9. ИЗЛЕЧЕНИЕ ДЕПРЕССИИ - Психотерапия нового решения. Теория и практика - Гулдинг М., Гулдинг Р.

В настоящей главе мы обсудим лечение и излечении целого ряда, по нашему мнению, взаимосвязанных поведенческих, эмоциональных и мыслительных расстройств. Не все описываемые ниже расстройства со­ответствуют общепринятым взглядам на депрессию. Мы включаем в разряд депрессивных следующие типы клиентов: суицидальных, деп­рессивных, но не активно суицидальных, а также клиентов, убивающих себя сверхурочной работой, опасными занятиями, пристрастиями и дру­гими проявлениями неосознанной тяги к самоубийству.

Выше мы описывали предписания, даваемые родительским эго-состоянием Ребенок. Среди них самым опасным по отношению к само­убийству является "Не будь". Наша точка зрения заключается в том, что в ответ на предписание "Не будь" ребенок может принять одно или некоторые из следующих ранних решений, которые, если их не изменить, ведут к депрессии и/или самоубийству, намеренному или "случайному":

Если все пойдет слишком плохо, я убью себя.

Если ты не изменишься, я убью себя.

Я у бью себя, и ты пожалеешь об этом (или полюбишь меня).

Я почти умру, и ты пожалеешь об этом (или полюбишь

меня).

Я заставлю тебя убить меня.

Я докажу тебе, даже если это меня убьет.

Я доведу тебя, даже если это меня убьет.

Каждое из данных решений может быть тесно связано с рядом раз­личных систем поведения, чувствования, думания, которые мы счи­таем депрессией, даже если пациент и не выглядит депрессивным. Ста­вя диагноз "депрессия", мы не проводим различий между эндоген­ной и реактивной депрессией. Предполагается, что эндогенная депрессия имеет корни в психике человека, реактивная - вне ее. Мы же уверены, что некоторые люди заработали свою депрессию в раннем детстве и поэтому их считают эндогенно депрессивными. Они приняли раннее решение убить себя, если жизнь не улучшится. Их основной эмоцио­нальный шантаж - печаль. Они устроили свои жизни так, чтобы следо­вать своим депрессивным сценариям. Они находятся в тупиках третьей степени, ибо свято верят, что депрессия - их врожденное свойство.

Другие обвиняют внешние силы в том, что те "заставляют" их быть депрессивными, или же реагируют депрессией на новые жизненные ситуации, ибо депрессия - их хронический реактивный процесс. На внешние раздражители они умеют реагировать только депрессией. Так, одни страдают от "менопаузной депрессии", потому что в этот период своей жизни депрессией они реагируют на внешние и внут­ренние раздражители. Другие в подобных обстоятельствах (при при­ближении климакса или во время его) реагируют полной палитрой чувств - гневом, беспокойством, радостью. Депрессивные по складу люди реагируют депрессией. Когда мы исследуем предыдущие вспыш­ки депрессии (а это мы делаем всегда), то видим, что в прошлом кли­ент часто реагировал на стресс депрессией, печалью, потерей само­уважения и чувством загнанности и неспособности контролировать ситуацию.

Нас не интересует излюбленная тема круглых столов и больнич­ных конференций: Действительно ли пациент склонен к самоубийст­ву и насколько силен его суицидальный импульс? Нам неинтересно обсуждать в отсутствии клиента, действительно ли он "имеет это в виду", когда говорит о самоубийстве. Напротив, когда мы видим пациента, находящегося в депрессии или ведущего опасный образ жизни, мы просим его сделать Взрослое заявление, что он не убьет себя. Пациенты иногда говорят: "У меня нет депрессии. Почему я должен решать не убивать себя. Мне такое и в голову не приходило". На что мы отвечаем: "Отлично! Если вы не склонны к самоубийству, тогда для вас не составит большого труда решить не убивать себя случайно или намеренно. Мы хотим, чтобы вы вслух произнесли это решение".

Пациент может проявить внутреннее несогласие с таким утверж­дением. Он может произнести его с вопросительной интонацией, ут­вердительно кивать головой, говоря "нет", или использовать такие расплывчатые формулировки, как "Я думаю, я могу сказать...". За­тем мы просим пациента принимать попеременно обе стороны: "Я убью себя" и "Я не убью себя", пока он не разрешит свои сомнения и не за­ключит контракт не убивать себя. Пациент может выдвинуть усло­вия, при которых он останется в живых. Один психиатр изменял сво­ей жене, а она пугала его разводом. Он сказал: "Я не убью себя, если моя жена не уйдет от меня". Совершенно очевидно, что он под­талкивал ее к уходу, чтобы затем впасть в депрессию и покончить с собой.

ЭТО ИМПЕРАТИВ. Мы считаем, что никакая депрессия не мо­жет быть вылечена, пока пациент не заключил с собой Взрослый контракт не убивать себя в нашем присутствии. (См. Главу 3, Антисуи­цидальные контракты.) Мы осознаем, что многие глубоко депрессив­ные и склонные к самоубийству клиенты на первой встрече могут не захотеть заключать подобный контракт. Вместо него они заключают временный контракт. На недельном или четырехнедельном семинаре наши депрессивные клиенты заключают контракт не убивать себя во время семинара. Когда решение произнесено, мы больше не беспоко­имся о возможном самоубийстве клиента и направляем нашу (а клиент свою) энергию на излечение. Теперь высвободившиеся силы, которые он тратил каждый день на борьбу с тягой к смерти, клиент может бро­сить на терапевтическую работу.

Взрослый контракт - всего лишь прелюдия к новому решению. Сам по себе он - не новое решение. Новое решение - окончательное, глубинное утверждение, сделанное свободным Ребенком: "Я никог­да не убью себя". Это не обещание - это факт и уверенность, кото­рая позволяет Ребенку вырваться из пожизненного суицидального сценария.

В работе над принятием нового решения большую роль играет сре­да. Мы думаем, что новое решение принять труднее, когда ты окру­жен привычными раздражителями, исходящими от семьи, работы, со­циальной и культурной обстановки.

