Если мир для вас – слишком жестокое место

            Даже не знаю, как лучше начать. Вообще, начинать, конечно, всегда непросто. Но в данном случае даже трудней, чем обычно.

            Мне хочется написать эту статью так, чтобы она была интересной, волнующей, красивой, легкой и еще «много какой прекрасной». Чтобы люди прочитали сами и поделились с другими. Потому что для меня очень важна тема, которую я хочу затронуть.

            Ладно, как бы то ни было, приступим.

            В последнее время часто сталкиваюсь с такой ситуацией. Человек рассказывает мне о том, что он какой-то «неправильный».

            – В чем именно «неправильность»?

            В том, что он ведет себя не так, как все.

            – Как «не так, как все»?

            Например, много играет в компьютерные игры. Или не женится (не выходит замуж). Или курит («а ведь это же плохо!») Или не может достойно ответить хулиганам. Или слишком сильно переживает «из-за ерунды».

            Миллион «или».

            Для меня, как гештальт-терапевта, одной из задач является содействие клиенту в достижении большей социальной приспособленности. Поэтому я автоматически задумываюсь, как же помочь человеку прийти к норме. Не так давно я неожиданно поймал себя на том, что действительно иногда забываюсь и думаю о норме, а не о «норме». То есть не о «норме» в кавычках.

            Что я имею в виду?

            Для кого-то норма – видеть по утрам бабушек, роющихся в мусорном контейнере. Для кого-то норма – видеть кучи мусора на берегу водоемов. Для кого-то норма – слышать мат в общественных местах. Для кого-то норма – пробираться через грязь возле подъезда после дождя. Для кого-то норма – понимать, что для оплаты ипотеки ему необходимо жить на несколько тысяч в месяц; понимать и жить. И в силу того, что большинство людей мирится с перечисленными (и многими неперечисленными) вещами, они как бы «по умолчанию» начинают считаться «нормой».

            Я не хочу сказать, что это неправильно. Ведь в психологии нет таких понятий как «правильно» и «неправильно».

            Правильно?

            Для кого-то все вышеперечисленное – норма. А у кого-то – по-другому.

            Кто-то больно ранится, когда видит все это, слышит все это, касается всего этого. Бывают люди, кто родился конституционально чувствительней, чем «норма». Речь о них.

            Мы более-менее привыкли к тому, что творческие люди – чувствительные, тонкие натуры и даже в какой-то мере принимаем их вместе с их «чудачествами»: то они гитару на концерте разобьют, то напьются и вытворят что-нибудь «этакое», то второй том «Мертвых душ» сожгут, то с муравьедом на поводке гуляют, то еще какой-нибудь необычный перфоманс устроят. Они странно одеваются, красят волосы в зеленый цвет, напиваются вдрызг и ведут себя неподобающим образом.

            Также мы привыкли к тому, что финал их жизни зачастую бывает трагичен. Примеров тому огромное количество: начиная Ван Гогом, Пушкиным, Есениным и заканчивая, например, Честером Беннингтоном (это солист группы «Линкин Парк»; вы в курсе недавних событий?)

            Но это те, кого знают многие, чьи имена на слуху.

            А что насчет, например, Васи Пупкина, родившегося в провинции? На любой его «перфоманс» ответ будет быстрым, понятным и не особо «принимающим». Самым, наверное, щадящим вариантом будет реакция наподобие:

            – Куда ты со свиным рылом в калашный ряд! Артист, …ь!

            «Из колхозной молодежи панковал один лишь я…»

            Наверное, было бы неплохо понять, что же стоит за всеми этими странными выходками и «акциями», но пока что наше общество, скорее, склонно выражать свое отношение, чем заниматься исследованием, и для данной статьи это имеет важное значение, так как мы рассматриваем феномен не изолированно, а в контексте. Ну, а контекст – сами видите, какой.

            Что же проиходит после столкновения рассматриваемых субъектов с этим самым контекстом (соответственно, преимущественно неприятием)?

            Часть из них «уходит в отрицание» – начинает считать, что вокруг все плохо, все ужасно, ничто не имеет смысла. А другая часть принимается думать, что с окружающими все в порядке, а вот с ними что-то не так.

            Они ложатся на Прокрустоволо ложе и пытаются «подогнать себя по форме», искренне считая, что просто не умеют, не знают, как нужно лечь, чтобы оказаться «точно в размер». Тем более что всю жизнь их учили именно такой точке зрения.

            «Думаешь, другим лучше?» «Посмотри на Петю (Лену)! Почему ты так не можешь?» «У других дети – как дети! А у нас что!» «Да что ж у тебя вечно всё не слава Богу!» «Ну почему ты не можешь нормально сделать – как все?»

