Д. Деннет. ВИДЫ ПСИХИКИ

В отдаленном будущем я вижу широкие горизонты для более важных исследований. Психология будет основана на новом фундаменте – необходимости и постепенном приобретении каждой из психических сил и способностей. Будет пролит свет на происхождение человека и его историю.

Чарльз Дарвин, Происхождение видов

От чувствительности к способности ощущать?

Давайте же, наконец, начнем наше путешествие. Мать-природа (или, как мы ее называем сегодня, процесс эволюции путем естественного отбора), вовсе не обладая даром предвидения, постепенно произвела на свет способных предвидеть существ. Как сказал однажды поэт Поль Валери, задача духа – представлять будущее. По своей сути психика – это то, что предвидит, порождает ожидания. Она вскапывает настоящее в поисках подсказок, совершенствует их при помощи сохраненных из прошлого данных и превращает в предвидения будущего. А затем она действует – действует рационально, на основе этих с трудом добытых догадок.

Учитывая неизбежную борьбу за средства существования в мире живых созданий, перед любым организмом стоит задача, в которой можно усмотреть ту или иную версию детской игры в прятки. Вы ищете нужное вам и прячете имеющееся у вас от тех, кому оно нужно. У самых первых репликаторов, макромолекул, были свои нужды, и они развили простые – относительно простые! – способы их удовлетворения. Их поиск во многом был всего лишь блужданием с захватывающим устройством соответствующей конфигурации наготове. Когда они наталкивались на то, что было им нужно, они захватывали его.

"Искатели" не имели никакого плана, никакого "поискового образа", никакого представления искомых вещей помимо конфигурации захватывающего устройства. Это была система типа "замок-ключ" и ничего более. Поэтому макромолекула не знала, что она ищет, и ей не нужно было этого знать.

Принцип "нужно знать" наиболее известен своим применением в мире шпионажа, как реального, так и вымышленного. Никому из секретных агентов не предоставляется больше информации, чем ему действительно необходимо знать для выполнения своей части задания. Примерно такой же принцип соблюдался на протяжении миллиардов лет и продолжает соблюдаться триллионами способов в строении всех живых существ. Агенты (или микроагенты или же псевдоагенты), из которых составлен живой организм, подобно секретным агентам ЦРУ или КГБ, удостаиваются только той информации, которая им необходима для выполнения их узко специализированных заданий. В шпионаже основанием этому служит секретность, в природе же – экономия. Первой Мать-природа "откроет" наиболее дешевую систему, сконструированную с наименьшими затратами, и выберет ее без всякий предвидений.

Кстати, важно понимать, что наиболее дешевая конструкция вполне может и не быть самой эффективной или наименьшей по размеру. Матери-природе зачастую может быть дешевле добавить – или сохранить – множество избыточных нефункционирующих вещей просто потому, что они были созданы в процессе репликации и развития, а удалить их можно только ценой непомерных затрат. Сегодня известно, что во многих мутациях вводится код, который просто "отключает" ген вместо того, чтобы его удалить, и это намного более дешевый ход в генетике. Аналогичное явление регулярно происходит в области инженерной психологии при разработке компьютерных программ. Когда программисты усовершенствуют программу (создают, например, WordWhizbang 7.0 взамен WordWhizbang 6.1), их стандартная тактика состоит в том, чтобы создать новый исходный код, просто копируя старый, а затем редактируя или видоизменяя его. В дальнейшем перед запуском или компиляцией нового кода, они оформляют старый как "комментарий", т.е. не удаляют его из файла исходного кода, а помещают между специальными символами, которые указывают компьютеру пропустить выделенный таким образом текст при компиляции или выполнении программы. Старые команды остаются в "геноме", помеченные так, чтобы они никогда не "проявлялись" в фенотипе. Сохранение старого кода практически ничего не стоит, а он когда-нибудь может пригодиться. Обстоятельства в мире могут измениться, и в результате старая версия окажется лучше новой. Или нее избыточная старая версия может в один прекрасный день мутировать во что-нибудь ценное. С таким трудом создаваемую конструкцию не следует беспечно отбрасывать, поскольку было бы трудно воссоздать ее заново на пустом месте. Как становится все более очевидным, эволюция часто прибегает к подобной тактике, снова и снова используя то, что осталось от прежних процессов конструирования. (Более глубоко я исследую этот принцип экономного накопления конструктивных решений в "Опасной идее Дарвина".)

Макромолекулам, а также их гораздо более сложным одноклеточным потомкам не нужно было знать, что они делают или почему совершаемое ими является источником их средств к существованию. Поэтому миллиарды лет существовали разумные основания, но не было тех, кто их формулирует, или представляет, или даже понимает их значение. (Мать-природа, процесс естественного отбора, проявляет свое понимание разумных оснований в том, что бездумно и бессловесно благоприятствует лучшим конструкциям.) Мы, поздно появившиеся теоретики стали первыми, кто видит данные структуры и понимает незакрепленные разумные основания создаваемых на протяжении миллиардов лет конструкций.

Мы описываем эти структуры, используя интенциональную установку. Даже в случае некоторых простейших конструктивных деталей организмов – неизменных и еще более простых, чем переключатели ВКЛ/ВЫКЛ, – процесс их монтирования и совершенствования может иметь интенциональную интерпретацию. Например, растения не обладают психикой даже у теоретика с самым богатым воображением, но за время эволюции на формирование их характерных особенностей повлияла борьба за существование, которую можно смоделировать с помощью математической теории игр, т.е. как если бы растения и их противники, подобно нам, были агентами действия! У растений, в больших количествах уничтожаемых травоядными животными, часто в ходе эволюции, как ответная мера, развивается способность вырабатывать токсичные для этих животных вещества. В свою очередь, у пищеварительных систем этих травоядных животных нередко вырабатывается особая устойчивость к этим конкретным токсинам. Пиршество возобновляется и длится до тех пор, пока растения, потерпевшие неудачу при первой попытке, не усилят свою токсичность или не отрастят острые шипы, продолжив этим серию мер и контрмер в нарастающей гонке вооружений. В какой-то момент животные могут "решить" отказаться от борьбы и обратиться к другим источникам пищи. Тогда уже другие неядовитые растения могут развить у себя способность "подражать" ядовитым растениям, вслепую воспользовавшись слабостью (визуальной или обонятельной) системы распознавания у травоядных животных и, таким образом, легко обратив токсичность других видов растений в свою защиту. Рациональная основа всего этого ни в чем не закреплена, но она ясна и предсказуема, хотя ни растения, ни пищеварительные системы травоядных животных не наделены психикой в привычном для нас понимании.

