С. Гроф. ОБЛАСТИ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО БЕССОЗНАТЕЛЬНОГО

Дав определение надличным переживаниям и обсудив наиболее важные примеры их проявления в ЛСД-сеансах, я хочу сделать несколько общих замечаний об их месте в современной психиатрии и психотерапии. Ситуация, которая складывается в отношении этих явлений, весьма напоминает ситуацию с перинатальными переживаниями. Разумеется, бихевиористы и современные психотерапевты – не первые, кто сталкивается с надличными переживаниями, а использование психоделических препаратов – не единственная ситуация, в которой их можно наблюдать. Многие из этих переживаний известны на протяжении веков и тысячелетий. Их описания можно найти в священных книгах всех мировых религий, а также в текстах бесчисленных более мелких сект и религиозных движений. Они играет ключевую роль в видениях отдельных святых, мистиков и религиозных учителей. Этнологи и антропологи наблюдали и описывали их в качестве важнейшей составляющей священных ритуалов, экстатических и мистериальных культов, целительской практики и процедур посвящения разных культур. Психиатры в своей повседневной практике наблюдали надличные феномены – не выделяя их в отдельную категорию и не называя этим именем – у многих психических больных, особенно у шизофреников. Историкам, религиозным деятелям, антропологам, психиатрам и психологам-практикам известно о существовании множества древних и современных приемов, способствующих появлению надличных переживаний. Это те же процедуры, ведущие к возникновению перинатальных переживаний, которые упоминались ранее.

Как ни странно, но несмотря на широкое распространение этих феноменов и их очевидную причастность ко многим областям человеческой жизни, до сих пор почти не предпринималось серьезных попыток ввести их в теорию и практику современный психиатрии и психологии. Профессионалы склоняются к одной из нескольких типичных форм отношения к явлениям такого рода. Так, некоторые профессионалы знакомы с надличными переживаниями лишь косвенно и более или менее игнорируют их. Полагая, что такие феномены не представляют особого практического или теоретического интереса, они предпочитают заниматься другими областями психологии и психопатологии, с их точки зрения более важными для понимания человеческой психики.

Вторая большая группа профессионалов находит надличные переживания слишком странными, чтобы рассматривать их в рамках континуума нормального функционирования психики. Любое проявление такого рода изначально определяется как психотическое – идет ли речь о шизофренике, нормальном субъекте, принявшем дозу психоделика или проведшем несколько часов в ванне с сенсорной депривацией, ученике дзен во время сессина, мистике или религиозном учителе уровня Рамана Махарши, Ауробиндо или Иисуса. С этой точки зрения изучать природу и динамику надличных переживаний нет никакой необходимости, ибо на этом пути нельзя ожидать никаких эвристических прорывов. Данный подход с необходимостью предполагает оценочное суждение, – а именно, что надличные переживания несовместимы с "нормальным функционированием психики" и поэтому должны подавляться. Когда наука откроет секрет эффективного лечения психоза, можно будет одним махом устранить все подобные симптомы психической дисфункции подобно тому, как это произошло с малярией. Практическим следствием такого суждения стала тенденция назначать транквилизаторы всем лицам, испытывающим надличные переживания; этот шаг логически обосновывается указанием на необходимость контролировать по крайней мере симптомы патологическом процесса, – раз уж причина его остается неизвестной науке.

Еще одна группа профессионалов проявляет определенный интерес к различным сторонам надличных переживаний и пытается дать им какое-то теоретическое объяснение. При этом, однако, они отрицают своеобразие, специфику такого рода феноменов, интерпретируя их в терминах старых и широко принятых объяснительных парадигм; как правило, их сводят к биографически детерминированным психодинамическим явлениям. Так, внутриутробные переживания и перинатальные элементы, возникающие в снах и свободных ассоциациях многих пациентов, обычно рассматриваются как фантазии; религиозные мысли и чувства объясняются неразрешенными конфликтами с родительским авторитетом; переживание единства со вселенной интерпретируется как указание на первичный инфантильный нарциссизм; некоторые архетипические образы рассматриваются как символические обозначения фигуры матери или отца субъекта; а переживания прошлых воплощений рассматриваются как производные от реакции на страх перед непостоянством жизни и смертью или как компенсаторные фантазии, отражающие неудовлетворенность субъекта какими-то сторонами своего нынешнего существования.

