Э. Корет. ОСНОВЫ МЕТАФИЗИКИ

<<< ОГЛАВЛЕHИЕ >>>

В развертывании метафизики мы вновь и вновь обнаруживали перспективу на абсолютное бытие. Метафизическое раскрытие бытия, стремящееся понимать и постигать сущее из бытия, обязано проникнуть к "самому бытию". Проводившиеся до сих пор уразумения от множества к единству, от обусловленного к безусловному, от конечного сущего к абсолютному бытию теперь должны быть восприняты и обобщены. Они образуют основоположение некоего философского учения о Боге, которое здесь не может быть полностью развернуто¹. Здесь могут быть даны лишь начала того, как учение о бытии завершается в учении о Боге.

¹ Среди новейших изложений философского учения о Боге (исключительно немецкоязычных) см. Brugger, Beck, Muck, Weismahr, Weite.

7.1. Бытие Бога

7.1.1. Вопрос о бытии как вопрос о Боге

Вопрос о бытии последовательно ведет к вопросу о Боге. Его сознавала уже греческая философия. Так, раннегреческие мыслители в попытках постичь природу вопрошали о пра-основании всего, о Боге или Божественном¹. Платон, Аристотель, а также Плотин и другие уж тем более пытались достичь мыслью наивысшего божественного основания бытия. Это унаследовано христианским миром: уже апологеты и отцы церкви, Августин, позднее Ансельм, Фома Аквинский и вся схоластика Средневековья стремились к философскому познанию Бога. В Новое время для Декарта, как и для Спинозы и Лейбница, познание Бога также остается центральной задачей философского мышления. Это же характерно и для Канта, хотя он теоретическое (строго научное) познание Бога считает уже невозможным. Напротив, вопрос о Боге вновь выступает на передний план в немецком идеализме (например, у позднего Фихте и позднего Шеллинга). Гегель даже объявляет абсолют, как бы он его ни понимал, единственно истинным содержанием философии.

¹ Их мышление неправильно истолковывается, если его понимают (со времен Античности) лишь как натурфилософию. Оно, по сути, является борьбой за одно из божественных пра-оснований; ср. прежде всего Jaeger W. Die Theologie der frühen griechischen Denker. Stuttgart, 1953.

С XVIII и еще более в XIX столетии против этого протестует атеизм. Если Ницше, а вслед за ним также Хайдеггер, а сегодня и многие другие возвещают "конец метафизики", то руководящий мотив этого лозунга чаще всего находится как бы не в учении о бытии (онтологии), а в учении о Боге (теологии), которое в секуляризированном мире отвергается, если не подавляется. Однако Бог христианской веры протесту недоступен, да и не может быть протест предметно аргументирован. "Теоретический атеизм" (XIX столетия) принципиально устарел, его мотивы утратили силу. На его место встал "практический атеизм", который большей частью отказывается от философского обоснования, но тем более опирается на расхожие настроения "пост-метафизического времени". На этом фоне возникают новые проявления [Aufbrüche] религиозной жизни, однако чаще всего это иррациональная вера, не знающая, во что она верит, и не желающая знать, почему она верит. Тем важнее философское обоснование веры в Бога.

7.1.2. Вопрос о доказательствах бытия Бога

7.1.2.1. То, что традиционно означало "доказательство бытия Бога", сегодня оспаривается. Некоторые философы, в том числе и христианские, отыскивая некий подход мышления к Богу, избегают слова "доказательство" и предпочитают говорить о чистом указании или обнаружении (Вельте и др.). Стремление дать строго научное, математически точное доказательство существования Бога с необходимостью приводит к ошибке. Ведь Бог не вещь среди вещей, Он недоступен эмпирическим научным методам; Он не подлежит опыту, не исчисляем, следовательно, по-видимому, также недоказуем.

С раннего Нового времени точное естествознание считается идеальной нормой всякого научного познания, так считал еще и Кант, который ставил вопрос о возможности метафизики как науки исходя именно из этого. Наука считается унивокативным понятием. Реальность того, что наукой в этом смысле недостижимо и недоказуемо, отрицается в переходе от методически-гипотетической абстракции к предметно-аподиктическому отрицанию (ср. 1.1.3).

7.1.2.2. Сегодня мы, напротив, знаем о широком разнообразии наук с их не единообразным, а аналогическим понятием науки и столь же аналогическим, соразмерным соответствующему предмету способом доказательства. Историческое, филологическое или юридическое приведение доказательств есть нечто иное, нежели математически точное вычисление. Естественные науки – биология и медицина, исследование развития или поведения – также работают с методами, которые нельзя сводить к точному вычислению. Требуемая точность обретается благодаря абстрагированию количества от качества, благодаря редукции действительности к исчислимым, измеримым, вычисляемым величинам; все остальное не принимается в расчет.

В многообразии наук философия также имеет свое право на существование, и метафизика как наука собственного вида все еще возможна и наполнена смыслом. Если, следовательно, под доказательством (вообще) понимают рациональное опосредствование некоего уразумения, то, не цепляясь за слово, по-видимому, все еще оправданно говорить о "доказательствах бытия Бога", сколь бы ни была принципиальной различность с методами эмпирических отдельных наук.

Мы не будем останавливаться на всех традиционных доказательствах бытия Бога, а выделим лишь те мысли, которые следуют из развертывания нашей метафизики. Они вытекают (1) из необходимости бытия, (2) из пра-основания действительности и (3) из целеустремленности духа к абсолютному бытию Бога.

7.1.3. Необходимость бытия

7.1.3.1. Мы вопрошали о том, что "есть", и выявили: сущее, поскольку оно есть, необходимо есть оно само; оно не может не быть и не может быть другим. Это уразумение есть условие возможности всего вопрошания, осмысленного мышления, вообще всего отношения к сущему. Это закон тождества, однако в онтическом (касающемся сущего) смысле, или – негативно, но равнозначно – закон противоречия: первый и основополагающий закон бытия и мышления. Сформулированный таким образом, он тем не менее еще не есть изначальный принцип бытия, ибо в нем уже предположено: бытие необходимо есть бытие; оно не может не быть, оно исключает небытие. Это онтологический (касающийся бытия) закон тождества или, опять-таки в негативной формулировке, – онтологический закон противоречия. Он лежит в основании онтического закона: если и поскольку сущее "есть", т.е. тем способом и в той мере, в какой ему присуще бытие, оно переведено в необходимость бытия и исключает свое небытие (ср. 4.4.1).

Основное уразумение необходимости бытия, праутверждения бытия, исключающее небытие, предположено и нетематически со-подтверждено как условие во всяком акте мышления, во всем вопрошании и знании: бытие как бытие безусловно необходимо, оно "есть" абсолютно. Под этим еще далеко не подразумевается тематическое знание об абсолютном бытии Бога. Прежде обнаружено лишь всеобщее, но неупраздняемое основное знание: бытие необходимо есть; оно не может не быть. Однако, пожалуй, уже здесь нетематически (имплицитно) содержится знание об абсолютном бытии, которое должно еще разворачиваться тематически (эксплицитно), а именно благодаря "исключению конечного" (Шеллинг), т.е. благодаря обнаружению, что вещи нашего мира опыта суть не "само бытие", т.е. не само абсолютно необходимое, безусловное бытие, что они выделяются из него и одновременно предполагают его как основание бытия.