По нашим меркам, все это происходит раздражающе медленно. Могут смениться тысячи поколений и пройти тысячи лет, пока будет сделан один-единственный ход и на него получен ответ (хотя при некоторых обстоятельствах скорость потрясающе высока). Контуры эволюционных изменений проступают настолько медленно, что они невидимы при нашем стандартном темпе восприятия информации, и поэтому очень легко пренебречь их интенциональной интерпретацией или отвергнуть ее как простую фантазию или метафору. Это пристрастное отношение к нормальной для нас скорости можно назвать шовинизмом шкалы времени. Возьмите самого сообразительного и остроумного человека из числа ваших знакомых и представьте себе, что его движения снимают на кинопленку в сверхскоростном режиме, скажем, со скоростью тридцать тысяч кадров в секунду, а на экране показывают в нормальном темпе, т.е. со скоростью тридцать кадров в секунду. Молниеносный находчивый ответ, срывающаяся с губ острота будут "выплывать" из его уст подобно айсбергу, вызывая скуку даже у самого терпеливого кинозрителя. Кто мог бы усмотреть незаурядный ум в его действиях, столь очевидный при нормальной скорости? Магическое действие оказывает на нас и несоответствие шкал времени в другом направлении, как ярко продемонстрировал эффект цейтраферной киносъемки. Когда мы видим, как всего за несколько секунд растение набирает рост, покрывается бутонами и расцветает, нас непреодолимо тянет принять интенциональную установку. Посмотрите, как растение стремится вверх, состязаясь со своими соседями за место под солнцем, как дерзко тянется своими Листьями к свету, отражая контрудары, уклоняясь и "подныривая", подобно боксеру! По всей видимости, те же самые схемы действий, демонстрируемые на экране с разной скоростью, будут выдавать или скрывать наличие (или отсутствие) психики. (Нам свойственно также сильное пристрастие к определенной пространственной шкале: если бы комары были размером с чайку, многие люди были бы уверены в том, что у них есть психика, и если бы для наблюдения за ужимками выдр нам потребовался микроскоп, мы с меньшей уверенностью считали бы, что выдры любят развлекаться.)

Для того чтобы мы признали что-то разумным, оно должно происходить с надлежащей скоростью; когда же мы воспринимаем что-то как разумное, у нас почти нет иного выбора: такое восприятие практически непреодолимо. Но о чем говорит это факт: о наших пристрастиях при восприятии или о наличии психики? Какова действительная роль скорости в феномене психики? Не могла бы где-нибудь существовать психика, столь же реальная, как любые другие виды психики, но совершающая свои действия на несколько порядков медленнее, чем это делаем мы? Приведу и основания, почему мы могли бы считать это вполне возможным: если бы нашу планету посетили марсиане, мыслящие таким же образом, как и мы, но делающие это в тысячи либо в миллионы раз быстрее нас, мы бы показались им почти такими же тупыми, как деревья, и они подняли бы на смех гипотезу о нашей разумности. Если бы они это сделали, они бы, надо полагать, совершили ошибку, став жертвами собственного шовинизма в отношении шкалы времени. Поэтому, если мы хотим отрицать возможность радикально более медленно мыслящих существ, мы должны найти иные основания, чем наше предпочтение в отношении скорости человеческого мышления. Какими могли бы быть эти основания? Возможно, вы сочтете, что существует минимальная скорость, необходимая для психики, подобно тому, как существует минимальная скорость, необходимая для преодоления земной гравитации и выхода в космос.* Для того, чтобы эта идея могла претендовать на наше внимание, не говоря уже о нашей приверженности, нам нужна теория, объясняющая, почему это так и должно быть. Почему из-за все более убыстряющейся работы системы, в конце концов, удалось бы "преодолеть барьер психики" и создать психику там, где ее до этого не было? Быть может, из-за трения движущихся частей выделяется тепло и при достижении определенной температуры начинаются преобразования на химическом уровне? Но почему это создавало бы психику? Или это напоминает процесс в ускорителе, когда частицы, разгоняясь почти до скорости света, приобретают огромную массу? Почему же это создавало бы психику? Или при быстром вращении частей мозга каким-то образом возникает герметичная камера, препятствующая разбеганию аккумулируемых частиц психики, которые в какой-то момент достигают критической массы и соединяются в психику? Пока что-то в этом роде не будет предложено и обосновано, идею о том, что для психики существенна абсолютная скорость, нельзя считать привлекательной, так как есть все основания полагать, что значение имеет лишь относительная скорость: восприятие, размышление и действие должны быть достаточно быстрыми – относительно изменений в окружающей среде, – чтобы отвечать целям психики. Продуцирование будущего бесполезно для интенциональной системы, если "предсказания" слишком запаздывают, чтобы по ним можно было действовать. При прочих равных условиях, эволюция всегда будет предпочитать сообразительных существ тугодумам и уничтожит тех, кто регулярно не поспевает.

* Имеется в виду вторая космическая скорость (11 км/с), при которой тело отрывается от поверхности планеты и выходит на ее эллиптическую орбиту. – Прим. перев.

