Мальчик, который испугался. Описание случая из практики.

Мальчик, который испугался.

Обратилась за консультацией женщина с мальчиком 3 года и 7 месяцев. 

Как только мама с ребенком вошли, ребенок запричитал и вцепился в ноги мамы, «не оставляй меня, я не хочу сюда». На лице ребенка сильный испуг и  даже паника, он не слышит, когда я пытаюсь с ним заговорить, продолжая причитать и  семенить ножками. Выглядит  потерянным, выражение лица застывшее, страдание и тревога на лице. Состояние ребенка похоже на истерику, но он не кричит громко, не выгибается, а скорее причитает.

Мама ребенка также выглядела напуганной, говорила осторожно, почти шепотом, как будто боялась его вспугнуть. Старалась оберегать ребенка, всем видом показывала, что она рядом. Она явно сопереживала мальчику и готова была ему помогать.

Жалоба (со слов мамы).

Ребенок пошел в детский сад. Не хотел там оставаться, просил забрать, плакал.   Родственники (родители, муж) настаивали, чтоб его водили, т.к. нужно привыкать к детям и другим взрослым, а маме выходить на работу.  Воспитатели в детском саду брали за руку и уводили его с утра, он всегда плакал, но активного сопротивления не оказывал. Когда забирали, то воспитатели говорили, что долго не успокаивается, стоит у окна, с детьми не играет. Ждали  две недели, пока привыкнет, но все становилось только хуже. Сейчас стало совсем плохо, тревожно спит, всхлипывает по ночам, со мной не расстается не на секунду, ходит везде за мной, даже в туалет. Перестал что-либо делать сам, рисовать, собирать кубики. До сада он мог  остаться дома один, сейчас не остается даже с бабушками и мужем. Родственники говорят, что я его избаловала, но я чувствую, что это не баловство, мне кажется, что он напуган.

Мама говорит, что изначально боялась отдавать ребенка в детский сад, т.к. он «домашний». Из-за недавнего переезда они не успели обзавестись друзьями и гуляют практически одни, дома также проводят время вдвоем, т.к. мужу приходится много работать, оплачивают ипотеку.

Запрос.

Посмотрите, понаблюдайте за ним, хотелось бы понять, что с ним происходит и как теперь с этим справиться. Хотелось бы, чтоб он перестал бояться и потихонечку бы начал посещать детский сад.

Разговор с мамой стал возможен после того, как мне удалось убедить ребенка, что мама останется. Вначале было сложно это сделать, т.к. он меня не слышал. Помогло мое послание: «Здесь можно оставаться только с мамой, без мамы нельзя!».  Я повторяла это несколько раз с разными интонациями, и он наконец-то услышал. Потом я ему сказала, что-то о комнате и  возможности посмотреть. Он оставался напуганным, но стал меня замечать и осматриваться, но как-то поверхностно, с готовностью в любую минуту сбежать.

После того как мама рассказала их историю, я поспрашивала ребенка, что он увидел в нашей комнате. Он сказал, что игрушки. Я предложила вместе с мамой пройти и осмотреться. Они подходили к разным игрушкам, но мальчик ни к чему не  прикасался и не называл предметов. Я рассказывала, называла предметы. Так проходила первая встреча.

С мамой договорились на 10 встреч, которые будут проходить совместно. На наших занятиях я буду поддерживать у ребенка вместе с мамой чувство безопасности и действия ребенка, направленные на предметы. Основной целью работы определили в том, чтобы помочь ребенку успокоиться и обрести способность осуществлять взаимодействие (для себя: как помочь ребенку обрести опору и  выразить свою тревогу вовне;  вернуть способность взаимодействовать  с предметами, для начала, и со мной).  Договорились на первые встречи диагностические,  которые помогут определиться с необходимостью обращения к детскому психоневрологу.

Маме я сказала, что не могу спрогнозировать возможность его  возвращения  в детский сад. И что, скорее всего, речь может идти о посещении адаптационной группы (предполагающей возможность присутствовать маме на занятиях и сопровождать ребенка) с небольшим количеством детей  и находиться непродолжительное время.