В промежутке между заключением контракта и новым решени­ем участвующий в нашем семинаре депрессивный человек живет в среде, воспитывающей и стимулирующей одновременно. Наш дом и территория вокруг очень красивы, наш персонал заботится о гос­тях, наш повар создает шедевры кулинарного искусства. Вдоба­вок, участники семинара быстро объединяются в сплоченную, под­держивающую группу. Они отказываются подыгрывать актерам в пьесе "Пни меня" и аплодируют любому достижению своих то­варищей. Мы считаем, что наша среда, с малым количеством стрес­сов и сильной поддержкой изменениям, особенно хороша для со­здания условий принятию новых решений. Тем не менее, такая же работа может быть проделана и, когда пациент посещает семинар, живя дома. Правда, в таких условиях работа занимает обычно больше времени.

Если дела пойдут совсем плохо, я убью себя

Нэн - участник четырехнедельного семинара. Мы с первых минут понимаем, что она в глубокой депрессии. Ее лицо неподвижно-печально, тело напряжено, голос неестественный, она двигается медленно, как будто что-то тянет ее вниз. На первой встрече, посвященной контрак­там, мы спрашиваем, есть ли у нее позывы к самоубийству, и получаем положительный ответ. Она говорит, что заключила антисуицидальный контракт со своим терапевтом: она пообещала не убивать себя до дня своего 40-летия, который прошел два месяца назад. Она чувствует себя никчемной и утверждает, что работа для нее - единственная ценность в жизни. Она считает жизнь "слишком болезненной" и не хочет жить. На семинар приехала по совету своего терапевта, но слабо верит в то, что сможет измениться.

Мы выслушиваем ее, не торопя и не противореча. В первые две с половиной недели Нэн практически не работает, но мы с группой поощряем каждое ее маленькое изменение. Группа по мере сил вовле­кает ее во внелечебные занятия. Она начинает петь с ними - и даже выходит к бассейну.

Постепенно Нэн немножко расслабляется, начинает смеяться. С лица стирается напряженное выражение, немного расслабляются мышцы тела. Время от времени мы напоминаем, что когда она будет готова, ее ждет важная работа по принятию нового решения. К кон­цу третьей недели Нэн просит помочь начать эту работу.

Мы просим ее пересесть на другой стул и говорить от имени себя-"никчемной". Нэн делает это легко. Потом мы снова просим ее пере­сесть и говорить от себя-"значимой". У нее большие трудности в выра­жении своей ценности, неважно, говорит ли она из эго-состояния сво­бодный Ребенок или эго-состояния Взрослого. Наконец, мы просим Нэн вернуться на место и представить, что она смотрит на себя, только что родившуюся, лежащую в колыбельке. Когда она представила сцену, мы просим ее нагнуться, взять себя на руки и подержать. Она наклоняется, как будто берет ребенка на руки и качает его. "Поговорите со своим ребенком", - предлагает Боб.

Нэн: Я буду любить тебя.

Боб: Я люблю тебя. (Важно употреблять настоящее время.)

Нэн: Я люблю тебя, я люблю тебя, о-о, я люблю тебя, я буду заботить­ся о тебе. Я никогда не причиню тебе боль, я никогда не убью тебя, я буду тебя воспитывать.

Глаза ее наполнились слезами, как и у многих в комнате. Она про­должает покачивать ребенка, тихонько напевая. Через некоторое вре­мя мы просим ее пересесть на стул свободного Ребенка и понять, что она чувствует. (На этом этапе работы она, судя по всему, приняла но­вое решение любить себя, не задействовав эго-состояние Ребенка.)

Нэн: Я чувствую себя по-другому. Я чувствую в себе жизни больше, чем когда-либо раньше. Как будто я прекратила свою бесконеч­ную борьбу.

Боб: Хорошо. Скажите это маме. Посадите ее на этот стул. (Ставит перед ней стул).

Нэн: Я чувствую себя по-другому. Да. Неважно, чего хочешь ты, я себя не убью. Я свободна от тебя, от твоего нежелания иметь меня.

Боб: Теперь пересядьте на стул приспособившегося Ребенка и посмот­рите, что вы там делаете.

Нэн: Я не чувствую, что оставила здесь что-нибудь. Не хочу умирать. Я и здесь чувствую себя сильной.

Боб: На мой взгляд, я закончил. А вы?

Нэн: ДА!

Все собираются вокруг Нэн, обнимают ее и хвалят за принятое ре­шение. Ее работа закончена.

В данном случае есть несколько необычных аспектов. У Нэн была мать с сильными наклонностями разрушительницы, которая, как счи­тала Нэн, желала ее смерти с самого рождения. Правда это или нет - неважно. Важно то, что Нэн была в этом уверена с тех пор, как себя помнит. Ее ранним решением было: "Если здесь станет еще хуже, я от­сюда сбегу". В более позднем детстве она решила: "Если дела пойдут совсем плохо, я убью себя". Ребенком она ощущала, что мама хочет ее смерти, и ее родитель (Р1) из эго-состояния Ребенка сказал: "Не будь". Ко всему прочему, она не чувствовала воспитания со стороны матери, и в результате ее Родитель тоже не был хорошим воспитателем.

Таким образом, в процессе работы ей необходимо было проявлять к себе материнское отношение, чтобы изменить смертельно опасного родителя как в ее Родителе, так и в Ребенке. Мы думаем, что если бы мы исполнили роль заботливых родителей, это было бы далеко не так эффективно, как ее взрослое материнство по отношению к себе-малютке. Будучи себе матерью, Нэн из эго-состояния Ребенок решила остать­ся в живых, а из Р1 и Р2, решила воспитывать себя, заботиться о себе. После принятия нового решения она стала искать, как лучше заботить­ся о себе. Через четыре месяца после семинара Боб получил от нее на­стоящую книгу, где она описывала, как воспитывает и заботится о себе. Она стала лучше кормить себя, бросила пить и курить, пристегивала ремень безопасности при вождении, разрешала себе больше играть, не работала так много, покупала себе красивую одежду. Одним словом, существенно подняла уровень заботы о себе. Конечно, многое из того, что она делала, она делала как Взрослый, однако начало новому пове­дению - в Родителе.

Таких пациентов как Нэн часто госпитализируют и сажают на антидепрессанты. Мы считаем, что поддерживающая и воспитывающая атмосфера более значима, нежели лекарства. Если бы мы хоть раз дали Нэн антидепрессанты, она (и мы тоже) посчитала бы именно их причи­ной, по крайней мере, некоторых своих изменений и не чувствовала бы себя самостоятельной. Допуская, что не все психотерапевты имеют та­кие условия, которые предоставляем профессионалам (одновременно являющимся нашими пациентами) мы, смеем задать вопрос: а почему? Месяц у нас стоил Нэн 1200 долларов; во сколько бы обошлось ей лече­ние в психиатрической больнице? И какой при этом был бы результат?

