ВОСПИТАНИЕ МИРОЛЮБИЯ. Дети и война. Что значит для детей война? - Молодежь. Действовать на свой страх и риск - Кристиан Бютнер

Нам, западноевропейцам, сейчас, более чем когда-либо, бес­покоящимся за свою безопасность, кажется противоречащим здравому смыслу поведение детей. Не проникшись всей серьез­ностью положения, дети стреляют друг в друга и даже, играя, инсценируют в ближайших закоулках атомную войну, и все на­ши попытки объяснить значение того, что же они делают, не мо­гут их образумить. Неужели они не испытывают того страха перед войной, который сводит с ума нас, взрослых? Что, соб­ственно говоря, значит для детей война?

“Для большинства детей война что-либо значит, лишь пока она несет угрозу для их физической безопасности, ухудшает условия их жизни, сокращает их рацион; она приобретает ре­шающее значение лишь тогда, когда нарушает целостность семьи и тем самым становится преградой на пути первых эмо­циональных привязанностей детей к ближайшим родственникам. Поэтому многие дети лучше переносили волнения, связанные с бомбардировками Лондона, чем предпринятую ради обеспечения их безопасности эвакуацию из опасной зоны” (D. Burlingham, A. Freud, 1971, S. 26). К такому выводу пришли Анна Фрейд и Дороти Берлингэм на основе опыта многолетней рабо­ты с детьми во время второй мировой войны. Как можно объяс­нить, что во время воЙ1НЫ дети не испытывают страха перед ней? Почему задуманные для их безопасности мероприятия вызыва­ют у них больший шок, нежели попадания бомб в соседние зда­ния? Как в таком случае возникает страх перед войной и что он собой представляет?

Для того чтобы изучить, какие события имеют значение для ребенка и могут вызвать у него страх, представим себе, как растущий ребенок постепенно осваивает окружающий его мир независимо от мирных или военных условий. Сначала мы имеем дело с грудным младенцем, не способным делать свои собственные шаги в мире, включаться в конфликты взрослых и понимать их переживания, связанные с войной. Он жизненно зависим от связей с любящими и защищающими его родителями. Примерно на десятом месяце жизни ребенок начинает удаляться от мате­ри для изучения ближайшего окружения. Но не слишком дале­ко, ибо, как и во времена былой неподвижности, голод, холод и лишения могут вызвать у него смертельный ужас. Сейчас уже можно измерять, какое пространственное удаление от матери ребенок в состоянии выдержать. Известно, с какими отчаянием яростью реагирует ребенок, если родители слишком далеко отходят от него во время прогулки.

В конце концов, младенец становится ребенком детсадовского возраста, а затем и школьником, который уже может некоторое время существовать вдали от любимых родителей, не впадая при этом в панику. Родители могут уже изучить к этому времени, сколь длительное их отсутствие ребенок может выдержать. Реакция ребенка на возвращение родителей могла бы послу­жить хорошим сигналом, показывающим, было ли их отсутствие слишком долгим.

Таким образом, границы окружающего мира раздвигаются для ребенка очень и очень медленно. Развитие ребенка и его привыкание к независимости и все большему удалению от роди­телей, к сожалению, слишком часто затрудняются условиями жизни его родителей, которые нередко не имеют возможности в полной мере следовать требованиям развития ребенка. Так как во многих повседневных и вроде бы незначимых ситуациях от детей требуют нечто такое, чего они еще не в состоянии выдержать, их детские страхи, базирующиеся на ограничениях и угрозах, соответствующих их возрастным возможностям, заставляют их защищаться или даже обороняться в силу своих способностей.

Чем раньше ребенок сталкивается с такой угрозой, например разлукой, чем теснее переживание этого связано с условиями его существования, тем более тяжелым оно будет и тем более массивная “защита” своего существования понадобится ребенку. Таким образом, смертельный ужас или страх перед уничтожением в первую очередь связан для ребенка с потерей близости к защищающему его и заботящемуся о нем человеку

Теперь, возможно, станет более понятным, почему детям свойствен меньший страх перед настоящими бомбами, чем перед разлукой с людьми, от которых зависит само их существование. Лишь гораздо позже, достигнув подросткового возраста и став достаточно сильными для отделения от своих родителей, дети оказываются в состоянии постичь опасности из более далекого окружения, включая проблемы международной безопасности, как несущие угрозу их жизни и реагировать на эти проблемы соответствующим образом.

Детские стремления к обороне и уничтожению направлены, таким образом, не на абстрактного врага, существующего, где-нибудь в другой стране, а на непосредственно окружающий их мир, включая даже родителей, находящихся ближе всех. И здесь нередко возникает замкнутый круг для детей, яростью отвечаю­щих на обиды, нанесенные им родителями и воспитателями, в свою очередь наказываемых за ту ярость и получающих тем самым новые обиды. Ибо у нас не принято сердиться и оби­жаться на своих родителей, а положено благодарить их за свое появление на свет.

