А. Ф. Лосев. КОММЕНТАРИИ К ДИАЛОГАМ ПЛАТОНА

<<< ОГЛАВЛЕHИЕ >>>

Среди рукописей Платона мы находим диалог под именем "Послезаконие", который является как бы XIII книгой "Законов". Подлинность этого диалога достаточно подтверждается существующими в науке исследованиями его стиля и языка. И если исходить из непосредственного впечатления от этого "Послезакония", то нет никаких оснований сомневаться, что автор его – Платон. Этому мешают, однако, более поздние источники, откуда мы вообще черпаем наши сведения о жизни и творчестве Платона. Источники эти колеблются, и Диоген Лаэрций, например, приписавший этот диалог Платону на основании предыдущих и весьма авторитетных его издателей, в то же самое время указывает на существование мнения о том, что автором этого диалога был ученик и друг Платона, редактор его недоработанных "Законов" Филипп Опунтский.

Что касается большинства современных исследователей (включая и автора этих строк), то они считают, что и по своему содержанию, и по своей форме "Послезаконие" является либо произведением самого Платона, либо произведением кого-то из платоновского окружения и невозможно трактовать этот диалог как отступающий от платонизма в каком-либо отношении.

КОМПОЗИЦИЯ ДИАЛОГА


I. Индуктивное рассуждение о необходимости высшей "сущностной" (ontos) мудрости
(973а – 976с)

1. После всего, что сказано в "Законах", остается последняя задача определения мудрости (973ab).

2. Необычайная трудность для смертного человека достигнуть мудрости (973b – 974d). а) Счастье и мудрое блаженство – удел очень немногих (973bс). б) Краткость человеческой жизни и ее заполненность заботами (973с – 974а). в) Наличие обманчивого знания, уводящего от истинной мудрости (974b-d).

3. Техническое знание и умение не есть мудрость (974е – 976d). а) Устарелость и отсталость в настоящее время примитивного и первичного вида человеческой мудрости (974е – 975b). Мудростью нельзя назвать также и б) земледелие (975b), в) зодчество (975bс), г) охоту (975с), д) изобразительные искусства (975d), e) военное дело (975е), ж) медицину (976а), з) искусство кораблевождения (976ab); и) непричастна мудрости и природная одаренность (976bс).

1. а) Наука о числе всего более делает человека мудрым (976с-е). б) Божественное происхождение науки о числе (976е – 977b), в связи с чем число в свою очередь подводит человека к постижению неба (977b).

2. Без науки о числе немыслима подлинная добродетель (977cd), тогда как, наоборот, все остальные искусства, а также справедливость, благо и красота нуждаются для своего обоснования в науке о числе (977d – 978b).

3. Числу, которое доступно из всех живых существ лишь человеку (978с), этот последний научается из наблюдения смены дня и ночи и других астрономических явлений, происходящих строго ритмически и упорядоченно и влияющих на основные события земной жизни людей (978с – 979b).

4. Еще раз о простоте и возможности приобретения всех видов технической мудрости, кроме истинной "сущностной" мудрости (979с-е).

1. Повторение положений "Законов" о необходимости почитать богов, о хороводном веселье и старшинстве души над телом (980а – 981а).

2. Неравномерное распределение в мире пяти видов объемных тел, из которых вылеплен весь мир: в мире людей преобладает земля, а в области видимых богов (неба с его небесными телами, которые рассматриваются как живые существа) – огонь (981b – 982а).

3. а) Беспорядочное движение предметов и явлений земного мира не может быть признаком разумности, каковым является постоянное, равное самому себе хороводное действо небесных живых существ (982а-е). б) Огромность (983а), божественность (983b) и одушевленность (983с) небесных тел.

4. Опровержение механистических теорий космического движения и подтверждение красоты, одушевленности и божественности небесных тел на основании учения о самодвижении души (983d – 984а).

5. Промежуточные (между земными и божественными) космические тела (984b-d), среди которых в том или ином порядке должны занять места: а) звезды (984d), б) вещие гении, носящиеся легким движением по земле и всему свету (984е – 985а), в) полубоги (985b).

6. Необходимость для государства признания и почитания всей этой иерархии одушевленных существ (985с – 986а).

1. а) В небе есть восемь сил (Солнце, Луна, неподвижные звезды, пять планет), созерцание которых способно возвысить человека к добродетели при жизни и благому существованию после смерти (986а-е). б) Описание этих небесных сил с указанием места их исторического обнаружения – Египет, Сирия (987а-d). в) Эллины – законные и достойные наследники учения о космических богах. Не следует думать, что смертная судьба человека исключает необходимость пристального внимания к божественным делам (987d – 988с), тем более что принципиальное первенство духовного над телесным несомненно (988с-е).

