1 ВВЕДЕНИЕ

Появление в наше время работы по психологии Юнга, написанной фрейдистом, требует некоторых объяснений. Юнг был одним из наиболее видных отступников психоанализа; и в течение нескольких лет после того, как он отверг фрейдовские теории, сторонником которых ранее был, публику забавляли ожесточенные дискуссии между представителями этих двух «школ». По причинам, которые будут рассмотрены ниже, сейчас этот гладиаторский этап уже пройден. В обычных условиях не было бы смысла продолжать подобную словесную войну, если не считать целесообразности периодической и как можно более беспристрастной оценки прогресса психологической науки, в особенности клинической психологии. А поскольку открытия в области психологии, к сожалению, делаются чрезвычайно редко, эту потребность вполне мог бы удовлетворить обзор, выходящий раз в десятилетие.
Однако имеются два специфических обстоятельства, которые обусловливают желательность сравнительной оценки значения Фрейда и Юнга на данном этапе. Первое из них сугубо внешнее, второе — внутреннее. Какие бы усилия ни прилагали психологи к тому, чтобы из их работ не делалось более серьезных выводов, нежели самая общая научная концепция, они не могут запретить неутомимым искателям смысла жизни предаваться своему излюбленному занятию. Еще менее они в состоянии предотвратить эксплуатацию своих психологических теорий самозваными и тенденциозными комментаторами. И вот время от времени наши ежеквартальные журналы публикуют работы, в которых исследуется влияние фрейдовской или юнговской психологии на современную мысль, а иногда взаимоотношение этих психологических систем с марксистской диалектикой — исследуется очень бойко, но не всегда с точным пониманием предмета.
Куда более извинительны попытки тех, кто занимается исследованиями в области эстетики, развить весьма отрывочные высказывания по этому предмету, которые изредка встречаются в произведениях Фрейда и гораздо чаще — у Юнга. Эти доморощенные попытки применить на практике и развить психологическую теорию в какой-то мере обусловлены вполне понятным нетерпением, причиной которому медлительность прогресса в области психологии, В области эстетики фрейдизм ограничился скупыми формулировками, указывающими на инфантильное и бессознательное происхождение процесса сублимации и на роль, которую играют творческие сублимации в предотвращении, сдерживании и смягчении бессознательного конфликта, иначе говоря — в поддержании душевного покоя, Идти далее этого фрейдисты не сочли возможным. Откровенно говоря, среднему аналитику вообще не следует переступать этот предел. Как и большинство психиатров, он не имеет ни достаточного уровня культуры, ни специального образования, необходимого для того, чтобы исследовать подобные вопросы за пределами своей профессиональной области. Средний психоаналитик — это ремесленник, а не художник.
К несчастью, те неспециалисты в области психоанализа, которые располагают необходимой культурной базой, редко обладают технической квалификацией, которая оправдала бы их вторжение в чужую область. Так, в недавно опубликованной статье о психологии сюрреализма (Glicksberg, Polemic № 8) автор испортил в остальном вполне достойную работу тем, что не сумел отличить бессознательный конфликт — универсальное явление, выражающее противоположность между инстинктивным наследием человека и ограничениями, которые накладывает на него реальность — от невротического разрешения чрезмерного конфликта, причинами которого является конституционная предрасположенность, пороки развития мыслительного аппарата и катализирующее действие фрустрации. «Настало время, — пишет автор, — указать и подчеркнуть серьезную ограниченность фрейдистского подхода к искусству. Сосредоточенность фрейдизма на патологии привела к появлению эстетических концепций, в которых художник рассматривается как невротик, а искусство — как разновидность сублимации». Само собой разумеется, автор делает сравнение с Юнгом: «Поскольку Юнг отвергает фрейдовскую концепцию бессознательного, он также возражает против теории, согласно которой искусство является попыткой найти суррогатную замену не удовлетворяющей художника реальности». И далее: «По его (Юнга — Э. Г.) мнению, и здесь он рассуждает абсолютно здраво, произведение искусства существует само по себе». Таким образом, у неосведомленного читателя создается впечатление, будто фрейдистские ценности были извращены некоей монополией, выпускающей некачественный товар — весьма избитая критика! — и будто, в противоположность этому, юнговские ценности являются в каком-то смысле более «здравыми» или, во всяком случае, они более пригодны для понимания эстетики. Еще более достойные сожаления, а с точки зрения творчества — просто катастрофические последствия плохого усвоения психологических познаний мы находим в опусах писателей и художников, которых либо заинтересовали чрезвычайно психологические истолкования основных конфликтов между людьми, либо заинтриговали результаты ассоциативного мышления, как визуальные, так и словесные. Наиболее удручающими примерами такого подхода следует считать произведения писателей и художников-сюрреалистов, которые, видимо, полагают, будто, усвоив технику «свободного потока сознания», они смогут либо непосредственно выразить содержание бессознательного, либо ускорить творческий процесс. Уже сосредоточенность на себе, характерная для многих сюрреалистических произведений и манифестов, очевидно демонстрирует: в основе этого превратного толкования психологических теорий лежит непонимание различия между первичными процессами, которые управляют функционированием бессознательного, и вторичными процессами, регулирующими деятельность сознания и предсознания.