Более младшие дети часто выражают свои болезненные пере­живания или страхи в таких архаических символах, как Кинг-Конг, Дракула или другие агрессивные животные, как в случае с котом Томом, преследующим маленького мышонка Джерри. А дети более старшего возраста используют для этого символы, которые им предлагает мир взрослых, —реальные войны в кино или по телевидению. И внешнее облачение их страхов выглядит настолько близким к реальности, что удивление вызывает лишь та наивность, с какой дети встраивают символы своих страхов в фантастические истории. Вот как, например, это делает девя­тилетний ученик начальной школы Ян, написавший в своем сочи­нении, посвященном теме войны: “Во Франкфурте была война, стрелять должны были дети. Мы получили оружие. Я очень боялся. Школа была окружена. Я, Ян, Йене, Дирк, Ули и Крис­тиан проявили себя как лучшие стрелки. Мы отстрелялись, и они отступили” (С. Buttner, 982а).

И нигде ни слова о том, что родители являются первыми людьми, у кого дети могли бы найти защиту. И никакого указа­ния на то, кто нападает и, кто поставляет оружие. Впрочем, по­добные фантазии, широко распространенные в этом возрасте, уже не связаны с защитой или заботой родителей, а, напротив, содержат переоценку собственных сил и возможностей.

В детских фантазиях на тему войны скрывается страх перед разлукой со своими родителями. Но вместе с тем сценарий вой­ны представляет собой и лучшую возможность для выражения этого страха с помощью создания таких образов своего Я, в ко­торых ребенок выступает сильным, уверенным, способным спра­виться с любым врагом. Как это происходит, я хотел бы описать, приведя отрывок из сочинения девятилетнего Дирка: “Я испыты­ваю страх. Я вижу моего отца убитым. Я вижу мою мать сидя­щей в концентрационном лагере. Я боюсь. Я должен организо­вать группу. Я назову ее “Бандой молочной пенки”. Мы должны попасть в Берлин. День за днем меня не отпускает страх, мне необходимо избавиться от этого. Я вступаю в союз ополченцев и иду в Берлин с солдатами”.

В этом тексте ужасает глубина безнадежности и тот путь, который Дирк выбрал для ее переработки. Она типична для мальчиков этого возраста, хотя не всегда проявляется столь очевидно. Но как обстоят дела у девочек? Ведь и они имеют за плечами опыт переживания разлуки. И у них есть чувства стра­ха и ярости.

Фантазии на военные темы у девочек и мальчиков

“Я боюсь, когда вижу страшные сны, или, посмотрев детектив и остав­шись дома одна, я испытываю ужасный страх. Страшно, когда находишься вечером одна на улице” (Мартина, VII класс общей школы).

“Повсюду стреляют. Я сижу внизу, в подвале, и мне страшно. Повсюду грохочут взрывы. Я слышу крики, когда солдаты проникают в подвал”,— пишет Сабина.

Моника, которая, как и Сабина, учится в IV классе начальной школы, считает: “Глупо, что идет война. Тогда почти все мужчины—солдаты, а жен­щины и дети сидят в домах и умирают или лишаются рук и ног и не могут ничего сделать”.

А Клавдия пишет: “Тогда солдаты постоянно врываются в дома и рас­стреливают детей и женщин насмерть”.

В любом возрасте девочки поразительно часто увлекаются фантазиями на тему самоистязания. Эти фантазии как бы до­полняют торчащие вверх стволы орудий и танков на рисунках мальчишек, символику, еще более усиливаемую изображением стрельбы из этих стволов.

За мечтами о всеобщем уничтожении или о безграничных возможностях защиты в реальности стоят чувства всесильности или, наоборот, беспомощности. (“Если бы была война, я бы сел в самолет и все бы разбомбил”, — считает Уве, 9 лет). Эти чув­ства выражают целый спектр чувств, почти не связанных с непо­средственным опытом общения между сверстниками. Это—про­явление жизненного опыта, полной беспомощности по отноше­нию к удовлетворению элементарных потребностей, полной без­защитности совсем маленького ребенка, его неспособности противостоять средствам воздействия взрослого.

Фантазии о своей беспомощности или всесильности всегда связаны с переживанием чувства отчаяния, столь же недиффе­ренцированного, как и те потребности, за удовлетворение кото­рых этим детям пришлось бороться в совсем раннем возрасте. И сейчас, как и раньше, мальчики продолжают бороться, а де­вочки—бояться мальчиков, но при этом они гордятся, когда борьба идет из-за них. И сегодня совместная игра детей в войну выражает одновременно их злость и страх. Чего же они боятся? Чем могут им помочь взрослые родители и педагоги? Как нужно преодолевать детский страх перед войной?