7.1.3.2. Против этого возражают: необходимость бытия, которую высказывает закон тождества (или принцип противоречия), есть гипотетическая необходимость. Если и поскольку нечто "есть", оно необходимо есть оно само и исключает свое небытие. Отсюда нельзя заключать к некоей абсолютной необходимости бытия.

На это следует возразить: гипотетическая необходимость предполагает аподиктическую необходимость. Обусловленное предполагает некое условие, уже ничем больше не обусловленное, – безусловное условие. Например, если сущее есть, то оно есть, поскольку необходимо и не может не быть, в таком случае само отношение обусловливания (если – то) уже не гипотетическое, а аподиктически необходимое. Оно не только обусловлено, но и безусловно значимо; иначе оно упраздняло бы само себя противоречием. Все не может быть обусловленным, оно предполагает безусловное.

7.1.3.3. Остается, однако, дальнейшее возражение: это касается лишь формальных отношений, логических законов и сущностных отношений, которым хотя и может быть присуща безусловная значимость, однако из этого не может выводиться реальное бытие, тем более – необходимая реальность абсолютного бытия.

Ответ на это возражение сводится к принципиальному уразумению: все формальные структуры и логические законы (не принимающие во внимание действительность) предполагают реальное бытие. Все сущностные отношения, которые мы сознаем как необходимые, предполагают действительное бытие, в котором они осуществлены и из которого мы их познаем. Говоря еще более принципиально: возможность предполагает действительность. Это уразумение подчеркивал уже Аристотель (выступая против учения об идеях Платона): потенции предшествует акт. Это настойчиво доказывал даже Лейбниц (несмотря на его рационализм): возможности предшествует действительность. Нет места чисто формальному или идеальному, в себе существующему, нормативно предзаданному сущностному порядку (логического или метафизического вида), который не был бы укоренен в действительном бытии. Если бы не было действительности бытия, то сущностные законы, даже принцип противоречия, не могли бы иметь значимость. Мы не можем мыслить пустое ничто, ибо мы всегда уже есть в действительном бытии, от этого нельзя абстрагироваться, мы не можем сверх этого рефлектировать в некий "бытийно-лишенный" недействительный мир чистых сущностей. Потому наше мышление, как актуальное исполнение бытия, обусловлено тем основным уразумением, что бытие всегда и необходимо есть, абсолютное небытие совершенно не мыслимо.

7.1.3.4. Этим еще не вполне доказано абсолютное "само бытие". Необходимо еще показать, что конечные вещи суть не само бытие, которое безусловно предположено и всегда уже необходимо утверждено. Для этого выделения из конечного, или "исключения конечного" (Шеллинг), решающим является то, что многие обусловленные и конечные вещи мы преднаходим. Они доказывают этим, что они не суть само бытие, а предполагают единство, безусловность и бесконечность самого бытия.

7.1.3.4.1. Нашему опыту сущее дается как многое. Одно не есть другое, которое, тем не менее, своим способом "есть".

Сущее доказывает множество и различность. Множество предполагает единство; различность предполагает общность. Лишь при условии предшествующего единства может конституироваться и дифференцироваться множество как таковое. Иначе все распадалось бы на бессвязную плюральность и даже не могло бы образоваться некое множество, оно не могло бы и пониматься как таковое. Точно так же различность (как качественное множество) предполагает общность. Иначе различное даже не могло бы отличаться одно от другого, оно вновь распадалось бы на бессвязную плюральность и, поскольку отсутствует плоскость для сравнения, также не могло бы схватываться как различное. Если мы, следовательно, знаем о многом и различном, то мы предполагаем при этом общность как единство во множестве.

Все, что "есть", имеет свое единство в бытии; в нем оно согласуется с другим тем, что оно "есть". Это единство во множестве, общность в различности или – как говорилось выше (ср. 3.1 и сл.) – "тождество в различии", т.е. оно не упраздняет различие, а положено в нем: как формальное тождество в реальном различии сущего. Однако различие не есть основание тождества, множество – не основание своего единства. Единство во множестве возможно лишь благодаря единству до множества. Тождество в различии возможно лишь благодаря тождеству до различия. Это означает не только то, что многое и различное предполагают некое единство бытия, но и то, что все наше вопрошание и знание о сущем содержит как условие своей возможности (нетематическое) знание о том, что многие и различные сущие не суть само бытие, а предполагают последнее как единство бытия до множества сущих.

7.1.3.4.2. Если единое положено среди многого, то оно, далее, оказывается обусловленным. Правда, все, что "есть", как таковое безусловно значимо, положено в горизонте безусловной значимости (ср. 2.3.3). Однако оно значимо, лишь если фактически положено; оно определяется условиями (причинами и обстоятельствами). Но если оно как сущее положено, то оно безусловно положено: в обусловленной безусловности или в относительно-абсолютной значимости. Более точно это означает: в своей значимости бытия сущее находится не только под самими опять-таки обусловленными (контингентными и изменчивыми) условиями, но и под безусловным (необходимым, потому неизменным) условием. Обусловленное безусловное предполагает совершенно безусловное; относительно необходимое предполагает абсолютно необходимое. Однако нечто переведено в обусловленную безусловность, относительную необходимость самого себя благодаря тому, что оно "есть", что ему, своим, обусловленным способом присуще бытие. Бытие оказывается решительно безусловным, абсолютно необходимым. Единичностное сущее выделяется из него в силу своей обусловленности; оно не есть само бытие. Но если я вопрошаю о сущем или знаю о сущем, то я полагаю его уже в обусловленной безусловности и этим (нетематически) предполагаю безусловное условие, при котором всего лишь обусловленное положено в своей безусловной значимости бытия. Духовный акт, который достигает сущего в его значимости бытия, возможен лишь в предвосхищении решительно безусловного, самого бытия, в горизонте которого мы схватываем сущее как обусловленное безусловное.

7.1.3.4.3. Однако горизонт безусловной значимости необходимо есть неограниченный горизонт бытия вообще; лишь в нем гарантирована безусловная значимость бытия. Все сущее, которое мы преднаходим и схватываем в горизонте бытия, есть, однако, конечное. Оно одно среди многого, отличается от другого и в нем имеет свою границу. Оно ограничено в бытии, следовательно, оно конечное сущее. Если же оно, поскольку оно есть, безусловно значимо, оно не может исчерпать неограниченный горизонт значимости бытия. Виртуальная бесконечность духа превосходит его.

Не только данное, но и всякое другое сущее сущностно конечно, поэтому совокупность всего конечного сущего также есть конечная величина. Как ограниченная, она всячески – без конца (in indefinit um) – умножаема до "дурной бесконечности" (Гегель), не достигая "истинной бесконечности". Даже если бы мы могли обрести тотальность сущего в знании, она была бы все еще конечной, не могла бы исчерпать неограниченный горизонт бытия, наполнить виртуально бесконечное движение духа. Конечное, даже сумма всего конечного, не есть "само бытие", а отличается от него и предполагает его.

Всякий духовный акт, будь он мышление, вопрошание и знание или стремление и воление, обусловлен и руководствуется праутверждением бытия, пра-уразумением: бытие необходимо есть бытие; оно не может не быть. Однако все сущее нашего опыта, а также сумма всего сущего своим множеством, обусловленностью и конечностью доказывает, что это не единое, безусловное и бесконечное само бытие. Сущее отличается от него и предполагает его как безусловное условие, т.е. как бытийное основание.

