапевтической модели.

Помимо  вопросов лидерства в совместном воспитании детей пары в таких семьях барахтаются  в море разделенных лояльностей, которые иногда не замечают даже опытные терапевты. Однажды  я консультировал терапевта недавно поженившейся пары, где у жены было трое  детей, а у мужа ни одного. Один из острых моментов заключался в том, что муж  чувствовал, что ему нет места в эмоциональном мире жены, потому что они мало  времени проводили наедине. Жена соглашалась с этим, и она говорила терапевту,  как это ее мучает. Она любила своего мужа и хотела, чтобы их брак был  счастливым, но трое ее детей школьного возраста занимали почти все ее время  после работы и по вечерам. Каждый вечер она помогала им делать уроки, а кроме  того, у них было расписание дополнительных занятий, которое делает из  современных родителей по совместительству шоферов и организаторов мероприятий  на семейных прогулочных теплоходах. В выходные супруги были заняты тем, что  выполняли  разнообразные поручения  и возили детей на их выездные футбольные  матчи.

На  одной из первых сессий терапевт, очень опытная в работе с парами, сопереживала  жене, разрывавшейся между потребностями мужа и детей, и поддерживала решение  жены отдавать приоритет  детям. Терапевт  объяснила, что дети в этом возрасте требуют огромного количества внимания, и что  супружеские отношения неизбежно в какой-то степени отодвигаются на второй план.  Она сказала, что она как жена и мать знает об этих требованиях, которые смягчаются,  когда дети становятся старше. Другими словами, терапевт провела нормализацию  супружеского кризиса в терминах жизненного цикла семьи, и отдельно сказала об особой  нагрузке, ложащейся на жену, которая не может удовлетворить потребности всех.  Жена расплакалась, почувствовав такое глубокое понимание и принятие. Затем  терапевт обратилась к мужу и ласково спросила его, что он чувствует и думает, прослушав  их разговор и увидев боль и слезы своей жены. Будучи «хорошим парнем», муж, не  любивший конфликтов, признал, что был эгоистичен, торжественно пообещал, что не  будет больше требовать, чтобы жена проводила с ним больше времени, и заверил, что  в   дальнейшем будет более чутким.

Сессия  закончилась тепло. Пара согласилась продолжить работу над своими проблемами,  которые привели их в терапию. Терапевт была довольна, что ей удалось объединить  свое клиническое мастерство и свой собственный опыт жены и матери, чтобы помочь  этой паре. Несколько дней спустя муж позвонил и лаконично сообщил о завершении  терапии, объяснив, что они решили работать над этим самостоятельно.

Терапевт  была потрясена и обратилась ко мне за консультацией. Я  помог ей понять, что она упустила тот факт,  что в этом случае одновременно сосуществовали две стадии развития семьи. Да,  родительско-детская стадия развития предъявляла серьезные временные требования  (не говоря уже о том чрезмерно насыщенном расписании, которое навязывает  современная культура), но супружеская стадия развития создавала свои  собственные потребности: новорожденный брак нуждается во времени для игры и обучения.  Откладывать на годы решение своих супружеских вопросов опасно. Конечно, это  опасно даже в долгосрочных отношениях, но там, по меньшей мере, может иметься  прочная основа и воспоминания о хорошо прожитых годах. Муж, естесственно,  переживал за жизнеспособность их брака, не получающего внимания. Меня потрясло  то, что даже умелый, опытный супружеский терапевт не поняла особых потребностей  пары, состоящей в повторном браке.

Если  новички находят отношения пары безнадежными по причине недостатка мастерства,  опытные терапевты иногда отказываются от пары из-за тех ценностей, которых они  придерживаются в отношении обязательств в нарушенной семье. Я слышал, как  опытные терапевты с гордостью заявляли: «Я здесь не для того, чтобы спасать  браки; я здесь для того, чтобы помогать людям». Это разделение между людьми и  их постоянными преданными близкими отношениями (каковыми я считаю супружество)  имеет кажущуюся привлекательность. Никто не хочет спасать брак за счет серьезного  ущерба супругу или ребенку. Но это утверждение отражает беспокоящую – и обычно  непризнаваемую – тенденцию ценить сиюминутное счастье клиента превыше всего.

Один  уважаемый терапевт в моем местном сообществе описывает свой подход к работе с  парами таким образом: «Я говорю им, что суть в том, чтобы хорошо жить вместе.  Если они полагают, что могут хорошо жить вместе, тогда давайте попытаемся. Но  если они приходят к выводу, что не могут хорошо жить вместе, тогда я говорю им,  что, может быть, им следует идти дальше». Опять таки, на одном уровне это  звучит как практический совет, но в качестве философии работы с супружеской  преданностью это довольно неудачный вариант. Чем это отличается от  профконсультирования? Если вы думаете, что ваша фрустрирующая бухгалтерская  работа в конечном итоге принесет вам пользу, тогда попытайтесь улучшить  ситуацию; если нет – идите дальше. Большинство из нас не объявляли перед лицом  своей семьи, друзей (и, может быть, Бога), о своей вечной верности и  преданности  Артур Андерсен Консалтинг:  но мы делали это с нашим супругом (супругой).