Но что если бы существовала планета, на которой скорость света равнялась бы 100 километрам в час, а все прочие физические явления и процессы были бы замедлены соответствующим образом? Поскольку, в действительности, скорость событий в физическом мире не может быть увеличена либо уменьшена на несколько порядков (исключение составляют лишь фантастические мысленные эксперименты философов), поэтому как выдвигаемое требование, относительная скорость работает не хуже абсолютной. Если учесть скорость, с которой брошенные камни достигают своей цели, если учесть скорость, с которой свет отражается от этих летящих камней, а также учесть скорость распространения в атмосфере звуковых сигналов предупреждения и силу, которую нужно приложить, чтобы резко развернуть вправо или влево тело весом в 100 килограммов, движущееся со скоростью 20 километров в час, – если учесть эти и многие другие жестко фиксированные параметры, то должны существовать вполне определенные минимумы скорости для успешного функционирования мозга, независимо от каких бы то ни было фантастических "эмерджентных свойств", которые сами могут появляться только при определенных скоростях. Эти требования к скорости, в свою очередь, обусловливают использование в мозге тех средств для передачи информации, которые могут обеспечивать эту скорость. Это одна из причин, почему важно, из чего создается психика. Могут быть и другие причины.

Когда рассматриваемые события разворачиваются с более значительной скоростью, нечто подобное психике может возникать и в других средах. Эти структуры становятся различимыми в этих явлениях, только когда мы применяем интенциональную установку. На протяжении долгих периодов времени виды или поколения растений и животных могут быть чувствительными к изменяющимся условиям, реагируя рациональным образом на распознаваемые ими изменения. При интенциональной установке этого достаточно, чтобы найти средства предсказания и объяснения. На протяжении гораздо более коротких периодов времени отдельные растения могут реагировать надлежащим образом на изменения, распознаваемые ими в окружающей среде: у них появляются новые листья и ветви, чтобы использовать доступный солнечный свет, корни их тянутся к воде и далее (у некоторых видов) временно изменяется химический состав съедобных частей, чтобы дать отпор распознаваемому ими нападению проходящих мимо травоядных животных.

Эти виды медленной чувствительности, подобно искусственной чувствительности термостатов и компьютеров, могут показаться нам всего лишь посредственной имитацией явления, которое действительно имеет значение: это способность ощущать. Быть может, "просто интенциональную систему" можно отличить от "подлинной психики" в зависимости от того, обладает ли рассматриваемый претендент способностью ощущать. Так, что же это такое? "Способности ощущать" никогда не было дано надлежащего определения, но этот термин более или менее стандартно применяют к тому, что представляется в качестве низшей ступени сознания. Возможно, здесь будет желательно воспользоваться стратегией сопоставления способности ощущать с простой "чувствительностью", проявляемой одноклеточными организмами, растениями, бензино-мером вашего автомобиля и пленкой в вашем фотоаппарате. Чувствительность вовсе не подразумевает сознания. Фотопленка выпускается с разной степенью светочувствительности, термометры изготовляются из материалов, чувствительных к изменениям температуры, лакмусовая бумага чувствительна к присутствию кислоты. Как гласит общепринятое мнение, растения и, возможно, "низшие" животные – медузы, губки и им подобные – обладают чувствительностью, не будучи способными ощущать, тогда как "высшие" животные способны ощущать. Как и мы, они не просто наделены той или иной чувствительной "аппаратурой", которая дифференцированным и подходящим образом реагирует на те или иные вещи. Они обладают некоторым дополнительным свойством, называемым "способностью ощущать". Таково общепринятое мнение. Но что это за свойство, столь широко признаваемое?

В чем состоит способность ощущать, сверх и помимо чувствительности? Этот вопрос задают редко, и на него еще ни разу не ответили надлежащим образом. Нам не следует предполагать, что на него есть правильный ответ. Другими словами, нам не следует предполагать, что это хороший вопрос. Если мы хотим использовать понятие "способность ощущать", мы должны выстроить его из понятных нам частей. По общему мнению, способность ощущать предполагает чувствительность плюс некоторый дополнительный, пока еще не идентифицируемый, фактор х, поэтому, если мы сосредоточим наше внимание на различных вариантах чувствительности и на выполняемых ими функциях и будем тщательно следить, не покажется ли нам что-то решающим дополнением, мы сможем таким образом обнаружить способность ощущать. Тогда у нас появится возможность включить способность ощущать в рассказываемую нами историю – в ином случае от способности ощущать, как особой категории, может ничего не остаться. Так или иначе мы пройдем, ничего не пропустив, весь путь, отделяющий нас, обладателей сознания, от наделенных простой чувствительностью, но не способных ощущать макромолекул, от которых мы произошли. Заманчивой областью для поиска ключевого различия между чувствительностью и способностью ощущать являются используемые материалы, т.е. носители, с помощью которых осуществляется передача и преобразование информации.

Носители и сообщения

Мы должны повнимательнее рассмотреть процесс развития, обрисованный в общих чертах в начале второй главы. Самые первые системы контроля были всего лишь приспособлениями для защиты тела. Растения – живые существа, но у них нет мозга. И он им не нужен, учитывая их образ жизни. Однако им нужно обеспечить своему телу невредимость и хорошее расположение, чтобы извлекать пользу из своего непосредственного окружения. Поэтому у них развились системы самоуправления или контроля, отслеживающие изменение важнейших параметров и реагирующие соответствующим образом. В их ведении – а, стало быть, объектом их рудиментарной интенциональности – были либо внутренние состояния, либо положения дел на важнейших границах между телом и жестоким миром. Обязанности по мониторингу и адаптации выполнялись не централизованным образом, а распределялись между разными частями. Ответом на локально распознаваемое изменение условий были локальные реакции, по большей части осуществляемые независимо друг от друга. Порой это могло приводить к проблемам координации, когда действия одной команды микроагентов шли вразрез с действиями другой. В некоторых случаях независимое принятие решений – плохая идея; если в накренившейся влево лодке каждый решит наклониться вправо, лодка вполне может перевернуться. Но в основном для минималистских стратегий растений вполне подходит очень распределенная система "принятия решений", в которой достигается умеренная скоординированность за счет медленного, рудиментарного обмена информацией на основе диффузии в жидкостях, циркулирующих по телу растения.

