Дж. Фурст. НЕВРОТИК: ЕГО СРЕДА И ВНУТРЕННИЙ МИР

<<< ОГЛАВЛЕHИЕ >>>

В предыдущих главах мы разбирали вопрос о решающей роли рассудочного понимания в регуляции поведения и формировании личности. Мы показали, что как эмоции, так и влечения вторичны по отношению к пониманию ситуации и вместе с тем они представляют собой аспекты такого понимания; другими словами, если эмоции и влечения нельзя отождествлять с разумным пониманием, то их в то же время нельзя рассматривать и как элементы, существующие обособленно от этого понимания.

Будучи правильными в общем смысле, эти положения станут более осмысленными, если мы попытаемся выяснить значение термина "понимание" (understanding). Необходимо раскрыть значение этого термина и познакомиться с формами понимания и с тем, как складываются эти формы.

Пытаясь ответить на эти вопросы, мы фактически касаемся проблемы сознания. Формы понимания – это формы сознания.

В своем подходе к проблеме сознания мы должны руководствоваться принципом, что сам по себе мозг ничего не создает. Функция мозга – и особенно коры головного мозга – состоит в отражении и запечатлении явлений, внешних по отношению к мозгу. Поэтому, чтобы понять сознание и его формирование, мы должны идти от внешнего к внутреннему, от внешнего по отношению к мозгу мира событий к отражению этих событий в человеческом мозгу.

Из этого следует, что исходным элементом сознания является чувственное восприятие, получаемое из внешнего мира. Хотя мы и не знаем точно тех нейрофизиологических процессов, посредством которых явления деятельности мозга становятся копиями или отражениями событий, происходящих во внешнем мире, однако определенные факты нам уже ясны. Световые или звуковые волны определенной длины и частоты, то есть свет или звук, превращаются в нервные импульсы путем воздействия соответственно на сетчатую оболочку глаза или аппарат внутреннего уха. Эти первичные нервные импульсы немедленно передаются в зрительную или слуховую области коры головного мозга. Из этих областей коры нервные импульсы вместе с возбужденными ими вторичными импульсами отражаются и проникают в другие главные области мозга. Таким образом, поступающие извне стимулы или восприятия ассоциируются друг с другом, координируются и связываются с другими стимулами, а также с образами памяти, передаются в различные отделы мозга и к двигательным координирующим центрам.

Благодаря этому очень сложному и быстрому процессу перекрещивающегося и многогранного отражения, осуществляемого мозгом в целом, поступающий извне стимул превращается в нервно-психический образ, отражающий внешний объект чувственного восприятия. В таком процессе воспринимаемый стимул приобретает смысловое значение для воспринявшего его мозга.

Отражение вовсе не является само по себе совершенным и исчерпывающим. Если бы это было так, наше сознание всегда правильно отражало бы внешний мир. Не существовало бы невежества, не было бы и особой нужды в дискуссиях, обучении и научных исследованиях. Поскольку потребность во всем этом существует всегда, то очевидно, что имеется и множество факторов, вызывающих ограничения и неправильности отражения. Ясно, далее, что мы получаем ощущения не пассивно, не так, как будто бы они отпечатываются на мягком воске. Пассивное отпечатывание означало бы, что отражение является неизбирательным процессом и что на процесс отражения не влияет состояние мозга в момент отражения, предыдущий опыт человека и т.д.

Многие эксперименты, посвященные анализу восприятия, показывают, что этот процесс протекает под весьма заметным влиянием прежде выработанных у данного человека установок в подходе к явлениям и его психических свойств¹. Мы "видим" не глазами; мы видим с помощью мозга со всеми развитыми в нем качествами и возможностями. Восприятие у людей является формой деятельности мозга, которое у каждого индивида развивается на базе его жизненного опыта. Таким образом, человеческое восприятие является по своему существу социальным процессом.

Кроме того, если считать, что ощущения мы получаем пассивно, то это значило бы, что сознание есть процесс созерцания. Это неправильно; такой взгляд в значительной степени ограничил бы наше правильное понимание сознания. Сознание следует рассматривать как процесс активный, который, предполагая обязательное функционирование мозга, является не только деятельностью мозга. Чтобы воспринять вещи и схватить их свойства, мы должны активно включиться в процесс по крайней мере в двух отношениях. Во-первых, очевидно, в самом мозгу должны протекать процессы. Во-вторых – и это менее очевидно – через свою деятельность мы должны воспринимать мир как цельное и общественное бытие благодаря процессам всей нашей деятельности. Это последнее имеет столь решающее значение, что если наша деятельность незначительна, то незначительным является и сознание, рассудочное понимание. Мы не можем понимать явления со стороны, пассивно, не взаимодействуя с ним. Даже в процессе изучения, чтобы понять что-либо, мы должны активно включиться в сам процесс, задавая вопросы и сравнивая; и у нас должен быть некоторый практический опыт в отношении изучаемого предмета или проблемы, в противном случае результаты изучения будут абстрактными и несовершенными.

Таким образом, решающими элементами в процессе формирования индивидуального сознания являются восприятия, проистекающие из практической деятельности индивида. Наше сознание формируют не случайные зрительные и слуховые впечатления, но восприятия, вытекающие из нашей деятельности, из практики наших общественных отношений².

