2. Обзор юнгианских подходов к контрпереносу

Кстати, само слово «контрперенос» иногда используется Юнгом именно в этом контексте. И тут он приводит свое единственное определение этого термина, называя его «симптомом» переноса пациента. Под этим, однако, Юнг понимает нечто иное, нежели просто реакцию, контрперенос на перенос пациента (Jung, 1929, р. 72). Это довольно радикальное утверждение весьма похоже на нынешние концепции проективной идентификации. В рамках этой же темы Юнг позднее критикует фрейдистскую технику кушетки и теорию в целом как пустые и антитерапевтические попытки «отгородиться» от заразного влияния пациента (Jung, 1946, р. 171). Оправдана эта критика или нет, однако совершенно очевидно, что воздействие (или эмоции) пациента обладают большой силой. И реакции аналитика на них или интроекция5 (Интроекция — противоположность проекции; попытка интериоризировать свой опыт. Процесс ассимиляции объекта субъектом. Субъект, в процессе фантазирования, переводит объект или качества, присущие этому объекту «внутрь» себя. — Прим. ред.) подобных эмоций и является тем, что обычно называют контрпереносом.
Из всего вышеописанного логически вытекает идея о том, то личность аналитика является «главным фактором излечения . а не просто одним из многих. Как говорит Юнг: «Мы научились из опыта, что на первый план нужно поместить личность самого врача в качестве целительного или вредного фактора» (Jung, 1929a, р. 74). Психология самого аналитика имеет первостепенное значение не только в смысле «чистых рук (т. е., чтобы не заразить), но и в смысле его восприимчивости (способности подвергаться воздействию и даже позволять себе заражаться). Лучше всего Юнг выражает эту идею, говоря о том, что аналитик «буквально „перенимает" страдания своего пациента и разделяет их с ним» (Jung, 1946, р. 172). Именно это делает возможной «взаимную трансформацию» обоих участников анализа, и для описания именно этого процесса Юнг использует свои наиболее живые метафорические выражения.
В своих описаниях анализа как «диалектического» или реципрокного6» ("Реципрокный — от англ. reciprocal — взаимный, обоюдный, ответный. — Прим. Ред). процесса, происходящего между двумя сторонами, Юнг, по крайней мере, в двух случаях, сравнивает его с соединением двух химических веществ в своего рода аналитическом сосуде для проведения опытов (Jung, 1929a, 1946). Смесь или «комбинация» этих элементов приводит к изменению каждого элемента (и как ни парадоксально, сама является результатом) и к созданию нового, третьего компонента. Эта химическая модель, хоть и уместная в целом, не объясняет более сложные моменты химического взаимодействия. Я думаю, Юнг первым бы сказал, что каждый элемент содержит внутри себя множество (если не бесконечное количество) более мелких элементов — например, комплексов. Поэтому ему потребовалась более утонченная и лиричная аналогия для описания бессознательного взаимообмена аналитика и пациента. И он нашел ее в алхимии.
Символизм алхимии, в особенности «coniunctio», или «мистического брака», элементов при создании золота, казался Юнгу несущим в себе неподдельное сходство с процессами индивидуации и переноса и контрпереноса. Архетипические механизмы, лежащие в основе всех трех процессов, лучше всего отражены в алхимическом тексте 1550 г. «Rosarium Philosophorum», который Юнг взял за основу для своей главной работы по контрпереносу «Психология переноса» (1946).
Хотя в этой работе перенос и не описывается детально, там представлены основные идеи Юнга и передается основной опыт переживаний аналитической стороны алхимического равенства. Во-первых, ситуация аналитика и пациента в целом символически представлена в образах алхимических «адепта» и его «сестры», глубоко вовлеченных в процесс создания «золота», происходящий в алхимической лаборатории. По мере того как они проводят эксперимент и наблюдают элементы, становится очевидным, что и между ними происходит взаимообмен. У каждого из них есть свои сознательные и бессознательные части, которые, в свою очередь, притягиваются друг к другу. Центральное взаимодействие происходит между бессознательными аспектами каждого и их взаимным влечением. Это и есть сердце переноса и контрпереноса.
Взаимное смешение бессознательных частей каждого участника — анимы мужчины и анимуса женщины — представлено в сериях образов Розариума. Эти серии показывают «Короля» и «Королеву», постепенно сближающихся друг с другом (сначала — одетых, затем —обнаженных), соединяющихся сексуально (coniunctio), затем умирающих — вследствие чего появляется маленький человек (душа), которая возносится и затем возвращается, приводя в итоге к возрождению и сотворению «гермафродита» или Самости. Эта завершающая тема андрогина соответствует возрождению целостности пациента.
Мое поверхностное описание не вполне отражает всю тонкость образов и архетипических превращений, лежащих в основе отношений пациента и аналитика, как это изображалось Юнгом. Юнг украшает свой текст и эти серии образов с помощью дальнейших амплификации из сказок, антропологии (брак между двоюродными братом и сестрой) и других алхимических текстов. Наибольшей клинической проницательности, по моему мнению, он достигает, когда описывает, как терапевт переживает различные моменты этого процесса.
