6. ФУНКЦИИ КОНТАКТА - Интегрированная гештальт-терапия. Контуры теории и практики - И. Польстер, М. Польстер

Я смочу свои губы в вине,

Мне глаза затуманит любовь,

Что еще надо в жизни мне?

Чтоб вино заменило кровь.

Снова выпью стакан и на дне

Я увижу любимую вновь.

У. Б. Йитс

Контакт вдыхает в нас жизнь. Микеланджело знал это, когда изобразил во фресках Сикстинской Капеллы Адама, который ждет, чтобы Бог дотронулся до него и вдохнул в него жизнь. Можно почувствовать это божественное прикосновение, когда пальцы Бога прикасаются к Адаму. Этот знак божественной силы символизирует первичность и могущество физического контакта.

В нашем языке прикосновение является прототипом контакта. Мы " соприкасаемся" с кем-то; мы слышим или видим что-то, что " трогает" нас; когда нам нужно подойти к кому-нибудь настолько близко, чтобы одолжить деньги, мы должны " опереться" на кого-то. Для большинства из нас контакт означает соприкосновение.

Интуитивно мы близки к истине. Переживание контакта всегда вызывает ощущение прикосновения, даже если в процессе участвуют четыре других органа чувств. Например, зрение – это прикосновение световых лучей. Мы можем только вообразить себе ощущение от прямого взгляда на солнце. А представьте себе, что такое же воздействие можно ощутить от прямого взгляда на другого человека! Слух – это тоже прикосновение звуковых волн к мембране; обоняние и вкус – химическое, газообразное или твердое прикосновение.

Благодаря исключительной роли близости в контакте, есть искушение прежде всего прикоснуться ко всему, не придавая значения контакту, который может существовать на расстоянии. Можно толкаться, обниматься, гладить друг друга – это самый быстрый и действенный способ контакта. Однако взаимодействие на расстоянии, когда люди разговаривают, слушают и смотрят друг на друга, конечно, более распространенный путь, нежели касание, даже в идеальных ситуациях. Известно, что вовремя сказанное слово может тронуть гораздо сильнее, чем физический контакт. Но такое воздействие требует от человека чуткости к своим собственным ощущениям. Для того, чтобы поддерживать постоянный контакт, такой же ощутимый, как и прикосновение, необходимо заботиться о резонансе. Резонанс – это способность человека отражать переживания другого и таким образом давать ему возможность реагировать или " заглушать" реакцию, если она слишком сильна или мучительна.

Кроме пяти основных модальностей контакта существуют еще две: речь и движение. Эти семь процессов являются функциями контакта. Именно с помощью этих функций можно достичь контакта, а их искажение зачастую приводит к его избеганию или блокированию.

Мы можем описывать семь различных функций контакта, но если контакт уже достигнут, он существует для всех функций. Когда человек достигает кульминации чувств, он становится полностью причастным к происходящему. Иногда можно почувствовать, как " устанавливается" контакт. Чаще всего в таком осознанном переживании нет необходимости, и свободное течение контакта воспринимается просто как полнота жизни. Контакт не всегда приводит к ощущению счастья – порой он связан и с неприятными ощущениями, но все равно это неотъемлемый компонент человеческого существования. Страх перед несчастьем приводит к ограничению контакта, лишь бы сохранить свое " счастье" . Беда в том, что это лишь еще одна " фаустовская сделка" , а цена ее – бесчувствие и скука.

Лень, потеря интереса, а также достижения технического прогресса создают опасность уменьшения силы всех функций контакта. Сегодня еда обычно упакована таким образом, что мы ее не видим, а покупаем в лучшем случае картинку на коробке, а то и всего лишь название, напечатанное на этикетке. Лимоны, упакованные по шесть штук, лежат в ящике, и даже рыба покоится в своем пластиковом ложе – невидимая и без запаха. Кондиционер может заставить кого-то одеться потеплее в то время, как на дворе стоит летняя жара. Даже на скоростной дороге человеку не нужно чувствовать направление пути, это чувство заменяют дорожные знаки, которые указывают, куда надо двигаться. Для телефонного разговора требуется только умение слушать и говорить.

Однако что проку плакать о вчерашнем дне, мы должны развивать новые способности к контакту. Он не предопределяется возрастом. В каждый период жизни вырабатывает свой стиль. Технический прогресс с его новыми технологиями заставляет людей менять стереотипы контакта. Джордж Сименон однажды заметил, что если бы Толстой и Достоевский жили сегодня, они бы писали бы гораздо короче. У них не было бы необходимости пускаться в длинные описания того, что читатель может увидеть по телевизору. Это, разумеется, упрощение, но мы, безусловно, не можем не меняться с течением времени. И сегодня новые возможности создают иные условия для хорошего контакта.

Например, стиральная машина пришла на смену стиральной доске, и женщины уже не " вступают" в такой тесный контакт с процессом стирки. Для большинства этот переход прошел безболезненно, он позволил им заниматься чем-то более приятным, пока машина стирает сама. Но некоторым женщинам пришлось преодолевать эффект деперсонализации: куда же девать ту энергию, которая раньше она тратила на стирку со стиральной доской? Однако прогрессивные технологии порой лишают человека многих удовольствий – ведь поездка на машине по скоростной магистрали – это совсем не то, что прогулка на лошади по сельской местности. Изменились масштабы, но настоящий, естественный контакт по-прежнему волнует. И в наше время прогресс может сочетаться с естественной красотой природы – и скоростные магистрали располагаются среди долин и гор, из иллюминатора самолета можно наслаждаться видом облаков...

А стиральная доска может быть способом деперсонализации. Все зависит от точки зрения...

Зрение

Попробуйте сделать вот что: посмотрите на книгу, которую вы читаете, вот на эту самую страницу. Понаблюдайте за соотношением напечатанных букв и белого листа. Вы увидите, что края страницы темнее, чем пространство между строчками. Обратите внимание на структуру бумаги и очертание букв. Попробуйте увидеть строку просто как горизонтальную линию, а не как слова, которые вы должны понять. Посмотрите на сочетание света и тени на странице: может быть, тень проходит по диагонали, а может, она перерезает текст пополам. Поверните страницу так, чтобы видеть только вертикальные столбцы, которые нельзя прочитать.

Если вам удалось увидеть все это, значит, вы смогли получить маленький опыт зрительного наслаждения. Этот опыт не так уж значим сам по себе, но дает вам представление о силе зрительного контакта. Сила этого источника живо описана Джойсом Кэри:

" Я помню, как мой младший сын в возрасте полутора лет сидел в свой коляске и разглядывал газету, лежащую на траве. Легкий ветерок шевелил страницы, они то поднимались, то опускались, то как будто сражались между собой. Иногда газета понималась и резко опускалась на траву. Ребенок не знал, что это за предмет на траве. Он с огромным вниманием рассматривал это " творение" . Для него это был совершенно новый опыт. И глядя глазами ребенка, я вдруг увидел газету как некую индивидуальность, которая находилась в особом движении" .

Естественно, что такой зрительный контакт не так значим для нас, когда вы читаете книгу и хотите понять ее содержание. В этом случае зрение становится промежуточной функцией, способствующей вашему контакту с содержанием книги. Лишь немногие люди, у которых достаточно свободного времени, могут позволить себе реагировать на все многообразие возможностей контакта, существующих в данный момент. В большинстве же случаев мы создаем для себя уровни предпочтений в соответствии с данной ситуацией и мотивами. Но всякий раз, анализируя предпочтения, мы испытываем волнующее чувство выбора. Мы становимся открытыми для любого контакта с миром. Даже сейчас, глядя на страницу как на источник зрительных впечатлений, а не информации, вы можете получить новый опыт, который прежде был вам не знаком.

Мы обратили ваше внимание на два вида зрения; эта раздвоенность присутствует и в других функциях контакта. Один из видов – это контакт с определенной целью, когда зрение помогает ориентироваться в происходящем. Второй – контакт ради самого контакта.

Когда преобладает целенаправленный контакт, жизнь становится слишком практичной. Я вижу печатную машинку, как будто печатаю сам, я смотрю на моего друга, когда беседую с ним, потому что должен знать, что он еще здесь и ему еще интересно говорить со мной. Эта функция чрезвычайно важна. Слепой человек становится инвалидом не потому, что ему недоступно все разнообразие зрительных впечатлений, а потому многие вещи требуют зрительной обратной связи.

Мы достаточно вооружены для целенаправленного контакта, но, несмотря на это, бываем слепы к нему, зрение само по себе для нас не столь важно. Это обедняет жизнь, да и сам целенаправленный контакт. Все функции должны " работать" ради самих себя вдобавок к той практической цели, которой они служат. Те, кто находит удовольствие в зрительных впечатлениях, будут более чувствительными и к целенаправленному контакту.