Не могли бы растения, в таком случае, быть просто "очень медленными животными", наделенными способностью ощущать, которую мы из-за нашего шовинизма в отношении шкалы времени не заметили? Поскольку не существует устоявшегося значения слова "способность ощущать", мы вправе определить его по собственному выбору, если сможем это как-то мотивировать. При желании мы можем называть "способностью ощущать" медленные, но надежные ответные реакции растений на воздействия окружающей среды, но нам нужны какие-то основания для того, чтобы отделить это качество от простой чувствительности, проявляемой бактериями и прочими одноклеточными формами жизни (если оставить в стороне фотоэкспонометры). Никаких таких оснований у нас под рукой нет, зато есть убедительная причина для того, чтобы оставить термин "способность ощущать" для чего-то более специального: животные обладают медленными системами телообеспечения, довольно похожими на те, что имеются у растений, но, по общепринятому мнению, следует различать функционирование этих систем и присущую животным способность ощущать.

Животные обладают медленными системами телообеспечения столько же времени, сколько они существуют сами. Среди молекул, движущихся в таких средах, как кровоток, одни являются оперативными агентами, непосредственно "выполняющими действия" для тела (например, некоторые из них в схватке один на один уничтожают вторгшиеся токсины), другие же больше напоминают посыльных:, своим появлением сообщающих "распознающим" более крупным агентам о необходимости "совершить некоторое действие" (например повысить частоту сердечных сокращений или вызвать рвоту). Иногда более крупный агент – это все тело целиком. У некоторых видов животных шишковидная железа при обнаружении общего сокращения ежедневного количества солнечного света, посылает всему телу гормональное сообщение, предписывающее начать подготовку к зиме. Данное задание включает множество под-заданий, каждое из которых запускается этим единственным сообщением. Хотя деятельность таких древних гормональных системах может сопровождаться бесспорными проявлениями того, что мы вправе назвать способностью ощущать (например приступом тошноты, головокружением, ознобом, половым возбуждением), эти системы работают независимо от этих чувственных дополнений, например у спящих или находящихся в коме животных. О людях, перенесших смерть мозга и поддерживаемых в живом состоянии при помощи приборов искусственного дыхания, медики говорят, что они находятся "в вегетативном состоянии", при котором жизнеобеспечение осуществляется благодаря именно этим системам. Способность ощущать исчезает, но сохраняются многие виды чувствительности, поддерживающие разнообразные балансы в организме. Во всяком случае, именно так многие люди применили бы эти два термина.

У животных эта сложная система биохимических пакетов управленческой информации была со временем дополнена более быстрой системой, использующей иной носитель данных – электрические импульсы, распространяющиеся по нервным волокнам. Это открыло возможности для более быстрых реакций, но в то же время позволило по-другому распределить функции управления благодаря иной конфигурации связей, осуществимой в этой новой структуре – вегетативной нервной системе. Задачи новой системы все еще оставались внутренними или, во всяком случае, непосредственными в пространственном и временном отношении: Должна ли дрожь сейчас охватить тело или оно должно вспотеть? Следует ли приостановить пищеварительные процессы в желудке в силу более настоятельной потребности других органов в кровоснабжении? Нужно ли начать (обратный) отсчет времени перед эякуляцией? И так далее. В ходе эволюции должны были выработаться средства взаимодействия новой и старой систем, и история этого развития оставила следы в нынешней конфигурации нашего тела, сделав ее гораздо более сложной, чем можно было бы ожидать. Игнорирование этой сложности теоретиками сознания (в том числе и мной) часто приводило к заблуждениям, поэтому нам следует ее кратко рассмотреть.

Одним из фундаментальных предположений, лежащих в основе многих современных теорий сознания, является функционализм. Его основная идея хорошо известна в повседневной жизни и нашла отражение в разных пословицах, например "судят не по словам, а по делам". Психика (или верование, боль, страх) является тем, чем она является, не благодаря тому, из чего она "изготовлена", а благодаря тому, что она может делать. Мы признаем этот принцип бесспорным в других областях, особенно когда судим о созданных человеком предметах. Что-то является свечой зажигания в силу того, что оно может быть подключено к сети и по требованию высекает искру. Только это и важно; по своему цвету, материалу или внутренней сложности свеча зажигания ad lib* может быть очень разной, как может быть разной и ее форма; главное, чтобы ее форма отвечала выполняемым ею функциям. Функционализм широко признается и в мире живых существ: сердце – это то, что перекачивает кровь, а это почти так же хорошо может делать искусственное сердце или сердце свиньи, поэтому их можно пересадить больному человеку. Существует более сотни химически отличающихся разновидностей ценного белка лизоцима. Все они являются лизоцимом благодаря тому, что они могут делать, и в этом же состоит их ценность. Они почти во всех случаях взаимозаменяемы.

* При желании (лат.). – Прим. перев.

