5. Примеры движения за эмансипацию - Современный психоанализ - П. Куттер

5.1. Студенческие выступления

Если психоаналитически подойти к этому особенному общественно­му феномену, то речь тогда снова пойдет о возможных бессознательных составляющих поведения тех, кто с 1968 по приблизительно 1978 гг. участвовал в том, что получило название студенческого движения, куль­турной революции и университетских волнений. Движение исходило от Социалистического Германского Студенческого Союза (SDS) и внепар­ламентской оппозиции (АРО). Оно воспламенилось как вследствие нежеланных законов, так и из-за гибели во время антишахской демон­страции в Брелине студента Бенно Онезорга. Студенческое движение получило импульсы и от движения хиппи, распространенного по ту сто­рону Атлантики, и от Парижской весны 1968 г. — майские беспорядки.

Я как очевидец имел отношения со студентами с 1970 по 1971 гг. в Штутгартском университете, с 1972 по 1974 гг.— в наиболее революционно настроенном Свободном Берлинском университете, и с 1974 — во Франкфурте. Я очень хорошо помню время демонстраций, занятий ректоратов, «перманентных» дискуссий, общественных протестов, сидя­чих, стоячих забастовок в вузах. Вскоре SDS и АРО сменили кадровые коммунистические группировки: Коммунистический Союз Западной Германии (KBW), марксисты-ленинисты и другие коммунистические группировки. Непосредственно работая на месте событий, я мог наблю­дать ситуацию и имел возможность на личном опыте почувствовать, что это такое, когда воинствующие марксистские группировки бойкоти­руют лекции.

Отчасти я должен признать правоту протестовавших студентов, по­скольку лекционные залы в университетах крупных городов были дей­ствительно переполнены. Некоторые университетские структуры зако­стенели и не отвечали требованиям реальности. Руководство учебных заведений в большинстве случаев было чрезвычайно консервативно и упрямо сохраняло старые, из поколения в поколение передающиеся принципы, поддержанные субординацией. Оно оказалось не в состоя­нии занять достаточно независимую позицию в отношении к протестую­щим студентам.

Следствием этого явился всеобщий протест со стороны студентов и общее разочарование в авторитетах («Не доверять никому старше три­дцати!» — «Trau keinero ueber dreissig!»). Студенты видели, что их не воспринимают всерьез и чувствовали себя в большой степени не поня­тыми в своем желании улучшить мир, а часто и оскорбленными, и недо­оцененными. В целях противодействия они объединились в группы и преследовали цель эмансипации, т.е. освобождения от цепей унаследо­ванных отношений. Их требования включали в себя получение само­управления с соотношением по меньшей мере трети студентов к препо­давателям. Путем к достижению этой цели стало активное и пассивное сопротивление. Текущие требования и решительные резолюции сме­няли друг друга одно за другим. В конце концов последовало целе­направленное использование силы.

Это было похоже на настоящую гражданскую революцию, на спра­ведливое сопротивление несправедливым отношениям, на здоровый протест против «больных» университетов с их « патогенным», т. е. болезнетворным климатом (Mahler E., 1969). И вместе с тем это были сознательно проводимые и рационально управляемые мероприятия.

Не играли ли, однако, в них определенной роли бессознательные процессы? Мне с самого начала бросалось в глаза, что учащиеся того времени чувствовали себя сильными лишь в группе, смело говорили и фанатично стремились к поставленной цели — изменению господству­ющих отношений — лишь под защитой других .

Реальные обстоятельства рисовались лишь в черных тонах. Умозри­тельные воображаемые новые отношения, наоборот, представлялись исключительно в светлых красках. Не кроется ли в этом «черно-белом» делении раскольный экстремизм весьма сложных, более многокрасоч­ных отношений? Такие расколы часто наблюдаются в группах, идеали­зирующих себя и проклинающих других. Разве у группы не присутст­вует бессознательное стремление компенсировать собственное чувство неполноценности или недооценки желанием принадлежать к более выда­ющейся « революционной» группе? Разве не может быть так, что личное чувство опустошенности наполняется политическим содержанием?