Однако зрение не всегда вызывает только безоблачный восторг. Иногда чувства, вызванные тем, что мы видим, бывают непереносимыми. Порой человеку приходится делать опасный выбор, когда его способность ассимилировать увиденное нарушена и возникает риск психической перегрузки. Об этом свидетельствуют следующие примеры.

Сорокасемилетний Сид страдал от парализующего состояния хронического страха. Он редко чувствовал себя нормально, не мог работать. Бесконечные размышления лишали его естественных жизненных контактов и лишь немного отвлекали от болезненного страха. Сид довольно долго не мог смотреть на меня во время терапии, лишь иногда бросал взгляды искоса, когда хотел убедиться, что я еще здесь. Мало-помалу я подводил Сида к зрительному контакту со мной, задавая простые вопросы о том, что он видел, когда смотрел на меня. Я предлагал ему рассматривать предметы в комнате и давал " домашние задания" смотреть на людей и предметы, где бы он ни находился. Однажды Сид обнаружил, что может смотреть на меня во время нашей беседы, и его глаза засветились. Он впервые убедился в том, что говорит со мной и, более того, что хочет со мной разговаривать. В этот момент Сид вспомнил свои прежние переживания.

Когда он учился в младших классах колледжа, ему очень нравились учителя, особенно один из них. Непонятно, была ли это гомосексуальная тяга или учитель представлялся ему героем из мечты, но восхищение переполняло его. Однажды Сид подошел к своему кумиру после урока, чтобы задать вопрос. Он увидел лицо учителя так ясно, что чувство необычайного наслаждения стало заполнять его. Сид прервал эти чувства не сознательно, а просто рефлекторно. Он описал мне, как в этот миг лицо учителя " расплылось" : он мог различать только отдельные его части – рот, нос, глаза. Сида охватил панический страх, он онемел и начал размышлять, пытаясь тщетно " собрать" лицо, которое распалось на части. Размышления захлестнули его настолько, что он уже не мог вспомнить первоначальную причину страха. Позже он подошел к преподавателю, но тот спешил и, не долго думая, предложил ему обратиться к психиатру. Вскоре после этого Сид покинул школу и только через год вернулся туда, чтобы закончить обучение. Впервые за много лет он вспомнил те давние переживания, но теперь он сумел справиться с нахлынувшими чувствами и вместо страха почувствовал радость и дружелюбие.

Усвоение зрительного опыта почти всегда происходит само собой. Правда, люди не часто сталкиваются с подобным драматическим эффектом. В нашей культуре осторожное отношению к зрительному опыту принимает довольно уродливый характер. Вот простой пример подобного перехлеста, вызванного страхом: наверняка многие закрывали или отводили глаза от экрана во время просмотра страшного фильма. Таким способом мы " ослепляем" себя и уклоняемся от множества острых контактов.

Взгляд в сторону – только один из способов уклонения от зрительного контакта. Противоположная крайность – пристальный взгляд, связанный с блокадой зрительных мышц. Пристальный взгляд производит впечатление активного участия в контакте, на самом же деле это " мертвый" контакт. Если долго держать в руках что-то хрупкое, боясь уронить, руки начинают неметь. Если долго стоять в одной позе, затекают ноги. Нечто похожее происходит и с пристальным взглядом. Разница между пристальным взглядом и открытым прямым взглядом ребенка, который взволнованно смотрит на мир, состоит в том, что ребенок смотрит, а не застревает глазами на предмете. Пристальный взгляд никогда не дает хорошего видения. В этом случае глаза не двигаются и не дают обратной связи, пропадают живость и ощущение подвижности окружающих предметов. Если человек чувствуют на себе такой взгляд, ему кажется, что он будто задавлен стеной, и хочется убежать. Пристальный взгляд является зрительным эквивалентом повторения одних и тех же слов до тех пор, пока они не станут бессвязными и потеряют смысл.

Чтобы избавиться от пристального взгляда, нужно восстановить желание видеть и чувствовать то, что видишь. Научиться смотреть и видеть терапевта – первый шаг в этом направлении. Пациенту (как, впрочем, и терапевт) необходимо уметь исследовать многообразие зрительных возможностей в терапевтическом общении. Он должен быть готовым увидеть глаза, жесты, выражение лица терапевта. Чтобы ни происходило, он имеет право видеть это. Человек важно понять, что его открытый взгляд дает знать другому, что на него тоже можно смотреть открыто. Например, застывшие слезы мешают заглянуть в глаза, но если слезы прольются, напряжение исчезнет, вернется способность видеть и снова можно будет различить, что отражается во взгляде. " Застенчивые" глаза, могут в конце концов набраться смелости посмотреть на то, что запрещалось разглядывать, и увидеть весь калейдоскоп окружающего мира.

Хотя зрение связано с общей системой человеческого восприятия, есть несколько удивительно простых терапевтических техник, восстанавливающих готовность видеть. Одно упражнение заключается в том, чтобы широко открыть глаза, а затем плотно закрыть и повторять это десять – пятнадцать раз. Такое упражнение дает человеку возможность почувствовать, какие разные ощущения могут испытывать его глаза, и как по-разному они могут видеть. Этого может быть достаточно, чтобы активизировать зрительный " аппетит" или в следующий раз не испытывать страха глядеть открыто.

Другое полезное упражнение – смотреть из стороны в сторону, не поворачивая головы. Люди, избегающие зрительного контакта, часто используют " зрительный туннель" , когда человек смотрит только прямо перед собой, как лошадь в шорах, которая идет вперед, не глядя по сторонам. Разглядывание предметов в кабинете терапевта может преподнести большой сюрприз пациенту, который не замечает фактически ничего, кроме терапевта. Некоторым людям кажется неприличным оглядываться по сторонам, они не тратят энергию на рассматривание вещей, непосредственно не связанных с их целью. Но все же такие " затраты" неизбежны. Нет способа в рамках приличий привлечь чье-то внимание, чтобы при этом не пожертвовать чувством взаимосвязи, которое дополняет сцену. Кстати, подобные эксперименты предполагали развитие естественной зрительной активности. Соотношение фигуры (терапевт, его поза, выражение лица, одежда) и фона (стул, на котором он сидит, интерьер его кабинета, освещение) имеет " смазочный эффект" при общения с терапевтом. Контекст придает чувствам соразмерность и резонанс. Он позволяет связать воедино то, что было раньше, и то, что может последовать потом. Фиксация на фигуре " выхолащивает" взаимодействие, потому что сила, которая действует только стратегически, противоестественна. Природа щедра и даже расточительна, а " неэффективность или затраты" являются побочным продуктом спонтанности. Эта щедрость природы в дальнейшем поможет ощутить свежесть жизни.

Слух

Одного терапевта спросили: " Как вы можете целый день сидеть, выслушивая столько людей?" " А кто слушает?" – ответил терапевт.

Эта реплика подтверждает расхожее мнение о том, что слух – это деятельность, не зависящая от других форм восприятия, скучная и требующая непереносимого напряжения особенно когда вам за это платят. Однако слух может быть чрезвычайно активным, открытым процессом. Тот, кто действительно слушает, пропускает звуки через себя, например, на концерте. Этот приятный процесс слишком часто воспринимается как второстепенный по сравнению с явно более активным процессом речи или извлечения звуков.

Существует представление, что слушание – это пассивный процесс, в котором слушатель " уступает дорогу" другому до тех пор, пока не приходит его очередь играть активную роль. Это мнение основано на взаимосвязанной природе речи и слуха. Невозможно услышать другого, если оба будут говорить одновременно. Это происходит примерно так: мой друг еще не успел договорить, а я уже готов ответить ему. Я должен решить, отвечать ли мне сразу или подождать, пока он не закончит свою мысль. Если я перебью своего друга, то огорчу его, не дав ему закончить свой рассказ. Перебивая, я создам хаос, а это не лучшее состояние. Воспитание обязывает нас слушать друг друга, не перебивать, стараясь сдерживать свои реакции. Обычно люди считают долгом вежливости выслушивать других, а на самом деле только и ждут, чтобы вставить слово.

Следовательно, выслушивание, пребывающее " на вторых ролях" , не относится к числу престижных занятий. В крайнем случае за определенными людьми закрепляется качество " хорошего слушателя" . Примерно так же звучит похвала женщине, не очень образованной и не очень способной: " Она хорошая хозяйка и мать" . Конечно, это хорошие качества, но многие женщины воспримут такой комплимент как слабо прикрытое пренебрежение.

Действительно, когда происходит обмен мнениями, только слушать не достаточно. Но как способ ориентации выслушивание является основой последующего поведения.

Трудности в соблюдении ритма между выслушиванием и высказыванием становятся очевидными, когда хотя бы один из участников беседы хочет навязать свою точку зрения или заранее имеет определенные ожидания. Спрятанная " повестка дня" всегда нарушает нормальное выслушивание – человек выбирает не только то, что он хочет сказать, но и то, что хочет услышать. Например, тот, кто ожидает критику в свой адрес, услышит только ее и ничего больше. Другой может услышать только то, что он готов принять, а критику не заметит вовсе. Такая избирательность, конечно, ограничивает человеческие контакты.

