История одного нарцисса (продолжение). Часть 3. Уничтожение

     Пациент   дважды был в браке. 1-й раз – «по залету», - познакомился со своей будущей женой на экскурсии.. Был вынужден жениться по настоянию матери –«это твой долг», - однако оказался матерью брошенным наедине с ребенком, не досыпал ночей и думал как выйти из сложного финансового положения. Развелись через несколько лет, т.к. жена «оказалась примитивной хищницей». С 6 до 12 лет со  своей дочерью не виделся вследствие  запрета жены,  «но не очень переживал». С 12 лет жена стала присылать дочь с «корыстными целями». Описывает воспитательный процесс в отношении дочери – «я даю ей что-то, потом отхожу и смотрю - есть результат или нет, потом через некоторое время приближаюсь снова». Сказал дочери, что будет так делать до 18  лет, а потом, если не будет отдачи, то оставит ее без сожаления, - «я с 12-лет был полностью самостоятелен, еще успею кого-нибудь себе родить». Жестко требует выполнения уроков, говоря, что «я все твои хитрости, уловки наизусть знаю, я сам был таким – тебе меня не провести, это исключено». Когда кто-то сбросил с  дома бутылку, - вызвал знакомых сотрудников МВД, - он сняли отпечатки у девочки и с осколков бутылки. Мотивирует это тем, что дочь может стать таким же «быдлом, как и большинство в республике». Новый год встречает без ребенка, -«кладу игрушки под елку, пишу письмо Деду Морозу». Осознал «внутреннюю «лень» в отношении воспитания ребенка - «этим  надо заниматься, тратить время, силы». Отказывался ходить на корпоративы с сотрудниками, так как «не уважает их, не о чем говорить,- неинтересные, серые люди». При этом не имеет высшего образования – покинул университет, конфликтуя с преподавателями и обзывая их «неучами», о чем не сожалеет и по сей день – «надо было наказать их».

  На работе были затруднения, т.к. тестировал новых сотрудников на компьютерный минимум и испытывал стыд за них с вегетативными реакциями, использовался шефом как «обезьянка-вундеркинд» в сложных ситуациях или когда надо блеснуть перед сотрудниками других фирм и руководством.

   После распада брака женился на очень больной девушке – «меланома, удачно прооперированная, порок сердца». «Спасал» ее, выполнял за нее очень многое, что и привело, в конечном счете, к развалу отношений, - «все устали, да и секса фактически не было». Заботился о ней и после развода, однако, когда она нашла нового бойфренда,- стал говорить о снятии с себя ответственности за нее , - «Я понял, что нашел девушку, такую же, как моя мама».

    Отношения с женщинами длительно были механистичны – «все известно заранее»: игра завоеватель - жертва с предсказуемым результатом, при этом жонглировал этологическими и пикаперскими идеями – «мозг – это генератор квантовый, гормоны и пр.» «Срывался» в рассуждения о том, что «девушка  должна быть умной, чтобы можно было с ней поговорить о Вселенной, физике и пр.».  Подчеркивал, что у него было более 100 женщин, его «успех» объяснялся тем, «что я знаю, что им надо», как «мальчик, которого воспитали в женской театральной труппе».  В течение последних 2-х лет проживал с девушкой, родители ее слабослышащие, отец злоупотреблял алкоголем и погиб. Всячески стимулировал ее к тому, чтобы она «подняла» свой образовательный и профессиональный уровень и прилагал для этого значимые усилия, но периодически разочаровывался, т.к. она в быту не соответствовала его ожиданиям. Неоднократно расставались и сходились опять.

   В сновидениях решал профессиональные задачи – «мозг кипел». В одном из снов собирался разделывать котика на кухне совершенно хладнокровно, без эмоций, потом пожалел – «пусть порадуется скотинка перед смертью», накормил его, отвлекся – кухня была в рвоте и экскрементах, пациент в ужасе во сне – «я не могу проявлять заботу…» Пережил собственную смерть от ядерного взрыва, попал в потусторонний мир, но при этом мог ощущать, что мертв.