            «Тотальное зависание» в интернете, компьютерные игры до двух часов ночи (а завтра на работу/учебу), необходимость постоянно что-то есть, киномания – постоянные спутники таких людей, упомянув которые, они привычно видят на лице собеседника непонимание и недоумение. Для того чтобы вновь получить ожидаемый ярлык «странного(-ой)», им достаточно просто чуть-чуть рассказать о том, из чего состоит их жизнь. Для переходного возраста, это, скорее, в удовольствие – быть «не таким», выделяться. Но данный период не длится вечно.

            Дополнительным «приятным бонусом» к врожденной чувствительности, как вы, наверное, догадываетесь (ибо это закономерно), идет способность травмироваться буквально обо все на свете.

            В итоге, если звезды на небосвободе сходятся благоприятным образом, и такой человек приходит на терапию (а не попадает в психдиспансер в состоянии белой горячки вследствие длительного запоя), то через несколько сессий понемногу становятся видны его незажившие раны. И чем дальше – тем их больше открывается нашему взору.

            Но было бы неправильно считать таких людей слабыми. Как может быть слабым тот, кто, невзирая на кровоточащие раны, напоминающие о себе при любом соприкосновении с миром, продолжает свой жизненный путь и даже пытается вести при этом осмысленную деятельность, ставить цели (какие бы они ни были) и идти к ним?

            Зачастую эта израненность пугает терапевта: слишком много в ней страданий, тоски, ужаса и боли. Кажется, что со всем этим просто не получится справиться, если позволить волне подняться. Поэтому терапевт старается либо сдержать эмоции клиента, не давая возможности разразиться буре, либо отстраниться, заняв экспертную позицию и оставив ее – бурю – таким образом у чужих берегов.

            И человек остается не увиденным в своей боли, в своей раненности, в своей ранимости. Он вновь оказывается в одиночестве. Как всегда. Он слышит советы, что ему нужно сделать. И – да! Он готов! Конечно, готов! Ведь у него в голове крепко сидит вдолбленное за долгие годы убеждение: «Со мной что-то не так». Поэтому он думает: «Наконец-то я пришел туда, где мне скажут, что нужно изменить в себе! Скоро я буду как все!»

            На самом деле, если бы он понимал всю «механику» происходящего, то, пожалуй, его мысли можно было представить следующим образом: «Ура! Мне выдадут новый, толстый, прочный лейкопластырь. Я крепко замотаю свои раны в десять слоев, и они не будут болеть!» И правда: лейкопластырь дает ощущение некоторой защищенности и надежды, что все пройдет. Даже боль чуть-чуть притупляется. Единственная проблема: он хорош для острого состояния, чтобы стабилизировать ситуацию. Но он не обладает лечебным эффектом.

            Как же хочется поддаться этому манящему сценарию действий! Ведь так хорошо, когда можно просто дать какие-то советы, выписать таблетки, порекомендовать упражнения… И не смотреть туда – туда, где накоплены, как кажется, неизмеримые тонны, кубометры, пространства боли.

            Нет, ну, на самом деле, зачем? Зачем это делать? Кто в здравом уме пойдет на такое? Есть же стандартный вариант: «Вот вам рецепт. Принимайте по одной чайной ложке три раза в день после еды. Следующий!»

            Но всегда можно найти тех, кто способен справиться с провокациями легких путей.

            Они не станут мешать человеку говорить о его боли. Не будут перебивать и навязывать свое мнение. Они слушают, помогают не соскальзывать в сторону, поддерживают в том, чтобы продолжал говорить. Берут за руку и позволяют вести себя в самый центр шторма, сохраняя устойчивость и на давая утонуть ни себе, ни пришедшему за помощью. Не пытаясь сохранить видимость «механизма для оказания психологических услуг», откликаются своими чувствами в ответ на те, которые видят у своего собеседника. Иногда ужасаются вместе с ним, иногда болеют вместе с ним, иногда содрогаются вместе с ним. Вместе, и в то же время не сливаясь в единое. Чтобы каждый оставался самим собой.

            Они постоянно видят человека, находятся с ним в контакте, и каждый раз, когда тот теряет опору под ногами (ведь шторм переживаний бывает достаточно силен), они легонько встряхивают его и говорят: «Смотри: ни ты, ни я не падаем со стульев и не разрушаемся от этой бури чувств. Это можно пережить! Ты видишь?» И человек видит. Видит, что это и правда можно пережить, что он и правда сильней, чем думал, что он и правда «нормальный» – не хуже и не лучше других. Он видит, что его замечают во всей его, как он думал, «неправильности», «ненормальности» и «неуместности». Замечают, понимают, принимают и остаются с ним. В контакте двух живых людей.

            И с каждой встречей эти три «не...» ослабевают все больше, и человеку от раза к разу становится все легче и спокойней. А мир понемногу светлеет, мягчеет и наполняется красками и интересом.