Каждый человек слушает по-своему. Он может обращать внимание на поддержку, критику, просто на факты, на сложную и непонятную информацию, на интонацию голоса без учета содержания речи и т.д. Неважно, что вы собирались сказать Джеку, – он в любом случае все упростит и не усвоит детали. Не имеет значения, что вы скажете Мэри, – она поймет это по-своему. Некоторые люди слышат только ответы на вопросы, которые нельзя задавать, потому что они будут восприняты как требование или обвинение. Порой люди считают, что если кто-то спрашивает их о том, что они делают, он хочет продемонстрировать им свое отношение к их поведению, а вовсе не узнать о них. Однажды участник терапевтической группы рассказал, что он задает вопросы людям в качестве защиты, когда подозревает, что они хотят спросить его о чем-то. Когда мать кричит: " Почему ты толкнул своего маленького братишку?" , – она скорее осуждает, чем спрашивает. Когда муж говорит жене: " Мне кажется, тебе лучше перейти в правый ряд, чтобы сделать поворот." , – она может услышать это по-другому: " Ты беспросветная дура, тебе надо поворачивать, а ты зеваешь!"

Чтобы справиться с этими несоответствиями и восстановить внимание и фокус в процессе слушания, можно попросить пациента попробовать услышать в речи нечто другое, нежели произносимые слова. Что он слышит в голосе другого человека? Может быть, мягкость и придыхание, или жесткость и агрессию? Каковы интонация и модуляция голоса – ровная, металлическая, монотонная или восторженная и заразительная? Люди часто бывают удивлены, когда перестают слушать слова и переключают внимание на другие признаки. Они получают совершенно новые сообщения в ситуации привычной коммуникации.

Еще один способ убедиться, что человек слушает, – попросить его повторить только что сказанное прежде чем отвечать. Собеседник должен удостовериться, что его правильно поняли. Эти техники можно использовать в индивидуальной терапии, но еще более ценными они оказываются в работе с супружескими парами или с группами. Здесь имеешь дело не только с одним человеком, который сопротивляется выслушиванию, но и с другим – тем, который не хочет быть услышанным и прячется. Когда терапевт работает с одним человеком, он обычно старается быть насколько возможно ясным и четким, чтобы клиент понимал его с минимальным искажением. Но даже в этом случае что-то обязательно будет услышано не так. Те, кто видели демонстрации Перлз а, отчетливо помнят, что он всегда рассчитывал быть услышанным, когда бы он ни говорил. Если кто-то не слушал его, он воспринимал это как преднамеренное сопротивление и отказывался повторять что бы то ни было. Это суровый шаг, но зато эффект оказывался сокрушительным – человек, с которым он работал, начинал жадно ловить каждое его слово.

Избирательность в процессе слушания становится источником творчества. Например, некоторые терапевты могут красиво работать с сексуальной подоплекой того, что они слышат, в то время как другие будут слышать признаки враждебности, а третьи станут отмечать нарастающую фрустрацию в том, что говорит пациент. Они не то чтобы " прочитывают" это, а просто более чувствительны к тем или иным темам. Надо отметить, что такая избирательность действительно существует. Этим можно объяснить, почему с одним пациентом терапевту работать легко, а с другим трудно.

Слушание не следует понимать только буквально. Оно становится оркестровкой, основанной на процессе собственно слушания, но реагирующей на нюансы голоса, точно так же как и на слова, смысл и логические связи. Человек, который вызывает жалость, часто делает это таким тонким способом, что только очень внимательный собеседник может это заметить, в то время как другие чувствуют это бессознательно. Я слушаю рассказ человека, оказавшегося в беде; но я не хочу его слушать и не хочу вникать. Он камнем висит у меня на шее. Я слушаю другого человека – глаза мои открыты, я распахнут ему навстречу, его несчастье трогает меня. Он знает, что был услышан.

Однажды я работал с группой молодых людей, расположившихся в кафе. Меня представили группе, сидевшей за столиком, и мы не успели даже перекинуться несколькими фразами, как вдруг один парень довольно громко поинтересовался, можно ли мне доверять. Я спросил: " Почему бы и нет?" Он ответил, что я могу оказаться полицейским. Мне захотелось узнать, чем я похож на полицейского. Тогда он сказал: " Ты слушаешь. Только полицейские слушают" . Это было весьма тонкое наблюдение, заслуживающее внимания. Люди часто принимают живое участие в беседе, но почти не слушают друг друга. Обычно разговоры изобилуют стереотипными репликами, которые вызывают такие же ответы. Собеседники не вдаются в нюансы каждого отдельного высказывания. Человека, как правило, больше всего волнует правота его собственных суждений, он не особенно интересуется тем, как его взгляды соотносятся со взглядами собеседника.

Слушатель, открытый для контакта, внимателен к тому, что говорится, но он также прислушивается к тому, как говорится, поэтому слышит больше, чем просто слова. Он слышит все, что значимо для него, и реагирует на все, что слышит. Когда человек слушает, он знает, что находится в хорошем контакте. Когда говорящий знает, что его слушают, его контакт тоже оживляется.

Прикосновение

Самый очевидный способ войти в контакт – это прикосновение. Табу на зрение и слух хорошо известны – не пялься, не подслушивай. Табу на прикосновение еще более категоричные. Когда дети прикасаются к тому, что им не разрешают трогать, они могут получить по рукам или у них останется ощущение испачканных рук. Они довольно быстро усваивают, что нельзя трогать ценные вещи, нельзя прикасаться к гениталиям и, конечно, надо быть осторожными, когда трогаешь других людей, потому что они могут отреагировать не так, как надо. Осторожность становится нормой поведения. Рукопожатие не запрещается, но между мужчиной и женщиной даже оно может казаться двусмысленным. Существует запрет на прикосновение к определенным частям тела – и взамен появляются разнообразные неприличные жесты.

Табу создают дополнительную дистанцию между людьми. Увы, спонтанное желание прикоснуться замещается на робкий эксгибиционизм, который обычно сопровождает незнакомую функцию. Прикосновение приобретает плохую репутацию, потому что часто является лишь уловкой, а не естественное реакцией. Человек чувствует себя зажатым, когда не готов дотронуться до другого или вовсе не хочет этого делать. Такое принуждение часто приводит к отвратительным ощущениям. Один из участников моей группы захотел обнять меня почти в самом начале занятий, а мне меньше всего хотелось обниматься с ним, ведь мы были едва знакомы.

Вырабатывание нового отношения к прикосновению требует практики и терпения. Пройдут годы, прежде чем наша культура сможет развить нормальное отношение к прикосновению, чтобы оно стало полноправной элементом жизни. Древние этрусские фрески свидетельствуют о том, что прикосновение было естественной частью их культуры. Те, кто ценит хороший контакт, должны приложить усилия, чтобы прикосновение стало неотъемлемым элементом контакта.

Восстановление способности к прикосновению особенно важно в работе с группами для завершения " незаконченного действия" . Непосредственное прикосновение разрушает интеллектуальные наслоения и дает ощущение личного отношения к происходящему. Например, в группе очень живая, но наивная в сексуальном отношении женщина рассказывала нам о том, что у нее никогда не было чувства близости с мужчиной. Я попросил ее дотронуться до некоторых мужчин в комнате. Сначала она боролась со своим нежеланием, хотя моя просьба ее не покоробила. Она робко погладила одного мужчину по волосам, а потом, решившись снять контроль над собой, похлопала по плечу другого и ущипнула за щеку третьего. Эта женщина впервые смогла по-настоящему вступить с контакт с мужчинами, и ей это понравилось. Новое открытие все больше и больше увлекало ее. Наконец, она подошла ко мне и вспрыгнула мне на колени. Теперь она поняла, чего была лишена долгое время. Женщина расплакалась и рассказала нам, что отец всегда держал ее на расстоянии от себя. Он умер всего за год до нашей встречи, тогда она почувствовала, что могла бы быть ближе к нему. Ее скорбь была глубокой, но она не погрузилась в депрессию, а почувствовала радость от того, что теперь восстановила свои способности к тесному контакту с другими людьми.

В другой группе участница по имени Джулия пожаловалась на то, что Тони, один из молодых мужчин, не отвечает на ее заигрывания, но принимает знаки внимания от других молодых особ в группе. Ей не хотелось, чтобы к ней относились со стандартными мерками – женщина средних лет, женщина среднего класса. Я попросил Джулию и Тони поговорить друг с другом и прикоснуться друг к другу. Оказалось, что у Тони грубоватые манеры ухаживания, а его прикосновения были чересчур энергичными и агрессивными. Джулия опасалась такого напора, потому что страдала артритом. Невнимание Тони было вызвано тем, что он старался бережно обходиться с Джулией, которую он принял за " чувствительную даму" . И хотя Джулия не была готова к грубому физическому контакту, она оказалась не такой уж хрупкой, чтобы не понять потребности Тони, выраженные прямо и нелицеприятно.

