1. Результаты объективных наблюдений - Мудрость Милтона Эриксона - Р. Хейвенс

Эриксон придерживался определенной фундаментальной ориентации по отношению к жизни, многократно подчеркивавшейся в его книгах. Эта ориентация сформировалась во время его героического поединка с серьезными последствиями перенесенного в подростковом возрасте полиомиелита, сделавшего его инвалидом. А может быть, она возникла еще раньше — как своеобразное выражение духа первоот­крывательства, присущего всей его семье. Вне зависимости от того, когда возникло подобное отношение Эриксона к жизни и каким был его источник, оно проходило связующей нитью через всю его работу, проявляясь снова и снова в различном контексте и в различных формах. Такое особое отношение предполагалось самим эриксоновским пониманием нормального функционирования и его отличия от функционирования патологического. Этим же определялась цель психотерапии, как ее видел Эриксон, и стиль его работы как гипнотерапевта. Значение такой фундаментальной ориентации, общего отношения к жизни состоит в том, что именно оно привело к осознанию Эриксоном необходимости тщательных и объективных наблюдений, противопоставленных абстрактным теоретическим построениям.

Фундаментальное отношение Эриксона к жизни и, может быть, центральная тема всей его работы состояла в том, что людям необходимо учиться признавать, принимать и применять то, что действительно соответствует их интересам, способствует достижению их целей и удовлетворяет их желания. Вместо того, чтобы жаловаться и стенать, искажая или отвергая неприятные факты жизни, либо фантазировать об ином, более легком, идеальном мире, Эриксон предлагал людям пережить и признать реальность их ситуации такой, как она есть, используя все имеющиеся возможности, чтобы целеустремленно справиться с данной ситуацией так эффективно, как это будет возможно. Эриксон признавал: нередко эта задача бывает довольно трудной и вызывает замешательство, но он неоднократно говорил, что действовать иначе — значит лишь создавать искусственные ограничения, а также ненужные и нереалистические перспективы.

Эриксон привнес эту позицию в сферу психологии, психотерапии и гипноза, безошибочно применяя ее в данных областях. В результате, он довольно быстро понял, что никакая отдельная теория не может адекватно объяснить и описать невероятное многообразие и уникальную сложность функционирования индивида. С этой точки зрения, использование теоретических построений и обобщений в отношении живых людей является вызванным ленью неадекватным способом подхода к индивидуальности и, в конечном счете, бесполезным фантазированием. Именно по этой причине сам Эриксон не присоединялся ни к одной из существующих концепций, так же как не пытался создавать собственную теорию. Те же, кто хотел бы понять теоретическую основу его подхода, будут обречены на разочарование и неудачу; пытающиеся искусственно приложить какую-либо теоретическую модель к его техникам просто покажут этим, что они вообще не уловили основной идеи Эриксона. Нет сомнения, что Эриксон не обладал какой-либо особой теорией человеческого поведения, которой бы он пользовался при разработке своих стратегий психотерапевтического воздействия.

Действительно, у Эриксона не было необходимости пользоваться какой-либо теорией при разработке плана психотерапевтического воздействия, однако то, что он делал во время психотерапевтического сеанса, не было ни случайностью, ни каким-то волшебством. Часто он тратил часы на обдумывание плана и содержания психотерапевтического воздействия и очень редко, если вообще когда-либо, полагался лишь на интуитивное предчувствие либо на метод проб и ошибок, хотя иногда это могло бы показаться самым простым объяснением его странных, но всегда уникальных и неповторимых психотерапевтических стратегий. Как бы то ни было, но Эриксон, не зависевший от какой-либо тщательно сконструированной теории человеческого поведения, оказался способен расшифровать всю сложность человеческого характера и использовать для исцеления ответную реакцию своих пациентов. Какое же тайное знание, какую мудрость он использовал для планирования и успешного завершения своей психотерапии? Секрет Эриксона состоял в чрезвычайно простой, но в то же время дерзкой по своему революционному значению идее. Он сформировал свое понимание человеческого поведения исключительно путем очень внимательного наблюдения за людьми. Эриксон не просто сидел в своем кабинете, читая или думая о том, как люди действуют — он наблюдал за ними на практике, не позволяя себе увлечься теориями, чтобы пытаться потом применять их к пациентам. Эриксон просто отмечал, что делали его клиенты в различных ситуациях и соответственно изменял свой образ мысли. Успех этих наблюдений был основан на готовно­сти Эриксона позволить людям учить его тому, что является для них реальным или истинным, а вовсе не на основе каких-то уникальных теоретических построений. Все его идеи замечательны тем, что они были описательно точными в отношении человеческого поведения, а не просто спекулятивными измышлениями, связанными с динамикой воображения. Он учился тому, как воздействовать на пациентов и влиять на их мысли и поведение таким же образом, как большинство людей в детстве учатся кататься на велосипеде. Эриксон проявлял наблюдательность, делал заметки о том, что происходило, и экспериментировал. Оказывалось, что теоретические построения в своей работе он использует не в большей мере, чем ребенок применяет такие понятия, как “скорость” и “движение”, когда учится ездить на ве­лосипеде.