Выражаясь на привычном для функционалистов жаргоне, эти функционально определяемые объекты допускают разнообразные реализации. Почему бы искусственная психика, как и искусственное сердце, не могла бы быть получена – реализована – практически из чего угодно? Как только мы установим, какие функции выполняет психика (боль, верование и т.д.), у нас должна появиться возможность создать ее (или ее части), используя альтернативные материалы с такими же функциями. И многим теоретикам – включая меня – казалось очевидным, что функцией психики является обработка информации: психика представляет собой систему управления телом, и для отправления своих обязанностей ей нужно собирать, различать, хранить, преобразовывать и иным образом обрабатывать информацию, относящуюся к выполняемым ею задачам управления. Пока все хорошо. Функционализм и в этом случае обещает облегчить жизнь теоретику, позволяя абстрагироваться от некоторых беспорядочных частностей в поведении системы и сконцентрироваться на работе, которая действительно осуществляется. Но функционалисты, как правило, крайне упрощают свое понимание этой задачи и тем самым слишком облегчают себе жизнь.

Очень заманчиво считать нервную систему (как вегетативную, так и добавившуюся к ней позже центральную) информационной сетью, которая через специальные узлы – датчики (или входные устройства) и эффекторы (или выходные устройства) – связана с реалиями тела. Датчик – это любое устройство, получающее информацию из одной среды (измерение концентрации кислорода в крови, уменьшение внешнего освещения, повышение температуры) и передающее ее в другую среду. Фотоэлемент преобразовывает свет, падающий на него в виде фотонов, в электрический сигнал, представляющий собой поток электронов в проводнике. Микрофон преобразовывает звуковые волны в сигналы, также распространяющиеся в электронной среде. В термостате изменения температуры окружающей среды преобразовываются в соответствующее натяжение биметаллической пружины (которое, в свою очередь, обычно преобразовывается в электрический сигнал, передаваемый по сети для включения или выключения нагревательного прибора). Палочки и колбочки в сетчатке глаза являются преобразователями света в нервные импульсы; барабанные перепонки преобразовывают звуковые волны в механические колебания, которые затем переводятся (при помощи волосковых клеток на базилярной мембране) в нервные импульсы. Существуют температурные датчики, распределенные по всему телу, двигательные датчики (во внутреннем ухе) и множество других преобразователей информации. Эффектором является любое устройство, которому можно дать команду, в виде сигнала передаваемого в некоторой среде, вызвать определенное действие в другой среде (согнуть руку, закрыть поры, выделить жидкость, произвести шум).

В компьютере существует очень четкая граница между "внешним" миром и информационными каналами. Все входные устройства, такие как клавиши на клавиатуре, мышь, микрофон, телекамера – переводят информацию в общую – электронную – среду, с помощью которой происходит передача, хранение и преобразование "битов". Компьютер может иметь и внутренние датчики, например температурный датчик, "сообщающий" о перегреве компьютера, или датчик, предупреждающий о сбоях в энергопитании, но они считаются входными устройствами, так как получают информацию из (внутренней) окружающей среды и помещают ее в общую среду обработки информации.

Мы достигли бы большей теоретической ясности, если бы смогли и в нервной системе отделить информационные каналы от "внешних" событий, и тогда все важные взаимодействии происходили бы через распознаваемые датчики и эффекторы. Достигаемое в этом случае разделение труда часто очень многое разъясняет. Рассмотрим корабль со штурвалом, расположенным на довольно большом расстоянии от управляемого им руля. Вы можете соединить штурвал с рулем при помощи канатов, или зубчатых колес с велосипедными цепями, или тросов и блоков или при помощи гидравлической системы, состоящей из шлангов, в которых под высоким давлением находится масло (или вода, или виски!). Тем или иным способом в этих системах происходит передача на руль энергии, поступающей от рулевого, поворачивающего штурвал. Или же вы можете соединить руль со штурвалом лишь несколькими тонкими проводами, по которым проходит электрический сигнал. В этом случае вам нужно передавать не энергию, а информацию о том, как должен повернуться руль. На одном конце эта поступающая от штурвала информация преобразовывается в сигнал, а на другом конце с помощью эффектора локально подводится энергия от какого-либо двигателя. (Вы можете также добавить "обратную связь", и тогда сообщения от мотора и руля будут посылаться на другой конец для управления сопротивлением штурвала при его поворотах с тем, чтобы рулевой мог чувствовать давление воды на руль. В наши дни эта система обратной связи является стандартной в автомобилях, имеющих управление с усилителем, но вначале она в них отсутствовала, и это было чревато большой опасностью.

Если вы выберете систему такого рода, т.е. чисто сигнальную систему, передающую информацию и практически не передающую энергию, тогда совершенно не важно, используются ли в качестве сигналов электроны, текущие в проводнике, или фотоны, движущиеся в стекловолокне, или радиоволны, распространяющиеся в пустом пространстве. Во всех этих случаях важно лишь, чтобы информация не терялась и не искажалась из-за запаздывания по времени между поворотом штурвала и поворотом руля. Это является основным требованием также и к системам, передающим энергию, в которых используются механические соединения, такие как цепи, тросы или шланги. Вот почему в этом случае эластичные приводные ремни меньше подходят, чем нерастягиваемые канаты, далее если они позволяют передавать информацию, а для гидравлической системы лучше несжимаемое масло, чем воздух*.

* Пример с рулевым устройством имеет важную предысторию. Термин "кибернетика" был образован Норбертом Винером от греческого эквивалента слова "рулевой". Английское "governor" (правитель) происходит из того же источника. Идеи о том, как осуществляется управление при помощи передачи и обработки информации, были впервые ясно сформулированы Винером в книге "Кибернетика, или управление и связь в животном и машине" (1948, рус. пер. 1968).