Лишь несколько выдающихся профессионалов проявили подлинный интерес к надличным феноменам, признав их не просто игрой памяти и воображения, но полноценным опытом субъекта. Эти ученые признали их эвристическую ценность и релевантность для нового понимания бессознательной сферы психики, а также возможностей и природы человека. Среди них следует особо выделить Уильяма Джеймса, Роберто Ассаджоли, Карла Густава Юнга и Абрахама Маслоу.

Повышение научного и общественного интереса к психоделикам, вызванное открытием ЛСД, заставило по-новому взглянуть на проблему надличных переживаний. Наблюдения, сделанные во время сеансов ЛСД-терапии пациентами и добровольцами, – а также лицами, проводившими подпольные эксперименты на себе, – ясно показали ограниченность старых подходов к пониманию надличных феноменов. Кроме того, испытать надличные переживания и убедиться в своеобразии их природы могло большое число профессионалов, принимавших участие в тренировочных сеансах. Такой массив данных был одним из главных эвристических потоков, влившихся в трансперсональную психологию как новую и самостоятельную дисциплину.

Занимаясь на протяжении многих лет исследованиями в области ЛСД-терапии, я провел тысячи часов, наблюдая и анализируя надличные переживания как на моих собственных сеансах, так и на сеансах других психотерапевтов. В настоящее время у меня почти не осталось сомнений, что они представляют собой самостоятельный класс явлений, которые возникают в глубинных областях бессознательного, неизвестных классическому психоанализу. Я убежден, что они несводимы к психодинамическому уровню и не могут быть адекватно объяснены в рамках фрейдовских концептуальных схем. В связи с этим мне часто приходилось слышать возражение, которое заслуживает специального рассмотрения. Некоторые профессионалы, имевшие доступ к материалам по ЛСД-терапии, выражали мнение, что различия в переживаниях пациентов можно объяснить высокой суггестивностью ЛСД-состояния и прямым или косвенным внушением со стороны психотерапевта. Так, психоаналитически ориентированный психотерапевт пытается получить от своих пациентов описания фрейдистских переживаний, а психотерапевт юнгианской ориентации предпочитает видеть в них большей частью архетипический материал. Вне всякого сомнения, психотерапевт служит важным фактором ЛСД-терапии и может способствовать возникновению определенных переживаний. Верно также и то, что одно и то же переживание можно в общем проинтерпретировать как в терминах Фрейда, так и в терминах Юнга. Но я уверен, что психодинамический и трансперсональный уровень бессознательного обладают своими собственными характеристиками и несводимы один к другому. Поэтому если фрейдист и юнгианец различно интерпретируют одно и то же переживание, каждый в своих собственных терминах, один из них неизбежно уступает другому в понимании данного материала. Различие интерпретаций с высокой степенью вероятности говорит о том, что один из интерпретаторов не принял или не осознал определенные феноменологические и эмпирические характеристики переживания и/или игнорировал контекст, в котором оно имело место. Тщательный анализ, принимающий во внимание все эти факторы, всегда дает возможность определить природу данного феномена и уровень бессознательного, на котором он возникает.

В качестве аргумента против приведенного выше объяснения специфических различий ЛСД-переживаний внушением со стороны психотерапевта можно воспользоваться историей моих собственных исследований. Я начал клинические эксперименты с ЛСД как член пражской психоаналитической группы и убежденный последователь Фрейда. Мое априорное недоверие к концепции Ранка подкреплялось вынесенными из медицинской школы познаниями относительно миелинизации коры головного мозга.* Хотя я и находил работы К. Г. Юнга неисчерпаемым источником захватывающих сведений о человеческой культуре, я разделял точку зрения многих фрейдистов, полагавших его концепции проявлением мифомании, не имеющей никакого отношения к науке. Тем не менее во время психолитических сеансов ЛСД-терапии все мои пациенты рано или поздно выходили за строго психодинамические рамки и попадали в перинатальные и надличные области. Это происходило вопреки моим усиленным попыткам понять происходящее в психодинамических терминах. Именно ежедневное наблюдение надличных переживаний в течение многих лет заставило меня в конце концов раздвинуть мои теоретические рамки. Со временем я признал не только теоретическую уместность надличной области, но и ее клиническую ее значимость.