Но Эриксон наблюдал за пациентами очень внимательно, что не характерно для большинства людей. И прежде всего он необычайно тщательно наблюдал за самим собой — как за внутренними состояниями, так и за внешними проявлениями. Кроме того, он наблюдал других людей с такой внимательностью, которая превосходила все обычные виды самоанализа. И, наконец, он самым бесцеремонным образом наблюдал не только за своими пациентами, но и за всеми остальными людьми. Наблюдение за другим человеком становилось для Эриксона удивительной игрой, удовлетворявшей его любопытство и заполнявшей таким образом пробелы в его понимании человека. Он гипнотизировал своих сестер, внушая, что они пришли на осмотр к врачу, и приказывал им раздеться, чтобы посмотреть, как они будут себя вести — они обычно отказывались. Подобным же образом он пытался гипнотически воздействовать на других людей, чтобы подшутить над друзьями, заставив кого-то отказаться от получения награды, а кого-то солгать, оскорбить другого человека или даже что-нибудь украсть. Все эти эксперименты проводились им в тщательно контролируемых условиях, но они указывали на то, как далеко Эриксон готов был зайти для получения необходимой ему информации. Даже незнакомые люди на трамвайной остановке, в аэропорту или слушатели его лекций были для него еще одной возможностью провести наблюдения и отметить, как человек реагирует на различные ситуации и ведет себя под влиянием тех или иных внешних раздражителей.

Мысль Эриксона о необходимости проведения тщательных наблюдений пронизывает все его лекции. Снова и снова он подчеркивал это, сам проводя свои наблюдения столь тщательно, что большинство из нас может в лучшем случае лишь приблизиться к этому. Именно опыт наблюдений за людьми в различных ситуациях и дал Эриксону столь уникальное понимание других людей, сделав его одним из наиболее эффективных гипнотизеров и психотерапевтов всех времен, развившим одну из наиболее новаторских в нашем столетии концепций человеческого поведения. Но, как часто отмечал сам Эриксон, большинство из нас обычно оказываются столь невнимательными и ненаблюдательными, что большой удачей является уже тот факт, что мы способны заметить при ярком дневном свете машину, мчащуюся прямо на нас. В качестве примера Эриксон приводил историю, когда к нему в кабинет пришла вместе с мужем женщина в сандалиях (Zeig, 1980). Эриксон отметил, что ремешки сандалий были неправильно застегнуты, хотя ни муж, ни сама женщина не заметили столь очевидной вещи. В другой раз (ASCH, 1980) Эриксон дал инструкции группе интернов, чтобы те наблюдали за пожилой женщиной, лежащей под одеялом на больничной кровати, пока не заметят что-либо необычное, позволяющее им поставить диагноз. После трех часов тщательного наблюдения никто из них не заметил такую очевидную вещь, что у женщины были ампутированы обе ноги до середины бедра.

Как уже упоминалось в кратком биографическом очерке, приведенном в начале этой книги, сам Эриксон страдал от ряда физических недостатков, а также имел дефекты восприятия. Очевидно, что его детская дислексия, частичная глухота, аритмия, невосприимчивость к цвету и постоянные приступы полиомиелита стали причиной, по которой он уделял всему происходящему более пристальное внимание, чем другие. Это была своего рода форма компенсации, поскольку он не мог воспринимать окружающее и реагировать на него так же автоматически, как это обычно делает большинство людей. Именно поэтому Эриксон и приобрел способность наблюдать за деталями человеческого поведения и отмечать вещи, которые многие просто упускали. Эта детская способность со временем стала своего рода профессиональным развлечением и навязчивой одержимостью, приведшей к обретению им как понимания природы человеческого функционирования, так и возможности практического применения данного понимания.

Перед тем, как перейти к обзору мыслей Эриксона, относящихся к природе человеческого сознания, полезно будет кратко рассмотреть характер его наблюдений, на основе которых им были сделаны столь обобщающие выводы.

Наблюдения, связанные с влиянием

паттернов дыхания

Видимо, самым ярким примером дефицита восприятия, приведшим Эриксона к наблюдению за вещами, которые обычно большинство из нас упускают, явились его частичная глухота и аритмия. В результате этих “недостатков” Эриксон еще в годы учебы стал наблюдать за поведением своих товарищей и сестер, когда они слушали музыку или пели (Erickson, 1980, Vol. 1, 16). По каким-то необъяснимым причинам они начинали двигать руками, ногами и всем телом, подчиняясь в движениях некоторым ритмическим паттернам до тех пор, пока продолжала звучать музыка. Более всего Эриксона приводил в замешательство тот факт, что у всех них паттерны дыхания изменялись в унисон с музыкой, когда одна песня заканчивалась и начиналась другая, даже если никто из них на самом деле не пел (не “издавал вопли”, как называл пение Эриксон). Интересно, что сам Эриксон при этом не ощущал никакого побуждения двигаться подобным образом и не отмечал у себя никаких изменений паттернов дыхания. Однако он заметил, что его товарищи по учебе согласованно начинали подпевать вслед за солистом. Таким образом то, что большинством из нас воспринимается как нечто обычное и в большинстве случаев просто игнорируется, для Эриксона стало источником важных наблюдений и предметом интереса, поскольку сам он не мог аналогичным образом реагировать в подобной ситуации.