В современных машинах часто имеется возможность отделить таким образом систему управления от управляемой системы, в этом случае систему управления можно легко заменить без нарушения функционирования всей системы. Хорошо известные пульты дистанционного управления бытовыми электронными приборами – очевидный тому пример; сюда же относятся электронные системы зажигания (заменившие старые механические сцепления) и прочие устройства на компьютерных микросхемах, используемых в автомобилях. В какой-то мере такая же независимость от конкретного носителя информации характерна и для нервных систем животных, элементы которых можно четко разделить на периферийные датчики, эффекторы и промежуточные каналы передачи данных. Например, глухота может быть вызвана раком слухового нерва. Звуконечувствительные части уха остаются незатронутыми, но нарушается передача результатов их работы в другие части мозга. Поврежденный нерв можно заменить искусственным каналом связи – крошечным кабелем, изготовленным из другого материала (такого же, как проводник в обычном компьютере), и поскольку стыковку обоих концов кабеля со здоровыми тканями можно выполнить в соответствии со всеми требованиями, то сигналы будут проходить. Слух восстановлен. Не важно, что служит средой для передачи данных, если они поступают без потерь или искажений.

Однако эта важная теоретическая идея иногда приводит к серьезным заблуждениям. Наиболее соблазнительное среди них можно было бы назвать мифом о двойном преобразовании: сначала нервная система преобразовывает свет, звук, температуру и т.п. в нейросигналы (цепочки импульсов в нервных волокнах), а затем в особом центральном месте эти цепочки импульсов преобразовываются и переводятся в некоторую другую среду – среду сознания! Так считал Декарт, и он же предположил, что шишковидная железа, находящаяся прямо в центре мозга, и есть то место, где происходит второе преобразование и переход в таинственную, нефизическую среду психики. Сегодня практически нет ни одного исследователя, который признавал бы существование такой нефизической среды. Однако, как это ни странно, идея второго преобразования и перехода в особую физическую или материальную среду, который осуществляется в пока еще не установленной области мозга, продолжает увлекать излишне доверчивых теоретиков. Как если бы они поняли, что, поскольку вегетативная активность нервной системы – это простая чувствительность, то должно быть какое-то центральное место, где появляется способность ощущать. В конце концов, живое глазное яблоко, отделенное от мозга, не способно видеть, т.е. оно не имеет осознаваемого визуального восприятия, которое должно поэтому возникать позлее, когда к простой чувствительности добавляется некий таинственный х и они вместе создают способность ощущать.

Нетрудно понять причины, почему эта идея сохраняет свою привлекательность. Мы склонны считать, что нервные импульсы не могут быть материей сознания – их нужно каким-то образом преобразовать во что-то иное. Иначе нервная система напоминала бы телефонную сеть без абонентов, или телевизионную сеть без зрителей, или корабль без рулевого. Кажется, что должен существовать некий центральный Агент, Босс или Зритель, который принимает (преобразовывает) всю информацию, оценивает ее и затем "ведет корабль".

Идея о том, что сама сеть – благодаря своей сложной структуре, а, стало быть, благодаря возможности осуществлять преобразования и управлять телом – способна взять на себя роль внутреннего Босса и стать пристанищем для сознания, кажется нелепой. Сначала. Для материалиста же эта идея (в том или ином виде) является главной надеждой. Вот здесь-то и стоит обратиться к тем затруднениям, которые разрушают представление о нервной системе как исключительно о системе обработки данных. Эти затруднения подстегнут наше воображение и позволят переложить часть огромной задачи по "оценке информации" обратно на тело.

"У моего тела есть свое собственное мнение!"

Природа, видимо, создала механизм рационального поведения не просто вдобавок к биологической регуляции, но также из нее и с ее помощью.

Домацио А. Ошибка Декарта.

В нервной системе средой для передачи информации являются электрохимические импульсы, распространяющиеся по длинным ответвлениям нервных клеток – не со скоростью света, подобно электронам в проводниках, а в гораздо более медленном режиме цепной реакции. Нервное волокно – это своего рода удлиненная аккумуляторная батарея, в которой из-за различия химического состава на внутренней и внешней стороне стенки клетки индуцируется электрическая активность, затем распространяющаяся вдоль этой стенки с переменной скоростью, которая намного превышает скорость транспортировки связок молекул в жидкой среде, но является значительно меньше скорости света. Там, где нервные клетки состыковываются друг с другом, в местах их соединений, называемых синапсами, происходит взаимодействие между микроэффекторами и микродатчиками: электрические импульсы вызывают высвобождение молекул-нейротрансмиттеров, которые преодолевают брешь в синапсе (она очень узкая) при помощи старомодной диффузии, а затем вновь преобразовываются в электрические импульсы. Это может восприниматься как шаг назад в древний мир молекулярных "замков и ключей". Тем более, если оказывается, что помимо молекул-нейротрансмиттеров (таких как глютамат), которые, видимо, являются более или менее нейтральным и универсальным средством передачи информации через синапсы, существуют разнообразные молекулы-нейромодуляторы, которые, обнаружив "замки" в соседних нервных клетках, производят в них самые разные собственные изменения. Не означает ли это, что нервные клетки реагируют на присутствие этих молекул-нейромодуляторов, подобно другим датчикам, "замечающим" присутствующие антигены, кислород или тепло? Если это так, то тогда фактически в каждом сочленении нервной системы имеются датчики, добавляющие входные данные в поток информации, который уже несут в себе электрические импульсы. Кроме того, повсюду есть эффекторы, выделяющие нейромодуляторы и нейротрансмиттеры во "внешний" мир, состоящий из остальных частей тела, где они диффундируют, вызывая множество различных действий. Четкая граница между системой обработки информации и остальным телом рушится.