      В начале терапии отношение к терапевту было двойственным – «вы выглядите расслабленным и добродушным, словно школьник из продленки, но на самом деле внутренне вы очень жесткий человек и если всерьез вас рассердить, то мало не покажется», «вы многих положите, пока вас самих не убьют», «на самом деле вы маньяк, что не исключает ваш профессионализм - маньяк маньяком,  а профессионал профессионалом». Представлял терапевта, управляющимся с пулеметом, убивающим женщин и детей, но причины такого надлома психики трактовал иррационально - «может быть вас в школе дразнили или жена вам денег не дает».  Причину такой искусной мимикрии терапевта объяснял просто – «кто ж к вам придет, если будут знать, какой вы на самом деле». Полагал, что терапевту льстит, «щекочет Эго» сравнение с Нероном, считал, что терапевт способен  поджечь облитых смолой и распятых христиан. При этом был уверен, что останется в живых – «вы не убьете меня - мы разного с вами поля ягоды». В ходе терапии смягчился – «вы - специалист, чудак, увлеченный психиатрией», «от вас пахнет спокойствием, нет озлобленности как у других». При этом периодически уже в более мягкой форме иронично представлял терапевта, скручивающим пациентов, и вводящим им галоперидол или представлял, как терапевт жестко обращается со студентами-психологами. Отвергал многие интерпретации, связанные с чувствами, теплыми отношениями, превращая их в «анальную стружку». Умудрялся игнорировать даже амплификации известных художественных произведений – «это хитрый ход режиссера, автора, чтобы привлечь наше внимание». Сложность вызывало установление с пациентом адекватных границ без комплиментарных контртрансферов.  Помогло обсуждение того каким образом пациент общается с окружением – «я наверное не чувствую многое из того, что чувствуют другие – мне надо влезть внутрь, у меня внутри на нескольких консолях обрабатывается информация, там внутри как бы коллекция и когда мне становится скучно, я отправляюсь бар или еще куда-нибудь и нахожу новый любопытный материал». Позитивно относится к тому, что терапевт не выдает личную информацию о себе- «я бы вам дырку в голове просверлил, для того, чтобы к вам дойти, мне по дороге надо кого-нибудь на место поставить».  После замечания о том, что «в наших отношениях много циничного сарказма»,- пациент рассмеялся – «я даже сердиться на вас не могу, потому что глядя на вас – вижу себя», и отношения стали спокойнее  Очень беспокоился по поводу того, что терапевт отнесется к нему с брезгливостью- «только вы один знаете какой я на самом деле». Осознает свою токсичность и «заразность», беспокоится о здоровье терапевта и супервизора, интересуется, как они  его вообще могут выдержать. Периодически критично говорил о своем садизме, - «о моей доброте к людям ходят легенды», одновременно сомневаясь надо ли радикально изменять личностную организацию, понимая болезненность этих изменений. С одной стороны понимал полезность терапии, с другой    с раздражением воспринимал сессии – «я как на исповедь к вам хожу»- «от препарата мы ушли, теперь я стал зависим от вас», «но оттого, что я это все проговариваю, выбрасываю из себя, мне становится легче». 

   Осознавал, фактически, «расщепления», но не знал, что с этим делать, и это вызывало дискомфорт - осознание своей ничтожности и неуспешности с «очеловечиванием», смягчением отношений возвращало к паническим атакам, а укрепление нарциссических защит сопровождалось   соматизированным  переживанием  стыда, - «горят щеки, болит и кружится голова». Стал говорить о том, что если раньше стыдился «микросекунду», но сейчас эти временные промежутки более длительны, старается вытеснить стыд. Появился архетипический перенос по оси «вечный юноша-мудрый старец», но не знал как совместить материальный и духовный миры. Откровенен в описании своих садистических фантазий, уверен, что терапевт примет его без брезгливости и осуждения, доступен к обсуждению своих кастрационных и самокастрационных тенденций, гомоэротических переносов. Одновременно переживал зависимость от терапевта – «вы – мой рабский щит». Прекратились просьбы к терапевту в плане решения бытовых вопросов. Стал частично критичен к идеализированной Я-концепции – «без работы мне дорога либо в тюрьму, либо в дурдом». Доступен к обсуждению вопросов зависти и внутреннего воровства. Приходилось контролировать мимику и иронию, чтобы не актуализировались агрессивно-пенетрирующие комплементарные реакции, т.к. пациент иногда воспринимался гротескно, а его саркастическое хихикание, цинизм и глумление были где-то заразительны и стимулировали эксгибиционизм терапевта. Присутствовало желание помочь как запутавшемуся ребенку и признавалась его ценность как «развивающего» пациента. Стала очевидной проблема организации привязанности и «обрыва» ее. Пациент пришел к пониманию того, что «внутри пустота» - «я не знаю кто я такой, беру у людей то, что мне нравится, вторгаясь к ним как паразит». Внутри шел диалог диссоциированных частей – «старика-практика-материалиста и романтика–мечтателя-идеалиста-внука». Последний как бы бросал вызов практику в решении различных задач, заставляя ввязываться в ненужные проекты. Переживание депрессии страшило – появлялись страхи о собственной несостоятельности, нищете и голодной смерти. Упрекал терапевта – «я вас частично просил меня «перепрошить», а вы меня всего «перелопатили». С удивлением узнал, что многие соседи по его дому вполне приличные интеллигентные люди, многие мужчины спят с одной женщиной, и это им нравится, понял, что садистичен, т.к. окружающих воротило от его шуток о «разборке китайцев на органы» и «переработке в биореакторе» - «но я такой, мне так удобнее». Одновременно планировал взять у терапевта его спокойствие и более широкое восприятие палитры жизни и отношений. Оберегал терапевта – «если вы начнете меня проживать, то вы заболеете»..

  То, что называл «скукой» ранее принимало болезненный характер – так, рассказал о встрече со знакомым, когда почувствовал сильное желание ударить его кухонным ножом, справился с ним, попросил его покинуть, сославшись на плохое самочувствие.