Он особенно подчеркивает, что такова судьба аналитика — быть психологически зараженным пациентом, и это просто следует принять как факт (Jung, 1946, р. 177). Другими словами, в юнгианском анализе обычно ожидается возникновение сильного контрпереноса. Аналитик должен суметь привнести в анализ не только свою восприимчивость, но также профессиональные навыки и свою (надо надеяться) относительно здоровую душу. Временами аналитик также будет испытывать смятение, физическую угрозу, чувствовать себя захваченным тем же «туманом», что и пациент (туманом, который теперь окутал и аналитика). Как говорит Юнг:
«зачастую врач находится в том же положении, что и алхимик, который уже более не знал, выплавлял ли он таинственную амальгаму в тигле или же сам был саламандрой, сверкающей в огне. Психологическая индукция неизбежно заставляет обе стороны вовлекаться в синтезирование третьего начала и самим трансформироваться в этом процессе, и все это время знание врача, подобно мерцающей лампе, является тусклым светом во тьме».
(Jung, 1946, р. 199)
Опять же, это состояние является судьбой аналитика, который «добровольно и сознательно принимает на себя психические страдания пациента, предоставляя себя во власть обладающих огромной силой содержаний бессознательного» (Jung, 1946, р. 176). Оба участника в определенном смысле захвачены ими и погружены в алхимический сосуд превращений.
Несмотря на все эти богатые впечатляющие образы, одна из наибольших трудностей состоит в том, чтобы определить специфическую природу того «ускользающего, обманчивого, вечно изменчивого содержания», которое возникает на аналитической встрече и вокруг нее. Юнг предпочитает характеризовать его алхимически, называя Меркурием, «хитрым богом выдумок» (Jung, 1946, р. 188), но он не раскрывает его истинной природы, за исключением замечания о том, что он является одновременно демоном и божеством. Из этой тайны становится очевидным, что то, над чем работают аналитик и пациент, на самом деле является таинством из таинств — Самостью.
В других, более поздних работах, Юнг продолжает разрабатывать эти идеи. «Психология переноса» остается самой детальной и может быть самой лучшей амплификацией по данному вопросу. Мотиву контрпереноса в квазивзаимном лечении уделяется еще большее внимание в работе Юнга 1951 г. «Фундаментальные вопросы психотерапии». В этой работе прослеживается легкое изменение позиции, имеющее, однако, решающее значение: Юнг придает еще большую значимость эмоциональной вовлеченности аналитика, при этом с меньшим акцентом на его "психическом здоровье» (в обычном смысле). С этого момента Юнг сосредотачивается на собственных страданиях аналитика. Он все еще подчеркивает «чистые руки»
и диалектический характер анализа, но уже в несколько измененном виде. Например, говоря о важности учебного анализа он отмечает, что «это средство вовсе не является идеальным или абсолютно надежным» способом очищения влияния аналитика в этом процессе (Jung, 1951a, р. 116). Однако резонно добавляет он, «по крайней мере, [учебный анализ] развивает самокритичность» и усиливает способность аналитика к самоисследованию. Таким образом. Юнг считал, что очень хорошо начинать с учебного анализа, но даже хотя он всегда нечто большее, чем просто начало, одного учебного анализа недостаточно. Огромная работа продолжается все время, и Юнг подтверждает это, говоря: «добрая половина любого сколько-либо успешного глубинного лечения состоит в исследовании доктором самого себя». Это важное утверждение, подразумевающее первостепенную важность рефлексии контрпереноса — ей отводится, по крайней мере, половина работы аналитика.
Юнг развивает тему контрпереноса, заметно перенося акцент с «чистоты рук» на уязвимость аналитика. Уже более не открытость, «психическое здоровье» или «знание» аналитика является главной детерминантой; скорее «мерой его способности лечить служит его собственная раненость» (Jung, 1951a, р. 116, курсив мой). И здесь Юнг впервые приводит миф об Асклепии, — «раненом враче», в котором есть мотив целителя с неизлечимой раной, и как показывает цитата Юнга, парадоксальным образом именно эта рана необходима для его целительского дара.
Другой пример изменения первичных взглядов Юнга на контрперенос мы видим, когда Юнг говорит о том, что потребность в «диалектической» процедуре является довольно й (Jung, 1951a, p. 117). Диалектический подход уже требуется не только на «завершающей, чрезвычайно трудноуловимой стадии, на которой происходит разрешение контрпереноса» (Jung, 1913, р. 199).
Юнг возвращается к архетипу «раненого целителя» в своей последней большой работе, Mysterlum Coniunсtionis7 (Mysterium Coniunctionis (лат.) — мистическое соучастие. — Прим.. ред.) (1955—56), и в своей автобиографии, где он делает своего рода окончательный вывод: «Только раненый врач лечит» (Jung, 1961a, р. 134). В этой поздней работе Юнг впервые предлагает нам примеры и простой практический совет по контрпереносу.