* (В первичном процессе энергия, активизирующая бессознательный компонент, постоянно ищет разрядки и при этом использует некоторые примитивные механизмы, в особенности «сгущение» и «перенос». В системе бессознательного не существует соображений времени, реальности или логики; не признается никаких противоречий; бессознательные системы управляются исключительно принципом удовольствия и навязчивым повторением. Во вторичных процессах, характерных для системы предсознания, это блокирует склонность к разрядке и развивает способность к логическому и разумному рассуждению. Эти процессы ускоряет развитие принципа реальности, возникающего благодаря продолжительному опыту фрустрации, а также дар речи. Совместное действие первичных и вторичных процессов отчетливее всего наблюдается в сновидениях). После того, как вторичные процессы налажены, полностью устранить их невозможно даже при самых глубоких деградациях сознания. Самые искаженные плоды шизофренического воображения включают в себя весьма сложные построения, внесенные предсознательной системой. Поэтому о всех разговорах касательно «непосредственного выражения бессознательного» можно сказать лишь одно: вряд ли там, где терпит неудачу шизофреник, художника ждет успех.
Еще большую путаницу можно обнаружить в мыслях тех писателей, которые не устояли перед соблазном включить в художественный оборот истории психической болезни. Забыв, что история болезни пишется не с эстетической, а с профессиональной целью и является, по существу, своего рода бухгалтерским документом, знакомиться с которым следует лишь после серьезной подготовки, они проституируют свой писательский талант, если они им наделены, или чутье на сенсационность, делая своей профессией смакование клинических тем. В недавно вышедшей рецензии на прозаические произведения Пьера-Жана Жува говорится: «Несомненно, функция романиста состоит в том, чтобы включить новые открытия глубинной психологии в свое творчество, однако он способен достичь своей цели только в том случае, если творчески переработает эти открытия и осознает сущность художественной истины, которая скрыта в запутанном научном жаргоне». На самом же деле функция романиста состоит вовсе не в этом; скорее он должен заботиться о том, чтобы выразить художественную истину, которая скрыта в его собственных запутанных мыслях. В противном случае скорее всего он запутает в психологических противоречиях своего читателя. Сам Жув на первый взгляд страстно предан фрейдовским теориям и сочетает эту преданность не только с христианской этикой, которую он понимает весьма своеобразно, но и с архаической концепцией искупления, которая, как мы далее увидим, заставляет вспомнить об архетипической метафизике Юнга.
Это, кстати, отчасти объясняет и оправдывает возобновление старых дискуссий между сторонниками Фрейда и Юнга. Само собой разумеется, в условиях свободы печати никому нельзя помешать публиковать труды по прикладному психоанализу, прикладной юнговской психологии или тому и другому сразу; но по крайней мере, автор должен иметь четкое представление о тех принципах, которые он применяет на практике, и понимать, до какой степени несовместимы взгляды этих психологических школ.
Второе обстоятельство, оправдывающее необходимость переоценки вкладов в психологическую науку, сделанных Фрейдом и Юнгом, имеет, как уже указывалось, главным образом внутренний характер, то есть является фактором, коренящимся в самой эволюции психологической науки. Это обстоятельство можно также считать типичной послевоенной реакцией, симптомом того искупительного процесса, который всегда наступает после крупных катастроф, будь то природных или произошедших по вине человека. Опыт двух мировых войн показал, что после прекращения боевых действий в обществе превалируют две противоположные тенденции: к продолжению ведения войны в неофициальной и менее разрушительной форме и к довольно агрессивной борьбе за мир. С одной стороны, внезапное исчезновение мишени для враждебных чувств, которой являлся общий противник, приводит ко всякого рода социальным пертурбациям; с другой стороны, чрезмерно сильное стремление к установлению мира, не имея достаточного выхода на поприще дипломатии, отвлекается в любой род деятельности, где наличествуют те или иные конфликты. Немалый интерес представляет такая чрезмерно интенсивная «борьба за мир», наблюдаемая в области психологической науки. Нельзя отрицать как то, что в предвоенный период между психологами тлел конфликт, так и то, что сейчас в их среде заметно стремление к примирению и компромиссу. После Объединенных Наций — Объединенная Психология.