7.1.4. Причина мира

7.1.4.1. Все конечно сущее не есть само бытие, тем самым оно оказывается контингентным, т.е. не необходимо сущим, а способным к бытию или небытию, в себе индифферентным к нему. Но если оно контингентно, то должно быть порожденным, определенным к действительному существованию благодаря другому (ср. 4.4.2). Так, мы вопрошаем о том, по каким критериям мы познаем контингенцию, предполагающую причину мира. Тем самым предшествующее обнаружение (что сущее не есть само бытие) конкретизируется.

7.1.4.1.1. Все сущее контингентно (может быть или не быть), если оно пребывает в потоке становления, следовательно, возникает и исчезает, начинается и прекращается. Если оно возникает, то его еще не было; если оно исчезает, то его больше нет. Это подтверждает, что оно не необходимо; иначе оно должно было бы быть всегда. Но если сущее подвержено возникновению и исчезновению, то оно не необходимо, а сущностно контингентно.

Этот критерий контингенции, тем не менее, ограничен. Чаще всего мы преднаходим вещи, которые хотя и изменяются, однако не становятся или не исчезают полностью. Новое возникновение и исчезновение мы находим прежде всего в мире живого, где новые организмы вступают в существование и вновь погибают, поэтому оказываются контингентными. Наиболее непосредственно мы испытываем это на нас самих. "Я", как я себя сознательно испытываю, прежде еще не был. Я знаю, что я становился, появился из небытия, "заброшен" в существование, положен в своем самобытии, которое предоставлено мне самому, и что моей жизни в мире смертью положен неминуемый конец. Я знаю, следовательно, о контингенции собственного существования. Но мы не испытываем становление и исчезновение многих других вещей, тем более – целого мира.

7.1.4.1.2. Сфера контингенции, однако, расширяется благодаря критерию временности. Что бы ни подлежало времени, находится в постоянном потоке следования [Nacheinander]: из прошедшего через настоящее в будущее. Его существование не концентрируется в некоем постоянном "теперь", а длится в смене моментов времени. Того, что только что еще было, уже больше нет. Того, что теперь есть, только что еще не было; его тотчас больше не будет. А то, что будет, еще не есть. Всякая точка времени приходит и уходит, появляется из небытия и погружается туда обратно. Что бы ни находилось во времени, существует в становящихся и исчезающих моментах. Этим оно доказывает свою контингентность. Временное существование сущностно контингентно.

Это остается в силе не только, если в сущем мы воспринимаем внутреннее становление во времени, но даже если происходит внешнее изменение, например в пространственном движении. Оно возможно только тогда, когда то, что движется или изменяется, существует в последовательности времени. Лишь благодаря этому оно может иметь различные временные состояния, а также различные пространственные отношения к другому. Однако весь испытываемый нами мир находится в постоянном пространственно-временном движении. Его существование есть возникновение и прохождение и потому не необходимо, а контингентно.

7.1.4.1.3. Сфера контингенции еще более расширяется благодаря самой конечности. Если есть конечное сущее, то оно "есть", но определенно ограниченным способом. Бытие как принцип реального содержания бытия полагает чистую позитивность и актуальность, оно ограничивается конечной сущностью. Бытие не тождественно с такой сущностью, сущность не тождественна с бытием. Благодаря бытию как бытию еще не положена эта определенная сущность. И посредством сущности как таковой не положено реальное бытие. Бытие контингентно по отношению к сущности, сущность контингентна по отношению к бытию. Но конечное сущее существует как конкретное единство бытия и сущности. Если это единство контингентно, тогда само сущее также сущностно контингентно.

Следовательно, если сущее конечно, то оно не необходимо само по себе, а контингентно; оно может быть или же не быть. Сущностно контингентным оказывается не только все, становление и исчезновение чего мы испытываем, не только все, что изменяется во времени, но и все, что бытийно-сообразно ограничено и, следовательно, есть не само бытие, а конечное сущее.

7.1.4.2. Если контингентное сущее существует, необходима некая причина; это выражает принцип причинности (ср. 4.4.2). Контингентное в силу своей сущности индифферентно к бытию или небытию. Это, однако, не означает, что бытие и небытие сами были бы индифферентны или эквивалентны. Бытие есть позитивность, актуальность; не-бытие есть их отрицание. Если контингентное есть действительно сущее, то оно – сверх своей сущности – должно быть позитивно определено в этом. Иначе получалось бы противоречие: сущее, поскольку оно контингентно, не было бы определено в бытии, но поскольку оно фактически существует, то оно, тем не менее, было бы определено в бытии. Так как оно определено в бытии не благодаря самому себе, то оно посредством другого должно быть в нем определимым, положеным в существование. Но другое, которое определяет нечто в его бытии, сообщает ему бытие, мы называем причиной или, более точно, – действующей причиной, так как оно, действуя, полагает или порождает сущее. Следовательно, если контингентное сущее действительно существует, то оно должно быть положено в бытие действующей причиной.

7.1.4.2.1. Эта причина сама могла бы мыслиться как конечная, следовательно контингентная причина. Как таковая, она сама требует некоей причины, и последняя, если она контингентна, предполагает дальнейшую причину... и так до бесконечности. То, что это ничего не объясняет, а лишь бесконечно откладывает объяснение, знал уже Аристотель. Кроме того, столь длинный, все расширяемый ряд сам всегда оставался бы бытийно-сообразно конечным, следовательно контингентным. Чисто количественное увеличение не ведет к качественному изменению. Столь бесконечно (in indefinitum) продолжаемый ряд конечных вещей дает лишь "дурную бесконечность" (Гегель), не дает истинной, а именно, актуальной бесконечности. Всячески увеличиваемая сумма контингентных вещей, как сумма, все же остается контингентной; если она существует, она требует некоей причины, которая лежит вне ряда или суммы конечных причин, т.е. некоей первой причины (causa prima), которая уже не причинена, поэтому не контингентна и не конечна, а есть абсолютное само бытие.

Столь же значимо размышление о том, можно ли представлять ряд как прямую линию, которая простирается в бесконечное, или как круг, чей конец возвращается к началу.

В обоих случаях весь ряд остается контингентным и требует причины, лежащей вне ряда. В случае замыкающего себя круга к этому прибавляется, что всякий член ряда, даже если он опосредствован другими членами, был бы причиной самого себя, что противоречиво; весь круговорот остается контингентным. В обоих случаях требуется первая причина, благодаря которой весь ряд положен в существование.

7.1.4.2.2. Кроме того, оказалось бы, что конечная и контингентная причины могут полагать нечто – в его бытии – как сущее. Конечное действие необходимо предполагает бытие того, на что оно производит действие. Если сущее как таковое переводится из небытия в бытие, то это может происходить лишь в силу причины, формальным объектом которой выступает бытие как бытие; тогда ее материальным объектом является бытие всего сущего. Воздействуя, бытие способно все, что только возможно, полагать в действительность бытия. Это означает всемогущее творящее действие, оно предполагает "господина бытия" (Шеллинг) как бесконечную причину.

Отсюда следует, что конечная причина никогда не может порождать бытие как бытие. Если же нечто просто начинает быть, следовательно из небытия полагается в бытие, то конечные причины, которые вызывают возникновение (causae secundae), не суть единственно полные и адекватные причины, ибо они всегда вызывают лишь конечные определения. Они предполагают содействие [Mitwirken] первой, бесконечной причины (causa prima), только она имеет могущество над бытием и может порождать бытие как бытие.