Таким  образом, этика рыночного капитализма может вторгаться в консультационную  комнату так, что никто этого и не замечает. Делайте то, что работает для вас  как для автономного индивида, покуда это удовлетворяет ваши потребности, и  будьте готовы сократить свои потери, если фьючерсный рынок вашего супружества имеет  мрачный вид. Существуют уважительные причины для развода, но благодаря надеждам  и мечтам, которые почти каждый привносит в свое супружество, развод становится  мучительным, часто трагическим событием. Я  рассматриваю развод скорее как ампутацию, чем как косметическую хирургию. И это  иная ценностная ориентация по сравнению с ориентацией  одного известного семейного терапевта,  который видит свою работу в том, чтобы помогать людям решить, какой выбор будет  для них лучшим. «Хорошее супружество или хороший развод, - сказал он  журналисту, - это не важно».

Терапевт-лесбиянка  рассказала мне, как ее собственный терапевт не позволяла ей рассматривать в  терапии потребности детей, когда она размышляла, оставаться ли ей со своей партнершей.  «Речь идет не о детях», - настаивала терапевт. «Речь идет о том, чего хотите вы  и что нужно вам». Когда клиентка возразила, что, принимая решение, она должна  учитывать потребности детей, и хотела поговорить об этом, терапевт оставила это  без внимания и стала утверждать, что клиентка не желает иметь дело со своими  реальными проблемами. В конце концов, клиентка дала терапевту отставку. Позже  она сказала мне, что она и ее партнерша нашли способ остаться вместе, улучшить  свои отношения и вместе воспитывать детей. Терапевт в этом случае была очень  уважаемым профессионалом, «терапевтом терапевтов».

Мои  радикальные взгляды на то, как сегодняшние терапевты обращаются с преданностью,  сформировались под влиянием произошедшего с одной парой, близкой моей семье.  Это история, подобная многим другим, которые я слышал от клиентов, коллег и  друзей на протяжении многих лет. Жизнь Моники превратилась в хаос в тот день,  когда Роб, ее муж, с которым они прожили вместе 18 лет, заявил, что у него  роман с ее лучшей подругой, и выразил желание иметь «свободный брак». Когда Моника  отказалась, Роб ушел из дома, и на следующий день его нашли бесцельно блуждающим  в  соседнем лесу. Проведя две недели в  психиатрической больнице с диагнозом острой психотической депрессии, он был  выписан на амбулаторное лечение. Хотя во время госпитализации он заявлял, что  хочет развода, у его терапевта оказалось достаточно здравого смысла, чтобы убедить  его не принимать важных решений, прежде чем он не почувствует себя лучше.

Тем  временем Моника была вне себя. Дома у нее было двое маленьких детей, у нее была  работа, отнимающая много сил и времени, а также она боролась с серьезной  хронической болезнью, которую у нее диагностировали за год до этого.  Действительно, Роб так и не смог пережить ее диагноз, а также потерю работы шестью  месяцами позже. (Теперь он снова работал). Кроме того, семья только недавно  переехала жить в другой город.

Было  очевидно, что эта пара пережила множество стрессов. Роб дейстовал совершенно  нехарактерно для добропорядочного человека с крепкими религиозными и моральными  ценностями. Моника была подавлена, обеспокоена и чувствовала себя в тупике.  Будучи умным потребителем, она поискала рекомендации и нашла уважаемого клинического  психолога. Роб продолжал индивидуальную терапию амбулаторно, живя один на  какой-то квартире. Он все еще хотел развода.

Как  рассказала Моника, ее терапевт после двух оценочных сессий и кризисной  интервенции предложил ей подать на развод. Она сопротивлялась, говоря о своей  надежде на то, что настоящий Роб восстанет из своего кризиса середины жизни.  Она подозревала, что интрижка с ее подругой долго не продлится (так оно и  случилось). Она была зла и обижена, сказала она, но решительно настроена не  сдаваться после 18 лет супружеской жизни и всего лишь одного месяца,  проведенного в аду. Терапевт, по словам Моники, интерпретировал ее сопротивление  тому, чтобы «продолжать жить», как результат неспособности «оплакать кончину  своего брака». Затем он связал эту неспособность с утратой матери, умершей,  когда Моника была еще ребенком. Он утверждал, что Монике трудно отпустить свой  неудавшийся брак, потому что она не до конца оплакала смерть матери.

К  счастью, у Моники хватило сил отправить терапевта в отставку. Немногие клиенты  способны это сделать, особенно когда такой эксперт патологизирует их духовную преданность.  Столь же удачно было то, что Моника и Роб нашли хорошего терапевта,  занимающегося проблемами брака, с которым они прошли через этот кризис, и  который работал с ними далее, до достижения ими в конечном итоге более здоровых  супружеских отношений. Когда я видел их в последний раз, Роб был более  эмоционально доступен, чем когда либо ранее. Они с Моникой уцелели, пережив  вмешательство, которое я называю брачным суицидом при содействии терапевта.