Личный опыт в обращении со студентами и студенческими группа­ми вполне позволяет мне ответить на этот вопрос утвердительно. Я убе­дился в том, что двусторонние отношения отходили на задний план и предпочтение отдавалось работе в группе. Так. например, учащиеся по социальной педагогике и воспитанию подростков Свободного Берлинс­кого университета в подавляющем большинстве выбрали из двух воз­можностей — «работа с индивидом»- или «работа с группой» — работу с группой. Они избегали отношений с представителями власти и точно так же — боязливо — относились к двусторонним отношениям вообще. Однажды студенты не зашли в помещение, в котором должно было состояться заседание четырех групп самопознания, не зашли лишь по­тому, что — как им сказали — там находились четыре руководителя этих семинаров. Аффективно взбудораженные групповые дискуссии напоминали мне катартические процессы в терапевтических группах:

повышенная активность, иррациональные действия, замещающие и на­вязчивые действия. Все, даже отдаленно напоминающее о подчинении или зависимости, панически избегалось. Мышление зачастую носило нереальный характер, по форме выглядело очень абстрактным, а по содержанию представляло пересказ прочитанных произведений Марк­са и Энгельса и Франкфуртской школы. Когда в те времена я пытался применить к описанным отношениям психоаналитические категории, то большинство активных студентов заявляло, что это ограниченная патологизация и криминализация, в то время как другие более сдержан­ные учащиеся скорее склонны были со мной согласиться. Что касается группы, то господствующие в ней фантазии всемогущества и мания величия заставляют задуматься о нерешенных проблемах самооценки, о навязчивом восстании против авторитетов, о неразрешенных эдиповых конфликтах с отцовской фигурой.

Если к этому прибавить выводы, полученные из психоаналитичес­кой практики отдельных пациентов того времени, то подозрения на наличие бессознательных невротических процессов еще более уси­лятся. Отцы учащихся тогдашнего поколения очень часто были участ­никами войны, не редко — погибшими на фронте. В связи с этим дети, тесно связанные с матерью, испытывали страх по отношению к отцовс­кой фигуре.

Выйдя из процесса собственной социализации с лабильной неус­тойчивой диспозицией и ориентацией, такие студенты развили повы­шенную чувствительность по отношению ко всему тому. что исходило от авторитетов. Группа заменяла мать. В группе они желали изменить в лучшую сторону мир, опустошенный отцами.

В этой психоаналитической перспективе общие волнения можно назвать действиями патологическими, а именно, более или менее бессо­знательными действиями сопротивления по отношению к болезненно переживаемой внутренней психической лабильности и неуверенности в себе, по отношению к желанию отца. Действиями и одновременного освобождения от связи с матерью.

Дистанция во времени дает нам сегодня возможность гораздо спо­койнее рассуждать о том, что же разыгралось между восставшими сту­дентами и тогдашними общественными и научными авторитетами. Мой собственный вывод сводится к мысли, гласящей: восставшие студенты словом и делом бросили упрек отцам. Они заявили: «Вы бросили нас на произвол судьбы, вы постоянно совершали ошибки, развязывали вой­ны, эксплуатировали людей!» Здесь можно предположить, основываясь на концепции переноса и контрпереноса в психоанализе, что студенты заняли позицию детей, упрекающих своих профессоров, в которых они видели отцов, в том, что, собственно, было адресовано собственным отцам. Таким образом в действительности упреки относились не к уче­ным авторитетам, а к отцам.

Этому переносу соответствовал и мой тогдашний контрперенос. В то же время я допускал, что отцы, со своей стороны, отчасти бессозна­тельно вступили в конфликт со студентами, ассоциируя их со своими детьми, выступая в известном смысле в роли Лая по отношению к сво­ему сыну Эдипу, иначе трудно объяснить некоторые достаточно аффектные контрмеры авторитетных лиц.

Несмотря на эти бессознательные составляющие студенческого дви­жения, я не хочу оставлять вне внимания их влияние (в смысле рефор­мы) на зачерствевшую структуру университетских учреждений. Речь идет об эффективном общественном инновационном процессе, через ко­торый обновлялись устаревшие социальные порядки и осуществлялись конструктивные перемены, такие, например, как приход демократии на смену авторитарным решениям, приоритет критического мышления вместо некритических предрассудков, появление ответственных поли­тических действий на смену политической апатии, большее участие учащихся в процессе принятия решений вместо пассивного подчине­ния и большее освещение принятых решений вместо «возни» за закры­тыми дверями.

5.2. Эмансипация женщины

Я поведу здесь речь прежде всего о возможных бессознательных составляющих, протекающих внутри «женского движениям, равно как и между ним и другими сообществами. О значении понятия «женское движение « читателя проинформирует любой справочник *.

