|
|
2. Обзор юнгианских подходов к контрпереносу
Результаты, помимо приведенной выше категоризации, указали Дикману на то, что существовала поразительно тесная «психологическая связь между цепочками ассоциаций аналитика и пациента» (Dieckmann, 1974, р. 73). Феноменологически это проявлялось в форме того, что пациенты часто почти дословно произносили то, что было на уме у аналитика10 (Это, наоборот, как раз то, что аналитик может часто слышать от своих пациентов, что довольно любопытно). Дикман далее приводит живые примеры, демонстрирующие параллельные или дополняющие друг друга цепочки взаимных ассоциаций, что является первым по-настоящему откровенным описанием случаев после Юнга (Jung, 1937, p. 332)11(Отличный пример случая у Moody (1955) является необычным, так »ак показывает, скорее, его активное участие, чем его бессознательные процессы.).
С точки зрения аналитической техники, интересен акцент берлинской группы на том, что отслеживать свои собственные ассоциации трудно только в начале, но потом становится все легче и легче. Дикман замечает (и это крайне важно), что хотя интерпретации, основанные на контрпереносе, и не высказывались, процесс в целом обоими участниками ощущался, как «управляемый» (Dieckmann, 1974, р. 75). Таким образом, интерпретация, похоже, имеет второстепенное значение по сравнению с опытом — если аналитик убежден в ее правильности, значит, пациент уже сам к ней пришел и созрел для ее принятия, еще до того, как ее произнесли. Этот бессловесный, но согласованный процесс, «выглядит мистическим» — говорит Дикман (р. 78), и в определенном смысле, так оно и есть. Он рассматривает его как аналогичный экстрасенсорному восприятию или как основанный на Самости феномен синхронии. Таким образом, рамки причины и следствия, даже такие понятия как проективная идентификация, не способны полностью описать взаимодействие на уровне переноса и контрпереноса. Вслед за работой Дикмана появилась развивающая эту тему работа Бломейера (1974). Его описание является еще более откровенным, чем у Дикмана. Он прослеживает контр-перенос с момента его первоначального проявления в форме «животного» влечения к пациенту. Бломейер также приводит пример того, как переживания аналитика и даже факты его реальной жизни могут каким-то образом улавливаться и «воспроизводиться» пациентом, в сновидениях и высказываниях на сессии (Blomeyer, 1974, р. 107). В более поздней работе Дикман (1976) обобщает данные своих исследований, собираемые от пятнадцати аналитиков на протяжении трех лет. Им постулируется, что Самость синхроничным образом организует «совершенное соответствие» ассоциаций пациента и аналитика, и этот параллельный процесс остается верным даже для глубоко личного, не-архетипического материала аналитика (Dieckmann, 1976, р. 26, 32). Первоначально фокус исследования был на архетипических сновидениях, и было обнаружено, что синхронии проявляются в этой сфере особенно часто. Значимое соответствие ассоциаций возникало и в супервизорской группе аналитика, что для Дикмана означает, что сфера влияния Самости гораздо обширнее и проникает в область unus mundus (единства мира). Однако также как психика аналитика образует позитивные связи с психикой пациента, она может и вносить вклад в сопротивление. Спектр и сила этого процесса, направляемого Самостью, возможно и побудили Дикмана предположить, что сопротивление является взаимной проблемой, «независимо от уровня образования и опытности аналитика» (Dieckmann, 1976, р. 27). Эта берлинская концепция заставляет делать выводы, которые трудно принять, поскольку они являются своего рода ударом по эго аналитика. Здесь уместно вспомнить, что Юнг настаивал на необходимости «подлинного соучастия, насколько аналитик на это способен, в любой повседневной профессиональной деятельности» (Jung, 1946, р. 199) и предпочитал «мягкий» перенос, так как анализ может переживаться пациентом как «суровое испытание» (Jung, 1951a, р. 116). Картина, обрисованная Дикманом, выглядит, в этом смысле, несколько розовой, поскольку взаимные цепи ассоциаций могут быть не только удивительными, но и порождать тревогу в периоды, когда аналитик и пациент спускаются в более темные области бессознательного. В заключение Дикман описывает четыре уровня данного процесса. Первый уровень — проективный, т. е., иллюзорный в обычном смысле. Второй — объективный и подобен Юнговскому представлению об «объективном уровне» интерпретации. Этот уровень как бы