Если бы мы госпитализировали пациентов, мы бы соблюдали все тот же режим: изоляция от семьи, друзей и стрессов; много по­глаживаний; полноценная шестичасовая программа лечения; под­держка изменениям; существенное вовлечение всей группы в про­цесс лечения каждого пациента. Мы бы не прописывали лекарст­ва, если только пациенты не: 1) никак не реагируют на лечебную программу; 2) физиологически депрессивны - с серьезной потерей аппетита и веса, ранним просыпанием, признаками замедленно­го метаболизма и прочими показателями того, что пациент довел свою депрессию до уровня, когда желательно лекарственное вме­шательство. Мы никогда бы не использовали электрошоковой те­рапии.

Если ты не изменишься, я убью себя

Нина - участник трехдневного семинара в другом городе. Мэри -терапевт. Двадцать клиентов работают с Мэри с 9 до 17, а вечером расходятся по домам. Всех их направили на семинар местные тера­певты, посещавшие в качестве наблюдателей или участников наш ма­рафон.

Первое занятие:

Мэри собирает факты: Нина совершила четыре попытки самоубий­ства за шесть месяцев и при последней чуть не погибла. Со своим те­рапевтом она отказывается заключить антисуицидальный контракт, поэтому прислана на семинар. Она говорит, что во время семинара не будет пытаться покончить с собой. Черные волосы, бледное, неподвиж­ное лицо без признаков косметики - все это выглядит как маска смерти. Она рассказывает о своей нынешней жизни. В работе она достигла успеха, но клянется, что "никогда" не была счастлива. Она глубоко подавлена неуспехом своих братьев. Ее родители пренебрегали детьми и даже били их.

Второе занятие:

Мэри: Как давно вы несете ответственность за своих братьев?

Нина: Всю жизнь. С тех пор, как они родились.

Мэри: Я не понимаю. Вам было три, когда родился Джо, четыре, ког­да Майк, и пять, когда Сесил. Перескажите сцену, демонстриру­ющую вашу ответственность.

Нина: Я всегда несла ответственность.

Мэри: Не желаете отыскать типичную сцену? Расскажите ее, как если бы она происходила прямо сейчас.

Нина: Мне семь лет. (Она описывает сцену, в которой отец злится на Джо и грозится побить его, а Нина уводит Джо и малышей из комнаты. Мать и отец продолжают ругаться, а затем обруши­ваются на Нину за то, что она защищала Джо. Они говорят, что она "во всем виновата". Она очень грустит, но одновременно и радуется тому, что спасла братишек.)

Мэри: Хорошо. Теперь будьте 14-летней. Что происходит?

Нина: (Описывает практически ту же сцену. Она все так же спасает мальчиков от отца. Мать еще больше злится на Нину и выглядит в этой сцене психопаткой.)

Мэри: Вы были очень храбры и прекрасны, когда в семилетнем возра­сте спасали своих братишек. Тогда им самим было не спастись. Теперь я хочу, чтобы 14-летняя Нина сказала кое-что новенькое своим братьям: "Я защищала вас, когда мне было семь".

Нина: Да. Я защищала вас.

Мэри: "А сейчас, когда мне 14, а вам -11, 10 и 9, вы старше, чем я, когда мне было семь. Вы достаточно взрослые, чтобы защитить себя".

Нина: Может быть. (Начинает тихо плакать.)

Мэри: Скажите им.

Нина: Нет.

Мэри: Они достаточно взрослые. (Долгая пауза).

Мэри: А сейчас, когда Сесилу 25, они уж точно достаточно взрослые.

На семинаре присутствуют еще двое суицидальных клиентов, и Нина внимательно наблюдает за их работой. Один из них взрывается счаст­ливым смехом, когда решает, что он любит себя маленьким ребенком, и что он не убьет себя. Распираемый энергией, он требует от группы объятий и поздравлений. Нина бесстрастно наблюдает и не присоеди­няется к общему/хору поздравлений.

Третье занятие:

Мэри: Как вы сейчас?

Нина: Не знаю. Так же.

Мэри: Думаете о самоубийстве?

Нина: Не знаю. У меня нет желания жить. Мне незачем жить. Я хочу конца. Я не могу больше жить с моей семьей, но по-другому нельзя.

Мэри: Я вижу еще три возможности. Первый: продолжать делать то, что и раньше - пытаться спасти своих братьев. Для вас это груст­ный вариант. Второй: развестись со своими братьями. Третий: дать себе время, чтобы с помощью терапии научиться общаться с бра­тьями, не взваливая на себя их проблемы.

Нина: Я подумаю об этом.

Четвертое занятие:

Нина: Я хочу работать.

Мэри: Хорошо. Вы раньше думали о самоубийстве? (Мэри спрашива­ет, чтобы проследить историю ее суицидальных импульсов. Нина вспоминает, что впервые захотела покончить с собой в восемь лет.)

Мэри: Пусть вам будет восемь. Что происходит?

Нина: Мать ругает меня за что-то, чего я не делала. (Описывает сцену).

Мэри: Хорошо. В качестве эксперимента скажите маме: "Если ты не остановишься, я убью себя".

Нина: Если ты не остановишься, я убью себя. Это правда, Мэри.

Мэри: Нет, это неправда. Потому что вы не убили себя, когда вам было восемь. Будьте восьмилетней и скажите ей: "Неважно, что ты де­лаешь, я не убью себя".

Нина: Я не могу этого сказать.

Мэри: Можете. Потому что это правда. Вы не убили себя, несмотря на все, что она делала.

Нина: Я не знала как.

Мэри: Каждый восьмилетка знает как - спрыгнуть с крыши, прыгнуть под машину. Вы выбрали не убивать себя. Очень важно, чтобы вы это поняли.

Нина: Это правда. Неважно, что ты говоришь мне, я не убью себя. Мэри: Правда?

Нина: Тогда - да. Сейчас я это чувствую.

Мэри: Теперь, оставаясь восьмилетней, скажите это отцу. (Нина го­ворит.)

Мэри: Теперь братьям, по очереди.

Нина: Когда мне восемь, я остаюсь жить ради тебя, я не буду себя убивать из-за тебя. (Она говорит каждому, называя их по име­ни.)