Исходная ситуация, как она определяется с социологической точки зрения, на деле требует реформ: женщины в сравнении с мужчинами все еще намного чаще вынуждены довольствоваться выполнением т. н. «низких» (неквалифицированных) работ, получать меньшее жалование и быть более — нежели мужчины — связанными с детьми, несмотря на то. что в 1949 г. в (статья 3. абзац 2) Конституции им предоставлены абсолютно равные права. Поэтому у женского движения есть солидные реальные основания двигаться к поставленной цели — освобождению от зависимости и опеки.

Со всем этим трудно не согласиться и в психоаналитическом смыс­ле. поскольку всякий раз с грустью убеждаешься в том, насколько, не замечая того, женщины все еще подчинены мужчинам.

В студенческой группе самопознания, в которой было семь женщин и один мужчина, сеансы длились три дня, пока женщины с помощью интерпретаций мужчины-руководителя не открыли, что они до сих пор как женщины, пребывали в зависимости от мужчины.

В действительности женщины чаще оказываются пассивными жер­твами еще и потому, что очень рано усваивают приоритетность приспо­собления перед возможностью сопротивляться. Поэтому Урсула Шой была права, когда выбрала для своей книги о раннем детском воспита­нии провокационное заглавие «Мы не родились девочками — нас ими сделали» (1977). Двигаясь в этом же направлении. Алис Миллер (Miller A., 1975) выбрала не менее провокационное название, намека­ющее на известную и пресловутую концепцию зависти к пенису — « Маленькое отличие и его большие последствия. Женщины о себе — начало освобождения». В своей книге «Иллюзия женственности или

* Женское движение — это специфическое общественно-реформаторское движе­ние женщин, имеющее своей целью добиться равных с мужчинами прав в производ­стве, образовании и политике. Оно направлено прежде всего против существующих в определенных общественных кругах норм, состоящих в том, что женщина пред­назначена и должна воспитываться лишь для того, чтобы выйти замуж или зани­маться т. н. «женскими профессиями»: сестра милосердия, учительница, детский врач и т. д.

самоосвобождение женщины, эмансипаторная концепция» (Friedan В., 1963) Бетти Фридан относит представления о традиционной роли жен­щины как домохозяйки, к одной из иллюзий, служащей лишь для «по­вышения сбыта».

В отличие от этой феминистской литературы, книги некоторых пси­хоаналитиков-женщин более сдержаны и специальны; они добиваются большей информации о женской сексуальности (например: Chasseguet-Smirgel. 1974; Fleck. 1977). о страхе перед эмансипацией (Gamba-roff, 1984). о влиянии ранних отношений мать-дочь (Chodorow, 1978) и прежде всего о проблеме женской агрессивности (Mitscherlich-Niel-sen. 1985).

То, какую роль играют у мужчин бессознательные процессы в отно­шении женского движения, стало ясно мне самому в процессе моей рабо­ты в качестве руководителя групп самопознания и личностного роста. В этих группах женщины долго учились признавать и разрушать свои привитые воспитанием страхи перед мужчинами (в переносе на муж­чину — руководителя группы и на других мужчин, участников группы). В то же время они прояснили для мужчин тот факт, что значит посто­янно жить в мире. где доминирует другой пол, вплоть до языкового прессинга. Выяснилось, например, что во время своих лекций я всегда выбираю мужские грамматические формы такие, как, к примеру, психо­аналитик, или пациент. Тем самым мне стало ясно, что значит жить в ми­ре. где все именуется по родовым признакам противоположного пола.

Моему воображению представилось, что значила бы для меня ситу­ация, в которой я слышал бы лишь: «психоаналитичка», или «паци­ентка». Посредством идентификации с женщиной у меня появилась воз­можность понять кое-что из того. что значит для женщины жить в мире. в котором доминируют мужчины.

Ясно. что необходима гигантская разъяснительная работа среди мужчин и в обществе вообще, которая, если и может быть проведена, то лишь вопреки, в частности, мужскому сопротивлению, поскольку нелегко отказываться от наследственных, коренных, воспринимаемых как должное привилегий, поделиться властью и начать относиться к женщинам, как к равноправным партнершам в личном и профессио­нальном плане.