Различные связанные с нашей практической деятельностью ощущения, будучи воспринятыми, преобразуются в мозгу в образы, соответствующие предметам, ситуациям или людям, внешним по отношению к мозгу. Образы бывают различных видов. Некоторые из них очень непосредственны и наглядны, как будто мы мысленно рисуем в нашем воображении предмет точно таким, каким мы его увидели, или же воспроизводим звук или тактильное ощущение. Однако наиболее важным видом является вербализованный образ, который получается, когда внешний объект не просто воспринимается, но ему дается словесное обозначение или описание.

Воспринимаемые образы в корне меняют свое качество при применении к ним языковых форм. При этом такие образы превращаются в понятия, которые, будучи по своей природе более или менее абстрактными, являются все же отражением данных предметов или ситуаций. Различие между понятиями и чувственными образами заключается в том, что понятия начинают выражать абстрактные закономерности, или сущность явлений, в противоположность чувственному образу, отражающему лишь внешнюю видимость определенного объекта.

В.Г.Чайлд, выдающийся английский археолог, рассматривает этот вопрос в нескольких ярких строках о первобытном человеке:

"Способность, называемая "абстрактным мышлением", – привилегия, вероятно, только человеческого рода – зависит в значительной степени от языка. Называние вещи является актом абстрагирования. Медведь, названный таким словом, выделяется и изолируется из комплекса ощущений – деревьев, пещер, щебечущих птиц и т.д., – вместе с которыми он может встретиться человеку. И это не только выделение, но и обобщение. Реальные медведи всегда индивидуальны; они могут быть большими или маленькими, черными или коричневыми, могут спать или карабкаться на дерево. В слове "медведь" не учитываются такие качества, которые можно было бы применить к любому действительному медведю, и внимание привлекается к одному или двум общим элементам, характерным особенностям, которые оказываются общими для целого ряда отдельных животных. Эти животные группируются в абстрактный класс. В очень примитивных языках, подобных языкам австралийских аборигенов, такие абстрактные и общие понятия, как медведь или кенгуру, отсутствуют. Существуют различные и неродственные слова для обозначения "самца-кенгуру", "самки-кенгуру", "детеныша-кенгуру", "прыгающего кенгуру" и т.д.

Известная степень абстракции является, однако, чертой, присущей любому языку. Но абстрагировав таким образом понятие "медведь" от его конкретного окружения и лишив это понятие его многих частных атрибутов, мы можем комбинировать его с другими подобными абстрактными понятиями или наделять медведя таким окружением, с которым он никогда не встречается, и такими атрибутами, которыми он никогда не отличается. Например, можно наделить медведя даром речи или описать его играющим на музыкальном инструменте. Вы можете играть словами, и не исключено, что эта игра внесет вклад в мифологию и магию. Это может также привести к изобретениям, если вещи, о которых мы говорим или думаем, могут быть сделаны и испытаны в действительности (курсив мой. – Дж.Ф.). Легенда о крылатых людях, несомненно, значительно предвосхитила изобретение действительно летающей машины"³.

Таким образом, вербализация перцептивных образов превращает их в сознательные мыслительные процессы, которые представляют собой психическую деятельность, значительно более осознанную и сложную, чем грубые чувственные восприятия *. Такое превращение оказывается возможным только благодаря использованию языка – общественного орудия, созданного коллективным опытом и общественной практикой. Это орудие воплощает и содержит в себе определенный опыт в форме слов, выражающих абстрактные понятия. Использование такого орудия создает возможности рационального познания и обеспечивает нам сознательный контроль над нашим поведением и нашей средой.

* Изучение перцептивных образов, путей их формирования, конкретных изменений, происходящих при их вербализации и концептуализации, отношений между различными видами образов и понятий, конкретного влияния как вербализованных, так и невербализованных образов на практическую деятельность, внутренних противоречий мышления требует, по меньшей мере, большой книги и далеко выходит за пределы данного произведения.

Рациональное сознание не следует рассматривать как нечто единое или статическое. Рациональное сознание является процессом, происходящим на многих различных уровнях. В конечном счете эти уровни зависят от характера практической деятельности человека, и поэтому низкий уровень практики неизбежно находит свое отражение в низком уровне понимания. Таким образом, человеческое сознание – результат исторического развития.

Самим низким из этих уровней является невербализованное чувственное сознание, о котором говорилось выше. За этим следует такой уровень рассудочного понимания, на котором просто отражается поверхностная видимость вещей. Этот уровень может быть хорошо проиллюстрирован на том случае, когда необразованному человеку показывают сложную лабораторную аппаратуру. Он сможет назвать ее цвет, формы и общий вид, но не поймет, для каких целей предназначена эта аппаратура, не осознает существенной природы этой аппаратуры.

Следующему уровню сознания соответствует появление понятий, которые все глубже и глубже отражают внутреннюю природу вещей. Такие понятия проникают за внешнюю видимость реальности и имеют дело с основными закономерностями и природой объектов. Этот процесс, очевидно, развивается, и пределов этому развитию в данный момент не видно, так как человеку еще далеко до осознания всех фактов его мира.

Самый высокий уровень сознания – это разумное понимание людьми самих себя как людей, знание общества, отношений между людьми, места человека в природе. В то время как человек всегда как-то осознавал себя, подлинное сознание и правильное понимание собственной природы появилось только в прошлом столетии. Подлинная наука о человечестве вообще существует менее сотни лет.

Мы дали общее описание уровней сознания. Эти уровни характерны как для индивидуального сознания, так и для сознания общества в целом. Хотя сознание одного человека в огромной степени отличается от сознания другого, в каждом человеке есть несколько уровней понимания, начиная от несовершенных впечатлений и кончая подлинным знанием.