Эти примеры только подтверждают, что прикосновение является центральной функцией контакта. С его помощью мы открываем необычные точки соприкосновения друг с другом. Когда табу отступают, мы можем не только прикасаться к другому человеку, но и принимать любые переживания, связанные с прежде запрещенным прикосновением. Беспокойство по поводу последствий нашего поведения часто парализует нас, и это может прервать контакт задолго до того, как он достигнет опасного момента. Все было бы хорошо, если мы могли избежать толкучки в общественном транспорте или в лифте, интимной беседы или любых других ситуаций, где надо вступать в тесный контакт с людьми.

На самом деле прикосновение не является неизбежным результатом теплых отношений, но если кто-то испытывает слишком сильный страх перед ним, то его ожидание катастрофы будет притуплять чувства в любых ситуациях. Разница между тем, от чего человек хочет отказаться, и тем, чего он лишается в реальности – это невротическая пропасть. И непростительная расточительность. Мы не собираемся уговаривать людей никогда не говорить " нет" , мы скорее призываем их прикоснуться к своему реальному " нет" . Реальное или экзистенциальное " нет" появляется не раньше и не позже, а только в реальной ситуации. Когда кто-то говорит " нет" прикосновению, это еще не является невротической проблемой, хотя и может упрощать человеческие отношения. Но если человек боится стоять рядом с другим человеком, потому что может ненароком к нему прикоснуться (хотя порой и хочет этого), он создает пропасть между тем, что он есть и тем, кем он мог бы быть. Чем больше пропасть, тем меньше у человека возможностей актуализировать свои чувства в действии. А в результате? Разнообразные формы недомоганий, описанные в учебниках патопсихологии, – такие, как аритмия, оплаканная экзистенциальными психологами, писателями и кинорежиссерами середины нашего века.

" Оковы" , которые мешают нам вступать в контакт с существующей реальностью, приводят к мыслительной " жвачке" – эрзацу интеллектуальной деятельности. Их можно преодолеть двумя способами. Во-первых, мы должны научиться распознавать реальное " нет" таким образом, чтобы не застывать на преждевременном отрицании, подобно Танталу, который все время находится у цели, не достигая ее, обреченный на вечную неудовлетворенность. Во-вторых, мы должны иметь возможность обращаться к скрытому смыслу наших " да" , чтобы не делать того, чего бы не хотели. Когда мы говорим " да" , то одновременно вынуждены чему-то сказать " нет" . Мы должны знать о такой возможности и предвидеть ее. Когда говорим " да" , мы должны знать, что это может привести к ситуации, в которой мы скажем " нет" , но это не значит, что исходное " да" было непродуманным или некритичным.

Простая житейская истина " меньше говори, больше делай" не так уж плоха. Она учит нас идти своим путем и нести ответственность за себя. Это значит, что нам, возможно, придется и пострадать, но страдание – это жизнь, а не невроз. Опыт может быть болезненным, но не бессмысленным. " Иди своим путем" – эта формула для развития способности различать " да" и " нет" .

Речь

Речь является еще одной функцией контакта и имеет два измерения: голос и язык.

Голос. Человеческий голос часто воспринимается как музыка, как прототип выразительного средства. Когда музыканту говорят, что его инструмент достиг выразительности человеческого голоса, он воспринимает это как высшую похвалу. В актерском ремесле голос едва ли не главное средство выразительности. Один из наиболее замечательных примеров использования человеческого голоса в театральном действии – японский театр Кабуки, где " инструментом" является весь диапазон голосовых возможностей – от речи до стенаний, от шепота до рычания.

Все эти возможности так или иначе присутствуют в любой коммуникации. Простая фраза " Как поживаешь?" в зависимости от интонаций голоса может иметь разные оттенки – искреннюю заинтересованность в вашем самочувствии, теплое приветствие, вежливость, нетерпеливое желание приступить к делу, повод для разговора и т.п. Актеры учатся произносить одну и ту же фразу разными голосами, например, голосом несчастного, разочарованного человека, голосом человека в ярости, голосом влюбленного. Не нужно говорить, что любовь и ненависть звучат по-разному. И все же есть люди, которые не изменяют голоса.

Ларри был подавлен. Его голос звучал необыкновенно тускло, но он даже и не подозревал, насколько невыразительно его звучание. Я попросил его произносить слова нараспев, как в оперетте. Эта просьба развеселила Ларри. Когда он впервые пропел ответ на мой вопрос, его лицо просветлело, словно он заново родился. Ларри работал с своим голосом в течение всей сессии и в результате научился говорить так же выразительно и разнообразно, как и петь. Теперь он мог сравнить свой прежний невыразительный голос с новыми живыми интонациями. Но, увы, эффект через некоторое время исчез, и Ларри снова вернулся к своей прежней монотонности. Он был поражен и захотел снова оживить свой голос. Ларри сидел, низко опустив голову, и я попросил его сделать глубокий вдох и опустить голову еще ниже. Вздох перешел в стон. Пока Ларри продолжал стонать, его голос становился все глубже и глубже, и он почувствовал, как его голос воссоединяется с телом. Теперь Ларри осознал, что монотонным был не только его голос, и несмотря на свои стоны, почувствовал покой и единство с самим собой. Через некоторое время он снова мог говорить с живыми интонациями. Обретенная живость периодически оставляла его, но теперь он уже знал как ее восстановить, сначала в рамках терапии, а позже и самостоятельно.

Каждый человек прорабатывает определенные черты своего характера снова и снова, всякий раз надеясь достичь новой позиции, в которой он будет менее уязвим и более гибок. Терапия посвящает много времени работе с одной и той же темой. В каждом случае проработка продолжается до тех пор, пока многогранные формы проявления этой проблемы не будут проиграны и вытеснены другими, которые выступят на первый план. Ларри с его монотонным голосом нужно было выть, кричать, плакать, кривляться, шептать – то есть вытянуть наружу все незавершенные интонации голоса, которые дремали в нем до поры. Некоторые из этих голосов появились впервые, и в этом Ларри помогли другие участники группы. Новые интонации поразительно подошли для развития его потребностей в самовыражении. Когда он научится лучше осознавать эти потребности, его голос приобретет еще большую выразительную силу. Он, как ребенок, который быстро осваивает нехитрую игрушку, и требует другую, более сложную. Упражнения делают процесс игры лишь более гибким, чтобы сконцентрировать силы и способности для роста. Они никогда не заменят настоящего жизненного опыта, подобно тому, как утренняя зарядка не заменит 100-метровый кросс.

Кроме выразительности, голос имеет направленность и момент. Представьте, что у голоса есть мишень, в которую говорящий хочет попасть с помощью звука. Для человека, который станет такой мишенью, это будет акт агрессии. Но если к цели направляются с соблюдением допустимых норм, она будет достигнута. Если же говорящий груб, он может никогда не попасть в цель. Слишком грубый прорыв через границы другого человека вызывает сопротивление контакту. Некоторые слова пролетают мимо ушей слушателя, другие ходят вокруг да около и лишь немногие попадают в точку и дают возможность наладить хороший контакт.

Возможности голоса зависят также и от ситуации контакта. Некоторые голоса подходят для интимного, близкого контакта и не годятся для общения на дистанции. Другие голоса хороши на публике, при большом стечении людей, но " вянут" при общении лицом к лицу.

Уильям был блестящим оратором. Он умел удерживать внимание, и каждое его слово достигало слушателей в самом дальнем конце аудитории. Но когда Уильям беседовал с человеком один на один, даже если ему было интересно, он как будто продолжал говорить с большой аудиторией. Его слова перелетали через голову собеседника. Его было " слишком много" для одного человека, и собеседник вскоре начинал чувствовать подавленность и даже испытывать болезненные ощущения от общения с Уильямом.

Смех – это еще одно проявление голосового контакта. Как он звучит – мягко или в нем есть металлические нотки? Искренний он или деланный?

Один человек смеялся практически в любых ситуациях, даже когда для этого не было никаких поводов. Он хохотал во все горло, независимо от того, была ли ситуация забавной или она не вызывала смеха у других участников. Улыбки или тихое хихиканье были не в его репертуаре. Его смех выражал настойчивое требование присоединиться, ему хотелось любым способом завоевать дружбу собеседника. Сильная потребность в близости с людьми и нежелание искать более уместные формы выражения делали его подозрительным и жадным, а смех отражал это.

А вот Бен, постоянно " скулил" . Он рассказал воскресной группе о травме, которую пережил, когда узнал от врачей, что его слух резко ухудшается и он может стать глухим.. Такая человеческая беда могла бы вызвать сочувствие, но Бен рассказал об этом с такой извиняющейся интонацией, что участники группы в основном просто ее не восприняли.