Однако и со стороны женщин существуют некоторые проявления женского движения, близкие по действию к бессознательным защит­ным механизмам. Как показывают психоаналитические исследования, за отказом от мужчин часто кроются бессознательные импульсы мести. Своим отказом женщины мстят мужчинам за свое вековое притеснение.

Как на лекциях, так и в группах личностного роста — особенно тог­да. когда в большую «пленарную группу» собираются четыре, до того раздельно работавшие группы — постоянно приходится слышать, что сейчас наступили времена, когда патриархат заменяется матриархатом, т. е. мужское господство сменяется господством женским.

На плоскости актуальных взаимодействий можно наблюдать, что женщины из разных групп сближаются, объединяются и исключают мужчин. Их признают чужаками, которым нечего делать в женском обществе. Тем самым в духе типичнейшей групподинамической законо­мерности, идеализируется собственная группа, а «плохой» объявляется группа «чужая».

По большей части женщины объединяются бессознательно, объ­ясняя это тем, что : «Не наша вина, если мы не понимаем друг друга и даже враждуем. Это на совести мужчины, он наш враг». Здесь женщи­нам следовало бы задаться вопросом, не участвуют ли в их борьбе про­тив мужского господства бессознательные проекции личной агрессив­ности на мужчину? Я всегда именно так понимал Зигмунда Фрейда и Александра Мичерлиха и в своей психоаналитической практике посто­янно находил тому подтверждение — агрессивность говорит во всех нас. Если враждебное отношение женщин к мужчинам или мужчин к женщинам, молодежи по отношению к старикам и наоборот будет нормой — мы ничего не добьемся. В нынешнее время следует обратить­ся к себе самому, ощутить собственные агрессивные импульсы, обно­виться и тем самым сделать отношения более конструктивными.

Я хотел бы сослаться еще на два пункта: 1) на влияние женского движения на воспитание детей и 2) на связанную с этим опасность для ребенка.

Возможное влияние на воспитание

Недостаточно того. чтобы мужчины и женщины имели одинаковые права. Они должны иметь также и равные возможности. Я вовсе не хочу здесь ссылаться на биологические различия между мужчиной и женщиной. Это не входит в задачи психоаналитика. Скорее я хочу со всей осторожностью задать следующий вопрос: разве не существует различий между людьми вообще, а тем самым и между мужчинами и женщинами, или между женщинами и женщинами, мужчинами и муж­чинами. Я допускаю, что возможности обусловлены воспитанием. Су­ществуют, конечно, внутренние установки, большей частью нами не осознаваемые, которые заставляют нас, будучи родителями, хвалить дочь, если та играет с куклами и — по меньшей мере — не хвалить, ко­гда она. как мальчик, интересуется машинками. С другой стороны, мы радуемся, когда сын отстаивает себя в противостоянии с другими и поддерживаем это поведение, в то время как подобному поведению дочери не отдаем должного. Вывод из этого таков — сделать эти основные образцы и поведенческие схемы при воспитании сознательными, чтобы предоставить каждому полу развивать свои личные способности по воз­можности беспрепятственно.

Возможные опасности для ребенка

Другой пункт, о котором я не хочу умалчивать, даже сознавая весь риск быть раскритикованным феминистками,— это возможная в нашем случае опасность для ребенка. Алленбахские исследования2 показы­вают, что сейчас женщины видят для себя в получении той или иной профессии большие шансы, чем в браке и семье. Другая часть женщин желает сейчас всего — и детей, и профессии. В основном никто не име­ет ничего против. Однако если ребенком жертвуют в угоду профессии, такое положение выглядит весьма сомнительным. Разумеется, нельзя упускать того, что и без женской эмансипации существуют покинутые дети. Однако я вспоминаю многих пациенток, основной жалобой кото­рых было то, что мать пренебрегала ими из-за своей работы. Не всегда происходит именно так. но такое вполне может быть. Важные для этого случая инстинктивные желания, потребности и нужды рассмотрены выше(ср.: гл. VI. 3.1.).

   Также должно быть ясно. к каким пагубным последствиям может привести недостаток необходимых удовлетворении этих элементарных желаний: к неврозам, психозам, делинквентному поведению, употребле­нию наркотиков и психосоматическим заболеваниям (ср.: гл. VI. 9.).