После ряда экспериментов он обнаружил, что если подражать паттерну дыхания, связанному с какой-либо конкретной песней, то люди вокруг него начинали напевать эту песню, полагая, что им просто неожиданно вспомнилась ее мелодия. Его вопрос о подобном явлении обычно вызывал сопротивление у собеседника и отвергался — такая ответная реакция, которую позднее отметил Эриксон, только увеличила его интерес к дальнейшим наблюдениям.

Через некоторое время наблюдения позволили Эриксону сделать вывод, что специфические паттерны дыхания могут не только привести к тому, что люди станут напевать песню, но даже начнут зевать — это открытие он потом тайно применял, чтобы сорвать проводившееся на уроке чтение наизусть стихов или скучную лекцию какого-нибудь профессора. Со временем Эриксон убедился, что паттерны дыхания могут быть использованы для передачи различных скрытых посланий, и в дальнейшем часто применял это при вызывании гипнотического транса.

Заслуживает упоминания тот любопытный факт, что маленькие дети способны отмечать намеренные изменения в паттернах дыхания и последствия данных изменений, в то время как взрослые обычно не могут этого. Один ребенок двух с половиной лет как-то сказал Эриксону: “Дядя, ты так дышишь, что можешь меня сдуть”, а другой ребенок говорил, что для того, чтобы заставить кого-то уснуть или же пробудиться, он просто начинает дышать по-другому. Эти и другие примеры, показывающие восприимчивость детей, со временем оказали большое влияние на общее понимание Эриксоном поведения взрослых — мы увидим это в следующих главах.

Наблюдения, связанные с познанием

собственного тела

Когда Эриксон заново учился двигаться после полного паралича, возникшего у него во время первого приступа полиомиелита, он намеренно уделял внимание тому процессу обучения, о котором большинство из нас давно позабыло. То, что он отметил у самого себя, позднее он наблюдал у собственных детей по мере их роста. Эти разрозненные наблюдения со временем объединились в понимание сущностных характеристик основных паттернов человеческого функционирования. Некоторые аспекты развития человека, которые большинство из нас воспринимают как некий естественный дар, обычно редко осознаются или даже вообще игнорируются. Именно они оказались в центре внимания Эриксона и были со временем включены в его модель человеческого поведения и тактику гипнотерапии.

Расположение отдельных частей тела — один из первых навыков, который Эриксону пришлось осваивать заново, когда он выздоравливал после приступа полиомиелита. Задача состояла в том, чтобы локализировать и осознать сигналы, поступающие от различных частей тела. Присматривавшая за ним няня прикасалась к его руке, пальцу на ноге или лицу, а он пытался угадать, в какой части тела чувствуется прикосновение. Ему потребовалось довольно много времени, чтобы просто осознать, что именно означает каждое из ощущений, в каком месте оно возникает и какова интенсивность давления.

Трудности в осознании места расположения частей собственного тела, взаимоотношений между ними и локализации раздражителя дало Эриксону возможность приобрести опыт огромного количества ситуаций обучения, с которыми постоянно сталкивается растущий ребенок в процессе своего развития. Позднее он внимательно наблюдал, как его собственные дети проходили через этот процесс обучения, и отмечал способ, которым они постепенно открывали свою физическую идентичность. Он отмечал их озадаченность, когда они впервые пытались схватить свою правую руку правой же рукой — а дети довольно часто пытаются сделать это, пока не осознают, что сама их правая рука является объектом, который они пытаются схватить. Затем он наблюдал, как они находили правую руку и начинали ее исследовать левой рукой, и наоборот. Он отмечал во всех подробностях, как они изучали локализацию движений и ощущений в каждом пальце руки или ноги. Затем он замечал, как дети определяли расположение уха путем ощупывания его пальцами то одной, то другой руки. Так он понял, что все части тела локализируются нашим восприятием в их взаимоотношениях с другими частями.

Позднее Эриксон не раз отмечал, как дети испытывали затруднения и замешательство по мере того, как они росли и относительные расстояния между различными частями тела изменялись. Голова оказывалась меньшей по отношению ко всему остальному телу, а руки и ноги становились все длиннее и длиннее. Новые паттерны реагирования на самого себя и на окружающую среду изучались ребенком постоянно. Так, в один из дней вдруг оказалось, что прогуливаться под кухонным столом уже не удается — ребенок слишком вырос.

Эриксон наблюдал, как дети учатся этому и многому другому, что касается их тела и отношения к миру вокруг них, и он все больше осознавал, как много различных вещей люди изучают на протяжении жизни, знают и используют каждый день, но не помнят самого процесса научения и не осознают, что они знают все это. Понимание данной стороны человеческого функционирования со временем легло в основу подхода Эриксона к гипнозу и психотерапии, но для того, чтобы прийти ко всему этому, необходимо было еще много других наблюдений и событий, дополняющих и усиливающих первоначальный инсайт.