* Распространенное возражение против существования внутриутробной и родовой памяти состоит в указании на незавершенную миелинизацию мозговых нейронов у новорожденного.

Я заканчиваю эту часть коротким клиническим примером, иллюстрирующим некоторые из вышеприведенных точек зрения.

Несколько лет назад меня пригласили в качестве консультанта к пациенту, помещенному в больницу в результате нервного срыва, вызванного ЛСД. Он держался на высоких дозах меллерила и регулярно встречался с психоаналитиком. Несмотря на то что медицинский персонал уделял ему очень много внимания, существенного прогресса не наблюдалось на протяжении шести месяцев с момента его помещения в больницу. Пациент рассказал мне, что обсуждал с терапевтом содержание своих 25-ти ЛСД-сеансов, проведенных им самостоятельно, и некоторые переживания, возникавшие у него в повседневной жизни после сеанса, приведшего к психическому срыву. Он жаловался, что терапевт не понимал природы явлений, которые они обсуждали, и не знал в действительности того, о чем он (пациент) говорил. Испытуемый не чувствовал уважения к этому терапевту и полагал, что тот несведущ и что между ними не сложилось рабочих отношений. Общее впечатление пациента относительно терапевтической процедуры описывалось примером, в котором "кто-то совершенно слепой пытается вести одноглазого, имеющего серьезные проблемы с восприятием окружения своим единственным глазом". Он чувствовал, что оказался потерянным и потерпел полную неудачу, исследуя области ума, о которых терапевт ничего не знал и даже не верил в их существование.

Короткая беседа показала, что в своих прежних сеансах пациент имел много эстетических и психодинамических переживаний, но его более близкие к настоящему времени сеансы проходили с преобладанием перинатальных и трансперсональных элементов. Проблема, вызвавшая этот психотический эпизод, состояла, по-видимому, в его неспособности встретить лицом к лицу смерть Эго. Во время терапевтических бесед его терапевт постоянно стремился проинтерпретировать многие мистические, религиозные и архетипические явления из ЛСД-сеансов пациента во фрейдистских терминах. Там, где это оказывалось невозможным, он обозначал их просто как психотические, что, естественно, исключало их из дальнейшего рассмотрения.

Многие часы бесед с терапевтом вращались вокруг видения, которое пациент имел в своем последнем сеансе. Он обращался к нему, как к сцене поклонения Космическому Фаллосу. Она проявилась в типично юнговском обрамлении, была связана со множеством архетипических переживаний и имела определенный религиозный и мистический акцент. Чтобы обойтись без длинного и сложного описания, я лишь упомяну, что рассматривавшееся символическое видение оказывается тесно связанным с индуистской концепцией лингама Шивы. Аналитик неоднократно пытался убедить пациента, что его видение ясно указывает на то, что он пережил травму, увидев когда-то в детстве пенис взрослого человека; он пытался внушить пациенту, что тот, должно быть, видел обнаженным своего отца и что в ЛСД-сеансе это переживание трансформировалось в образ Космического Фаллоса. Когда же пациент не принимал такой интерпретации, терапевт проводил много часов в безуспешных попытках анализа его мнимого сопротивления. Когда во время нашей беседы я опознал и принял трансперсональную природу этого символа и обсудил его в надлежащем контексте, у пациента вскоре развилось положительное отношение, он оказался заинтересованным в терапевтической работе и сотрудничестве. Он согласился подвергнуться ЛСД-сеансу с предварительной тщательной подготовкой и надлежащим контролем, чтобы проработать лежащую в основании проблему. После этого сеанса его клиническая симптоматология улучшилась до такой степени, что его выписали из больницы.