Основной принцип гештальт-терапии – делать акцент на том, что существует, а не просто пытаться немедленно что-то изменить. Ничто не может измениться, пока не будет принято и признано. Только тогда оно может существовать само по себе и быть открытым для перемен. Учитывая именно этот принцип, я попросил Бена обойти комнату кругом, обращаясь с какой-нибудь просьбой к каждому из присутствующих. Такой опыт мог быть полезным ему, хотя и содержал некоторый риск, например, мог оказаться слишком унизительным и непереносимым для его чувствительной натуры. Однако даже унижение может способствовать переориентации, а кого-то может и мобилизовать. Но как бы там ни было, человек не склонен испытывать унижение.

Бен хотел разобраться, почему люди равнодушны к нему. Ему вполне хватало чувства самосохранения, чтобы найти внутреннюю защиту. Выполняя мое задание, он ходил по комнате, прислушиваясь к звучанию своего голоса. И когда, наконец, услышал в нем интонации попрошайки, искренне расхохотался и осознал, что ему совсем не надо выпрашивать сочувствия. Он обнаружил, что способен говорить о возможной потере слуха, как равный с равными. Сочувствие, которое он получил от присутствующих без принуждения, устранило дистанцию между Беном и остальными участниками группы.

Речь можно отнести к одному из вариантов дыхания. Она, в свою очередь, может быть важным фактором восстановления центральной роли дыхания как источника этой функции. Люди произносят слова при поддержке дыхания или мускулатуры. Они могут говорить на волне выдыхаемого воздуха или издавать звуки с помощью мускульных усилий голосовых связок. Если сделать вдох и полностью использовать его для произнесения звука, голос будет звучать слишком сильно. Конструкция голосовых связок не создана для такой тяжелой работы – она свободна для вибрации и резонанса. Когда голосовой аппарат делает не свою работу, голос становится резким, напряженным, в нем появляются металлические нотки. Если в процессе работы люди начинают понимать, как им помогает дыхание, они бывают сильно поражены теми изменениями, которые происходят с их голосом.

Язык. Язык – один из самых могущественных средств контакта. Содержание, окрашенность, простота, открытость – все эти характеристики определяют язык общения. Хорошие писатели знают, как обращаться с языком – у них это единственное средство контакта. Вот, что пишет Сартр в предисловии к книге Фанона " Презренные земли":

" Европейцы, вы должны открыть эту книгу и войти в нее. После нескольких шагов в темноте вы увидите незнакомых людей, собравшихся у костра; подойдите поближе и послушайте, как они говорят о своей судьбе. Они, наверное, заметят вас, но продолжат свою беседу так же тихо, не повышая голоса. Но это вы позволили им смотреть на огонь, только к вам обращен их разговор, и вы не должны отвечать этим зомби. Вы не нужны их сыновьям, огонь согревает их, и тени ложатся у их ног, но не вам освещать их. И пусть на безопасном расстоянии вы почувствуете себя воришкой – ночь губит холод. Идите, идите; откуда-то из тени появится рассвет и развеет их, это вы и есть зомби."

Сартр говорит очень ясно и делает ударение на том, к кому он обращается. Он описывает особое явление и вступает в контакт с силой, которая является лишь тонкой перегородкой, ее легко преодолеть.

Языковые привычки человека могут рассказать о нем, не меньше, чем он сам. Наиболее интересные исследования личности, написанные о Шекспире, анализировали его язык. Всегда существую люди с особой чувствительностью к тому, как они пользуются языком. Некоторые относятся к словам бережно, осторожно взвешивая их, как сухие горошины или пуговицы. У других слова льются, как вода, и исчезают, не оставляя следа. Они могут походить на яркую кричащую безделушку или восхищать нас искрометностью и щедростью. Некоторые люди пользуются преимущественно глаголами, другие – существительными. Третьи – опускают личные местоимения, четвертые – свободны и поэтичны в языке; пятые – аккуратны как чиновники.

Многословие – это один из способов сделать контакт мертвым. Профессор колледжа, которому, как воздух, был необходим живой контакт со студентами, после двух или трех сессий разговаривал со мной о том, как он обычно чувствует чужие оценки и сам оценивает эффективность взаимодействия. Я спросил его, какую оценку он поставит мне. Он ответил мне следующее (переписано с магнитофонной записи сессии):

 " Я думаю, я уже говорил об этом с вами, и я собирался подумать об этом на прошлой неделе, когда вы сказали мне о том, что вы чувствуете и что важно для меня. А потом я думал об этом всю неделю, в том смысле, что это нереально, чтобы вы говорили об этом серьезно, но до тех пор, пока проблема в процессе решения, вы чувствуете важность чьего-то внутреннего мира, принимая сигналы из этого внутреннего мира. Значит, в оценочных терминах, этот конкретный пример, я рассматриваю как, с учетом того, что я чувствую нечто... и то, что относилось к связке учитель – студент, отец – ребенок, что-то вне контакта. Это интересно, и я думаю, почему меня так интересуют человеческие контакты, потому что вещи, о которых я думаю, кажется, имеют смысл, когда у меня есть возможность поговорить с кем-нибудь, и это производит на меня впечатление. По большому счету, моя оценка вас, в том смысле, в котором я чувствую, что выпадаю из контекста нашей сессии. С одной стороны, я чувствую терапевтический эффект, невзирая на мои мгновенные реакции, есть некоторый терапевтический успех, но, с другой стороны, возможность для реального взаимодействия, отталкиваясь от последней точки зрения, она, возможно, равна, или неравна, фактически существуют много людей, которые имеют больше опыта" .

Его рассуждения убедительно показали мне, какие трудности он испытывает при оценивании. Его скептицизм и интерес к теоретическим построениям перекрывают любые попытки дать мне оценку. Профессор продолжал бы в том же духе, но я хотел сфокусировать его на актуальных переживаниях в тот момент, когда он пытался оценить меня. Я спросил его, что он сейчас чувствует, и он ответил следующее:

" Я пытаюсь сформулировать мои мысли, чтобы ответить вам, и это должен быть ответ о том, что я чувствовал в ту сессию. Я стараюсь корректно и точно выразить, как мне кажется, то, что я думаю. Я стараюсь вернуть себя назад, в те прошлые занятия. Я думаю, что вы занимаетесь чем-то вреде экзистенциальной терапии, и я не вижу ее структуры, может быть, поэтому я чувствую что-то вроде неудовлетворения или трудности, и мне также кажется, что это может привести к чему-то вроде противоречия с экзистенциальной терапией, потому что она, по определению, не имеет структуры" .

Здесь я прервал его и попросил дать мне оценку в одном предложении. И он сказал: " Знак вопроса" . В этот момент он наконец сказал то, что думал, и между нами появилось чувство понимания и контакта, которое никак не возникало при его пространном объяснении.

Многословность этого человека была рекордной, но она может быть не так велика и даже не очень заметна. Люди, которые во что бы то ни стало хотят быть правыми во всем или стремятся предвидеть все возможные варианты, заняты собой настолько, что у них не хватает сил продолжить наметившийся и незавершенный контакт. Когда контакт имеет продолжение, человек не может сразу оказаться правым. Ощущение чьей-то правоты возникает при развитии отношений, как в игре в чехарду. Если бы профессор с самого начала ответил: " Знак вопроса" , – у него осталось бы много невысказанных соображений. И чтобы дать ему высказаться, я спросил бы его: " В чем же вопрос?" или сказал бы:" Не валяй дурака!" В любом случае у него была бы возможность освободиться от незавершенных переживаний.

Жаргон – это другой языковый маневр , который избавляет человека от излишних усилий при налаживании контакта. Он легко становится привычным для людей, знакомых друг с другом. Обычно они предпочитают не придумывать ничего нового. Жаргон – это готовый продукт, который не так уж плох, если у вас непритязательный вкус или вам лень искать другие средства самовыражения, или просто нет времени.

Самовыражение – это настоящий творческий акт, которому часто не придают должного значения, потому что люди и так слишком много говорят. Но порой слова для разных людей означают разное, да и для одного человека в разных контекстах могут иметь неодинаковый смысл. Слово может стать событием, которое вызывает к жизни удивительные ассоциации, воспоминания, желания, мечты. Каждое подлинное слово имеет свой собственный уникальный смысл. Жаргон сводит смысл до минимума. То же происходит и с контактом до тех пор, пока не будет произнесено нечто личное и индивидуальное.

Те, кому знаком специфический " язык" центров развития или терапевтических групп, всегда могут отличить его признаки. Иногда карикатуристы, которые посмеиваются над нашим запасом слов, помогают нам осознать погрешности нашего языка. Многим надоело слышать, что кто-то хочет " быть самим собой" . Эта формула мало понятна, пока не означает что-то определенное. Человеку хотелось бы сделать или пережить что-то, от чего он раньше отказывался. Но " быть самим собой" – это всегда присущее ему качество. Чтобы с ним ни случилось, он остается " самим собой" ! Пока он не узнает, что он есть, этот неудовлетворенный или не удовлетворяющий жаргонный " сам" не принесет ему пользы.