Мэри: (Мэри просит Нину быть четырнадцатилетней и все повто­рить. Нина повторяет, всхлипывая.)

Мэри: А теперь будьте сегодняшней. Увидьте отца. Поэксперименти­руйте с "Если ты не изменишься, я убью себя".

Нина: Он не изменится, но меня это не волнует. Не волнует.

Мэри: Тогда поэкспериментируйте с "Неважно, что ты делаешь, я не убью себя".

Долгая пауза, затем:

Мэри: Где вы сейчас?

Нина: Ты для меня ничего не значишь. Я никогда не убью себя из-за того, что ты делаешь.

Мэри: Теперь мать. Неважно, что...

Нина: (Истерически всхлипывая). Я убью себя из-за тебя. Вот чего ты всегда хотела.

Мэри: Я убью себя из-за тебя, и тогда ты...

Нина: Она не раскается. Она будет только рада. Она винит меня во всем. За все, что происходит плохого.

Мэри: Нина, вы осознаете, что ваша мать - сумасшедшая?

Нина: Именно это говорит мне моя терапевт. Она говорит, что моя мать - параноик.

Мэри: Я убью себя, потому что ты душевнобольная. Потому что ты не отличаешь выдумки от реальности.

Нина: (Долгая пауза). Нет.

Мэри: Тогда?

Нина: Я не знаю. (В течение 15 минут она колеблется, переходя от яро­сти к печали, задает себе вопрос, действительно ли она здорова ду­шевно и не является ли причиной материнского психоза. Затем гово­рит тихим голосом.) То, что ты делаешь, неважно. Чтобы ты ни сделала, я не убью себя.

Мэри: Правда?

Нина: Частично. В основном.

Мэри: Примите другую сторону. Я убью себя из-за тебя. (Когда сохраняется двусмысленность в высказываниях, взгляд с другой сто­роны позволяет клиенту осознать абсурдность и принять новое решение.)

Нина: Нет. Ты для меня не так уж много значишь. Мне неважно, что ты делаешь. Я не убью себя.

Мэри: Правда?

Нина: Мне так кажется.

Мэри: Повторите и осознайте.

Нина: (Повторяет несколько раз, пока не говорит, что это правда.)

Мэри: Теперь обратитесь к своим братьям, по очереди. Начните с Джо.

Нина: Мне неважно... Я не могу этого говорить! Мне важно, что про­исходит с тобой. Я люблю тебя.

Мэри: Тогда скажите: "Меня волнует, что происходит с тобой. Меня волнует, кем ты станешь. Но что бы ты ни сделал или кем бы ты ни стал, я не убью себя".

Нина принимает обе стороны: "Я убью себя" и "Я не убью себя", постепенно осознает и начинает чувствовать, что не убьет себя из-за Джо. Она проводит подобный диалог с Майком, а затем с Сесилом.

Нина: (Негромко плача). Сесил, тебе пришлось хуже всех. Они все боль­ше и больше сходили с ума, и тебе пришлось хуже всех. Я хотела спасти тебя. Я так хотела спасти тебя. (Она почти пять минут молча плачет.) Я так волнуюсь о тебе, Сесил. Но, что бы ты ни сделал, я всегда буду любить тебя. И что бы ты ни сделал, я не убью себя.

Мэри: Правда?

Нина: Да. Братики мои, я... я люблю вас. И что бы вы ни сделали, кем бы ни стали.

Мэри: Кому-нибудь еще хотите сказать?

Нина: Да. Я не хочу объяснять.

Мэри: Хорошо. Просто обратитесь к нему или к ней.

Нина: Что бы ты ни сделал, я не покончу с собой.

Мэри: Еще кто-нибудь?

Нина: Нет.

Мэри: Теперь вы. Неважно, что я сделала или сделаю...

Нина: Да. Я не убью себя. Не ради кого-то. Не из-за кого-то. Включая себя. Неважно, что я сделаю или кем стану, я не убью себя. (Долгая пауза).

Мэри: Что вы чувствуете?

Нина: Я чувствую себя такой одинокой, как никогда в жизни не чув­ствовала. Я совершенно одна. Мне бесконечно грустно. И я не убью себя.

Мэри: Я рада, что вы это не сделаете. Вы знаете книгу "Я никогда не обещал тебе цветущий сад"? Название как раз для вашего состо­яния. Решение жить может принести печаль и одиночество. Но сейчас у вас есть почва под ногами. Почва, чтобы расти. Время, чтобы учиться и искать новых близких людей. И учиться, как быть счастливой. А когда вы научитесь, как быть счастливой и близ­кой, вы сможете быть по-новому близкой со своими братьями. А может быть и нет. Я и этого не могу вам обещать.

Нина: Я понимаю.

Нина и ее терапевт разговаривают друг с другом. Терапевт во время Нининой работы плакала, а сейчас говорит, как она счастли­ва, что Нина не убьет себя. Они договорились продолжить терапию, и Нина обещала, что если у нее возникнет импульс к самоубийству, она не будет следовать ему, а расскажет о нем терапевту на ближай­шей встрече.

Нина, в отличие от многих клиентов "Если ты не изменишься, я убью себя", никогда не пыталась шантажировать своих братьев, тре­буя изменения. Она старалась быть им матерью... и подавляла себя мыслью, что ей это не удается. Она не требовала от них чувствовать вину.

В книге Сэйджер и Каплан "Развитие семейной и групповой тера­пии"1 Боб описал женщину, которая шантажировала его угрозой са­моубийства, если он не станет ее терапевтом. Причем делала это, зная, что Боб к тому времени прекратил работать с отдельными пациента­ми. Однажды она пришла к нему в офис и угрожала покончить с со­бой, если он ее не примет. Боб поговорил с ней немного и увидел, что она в депрессии, потому что ее бывший муж женился. Тогда Боб спро­сил, когда она впервые использовала грусть, чтобы заполучить же­лаемое.

Она припомнила, что однажды, не получив какую-то особенную кук­лу на Рождество, была очень подавлена. Родители, увидев это, купили ей вожделенную игрушку. Так она и научилась использовать "истерический" метод.

Боб попросил ее повторить угрозу убить себя, если он ее не при­мет. Она повторила. Затем Боб попросил ее стать пятилетней и ска­зать родителям, что убьет себя, если не получит куклы. Она сказала, что ни за что бы не сказала им этого. "Хорошо", - согласился Боб. - "Тогда скажите им, что не убьете себя только из-за того, что они купили вам не ту куклу". Смеясь, она повторила эти слова. "Хорошо, теперь скажите своему мужу то, что вы считаете необходимым ска­зать".