Обучение ходьбе. Мало кто уделял обучению навыкам, необходимым для нормального процесса ходьбы, такое внимание, как Эриксон. Когда он начал заново учиться вставать на ноги и ходить (эту попытку он предпринял назло врачу, заявившему, что Эриксон никогда уже не сможет ходить), он наблюдал за попытками ходить своей маленькой сестры, учившейся тому же самому, и пробовал подражать ее движениям. Позднее у Эриксона сохранилась возможность подробно описать процесс ходьбы — от того момента, когда человек встает, держа ноги врозь, выпрямив колени и напрягая мышцы бедер. Он осознавал ту необычайно большую степень регуляции, которая необходима для сохранения равновесия при изменении положения головы или рук. Он мог анализировать многообразие движений и ощущений, ассоциировавшихся с передвижением вперед сначала одной ноги, а затем другой. А научившись снова ходить, он сказал: “Вы можете ходить, хотя не осознаете при этом всех движений тела и других подробностей этого процесса” (Zeig, 1980).

Так он снова столкнулся с фактом необычайно большого количества знаний, которыми люди обладают, не осознавая этого. Именно физический недуг Эриксона стал причиной изучения того, что большинство из нас обычно считают чем-то само собой разумеющимся, что можно просто игнорировать, и он был очень сильно впечатлен увиденным, снова и снова поражаясь тому, сколь мало внимания люди уделяют своему поведению, не испытывая никакой необходимости в этом, так же как и накопленному ими опыту обучения и своим потенциальным возможностям. Люди ходят, одеваются, едят, разговаривают, пишут, поют и занимаются своими обычными делами на протяжении всей жизни, не задумываясь об этом. По мере того как Эриксон боролся за понимание и возможность заново научиться всем этим видам деятельности, он испытывал благоговение и трепет от богатства процесса обучения и того обширного диапазона потенциальных возможностей, которые данный процесс открывал.

Наблюдения, связанные со значением слов

Возможно, именно по причине того, что Эриксон до четырех лет не мог научиться говорить, язык имел для него в детском возрасте особую притягательную силу. В школе, в третьем классе, он полностью прочитал толстый словарь, за что и заслужил прозвище “Словарь”. По каким-то неведомым причинам ему тогда не пришло в голову, что словарь составлен в алфавитном порядке для облегчения поиска необходимого слова. И когда он хотел найти какое-то слово, он начинал просматривать все страницы словаря с самого начала, пока не встречал нужное слово. Этот отнимающий много времени процесс никогда не надоедал Эриксону, потому что ему нравилось листать словарь и узнавать нечто новое о значении слов. И лишь будучи старше­классником, он понял цель алфавитного порядка размещения слов в словаре. Инсайт был подобен ослепительной вспышке света, хотя и привел к не вполне разумному сопротивлению и нежеланию признать с опозданием столь очевидный факт.

Как бы то ни было, но его неведение относительно принципа построения словаря усилило осознание значения слов, их скрытого смысла и природы. Он любил игру слов, каламбуры, метафоры и всю смысловую гибкость, присущую языку. Иногда для развлечения он начинал говорить со своими школьными товарищами так, что один считал: Эриксон говорит о воздушном змее, а другой думал: обсуждается игра в бейсбол. Уже тогда многозначность слов очаровала его. Так, например, на Эриксона произвел большое впечатление факт, что английское слово “run” (“бежать”) имело 142 значения в зависимости от того, как его использовать, а слово “no” (“нет”), употребляемое само по себе, может означать 16 различных состояний в зависимости от тона голоса говорящего, движений его тела и изменения окончания слов.

Это знание о различии значений слов позволило ему не только говорить о разных вещах разным людям одними и теми же словами в одно и то же время, но и сказать одному человеку много разных вещей в один и тот же момент. Он использовал свое понимание многозначного смысла слов для того, чтобы передать то, что слушатель мог не воспринимать на сознательном уровне. Важным было и то обстоятельство, что Эриксон использовал это для понимания того, что неосознанно хотели выразить своими словами другие. Возможно, именно многозначность слов и позволяла ему понимать, что именно люди хотели бы выразить такими способами, о которых ни сам говорящий, ни слушающий не знали. Слова в их значении были для Эриксона столь гибкими, что он старался не вкладывать в них своего собственного смысла. Вместо этого он внимательно слушал собеседника для выяснения специфического, иногда идиосинкразического бессознательного значения, которые они могли иметь для говорящего.