Важно отметить, что мы не разбираем здесь вопроса о формировании абстрактных идей. Сознание индивида соответствует его пониманию вообще, и это понимание концентрируется в форме определенного поведения, труда, в оценочных суждениях, в эмоциях и влечениях, так же как и в формировании абстрактных идей. Все эти факторы являются составными частями его понимания, его сознания. Таким образом, изучение сознания индивида равносильно изучению всей его психической и физической деятельности.

Однако ряд факторов, наблюдаемых во время изучения поведения и типа личности определенного человека, как будто противоречит той общей характеристике сознания, которая нами была дана выше. Эти наблюдения обусловлены тем, что индивид, будучи сознательным, думающим существом, тем не менее принимает участие в таких видах деятельности, которых он не понимает или которые чужды его намерениям. Более того, индивид не понимает самого себя и может обнаружить, что он подвержен непонятным ему самому настроениям, желаниям, мыслям и грезам, которые могут показаться неразумными даже в свете его здравого суждения.

Эта проблема выступает еще более отчетливо при исследовании психически больного. Изучая невротика, мы устанавливаем, что он нередко полон эмоций и побуждений, вызывающих у него прямое отвращение. Он часто беспокоится или боится, не зная, почему он может упорно отказываться от достижения своих, им же самим объявленных целей; он может мучиться страхами, которые даже ему самому кажутся смешными. Поведение невротика часто направляется целями, которые ясны другим, но ни в коей мере не ему самому. Невротик кажется полон противоречий, о которых он мало знает и которыми он еще меньше может управлять. В своем поведении он может постоянно проявлять агрессию, страх, подозрительность, высокомерие или властолюбие, но во многих случаях он будет отрицать, что он чувствует себя агрессивно настроенным, испуганным или ведет себя деспотически, как это в самом деле может быть. Представление о себе невротика может значительно расходиться с действительностью; злобный и жестокий индивид, критикующий каждого в самой безжалостной форме, может казаться себе преисполненным благих намерений, поборником правды и справедливости; робкий и застенчивый человек может казаться себе бесстрашным, но осторожным; а иной невротик может и не знать своих лучших качеств или считать, что другие люди полностью ошибаются, имея о нем добрые мнения.

Эти наблюдения и явления привели к тому, что все школы психиатрической и психоаналитической мысли постулировали существование бессознательной психики, полной непознаваемых мыслей, чувств и желаний. Эта тенденция в значительной степени берет свое начало от Фрейда, хотя сама идея о наличии бессознательной психики, была известна и до него. С момента появления первых произведений Фрейда эта теория стала развиваться классиками психоанализа, а также всеми другими школами психоаналитической мысли. В настоящее время различные школы психоанализа сходятся на том, что есть бессознательный ум и бессознательные мысли, чувства и влечения. Различные школы расходятся лишь в том, что представляет собой бессознательное и как оно стало таковым; сам факт существования бессознательного считается доказанным.

Фрейд разделил психику на три слоя согласно известной начертанной им схеме. Первый (верхний) слой – это сознание. Этот слой, будучи, согласно Фрейду, несомненно, самой незначительной частью психики, включает лишь то, что мы осознаем в каждый момент. Поскольку осознание нами явлений внешней действительности или нашего собственного я непрерывно меняется, Фрейд фактически изображает сознание как нечто текучее и эфемерное, изменяющееся каждый момент, по мере того как наше внимание привлекается различными факторами.

Ниже слоя сознания находится более существенный слой подсознательного. Это обширное вместилище фактов, сведений и воспоминаний. Согласно Фрейду, подсознательное включает все то, что отсутствует в сознании в данный момент, но легко может проникнуть в сферу сознания.

Ниже подсознательного находится еще более обширный и более важный слой бессознательного. Содержание бессознательного недоступно сознанию, если даже приложить усилие к его раскрытию. Бессознательное состоит из инстинктивных стремлений, которые по самой своей природе бессознательны. Вместе с этими стремлениями в сфере бессознательного находятся также воспоминания о деятельности и страстях, которые в свое время были в сфере сознания, но потом оказались вытесненными, потому что они вызывали по той или другой причине страдание или действовали угнетающе. Благодаря процессу вытеснения эти элементы из сознательной сферы были насильственно отодвинуты в бессознательную.

Согласно точке зрения Фрейда, бессознательное является самой важной частью психики. Оно наиболее обширно и сильно, будучи вместилищем всех наших движущих сил, включая побуждения, проистекающие как от "инстинкта жизни", так и от "инстинкта смерти". Само бессознательное непознаваемо; мы можем только догадываться о нем по различным проявлениям сил, обитающих в нем и определяющих наше поведение. Бессознательное и присущие ему силы как асоциальны, так и аморальны. Оно существует вне времени; его содержание никогда не отмирает, и его импульсы никогда не затухают. Бессознательное мучают жестокие противоречия, существующие в нем бок о бок; это бурлящий котел возбуждения. Бессознательное иррационально; единственно разумная часть ума – это "Я", основанием которого является, по Фрейду, принцип реальности.