2. а) Главнейшая область добродетели – благочестие (988е – 989b). б) Наличие особо одаренных человеческих существ, способных вести за собой менее совершенные натуры, и необходимость божественного руководства для воспитания первых (989cd). в) Астрономия есть именно та наука, которая способна осуществить это необходимое божественное руководство (989d – 990b).

3. Порядок усвоения космической божественной природы: а) наблюдение небесных тел (990с), б) представление о числе, чете и нечете (990с), в) геометрия (990d), г) стереометрия (990е), д) арифметические и геометрические прогрессии (990е – 991b), е) созерцание зримой божественной природы (991b) – все это при постоянном сопоставлении частного с общим (991с) и при убеждении в старшинстве души над телом (991d).

4. а) Всякое восприятие частного числового соотношения или определенного гармонического соединения должно по аналогии наводить правильно воспитанного человека на все круговое перемещение звезд в целом (991de) с обнаружением естественной связи всех охватываемых числом явлений, в противном случае никакие природные дарования не способны принести блаженство (992а). Наоборот, следование этому правилу обеспечивает истинное счастье, мудрость и цельность человеческого существа и целого государства (992b-d). б) Людям, достигшим наибольшей опытности в божественной астрономии, и надлежит предоставлять главные посты в государстве, равно как и членство в Ночном Собрании (992de).

1. Независимо от авторства "Послезакония" необходимо сказать, что этот диалог во всяком случае является так или иначе завершением "Законов". Дело в том, что в "Законах" Платон был слишком увлечен построением законодательства своего идеального государства и обоснованием этого законодательства. В этом диалоге он очень мало касался своей любимейшей темы – теоретической мудрости. Ведь тема эта характерна почти для каждого диалога Платона и тем самым для всего его философского творчества. Уже одно то, что в "Послезаконии" рассматривается вопрос о теоретической мудрости, свидетельствует о том, что его надо считать либо введением в "Законы", либо их заключением, либо одной из книг этого диалога.

2. Что же это за мудрость? Вполне уверенно, сознательно и безоговорочно эта мудрость объявлена числовой. Мудростью является здесь уже самая простая арифметика, поскольку она есть учение о числах, а без чисел не может быть никакого расчленения предметов и никакого их объединения, т.е. и никакого их познания. Эта мысль уже не раз встречалась в произведениях Платона; и, в сущности говоря, на теории чисел построены важнейшие концепции, содержащиеся в таких основополагающих диалогах Платона, как "Государство" (VII 521с – 530с), "Филеб" (16с-е, 17cd), "Тимей" (35b – 37с) и "Законы" (V 746е – 747с). Поэтому здесь нет ничего удивительного, новым же является лишь то, что этому посвящен целый диалог и что теория чисел разрабатывается систематически. Число здесь решительно трактуется универсально. Числами объявлены отдельные вещи и предметы, отдельные тела и души, герои и гении, небесный свод и управляющие им боги.

   Имеются сведения и о том, что теория чисел – это вообще последняя платоновская форма учения об идеях и что первая платоновская Академия, которую после Платона возглавил его племянник Спевсипп, вначале вообще проповедовала вместо идей учение о числах. На основании разных сведений можно даже реконструировать этот последний период развития платоновского учения об идеях, что мы и сделали в одной из своих ранних работ по античной философии,* назвав этот период аритмологическим. В диалоге "Послезаконие" это выступает с полной очевидностью, так что и вся мудрость, доступная человеку, трактуется как числовая.

   * Лосев А.Ф. Очерки античного символизма и мифологии. Т. 1. М., 1930. С. 592-608.

   Небезынтересно заметить, что в этом диалоге отсутствует даже сам термин ιδέα. Что же касается другого платоновского термина для "идеи", то этот термин (είδος) встречается только один раз, и то в формально-логическом смысле деления на роды и "виды" (990е). Термин μίμημα, т.е. "подражание" или "воспроизведение", тоже не имеет в диалоге никакого философского смысла, а имеет смысл либо бытовой, либо художественный (975d).

3. Можно пойти еще дальше. Во всех, даже самых элементарных, учебниках истории античной философии можно прочесть, что число как первопринцип всего сущего выдвинули еще пифагорейцы но крайней мере лет за 200 до Платона. По источникам можно проследить, как первоначально это число трактовалось у пифагорейцев вполне вещественно и материально, как постепенно его начали отделять от материальных вещей и, наконец, как его стали понимать в виде созидательного принципа всего сущего. Впрочем, имеется одно основательное исследование, а именно Э.Франка, которое доказывает, что развитого учения о числе как о первопринципе раньше Древней Академии вообще не существовало. Разумеется, входить здесь в подробности историко-философского исследования было бы неуместным. Но во всяком случае ясно одно: самым ярким и систематическим образом учение о числе как первопринципе и даже о числовой сущности самой идеи представлено в творчестве позднего Платона и в Древней Академии.