Из этого делаем вывод: первая причина уже не может быть причиненной, поэтому она не контингентна, она необходимо должна существовать из себя и благодаря себе самой. Но в таком случае она больше не может находиться в различии бытия и сущности, ибо на нем основывается контингенция сущего. Бытие не может быть определенным и ограниченным отличной от него сущностью. Его сущность есть бытие, само бытие есть его сущность. Оно есть "само бытие" (ipsum esse), сущностью которого оно обязано "быть" как изначальное единство и бесконечная полнота всей действительности бытия и совершенства бытия – как абсолютное и бесконечное бытие.

7.1.5. Конечная цель духа

7.1.5.1. Познавание Бога каким бы то ни было путем, даже лишь вопрошание о Боге, возможно только потому, что конечный дух, хотя и связанный миром опыта, сущностно превышает последний в простирании к абсолютному и бесконечному бытию. Во всем вопрошании и знании всегда уже предположено и со-исполнено основное знание о бытии, праутверждение бытия. Оно открывает безусловный и неограниченный горизонт бытия. Лишь в нем мы можем постигать и одновременно превышать конечное сущее "как сущее": в виртуальной бесконечности, открытой для бытия вообще, направленной на актуальную бесконечность абсолютного бытия. Это лежит в основании всего искания предельного смысла жизни, всего философского вопрошания о едином, наивысшем и абсолютном. Оно показывает движение конечного духа к его последней цели как конститутивной цели, которая a priori обусловливает духовный акт в его возможности и определяет в его своеобразии.

7.1.5.2. Таковое, с сущностью конечного духа данное стремление не может уходить в пустоту; его цель должна быть по меньшей мере возможна (ср. 4.4.3; и прежде всего Марешаль, Бруггер). Способность [Vermögen] есть не что иное, как осуществление [Ermöglichung] действительного исполнения акта; потенция – не что иное, как возможность [Möglichkeit] акта. Если бы исполнение не было возможно, то не было бы и способности к нему; если бы акт не был возможен, то не существовало бы также потенции. Однако потенция познаваема лишь из акта. То, что на это издавна направлялись человеческое видение, вопрошание и искание – наше собственное вопрошание и мышление – доказывает сущностно финальная направленность конечного духа на абсолютное и бесконечное бытие. Благодаря этому способность духа конституирована в своей сущности. Следовательно, исполнение акта, направленное на абсолютное бытие, должно быть возможно. Но оно возможно, только если возможно его содержание, т.е. если последнее способно к бытию. Из этого следует, что абсолютное бытие как последнее и безусловное "на что" [Woraufhin] духовного движения само по себе должно быть возможно.

7.1.5.3. Но если абсолютное бытие возможно, то оно необходимо действительно. В этом, и только в этом, случае можно заключать от возможности к действительности, предполагая, что доказана не только логическая возможность мышления, но и реальная возможность бытия. Мы умозаключаем не от непротиворечиво мыслимого "понятия" Бога к его действительному существованию, а из реального исполнения духа, которое сущностно движется в горизонте реального бытия и предполагает как последнее "на что" и как первую a priori конститутивную цель абсолютное бытие как безусловную реальность – само бытие, сущностью которого является бытие и бытием которого является сущность¹.

¹ Мы не представляем здесь "онтологическое доказательство бытия Бога", которое, правда, уже у Ансельма исходило из реальной динамики духа, мыслящего Всевышнего (quo maius cogitari nequit); однако у Декарта оно было редуцировано к рациональному понятию всесовершеннейшего (ens perfectissimum) и статически зафиксировано, а потому справедливо критиковалось Кантом. Мы исходим здесь из финального своеобразия реального духовного акта, который по своей сущности направлен на абсолютное бытие Бога.

Самоисполнение конечного духа оказывается динамически-финальным движением к единому, абсолютному, бесконечному бытию. Лишь благодаря этому конституирован и открыт конечному духу безусловный и неограниченный горизонт бытия, и только в абсолютном самом бытии конечный дух находит наполняющую цель своего стремления. В основании этого и всякого другого пути мышления к Богу лежит как условие его возможности трансценденция духа. Лишь поскольку конечный дух сущностно – a priori – исполняет себя в горизонте бытия, он отнесен к абсолютному и бесконечному бытию, он всегда уже превышает обусловленное и конечное, устремляясь к безусловному и бесконечному. Только благодаря этому он может постигать сущее в безусловной значимости бытия, только благодаря этому – вопрошать сверх конечного об абсолютном основании бытия. Если трансцендентная сущность человеческого духа тематически обнаруживается и отчетливо разворачивается благодаря трансцендентальной рефлексии, то это уже есть некое доказательство бытия Бога, и даже по сути это есть доказательство бытия Бога, которое как условие лежит в основании всех других.

7.2. Сущность Бога

7.2.1. Аналогическое познание Бога

7.2.1.1. Если мы желаем познать Бога как абсолютное бытие, то возникает вопрос, возможны ли и как возможны в человеческих словах и понятиях содержательные высказывания о Боге, как мы можем "говорить о Боге". Ответ известен: мы можем это только в аналогических понятиях. Аналогия понятия бытия (ср. 2.4.3 и сл.) и трансцендентальных определений бытия уже была показана. Здесь она должна применяться к возможности высказываний о Боге.

Проблема суждения о Боге исторически восходит прежде всего к негативной теологии неоплатонизма (Плотин, Прокл): о Боге можно лишь (негативно) сказать, что он не есть, однако никогда нельзя (позитивно) сказать, что он есть; его сущность остается в неизвестности. Однако если о нем вообще ничего невозможно было бы высказывать, то мы не могли бы даже называть его и верить в него. Это ведет к созданию учения об аналогическом высказывании о Боге, которое образовалось в схоластике Средневековья (особенно Фома Аквинский), позднее уточнялось и развивалось.

7.2.1.2. Все сущее согласуется в бытии, различаясь большим [Mehr] или меньшим [Weniger] содержанием бытия или совершенством бытия; бытие присуще ему не унивокативно, а аналогически. Тем более все конечное сущее находится в трансцендентной аналогии к абсолютному бытию – к "самому бытию". Как первое основание всего сущего, бытие уже не может быть сущим среди сущего. Оно не может быть унивокативно – в чистой общности – равным конечному сущему; тогда оно не было бы основанием бытия. Однако оно также не может эквивокативно – в полнейшей различности – противостоять ему; тогда оно тем более не могло бы быть основанием бытия сущего. Бытие может находиться лишь в аналогическом отношении общности и различности, подобия и неподобия к конечному сущему, так как абсолютное бытие также "есть", однако неким бесконечно превосходящим все конечное способом, так что все подобие превышается еще большим неподобием ¹.

¹ Это определил в классической формуле IV Латеранский собор (1215): "Inter creatorem et creaturas non polest tanta similitudo notari quin inter eos maior sit dissimilitudo notanda". (Никакое подобие между Богом и сотворенным не может познаваться без того, чтобы не было познано еще большее неподобие.)

Если, с одной стороны, подчеркивается только единство бытия в противовес различности, то все конечное вбирается в унивокативное единство абсолюта: отсюда вытекает монизм бытия или пантеизм (Спиноза, Гегель). Напротив, если подчеркивается только различность, а общность отрицается, то действительность распадается на эквивокативное множество. Если все же выдерживается божественный принцип, то возникает негативная теология (неоплатонизм), или, если его не допускают, – самозамыкание в имманенции конечного бытия опыта (эмпиризм вплоть до материализма). Это указывает на фундаментальное значение аналогии для познания Бога.