Наблюдения, связанные с невербальным общением

Эриксон осознавал тот бессознательный уровень общения, который постоянно присутствовал между людьми — это восприятие усилилось у него во время болезни. Когда он был почти полностью парализованным, его общение с окружающими было, естественно, весьма ограниченным. Вследствие чего он стал играть роль пассивного наблюдателя взаимодействий других людей. То, что Эриксон видел и слышал, стало для него источником изумления, так как он заметил: вербальное и невербальное общение между людьми часто явно противоречили друг другу. Так, согласие на вербальном уровне могло сопровождаться выражениями лица, движениями рук, тела, глаз и даже интонаций голоса, указывающих на скрытое несогласие. Более того, он отметил, что такие “послания” и намеки на скрытое несогласие обычно не остаются полностью незамеченными, а приводят к “интуитивному” восприятию того, что сам говорящий не высказывал и что прямо в его словах не подразумевалось. Реальность двух уровней общения, восприятия и реагирования стала совершенно очевидной для Эриксона во время наблюдения за общением членов его семьи и друзей. Это, в свою очередь, добавило к его пониманию тот факт, что люди постоянно издают определенные сигналы, не вполне осознаваемые ими, и реагируют на них.

Наблюдения, связанные с физиологическими

и поведенческими паттернами

Способности Эриксона “читать” скрытые мысли других людей и узнавать вещи, которые они сами о себе не знают, либо видеть их несмотря на все попытки нечто скрыть, были поистине легендарными. Когда он стал сотрудником Уорчестерского государственного госпиталя, клинический директор отвел его в сторону и сказал: “Ходите повсюду с ничего не выражающим лицом, держа глаза и уши широко отрытыми”. Он мог бы не давать этот совет столь восприимчивому и проницательному человеку, как Эриксон, который немедленно стал совершенствовать свою способность расшифровывать значение малейших изменений в физиологических и поведенческих паттернах функционирования, записывая свои наблюдения в отношении отдельных лиц. Позднее он сравнивал свои наблюдения за этим человеком и пытался обнаружить, что именно происходило за прошедший промежуток времени, чем можно было бы объяснить наблюдаемые изменения. Со временем он настолько усовершенствовал свои способности наблюдателя, что мог по походке женщины или по тому, как она садилась на стул, определить, есть ли у нее любовник; мог, слушая как его секретарша сегодня печатает, определить, начались ли у нее месячные; либо определить, беременна ли женщина, даже если сама она ничего не знала об этом (Zeig, 1980). В одном из случаев он описал во всех подробностях паттерн физиологических изменений, связанных с началом активной половой жизни.

Во многих случаях Эриксон был искусным детективом, а вследствие этого — искусным гипнотизером и психотерапевтом. Он отмечал все детали поведения каждого человека, с которым встречался, став специалистом по соединению разрозненных намеков в целостный значимый паттерн, расшифровывая его скрытый смысл. Не существует теорий, посвященных человеческому поведению, способных объяснить всю сложность огромного количества информации, накопленной Эриксоном за время тщательных наблюдений, проводившихся им всю жизнь. Каждое движение, слово, интонация, каждое физиологическое изменение наблюдалось им, отмечалось и интерпретировалось на основе понимания, полученного эмпирическим путем. Настоящая книга предпринимает попытку передать общее понимание, обретенное Эриксоном, а уже от читателя будет зависеть, сможет ли он использовать его, чтобы разобраться в тех моментах, которые сам Эриксон считал трудновыразимыми.

Наблюдения, связанные с культурными различиями

Эриксон хорошо осознавал различия культур и нравов, рекомендуя всем психотерапевтам изучать культурную антропологию как способ понимания поведения пациентов, воспитанных в традициях разных культур, так же как и для расширения понимания самим психотерапевтом потенциального многообразия человеческих мыслей и форм поведения. Хотя он был очень хорошо знаком по книгам с проявлениями идиосинкразии, существующей у различных групп и национальностей, он еще в детстве впервые заметил роль отличий в верованиях и отношениях у представителей разных культур.

Когда ему исполнилось десять лет, он осознал, насколько негибким и застывшим было традиционное отношение его дедушки к выращиванию картофеля. И даже когда сам Эриксон успешно вырастил картофель на отдельном небольшом участке, посадив его во время “плохой” фазы луны и не обращая внимание на то, в какую сторону повернуты “глазки” картофеля, дедушка остался непоколебимым в своем первоначальном убеждении, что картофель необходимо сажать только при определенной фазе луны и с “глазками”, повернутыми вверх. Такое же упрямство он обнаружил и у соседа, у которого начинались головные боли каждый раз, когда Эриксон пытался объяснить ему значение смены выращиваемых на одном и том же участке сельскохозяйственных культур.

Во время второго года своего обучения в колледже он имел возможность наблюдать необычные убеждения и поведение небольшого этнического сообщества фермеров, где мужчины считали, что на следующий день после сексуальной близости у их должна болеть голова (и она действительно у них болела); где признаком того, что мужчина женат, была рвота после завтрака и где многие другие аспекты жизни зависели от столь же необычных паттернов мышления. Эриксон торговал книгами в этой сельскохозяйственной коммуне, и ему приходилось каждый день есть и спать в доме у разных семей. Он использовал такую возможность, чтобы наблюдать за интимными подробностями их жизни и не стеснялся задавать вопросы в попытках понять тип их мышления, приводящий к столь необычным формам поведения.

Позднее Эриксон продолжал расширять свои познания о влиянии ценностей различных культур на поведение людей, изучая отличия в том, что считается позволенным и непозволенным у различных национальностей, этнических групп и даже просто в разных регионах Соединенных Штатов. Дружба с Маргарет Мид и Грегори Бейтсоном внесла существенный вклад в его интересы, а многочисленные путешествия во время обучающих семинаров позволили ему познакомиться с жизнью многих отличающихся групп людей.