призывает аналитика отслеживать свои сны о пациенте12 (С одной стороны, этот перенос больше связан с профессиональной деятельностью аналитика и его способностью подмечать объективно существующие особенности пациента. С другой стороны, объективный перенос относится к способности пациента реалистично оценивать свое-го аналитика. Отличить объективный перенос от проективного можно, как считает Дикман, отслеживая сны разных пациентов об одном аналитике. — Прим. Ред.). Третий уровень — антитетический тип аналитического взаимодействия, где проявляются противоположные и комплементарные полюса и роли. И наконец, существует архетипическая ситуация, которая для эффективного разрешения требует, чтобы архетип был «привнесен в жизнь в форме контрпереноса» — только тогда он будет оказывать стимулирующее воздействие на пациента (Dieckmann, 1976, р. 35). В целом, работа Дикмана и берлинской группы придает новый смысл и глубину образу «заклинателя дождя», который так нравился Юнгу13 (История Юнга о «делателе дождя» звучит так: В качестве примера к тому, что значит «пребывать в Дао» и синхронистичных сопутствующих обстоятельствах этого состояния я приведу историю, рассказанную мне Ричардом Вильгельмом о «делателе дождя» Киао-Чо: «В месте, где жил Вильгельм, была великая засуха; в течение нескольких месяцев не выпало ни капли дождя и ситуация становилась катастрофической. Католики устраивали процессии, протестанты молились, а китайцы зажигали пахучие палочки и стреляли из ружей, чтобы напугать демонов засухи, но все безрезультатно. Наконец китайцы сказали: „Мы приведем делателя дождя". И из другой провинции явился иссохший старик. Единственным, о чем он попросил, был тихий маленький домик, в котором он и закрылся на три дня. На четвертый день собрались тучи, и началась огромная снежная буря в то время года, когда никто не ожидал снега. Его выпало необыкновенно много, и город до того исполнился слухами о чудесном делателе дождя, что Вильгельм отправился к старику, чтобы спросить, как он это сделал. Как настоящий европеец, он сказал: „Они называют вас делателем дождя, расскажите мне, как вы сделали снег?" И маленький китаец ответил: „Я не делал снег, я за это не в ответе". „Но что вы делали в эти три дня?" „О, это я могу объяснить. Я пришел из другой страны, где вещи находятся в порядке. Здесь порядок нарушен и вещи не таковы, какими они должны быть по установлению небес. Таким образом, вся страна находится вне Дао, и я тоже пребываю вне контакта с естественным порядком вещей, поскольку я нахожусь в стране беспорядка. Так что мне пришлось ждать три дня, пока я не вернулся в Дао, и тогда сам собой пошел дождь"». (Jung, 1955-56, р. 419—420).). Свои идеи они используют в реальной практике анализа. В своей первой, 1974 г., работе Дикман обращается к этому образу, когда пытается найти «срединный путь» между интроспективной позицией заклинателя дождя и более экстравертированной позицией «чистого экрана», фокусирующейся преимущественно на пациенте (Dieckmann, 1974, р. 71). С технической стороны, ему представлялось весьма трудной задачей смотреть, так сказать, одним глазом вовне, а другим — вовнутрь. Такой раскол может быть, однако, преодолен, когда возникают синхроничные события, подтверждающие, что внутренние процессы аналитика тесно связаны с процессами пациента; следовательно, этот раскол не свидетельствует о неспособности к эмпатии. Даосские философские принципы, которыми объяснялась ситуация в момент засухи в китайской деревне, используются здесь Дикманом в отношении индивидуальных мыслительных процессов внутри пациента и аналитика. Школа «Раненого целителя» Школа «Раненого целителя» как таковая в реальности существует не более, чем «Берлинская». К этой школе можно отнести двух юнгианцев — швейцарца и американца — которым рассуждения Юнга по поводу греческого мифа об Асклепии показались близки, и которые стали писать об этом в связи с обсуждением контрпереноса14 (C.A.Meier (1949/1967) в своей книге Ancient Incubation and Modern Psychotherapy, весьма информативно исследует целительские практики Асклепия. Данная книга является прекрасным источником. Однако, как указывает Сэмуэлс: «Очень немногое в этой книге касается того, что мы сейчас называем контрпереносом» (Samuels, 1985, p.187).). Категория: Библиотека » Постъюнгианство Другие новости по теме: --- Код для вставки на сайт или в блог: Код для вставки в форум (BBCode): Прямая ссылка на эту публикацию:
|
|