Грубая  ошибка терапевта в данном случае была обусловлена не клинической  некомпетентностью в плане знаний и техники,  но его ценностями и убеждениями. Он просто не  признавал  важности обязательств «в горе  и в радости». Подобно юристам, которые автоматически начинают бороться с  противниками своих клиентов, некоторые терапевты поощряют клиентов избавляться  от супругов, которые на данный момент отравляют их жизнь, вместо того, чтобы  усердно искать то, что можно спасти и восстановить. Это может быть неверным  подходом даже тогда, когда речь идет об индивидуальном благополучии.  Исследование, проведенное недавно Линдой Уэйт, обнаружило, что подавляющее  большинство несчастливых супругов, которые упорно продолжают оставаться в браке  (при услови, что в нем нет насилия) в течение пяти лет, сообщают о заметных  улучшениях в своей супружеской жизни, и что развод, в среднем, не дает людям,  несчастливым в браке, большего счастья в их отдельном существовании.

В  конечном итоге, одних только клинических навыков недостаточно для супружеской терапии,  потому что здесь больше, чем в любой другой форме терапии, наши клинические  навыки пересекаются с нашими ценностями. Лечение клиента от депрессии или  тревоги не подразумевает тех ценностных суждений, которые подразумевает работа  с парами. Феминистки одними из первых указали на неизбежность нравственной позиции  в работе с парами. Вы не можете работать с гетеросексуальными парами, не имея  рамок, адресующихся к справедливости и равноправию в отношениях полов. Если вы  утверждаете, что вы нейтральны, вы будете разыгрывать какую бы то ни было вашу  ценностную ориентацию касательно женщин, мужчин, и того, как им следует жить  вместе. То же самое верно по отношению к расовой и сексуальной ориентации. Не  иметь нравственных основ означает иметь непризнаваемые основы, и в американской  культуре они будут скорее индивидуалистическими, чем связанными с семьей или  сообществом.

Подобно  тому, как клиентам, ценящим равенство полов, не смогут хорошо послужить терапевты,  придерживающиеся традиционной ценностной ориентации в этом вопросе, точно также  и клиенты, ценящие свои нравственные обязательства перед своим супругом, не  будут в безопасности в руках клинически опытного терапевта с  индивидуалистической ориентацией. Таким клиентам нужны терапевты, которые  понимают мудрость Торнтона Уайлдера, написавшего:

Я  женился на тебе не потому, что ты совершенна. Я женился на тебе не потому даже,  что любил тебя. Я женился на тебе, потому что ты дала мне обещание. Это обещание  загладило твои недостатки. А обещание, данное мною, загладило мои. Два  несовершенных человека поженились, и именно обещание создало их брачный союз. И  когда росли наши дети, это не дом защищал их; и это не наша любовь защищала их  – их защищало наше обещание.

Самая  большая проблема в супружеской терапии, помимо грубой некомпетентности, которой,  к сожалению, очень много – это миф о нейтральности терапевта, не позволяющий  нам говорить о наших ценностях друг с другом и с нашими клиентами. Если вы  думаете, что вы нейтральны, вы не можете формулировать клинические решения в  терминах морали, не говоря уже о том, чтобы сообщать ваши ценности вашим  клиентам. Отчасти поэтому семьи с приемными детьми и непрочные пары получают  такое плохое лечение даже у хороших терапевтов. Жизнь семьи с приемными детьми  напоминает пьесу-моралите с ее конфликутющими требованиями справедливости,  преданности, и отношениями предпочтения. Вы не можете работать с повторными  браками, не имея нравственного компаса. Хрупкие пары проходят суровое моральное  испытание, пытаясь понять, является ли их личное страдание достаточным поводом  для того, чтобы разорвать взятые на всю жизнь обязательства, и перевешивают ли  их мечты о лучшей жизни потребность их детей в крепкой семье. Моральные  ценности терапевта начертаны крупными буквами на этих клинических ландшафтах,  но мы не можем говорить о них, не нарушая табу нейтральности. А для клиентов  ужасный факт заключается в том, что то, о чем терапевт не может говорить, может  быть решающим в процессе и для исхода их терапии.

В  завершение я хочу сказать, что нам нужно растить не просто компетентных, а  мудрых семейных терапевтов. Мудрые терапевты могут охватить взором весь  контекст человеческой жизни и открыто и глубоко размышлять о ценностях и более  широких социальных силах, влияющих на профессию. Моя мудрость будет отличаться  от вашей, но мы должны привлекать друг друга к рассмотрению важнейших вопросов,  вместо того чтобы прятаться за колдовским покровом клинической нейтральности.  Философ Алистер МакИнтаер писал, что в мире, который искушает профессионалов  считать свою работу предоставлением технических услуг, лишенных более широкого  социального контекста и нравственного смысла, критерием истинности профессии  является нескончаемый спор о том, верна ли она своим основополагающим  ценностям, принципам и практике. Другими словами, становление компетентного  супружеского терапевта – это лишь первый шаг на пути становления хорошего  супружеского терапевта.