Всегда было ясно, что если имеются датчики и эффекторы, то "нейтральность" информационной системы в отношении носителей или возможность ее разнообразных реализаций улетучивается. Например, для обнаружения света требуется фоточувствительное вещество – что-то такое, что будет быстро и надежно реагировать на фотоны, преобразовывая их появление (событие субатомного уровня) в события большего масштаба, которые затем могут вызывать другие события. (Одним из таких фоточувствительных веществ является родопсин. Этот белок был выбран природой в качестве материала для глаз всех животных, от муравьев и рыб до орлов и людей. Для создания искусственных глаз можно использовать какой-нибудь другой фоточувствительный элемент, но отнюдь не все что угодно). Для распознавания и нейтрализации антигена нужно антитело подходящей формы, так как распознавание производится по методу "замок-и-ключ". Это ограничивает выбор строительного материала для антител теми молекулами, которые могут свертываться в нужную форму, а также этим жестко лимитируется химический состав молекул – хотя и не всецело (как показывает пример с разновидностями лизоцима). Теоретически, каждая система обработки информации соединена, можно сказать, двумя своими концами с датчиками и эффекторами, физическое строение которых диктуется выполняемыми ими функциями; все, что происходит между этими концами, может осуществляться с помощью процессов, нейтральных в отношении носителей данных.

Системы управления кораблями, автомобилями, нефтеперегонными заводами и прочими сложными творениями рук человеческих нейтральны в отношении носителей при условии, что используемые носители могут выполнять свою работу за приемлемое время. Однако осуществляющие управление нервные системы животных не являются по-настоящему нейтральными в отношении носителей – не потому, что они должны состоять из особых материалов, чтобы порождать нужное свечение, жужжание или что-то в этом роде, но потому, что они развились (как системы управления) у организмов, которые уже были обильно снабжены очень распределенными системами управления. Новые системы должны были создаваться вдобавок к этим более древним системам и для тесного сотрудничества с ними, и, таким образом, возникло астрономически большое количество точек преобразования. Иногда мы можем не принимать во внимание эти повсеместные взаимопроникновения разных сред – например, когда заменяем одиночный нервный канал вроде слухового нерва искусственным протезом, но только в фантастическом мысленном эксперименте мы могли бы вообще не учитывать этих взаимопроникновений.

Например, ключами к замкам, которые нужно "открывать" при управлении взаимодействием нервных клеток, являются (среди прочих) молекулы глютамата, дофамина и норэпинефрина, но, "в принципе", все замки могли бы быть изменены, т.е. заменены химически иной системой. В конце концов, функция химического вещества зависит исключительно от его соответствия замку и, следовательно, от дальнейших действий, вызываемых появлением соответствующего сообщения. Однако общее распределение обязанностей во всем теле делает подобное изменение замков практически невозможным. Слишком много функций по обработке информации и ее хранению уже встроено в эти конкретные материалы. И это еще одна причина, почему при создании психики важно, какой используется материал. Итак, есть две причины для этого: скорость и размещение датчиков и эффекторов по всей нервной системе. Думаю, каких-либо других причин нет.

Эти соображения служат подтверждением интуитивно привлекательному тезису, который часто выдвигают критики функционализма: в действительности, имеет значение, из чего создается психика. Нельзя создать способную ощущать психику из кремниевых кристаллов, проводников и стекла или из пивных банок, связанных веревкой. Является ли это основанием для отказа от функционализма? Вовсе нет. Фактически, своей убедительностью эти доводы обязаны той интуитивной идее, на которую опирается функционализм.

Единственная причина зависимости психики от химического состава ее механизмов или носителей данных заключается в том, что для осуществления своих функций эти механизмы должны состоять из веществ, совместимых с существовавшим до них телом, которым они управляют. Это факт биологической истории. Функционализм направлен против витализма и других форм мистицизма в отношении "внутренних свойств" различных субстанций. В адреналине столько же гнева или страха, сколько глупости в бутылке виски. Эти субстанции per se* так же не имеют отношения к психическому, как не имеют отношения к нему бензин или углекислый газ. Только тогда, когда их способность действовать в качестве компонентов больших функциональных систем зависит от их физического строения, становится важной их так называемая "внутренняя природа".

* Сами по себе (лат.). – Прим. перев.

Тот факт, что наша нервная система – это не обособленная и нейтральная в отношении носителей система управления, в отличие, скажем, от системы управления на современном корабле, тот факт, что она имеет эффекторы и датчики практически в каждом сочленении, заставляет нас более сложным (и реалистичным) образом представлять функционирование ее частей. Признание этого факта немного усложняет жизнь функционалистов. Тысячи философских мысленных экспериментов (включая и мой собственный, сформулированный в работе "Где я?" [1978]) основывались на той идее, что я – это не мое тело, но ... хозяин моего тела. В случае операции по пересадке сердца вы хотели бы быть реципиентом, а не донором, но в случае операции по пересадке мозга вы хотели бы быть донором, так как вы переходите с мозгом, а не с телом. В принципе, (как утверждали многие философы) я мог бы даже заменить свой нынешний мозг на новый, изменив носителя и сохранив только содержащееся в нем сообщение. Я мог бы, к примеру, перемещаться при помощи телепортации при условии, что информация сохранялась бы полностью. В принципе, это было бы возможно, но только потому что информация передавалась бы о всем теле, а не только о нервной системе. Невозможно отделить меня от моего тела так, чтобы (как часто предполагали философы) край разреза остался ровным и чистым. Мое тело содержит так же много меня – ценностей, способностей, воспоминаний и склонностей, благодаря которым я есть тот, кто я есть, – как и моя нервная система.

Наследие пресловутого декартовского дуализма души и тела дает о себе знать далеко за пределами академического мира, проникая в повседневное мышление: "Эти атлеты подготовлены физически и духовно", "С твоим телом все в порядке – все дело в твоей душе". Даже те из нас, кто сражался против этого картезианского воззрения, испытывали сильную склонность видеть в психике (т.е. в мозге) хозяина тела, кормчего корабля. Поддаваясь этому стандартному образу мыслей, мы забываем о важной альтернативе – считать мозг (и, соответственно, психику) лишь одним органом среди многих других, относительно недавно узурпировавшим управление, органом, функции которого можно правильно понять, только если рассматриваешь его не как хозяина, а как еще одного довольно беспокойного слугу, работающего в интересах тела, предоставляющего ему приют и пропитание и придающего смысл его действиям.