Она сказала: "Джо, если ты не разведешься и не вернешься ко мне, я покончу с собой". После этих слов она поглядела на Боба и начала хихикать. "Глуповато, не правда ли? Я, без сомнения, не убила бы себя из-за куклы, и я не убью себя из-за этой взрослой куклы, моего мужа. Кроме того, не очень-то он и похож на куклу". Конечно, на этом ее работа не завершилась, но прогресс был достигнут значительный. Она закончила работу, лечась у наших партнеров.

По поводу пациентов, подобных Нине, и заседает обычно больнич­ный персонал: Действительно ли пациент намеревается убить себя или он просто "запугивает" нас? Мы убеждены, что такой вопрос бесполе­зен. Первый шаг в терапии - или сделать так, чтобы пациент заключил серьезный контракт не убивать себя, или поместить пациента в боль­ницу, где бы он не смог этого сделать. Пациент может не "намеревать­ся" сделать это, однако иногда он может ошибиться и все-таки совер­шить самоубийство. Он должен быть защищен от самого себя, пока не научится не использовать шантаж и научится тому, что "единственный человек, который гарантированно будет с вами до гробовой доски, это вы сами". Никакой шантаж не заставит другого человека быть все вре­мя рядом; единственное действие шантажа - поддерживать у шантажи­ста депрессию и суицидальность.

Как уже говорилось, таких пациентов излечивать трудно. Несколь­ко лет назад на профессиональной встрече один известный терапевт заявил, что ни один суицидальный пациент не может быть по-настоя­щему "вылечен". Затем он продемонстрировал свои методы работы с суицидальными пациентами, показав видеозапись лечения человека, направленного к нему после серьезной попытки самоубийства. На плен­ке демонстрировалось, как команда врачей спасает девочке жизнь. Он объяснил, что пригласил ее родителей просмотреть эту запись. Затем он прокрутил перед собравшимися профессионалами свой разговор с девочкой и ее родителями. Он задал ей следующий вопрос: "Что за­ставило тебя попытаться убить себя?". (Курсив наш, чтобы подчерк­нуть нашу уверенность в невозможность заставить кого-нибудь сделать что-то.) Она призналась, что совершает попытки самоубийства, когда родители не позволяют ей делать то, что она хочет. В конце, по­сле всех пролитых слез, терапевт поворачивается к родителям и спра­шивает их: "И что это заставляет вас чувствовать?". (Курсив опять наш.) Эти люди - узники системы семейных отношений, в которой все, чтобы добиться своего, шантажируют друг друга слезами, угрозами и попытками покончить с собой. Терапевт не должен играть по прави­лам такой системы. Напротив, он должен вынудить каждого члена се­мьи признать свою независимость от шантажа, признать, что никто не может заставить его или ее чувствовать себя плохо, что человек сам отвечает за свои чувства. Вопрос терапевта "И что это заставляет вас чувствовать?" спровоцировал то, что семья так и осталась в старом сценарии, когда девочка знает, что добиться чего-нибудь от родителей можно лишь угрозой самоубийства. Неудивительно, что родители в этих условиях сказали следующее: "Мы чувствуем себя ужасно; мы не зна­ли, что ты так переживаешь; конечно, ты можешь делать все, что по­желаешь". И с этого момента до конца своей жизни (если, правда, она под влиянием обстоятельств или внутреннего порыва не изменится) эта девочка будет считать самоубийство вполне приемлемым жизненным выбором.

Я убью себя, и ты пожалеешь об этом

(или полюбишь меня)

Тайное убеждение, которое требуется вытащить на свет божий, это что смерть не есть смерть. Мамочка и папочка полюбят его, когда он станет мертвым, и каким-то хитрым способом он сможет наслаждаться их сожалениями и признаниями в любви. "Классно придумано", - го­ворим мы. Мы высмеиваем эту "мечту", чтобы пробиться через Детский отказ клиента понять, что мертвому будет абсолютно все равно, что они почувствуют и осознают. Ведь именно он и будет тем, кто умер.

Некоторые клиенты проигрывают другие вариации на эту тему, желая умереть, чтобы воссоединиться с мертвым родителем. Старше­классница Ивон, чья мать умерла, перестала есть, получила диагноз anorexia nevrosa (невротическая анорексия) и похудела с 55 до 32 кило­граммов. Ее идея заключалась в том, что если она умрет и присоеди­нится к маме, то мама ее, наконец, полюбит. Некоторые родители так же, как и некоторые священники, лелеют мысль, что рай - реальное место, где мы все постепенно очутимся. Может это и так... мы не спо­рим с религией... но Ребенок, которому говорят: "Ты встретишься с бабушкой на небесах", верит, что рай - это место в конце жизненного пути. С этим Детским заблуждением и надо работать.

Боб работал с Ивон, чтобы она поняла, что мама мертва... мертва-мертва. Отца, чьи поглаживания дочери состояли лишь в озабоченно­сти по поводу ее еды и веса, Боб попросил держать дочь во время сеан­са на коленях. Боб научил его не приставать к Ивон с расспросами о еде, а искать другие способы ее поглаживать. Священника убедили пре­кратить с ней разговоры о том, "что подумает на небесах твоя мама о том, что ты перестала есть", потому что это только поддерживало ее заблуждение. Наиболее важным толчком в излечении было заключе­ние Ивон антисуицидального контракта, а затем и принятие решения не убивать себя. Она почувствовала себя намного лучше и быстро на­брала вес.

