Шизоидный компромисс: нести тяжело, а бросить жалко

Шизоидный компромисс, как его описывал Гантрип — невозможность быть ни внутри, ни снаружи, ни принадлежать чему-то, ни отказаться от этого. Если перевести это высказывание на язык объектных отношений — невозможность ни быть рядом с кем-то, ни быть в одиночестве.

Кажется, что это и есть классический пограничный конфликт (иди прочь/не бросай меня), но на самом деле не совсем так. В пограничной ситуации — нет равновесия, это постоянное метание, непрекращающийся поиск устойчивой точки. И страдание с этим связанное — это невозможность обуздать сильные, разрушительные влечения, и жизнь, которая трещит и рвется под напором этих влечений.

В шизоидном же компромиссе — нет метания, это точка зависания, заморозки. Это жизнь, в которой влечениям и драйвам свернули шею. Ради безопасности. Ради стабильности. Ради того, чтобы сберечь то, что есть на данный момент. Ради того, чтобы сохранить способность действовать и отвечать на вызовы реальности. И цена за это — отказ от чувства личной сопричастности и вовлеченности. Цена — ощущение деперсонализации/дереализации, что в мягких случаях чувствуется словно бы отрешенность от жизни, неспособность соединиться со своими эмоциями, вдохнуть их, неспособность прожить в полной мере ценные моменты собственной жизни. В более глубокой отделенности это может переживаться, как постоянное ощущение внутреннего холода, пустоты, безжизненности, когда человек сравнивает себя с роботом, с механизмом. Ну и уже в клиническом своем варианте — возникновение мучительного чувства утраты эмоций, когда кажется, что ничто не способно ни порадовать, ни вызвать отчаяние. Само по себе это состояние переживается, как субъективно очень тяжелое, часто можно услышать, что любые переживания тоски, сколь бы мрачной она ни была — были бы большим облегчением.

Но, так или иначе, это увенчавшийся успехом поиск равновесия между щадящим режимом, жизнью внутри футляра — с одной стороны, и внешней деятельностью, которая защищает и отвлекает от мира внутренних переживаний — с другой. 

Выплачивая эту цену, можно, отгородившись от тяжелых переживаний, выйти на довольно неплохой уровень активности, а порой и постоянной стеничности, когда непрекращающаяся деятельность сама по себе становится частью этого отгораживания.

В зависимости от уровня энергии, от интеллектуальных возможностей и от тяжести патологии объектных отношений, выглядеть со стороны это может и как внешне благополучная жизнь с некоторыми психологическими проблемами, и как тяжелая клиническая ситуация.

Порой нарастание личностного дефекта после психотических эпизодов при шизофрении — это возникновение вот такого компромисса на более низком уровне жизненной энергии и возможностей интеграции.

В основе подобной организации жизни лежит неспособность к пассивности, к отдыху, к тому, чтобы просто находиться в бездействии, внутри самого себя, и в этом бездействии восстанавливать силы. Любая пассивность организуется так, чтобы одновременно чем-то себя отвлекать, чтобы "забить эфир", пусть и даже и занятием, которое внутренне воспринимается, как совершенно бессмысленное. В роли такого занятия может выступать и бесцельное блуждание по интернету, и еда, и просмотр сериалов, и даже просто навязчивые мысли, которые идут по кругу, и которые невозможно остановить. Если сил побольше, то этим занятием может стать и какое-то субъективно более дающее, но главное здесь — это организовать свое пребывание наедине с собой таким образом, чтобы соприкасаться с собой как можно меньше. Потому что соприкосновение с собой вне какой-либо деятельности, соприкосновение с собственным базовым ощущением бытия, погружает в мир слабо переносимых переживаний, и, вместо отдыха и расслабления, напротив, внутренне ощущается как уничтожающее, засасывающее, переваривающее или растворяющее. 

Но с другой стороны потребность в отдыхе, которую никто не отменял, создает мощную тягу к пассивности, к тому чтобы уничтожить собственную занятость, которая с одной стороны защищает, но с другой — непрерывно истощает. Ведь в этой ситуации деятельность всегда определяется не внутренним желанием и готовностью к ней, а словно бы является принятой внешней структурой, которая одновременно и спасает, и насилует. Естественное желание отдыха в этой ситуации внутренне воспринимается, как нечто смертельно опасное, то, что засосет в черную дыру бездействия, с полной невозможностью вновь вернуться к жизни. В речи клиентов это переживание можно услышать, например, через их опасения, что стоит им только перестать регулярно что-либо делать, как они это окончательно и навсегда забросят, что только постоянно сохраняя определенный порядок и организацию жизни (порядок, который парадоксальным образом сочетает в себе крайнюю ригидность и крайнюю хрупкость), они могут сохранять себя.

На терапию такие клиенты приходят обычно тогда, когда этот компромисс начинает шататься и разваливаться, когда внутренних ресурсов перестает хватать, чтобы поддерживать привычный уклад, и истощение начинает определять рисунок жизни. Оно может проявляться либо напрямую — через апатическую депрессию, либо косвенно, например, через соматический симптом или возникновение других проблем, не позволяющих более жить прежним образом.

При работе с такими клиентами, рекомендации, основанные на здравом смысле, вроде "больше отдыхать, меньше работать", либо же более замаскированные их аналоги по типу "а давай посмотрим, какие у тебя есть возможности отдохнуть, и как ты мог бы/не позволяешь себе восстанавливать свои силы" — по понятным причинам не помогают. Ошибочно также и понимание вот такой деятельности через нарциссическую динамику, когда невозможность остановиться и сделать паузу, терапевтом  (а порой и самим клиентом) воспринимается, как тяга к достижениям и признанию, и работа направляется на то, чтобы скомпенсировать силу этой тяги. Лишь выявление более глубокого уровня страха небытия, позволяет затронуть основу этой проблемы. И облегчить страдание тут можно лишь через сознательное соприкосновение с этими базовыми страхами, и с теми непереносимостями, которые возникают у клиента, когда тот остается наедине с собой.

Выход из шизоидного компромисса — задача сложная и внутренне переживается, как очень опасная. Ведь только через погружение в эти переживания внутри черной дыры бездействия и апатии, через проживание этой дыры и ужаса не существования, возможна их переработка и восстановление способности жить и чувствовать полной грудью. Нередко клиенту более чем достаточно и промежуточного результата, когда удается вновь восстановить развалившийся шизоидный компромисс или получается выстроить этот компромисс на более высоком уровне активности. Но для тех, кто уперт, настойчив и чувствует внутреннюю необходимость этого — это задача, требующая нескольких лет терапии, но решаемая.