Клинический случай Натана Шварц-Салана

Натан Шварц-Салана
( лекция № 3 )

Аналитическая психотерапия пограничных состояний.
Клинический случай

Размещено с разрешения Н. Шварц-Саланы специально для "ЮнгЛенда." Редактура - к.п.н., Анны Разумовой, руководителя психологического центра «Линии жизни»(www.llife.ru)

Сейчас я хочу представить случай, это один из сложнейших случаев, благодаря которым некоторые из идей, о которых я вам говорил, и появились. Это мужчина, которого я буду называть Эдам. Эдам был невероятно умен, и у него было много талантов. Ему было 38 лет. Он пришел в терапию по нескольким, явно обозначенным причинам. Он делал карьеру, в которой его интеллектуальные и творческие дарования были задействованы, и он жаловался на отсутствие какой-либо цели в жизни и отсутствие каких-либо затрагивавших его обязательств. Кроме того, он пришел на терапию ко мне, потому что его предыдущий терапевт, с которым он работал десять лет, умер. Он очень любил этого человека и говорил о нем очень возвышенно. И все это заставило меня чувствовать себя очень незначительным, но мне было интересным, что происходило, потому что казалось, что его состояние было ничуть не лучше, чем тогда, когда он начал эту терапию. Это была просто промелькнувшая мысль на первой сессии. Другие люди проживали свою жизнь достаточно успешно, а он нет. И это при том , что он был очень привлекательным, умным человеком, интересной личностью, с которой изначально мне было очень приятно иметь дело. Главной темой его жизни была интенсивная озабоченность моральностью, моральным поведением. У него были навязчивые действия, он навязчиво думал о всяких разных действиях направленных к нему других людей, прошлых или настоящих. Тех действиях, которые он часто находил аморальными. А также его очень сильно беспокоило собственное поведение, и он был очень сильным критиком самого себя и собственных действий. На этот момент я мало знал о пограничности. И одна из причин, по которой я написал книгу о пограничности, – желание сделать самосупервизию на эту тему. Но в ретроспективе некоторые серьезные симптомы пограничности можно было заметить с самого начала. В частности отсутствие самости, он не видел никакой цели, не видел в себе ничего хорошего. Однако когда он говорил о моральном поведении, это мне показалось несколько странным. Странным именно этой своей сильной навязчивостью .Он был буквально погружен в нее. Он мог долгие часы проводить в одиночестве, задавая себя вопросы о том, почему какой-то человек повел себя с ним именно так, как повел. Он чувствовал себя эмоционально парализованным . Он не способен был продвинуться во взаимодействии с каким-то другим человеком, чья злонамеренность была уже хорошо к этому моменту ясна. Почему он не ответил ему так-то и так-то. Он часами сидел и размышлял об этом. Меня удивляло, откуда у него оставалось время на работу вообще. Однако он работал адвокатом, юристом и считался хорошо востребованным специалистом. Поначалу мне казалось, что Эдам страдает от нарциссического расстройства личности и имеет идеализированный перенос, смешанный с динамикой эксгибиционистской грандиозности,- все это присутствовало,- и эта смесь идеализации и зеркального переноса часто является симптомом присутствия пограничности, потому что переносы не отделились, не сепарировались. И в этой смеси переносов у меня было ощущение, что я должен дать ему ответы, у меня должны быть ответы для него. И это частая контрпереносная реакция. Мои реакции и отклики обычно очень хорошо им принимались. Но, тем не менее, присутствовало дискомфортное ощущение или чувство, что он изо всех сил пытается быть открытым со мной, и что он очень вежлив. Я не работал с этим, потому что я очень сильно надеялся на то, что переносы сепарируются и станут более связными . Но это чувство было очень неустойчивым и некомфортным с самого начала, и это очень часто характерно для пограничных личностей. Очень сильные переносы и контрпереносы начинаются мгновенно сразу же. Есть история о двух обучающихся аналитиках в Лондоне, один из этих аналитиков фрейдист, а другой кляйнианец. И, как мы знаем, кляйнианцы всегда имеют дело с проективной идентификацией. И обучающийся кляйнианец говорит обучающемуся фрейдисту: «я лучше приду вовремя или мой аналитик начнет анализ без меня». Проективная идентификация так сильна в пограничной личности, что о ней есть сообщение даже в первом телефонном звонке, в котором они договариваются о встрече. Иногда пограничные черты потом прячутся и оказываются подспудными, и вы можете считать, что вы имеете дело с обсессивно-компульсивным типом личности, а потом в какой-то момент пограничные черты внезапно вновь всплывают. В данном случае черты пограничности с самого начала присутствовали. Из-за этого не было разделения на две части нарциссической фазы. И вскоре обнаружилось, что сама нарциссическая фаза не что иное, как защита от пограничности.