Я почти умру, и ты пожалеешь об этом

(или полюбишь меня)

Это решение похоже на "Я убью себя, и ты пожалеешь об этом", за исключением того, что клиент не считает себя ни депрессивным, ни суицидальным. Как правило, подобное раннее решение принимается, когда ребенок видит, что во время болезни пренебрежение и негатив­ные поглаживания резко меняются на любовь и заботу. Иногда один или оба родителя - врачи, которые до болезни не были особо щедры на поглаживания. В других случаях в семье много детей, и на каждого просто не хватает родительских времени и энергии. Однако когда ре­бенок заболевает, он узнает, как добиться заботы и времени от всей семьи. Хотя часто здесь же присутствует сообщение "Не будь", мы не верим, что оно - предпосылка для принятия детского решения "Я поч­ти умру...". Мы знакомы с врачом, отец которого тоже врач, в дет­стве перенесшим серию отитов. Когда он болел, мама меняла свое расписание так, чтобы оставаться дома. Позже при пункции ему за­несли инфекцию, вкололи укол против столбняка, в результате ко­торого у него была сильнейшая анафилактическая реакция, из-за ко­торой он чуть не умер. Ему кололи в сердце адреналин, делали ис­кусственное дыхание и ряд других спасательных мероприятий. Это событие стало одним из острейших детских воспоминаний. Он зара­ботал тяжелейшую аллергическую крапивницу, и мать с отцом в те­чение всего времени его выздоровления оставались дома и заботи­лись о нем. С тех пор он имел еще несколько тяжелых инфекцион­ных заболеваний, одно из которых было бы смертельным, если бы к тому времени как раз не поступил в продажу пенициллин. Он снова почти умер.

Он рассказывает забавные истории о том, как чуть не разбился, пры­гая с парашютом, или как дважды чуть не сгорел в самолете, на котором он облетал свое лесничество. Он "едва избежал смерти", когда за несколь­ко дней до Перл-Харбора его уволили по здоровью из ВВС, в то время как все его друзья погибли в Гвадалканале. Его жизнь полна подобного рода приключениями или, точнее сказать, несчастными случаями, и его истории всегда вызывают "живительный" смех висельника. Хотя сейчас он и перестал рассказывать истории о "на волосок от смерти", курить он не бросил и, вероятно, все еще живет по своему старому сценарию, не­смотря на все "героические" попытки выскочить из него.

Эти случаи особенно трудны для лечения, потому что пациенты дол­жны расстаться с позитивными поглаживаниями. Люди действительно любили их, когда они "почти умирали". Естественно, что Ребенок за­дается вопросом: "И что же мне даст расставание с таким стилем жизни? А есть ли, вообще, смысл жить, не получая теплых, заботливых поглаживаний?". И хотя взрослый пациент знает, что сможет и други­ми способами получить подобные поглаживания, Ребенок борется -буквально до последнего вздоха. Поэтому так важно, чтобы в процессе лечения Ребенок пациента увидел, как можно получать поглаживания за то, что он живет, а не за то, что "почти умирает".

Я тебя заставлю убить меня

Это позиция типичной разуверившейся жертвы насилия над ребен­ком. Дети приходят в такое отчаяние, когда они страдают от боли, при­чиняемой насилием, что выбирают единственный путь в жизни - желание умереть... подобно тому, как безнадежные раковые больные желают одного - прекратить свои страдания. Психолог, в детстве подвергавшийся насилию, продолжал жить по сценарию "Я застав­лю тебя убить меня". Он гулял по ночам в опасных местах, затевал драки в барах. На семинаре, проходя терапию, он осознал, что его поведение направлено на "поиски смерти". После этого он вернулся в раннюю сцену, в которой мать швыряла его об стену. Он вновь ощу­тил, как подначивал ее, отказываясь плакать или признать свою вину; он вспомнил, как думал, что она убивает его и что он скоро умрет. Сво­им новым решением он подтвердил, что не был тогда убит, что в конце концов избавился от нее. И затем вдруг объявил, что прекратит поиски человека, способного его прикончить.

Первый шаг в лечении - установить сцену, в который клиент мог бы осознать, что пытается подставиться смерти. Многие это отрицают. Те­рапевту требуется отыскать ключи к двери, за которой прячется пони­мание собственных намерений пациента. Например, один терапевт-па­циент стоял с Бобом на веранде, когда мимо на мотоцикле с ревом про­несся наш бывший повар. Боб заорал: "Надень свой чертов шлем, идиот!", и терапевт расхохотался. Когда Боб спросил, в чем причина смеха, тот ответил, что тоже любит носиться на крутом мотоцикле и никогда не надевает шлема. Затем он гордо, с легким "юморком", поведал Бобу о своем жеребце: как часто тот пытался его прикончить. Боб ответил, что не видит ничего смешного в возможности быть убитым, и спросил, не хочет ли терапевт поработать, чтобы защитить себя от убийства кем-нибудь, в том числе лошадью. Сначала терапевт отрицал свою суици­дальную позицию, но позже проделал успешную работу по выходу из смертоносного жизненного сценария. Иногда Боб создает себе непри­ятности, когда в свободное от терапии время противоречит людям за столом или у бассейна, слыша смех висельника. Шоковая ценность по­добной конфронтации, тем не менее, перевешивает переживаемую не­ловкость. Ведь иначе такие люди прошли бы мимо нас, как они прохо­дили мимо сотен других людей в своей жизни.

Боб добавляет следующее персональное замечание: "Я намеренно противостою смеху висельника, даже когда не работаю. Все, кто зна­ком со мной, знают, что я считаю себя сторожем брату своему, и как врач я обязан противостоять смертоносному сценарию в той же мере, в какой обязан смахнуть ядовитого паука с чьей-то шеи".

Я докажу вам, даже если это меня убьет

Люди этого типа могут быть поделены на две категории: те, кто пытается "доказать всем на свете родителям", стремясь ко все боль­шим и большим достижениям, и те, кто пытается "разоблачить всех на свете родителей", куря, злоупотребляя алкоголем и наркотиками. Очевидно, что последние могут стать наркоманами и алкоголиками. Не все наркоманы начинали с дерзких решений, но многие начинали именно с них, используя гнев в качестве прикрытия того, что могло бы стать депрессией.