7.2.1.3. Мы образуем наши понятия из конечных содержаний опыта. Им присуще бытие, но всякий раз как ограниченное содержание бытия. Если из этого мы образуем уже понятия о сущем, едином, истинном и благом, но вместе с тем и такие понятия, как могущество и справедливость, милосердие и любовь, красота и т.п., то мы понимаем их непосредственно – так, как преднаходим эти содержания в конечном опыте, в конечно ограниченной форме. В этом смысле мы не можем высказывать их о Боге, это позволительно лишь иным, исключающим конечность, бесконечно превосходящим способом.

Фома Аквинский говорит о "via affirmationis, negationis et eminentiae". Под этим подразумеваются не различные пути (viae) к Богу, а структурные элементы всякого высказывания о Боге. Аффирмативный элемент означает, что мы можем высказывать о Боге лишь содержания понятий из опыта. Однако это требует критической коррективы посредством негативного элемента: мы можем переносить эти содержания на бесконечного Бога не в том же смысле (унивокативно), а лишь в ином смысле, после упразднения конечного ограничения. Из этого следует (аналогически) эминентное значение, бесконечно превосходящее конечное. Это можно назвать "отрицанием отрицания" (Гегель), ибо оно благодаря отрицанию превышает негативный элемент конечного ограничения как таковой, чтобы иметь возможность высказывать о Боге только чистое содержание бытия, лишенное ограниченности и потому не исключающее другое чистое содержание бытия. Здесь достигнуто то, что мы называли "чистым содержанием бытия" (perfectio pura) и отличали от ограниченных содержаний бытия (perfectiones mixtae), оно имеет определяющее значение для всякого высказывания о Боге (ср. 3.2.2.2).

С одной стороны, это предполагает, что конечный дух по своей сущности (a priori) движется в неограниченном горизонте бытия, направлен на абсолютное бытие, а следовательно, сам по своей сущности производит "опосредствование непосредственности", сам из виртуальной бесконечности совершает преодоление границы конечной ограниченности. С другой стороны, отсюда следует, что конечное (человеческое) мышление, хотя и может познавать Бога, но никогда не может постичь его; уже Августин различает "cognoscere" и "comprehendere". Мысля, мы можем достигать его, выносить о нем суждения, которые, однако, аналогически превосходящим самих себя способом восходят к непостижимой тайне бесконечного Бога.

7.2.2. Абсолютное бытие

7.2.2.1. Бог есть "само бытие" (ipsum esse). Бытие как принцип существования и содержания бытия уже не воспринято и не ограничено конечной сущностью (esse receptum et limitatum), a пребывает в изначально чистой полноте в самом себе (esse in se subsistens). Тогда как все конечное сущее контингентно, оно предполагает абсолютно необходимое бытие. Как тождество бытия с самим собой, оно не может не быть, оно исключает возможность небытия.

Однако если имеется само бытие, то все, что вообще возможно в содержании бытия или совершенстве бытия (perfectio essendi), вначале должно быть изначальной действительностью в абсолютном бытии. Так как, далее, бытие есть принцип чистой позитивности и актуальности, которая как таковая не полагает границу, то само бытие по необходимости решительно бесконечно. Оно оказывается изначальным единством и бесконечной полнотой всей действительности бытия и всего совершенства бытия.

Кант возражал, что из понятия наисовершеннейшего существа (ens perfectissimum) не следует существование, да и наоборот, из понятия необходимого существования невыводимо совершенство. В основе этого лежит то, что Кант, вслед за рационализмом, не имел метафизического понятия бытия. Он понимал существование чисто формально – как состояние экзистенции, более того, как чистое рассудочное понятие, приложимое только к содержаниям чувственного созерцания. Этим он не достигает бытия как принципа всей действительности бытия, не только действительного существования, но и всех действительных содержаний бытия (или совершенств бытия). Лишь отсюда становится понятным, что абсолютное "само бытие" также необходимо должно быть бесконечной полнотой всех позитивных содержаний бытия.

7.2.2.2. Из этого следует единство и простота абсолютного бытия. То, что оно может быть лишь одно, совершенно очевидно. Будь их два или более, одно не было бы другим, оно имело бы в нем свою границу; оно было бы конечным сущим. Его сущность, которая отличает его от другого, не была бы тождественна с бытием; оно было бы контингентное сущее. Само бытие может быть только одно.

Поэтому оно также должно быть простым. Простое – это то, что не имеет частей, поэтому оно неделимо. Если бы абсолютное бытие имело какие-либо (физические или метафизические) части, то одна из его частей опять-таки не была бы другой частью, одна часть была бы ограничена другой, следовательно, была бы конечна. Но состоящее из конечных частей само конечно, а потому контингентно. Абсолютное бытие должно быть решительно простым единством, которое, тем не менее, не исключает множество и различность конечно сущих, а осуществляет последние. Из этого следует, что абсолютное должно быть также сущностно неизменным. Всякое изменение предполагает реальное различие между постоянным, однако еще далее определимым элементом и далее добавляющимися или исчезающими определениями; простота была бы упразднена. Более того, всякое изменение означает приобретение или утрату в содержании бытия. Оно предполагает, что изменяемое само не обладает уже всем содержанием бытия, следовательно характеризуется потенциальностью, конечностью, контингенцией. Поэтому абсолютное бытие должно быть в самом себе абсолютно неизменным.

Отсюда также вытекает, что бытие не может быть подвластно времени и пространству. Оно сверхвременно, ибо все, что пребывает в потоке времени, контингентно. Того, что есть, прежде еще не было и после этого больше не будет. Всякая точка времени его существования контингентна, поэтому все существование контингентно (ср. 7.1.4.1.2). Абсолютное бытие обладает своей действительностью и исполняет ее в собранной полноте: в "Теперь" вечного настоящего (nunc stans). И потому оно должно быть точно так же сверхпространственно. Если бы оно состояло в рядоположности пространственных протяженностей, то должно было бы иметь части и быть делимым; в силу его простоты это исключено. Абсолютное бытие существует не в пространстве и не во времени, а сверхпространственно и сверхвременно: оно везде и нигде, всегда и никогда, но как раз в силу этого одинаково присуще всякому месту и всякой точке времени в вечно охватывающем "Здесь и Теперь".

7.2.2.3. Поэтому пра-действительность бытия должна быть, по сравнению с пространственно-временным миром и со всем конечным сущим, абсолютно трансцендентна. Здесь понятие трансценденции достигает своего наивысшего, т.е. абсолютного, смысла. Мы говорили о "логической" трансценденции понятия бытия (и трансцендентальных определениях бытия), затем о "виртуальной" трансценденции духа, который в актуальной конечности, но в виртуальной бесконечности сверх себя устремляется к актуально бесконечному. Здесь же подразумевается "актуальная" трансценденция. Она состоит в бытийно-сообразной (онтологической) различности абсолютной пра-действительности Бога со всем контингентным и конечным сущим. Последнее не может пониматься ни как "модус" (Спиноза), ни как "момент" (Гегель) самоосуществления Бога. Конечное обожествлялось бы, Бог становился бы конечным – это неразрешимое противоречие. Бытие Бога может мыслиться лишь как абсолютно трансцендентное: как бесконечно другое, бесконечно превосходящее все конечное – но так, что трансценденция прямо превращается в условие его имманентности, т.е. его всегда и везде присутствующего действия в мире его творений.