Интерес Эриксона к культурным различиям дал ему понимание негибкости приобретаемых в процессе обучения паттернов реагирования, обусловленных принадлежностью к той или иной культурной традиции, позволив увидеть психопатологические формы поведения в совершенно необычном и специфическом свете и осознать данные формы поведения. Так, например, работая в исследовательской службе Уорчестерского государственного госпиталя, он однажды беседовал с кататоническим шизофреником, проявлявшим различные формы причудливого поведения и необычных убеждений, показавшихся Эриксону странно знакомыми. В конечном счете он смог отождествить их с формами поведения некоторых примитивных племен. Открытие сильно поразило его, так как пациент явно не был знаком с их ритуалами и верованиями. Эти и другие наблюдения случаев спонтанного проявления идентичных паттернов мысли и поведения у отдельных индивидов по всему миру и на протяжении всей истории привели Эриксона к выводу, что основные типы мышления и эмоций оказываются одними и теми же у разных людей независимо от индивидуальных и религиозных проявлений нетерпимости. Он увидел, что ум человека имеет хотя и чрезвычайно широкий, но все же ограниченный диапазон потенциально доступных ему паттернов реагирования, и что каждый человек функционирует в пределах того или иного паттерна. Все паттерны поведения, которым человек следует и которые он проявляет, являются результатами ограничений, налагаемых на потенциальные возможности индивида культурой и его собственной уникальной историей. Эриксон определил, что при определенных обстоятельствах каждый индивид может создавать паттерны, типичные для различных психических расстройств, так же как и паттерны, присущие иным индивидам и другим культурам. Он понял также, что каждый человек имеет возможность перенимать и заимствовать способы отношения к миру других людей, а также обладает способностью в подходящих обстоятельствах принимать новые, более полезные для него способы такого отношения.

Цитаты

Приводимые далее цитаты, взятые из различных статей и лекций Милтона Эриксона, представлены здесь для того, чтобы передать его мысль о важности наблюдений в развитии научного понимания и в формировании клинических умений. Кроме того, они являются примерами способности к наблюдению самого Эриксона.

Следует отметить, что многие цитаты, использованные в этой и следующих главах, взяты из “Сочинений Милтона Эриксона, посвященных гипнозу” в четырех томах, изданных под редакцией Эрнеста Росси в 1980 году издательством “Ирвингтон” (“The Collected Papers of Milton H. Erickson on Hypnosis”, 4 volumes, edited by Ernest L. Rossi, Irvington Publishers, 1980). Каждый раз, когда представится такая возможность, в скобках после цитаты будет указываться год написания или год публикации, чтобы читатель мог лучше ориентироваться в действительном времени появления различных высказываний и источниках, откуда они взяты. Полный перечень источников приводится в списке литературы.

Большая часть наших знаний о психологических процессах получена в результате клинических наблюдений [1937].

(Erickson, 1980. Vol. III, 16, р. 145)

Любые дискуссии в отношении психотерапии или гипнотерапии требуют объяснения некоторых общих соображений, сформировавшихся на основе непосредственных клинических наблюдений [1948].

(Erickson, 1980. Vol. IV, 4, р. 36)

Человек испытывает личное удовлетворение, когда предлагает свои теории и гипотезы, но было бы куда лучше исследовать действительные явления. Исследования должны быть организованы вокруг реальных феноменов, а не вокруг репутации самого исследователя или хорошо аргументированных теорий, изложенных в публикациях и пытающихся объяснять некоторые неисследованные явления [1962].

(Erickson, 1980. Vol. II, 33, р. 344—345)

Говоря иными словами, нам необходимо взглянуть на исследования гипноза не на основании тех наших терминов, в которых мы мыслим и разрабатываем свои гипотезы, а с точки зрения того, что мы можем реально сделать, — с точки зрения действительных наблюдений, открывающих уникальные, многообразные и удивительные формы человеческого поведения, при нашем правильном понимании оказывающиеся состояниями сознания, которые могут быть направлены и использованы в соответствии с внутренними законами, присущими человеку, но пока неведомыми нам [1962].

(Erickson, 1980. Vol. II, 33, р. 350)

Когда я намерен узнать что-либо, я бы хотел, чтобы это знание не было искажено несовершенным знанием кого-то другого [1977].

(Erickson, 1980. Vol. I, 4, р. 114)

Каждый раз, когда я демонстрирую что-либо перед профессиональной аудиторией, я говорю: “Сейчас вы ничего не видите, ничего не слышите, ничего не думаете. Вот три последовательных шага”. Люди обычно заявляют: “Эриксон делает что-то мистическое и таинственное”. Гораздо проще думать обо мне, что я делаю нечто особенное, чем научиться действительно наблюдать и реально мыслить.