Представители первой группы - передостигатели, целеустремленные пионеры, люди типа А по Фридману2 - решают: "Я докажу вам, даже если это меня и убьет". Решить "Я докажу вам" - неплохое дело, про­блемы приносит вторая часть предложения. Психотерапевтический мир полон таких людей: стремящихся ко все более и более широкому при­знанию, получающих степень за степенью, добивающихся успеха за ус­пехом, тратящих годы на психоаналитическую учебу, а затем растерянно оглядывающихся по сторонам, не зная, к чему же стремиться теперь, и получающих в награду язву, гипертонию, коронарное давление, коро­нарную непроходимость, и, в завершение, депрессию и мысли о само­убийстве, потому что либо никто их не замечает, либо некуда дальше стремиться. Однажды много лет назад, Боб проводил показательный семинар для одной психотерапевтической организации. Один из участ­ников предложил ему побороться на руках. Обычно мы уклоняемся от подобных вызовов, но на этот раз Боб согласился. После поединка те­рапевт сообщил, что он только что из больницы, где лечил коронар­ную непроходимость. Он продолжал "доказывать им" и напрягался так, что угроза нового тромба становилась весьма вероятной. Другой пси­хотерапевт также лежал в больнице по поводу сердечной недостаточ­ности. Следуя своим установкам, он поехал кататься на лыжах, где при спуске у него случился сердечный приступ. Сразу после этого он при­шел на семинар, где продолжал демонстрировать повышенную физи­ческую активность. Он "доказывал им, пусть это и убивает его". Что, собственно, и происходило. На семинаре он упорно работал (естествен­но), переместился в раннюю сцену, где ему было пять лет, и отец заявил ему, что он - не настоящий мужчина (это в пять-то лет!). Он скривил лицо, сжал кулаки и заорал на отца: "Я докажу тебе, пусть это меня и убьет". Вот так этот упрямый пятилетний храбрец и руководил его взрослой жизнью. Он услышал свои слова, прочувствовал свой гнев, а затем обнаружил в себе скрытый поток печали, берущий начало в том, что отец любил его меньше, чем старшего сына. Оставаясь в сцене, он вышел вперед и сказал отцу: "Ты псих, папа. Я отличный пацан, и твоя вина, что ты этого не видишь. Я не собираюсь убивать себя только для того, чтобы доказать тебе, что я отличный пацан. Я не должен ничего доказывать ни тебе, ни други ". После терапии он начал замедлять темп жизни, меньше работать, меньше бегать, получать больше удовольст­вия и радоваться жизни, а не "доказывать им".

Люди с позицией "Я докажу вам, даже если это меня и убьет" дол­жны преодолеть два детских решения. Первое: они должны принять новое решение жить, а затем принять новое решение, что они значимы, уникальны, независимо от того, что они делают или не делают. Они стремились к признанию за свои поступки и к получению обусловлен­ных поглаживаний. Для таких людей очень тяжело принимать безус­ловные поглаживания, но как только они признают свою значимость, это становится легче. Обычно решающий момент - переместить паци­ента в сцену раннего детства, в которой он 1) скажет родителям, что он собирается жить и 2) сообщит им о своей внутренней ценности. Иной раз тупик таков, что необходим прорыв из тупика третьей степени, так как человек никогда не чувствовал себя значимым просто потому, что существует на свете.

Повторим, что наиболее важное в лечении таких людей - распоз­нать тупик. Люди с позицией "Я докажу вам, даже если это меня и убьет" редко выглядят подавленными и не говорят о самоубийстве, если они еще не добрались до конца своего сценария. Важно вовремя остановить достигателя, пока он до конца не размотал нить своей жизни. Один из психоаналитиков Боба сказал ему, что наконец до­бился в жизни всего - хорошей практики, красивого дома, нового кадиллака, всего, о чем он мечтал, и теперь ему не к чему стремиться, разве что к смерти. Он и умер вскорости, от сердечного приступа, а ведь был не старше Боба!

Вторая группа людей с позицией "Я докажу вам, даже если это меня и убьет" зависимы от алкоголя, переедания, наркотиков, нико­тина и используют их, чтобы медленно убивать себя. Они начинают жизнь с багажом депрессии и недостатка поглаживании, используют гнев, (чтобы скрыть депрессию, а затем начинают саморазрушение, чтобы "доказать им". (Заметим, что люди с саморазрушительными привычками могут отвечать и на иные сообщения, например: "Если ты не изменишься, я убью себя едой", или "Я почти умру от табака, но не до конца, и потом ты полюбишь меня".) Мятежники сопротив­ляются сообщениям эго-состояния Родитель, таким, как "Будь хоро­шим", "Будь аккуратным", "Будь почтительным", подчиняясь пред­писанию "Не будь".

Один клиент рассказывал: "Я помню, как начал курить. Я ста­щил сигарету из маминой пачки, лежавшей на журнальном столике, и дерзко задымил, когда никого не было дома. Не помню, на что я злился, но помню, что был страшно зол и уверен, что мама была абсо­лютно несправедлива ко мне. Я начал пить, когда был зол, так как не имел средств на третий год учебы в колледже, и понимал, что они впол­не могли бы найти денег на мою учебу. Я и до сих пор от злости закури­ваю или прикладываюсь к бутылке, хотя теперь знаю и другие способы борьбы с гневом".

Первый терапевтический шаг здесь все тот же - помочь клиенту принять решение прекратить убивать себя алкоголем, едой, курением или наркотиками.

Джон, например, сказал, что хочет бросить курить. Боб спросил, не бросил ли он уже. Джон ответил отрицательно, и Боб сказал, что хочет начать работать с ним через 72 часа после того, как он бросит курить. Это наша обычная уловка, заставляющая пациента сначала прекратить отравлять себя. Если он не желает делать этого, значит мы имеем дело с Родительским контрактом, который клиент не намеревается выпол­нять. Если же он соглашается и возвращается через три дня, мы ведем с ним диалог, подобный тому, что вел Боб с Джоном:

Боб: Поставьте перед собой два стула. Хорошо. Теперь сядьте на пер­вый стул и будьте своими легкими. Вас годами терроризировал этот курильщик. Поговорите с ним.

Легкие: Эй, парень, что ты делаешь со мной? Ты меня убиваешь.

Боб: Нет, вы же легкие, легкие. Что с вами делает Джон, легкие?

Легкие: Ты наполняешь меня всякой дрянью, парень. Я не могу впус­тить в себя достаточно воздуха, чтоб выработать для тебя кисло­род. Парень, прекрати эту петрушку.

Джон: (Пересев). Да бросьте вы, легкие, вам не так уж и больно.

Легкие: Парень, хватит значит хватит. Я так работать больше не могу.

Джон: Ага. (Замолкает, кажется, он не хочет вырываться из тупика.)

Боб: Пересядьте и станьте вашими легкими, какими они станут через 10 лет, если Джон не бросит курить.

Легкие: Через десять лет меня здесь не будет, я буду в гробу.

Боб: Скажите это Джону, представив, что вы еще не совсем в гробу.

Легкие: Посмотри, что ты наделал! Ты одной ногой в могиле, потому что просмолил меня, изжарил, утопил в дыму. Ради Бога, нет, ради себя - брось курить, пока мы все не сдохли - сердце, я, лег­кие, все мы.