Это историческое или эволюционное развитие напоминает мне о перемене, которая произошла в Оксфорде за тридцать лет, минувших с тех пор, как я был там студентом. Раньше всеми делами ведали преподаватели, члены совета колледжа, а казначеи и прочие бюрократы, вплоть до заместителя ректора, действовали под их руководством и исполняли их волю. Теперь члены совета колледжа, как и их коллеги преподаватели американских университетов, выполняют роль работников, нанимаемых центральной администрацией. Но благодаря кому, в конце концов, Университет получает свое значение? В ходе эволюции с "администрацией" наших тел незаметно произошла сходная перемена. Но найти тела, подобно преподавателям Оксфорда, все еще сохраняют некоторое право принимать решения – или, во всяком случае, право восстать, когда центральная администрация действует вопреки мнению "политического тела".*

* Понятие "политическое тело" было введено Гоббсом для обозначения подчиненных верховной власти граждан. – Прим. ред.

Как только мы откажемся от четкого отождествления психики с мозгом и допустим ее распространение на другие части тела, рассуждать о психике в функционалистском ключе будет труднее, однако мы будем с лихвой вознаграждены за это. В силу того, что наши системы управления, в отличие от систем управления на кораблях и прочих творениях человека, не столь обособлены, наши тела сами (отдельно от содержащихся в них нервных систем) несут в себе немалую долю той мудрости, которой "мы" пользуемся в ходе ежедневного принятия решений. Фридрих Ницше давно все это понял и изложил в характерной для него живой манере в книге "Так говорил Заратустра" (в разделе, удачно озаглавленном "О презирающих тело"):

"Я тело и душа" – так говорит ребенок. И почему не говорить, как дети?

Но пробудившийся, знающий, говорит: я – тело, только тело, и ничто больше; а душа есть только слово для чего-то в теле.

Тело – это большой разум, множество с одним сознанием, война и мир, стадо и пастырь.

Орудием твоего тела является также твой маленький разум, брат мой; ты называешь "духом" это маленькое орудие, эту игрушку твоего большого разума. ... За твоими мыслями и чувствами, брат мой, стоит более могущественный повелитель, неведомый мудрец, он называется Тобою. В твоем теле он живет; он и есть твое тело.

Больше разума в твоем теле, чем в твоей высшей мудрости⁶.

Эволюция встраивает информацию во все части каждого организма. Китовый ус несет в себе информацию о пище китов и о жидкой среде, в которой они ее находят. Крыло птицы содержит информацию о среде, в которой оно выполняет свою функцию. Еще более яркий пример – кожа хамелеона, которая несет в себе информацию о текущем окружении животного. Висцеральные и гормональные системы животных включают в себя большое количество информации о мире, в котором жили их предки. Эта информация вообще не должна воспроизводиться в мозге. Она не должна быть "представлена" в виде "структур данных" в нервной системе. Впрочем, она может быть использована нервной системой, которая сконструирована таким образом, чтобы основываться на информации, содержащейся как в гормональной системе, так и в конечностях и глазах животного. Итак, во всём остальном теле воплощена мудрость, прежде всего касающаяся предпочтений. Выступая чем-то вроде резонатора, отзывчивого слушателя или критика, старые системы тела могут направлять центральную нервную систему, заставляя ее – иногда мягко, иногда резко – совершать мудрые действия. В сущности, предоставляйте решать телу. Отдавая должное покойному Декарту, следует отметить, что даже он осознавал, по крайней мере смутно, важность этого союза тела и души:

Природа учит меня также, что я не только присутствую в своем теле, как моряк присутствует на корабле, но этими чувствами – боли, голода, жажды и т. п. – я теснейшим образом сопряжен с моим телом и как бы с ним смешан, образуя с ним, таким образом, некое единство. (Размышления о первой философии – Размышление шестое).

Когда все идет хорошо, тогда царит гармония, и мудрость из различных телесных источников используется на благо всего организма, но всем нам прекрасно известны конфликтные ситуации, которые могут вызвать взрыв удивления: "У моего тела есть свое собственное мнение!". Вероятно, иногда возникает соблазн соединить некоторую часть этой телесной информации в отдельную психику. Почему? Потому что эта информация организована таким образом, что может иногда казаться чем-то относительно самостоятельным, что проводит различия, учитывает предпочтения, принимает решения, предпринимает меры, соперничая в этом с вашим сознанием. В такие моменты очень убедительным кажется картезианское представление о я как о некоем кукловоде, отчаянно пытающемся управлять не повинующейся ему марионеткой – телом. Ваше тело может выдать тайну, которую вы очень хотите скрыть; наиболее очевидные тому примеры – вы неожиданно краснеете, вас охватывает дрожь, вы покрываетесь потом и т.п. Оно может "решить", вопреки намеченным вами планам, что сейчас самое подходящее время для занятий сексом, а не для интеллектуальной беседы, и предпримет смущающие вас действия, подталкивающие к такому coup d'etat.* В другом случае, к вашей еще большей досаде и разочарованию, оно может остаться глухим к вашим усилиям сподвигнуть его на занятия сексом, заставляя вас разными действиями и нелепыми уговорами пытаться убедить его.

* Здесь: Внезапный, неожиданный поворот событий (франц.). – Прим. перев.

Но почему наши тела, уже обладая собственной психикой, решили приобрести вдобавок к ней наше сознание? Разве одной психики для тела не достаточно? Не всегда. Как мы видели, старая "телесная" психика на протяжении миллиардов лет выполняла тяжелую работу по жизнеобеспечению тела, но она действует относительно медленно и обладает довольно грубой способностью различения. Ее интенциональность имеет малый радиус действия. Она легко попадается на обман. Для более сложных контактов с миром требуется более быстрая и дальновидная психика, способная продуцировать большее и лучшее будущее.