История одного насилия

“А почему вы поверили мне?” - сквозь слёзы произнесла маленькая клиентка, оказавшись в кабинете наедине со мной, после того как я настояла, чтобы ее отец вышел и позволил нам поговорить только вдвоем.

 

Это была миленькая хрупкая девочка 15 на тот момент лет. Про неё сложно было сказать «девушка», она была именно девочкой с длинными локонами, с золотистыми кудряшками, в коротеньких шортиках и маячке, и с очень тяжелым и холодным взглядом голубых глаз, то и дело превращающихся в серые провалы, будто из них выглядывал сам мрак преисподней.

 

“Я поверила Вам потому, что знаю, что то, о чём вы рассказываете, иногда случается с маленькими хорошенькими девочками”.

 

Так началось наше знакомство в терапии, растянувшееся вот уже на несколько лет.

 

Девушка выжила, пройдя через необычайно жестокую историю насилия, став буквально наглядным примером... нет, не убийства души, скорее примером того, что душа человеческая не убиваема и совершенна, она невообразимым образом почти всегда находит любые малейшие возможности, и использует их ради того, чтобы сохранить себя, защитить Эго от уничтожения, пусть даже и немного повредив ему.

 

Рассуждая об этом, на ум приходит, что на данном этапе развития аналитической мысли стали появляться работы различных авторов о том, какое серьезное влияние оказывают ранние травматические переживания на развитие всего сложнейшего внутреннего аппарата любого человека, большого или маленького. Так же немало работ о том, что насилие и жестокое обращение особенно сильно калечит нежные души. И, пожалуй, одним из самых страшных происшествий, которые только могут случиться, пока малыш мал и слаб, это инцест, использование маленького тельца для удовлетворения взрослой первертной страсти. Обычно, говоря об этом, авторы приводят в пример действия отца, по большей часть отводя матери роль лишь молчаливого свидетеля или тайного попустителя. Но вот то, что постигло мою маленькую клиентку, было сложнее принять и представить. Это была ее мать, обладающая инфантильной психотической структурой, неспособная адекватно оценивать свои поступки.

Я  тогда ей поверила, ее холодным серым глазам, выражающим не детскую мрачность и настороженность, напряженной позе, и желанию меня обнять, как только мы остались наедине. Но было в этих глазах и ещё что-то... пугающее, настораживающее, небезопасное, слишком ярко контрастирующее с образом миловидной девочки — ангела с нимбом кудряшек над головой.

 

В своей работе «Мать, мадонна, блудница» Эстела Уеллдон обращается к этой теме, раскрывая все ее грани, говорит о слепых пятнах специалистов, об идеализации материнства и о серьёзности нанесенного вреда. И материал данного случая полностью соответствовал рассуждениям этого автора.

 

В процессе работы стали выясняться дополнительные подробности. Девушка использовала акты самоповреждения при любой возможности, ее руки, бёдра и грудь были покрыты светлыми полосками – шрамами, а поверх них красовались свежие попытки докричаться до окружающих. Мы начали с этого, с ее обещания, что, когда у нее возникнет желание напасть на себя, она свяжется со мной, и ничего не станет предпринимать до этого.

 

Сейчас специалисты, работающие с подобными вещами, прекрасно понимают, что это, видя в этом отреагирование и способ сбросить напряжение. Это общепринятая точка зрения. Анна Мотц в нескольких своих работах заглянула несколько глубже, отметив, что самоповреждение можно рассматривать как призыв о помощи и «символ надежды», как очень образно выразилась Анна, предполагая, что это очень ранний действенный язык выражения своих переживаний, когда другие способы по разным причинам недоступны.

 

Кроме порезов, девушка пыталась использовать для самоповреждения любой мало-мальски подходящий для этого предмет, как только для подобного действия выдавалась свободная минутка. Близкие, устав неотступно следить за ней, без ее желания привели ее в мой кабинет.

 

И это оказалось ещё не всё. Девушка казалась им очень странной, и у них всё укреплялось подозрение: «А не сошла ли она с ума?». Будучи временами тихой и застенчивой, временами холодной и жестокий, представляясь то знойной соблазнительницей, то запуганным маленьким ребёнком, прячущимся под кроватью, она была не в силах восстановить в памяти свои перемены. Встал вопрос дифференциальной диагностики.

 

Несколько месяцев подряд самоповреждения продолжались и ничего не помогало. Но, неожиданно, одна из сессий оказалась переломной. Девушка пришла на дополнительную встречу, о которой сама попросила и попыталась нанести себе порезы, непонятно откуда, как факир, вдруг неожиданно вынув лезвие и полоснув им себе по бедру. Джинсы смягчили ее ярость, приняв основной удар, она лишь чуть царапнула свою кожу.

 

Когда же мне удалось отнять лезвие, она преобразилась, изменившись в лице, неизвестно откуда появились несвойственные ей жесты, даже интонация знакомого голоса казалась неузнаваемой. До этого девушка всегда принимала одну и ту же позу, приходя в мой кабинет, практически эмбриональную, теперь же ее колени оказались широко раздвинутыми, как делают это иногда мужчины, на них она оперлась локтями, скрестив пальцы рук. Создалось явное ощущение, что это другой человек, совершенно иначе использующий свое тело, нежели знакомая мне пациентка.