В течение последних двадцати лет фрейдистская теория о бессознательном уме неоднократно подвергалась критике⁴. Некоторые критики указали по существу на иррациональный и неразумный (mindless) характер его представления об "уме" ("mind"). Другие выражали сомнение, действительно ли жестокость является основным элементом наших мыслей и чувств, как это изображалось Фрейдом. Третьи обращали внимание на исключительно индивидуалистический и чисто биологический характер этой теории сознания, не оставляющей места развитию общественного сознания. Фрейд фактически изображал человеческую психику как нечто независимое от общества и не подвергающееся изменениям на протяжении тысячелетий.

Критики указывали на тот факт, что фрейдистский взгляд на жестокую и неразумную природу личности явился отражением жестоких и неразумных общественных условий, существовавших в его время. Фрейд жил в период войн и насилия. Он жил в условиях экономической системы, пути развития которой невозможно было предсказать и которая не поддавалась планированию. Немногие понимали причины войн, повторяющихся экономических депрессий, возрастающих социальных волнений и переворотов. Фрейдистский взгляд на жестокое, неразумное, хаотическое и непознаваемое бессознательное, несомненно, соответствовал некоторым психическим качествам, порождаемым в людях конкретными условиями капиталистического мира, существовавшими и в то время, когда он писал свои произведения, и после этого.

Учение Фрейда о бессознательном представляет собой яркий пример того, как из научной теории неизбежно вытекают политические выводы. Фрейд пытался создать чистую науку о личности, но разработанные им теории имели весьма далеко идущие политические последствия. Например, его теория фактически оправдывает войны к эксплуатацию, поскольку она утверждает, что насилие свойственно человеческой природе. Фрейд заявляет, что человеческая природа остается неизменной, а политический вывод отсюда – что общество тоже никогда не меняется. Он отстаивал мнение, что человек неразумен и непознаваем, а это имеет ту политическую подоплеку, что само общество также непознаваемо. Отсюда должно было бы следовать, что мы фактически не в состоянии уразуметь те социальные проблемы, с которыми мы сталкиваемся; мы должны приписать их проявлениям инстинктов жизни и смерти и, сделав это, оставить все идти своим чередом. Остается лишь признать социальный хаос неизбежным фактом человеческого существования.

В настоящее время имеется много ученых-политиков, отрицающих непознаваемость общества и неизменность его организации. Мы вправе полагать, что если теория Фрейда содержит ошибки, ведущие к неправильным политическим концепциям и выводам, значит его теория основана на ненаучном мышлении. Те же самые неправильные утверждения и методы мышления, которые породили эти ошибочные политические выводы, приведут и к ошибочным психологическим выводам.

Фрейдовский взгляд на бессознательное делает абсолютно необходимым механическое деление ума на обособленные сферы. Фрейд понимал эту опасность и яростно ополчался против нее⁵, но он был не в состоянии ее избежать. Ясно, что вытекает из этой теории: есть основание ума, которое совершенно обособлено от всего остального ума. Из его теории также вытекает, что ум подразделен на различные маленькие "личности": одна из них – это разумное существо, другая – совесть, или моральное существо, далее – похотливое, не думающее существо, и, наконец, полицейский агент, или цензор, ответственный за помещение грязных мыслей в темницу бессознательного и заключение их там⁶.

Мы не думаем ограничиться указанием на то, что такие взгляды являются крайне механистическими и что они неприменимы к сложной структуре нервной деятельности. Мы можем подвергнуть эту гипотезу фактической проверке. Теория цензуры как вытесняющего агента требует, чтобы одна часть ума, то есть цензура, знала все, что вытесняется в бессознательное и удерживается там посредством усиленной деятельности. Изучение личности под гипнозом, под действием анестезии или путем длительного применения психоаналитических методов не обнаружило в уме какой-либо части, которая знала бы весь остальной ум, включая и то, что должно быть удалено в "бессознательное".

Как указал Старр⁷, постулат, согласно которому идеи, чувства или противоречия существуют полностью сформированными в бессознательном, имеет своим практическим результатом отрыв определенных идей и эмоций от реальности. Это означает, что, по Фрейду, всякие подобные идеи могут существовать сами по себе, отделенные или полностью изолированные от реального мира. Такое утверждение в итоге представляет собой чистый мистицизм. Если Фрейд мог говорить, что известные идеи существуют таким образом, то другие люди скажут, что и иные идеи существуют обособленно от объективной реальности. Подобный путь ведет прямо к витализму, спиритуализму и к тому, что бог является единственным источником познания. Фрейд действительно далеко пошел по этому пути. Он дошел до постулата о существовании бессознательного страха перед кровосмешением и кастрацией, унаследованного нами предположительно от наших далеких нецивилизованных предков⁸. Юнг развил эту теорию "расового бессознательного" еще дальше, договорившись до существования воображаемых высших и низших народов. Он довел свою теорию до логического конца, заняв официальный пост у нацистов⁹. (Нацисты применили подобную теорию к практике их истребительной политики, направленной против "низших" народов. Правда, помимо Юнга, нацисты имели немало и других источников, питавших их теории расовой неполноценности, но мы лишний раз подчеркиваем прямую социальную связь между "чистой" наукой и политическими действиями.)

Как Фрейд, так и "культурные психоаналитики" ясно заявили, что могут существовать бессознательные идеи и эмоции, то есть полностью сформированные идеи и эмоции, о которых мы не имеем никакого представления¹⁰.

Предыдущее изложение показало, что полностью развитая эмоция, например такая, как страх, является сложным психическим состоянием. Это состояние включает в себя восприятие опасности, ее оценку и понимание, умение разобраться во всей обстановке и определенную настроенность чувств, сопутствуемую известными физиологическими изменениями в кишечнике и других органах тела.