Если высказать предупреждение (в смысле предварительного, сво­его рода, профилактического заключения), что подобным образом будут порождаться все новые и новые психосоматические нарушения, то тогда нам следует всерьез задаться вопросом, кто отвечает за элементарное обращение с нашими детьми? Мужчины больше не могут полагаться на женщин. Женщины же в еще большей степени перестают полагаться на мужчин. Выходом из этой проблемы становится передача детей частным профессионалам или соответствующим воспитательным учреждениям. «Няня» заботится о ребенке за определенное вознаграждение, пока его родители работают, или же ребенка доставляют утром в детский сад. приют и т. п., а вечером забирают. Конечно, хорошо, что при таких об­стоятельствах ребенок может кроме родителей знакомиться и общаться и с другими людьми. Однако, я считаю, что здесь доминируют недостат­ки, а именно родительская оставленность. Для примера я предоставлю слово одной из пациенток: «Почему моя мать всегда оставляла меня с няней? Я что не была для нее достаточно важна? Работа была важнее меня?» Так что детские сады и приюты не могут считаться решением проблемы.

И мужчины, и женщины должны искать иные пути для того, чтобы предоставить детям необходимое участие. Частичная занятость и для мужчин, и для женщин, уже ставшая сегодня реальностью в привилеги­рованных профессиях учителя, художника, сотрудника со свободным графиком может стать лучшим решением этой проблемы. Иначе цена эмансипации женщин окажется слишком высокой.

5.3. Движение за мир

В то время как многие представители военных кругов полагают, что полное уничтожение ядерных вооружений может привести к между­народной нестабильности, к кризисам, а при определенных обстоятель­ствах и к опасности вспышки войны, представители движения за мир придерживаются противоположной точки зрения. Они с озадачен­ностью, заботой и страхом следят за эскалацией напряженности на вос­токе и западе. Они не верят в равновесие запугивания или в политику силы. Особенно после т. н. «двойного решения» НАТО и после установ­ки Псршинг-2, и наземных ракетных установок движение за мир пред­приняло все возможное, чтобы вынести на широкое обсуждение пробле­му политики безопасности, мобилизовать население против установки ракет и любым способом удалить как старые, так и новые средства мас­сового уничтожения. Предложенное со стороны военных кругов число систем носителей и боеголовок было поставлено под сомнение. Блоки­ровались арсеналы американской армии, в ФРГ проводились сидячие демонстрации и акции гражданского неповиновения, в особенности. активность этих акций была велика осенью 1983 года. Рассматривались новые стратегии разоружения, основывались объединения для борьбы с угрозой атомной войны. Многочисленные союзы между отдельными национальными движениями за мир внутри европейского сообщества придавали надежды движению за мир 3.

Психоаналитики, со своей стороны, выступили в поддержку разум­ной идеи мирного движения. Они интерпретировали гонку вооружений на основании психоаналитической теории как «иррациональную эскала­цию взвинчивания вооружений» и «многосторонние жесты угрозы». Они опасались «безумного обострения международного положения». Психоаналитики из мирного движения опасались «отказа от защитной стратегии» и «прорыва вытесненного конфликтного потенциала» и интерпретировали движение за мир как «необходимую реакцию ... на угрозу насильственного уничтожения человечества».

Многие аналитики присоединились к этим призывам. Другие орга­низовывали заседания «Мир и война глазами психоанализа» (ср. доклад Пассе и Модена, 1983) и писали на эту тему книги (Рихтер, 1982). Мир­ное движение получило сильную поддержку от большинства политичес­ких сторон 4. Исходя из высокого политического престижа, движение за мир призвало к «непослушанию с умом», к морально обоснованному протесту и к преднамеренным нарушениям определенных норм закона (Habermas, 1983). Тем самым движение за мир должно было ограничить диктат политиков и юристов там, где правительство, призванное соблю­дать государственные законы, на деле нарушает права граждан.

Психоаналитики, политики и философы однозначно заняли паци­фистскую позицию. Никто не оспаривает добрую волю этого хорошего дела. Несмотря на это, я хочу здесь, как и при разборе студенческого и женского движений, попытаться проанализировать происходящее с вне­партийной, нейтральной позиции. При этом я постараюсь, исходя из полученного мною опыта при анализе бессознательных процессов в больших и малых группах, описать результаты, которые получаются в той или иной позиции.