Другой вариант жаргона – манера называть простые действия сложным и заумным языком. Например, в некоторых группах люди не разговаривают, а " коммуницируют" , не делятся своими чувствами, а проводят " шеринг" , терапевт проводит не беседу, а " интервенцию" . Отношения между людьми выражаются как серия тактических и стратегических маневров.

В таких случаях очень важно любым способом прояснить сказанное. Для этого можно попросить человека побыть тем, что он описывает. Если он говорит, что он радикал, можно предложить ему побыть радикалом и выразить это. Тогда он может сказать: " Я радикал, я кидаю камни" или " Я радикал, я люблю докапываться до сути вещей" . Еще можно спросить о том, как ему удается быть радикалом, или где он бывает радикалом, или когда он бывает радикалом, при каких обстоятельствах он определил свой характер как радикальный.

Существует много других языковых " игр" , которые прерывают контакт. Обстоятельное объяснение – одна из таких игр, когда объяснения доводятся до чрезмерной ясности. Один человек всегда любит рассказывать историю от начала до конца. О чем бы ни говорил, он наводит на слушателей смертную скуку, к тому же никто не знает, останется ли время для других, когда он наконец закончит свой рассказ. Он не беседует с людьми, а произносит нескончаемый монолог и при этом недоумевает, почему же слушателям так не нравится его общество.

Еже одна форма нейтрализации контакта – повторение за собеседником. Когда первые слова не приводят к контакту, кажется, что если их снова повторить, то это поможет. Примерно так же поступает нимфоманка, которая думает, что следующий мужчина принесет ей удовлетворение. " Да, но..." – знакомый оборот для нейтрализации. Перлз часто говорил, что никогда не обращает внимание на слова перед " но" . " Я бы хотел прийти к вам на день рождения, но я очень занят" – это высказывание будет легче понять, если поменять две части фразы местами. А можно вообще выпустить фразу, идущую перед " но" и попросить человека сказать просто: " Я не могу прийти" или " Я не хочу приходить" . Обычно " да, но" используется для того, чтобы смягчить основное сообщение. Если человек заковал свой язык в " железные доспехи" , чрезвычайно трудно понять, что же он хочет сообщить. " Да, но..." – это сигнал быть более бдительными, чтобы отделить правду от фальши.

" Если бы только..." – тоже связка, по смыслу совпадающая с " Да, но..." . К примеру, человек уговаривает свою жену: " Как было бы хорошо, если бы только не ее застенчивость" или " Она добилась бы успеха, если бы только она попробовала" . Он произносит это в благожелательной манере и удивляется, что жена подавлена его словами. Ее чувства вызваны тем, что она увидела в них замаскированное пожелание видеть жену другой, не такой как сегодня.

Еще один способ сохранять формальный контакт – отвечать вопросом на вопрос. Это совершенно неконструктивный ход, который вводит собеседника в заблуждение. Но даже в вопросе можно распознать реальное сообщение. Есть вопросы, которые сами содержат некое сообщение. Человек, спрашивающий своего собеседника, любит ли он своего отца, возможно, хотел бы сказать: " Я не люблю своего отца" . Это фраза, которую он не может произнести сам, но хочет услышать ее от другого. Однако все выглядит как невинный вопрос. Умение различать простое любопытство от скрытого сообщения – основа развития речевого контакта.

Часто язык бывает единственным средством общения, и малейшие изменения могут либо сделать контакт полноценным либо удалить на много миль от цели. Один весьма разговорчивый студент колледжа умудрялся наводить на окружающих скуку, даже когда высказывал интересные идеи. Он разбрызгивал фразы, как аэрозоль, не обращаясь ни к кому конкретно. Я попробовал помочь ему обращаться ко мне. Один способ – говорить со мной, глядя мне в лицо. Другой – обращаться ко мне всякий раз, когда он что-то говорит. Третий – начинать каждое предложение с моего имени. В конечном итоге он достиг цели, и не только в общении со мной. Всякий раз, когда я реагировал на обращение, его лицо сияло, а однажды он разразился таким счастливым смехом, как будто сделал мировое открытие!

Движение

Возможности контакта в движении лучше всего может продемонстрировать актер пантомимы. В своей работе он использует только движение, но с его помощью может показать все что угодно: вот он приходит к шефу просить повышения, вот он приезжий и спрашивает дорогу, вот он целует свою старую тетушку или хорошенькую кузину. Он не произносит ни, направляя внимание зрителей только на движение. Но в обычной жизни движение отступает на задний план, подчас незаметно оказывая влияние на наши контакты.

Райх в своих исследованиях, посвященных языку тела, утверждал, что движение занимает центральное место в контакте. Движение может способствовать контакту, но может и прерывать или препятствовать ему. Даже входя в комнату, человек способен многое рассказать с помощью движений. Один входит свободно и легко, другой передвигается нескладно, рывками, словно марионетка, которую дергает за ниточки неумелый кукловод.

Внимание к движению либо способствует активности человека, либо мешает ему, когда он неповоротливо и неуклюже старается найти компромисс между импульсивным поведением и своими запретами. Вот как Райх описывает такое поведение:

 " ...Это замещающая функция, она служит для защиты и отбора энергии. Это попытка найти согласие между конфликтующими силами... В результате энергия распределяется непропорционально" .

В работе с движением есть два основных этапа. Первый – обратить внимание на значимые аспекты движений, когда они находятся в фоне. Следующий этап – придумать эксперимент, который даст направление тем жестам или словам, которые сопровождают движения.

Вот пример: Стив двигается скованно, идет по комнате воровской походкой. Когда ему сказали об этом, он вспомнил, что в детстве его постоянно поднимали на смех, потому что он сильно раскачивался при ходьбе. Чтобы избежать насмешек, он специально искал способ подавить избыточность своих движений и действительно почти преуспел в этом ценой напряжения в верхней части тела. В результате он добился явного несоответствия между движениями верхней и нижней частей туловища – наиболее распространенного расщепления. Тело Стива выражало полярные чувства. Верхняя часть бездействовала: руки висели, плечи опустились, грудь запала. Ниже пояса он был напряжен, его движения казались деланными, хотя в ногах чувствовалась сила и пружинистость. По его словам, только во время одиноких прогулок пешком он чувствовал себя свободно. Раньше это было его любимое занятие. Но когда вокруг появлялись люди, к нему снова возвращался контроль. Я попросил Стива несколько раз пройтись по комнате. Поначалу он был скован, но постепенно начал получать удовольствие от движений и перестал контролировать себя. Затем я попросил его помахать руками при ходьбе, как будто-то он летает. Когда он это сделал, его волнение возросло, и в первый раз Стив почувствовал согласие между верхней и нижней частями своего тела. Новое ощущение сильно отличалось от того, что он считал почти нормой. Когда он снова начал ходить по комнате, его плечи и руки уже двигались в согласии с торсом, а грудь уже не казалась впалой. Конечно, Стив может снова вернуться к прежним способам движения – не так просто избавиться от многолетних привычек. Но он сумел осознать свой способ контроля над телом и то расщепление, которое спровоцировал этот контроль.

Трудно поверить, что простое хождение по комнате и размахивание руками может что-то по-настоящему изменить. По нашим наблюдениям, упражнения требуют повторения и проработки до тех, пока не будут окончательно усвоены. Но даже временные результаты работы могут быть ценными. Когда движение является фигурой восприятия, оно выходит за пределы просто пластики и приобретает контекст жизненного опыта в качестве фона, который придает ему смысл. В вышеописанном примере смысл проявлялся в расщеплении личности Стива на резвость и осторожность, в чувстве, которое заставляло его прерывать контакт с другими людьми и в опыте, пережитом в группе. Его преследовали тяжелые детские впечатления, о которых он не вспоминал долгое время. Это только некоторые причины, побуждавшие его быть рациональным и не позволявшие радоваться жизни. Он неожиданно проявился весь, не похожий на себя в прошлом, и понял, что может быть цельным. Это не так легко забыть. Если вам удается показать человеку направление поиска, он больше не будет двигаться вслепую по наезженной колее. И хотя с точки зрения психотерапевтических достижений это не так много, помощь все же неплохая.

Немало можно понять, обратив внимание на то, как человек сидит во время контакта. В процессе беседы человек может подаваться вперед к собеседнику, наклонять голову, сидеть, сгорбив плечи, создавая разный контакт.

