9. РАЗВИТИЕ ПСИХОЗОВ

Все распадается и в стороны летит,
И в мире сем анархия царит.
ВИЛЬЯМ БАТЛЕР ЕЙТС

Мы уже рассмотрели, особенно в случаях Дэвида и Питера, шизоидные проявления, которые находятся в рискованной близости от откровенного психоза. В данной главе мы будем исследовать некоторые из путей пересечения пограничной линии и достижения состояния психоза. Здесь, конечно же, не всегда можно провести четкую границу между душевным здоровьем и болезнью, между здоровым шизоидным индивидуумом и психически больным. Порой психоз начинается столь драматично и внезапно, а его проявления бывают столь недвусмысленны, что не возникает вопросов или сомнений относительно диагноза. Однако во многих случаях не существует подобной резкой и явной качественной перемены, а имеет место лишь переход, растягивающийся на годы, и неясно, когда пройдена критическая точка.
Для того чтобы понять природу перехода от душевного здоровья к болезни, когда пунктом отправления является определенная форма шизоидного экзистенциального положения, описанного на предыдущих страницах, необходимо рассмотреть психотические возможности, возникающие из этого определенного экзистенциального контекста. Мы утверждали, что при таком положении "я" для того, чтобы развить и удержать свою индивидуальность и автономию, и для того, чтобы оказаться в безопасности от постоянных угроз со стороны мира, отрезает себя от прямой связи с другими и предпринимает попытку стать своим собственным объектом, в сущности, стать связанным непосредственно только с самим собой. Его кардинальными функциями становятся фантазия и наблюдение. Постольку, поскольку это происходит успешно, одно непременное последствие заключается в том, что у "я" возникают трудности с поддержанием любого sentiment da reel по той самой причине, что оно не устанавливает "связи" с реальностью, оно никогда по-настоящему не "встречается" с реальностью. Как выражает это Минковский, существует потеря "витального контакта" с миром. Вместо этого взаимоотношения с другими и с миром, как мы видели, передаются системе ложного "я", чье восприятие, чувства, мысли и действия обладают сравнительно низким "коэффициентом" реальности. Индивидуум при таком положении может казаться сравнительно нормальным, но он устанавливает внешнее подобие нормальности все более и более ненормальными и отчаянными средствами. Его "я" занимается фантазиями в частном мире "ментальных" вещей, то есть своих собственных объектов, и наблюдает за ложным "я", которое в одиночку занимается жизнью в "разделяемом с другими миром". Поскольку прямое общение с другими в этом реальном, разделяемом мире переключено на систему ложного "я", только через эту среду может общаться "я" с внешним, разделяемым миром. Отсюда проистекает то, что вначале задумывалось как охрана или барьер для предотвращения разрушительного удара по "я", но может стать стенами тюрьмы, из которой "я" не может убежать.
Таким образом, защита от мира неудачна даже в своих первичных функциях: предотвращение преследовательских ударов (разрывания) и сохранение "я" в живых путем избегания схватывания и манипулирования им как вещью другим. Тревога прокрадывается назад еще сильнее, чем когда бы то ни было. Нереальность восприятия и ложность целей системы ложного "я" распространяются на ощущение мертвенности разделяемого с другими мира как целого, на тело, фактически на все сущее, и проникает даже в истинное "я". Все становится слитым с небытием. Само внутреннее я" становится полностью нереальным или "сфантазированным", расщепленным и мертвым, и оно уже не способно поддержать то непрочное ощущение собственной индивидуальности, с которого оно начало. Это чувство усиливается из-за использования тех самых возможностей, что являются самыми угрожающими в качестве средств защиты, например избегание отождествления для сохранения индивидуальности (поскольку, как мы указывали выше, индивидуальность достигается и поддерживается двумерно, она требует признания самое себя как другими, так и простого признания собой) или обдуманное культивирование состояния смер-ти-в-жизни как защиты от жизненных мучений.
Усилия, предпринимаемые с целью как дальнейшего ухода "я", так и возвращения "я", начинают складываться в одном и том же направлении психоза. С одной стороны, шизоидный индивидуум может отчаянно попытаться быть самим собой, вновь обрести и сберечь свое бытие. Однако очень трудно отделить желание быть от желания не быть, поскольку все делаемое шизоидной личностью по своей природе запутанно и двусмысленно. Можно ли сказать однозначно о Питере, стремился ли он разрушить себя или все-таки себя сохранить? Ответа нельзя получить, если мы думаем о составляющих ситуации "или-или" как взаимоисключающих. Защита Питера от жизни в большой мере была созданием некоей формы смерти внутри жизни, которая, как казалось, предоставляла внутри себя некоторое освобождение от тревоги, по крайней мере на время. Для того чтобы выжить, ему приходилось прикидываться мертвым. Питер мог либо "быть самим собой", когда он анонимен или инкогнито, то есть когда он неизвестен другим, либо мог позволить себе быть известным для других, если не являлся самим собой. Такую двусмысленность нельзя поддерживать неограниченно долго, поскольку ощущение индивидуальности требует существования другого, которому человек известен, и сочетание признания человека этой другой личностью с самопризнанием. Невозможно неограниченно долго сохранять душевное здоровье, если пытаться стать человеком, разобщенным со всеми остальными и отцепленным даже от большой части собственного бытия.