(Erickson & Rossi, 1981, p. 249)

Вы не были полностью внимательными по той простой причине, что, разговаривая с вами, я то входил в транс, то выходил из него. Я научился входить в транс произвольно и могу обсуждать что-либо с вами, наблюдая в то же время, как плед поднимается до вот такой высоты (Эриксон показывает)... Я могу входить в транс и выходить из него так, что ни вы, ни кто-либо другой не заметит этого.

(Zeig, 1980, p. 191)

Вы смотрите, но вы не слушаете.

(Zeig, 1980, p. 70)

Итак, ходите вокруг с ничего не выражающим лицом; ваш рот закрыт, а глаза и уши открыты. Вы не торопитесь высказывать свою оценку до тех пор, у вас не будет явных доказательств, подтверждающих ваши умозаключения.

(Zeig, 1980, p. 234)

Понимание того, что является нормальным или обычным, необходимо для обретения понимания ненормального и необычного [1977].

(Erickson, 1980. Vol. II, 18, р. 179)

Каждому, кто занимается психотерапией, следовало бы знать всю широту диапазона человеческого поведения.

(Erickson & Rossi, 1981, p. 86)

Вам необходимо наблюдать обычное человеческое поведение и быть готовым использовать его.

(Erickson & Rossi, 1981, p. 17)

Я знаю, что вы смогли бы сделать это, потому что все другие люди делали это!

(Erickson & Rossi, 1981, p. 231)

Вы работаете с пациентами и вы работаете со своим собственным пониманием, а ваше понимание возникает из вашего знания о том, как вы ведете себя. В своих наблюдениях поведения других людей вам необходимо опираться на наблюдения своего собственного поведения в прошлом.

(Erickson, Rossi & Rossi, 1976, p. 289)

Кэй Томпсон (1975) говорил, что Милтон Эриксон собрал все лучшее, что было в психотерапии в простом слове, которое мне кажется весьма подходящим — это слово “Наблюдай!”

(Beahrs, 1977, p. 60)

Таким образом, у вас есть ум, открытый восприятию всего нового; не критический, оценивающий ум, а исполненный любопытства ум ученого, удивляющийся каждой реальной ситуации. И уже только потом вы можете попытаться давать оценку.

(ASCH, 1980, Запись лекции 16. 07. 1965)

Чем больше вы будете расширять понимание природы человека, биологических процессов, истории индивидуальной жизни, а также знания о своих собственных индивидуальных реакциях и потенциальных возможностях, тем лучше вы будете практически действовать и тем лучше станет ваша жизнь.

(ASCH, 1980, Запись лекции 16. 07. 1965)

Я думаю, для вас чрезвычайно важно наблюдать все возможное, а затем, если вы захотите использовать гипноз, вы будете знать, как именно выразить словами ваше внушение, чтобы оказать наибольшее воздействие на пациента и добиться от него ответной реакции.

(ASCH, 1980, Запись лекции 16. 07. 1965)

Если вы тщательно будете наблюдать за большим количеством людей, вы научитесь осознавать их поведение.

(Zeig, 1980, p. 161)

Когда вы смотрите на какие-либо вещи — смотрите на них внимательно.

(Zeig, 1980, p. 169)

Если вы научитесь наблюдать, вы сможете научиться осознавать происходящие изменения почти мгновенно.

(Zeig, 1980, p. 233)

Именно по этой причине необходимо наблюдать за людьми, наблюдать и еще раз наблюдать.

(Zeig, 1980, p. 351)

А теперь я хочу подчеркнуть еще одну вещь. Ради Бога, посмотрите же внимательно на своего пациента! Увидьте его.

(ASCH, 1980, Запись лекции 16. 07. 1965)

Встречаясь с пациентом, вы наблюдаете за ним. Познакомьтесь получше с ним. Осознайте малейшие моменты, проявляющиеся в его поведении.

(ASCH, 1980, Запись лекции 16. 07. 1965)

Моя задача состоит в том, чтобы наблюдать за пациентом и работать с ним [1966].

(Erickson, 1980, Vol. II, 34, р. 352)

Я очень внимательно наблюдаю за всем происходящим.

(Zeig, 1980, p. 285)

Я обучал его (доктора Росси) искусству наблюдения.

(Erickson & Rossi, 1981, p. 107)

Когда бы я ни занимался наблюдениями, я всегда записываю их, запечатываю в конверт и прячу в ящик стола. Позднее, когда я сделаю новые наблюдения, я снова записываю их и сравниваю со сделанными ранее.

(Zeig, 1980, p. 159)

Когда я начинаю беседу с пациентом, я прежде всего делаю визуальный и слуховой обзор ситуации. Я хочу узнать, что может видеть и слышать мой пациент и как перемещение взгляда или изменение положения может изменить содержание его визуального поля. Мне интересны все возможные звуки, в том числе и шумы на улице, которые могут вторгаться в ситуацию [1964].

(Erickson, 1980, Vol. II, 34, р. 352)

Я отмечаю, как она облизывает свои губы; отмечаю направление ее взгляда и все остальные движения ее тела [1959].

(Erickson, 1980, Vol. II, 9, р. 222)

Я всегда интересовался антропологией, и думаю, что эту науку должны знать все психотерапевты, так как различные этнические группы имеют разный образ мысли.