Следующее размышление над моей работой; появилось ложное интерактивное поле, которое всегда присутствует в работе с пограничной личностью в той или иной степени. И это поле чрезвычайно сложно понять, постичь. На самом деле компульсивность и навязчивость с моей стороны выражалась в том, что отыгрывался паттерн несвязности. И эта картина несвязности выражалась в том, что было много разговоров и недостаточно много рефлексии. И это навязчивое желание отыгрывать восходит к седьмой картинке (розариум философорум), в которой нет соединения и связи с душой. Но в этом навязчивом желании что-либо говорить, мое наблюдающее эго было практически стерто, а также, и его наблюдающее эго тоже было почти стерто. В такие мгновение все взаимодействие между нами и все мои попытки привнести связность сознания в сессию приводили к одному результату, результатом была только боль. Вы понимаете. Что в эти мгновения я не заботился о себе, я даже не думал об этом, это было 25 лет назад, и я не знал, как это делать. И меня тянуло просто дальше неким полем, в котором не было связи между нами. Я чувствовал лишь давление на себя, я хотел сделать все правильно. Тяжело было сидеть тихо, я пытался давать интерпретации, и малейшая рефлексия показывала, насколько пустые эти интерпретации. И в эти мгновения, как я уже сказал, саморефлексии у меня практически не было. Однако я продолжал комментировать, говорить, чувствуя пустоту и глупость сказанного, надеясь, что-то, что я говорю, будет воспринято и понято. Поскольку пациент пытался быть искренним и правдивым, даже ценой консенсуса между нами, этого никогда не происходило, он слишком долгие годы страдал от того, что его интеллектуальные и творческие дарования были фрустрированы. Также раньше в его жизни были неудачные терапевтические опыты, поскольку, когда умер его любимый аналитик, он попытался до меня прийти еще к нескольким терапевтам ,а перед этим любимым аналитиком был еще какой-то. И этих отрицательных опытов было слишком много, поэтому сложно было себе позволить, чтобы неудачей оказался и опыт анализа со мной. Говоря все это вам, я надеюсь, что это срезонирует с каким-то из ваших опытов. Потому что когда я работаю, читаю работы других людей и думаю: «Ага, это тоже, что и я испытывал.» В другом случае бесполезно читать чьи-либо работы, и именно поэтому я верил, что Эдам - правдоискатель, а он был лжецом. Лжецом, которому едва удалось выжить. Выжить в чем? Это не так легко описать. Хотя я могу сказать, что вскоре после этого как началась наша работа, и сила его нарциссических переносов уменьшилась, наши бессознательные психики смешались таким образом, что такая очень сильная и беспокоящая энергия поля, и это бушевание поля установились на таком уровне, что препятствовали и блокировали мою способность размышлять. Когда он приходил после краткого периода оптимизма и после некоторой связи, которая все уменьшалась и которая соотносилась с нормальной частью личности, оптимизм говорил о том, что хорошая работа может продолжиться, но очень быстро я чувствовал себя в эмоциональной и физической катастрофе. Никакой внутренней энергии не оставалось. Если бы я что-нибудь знал об этом в то время, я бы понял, что я переживаю его мертвую самость, но я этого не знал. И мне стало очень трудно, трудно оставаться самим собой, в собственном теле и быть с ним. Я пытался, но вместо этого я расщеплялся, тело и разум отщеплялись друг от друга. Я чувствовал какую-то необходимость говорить обычно, то есть, другими словами, действовать, а не быть. Часто у меня возникала сильная проблема, чтобы вынести отсутствие контакта между нами и нередко я боялся этого человека. Временами мне казалось, что он может ударить меня. Но моя обычный конфликт заключался в моей вере в то, что он повязан с правдой, тогда как я лгу. И это утверждение не сильно менялось со стороны Эдама, поскольку он тоже был в состоянии внутреннего бушевания, он тоже подвергался внутренним страданиям, которые имели отношения к тому, что он был раздираем изнутри собственной ложью. Особенно сильно было отрицание и недоверие к собственному восприятию с его стороны. Более года на сессиях была только маргинальная связь между нами. Мы встречались дважды в неделю, мы оба делали многочисленные попытки создать чувство связанности между нами, я бы сказал, отчаянные попытки. В течение этого времени моя работа с Эдамом лучше всего описывается словом «выживание». Я не очень-то хорошо выживал, но достаточно хорошо для него, чтобы продолжать. Каждое слово, которое я использовал, каждый способ выражения, который я выбирал, подвергался тщательному анализу и критике с его стороны. И в этом процессе Эдам стал демонстрировать растущий альянс между нами, и мое маргинальное выживание, похоже, возымело какое-то хорошее действие. Однажды он рассказывал мне о том, что он читал, он читал какую-то кляйнианскую литературу, как мне кажется, это была работа Донны Мертис, и к моему удивлению он задал мне вопрос о природе нашей бессознательной пары. На мой взгляд, это олицетворяло серьезный сдвиг в его психике, на последующих сессиях я был более способен рефлексировать с помощью воображения. И у меня появилось нечто, что оказалось значимым для нас обоих, это была пара, которая стремилась к отсутствию союза. И это хорошо видно на седьмой картинке Розариума. В те моменты, в которые мы были способны разговаривать о бессознательной паре, я пытался верить или верил, что мы хорошо связаны друг с другом, но на самом деле между нами не было общения и коммуникации.