7.2.3. Бесконечный дух

7.2.3.1. Абсолютное бытие есть бесконечная полнота бытия, чистое пра-исполнение тождества бытия с самим собой; и это означает действие. Конечное сущее должно действовать, ибо ограниченное бытие еще не полностью тождественно с собой, оно должно осуществлять тождество в исполнении действия (ср. 4.1). Тем не менее если абсолютное в самом себе обладает тождеством и тотальностью бытия, то это есть исполнение действия в наиболее полном смысле (по аналогии): бесконечное действие в чистом пра-исполнении. Это действие, не означающее всякий раз новое самоосуществление, а исполняющее полноту бытия (esse subsistens) в тождественном действии (operatio subsistens); бытие и действие суть то же самое.

Но как можно мыслить действие, которое есть не осуществление возможного, а чистое исполнение действительности и потому происходит не во времени, а в вечном настоящем? Мы не можем это представить, мы можем лишь аналогически мыслить. И понятие действия – как всякое понятие, которое мы высказываем о Боге, – должно пониматься в аналогически превосходящем смысле. То, что оно все же сохраняет некий смысл, покажут следующие шаги.

7.2.3.2. Это не то действие, которое (непосредственно) переходит на другое, ибо бесконечное в конечном не находит адекватного содержания, а действие, которое восходит к самому действующему. Следовательно, это не внешнее действие (actio transiens), а внутреннее действие (actio immanens), т.е. жизнь (ср. 4.1; 6.2.2 и сл.). Так, абсолютное бытие как бесконечное действие есть также бесконечная жизнь – чистое пра-исполнение в самое себе пребывающей, самое себя исполняющей жизненности, бесконечно превышающей всякую конечную жизнь и наполняющей все возможности жизни.

Жизненное действие, не связанное обусловленной и ограниченной сферой, а исполняющее себя в безусловном и неограниченном горизонте бытия, есть духовная (не материальная) жизнь, которая разворачивает себя в знании и волении. Поэтому абсолютное как бесконечная жизнь есть бесконечное знание в чистом пра-исполнении познавания и знания вообще. Это знание, пребывающее не в различии с бытием, а в тождестве абсолютного при-себе-бытия, самопро-ясненности бытия, оно обладает бытием и постигает бесконечное бытие в бесконечном знании (intellectio subsistens), но кроме того в актуальном знании проектирует и зрит в нем все другое, что бы то ни было познаваемое или знаемое (intelligibile). Онтическая истина всего сущего основывается на том, что прежде всегда уже предпознано, исчерпывающе постигнуто знанием Божьим (ср. 5.3.5).

Духовное действие есть не только знание, но и воление. Если абсолютное есть чистое пра-исполнение духовного действия и духовной жизни, то оно должно быть также пра-исполнением бесконечного воления, опять-таки не в различии, а в тождестве абсолютного для-себя-бытия, которое объемлет и любяще утверждает (volitio vel amor subsistens) бесконечную благость или ценностность абсолютного бытия, однако в нем также охватывает все исходящее из него конечное сущее в благоволяще действующей любви. Если сущее как таковое является онтически благим, поэтому влекущим (appetibile) и, следовательно, возможным предметом стремления, воления и действия, то это основывается на том, что оно пред-утверждено и изволено [gewollt], возлюблено и сотворено волей Божьей.

7.2.3.3. Однако отсюда не следует, будто все, что возможно как конечно сущее, необходимо осуществляется волей Божьей. Из этого вытекали бы противоречия, ибо осуществление одной возможности исключает другую. Не все, что само по себе возможно (possibile), есть "со-возможное" (compossibile) наряду с другим; необходим некий выбор. Следовательно, если Бог необходимо любяще объемлет собственную благость, то он утверждает и сотворяет конечное сущее из свободного решения. Если под свободой понимают способность к благому (facultas boni), то она в первом и наичистейшем смысле осуществлена в необходимо любящем самоутверждении Божьем: в тождестве свободы и необходимости. Однако если под свободой понимают исключительно способность к выбору и решению (facultas eligendi), то Бог не свободен в необходимом утверждении всего блага, но, тем не менее, свободен в отборе конечного и контингентного. Он сам себя определяет к Да или Нет в творящем полагании или не-полагании: Да, будет! или: Нет, не будет!

Если конечное и потому контингентное сущее "есть", то оно положено из небытия в существование, т.е. оно сотворено. Творящее действие (creatio), которое беспредпосылочно полагает существование, возможно исключительно для божественного действия. Порождение бытия как бытия (productio ex nihilo) происходит при формальном объекте бытия и потому простирается на материальный объект всего, что может быть. Оно требует всемогущего действия, могущества над бытием, Бога как "господина бытия" (Шеллинг).

Однако если конечное сущее благодаря свободному Божьему акту сотворения положено в существование, то оно остается контингентным, подверженым возможности небытия. Но если оно "есть", оно, в каждое мгновение своего существования, требует воздействия Бога, благодаря которому постоянно сохраняется в бытии. Сохранение (conservatio), как и сотворение, есть действие, которое бытие как бытие приводит в действование, следовательно предполагает могущество над бытием. Конечное сущее, если и пока оно "есть", постоянно сохраняется и поддерживается в бытии благодаря действию Бога; в каждое мгновение Богом ему вновь даруется бытие, которым оно само не обладает, а принимает от Бога.

7.2.4. Личностный Бог

7.2.4.1. Если Бог есть абсолютное бытие и потому бесконечный дух, то ему присуще также абсолютное личностное бытие. Под "личностью" мы можем понимать единичную исполненную субстанцию [Vollsubstanz] некоего духовного существа (ср. 6.2.5.3). Это определение аналогически подходит для человеческого личностного бытия в "эминентном" смысле действительности Бога.

В философии вновь и вновь ставилось под вопрос или оспаривалось, что понятие личности приложимо к Богу, потому что это понятие, как считают, остается связанным с конечностью; это характерно, например, для Фихте и Гегеля, а также для некоторых представителей новейшей философии религии (например, К.Юнг). На это следует возразить тем, что всякое высказывание о Боге возможно лишь в аналогических понятиях, которые – в некоем "отрицании отрицания" – сами себя превышают, непосредственно отрицая конечную ограниченность, благодаря чему и становятся переносимыми на Бога. Это касается также личностного бытия Бога, которое может быть осмысленно высказываемо, хотя и бесконечно превосходит всякое человеческое представление и постижение.

Исключительно в личностном бытии и жизни Бога кроется основание того, что мы можем верить в Бога, почитать его, доверять ему, даже любить его, т.е., одним словом, можем в молитве лично обратиться к нему и позволить себе заговорить о нем, следовательно, можем вступить в личностное религиозное отношение к Богу. Некоему неличностному основанию бытия невозможно молиться, и от него ничего невозможно ожидать, тем более невозможно любить его. Поэтому для всякого жизненно религиозного отношения, которое само себя рефлектирует и ответственно за самого себя, основополагающе важно понимать Бога как личностного Бога.

7.2.4.2. Философски мы можем продвигаться к обнаружению личностного Бога, однако не прийти к троичному Богу христианской веры, точнее трехличностному Богу. В истории такие попытки предпринимались неоднократно. Стремление к "тринитарной онтологии" наблюдается и ныне, однако она требует критической оговорки. Согласно древнему и принятому церковью учению, троичный Бог есть "mysterium ineffabile et incomprehensibile", т.е. он не поддается полному постижению человеческим мышлением. Тем не менее появляются подходы, указывающие саму направленность, без того чтобы этим можно было доказать или постигнуть трехличностность Божью.