Если этот страх "вытеснен в бессознательное", то есть если страх исчез из сферы сознания, то уже нельзя утверждать, что эмоция страха продолжает существовать как эмоция. Исчезло осознание страха; изменилась настроенность чувств; пропали органические реакции, сопутствующие чувству страха, и одновременно изменилось в каком-то отношении и понимание обстановки, вызвавшей чувство страха. В таком случае или человек видит, что опасность миновала, или понимает, что обстановка не так опасна, как он думал.

Если имели место такие изменения, мы уже не можем утверждать, что чувство страха не изменилось, а только ушло куда-то в другое место, "в бессознательное". Но куда оно, собственно, может уйти? Мы не найдем в уме таких отделов, которые не выпускали бы спрятанные или заключенные туда мысли или эмоции. Утверждение, что страх еще существует, но ушел куда-то в другое место, так же неверно и механистично, как и утверждение, что потушенный огонь продолжает существовать в подавленном виде. Когда мы тушим огонь, мы прекращаем химические процессы горения; когда мы "вытесняем" эмоцию, мы нарушаем и изменяем сложные нервно-психические процессы, синтезом которых является данная эмоция. Ни огонь, ни эмоция в таком виде не существуют.

То же самое относится и к "вытеснению" мысли. Мысль, как и эмоция, является сложным процессом, в котором участвует весь мозг, пока мысль существует. (Хотя этот процесс протекает в центральной нервной системе, он связан с явлениями и событиями во внешнем по отношению к мозгу мире.) Либо данная мысль существует и находится в движении, либо она не находится в движении и в таком случае не существует. Мы либо переживаем мысль в сознании, либо не переживаем. Если у нас нет мысли, то нельзя утверждать, что полностью развитый процесс, результатом которого является данная мысль, происходит где-то еще в мозгу, именно – в бессознательном.

Другими словами, мы не можем говорить о бессознательных мыслях. По самому определению своему мысль – это сознательный акт.

Если мы исключаем механически введенное бессознательное и отрицаем возможность существования бессознательных мыслей и эмоций, то следует ли из этого, что тем самым мы исключаем какую бы то ни было бессознательную психическую деятельность? Должны ли мы считать, что вся деятельность человека является разумной и что человек неизменно руководствуется разумными или абстрактными мыслями?

Подобный вывод был бы неправильным. Это значило бы идти назад и стать на механистическую точку зрения. Если считать, что вся психическая деятельность человека является полностью сознательной, то этим исключалась бы возможность самообмана; тогда каждый человек должен автоматически понимать себя и мы должны были бы принимать его суждение о себе как безусловно достоверное. Это значило бы также, что человек не мог бы чувствовать себя несчастным или подавленным, не зная причин такого состояния, а такие явления, как неразумный страх, не существовали бы. Тогда не имели бы места вынужденные поступки, совершаемые вопреки здравому суждению человека и даже против его сознательной воли.

Но все это в действительности имеет место. Люди часто обманываются; они совершают много поступков, мотивы которых неясны или непонятны для них самих; изучение личности обнаруживает наличие многочисленных реакций, которые не являются вполне разумными и выполняются не на основе абстрактных идей. Сложная психическая деятельность в большей своей части полностью нами не понимается, иногда мы даже не отдаем себе отчета в том, что случилось. Я полагаю, что мы должны учитывать эту деятельность и мы можем ее объяснить, не впадая в мистицизм или субъективизм. Мы можем также объяснить ее, избегая механического ее обоснования и не прибегая к таким постулатам, как непознаваемые влечения и бессознательные эмоции.

К проблеме понимания и правильного формулирования принципов бессознательной психической деятельности мы придем через изучение процесса познания (awareness). Поэтому перечислим кратко фазы психической деятельности, результатом которой является познание.

Познание – это явление, имеющее различные уровни сложности и, соответственно, различные качества. На самом низком уровне человеческое познание равносильно восприятию или запечатлению в центральной нервной системе известных стимулов. На этом простом уровне мозг непрерывно запечатлевает изменения, происходящие в самом организме или во внешней действительности, и реагирует на эти изменения, однако это познание не становится предметом нашего сознательного внимания. Огромная доля необходимой деятельности мозга протекает ниже уровня сознания.

На промежуточном уровне (между этим уровнем и предыдущим, вероятно, имеется еще ряд ступеней) мы можем познать некоторые стимулы, например шум, который становится предметом нашего сознательного внимания, но мы еще не понимаем природы познаваемого и того, к чему оно относится. Это ступень чувственного познания.

На еще более высоком уровне чувственное познание сочетается с пониманием важности и значения наших ощущений. Как мы показали выше, это понимание достигается благодаря применению языка, то есть сложившихся форм мышления и общения, к стимулам, возникающим в процессе нашей многообразной психической деятельности. Достигнув уровня, на котором чувственное познание сочетается с абстрактными формами мышления, познание коренным образом изменяет свой характер. Теперь оно становится разумным пониманием – сознанием, свойственным лишь человеческой деятельности.

Таким образом, между чувственным познанием и сознанием есть огромное качественное различие; термин "сознание" означает понимание нами того, что мы воспринимаем. Термины "сознание" (consciousness) и "познание" (awareness) часто употребляются как синонимы, но это весьма неудачное употребление, и его следует избегать. Мы можем познавать не понимая, то есть без сознания, но мы не можем иметь сознания без познания.