(Zeig, 1980, p. 119)

Если вы будете наблюдать за детьми, то поймете, что они делают подобные вещи постоянно [1976].

(Erickson, 1980, Vol. I, 21, р. 441)

У меня восемь детей, и я видел, как каждый из них открывал свою физическую идентичность. Все они следовали одному и тому же общему паттерну.

(Zeig, 1980, p. 236)

Не разглядывайте слишком пристально близких вам людей или членов вашей семьи. Ведь при этом происходит вторжение в личную тайну другого человека.

(Zeig, 1980, p. 161)

Когда вы наблюдаете за другими людьми или за членами вашей семьи, ваше врожденное чувство вежливости и уважения перед личной тайной другого человека удержит вас от попыток изучения.

(Zeig, 1980, p. 162)

Я буду читать ваши мысли по лицам, и если кто-либо из вас испытывает неприязнь ко мне, я замечу это.

(Zeig, 1980, p. 162)

Когда женщина начинает половую жизнь, изменяется биологическое функционирование ее организма, и в этот процесс вовлечено все тело. Когда половая жизнь становится регулярной, изменяются ее волосы, брови становятся на миллиметр длиннее, подбородок становится немного тяжелее, губы — полнее; изменяется форма рта, содержание кальция в позвоночнике, центр тяжести, грудь становится больше, а жировая прослойка на бедрах — плотнее.

(Zeig, 1980, p. 161)

Несколько лет назад я записал около 40 страниц текстов своих внушений, сократил их до 20 страниц, а потом и до 10. Затем я тщательно сформулировал каждую фразу, сжав текст еще больше, до пяти страниц. Каждый, кто серьезно хотел бы научиться искусству внушения, должен сделать нечто подобное, чтобы действительно осознать произносимые им слова [1976—1978].

(Erickson, 1980, Vol. I, 23, р. 489)

Я бы хотел отметить, насколько все связано — даже если это не сразу заметно. Есть язык, который я тщательно изучил. Я знаю все части речи, значение всех слов. Поскольку я тщательно изучил все это, я могу легко разговаривать на этом языке.

(Erickson & Rossi, 1979, p. 295)

Мне кажется, никто не понимал смысла моих вопросов о дыхании. Вскоре я начал оставлять свои вопросы при себе, поскольку все отвергали их как глупость. Но это лишь усиливало мое любопытство [60-е годы].

(Erickson, 1980, Vol. I, 16, р. 363)

Выводы

Внимательно наблюдая за собой и за другими людьми на протяжении всей жизни, Эриксон начал замечать вещи, которые большинство из нас упускают. Он понял, как много люди узнают, но потом забывают все то, чему научились, и не осознают того, что знают. Он отмечал, как люди постоянно проявляют ответную реакцию на различные раздражители или на общение, и это тоже обычно находится за пределами их осознавания. Эриксон понял, сколь хорошо организованными и творческими являются потенциальные паттерны человеческой мысли и поведения, но насколько при этом они ограничены ценностями, существующими в нашей культуре, а также индивидуальным опытом человека. Он не раз отмечал, насколько невнимательными являются многие люди и как много различных предубеждений они налагают на реальность, существующую вокруг них. Эти наблюдения стали основой его понимания людей и теми “фактами”, которыми он руководствовался при гипнотическом воздействии во время психотерапии. Все, что он делал как гипнотизер и психотерапевт, было основано на восприятии пациента, с которым он работал, а также на том, что он знал из предыдущих своих наблюдений.

Поэтому то, что содержится в остальной части настоящей книги, включая общее описание человеческого функционирования, предложенное Эриксоном, и его советы по использованию гипнотерапии, основано на его наблюдениях. Этот момент мы будем подчеркивать снова и снова, так как он принципиально важен для правильного понимания предлагаемого Эриксоном. И только когда мы прекратим строить теоретические модели и не будем пытаться налагать приобретенные в процессе обучения схемы на действительные слова Эриксона, а вместо этого станем просто принимать то, что он говорил, описывая то, что есть, — только тогда мы сможем эффективно понять и применить его мудрость. В словах Эриксона нет ничего такого, что нужно было бы разгадывать — хотя соблазн заняться таким разгадыванием бывает иногда весьма большим. Там есть только очаровывающее своей простотой описание того, что люди обычно делают, и советы о том, как они могут научиться делать эти вещи более эффективно.

Общее описание человеческого поведения, предлагаемое Эриксоном, и его советы по использованию того, чем люди являются на самом деле и что они могут делать, будет способствовать процессу повышения эффективности гипнотизера, психотерапевта и всякого человека, читающего эти советы. И если мы следуем по стопам Эриксона, мы должны сделать нечто большее, чем просто воспользоваться данными его наблюдений — мы должны подчиниться его указанию наблюдать и исследовать все в отношении самих себя и других — снова и снова, со все большими подробностями. Эриксон предложил нам карту природы человека, но нам предстоит изучить ее самим, чтобы уточнить очертания, почувствовать эту карту и приобрести способность эффективно ее использовать.