Первый заключается в единстве и множестве. Всякое множество (или множественность) предполагает единство (ср. 3.1; 5.2). Основание единства во множестве может лежать не во множестве как таковом, а только в некоем единстве до множества, но в таком единстве, которое не упраздняет множество, а осуществляет его. Поэтому возможное множество должно уже как-либо быть пред-содержащимся и пред-спроектированным в пра-единстве.

К этому прибавляется, далее, что Бог как само бытие (ipsum esse) есть изначальное единство и бесконечная полнота всех чистых содержаний бытия, всей лишь возможной действительности бытия и совершенства бытия. В нем осуществлены не только бытие, действие и жизнь, но и все личностные содержания бытия духовного знания и воления, свободы и любви, а потому точно так же и межличностные ценности любви к другому, сообщения и общности дарования и принятия в чистой полноте. Дар любви может быть лишь действительностью бытия самого Бога: ipsum esse. Бог есть не застывшее "unum" (hen неоплатоников), а действующий, духовно-личностно живущий и любящий Бог. Из этого философски не может быть строго выведена личностная множественность или же трехличностность Божья. И все же метафизическое мышление в горизонте христианской веры указывает в направлении некоей множественности лиц в сущностном единстве Бога.

7.2.4.3. Остается, однако, сомнительной попытка разрабатывать из этого "philosophia trinitatis" или истолковывать мир опыта из некоей "analogia trinitatis". "Триадические" или (по Гегелю) "диалектические" структуры легко можно обнаруживать, понятийно конструировать или постулировать. Это имеет мало общего с тринитарностью Бога. Единственный подход, который можно философски принять и сделать теологически плодотворным, состоит в структуре исполнения духа: меня самого (субъекта) в моем другом (объекте). Исполнение акта единства меня самого с другим полагается или во мне самом, тогда это есть познавание, знание; или же оно полагается в другом или по направлению на другое, тогда это есть стремление, воление, любовь (ср. 4.3.6; 5.4.1). Отсюда следует, что имеют место лишь эти два основных исполнения духовно-личностного бытия, или, выражаясь языком трансценденталий: сущее (ens) как единое (unum) в духовном исполнении истолковывается как истинное (verum) и как благое (bonum) (ср. 5.5.1).

Это не доказывает, но дает понять и соответствует наилучшей философско-теологической традиции, что Бог исполняет себя в таких двух "протеканиях" (processiones), в некоем вечно внутрибожественном событии, в котором он из постигающего знания позволяет проистекать полаганию своего слова и отображения, "Verbum divinum", а из воления, любви между Отцом и Сыном, – полаганию дара Св. Духа, "Donum divinum", "Flatus Spiritus Sancti". Таким образом, хотя философски невозможно доказать трехличностность Божью, но, пожалуй, может познаваться ее осмысленное соответствие метафизически понятным структурам.

7.2.4.4. И все-таки существует тесное отношение между тринитарностью и трансценденцией. Философски может быть доказано, что бесконечный Бог сущностно превосходит конечный мир, т.е. онтологически, точнее, субстанциально отличен от него. Однако для нас трансценденция Бога достигает своего последнего подтверждения и обоснования в его трехличностной жизни. Если он есть бесконечное единство и полнота всей действительности бытия, а также личностная и межличностная жизнь, тогда он не нуждается в нас, чтобы быть Богом или "стать" Богом. Он не нуждается ни в мире, ни в человеке. Он также не нуждается в нас как в "партнерах" божественной любви. Она уже прежде происходит в вечном, превосходящем все конечное, дарении и принятии трехличностной жизни.

Поэтому нельзя сводить троичность Бога исключительно к его священно-историческому действованию в творении, избавлении и совершенстве, т.е., как говорят теологи, его "имманентную" (внутрибожественную) тринитарность не следует растворять в "экономной" (священно-исторической) тринитарности. Это вопреки Гегелю с ясностью осознал и подчеркивал уже поздний Шеллинг: бесконечный Бог не может адекватно представлять себя или "опосредствовать" самого себя в конечном мире. Триадически священно-историческое действие Бога в мире и во времени, из которого мы только и познаем тринитарность Божью, предполагает как условие вечно внутрибожественную тройственность до всякого мира и до всякого времени, т.е. трехличностную жизнь в самом Боге.

Бог не нуждается в нас. Однако он утверждает нас и мир, он сотворил и избавил нас, он желает совершенствовать нас и мир не из необходимости собственного саморазворачивания, а из всемогущественной свободы изливающейся любви, дабы сообщить себя и одарить нас, принять нас в свою вечно божественную жизнь; тем величественнее Бог!

7.3. Человек и Бог

7.3.1. Отношение к Богу

Все конечные вещи пребывают в некоем сущностном отношении к Богу, "самому бытию", к абсолютной полноте всей действительности бытия. Он есть чистый прообраз всего сущего. Потому он, если конечное сущее существует, есть его первая причина и таким образом также его последняя цель; лишь в Боге оно может находить смысл собственного существования. Однако это есть не цель, в которой Бог желает чего-либо достигать или добывать для самого себя (finis obtinendus), а цель, в которой он другому позволяет быть причастным к своему бытию и своей жизни (finis communicandus). А благодаря этому все конечное сущее сущностно финально направлено на самого Бога: это бытие-от-Бога как бытие-к-Богу.

Но не все вещи могут исполнять это отношение к Богу в собственном действии. На это способен лишь конечный дух в сознательном духовно-личностном самоисполнении человека как конечного духа в мире. Если он сознательно обладает самим собой и свободно располагает самим собой, то он исполняет себя – вопрошая и зная, волея и поступая – в горизонте бытия вообще, значит, он направлен на абсолютное бытие Бога. Последнее "на что" [Woraufhin] духовного исполнения конституирует безусловный и неограниченный горизонт. Если человек в состоянии свободы предается этому, то он самодеятельно и общеличностно осуществляет свою собственную сущность – в свободном исполнении трансценденции к Богу.

Поэтому трансценденция к Богу конститутивно и потому необходимо принадлежит к сущности человека. Под этим здесь подразумевается не актуальная, а виртуальная или динамическая трансценденция в смысле виртуальной бесконечности актуально конечного. Понятая таким образом трансценденция есть не нечто, которое дополнительно могло бы подходить или прибавляться к сущности, в остальном полностью конституированной, а то, что изначально составляет сущность конечного духа. Поэтому невозможно серьезно и поистине говорить о человеке, не говоря о Боге, ибо отношение к Богу конституирует подлинную сущность человека.

Из этого в то же время следует, что человек в своей свободе высвобожден именно благодаря трансценденции, необходимо уполномочен на свободное исполнение опосредствования непосредственности, способен и призван к свободному исполнению отношения к Богу. Только в этом он осуществляет свою истинную сущность. Свободное исполнение отношения к Богу есть религия.

7.3.2. Философия и религия

7.3.2.1. Религиозное отношение состоит в свободном и ясном обращении человека к Богу. Антропологически достойным внимания феноменом является то, что у человечества всегда и везде имела и имеет место религия, – во всякой сколь угодно древней и далекой, примитивной или высокоразвитой, культуре. Правда, всегда также имело место сомнение и неверие, однако в целом вера в Бога или божественные силы, которые царят в мировых событиях, как и в жизненных судьбах, есть общечеловеческое явление, которое оказывается явно неискоренимым.