Исходя из того, что сознание возникает из познания и означает рациональное познание, следует, что человеческое сознание развивалось исторически и что оно непрерывно расширялось по мере роста наших знаний и с изменениями в области техники и в практической деятельности людей. Ясно также, что человеческое сознание – как подлинное сознание или разумное понимание – сначала распространилось на определенные явления мира природы. И только намного позднее, фактически совсем недавно, наш разум весьма глубоко проник в область общественных отношений. В течение многих тысячелетий люди жили, трудились и боролись с природой и друг с другом, и, хотя они познавали явные факты их общественного бытия, они, несомненно, понимали лишь очень немногие из них. В этом смысле они не сознавали своего общественного бытия, хотя в основном и познали его.

В этом, таким образом, и заключается подлинный смысл термина "бессознательное". "Бессознательное" – это психическая деятельность, которая выполняется без рационального понимания ее значения. Бессознательное определяется как противоположное разуму, противоположное деятельности, которая познается разумом. Бессознательное не означает ни отсутствие познания, ни психическую пустоту, ни полное отсутствие психической деятельности. Бессознательное всегда относится к какой-либо деятельности и не может относиться к незнанию вообще. Бессознательное относится лишь к тем элементам нашей деятельности, которые выполняются без разумного понимания. Если нет никакой психической деятельности, то нельзя применять ни термин "сознательное", ни термин "бессознательное".

Если такое определение бессознательного правильно, то не бессознательное определяет и ограничивает наше сознание, как это утверждал Фрейд, а фактически как раз наоборот. Именно сознание определяет и ограничивает бессознательное, так как по мере развития человеческой практики и разумного понимания та часть нашей психической деятельности, которую мы разумно не понимаем, постоянно сокращается.

Именно в этом смысле можно говорить о том, что бессознательное означает отсутствие понимания определенной деятельности и что поэтому в принципе возможны бессознательные поступки. Это не значит, будто мы не познаем самого факта совершения поступка; это значит только, что сам поступок во всем его значении, со всеми его последствиями и причинами или вовсе не понят нами, или понят только смутно. Мы знаем, что совершаем поступок, но мы не осознаем его смысла, не осознаем того, что именно мы делаем.

Наши мысли и эмоции могут быть неясными, быстротечными и неоформившимися. В таком случае это не значит, что они являются бессознательными мыслями и чувствами, как это стали бы утверждать психоаналитики. То, что мы имеем здесь на самом деле, – это не бессознательные мысли и чувства, а продукт весьма ограниченной, искаженной, недостаточно сформировавшейся части сознания. Если мы в своей практике лечения невротиков встречаемся с такими случаями, то проблема заключается не в том, чтобы выкапывать его "действительные" мысли и чувства из сферы бессознательного, где они якобы пребывают все время. В действительности проблема состоит в том, чтобы усовершенствовать и развить его сознание, расширить его кругозор и добиться того, чтобы его мысли были отчетливее сформулированы и более точно соответствовали предметам или явлениям, которые они отражают. Суть этого процесса заключается не в том, что мысли и эмоции освобождаются из бессознательного, где они якобы находились все время; скорее мы видим здесь процесс созидания. Фактически в процессе лечения у невротика создаются новые мысли, новые побуждения и новые эмоции. Старые, вредные и нездоровые мысли и эмоции не вытесняются; они исчезают и заменяются новыми, более правильными мыслями и эмоциями. Процесс лечения не есть "проветривание бессознательного"; на самом деле это процесс разрушения неправильных и нездоровых оценок жизни и замещение их новыми оценками.

Хотя мы не можем иметь бессознательных мыслей или чувств, поскольку они представляют собой часть самой структуры нашего разума, нашего сознания, однако нередко случается, что мы не знаем происхождения, содержания или подлинного значения некоторых наших мыслей и чувств. В данном случае происходит то, что мы фактически не осознаем той общественной обстановки или тех факторов внешней реальности, к которым относятся эти мысли и чувства. Когда невротик угнетен чувством постоянного смутного беспокойства и страха, мы не можем сказать, что им владеет "бессознательный страх". Правильная постановка данной проблемы заключается в том, что сознание невротика, его разум извращены. Его страх сам по себе не является бессознательным, но невротик не осознает определенных внешних моментов в окружающих его жизненных условиях, в его практической деятельности и отношениях с людьми, вызывающих у него страх. Другими словами, он познает определенные явления, но тем не менее не понимает их, и это ограниченное понимание выражается в форме смутного беспокойства или неопределенного страха. Он не осознает внешнюю ситуацию, но нельзя сказать, что бессознателен страх как таковой.

В соответствии с данным определением бессознательного как деятельности, которая нами не понята, у нас не может быть бессознательных желаний, так же как и бессознательных мыслей или эмоций. Когда побуждения человека запутаны, неясны и неопределенны, мы все же не можем говорить о наличии у него бессознательных желаний. В такой ситуации человек действует под влиянием причин, которые не полностью, недостаточно ясны для него Действуя так, он реагирует на потребность или известные силы, которые воздействуют на его познание, но еще не ухвачены его разумом. В таком случае человек действует под влиянием не бессознательных побуждений, а извращенных и неясных влечений, приобретающих путаные формы и не соответствующих той потребности, которую они смутно выражают. Таким образом, когда человек не знает, что именно вынуждает его поступать определенным образом, это не значит, что на его действия не влияют никакие влечения, так как ни один поступок не совершается без какой-либо формы сознательного влечения. Это означает только, что человек действует, исходя из неразвитых, преходящих, эфемерных, случайных влечений; это означает также, что у него отсутствует разумное понимание сил внешней необходимости, которая сама отражается в данный момент – правда, весьма неясно – в его нуждах, влечениях и желаниях.