4. Можно спросить себя и о внутренней значимости этой смысловой модификации платоновского учения об идеях. Числовая тенденция, повторяем, была у Платона и раньше. Но чем объясняется то, что в самый зрелый период учения об идеях эти идеи вдруг были объявлены числами? Это можно объяснить двумя причинами: имманентно-философской, с одной стороны, социально-исторической и общекультурной – с другой.

   То, что платоновская идея трактовалась раньше у Платона как предел содержательной полноты, – это ясно, и об этом много говорилось раньше. Но когда содержательная трактовка идеи была исчерпана, оставалась еще ее структура, хотя и неотделимая от содержания, но тем не менее отличимая от него. Подобно тому как у Гегеля качество, дойдя до своей последней полноты, когда уже больше некуда двигаться, начинает дробиться внутри себя самого, откуда и получается уже количество, вполне "равнодушное" к своему качественному содержанию, так и у Платона совершается естественным образом переход от идеи как предельно качественного заполнения к идее как структурно-числовой конструкции. Это завершение платоновского объективного идеализма не может вызывать никакого сомнения; и "Послезаконие" может считаться прекрасной иллюстрацией этого перехода платоновской идеи в платоновское число, хотя, повторяем, и без "Послезакония" мы обладаем достаточным количеством разного рода источников, свидетельствующих об этом переходе.

5. Очень важно и, пожалуй, даже еще важнее не просто имманентно-философское объяснение числового периода в развитии платоновского идеализма, но объяснение социально-историческое.

   Следует иметь в виду, что Платон жил и творил в рабовладельческий период человеческой истории.

   Точное и научное определение класса дается в марксистско-ленинской теории в связи с определенным состоянием производительных сил и производственных отношений. Общее понятие класса основоположники марксизма-ленинизма считают необходимым специфицировать для каждой отдельной эпохи человеческой истории, для всех социально-экономических формаций и отдельных этапов их развития. Классы получают свою характеристику в связи с социальным развитием народов, в связи с наличием в общественной жизни остатков предыдущих социально-экономических систем и в связи с ростками будущего, а также в связи с весьма гибкими и тонкими видоизменениями исторического развития в различные эпохи. Так, античный раб был не только бездушным механизмом, который приводится в движение рабовладельцем, и не просто домашним животным. Античный раб порою мог быть учителем и воспитателем, мог писать и издавать свои труды. Рабы служили блюстителями порядка, бывали врачами, охраняли личные и общественные ценности и т.д. В эпоху греческой классики основной экономической единицей, по Марксу, был мелкий частный свободный собственник, так что рабы могли здесь играть лишь сравнительно ограниченную роль, к тому же рабовладение развивалось главным образом в Аттике. Подневольные илоты в Спарте и пенесты в Фессалии были не столько рабами, сколько крепостными.

   Все эти обстоятельства, и в особенности весьма интенсивные остатки общинно-родовых отношений, смягчали положение раба в античности. Тем не менее внеличностное понимание человека все же является одной из самых глубоких характеристик античного общества. Даже философы, взывавшие к духовной значимости человека, понимали этот дух весьма абстрактно. Как мы видели в "Федре" (247с – 248е), Платон говорил с "эротическим" энтузиазмом просто об отвлеченных идеях, взятых в качестве субстанции (справедливость-в-себе, знание-в-себе и т.д.).

   Спрашивается теперь, как же античный объективный идеализм в своем классическом развитии должен был понимать свои вечные и божественные идеи, если он их почти лишал конкретного жизненного содержания? Как он должен был квалифицировать свои вечные идеи, рассматривая их в виде порождающих моделей решительно для всего сущего? Число, или идея как число, – вот что было последним словом объективного идеализма периода зрелой греческой классики, когда он хотел довести свои первопринципы до предельного обобщения. Ведь число, лишенное всякой качественности или равнодушное к ней, как раз и есть тот первопринцип, который лишен и всякого личностного, и всякого "душевного" содержания. Поэтому весьма характерно, что философия Платона, достигшая своего предельного развития, заканчивалась учением о вечных и божественных идеях как о числах. Подлинная философская мудрость есть мудрость числовая.

Поэтому необходимо отметить, что последнее произведение платонизма периода греческой классики, а именно "Послезаконие", имеет своей главной темой учение о предельной мудрости как о мудрости только числовой. Платон остался до последних дней сыном своего века, древнегреческого рабовладельческого общества, и притом в период его зрелой классики.