11 ЗАКЛЮЧЕНИЕ: ДИЛЕММА ЭКЛЕКТИКА

«В основе защиты любого двойственного учения лежит мысль, будто в том, что люди ошибаются, нет никакого вреда, или по крайней мере вред этот настолько мал, что его с лихвой восполняет выгода от безмятежного покоя, в который их погружает ошибка... Люди не нарушают покоя заблуждений, поскольку они в той или иной степени согласны с предположением, будто верование может быть «полезным с моральной точки зрения, даже если оно несостоятельно с точки зрения логики». Джон Морли. О компромиссе. Эклектикам от психологии не привыкать заявлять в защиту своей теоретической мешанины, что, встав над дискуссионными дрязгами, им легче оценить достоинства и недостатки различных «школ» клинической психологии. Выявив «хорошие» черты каждой из сторон, они далее выстраивают лоскутную систему, которая, как они считают, должна так или иначе быть ближе к истине. Без сомнения, они искренне убеждены, что в вопросах психологии истину можно найти приведением противоборствующих систем к общему знаменателю. Множество обзоров «современной» психологии свидетельствует о том, что эклектизм, как правило, считается формой объективности, что свидетельствует о высокой репутации его сторонников. Это мнение рядовой читатель, всегда ценящий справедливость и путающий эклектизм с беспристрастностью, считает своим долгом поддержать. Полагая, что у каждого вопроса должно быть по крайней мере две стороны, он не в силах себе представить, что одна из этих сторон может основываться на абсолютном заблуждении. Вот почему в полемике между Фрейдом и Юнгом он готов отбросить любую обоснованную критику ex parte как признак упрямства и фанатизма, а то и явной слабости. Разумеется, эклектик эклектику рознь. Этот термин обозначает не какую-то логически последовательную школу мысли, а лишь класс не поддающихся универсальной классификации людей, у которых общей чертой является, возможно, лишь полное пренебрежение к логической последовательности. Среди них есть немало полезных людей, которые ставят себе целью получение быстрых клинических результатов и при благоприятных условиях добиваются их, а в худшем случае оказываются между двух огней: страдающим психическим расстройством пациентом, с одной стороны, и непониманием и моральным возмущением его семьи, его семейного врача и его самого, с другой. Помимо таких практичных и прозаичных эклектиков, есть птицы и более высокого полета, чья единственная видимая цель — поразить окружающих. Очень часто они изобретают некий суперфрейдизм, смешивая фрейдизм со всем, что им придет в голову. Их любимая уловка — жалеть и поносить Фрейда за его первоначальные «ошибки», имея в виду при этом, что соответствующие ошибки были, в конце концов, исправлены не Фрейдом, а торжествующим суперфрейдистом и его союзниками. Обладая бойким пером, они привыкли строчить учебники, которые читает широкая публика, находящая утешение в том, чтобы, видя существование борющихся «школ», делать из этого вывод: поскольку Юнг и Адлер не соглашались с Фрейдом, величественное здание фрейдовской психологии бессознательного, должно быть, стоит на песке. Однако для практических целей достаточно поделить эклектиков на две группы: академических и психиатрических. Академический психолог, не обладающий никаким или почти никаким опытом работы с душевнобольными, по-видимому, считает, что это дает ему основания делать беспристрастные суждения относительно ценности фрейдовских или юнгов-ских концепций. Однако поскольку недостаток непосредственного опыта или образования не дает ему возможности составить сколько-нибудь удовлетворительное представление о функционировании бессознательного, его мнения вне академической среды не имеют серьезного веса; а поскольку его студенты заняты исключительно сознательными проявлениями психической деятельности, академический эклектик достаточно безвреден. Совсем иное дело — психиатрические эклектики. Имея обширные, хотя и никак не осмысленные познания о душевных болезнях и занимая важные административные посты в системе здравоохранения и подготовки врачей, они могут серьезно помешать развитию психологической науки. Поэтому, рискуя показаться чрезмерно пристрастными и таким образом вызвать у публики сочувствие к притесняемой стороне, необходимо в заключение указать причины, по которым проблему «Фрейд или Юнг» нельзя замазать эклектическими компромиссами. Во-первых, должно быть ясно: когда речь идет об основополагающих принципах, ни о каких джентльменских соглашениях не может идти и речи. Нетрудно себе представить, какая возникла бы сумятица в астрономии, если бы эклектики в свое время настояли на достижении компромисса между птолемеевой и коперниковой системами. Как заметил сам Юнг, «у того, для кого Солнце все еще вращается вокруг Земли, иной склад личности, нежели у того, для кого Земля — спутник Солнца». Вопрос, лежавший в основе спора между Фрейдом и Юнгом, не менее серьезен, и компромиссы здесь неуместны. Если Фрейд прав, Юнг — не более чем академический психолог (психолог сознания), маскирующийся под апостола новой динамической психологии. Если же прав Юнг, систему Фрейда необходимо