А. Лэнгле. ПСИХОТЕРАПИЯ – НАУЧНЫЙ МЕТОД ИЛИ ДУХОВНАЯ ПРАКТИКА?

Эрика (имя изменено), пятидесятилетняя замужняя женщина, имеет сына, в предсуицидальном состоянии по направлению психиатра попадает к психотерапевту. "Это последняя попытка, – говорит она, – от которой я, однако, ничего не жду". Она просто поддалась уговорам психиатра, по отношению к которому испытывает определенное доверие.

Эрика разочарована в жизни. Эта проблема существует у нее, начиная с самых первых детских воспоминаний, а так как в последнее время разочарование усилилось, становясь все невыносимее, она чувствует, что силы ее на исходе, а надежда на то, что положение может измениться в лучшую сторону, отсутствует. Ей даже не интересно заниматься этой проблемой дальше.

С того самого времени, как она себя помнит, Эрика страдает от тяжелых страхов: страха оказаться в чем-то виноватой, страха, что у нее что-то не получится, страха не иметь права на существование, страха находиться среди людей. Еще до поступления в школу, когда ей было шесть лет, она долгое время находилась в детском психотерапевтическом стационаре: ее страхи были столь велики, что она не могла ходить в детский сад. К этому страху перед окружающими миром присоединилась высокая чувствительность к состоянию и потребностям других людей, благодаря которой она почти автоматически развила "рефлекс помогающего". Будучи ребенком, Эрика уже была в услужении у своих родителей, и всегда рассматривала как нечто само собой разумеющееся – делать все для семьи. Когда в двадцатилетнем возрасте это стало для нее чересчур, она рискнула осуществить попытку бегства и неожиданно вышла замуж за человека, которого едва знала. Но вместо того чтобы увести из среды, которая делала ее больной, брак на самом деле снова вернул ее в лоно родительской семьи. Муж не мог заботиться о содержании семьи, и функцию зарабатывания денег она взяла на себя, вновь начав трудиться в хозяйстве родителей. Она работает там и сегодня.

В течение пятидесяти лет она ищет защищенность, семью и любовь. Сейчас она живет в двух семьях – в собственной и в той, где выросла, и, несмотря на это, у нее нет чувства защищенности. Ее окружают люди, которые постоянно от нее что-то требуют, и только. Так как чувство ее самоценности нарушено, она не может оказывать сопротивления другим, а прежде всего, себе самой. Глубокий стыд перед тем, чтобы показать свои истинные чувства и желания, заставляет ее внутренне прятаться. Стыд вызывает огромный страх того, что она действует другим на нервы. В целом же, она чувствует, что "ее присутствие в этом мире неуместно". Однако она не только не справляется с другими и с окружающим миром, но в столь же малой степени – с собой. "Мой самый большой враг – это я сама. В своем перфекционизме, в борьбе за то, чтобы быть любимой, я отвергаю любое сочувствие и сострадание".

За стоящими на переднем плане стыдом и страхом скрывается нарушение личности с проблематикой самоценности и неуверенности в себе. В начале терапии самым важным для Эрики было то, чтобы она смогла говорить о своем страхе и имела возможность вступить в диалог с кем-то, кто ее выслушает, кто сможет ее понять, не будет ни в чем упрекать и предъявлять к ней какие-либо требования. Ей нужен был диалог с кем-то, кто защитил бы ее от собственных упреков и встал на ее сторону; кто, подобно зеркалу, отразил бы ее самоценность и, с пониманием и любовью, обратил ее внимание на необходимость заботы и ответственность по отношению к самой себе, поддержав ее первые шаги на этом пути.

Несмотря на теплую атмосферу терапевтических бесед, Эрика вновь и вновь склонялась к суициду, когда внешние обстоятельства давали для этого повод. Позитивный опыт в терапии и облегчение, наступавшее благодаря терапии, создавали сильный контраст с ее реальной жизнью, из-за чего пережитая боль становилась полностью ощутимой. Эрика чувствовала и видела, насколько "бесполезно прожитой" была ее жизнь, и как все могло бы быть иначе, если бы ее хотя бы немного понимали. С этого момента терапия стала казаться ей бессмысленной, потому что страдание из-за нее становилось только сильнее, безвыходность ситуации – еще очевиднее, а сознание потерянной жизни – более явным и беспощадным. Она чувствовала, что еще не доросла до того, чтобы изменить свою жизнь, и стремилась лишь к покою и спасению от тягот жизни, вновь и вновь планируя самоубийство. В течение многих недель она был близка к тому, чтобы прервать терапию.

Эрике требовались мое полное принятие и поддержка. Мы увеличили частоту терапевтических сеансов, и она согласилась на временный прием антидепрессанта. До сих пор она отказывалась от него, потому что боялась располнеть. Она признала, что это было несоизмеримо и безответственно – так мучиться и даже рисковать жизнью только потому, что хочется избежать прибавки нескольких килограммов. Однако для меня в связи с размышлениями о приеме медикаментов речь, в большей степени, шла об ее решении. Принимать медикамент – это было первое решение в направлении жизни, в направлении надежды, в направлении попытки изменений.

Вот так, маленькими шажками, принимая небольшие решения, мы продвигались вперед. Произошел ее первый разговор с сыном, первый в ее жизни, который выходил за сугубо деловые рамки. Посчитав, что это пойдет ей на пользу, она поехала в отпуск одна – первый раз в ее жизни, тем самым осмелившись отграничиваться от мужа. Постепенно она становилась ценной для самой себя, стала больше оглядываться на себя, на свои чувства и желания, находясь в постоянном диалоге с внешним миром и занимая позицию по отношению к нему. Это принесло Эрике первое облегчение.

Однако подлинное излечение можно считать достигнутым лишь тогда, когда Эрика сможет ощутить всю глубину ценности жизни. Когда она сможет почувствовать, что жизнь в своей основе хороша, что в том, что живешь, есть что-то ценное, что жизнь, хотя и переполнена проблемами и в настоящий момент еще далека от того, чтобы считаться "хорошей", хороша в сущности, – лишь тогда она сможет прийти к решению в пользу жизни.

Экзистенциальный анализ запрашивает именно эту экзистенциальную решимость, рассматривая человека как того, кто принимает решения и несет ответственность перед самим собой. Благодаря атмосфере терапевтических бесед и тому, что в них обсуждается, Эрика должна узнать и почувствовать, что для нее хорошо – быть здесь, быть в этом мире. При этом ориентирами служат фундаментальные экзистенциальные мотивации, показывающие условия, которые необходимы для исполненной экзистенции. В случае, если одно или несколько из этих фундаментальных условий реализованы в недостаточной степени или нарушены, смысл экзистенции находится под угрозой и исполненность утрачивается.

Рассмотрим теперь по отдельности эти четыре фундаментальных условия исполненной экзистенции.