На семейном воркшопе, Пауль сидел на полу рядом со своей женой и жаловался на то, что Шейла беспрерывно " висит" на нем, то есть дотрагивается и прижимается, когда ему этого не хочется. Он принял " симметричную" позу, напоминающую статую Будды и оказался практически недосягаемым для атак жены. Пауль выглядел настолько недоступным, что казалось, ей придется потратить немало усилий для того, чтобы к нему " проникнуть" .

Пауль был " закрытой фигурой" и подпускал к себе людей только по собственному усмотрению. Симметричность его позы свидетельствовала о потребности быть независимым от любых посягательств извне. Шейла делала Пауля " искривленным" , и его позиция равновесия была защитой от опасности падения. Кроме того, это была защита от соединения с ней. Некоторые участники группы попытались опрокинуть Пауля, но он всякий раз побеждал. Он с трудом удерживал равновесие, однако, как Ванька-Встанька, все время возвращался к своей " симметричной" позе. Вскоре Пауль сам стал задаваться вопросом, зачем ему нужно немедленно возвращаться в исходное положение? Я попросил Шейлу использовать все силы, чтобы восстановить телесный контакт с мужем. Она снова стала ползать вокруг него, чтобы показать, что сделает все возможное, лишь бы быть к нему ближе. И тут стало очевидно, что Пауль не только сопротивляется опасности, но и сама близость воспринимается им как угроза. Именно это заставило его принять позу, в которой он выглядел таким недосягаемым.

В группе стали посмеиваться. Поддавшись общей доброжелательной атмосфере, Пауль ослабил напряжение мышц и уже без опасений позволил своей жене прижаться к нему. С этого момента даже его " симметрия" выглядела не такой застывшей. Но ему понадобится практика, чтобы найти собственные границы и принять близость, не боясь потерять себя.

Не меньшее внимание нужно уделять более тонким деталям – жестам и движениям. Человек упорно кивает головой, определенно показывая собеседнику, что принимает контакт с ним. Человек качает головой из стороны в сторону, говоря о том, как он любит свою мать. Но эти движения головы одновременно отрицают его сообщение. Страх, восторг или удивление могут заставить слушателя открыть рот, как будто этим чувствам не хватает места внутри. Люди со скупой жестикуляцией сообщают о себе нечто противоположное, нежели люди, у которых широкие и открытые движения рук. Человек с напряженными ноздрями и опущенными уголками губ мог бы сказать: " Я дышу этим воздухом и говорю в вами, но я не одобряю ни этот воздух, ни вас" . Когда учитель склоняется к маленькому первокласснику, он усиливает контакт.

Чувствительность и творческий потенциал психотерапевта могут помочь ему найти подходящие движения для каждого пациента. На это счет нет строгих правил, но есть некоторые рекомендации, способные помочь в работе.

Во-первых, терапевт может подтолкнуть пациента к тому, чтобы он прочувствовал свои актуальные движения. Все, что привлекает внимание к происходящему в настоящий момент, является основой для изменений. Мы ищем возможность восстановить доступ к настоящему, но человек может испытать боль, почувствовав то, что забыл или от чего отказался. С принятием этого появляется и сила для изменений, которая ведет человека в нужном ему направлении.

Если я обращаю внимание на то, что хожу, наклоняясь влево, на следующем шаге я могу обратить внимание на то, что за этим стоит. К примеру, я заметил, что меня клонит влево, и, кроме того, отмечаю, как я выбрасываю вперед свою левую руку. И когда я довожу это движение до конца, то понимаю, что это движение – сильный удар в челюсть хулигана, который существует в моем воображении или воспоминании. Когда я " отпустил на свободу" мою левую руку, яркие воспоминания и забытые переживания снова вернулись ко мне. Но сейчас я уже не боюсь, мне не больше не надо сдерживать движения своей руки. Незавершенное движение моей руки закончилось, а к моей левой стороне вернулась уверенность и она обрела новую свободу. Подавляя воспоминания, я продолжал бы оставаться кособоким.

Следующий пример иллюстрирует важность непосредственного переживания. Артура беспокоило его чувство дистанции между ним и мной. Он хотел быть ближе ко мне, но не знал, как я отнесусь к этой его претензии. Эта опасность заранее парализовала его. Я попросил Артура проделать эксперимент по поиску нужной дистанции. Через несколько минут разговора он близко подошел ко мне, и ему неожиданно понравилась эта позиция. Я взял его руки, установил их одну напротив другой и попросил его прочувствовать это движение и дать ему свободу. Он сжал одну руку в кулак и стал сильно бить ею по открытой ладони другой руки. Раздались громкие, " объемные" хлопки. Артур вспомнил, что когда был маленьким, соседский мальчик научил его такому трюку, и им это очень нравилось. От воспоминания его лицо просветлело, и он продолжал издавать руками эти звуки передо мной и остальными членами группы. А потом и все присутствующие присоединились к нему. Артур был доволен и взволнован произведенным эффектом. Внимание к движениям не только улучшили его контакт со мной и с группой, но также восстановили его детские переживания, которые многие годы находились вне его осознания.

Нужно отметить, что порой для завершения незаконченных переживаний бывает очень важно освободить забытые воспоминания, чтобы сделать их частью настоящего. Это схоже с психоаналитическими исследованиями бессознательного или вытесненного материала прошлого, только здесь происходит обратный процесс. В гештальт-терапии возвращение к подсознанию следует за восстановлением контакта, в отличие от психоанализа, где возвращение бессознательного рассматривается как ведущее звено, восстанавливающее актуальные функции.

Второй принцип – провести осознавание действий пациента через все препятствия к полному выполнению движения, которое находится у нас в фокусе. Мы видели, как детская игра объединила группу. Мы заметили это и у Стива, которого попросили походить по комнате и помахать руками, как будто он летает. На этой стадии очень важны артистичность терапевта и его взаимодействие с пациентом. Каждое следующее усилие должно быть интуитивно выверенным и соответствовать предыдущему. " Хороший" пациент не должен быть послушным, он должен дать волю своей фантазии и потоку мыслей и чувств. И все же терапевт играет важную роль при создании атмосферы, в которой пациент может проявить все эти качества, а " хороший" пациент любого может сделать " хорошим" терапевтом.

Третий принцип заключается в том, чтобы искать источники поддержки, которая подходит для индивидуальной пластики человека. Например, важно обратить внимание на то, использует ли человек ногу как удобную опору для отдыха, а также как базу для изменения позы или движения. Ноги некоторых людей порой кажутся плохой опорой. Другие сжимают колени, хотя такая зажатость не может служить поддержкой. У третьих ноги как будто " проваливаются" , являясь минимальной опорой. Иногда люди выглядят словно окорок, подвешенный в мясной лавке, или марионетка на веревочках, совершенно утратившая чувство поддержки снизу, от самих себя.

Каждая часть тела оказывает поддержку движениям человека. Позвоночник поддерживает шею, которая покоится на верхних частях туловища, плечи, в свою очередь, также поддерживают торс, стоящий на тазовом отделе позвоночника. Но что произойдет, если шея не будет опираться на верхнюю часть туловища? Человеку станет труднее поддерживать голову.

Такая жесткость может распространится на ощущения от других частей тела к голове, как бы отделяя голову от туловища. Даже когда тело накапливает напряжение для крика, сообщение никогда не достигает головы. Напряжение можно обнаружить в подтянутом животе, напряженной пояснице или в предплечье. Но голова " не пропускает" этого, а значит, действие должно искать замену. Голова, отделенная от сенсорной информации остальных частей тела, тоже оказывается брошенной на произвол судьбы. Мозговая активность, лишенная сенсорной основы, ведет к чрезмерной интеллектуализации. " Жесткая" шея теряет чувствительность и больше не может легко и свободно поворачиваться. В этом случае человек вынужден смотреть вперед, обозревая только то, что происходит прямо перед ним, и пропуская происходящее по сторонам.

Шея особенно уязвима, потому что это " узкое место" вмещает жизненно важные части – горло, дыхательное горло, голосовые связки. Ее тонкое соединение с телом часто внушает нам страх потерять голову, поэтому не удивительно, что с шеей стараются обращаться особенно осторожно.

Часто важнее всего бывает достичь свободы в использовании каждой части тела для поддержки другой. Для этого необходимо возвратить доверие к нормальной системе поддержки. Очевидно, что ноги являются опорной базой. Но для восстановления чувствительности всей системы и устранения барьеров нужна тренировка, которая повышает осознавание.

Когда человек сидит или лежит, он должен опираться на собственную внутреннюю поддержку и чувствовать поддержку извне – от пола или матраса. Звучит просто. Но некоторые люди сидят или лежат так, будто висят в воздухе на некотором расстоянии от пола. Есть упражнение, которое разработала Шарлотта Сильвер: один человек встает и поворачивает руки, ноги и голову другого человека, лежащего на полу. Как это ни удивительно, но некоторым людям сложно ослабить свою собственную поддержку и довериться другому человеку. Они стараются все делать сами, вставая, поворачивая конечности и голову, независимо от действий партнера. Они постоянно начеку и упорствуют в своем стремлении к самостоятельности. Чувство "я должен все делать сам" не оставляет места для поддержки извне, будь это " мать земля" или просто мать. Тот, кто не может доверчиво воспринимать и использовать источники поддержки, обречен на одиночество.