Одним из самых важных камней преткновения на пути понимания как сознания, так и бессознательного является тот факт, что сознание не только ошибочно отождествляется с познанием, но также постоянно приравнивается к самосознанию. Сознание и самосознание – это совершенно различные явления, и было бы ошибкой выдавать одно за другое. Сознание означает и предполагает разумное познание, разумное отражение мира и его движения. Самосознание означает самопознание и самопонимание. Самосознание может возникнуть только в том случае, если рассматривать себя как независимый объект. Иными словами, самосознание возникает тогда, когда мы изучаем нашу деятельность, наши отношения с людьми и соответствующие мысли, чувства и побуждения так, как будто они присущи другому человеку. В процессе самопознания мы узнаем себя с определенной степенью объективности, идя от внешнего к внутреннему. Такое знание невозможно, если индивид изолирован от общества, так как его самопознание может осуществиться только в условиях контакта с другими людьми.

Если сознание отлично от самосознания, то из этого следует, что сознание – по крайней мере в значительной мере – может существовать без самоосознания этого факта данным человеком. Иными словами, мы можем познать явления, понимать их и правильно реагировать на них без самосознательного познания, то есть без понимания наших реакций на данное явление. Более того, мы можем иметь мысли, чувства и побуждения, которых не понимаем. В этом случае мы имеем "не-самосознание" нашей мысли, но это не тождественно утверждению, будто сама по себе мысль является бессознательной.

Между самосознанием и сознанием следует провести четкое разграничение. Сознание – не только более широкий и обширный элемент, чем самосознание, но и определяет его. Мы можем иметь сознание, не обладая самосознанием, но самосознание невозможно без сознания, достигшего значительного уровня развития.

Конечно, возможно самопознание, то есть регистрация известного восприятия самих себя без понимания этого восприятия. Возможно также, что между познанием себя и полным, сознательным "самопониманием" есть много переходных ступеней. Когда у нас действительно есть разумное знание самих себя, означающее прежде всего разумное знание наших общественных отношений и только во вторую очередь наших соответствующих психических реакцией, тогда мы достигаем стадии полного, самосознательного понимания – высшей фазы человеческого знания. Это самая высокая форма сознания, и только теперь мы начинаем ее достигать.

Мы проводим такое резкое, четкое разграничение между сознанием и самосознанием потому, что без этого понятие сознания становится и ограниченным и искаженным. Если сознание отождествляется с самосознанием, это придает сознанию субъективный и в высшей степени индивидуалистический смысл. В действительности сознание является продуктом общественного бытия, плодом совместных усилий людей. Приравнять сознание к самосознанию – значит низвести его до субъективного наслоения в уме индивида. Далее, если сознание – это самосознание, то это означало бы резкое сокращение сферы сознания, или разумного понимания; она ограничивалась бы душевной деятельностью, которую человек постигает самопознанием. Такое ограничение сознания является одной из коренных ошибок Фрейда.

Отождествление сознания и самосознания создает, далее, ложное представление о бессознательной психической деятельности. Согласно старым теориям, если мы не самосознаем чего-либо, мы должны быть бессознательными по отношению к нему. Это неверно. Мы можем не самосознавать нашего знания чего-либо, но данное знание может быть все же совершенно правильным. В таком случае это сознательное, а не бессознательное знание. Утверждать, что все не самосознаваемое должно быть бессознательным, значит полностью искажать последнее. Бессознательное не означает отсутствия познания или самосознающего познания. Бессознательное означает лишь деятельность, в которой проявляется отсутствие понимания, – только это и ничего более.

Другая серьезная ошибка в подходе к проблеме разумного сознания и бессознательного заключается в полном и механическом отделении их друг от друга. Считалось, что психическая реакция может быть или сознательной или бессознательной. Полное обособление сознания от бессознательного создало совершенно ложную картину бессознательной психической деятельности, происходящей якобы в обособленном от всего остального основании ума. Это создало ложное представление об иррациональном и непознаваемом бессознательном. Такое обособление привело к абсурдной точке зрения, будто люди могут иметь полностью развитые мысли, эмоции и желания, представляющие собой тайные и неведомые самому человеку явления.

Сознание и бессознательное следует рассматривать как взаимопроникающие противоположности. Эти два явления неотделимы, причем они характеризуют различные, противоположные качества психической деятельности. Сознательное и бессознательное являются качествами, присущими любому поступку, то есть под этим следует понимать, что мы еще не достигли и, вероятно, никогда не достигнем полного понимания предметов и явлений. В той мере, в какой мы не понимаем их, мы являемся по отношению к ним бессознательными. Сознание и бессознательное не исключают и не отменяют друг друга. Они не борются друг с другом и не помещаются в различных отделах ума. Они не являются обособленными сущностями. В действительности они являются противоположными качествами поступков. Каждый поступок при настоящем уровне наших знаний является и понятным и непонятным, сознательным и бессознательным. Поступок понятен на одном, более ясном уровне и тем не менее непонятен на других уровнях. Далее, когда ранее бессознательное становится сознательным, например, когда открывается новое явление, то вслед за этим немедленно обнаруживаются дальнейшие области исследования и изучения. Другими словами, осознание того, что было раньше бессознательным, немедленно открывает новые аспекты действительности на таком более глубоком уровне, по отношению к которому мы были бессознательными. Сознание и бессознательное, следовательно, являются взаимопроникающими качествами нашей деятельности; они зависят друг от друга и переходят друг в друга. Деятельность, бывшая бессознательной на одном уровне, становится сознательной на другом, который в свою очередь немедленно открывает новые бессознательные аспекты еще более глубокого уровня.