Что касается международных отношений, то я, как и Зигмунд Фрейд, усматриваю в этом конфликты интересов между государствами. соперничество за лучшее вооружение и психологическое превосходство. В то же время я исхожу из того, что, как это было упомянуто выше (гл. V. 2.1.) «агрессивные наклонности людей не могут быть просто уничтожены» (Фрейд, 1933. S. 23), поскольку объем действующих яа нас в раннем возрасте неудач не уменьшается, а со временем только возрастает. В своей вступительной франкфуртской лекции Александр Мичерлмх (Mitscheriish A.. 1969) предостерегал от чересчур легкомы­сленного восприятия «недостаточного миролюбия» людей и допущения концентрации власти в политике.

Позднее страх, появившийся вследствие экзистентной угрозы из-за возможности ядерной войны, вызвал интерес и ряда других психоана­литиков (Petri, 1983). Этот страх столь угрожающ, что ведет скорее к политической апатии, чем к усилению активных действий с целью противостоять угрозе. Некоторые психоаналитики усматривают в уг­розе самоуничтожения человечества действие сил инстинкта смерти, который толкает людей точно леммингов в море на верную гибель. Мно­гие усматривают в этом и исполнение апокалипсиса в духе исполняюще­гося пророчества (Marler E., 1982). Иные В ФРГ делают акцент на Фрейдовской идее враждебного мышления (Feind-Denken), причем склонны видеть «врага» в Советском Союзе, а «друга» в США: врага, которого нужно победить, и друга, с которым себя слепо идентифици­руют и которому подчиняются по «традиции повиновения» 5.

Нетрудно идентифицировать себя с мирным движением и занять его позицию. Я разделяю беспокойство пацифистов, их серьезную оза­боченность и тревогу. Я тоже согласен с движением за мир в том, что множество образов врагов является бессознательным процессом, веду­щим к искажению образа реальности, и в результате возникает картина, совершенно расходящаяся с реальностью. Однако за этим «да» следует ограничительное «но»: как психоаналитик, я не могу говорить о движе­нии за мир. упуская из виду подозрения в проективном искажении реальности представителями данного движения. Эта догадка становит­ся особенно обоснованной тогда, когда интерпретации психоаналитиков, подвизавшихся в мирном движении, чересчур отдаляются от реаль­ности. когда, к примеру, видят лишь ошибки США и не замечают оши­бок СССР. Как я говорил уже ранее, хотя и по другому поводу (ср.:

гл. IX. 3.), предрассудки могут превращаться в мнения, если, прежде чем судить, мы осуществим проверку.

Элементы воображения» играющие роль в нашем представлении. мы можем перепроверить, сравнив фантазию и реальность. Подобное сравнение, конечно, затруднено. Особенно тяжело оценить, что соот­ветствует действительности, а что — нет, из того, что мы ежедневно узнаем о большой и малой политике из средств массовой информации. Лично я чувствую себя в этом отношении полным дилетантом и не отва­жился бы на психоаналитическую интерпретацию весьма сложных политических процессов без профессиональной поддержки политологов или социологов. Речь здесь идет о системах, взаимно влияющих друг на друга, системах, стремящихся усилить свою власть или, по меньшей мере, ее сохранить. Конечно, следует учесть, что в странах западной демократии в систему власти встроен целый ряд контрольных инстан­ций, таких, как деление власти на судебную, исполнительную и зако­нодательную. с прессой, радио и телевидением в качестве четвертой власти. Несмотря на это, понять действие этих контрольных систем для непрофессионала очень трудно.

Поэтому я не хочу спешить переносить категории, имеющие отноше­ние к межчеловеческой жизни, например подчинение, к отношениям между США и ФРГ. Прежде чем говорить об образе врага, будь то США или СССР, я бы .проверил это в сотрудничестве с политиками и политологами, чтобы реально расценивать политические отношения. Только тогда я бы мог догадываться и предполагать возможные бессоз­нательные многосторонние проекции.

По временам у меня складывается такое впечатление, что стоящие близко к мирному движению психоаналитики не могут договориться, поскольку у них отсутствует профессиональная компетенция в общест­венных и политических вопросах, они чересчур склонны превышать свои профессиональные полномочия, часто желают сделать вид, что владеют вопросом лучше, чем политики.

Однако будучи психоаналитиками, мы должны научиться в нашей ежедневной работе тому, что, прежде чем у нас появится вообще воз­можность подумать об интерпретации, нам следует собрать доста­точное количество информации. Из работы с малыми и большими группами мы научились тому, что процессы, протекающие в группах. следует прежде всего наблюдать с различных позиций, в различных перспективах, прежде чем мы составим себе о них какое-либо мнение.