Новый, незнакомый мне мужчина, так неожиданно выглянувший из нее, начал со слов: «Слышь, ставь ее. Её лучше умереть, поверь мне...». С этого началось наше общение с ним, я была вынуждена признать его существование. Он поведал мне все ужасающие подробности жизни этой девушки, которые привели к состоянию множественной личности. Его появление дало основание признать диагноз множественной личности.

 

Это был взрослый серьёзный образ, не смущающийся, в отличие от известной мне пациентки, говорить о сексуальных преступлениях, совершенных против ребёнка. Как это описано в теории множественности, он оказался “защитником”, а в последствие стал “помощником”. Он поведал пугающие тайны насилия и стал путеводителем по внутреннему миру пациентки, связью между мною и шестью субличностями девушки, он знал их всех.

 

Она была зачата двумя людьми, совершенно не готовыми к родительству. Отец бил мать, и незадолго до рождения девочки оказался осужден за убийство. Мать родила ее в одиночестве, и почти сразу начала жестоко обращаться с ней. Когда малышке было около двух лет, мать привела в дом другого мужчину и, заподозрив, что девочка соблазняет его своей привязанностью, в наказание, начала сексуально использовать ее. А ещё через некоторое время она отдала дочку бабушке на воспитание, где насилие продолжили другие члены семьи. Вскоре вернулся отец из тюрьмы и забрал девочку к себе также с целью сексуального удовлетворения, тогда ей был всего 7 лет. Страшная история завершилась тем, что приведший ее мужчина является ее отцом, очень обеспокоенным поведением дочери, и при этом их сексуальные отношения продолжаются. Именно поэтому сейчас она при любом удобном случае нападает на себя, привлекая внимание окружающих к происходящему с ней, это надежда на то, что ее все же услышат когда-нибудь и спасут.

 

После этой встречи девушка больше на себя не нападала, мы нашли общий язык с субличностью, ведущей себя таким образом, и установили строгий договор, что этого делать нельзя, иначе мы прекратим работу. И это стало началом большой групповой работы со всей семьёй диссоциированных субличностей.

 

Диагноз множественного расстройства личности пока ещё достаточно свеж и вызывает споры в среде специалистов, но несмотря на это, если встретиться с подобными проявлениями воочию и присмотреться, появляются некоторые умозаключения.

Этот рассказ не претендует вовсе на истину и единственно правильное понимание, я лишь хотела сказать о том, что имею возможность наблюдать, как история материнского насилия фрагментировала Эго и то, как пациентка всю жизнь балансирует в состоянии множественности ее личности, удерживая шаткий мир, прилагая усилия, чтобы ее фрагменты “не поссорились” и не уничтожили общий для них всех дом — тело девушки.

 

Так пережитое сексуальное насилие может привести к появлению субличностей в образе объектов, в разной степени связанных с насилием, чье функционирование с большей долей вероятности вызовет попытки нападать на своё тело в моменты переключений от одной субличности к другой.

 

И это вряд ли можно рассматривать как праязык или символ надежды на спасение, это больше похоже на следствие, материальное подтверждение разворачивающейся ссоры между фрагментами одного Эго, как между соседями в коммунальной квартире. И вероятно, в этом случае может оказаться слишком опасным работать с клиентом, как с классическим суицидентом, не принимая во внимание возможную множественность. Это коллектив и работа должна следовать законам не индивидуальной, а групповой терапии.

 

Вряд ли можно воспринимать такого пациента, как единого. Присмотревшись повнимательнее, я стала замечать, что кроме этой девушки, фактически являющейся моей пациенткой, на сессии могут появляться и другие субличности, включая упомянутого уже мужчину. И они понятия не имеют о том, что происходило до их появления, не могут продолжить начатую мысль или пытаются выкрутиться, создавая впечатление осведомленности уходом от темы разговора. В этой ситуации я долго не могла понять, как работать с такой пациенткой, как вообще воспринимать ее до тех пор, пока не приняла для себя её множественность, то, что диссоциация зашла так далеко, а осколки самости так разлетелись. А ещё то, что субличности лишь выглядят разными, а на самом деле это лишь грани души, различные, но составляющие единое целое. Описать подробно всю работу с такой необычной структурой не просто.

 

К тому же, стоит учесть, что большая часть людей, наносящих себе повреждения, имеют опыт жестокого обращения, страшный опыт, который вполне мог расколоть Эго до его основания, образовав кучу Я-Не, так как анамнез множественности определяется в том числе и крайне жестокой ранней детской травмой. Если опустить этот факт, есть вероятность, что акты самоповреждения в исполнении одной субличности не прекратятся до тех пор, пока ее существование не будет узнано и признано, пока диссоциированной структуре не удастся начать процесс интеграции. А задача терапевта — лишь помогать этой интеграции.