Наконец, в движении мы ищем гибкости всех движущихся частей. Брови, плечи, кисти рук, шея, челюсть, колени, локти, поясница и таз – все эти части по-разному соединены с телом. Какую степень свободы дает им подвижность? В нашем обществе, например, часто подавляются свободные движения тазом. От них сильно зависит гибкость многих движений. Таз может свободно двигаться в соединении с ногами, и это дает ощущение плавности и свободы, открытости и развития контакта без внутреннего беспокойства. Многие мужчины блокируют движения таза, потому что согласно традиционным представлениям тазом может крутить только женщина. Атлеты блестяще доказывают обратное. Прекрасное владение тазом демонстрирует футболист, когда бежит через поле, виртуозно избегая столкновений; или бейсболист, который пытается подставить себя под удар мяча. Женщины тоже блокируют свободные движения таза, опасаясь сексуального возбуждения, которое могут вызвать такие движения. Представители обоих полов часто нуждаются в терапии, чтобы восстановить гибкость тазовых движений.

Вторым по важности является вращение шеей и глазами. Подвижность появляется как в результате вращения, так и продолжения движения вперед. Человек с жесткой шеей и неподвижными глазами смотрит строго вперед. Некоторые люди приходят в кабинет к терапевту и только после нескольких сессий обнаруживают, что еще находится в комнате, настолько жестко они фиксированы на своей цели. Но все, что происходит, входит в общий контекст, и, фокусируясь только на фигуре терапевта, пациент упускает возможность почувствовать то, что является важным в восприятии отношений фигуры и фона и в опыте контакта.

Как преодолеть эти ограничения? Несколько сессий можно посвятить упражнениям по движению глаз из стороны в сторону и вращению шеей, как можно подробнее рассматривая комнату. Пациент получает рекомендации проделывать это и на улице: обращать внимание на окружающие детали, когда он едет домой, когда сидит, когда ходит. Если человек едет на машине на свидание и весь погружен в ожидание встречи, он обычно не замечает ни деревьев, ни пешеходов, гуляющих по улице, ни водителя в соседней машине и даже запах бензина в салоне собственного автомобиля может оставить без внимания. Подвижность крайне необходима для соприкосновения со средой, ведь если внимание слишком долго на чем-то сосредоточено, оно " застывает" , как онемевшие ноги, на которых слишком долго сидели. Неповоротливые люди остаются зафиксированными на чем-то одном и невосприимчивыми к окружающему. Восстановление движения шеи и глаз играет важную роль в преодолении этой фиксации.

Обоняние и вкус

Обоняние и вкус, к сожалению, относят к наименее значимым функциям контакта. Им отводят лишь второстепенную роль " украшения" для полноценного восприятия жизни. Эти ощущения могут стать центральными, например, при дегустации хорошего вина или деликатеса, либо когда мы на отдыхе вдыхаем запах сосны или весеннего дождя; либо, наоборот, в экстренных ситуациях – когда надо уловить запах дыма, газа или испорченной еды. Сегодня мы во многом полагаемся на сигналы автоматизированных устройств и уже не так часто обращаем внимание на собственные ощущения. Таймер сообщает хозяйке, что ее обед готов; датчик сигнализирует, что в доме слишком жарко, а стиральная машина сама заканчивает цикл стирки. Тонкий вкус и обоняние не имеют большого значения в обыденной жизни как функции контакта, в условиях терапии они также почти отсутствуют.

Гештальт-терапевты начали возрождать функции вкуса, отчасти благодаря Перлзу, который рассматривал процесс принятия пищи как прототип манипуляции и ассимиляции того, что предлагает человеку окружающая среда. Поначалу ребенок просто глотает, легко усваивая все, что ему предлагают; затем он начинает жевать, чтобы придать пище удобоваримую форму.

К идее Перлз а можно добавить и тот факт, что вкус является оценочным действием, он определяет, пригодна ли пища к употреблению. Более того, вкус является стимулом и наградой за еду. Гештальт-терапия уделяет большое внимание хорошим способностям к различению в любой сенсорной модальности. Но было бы странно, если бы терапевт предлагал пациенту принести с собой еду, чтобы исследовать вкус и процессы жевания. Однако мы действительно иногда поступали именно так и получили очень хорошие результаты. Чаще мы используем эту тему в качестве метафоры, если пациент имеет хороший или, наоборот, отвратительный вкус. Подразумевается, что некоторые люди проявляют особую чувствительность к пригодности или непригодности определенных действий и объектов. Эта чувствительность приводит их к тонким различительным оценкам живописи, театра и других проявлений человеческого мастерства. Если рассматривать вкус как интуитивную способность оценивать мир, то он становится генетическим прототипом способности человека определять, что хорошо, а что плохо, что годится, а что не годится.

Мы пришли к тому, что вкус был принесен в жертву удобствам и выгоде. Все меньшему числу людей знакома разница между домашним пирогом и фабричными концентратами. В рекламируемых по телевизору обедах – пять блюд на одном подносе! – фрукты выглядят красиво, но они не пахнут. Замороженные фрукты легко приготовить, но они безвкусные. Все это стало привычным и уже не вызывает протеста у населения, которое едва ли замечает разницу, а если кто-то и замечает, то не находит времени или резона жаловаться. Пропасть между фермером и потребителем тоже не способствует этому различению. То же самое можно сказать и о культурных ценностях.

Восстановление способности человека к различению вкуса – это шаг по направлению к восстановлению самого контакта; но не ради него самого – этого было бы недостаточно – а ради такой простой добродетели, как полноценное взаимодействие с окружающей средой.

Гурманы лелеют свою чувствительность и планируют питание таким образом, чтобы каждое блюдо было не только особенным, но и могло сочетаться с другими, по контрасту или в гармонии. Например, горячая пища подается раньше холодной, сильные ароматы оттеняют слабые, богатство сочетается с простотой. Учитываются также структура и цвет, чтобы все детали и тонкости сливались в поток разнообразных ощущений, как в симфонию или танец. Все преподносится так, чтобы каждая деталь не осталась незамеченной.

Обоняние – это одна из самых примитивных функций контакта и, возможно, самая неуловимая. То, что для животных является одним из самых важных чувств, у людей подвергается осмеянию и ущемлению.

Большинство людей не захотят и не станут обнюхивать друг друга, а также не допустят, чтобы кто-то принялся обнюхивать их. Любой случайный наблюдатель рекламного фольклора может отметить, как много внимания уделяется настойчивым призывам скрыть, удалить или свести до минимума наше обоняние. Мы должны часто мыть голову, пользоваться дезодорантами, использовать различные аэрозоли, еда для кошек и собак почти не пахнет и Боже упаси иметь запах изо рта!

Парфюмерные запахи усиливают ощущения контакта, но они никогда не перестанут быть подобием собственного запаха, посылая стереотипное сообщение. В одном мультфильме попрошайка средних лет стояла возле витрины парфюмерного магазина, где все товары имели названия вроде "Ночь страсти" , "Отказ" или "Следуй за мной" и робко просила продавца: "Нет ли у вас чего-нибудь для начинающих?"

Марсия обычно хлюпала носом, как бы отмечая некоторые свои высказывания. Я попросил ее понюхать что-нибудь в комнате, интересное ее носу. Сначала она понюхала ковер, затем стол, а потом меня. Когда она осознала, как близко ко мне находится, то смутилась и вернулась к своему стулу. При этом она также вспомнила старое унижение, которое когда-то тяжело переживала. Марсии было девять лет, когда она приехала в Соединенные Штаты из Европы. В ее новой жизни было очень много сложностей, общение с друзьями и домашними давалось ей нелегко. Однажды приятели подарили ей кусок мыла "Спасательный круг" (специальное мыло, устраняющее запах тела). "Спасательный круг", запах тела и позор были звеньями одной цепи, хотя тогда Марсия не могла оценить весь смысл этого подарка. Она лишь поняла, что ее хотели унизить, потому что она была чужая и постыдно отличалась от окружающих людей. Теперь Марсия осознала, что потратила море времени на то, чтобы выяснить, как пахнет мир, и в конце концов решила, что пахнет он отвратительно. Это суждение поддерживало ее в хронической потребности быть выше других. Одной из примечательных особенностей характера ее стал поиск знание изъянов в других людях. Когда ее символическое хлюпанье носом превратилось в реальное обнюхивание, это привело к большим изменениям. Марсия обнаружила, что настоящее обнюхивание дало ей близость со мной, и ей стало страшно и одиноко. Ясно, что ее больше взволновало непривычное чувство близости с другим человеком, нежели старая обида.