Во время дискуссии со студентами, организованной ASTA и Факультетом психологии, я высказал несколько соображений на тему проблематики войны и мира, которые я и хотел бы здесь привести в за­ключение 6.

Мир — это не только отсутствие войны, он должен быть определяем и позитивным образом. Наше влияние на это, увы, весьма ограничено: мы можем высказываться печатно и устно, непосредственно принимать участие В парламентах и правительствах и информировать о взаимосвя­зях. открытых той или иной наукой. Психоанализ, со своей стороны, может предложить следующую информацию:

На политические решения могут оказывать воздействие бессозна­тельные эмоциональные процессы. Не исключается опасность эска­лации посредством потери контроля из-за раздражения и фрустрации. С другой стороны, возникшее из превосходства угрожающее поведе­ние. может создать мирные отношения (Etzioni, 1979). Если я не хочу, чтобы кто-нибудь на меня напал, целесообразно принимать меры предо­сторожности. Именно такова точка зрения реального политика.

Однако было бы бессмысленным постоянно поддерживать боего­товность, когда у другого нет никаких серьезных намерений нападать. В этом заключены противоречия.

Если все это протекает в очень архаичной плоскости, тогда имеет смысл точка зрения реального политика. Если же, напротив, движение происходит в «зрелой», разумно-управляемой плоскости, то более аде­кватным будет не продолжать гонку вооружений и не ожидать ежечас­ного нападения от врага.

Лично я не теряю в этом смысле надежды на то, что межчеловечес­кие мышление и поступки развиваются в истории от «незрелой» к более «зрелой» ступени развития, тем более что благоразумие всех участников уже возросло, враждебные государства в целях рационирования ресур­сов и с целью предотвращения возможного уничтожения других и себя, вынуждены контактировать друг с другом.

Однако не стоит, как и прежде, недооценивать бессознательные процессы зависти и стремления к обладанию, равно как и подавленный страх смерти, который может выражаться не только в фантазиях на тему катастроф, но и в опрометчивых политических действиях. В про­изводстве все более сложных систем вооружения играют роль не толь­ко экономические и политические интересы, а, вероятно, еще и более или менее бессознательное наслаждение и удовлетворение властью, при­ключением. запугиванием, угрозой и даже уничтожением. Я напоминаю об идеях Мичерлиха по поводу жестокости (ср.: гл. IX. 4.).

С другой стороны, страх, бессилие и беспомощность могут легко приводить к превентивной активности под девизом: «Нападение — лучшая защита». Это всеобщая закономерность, которая выражается не только в международных отношениях, но также и в мирном движении. Я не могу избавиться от ощущения, что подобные процессы при такой активности принимают в этом участие, по меньшей мере, отчасти. Однако подвергнуться воздействию со стороны бессознательных про­цессов могут не только действия, но и восприятия.

Поэтому очень важно перепроверять существующую опасность, которая заставляет нас испытывать страх на предмет ее реальной обоснованности.

Страх, согласно сигнальной теории страха Фрейда,— осмыслен­ный сигнал. Поэтому страх перед ядерной угрозой — это осмысленный страх, если он заставляет нас вступать в диалог, жестко и открыто вес­ти переговоры, чтобы таким здравым способом прийти к решению про­блемы, созданной ядерной угрозой. Наоборот, менее здравым было бы в этой ситуации впасть в панику или, как три известные обезьяны, заткнуть уши, закрыть глаза и молчать.

Психоанализ может быть, со своей профессиональной стороны, особенно полезен тогда, когда речь идет о том, чтобы выявить бессо­знательные составляющие политических действий. Это преимущест­венно работает там, где в нашей общественной жизни бессознательные составляющие играют роль в больших группах и между различными группировками. Если мы сделаем сознательно известным тот факт, в ка­ком объеме мы как просвещенные люди склонны, подобно невротикам, перерабатывать опасности невротически, защищаться, вытеснять, отре­каться и проецировать, мы сможем воспринимать опасность такой, како­ва она есть, оценивать ее реалистически и действовать соответственно обстановке. Таким образом,. обоснование и перспектива состоит в том. что увеличивая знания и расширяя опыт. мы совершаем все необходи­мое для предотвращения какого-либо конфликта.