От первой встречи осталось ощущение, что я буду обращаться с очень тонким стеклянным фужерчиком на тонкой ножке.  А после второй, добавился образ эха. Мальчик не  называл предметы, а повторял мои вопросы, а потом ответы. Мы брали игрушки, ему приглянулись фигурки животных, я его спрашивала «Кто это?» и он мне возвращал вопрос и даже интонацию. Потом я называла, «Тигр», и он повторял. Мама очень расстраивалась, говорила, что как будто он все забыл. Действительно возникло ощущение, что ребенок многие предметы видит впервые. А у меня возникли опасения по поводу его интеллектуального развития. Мне потребовалось сделать усилие над собой, чтоб не направить его на консультацию к детскому психоневрологу. 

Устойчивость моя вернулась, когда я подумала о том, что в такой форме испуга ему важнее не диагноз, а бережное сопровождение и поддержка. Маме я объяснила, что такая форма поведения говорит о том, что он действительно долго находился в стрессовой ситуации и не сумел справиться со своими переживаниями страха и даже ужаса. И сейчас не чувствует собственной безопасности и опоры, о чем говорит его поведение и движения. В данной ситуации мы решили повременить с обращением к другим специалистам. Маме я посоветовала  проявить  больше заботы  и внимания. В своем общении с ребенком  вернуться к более раннему возрастному этапу, читать книжки, которые читали раньше, играть в игры, которые ему раньше нравились, вспомнить игры - потешки с телесным контактом, которые были в раннем детстве.  Посоветовала на какое-то время оставить мысли о детском саде и не торопить, не подгонять его.

На третьей и четвертой встречах я продолжала поддерживать чувство безопасности ребенка. Мама находилась всегда рядом, иногда участвуя в тех действиях, которые я предлагала. Мы называли животных, строили им домики. Я добавила игры с движениями от себя, с мячом (катали друг другу и кидали). Движения мальчика оставались осторожными, ощущался недостаток энергии. Пробовали рисовать на листе бумаги самолетики, которые с помощью карандаша  двигались навстречу друг другу и радовались, когда удавалось встретиться (вариант методики, предложенной Наташей Кедровой). Маму я просила подчеркивать радость встречи!  Если не удавалось встретиться, нужно было отступить в первоначальную позицию и снова начать движение. Игра ребенку понравилась, но возникало ощущение, что она дается ему с трудом, что тратит много энергии.

На пятой встрече произошел переломный момент, который заметно продвинул работу с мальчиком и мамой.  После двухнедельного перерыва (ребенок болел) ему сложно было пройти в кабинет. Он стал капризничать и как-то более активно топать ножками. Я это заметила и решила поддержать его реакцию - «Ой, как ты топаешь, я пугаюсь. Ой!» И изобразила испуг. Его это вдохновило и он начал топать сильней, перестал плакать и прошел на занятие. В ходе занятия он периодически топал на меня ногой, а я пугалась. Движения его становились все более наполненными, энергичными и явно стали доставлять удовольствие. Мама также заметила изменения, которые с ним произошли.     Я попросила ее тоже поддерживать его в проявлении «агрессии». Рассказала о важности таких проявлений на пути к восстановлению безопасности и устойчивости.

На следующем занятии мама стала рассказывать, что он всю неделю пугал близких и радовался. Я похвалила их, и мы занимались тем же, чем на предыдущих занятиях, но поведении е его было более жизненным, устойчивым и активным. Эффект нашей с ним находки мы закрепили, громко топали и хлопали по ладошкам друг друга. Освоили игру в ладошки. Мама активно участвовала в игре и поддерживала его активность. Игра с животными приобрела звучание, особенно ему нравилось, как рычат тигры и он стал меня пугать тигриными рыками.

Несколько последующих занятий мы закрепляли  приобретенные способности к обозначению себя, топали, рычали, бросали мяч.  Игра в самолетики на бумаге стала более агрессивной и похожей на ее первоначально задуманный вариант, когда важно не встретиться, а «подбить» самолет соперника.

Постепенно мальчик стал  спокойнее, с удовольствием приходил на занятия. Мы продолжали играть с животными, догонять, убегать, рычать. Я добавила игру с угадыванием предметов в мешочке. Нужно было опустить руку в темный мешочек с фигурками животных и угадать. Такое движение оказалось для него сложным.  Я подумала, что неопределенность в пространстве по-прежнему для него очень небезопасна. Вначале я сама угадывала, а затем попробовал и он.