Бессознательное является вообще проявлением отсутствия понимания. Это отсутствие понимания всегда лишь относительно; когда встречается абсолютное отсутствие понимания, тогда мы вообще не можем говорить о какой-либо степени понимания; мы должны говорить о полном незнании, что отлично от бессознательного.

Наше понимание природы и ее явлений развивается значительно быстрее, чем понимание общественных отношений. Эта медлительность в понимании человеческих отношений обусловлена отчасти тем обстоятельством, что для их понимания необходимо синтезировать очень многие разнообразные типы научных знаний. Однако эта трудность в постижении людей и относительная медлительность раз!вития общественных наук в сравнении с другими науками обусловлены также делением общества на различные классы.

Разделение общества на классы – господствующие и подчиненные, разделение на экономические группы – на имущих и неимущих с сопровождающей это разделение эксплуатацией человека человеком затрудняет понимание истинных отношений между людьми. Чтобы лучше пользоваться благами этого классового общества и его увековечить, те, кто господствует, эксплуатирует и распоряжается в политической и экономической областях, считают необходимым скрывать правду о существующем порядке вещей, оправдывать этот порядок и представлять его рациональным. Система законодательства, религия, политика, идеология, формы искусства и т.д. возникли на этом базисе, и их главная цель на каждом данном этапе заключается в том, чтобы всеми возможными способами увековечить существование правящих классов.

Читатель не должен думать, что это положение не относится к Соединенным Штатам Америки. Экономические классы существуют в нашем обществе, и классовая принадлежность оказывает глубокое влияние на материальные условия, общественно-политические взгляды и образ жизни членов различных классов¹¹. Однако эти факты скрываются и опровергаются в пропагандистских целях всевозможными видами путаных и противоречивых общественных теорий. В настоящее время в области общественных наук в Соединенных Штатах господствует путаница. Если читатель попытался бы понять, почему в стране свободного предпринимательства существуют экономические депрессии, он должен был бы разбираться в девяти различных теориях, включая и такую, которая считает, что причиной этих социальных катастроф являются пятна на солнце¹².

Сложная структура капиталистического общества, а также различные идеологические учения, описывающие это общество односторонне, в розовых красках, препятствуют разумному пониманию общественных отношений как народом в целом, так и большинством самих ученых. Общее недопонимание этих общественных отношений между людьми соответственно приводит к недопониманию людьми и самих себя. Такое недопонимание не является, однако, полным и абсолютным. В течение долгого времени существовало общее и приблизительное понимание известных, более элементарных явлений из области общественных и индивидуальных отношений; это нашло свое отражение в знании определенных фактов, касающихся нас самих. Однако люди, как правило, еще недостаточно сознают происхождение, смысл и последствия своих действий, как личных, так и общественных.

Такой характер бессознательного отражает условия нашего времени. Однако мы увидим, что у невротика сфера бессознательного является более обширной, качественно отличной от той, которая свойственна здоровым людям.

Тем не менее имеется известное основательное сходство между невротиком и здоровым человеком. В обоих случаях их разум, их сознание являются производными от их деятельности в обществе и конкретных общественных отношений. Нездоровые эмоции и побуждения невротика, следовательно, не поднимаются из глубин некоего мистического бессознательного; они отражают анормальное состояние разума, ограничение и искажение сознания, которые в конечном счете проистекают от нездоровой общественной практики.

Итак, общим основным положением данной главы является необходимость проведения четкого различия между чувственным познанием, сознанием и самосознанием. Отсутствие такого различения создало много путаницы в прошлом.

Мы установили, что, поскольку мозг ничего не создает сам собой и поскольку функция его коры состоит в отражении условий внешнего мира, мы должны подходить к решению проблемы сознания, идя от внешнего, от исследования мира событий, происходящих вне головного мозга, к установлению путей, посредством которых эти явления воздействуют на его кору.

Таким образом, решающими элементами сознания являются факторы общественной деятельности людей, которые отражаются в сознании. Первоначально мы имели дело с простым восприятием или познанием этих факторов и постулировали, что познание качественно изменяется и превращается в сознание, или разумное понимание, посредством применения языковых форм к нашему чувственному восприятию. Мы показали, что если сознание относится к деятельности, которую мы понимаем, то бессознательное может означать только такую деятельность, которой мы не понимаем. Далее, сознание и бессознательное противоположны друг другу, но они в то же время никогда не могут быть отделены друг от друга; они существуют не в разных отделах психики, а являются качествами человеческих действий. Мы отрицаем положение, что мысли и эмоции могут быть бессознательными. Они являются проявлением самого сознания. Когда мы поступаем вынужденно или неразумно, это не значит, что мы действуем, исходя из бессознательных побуждений. Скорее это значит, что наше сознание является ограниченным, искаженным, фантастическим отражением того, что реально существует во внешнем, общественном мире; это положение особенно верно, когда оно применяется к невротику.