отбросить как симптоматическое проявление психопатологического характера, которое имеет ценность лишь для тех, кто страдает от аналогичных навязчивых идей. На протяжении всей этой работы внимание было сосредоточено на тех основополагающих понятиях фрейдовской и юнговской систем, которые свидетельствуют об их несовместимости; была также предпринята попытка изложить максимально понятно те причины, почему они несовместимы. Резюмируя эти аргументы, было бы, однако, желательно в общих чертах повторить, в чем заключается наша позиция. Так, один из главных вопросов — это должна ли психология вернуться к своему первоначальному положению служанки логики и метафизики или ей следует держаться своего добытого дорогой ценой права называться полноправной наукой. До тех пор, пока считалось, что психика и сознание — равнозначные явления, было невозможно что-либо противопоставить авторитету метафизика, который благодаря этому был в состоянии воспрепятствовать развитию психологической науки, привнося в нее любые сверхъестественные или трансцендентальные соображения, какие он сочтет нужным. И до сих пор величайшим препятствием на пути к пониманию психологии является упорно сохраняющаяся вера в то, что на практике сознание или, в лучшем случае, предсознание представляет собой всю полноту психической деятельности. Сделанное Фрейдом открытие динамического бессознательного, сформулированные им законы, управляющие этой частью психического аппарата, описание происхождения и развития бессознательного эго и различных компонентов примитивного инстинкта, которые оно пытается регулировать, были первыми и решительными шагами к строительству научной психологии. Впервые стало возможным понять роль, которую играет психический конфликт в ускорении развития специфически человеческих характеристик; впервые было установлено истинное значение ошеломляющих достижений детского периода развития, а большинство психических расстройств зрелого возраста признано следствием неспособности ребенка преодолеть возникающие на его пути конфликты; впервые появилась некоторая надежда, что благодаря урегулированию возникших в детстве трудностей психику взрослого можно будет освободить для выполнения насущных для нее задач адаптации. Как мы уже увидели, наиболее последовательная тенденция юнговской психологии — это отрицание всех существенных составных частей фрейдовской теории. Фрейдовское бессознательное упраздняется, и вместо него нам преподносят поверхностную предсознательную систему, которую Юнг называет Личным Бессознательным. Ликвидировав динамическое бессознательное и будучи не в состоянии открыть в своем Личном Бессознательном силы и механизмы, которые могли бы объяснять феномен психической деятельности человека, Юнг ищет главную пружину мышления в чисто конституционном факторе — Коллективном Бессознательном. Поступая так, он исключает всякую возможность обнаружить бессознательное эго и одновременно устраняет понятие индивидуального бессознательного конфликта. Конфликт сводится к противоречию между конституциональными тенденциями и волевыми аспектами сознания. Для верности Юнгом также постулируется система оппозиций и компенсаций, которая исключает какое бы то ни было динамическое различие между Коллективным Бессознательным и сознанием. Такой нигилистический подход к фактам психического развития подкрепляется юнговской концепцией психической энергии, которая устраняет необходимость исследовать жизнь человека в детстве и в то же время сводит конфликт на уровень проблемы сознания. Введя понятие монистической жизненной силы, elan vital, который движется как нейтральная сила из одного положения к другому, от Коллективного Бессознательного к Персоне и обратно, он выбрасывает за борт концепцию детского конфликта. При этом бессознательные психические механизмы теряют свои отличительные характеристики и сводятся к простым центростремительным и центробежным движениям психической энергии в замкнутой системе. Так или иначе, в юнговской психологии нет места для таких понятий, как вытеснение, которые совершенно несовместимы с автоматическим действием законов системы оппозиций и компенсаций. Нигде так не заметно мертвящее действие этих юнговских постулатов, как в его теориях психических расстройств. После исключения бессознательного эго и контролирующих его специфических, защитных механизмов и ликвидации различия между первичными и вторичными психическими процессами, Юнгу ничего не остается, как предположить, что неврозы суть результат автоматического действия психических механизмов. То, что он считает неврозы результатом неспособности исполнить «жизненную задачу» — это, в лучшем случае, плацебо для успокоения сознательного эго пациента, а в худшем — дымовая завеса для прикрытия автоматического действия Коллективного Бессознательного, действующего либо как демоническая и разрушительная сила, либо, при более благоприятных обстоятельствах, как судьбоносное орудие предопределения. Даже предполагаемые «пророческие» свойства юнговского Бессознательного представляют собой конституционно предопределенную «мудрость», которую мы якобы игнорируем себе в ущерб.