Важным элементом игры для  его продвижения от тревоги к проявлению любопытства и действию стала игра с «трубой» (сделанная из ткани, через которую можно пролазить или бросать мяч). Вначале сам этот предмет вызвал много тревоги, и он даже боялся посмотреть через нее. Пример показала мама, пытаясь увидеть его через трубу. Это вызвало интерес у ребенка. Пролезть через трубу и встретиться с мамой он смог только через несколько занятий. Вначале он в нее смотрел и катал мяч. Когда первый раз проползал через трубу, было заметно, что ему страшно, но встреча с мамой вызвало восторг. И этот этап неопределенности был пройден. Любую его активность я и мама поддерживали, радуясь, хлопали в ладоши или говорили «Хорошо!»

Я на протяжении всей работы испытывала очень разные чувства: теплоту, порой раздражение, что все происходит очень медленно. И, конечно, удовольствие, когда удавалось как-то продвинуться. Тревога моя возрастала, когда мне начинало казаться, что чего-то не происходит и как будто со стороны это выглядит, что я не вкладываюсь. Когда тревога нарастала, я переключала свое внимание на маму  и пробовала прояснять, что она замечает. Мама, к моей радости, была внимательной и терпеливой. Меня это поддерживало. Но я уставала, работая  с Никитой, т.к. много сдерживала своей активности.

 Занятий я провела больше, чем мы первоначально обсуждали. Примерно к 14 занятию, мама стала поднимать вопрос о возможности его перевода в группу. Я не была уверена и предложила еще несколько занятий, после которых он попробует посетить занятие, а я подойду, чтоб поддержать его. Так мы и договорились.

Эти несколько занятий проходили примерно по той же схеме, мы повторяли то, что освоили. Я двигалась в основном за активностью ребенка. Мама стала также более активной, участвовала в играх. За эти занятия для меня произошел еще один важный шаг, после которого мне стало спокойнее переводить его в детскую группу. Играя с животными (он, по-прежнему, больше играл хищными и громко рычал),  Никита стал опять пугать, и я его спросила «Ты хочешь пугать или поиграть с ними?». После некоторой паузы, он сказал, что поиграть.

- «Когда ты рычишь, они пугаются и убегают. Может ты еще что-нибудь умеешь  делать? (…)  Умеешь прыгать?»

- «Да!» ( прыгает)

- «А играть, строить домики, кататься с горки?»

- «Да!»

Мы с ним обсудили и начали играть фигурками в догонялки, прыгали, кто выше, организовали горку и ему это понравилось. Появилось что-то похожее на сюжетно-ролевую игру. Мне показалось, что это очень важный момент.  Я порадовалась, т.к. не знала, как его продвинуть дальше «рыков» и пуганья.

На последнем занятии я его хвалила, говорила, что с ним интересно играть. И что с другими детками может быть тоже весело и интересно. Я и мама рассказали ему, что он скоро пойдет на другие занятия, где будут дети и педагог. Он спросил про маму, будет ли она с ним. Мы сказали, что можно с мамой. Еще я ему пообещала навестить его. Так мы расстались.

На первое занятие в группе я  подошла. Было заметно, что он тревожился, прошел в комнату, нашел себе место. Я поговорила с педагогом и вполне спокойно их оставила. Несколько раз звонила маме, уточняла, как он чувствует себя на занятиях.  Она говорила, что ему нравится, но ее пока не отпускает. Я еще раз проговорила, что если буду нужна, они могут ко мне обратиться.

Специально  я больше не подходила  на занятие и не контролировала его. Но однажды мое расписание совпало с его группой, и мы встретились. Мама сидела в коридоре со всеми другими мамами, а ребенок занимался с педагогом – «идеальная картина». После занятия он меня увидел и удивился, стал показывать, чем занимался на занятии.

Тревога осталась за него и его маму, т.к. я работала с ребенком и не уверена, что мама получила достаточно поддержки и помощи.  Но то, как проходила работа и чем она завершилась, вполне меня удовлетворило.