Более того, мы знаем, что имеется много способов поведения животных, которые схожи и сравнимы с человеческим поведением. Однако в животном поведении нет ничего такого, что обнаруживало бы хотя бы далекую аналогию с религиозным поведением человека. Религия свойственна данному виду и есть исключительно человеческий феномен. Отсюда вытекает философский вопрос о сущности религии¹.

¹ Мы не останавливаемся здесь на философии религии, которая в настоящее время широко обсуждается, речь пойдет лишь о подходе к ней с позиций метафизики.

7.3.2.2. В философии Нового времени имеются различные объяснения религии. Мы не учитываем здесь радикальную критику религии, которая рассматривает ее с позитивистских и атеистических позиций как заблуждение и ложный путь и, соответственно, как некое состояние, которое следует преодолеть (Юм, Конт, Фейербах, Маркс, Ницше и др.).

В философии религии, которая пытается позитивно постичь феномен религиозного, выделяются три классических ответа. Рационализм сводит религию к рациональному познанию Бога; это прежде всего Спиноза, равным образом Гегель и другие. Рационализм не воздает должное свободному, общеличностному исполнению религиозного отношения. Кант в духе Просвещения, напротив, представляет морализм религии, которую он ограничивает исключительно нравственными поступками, однако едва ли понимает, даже обесценивает собственно религиозные действования. Наконец, приходим к иррационализму в объяснении религии, который частично восходит к Шлейермахеру, а позднее развивался в разнообразных формах и сегодня широко проявляется в иррациональных формах религии: в поисках себя, смысла, трансцендентального опыта, как и в дальневосточных способах медитации и т.п.

Однако следует принять во внимание, что всякое религиозное отношение предполагает интеллектуальный момент познания, и даже если он не рефлектируется отчетливо, то все же фундаментально включен в религиозную веру и религиозные поступки. Познание Бога еще не есть религия. Вместе с тем религиозное отношение предполагает, что Бог или Божественное уже как-либо познается или мыслится. Если религиозное исполнение должно быть правильным и честным, то условием является то, что мы правильно познаем и мыслим Бога. Однако подлинно религиозный акт состоит лишь в свободном, общеличностном обращении к Богу в молитве и культе, следовательно в вере и преклонении, благодарности и прошении, доверии и любви. Это суть свободные акты воли, в которых мы распоряжаемся собой и свободно исполняем наше сущностное отношение к Богу. Из личностного единства и целостности человека следует, что он естественно находит резонанс чувства, в котором, однако, не может усматриваться ни интенциональный исток, ни конститутивная сущность религиозного, а только последовательное выражение личностной подлинности и жизненной глубины религиозного отношения. Это объединяет древняя формула, которая все еще значима: религиозный акт есть "actus fundamentaliter intellectualis, essentialiter voluntativus, consequenter emotionalis".

7.3.2.3. Религия больше, чем философия. Она изначальнее, чем философское мышление. Последнее проистекает из религиозной веры, но стремится освободить ее от некоторой смутности (мифа и т.п.), а также от ложных форм религиозных представлений, культовых обрядов и собственным мышлением возвысить до рациональной ясности, честного убеждения и ответственности. В этом смысле философия есть "опосредствование непосредственности". Религия принадлежит к спонтанной непосредственности человеческой жизни, которая истолковывается также в отношении к Богу или Божественному. Философское мышление есть рациональное опосредствование непосредственности жизни, а также религиозного отношения. Его смысл заключается не в том, чтобы упразднить религию философским знанием, а в том, чтобы вести к "опосредствованной непосредственности" в мышлении проясненное, углубленное и обогащенное, но тем не менее вновь "непосредственное" – жизненно-личностное религиозное отношение.

7.3.2.4. Поэтому религия целостнее, чем философия, которая остается ограниченной теоретическим познанием, хотя и – метафизически – отнесена к целостности бытия. Религия не ограничена в своей предметной сфере, но, пожалуй, выступает способом исполнения предмета (ср. 4.2.6 и др.). Вот почему практическое воление, нравственные поступки и религиозное отношение превышают чисто теоретическое познавание. В целостности человеческого самоисполнения, которое охватывает познавание, воление и поступки, религия выполняет функцию общей направленности и придания смысла – она призвана жизненно и личностно выражать метафизическое беспокойство и пра-стремление [Ur-Sehnsucht], сущностную трансценденцию к Богу.

7.3.2.5. Философское (и теологическое) мышление должно производить "опосредствование" рациональной рефлексии: прояснять и обеспечивать сущность человека, его положение в совокупной действительности и его отношение к Богу. В этом отчетливо разворачивается тот интеллектуальный элемент, который всегда уже был предположен и содержался в религиозном отношении.

При этом можно прийти – как это вновь и вновь проявляется исторически и психологически – к расхождению между философией и религией. С одной стороны, философское мышление пытается абсолютно полагать само себя в сфере рационального и научного мышления, преодолевать религиозные способы мышления и представления, научно "прояснять" и тем самым схватывать или определять всю жизнь. Но так как это не может увенчаться успехом, то от философского мышления ускользает смысловая целостность жизни. Тогда мышление теряет себя в формальных предварительных и единичных вопросах, чтобы ограничиться, наконец, – утратив всякое значение для жизни – единичным эмпирическим исследованием. Но тогда, если метафизическое стремление остается не проявившимся, мышление отказывается от философии, соответствующей собственной сущности и ее задаче.

С другой стороны, конкретная жизнь, а с нею также религия, бегут от такой философии в иррациональное и отказываются от теоретического обоснования и проникновения. От фальсифицирующей рационализации она укрывается в чисто эмоциональной сфере. Таким образом, философия и религия часто находятся в противоположности, как ясно показывает история вплоть до наших дней. И все же противостояние не обусловлено сущностью того, что есть собственно философия и что – религия, оно обусловлено исключительно односторонним ограниченным пониманием и той, и другой: рационалистической, самодостаточной философией и иррационалистическим, хотя и не фундаменталистски суженным пониманием религии.

7.3.2.6. Примирение противоположности, как вновь и вновь явственно подтверждает духовная история, достижимо лишь в единстве. С одной стороны, философское мышление может выполнять соответствующую его сущности задачу лишь тогда, когда оно не превращается в отдельную науку, а пытается дать ответ на вопросы, которые одолевают человека и движут им из его сущности. Это возможно лишь тогда, когда оно является метафизикой, раскрывающей целокупный горизонт человеческого существования и, как метафизика, превращается в философию религии, которая обнаруживает сущностно трансцендентное отношение к Богу, ведет к вере в него и к доверию к нему, к открытости для его слова спасения – если, следовательно, философия указывает сверх самой себя.

С другой стороны, вера не должна опасаться новейшей науки, ей следует искать открытого обсуждения и общего разрешения проблем. При этом теология нашего времени, при всей необходимой открытости, также не должна предаваться всем стремлениям модерной или постмодерной философии, психологии и социологии. Она должна ориентироваться на метафизику, методически обосновываемую и предметно оправдываемую из великой традиции классического и христианского мышления, равно как и в дискуссии с великим мышлением Нового времени вплоть до современности: "nova et vetera" в служении одной истине, мышления и веры.