Подобный образ бытия-для-других предполагал бы способность установить реальность посредством, в сущности, аутистической индивидуальности. Он предполагал бы, что в конечном счете возможно быть человеком без диалектических взаимоотношений с другими. По-видимому, главная цель такого маневрирования -сохранение внутренней индивидуальности от воображаемого разрушения из внешних источников путем уничтожения любого прямого доступа снаружи к этому внутреннему "я". Но без определения "я" другим, без вовлечения в "предметную" стихию и без жизни в диалектическом взаимоотношении с другими "я" не способно сохранить ту непрочную индивидуальность или жизненность, которой onо уже может обладать. Изменения, которым подвергается внутреннее "я", частично уже были описаны. Их можно перечислить следующим образом:
1) оно становится "сфантазированным" или "улетучившимся" и, следовательно, теряет какую-либо твердо закрепленную индивидуальность; 2) оно становится нереальным;
3) оно становится обедненным, пустым, мертвым и расколотым; 4) оно становится все больше и больше наполнено ненавистью, страхом и завистью.
Вот четыре аспекта одного процесса, увиденные с разных точек зрения. Джеймс довел этот процесс до границ душевного здоровья, а на самом деле, вероятно, и за эти границы. Этот молодой двадцативосьмилетний человек, что часто оказывается сутью дела, обдуманно культивировал раскол между тем, что он считал своим истинным "я", и системой ложного "я".
В его разуме едва ли хоть один взгляд на что-либо, хоть одна мысль или действие не были ложными и нереальными. Видение, мышление, чувства, поступки были чисто "машинальными" и "нереальными", поскольку они являлись просто способом, которым "они" видели вещи, думали, чувствовали или действовали. Когда он шел утром на электричку и встречал кого-то, ему приходилось идти нога в ногу с другим человеком, говорить и смеяться, как все говорят и смеются. "Если я открывал дверь поезда и пропускал кого-то вперед себя, это была не тактичность - это просто способ действий такой же, как у всех остальных". Однако его попытки казаться похожим на всех остальных сопровождались таким возмущением другими и таким презрением к себе, что его действительное поведение являлось причудливым продуктом конфликта между сокрытием и раскрытием своих "истинных" чувств.
Он пытался утвердить свою индивидуальность эксцентричными идеями. Он был пацифистом, теософом, астрологом, спиритуалистом, оккультистом и вегетарианцем. По-видимому, тот факт, что он мог разделять с другими на худой конец свои странные идеи, был, вероятно, самым важным и единственным фактором в сохранении им душевного здоровья. Ибо в этих ограниченных областях он порой был способен быть вместе с другими, с кем он разделял свои идеи и странные переживания. Подобные идеи и переживания способствуют изоляции человека от его собратьев в нашей нынешней западной культуре и, если они в то же самое время не служат втягиванию его в небольшую группу сходных "эксцентриков", его изоляция чревата переходом к психотическому отчуждению. Например, его "схема тела" простиралась за пределы рождения и смерти и размывала обычные ограничения времени и пространства. У него были всевозможные "мистические" переживания, при которых он чувствовал себя соединенным с Абсолютом, с Единой Реальностью. Законы, по которым, как он тайно "знал", управлялся этот мир, были всецело магическими. Хотя он и был по профессии химиком, "истинно" он верил не в законы химии и вообще науки, а в алхимию, черную и белую магию и астрологию. Его "я", только частично реализованное во взаимоотношениях с людьми, разделявшими его взгляды, становились все более и более захваченным миром магии, частью которого оно само являлось. Объекты фантазии или воображения подчиняются магическим законам, они имеют магические, а не реальные взаимоотношения. Когда "я" все больше и больше участвует в фантастических взаимоотношениях и все меньше и меньше - в прямых реальных, оно теряет при этом свою собственную реальность. Оно становится, как и объекты, с которыми связано, магическим фантомом. Под этим подразумевается, что для подобного "я" все что угодно становится возможным, безоговорочным, тогда как в реальности любое желание должно быть рано или поздно обусловленным и конечным. Если же это не так, "я" может быть кем угодно, где угодно и жить в какое угодно время. В случае с Джеймсом мы подбираемся к сути. "В воображении" росло и набиралось фантастических сил (оккультных, магических и мистических) убеждение - характерно смутное и неопределенное, но тем не менее вносящее вклад в идею,-что он не просто Джеймс из данного времени и пространства, сын таких-то родителей, но кто-то очень особый, имеющий чрезвычайную миссию, вероятно перевоплощение Будды или Христа.