Джон: Прости меня, парень. Я брошу.

Боб: Десять лет спустя или сейчас?

Джон: Я бросаю.

Боб: Когда?

Джон: Прямо сейчас.

Боб: Скажите это вашим легким.

Джон: Ладно, легкие, вы победили. Эй, и я выиграл!

Боб: Хорошо. Теперь будьте легкими бросившего курить Джона десять лет спустя.

Джон: Да. Джон, спасибо. Мне сейчас по-настоящему хорошо. Я поро­зовел и могу вместить больше воздуха.

Интенсивность такого ощущения обычно довольно сильна. Паци­енты, как правило, не отказываются стать своими просмоленными лег­кими. Если они уклоняются и делают вид, что не понимают, что тво­рится в их легких, мы, став их легкими, описываем в красках свое со­стояние. Мы также добавляем информацию, полученную из других источников: страстная тяга к сигарете длится обычно не более несколь­ких минут; дыхание резко улучшается в течение 72 часов, так как в кро­ви уменьшается количество окиси углерода и увеличивается количество кислорода. Мы настаиваем, чтобы люди сосали леденцы (не сахар) и вымывали в первые 72-96 часов токсины из крови, а также заменяли сигарету чем-нибудь вкусненьким.

Едоголики, алкоголики и наркоманы могут лечиться примерно одним и тем же способом. К примеру, толстый человек может завязать диалог между своим жиром и ртом, или между своими телами, какими они станут 10 лет спустя, если он не прекратит переедать, и если пре­кратит. Каким бы ни был диалог, цель клиента - почувствовать се­рьезность и разрушительность своих действий. Затем мы двигаемся к принятию нового решения.

Следующий пример касается пациента с пищевой зависимос­тью. Его зовут Джо, и он открывается нам однажды ближе к ве­черу.

Джо: Я хочу прекратить есть, когда я не голоден. И хочу прекратить изводить себя, когда ем.

Боб: Знаете, я сегодня много работал и не уверен, что хочу порабо­тать еще - но вы продолжайте, а я решу после того, как выслу­шаю вас. (Вполне приемлемо для терапевта не принять контракт так же, как время от времени допустимо делать ошибки. Серьез­нейшая проблема молодых и неопытных (а также старых и слиш­ком опытных) терапевтов в том, что они никогда не отказыва­ются работать или "пытаются" быть безупречными. Один из при­знаков хорошего терапевта - готовность рискнуть и совершить ошибку, чтобы затем посмотреть, что произойдет в результате этой ошибки.)

Джо: Иногда, когда наступает время еды, я начинаю есть, не чувст­вуя, что ем много, и наедаюсь так, что мне становится плохо.

Боб: Что там у вас происходило в детстве в связи с едой? Что происхо­дит дома, и кто там сейчас? (Боб уже переместился в настоящее время, чтобы облегчить работу эго-состояния Ребенка.)

Джо: Я возвращаюсь в бабушкин дом. Я тогда был старшеклассником

и переехал к бабушке от тети. Та-то кормила меня, чтоб только калорий хватало, не больше.

Боб: Кто кормил? (Боб употребляет прошедшее время - это ошибка.)

Джо: Тетя. А затем меня отправили к бабушке. А у нее считалось, что если ты не изображаешь из себя машину по переработке еды, ты серьезно болен. (В этом месте Боб должен был бы поработать с родительским "ты", но он и это пропустил. Боб явно устал, и ему разумней было бы отказаться от работы.)

Мэри: А где была ваша мать?

Джо: Родители развелись, когда мне было пять лет. Сначала я пере­ехал жить к тете, затем к бабушке.

Мэри: Ваша мать больна или сумасшедшая, или еще что-нибудь?

Джо: Да-а. Она была сумасшедшей.

Мэри: Лежала в больнице?

Джо: (Печально). Все дело в бабушке, мамы никогда не было дома. Она была медсестрой. Работала с 3 до 11 и никогда не вставала утром, поэтому если мы хотели есть, то довольствовались тоста­ми и арахисовым маслом. Мы иногда не видели ее по пять дней кряду.

Мэри: Сколько вам было? (Очевидно, что и Мэри поддалась, и тоже работает в прошедшем времени.)

Джо: Девять.

Мэри: Итак, сначала вы были себе мамой, затем получили женщину, которая выдавала вам только прожиточный минимум, а потом стали жить у бабушки. Ничего удивительного, что вы перекор­мили себя.

Джо: Да. А еще я ем, когда нервничаю. Вроде как я должен что-то сделать и не знаю что.

Мэри: Как вы еще себя успокаиваете?

Джо: Ванну принимаю.

Мэри: Вы женаты?

Джо: Да.

Мэри: У вас жена, которая вас кормит и успокаивает и наоборот?

Джо: Да. Мы оба так делаем. Кстати, моя жена похожа кое в чем на бабушку. Если я иду куда-нибудь и говорю: "Сделай мне бутер­брод", - она собирает мне провизии на несколько дней.

Боб больше не хочет работать. Ему понятно, что мы позволяем Джо скорее рассказывать, нежели быть в сцене. Мы получаем историю, но не возможность работать, и Боб решает, что сначала Джо получит задание, а потом, когда появится больше шансов принять новое реше­ние со стороны Ребенка, поработает.

Боб: Вам домашнее задание. На этой неделе кладите на тарелку ровно столько, сколько, как вам кажется, вы сможете съесть, и прекра­щайте есть, как только насытитесь. Хорошо? Неважно, сколько ос­танется на тарелке. У нас ничего не пропадет: собаки, знаете ли, утки, лошади, бычки.

Джо: Ладно.

Боб: Просто останавливайтесь и смотрите, что произойдет. Экспери­мент.

Мэри: Я услышала, что у вас большая проблема с тем, как успокаи­ваться. У вас нет депрессии?

Джо: Сейчас нет.

Боб: Когда последний раз пытались покончить с собой?

Джо: Пару лет назад.

Боб: Что-нибудь делали с этим?

Джо: Да, заключил контракт, что найду другие пути решить пробле­му, и нашел. Тогда я и начал снова переедать.

Мэри: Сейчас лечитесь у терапевта?

Джо: Нет.

Мэри: Хотите на этой неделе заключить контракт добиться решения жить и наслаждаться жизнью?

Джо: Да.

Участник группы: Как у вас возник позыв к самоубийству? Я об этом ничего не услышал.

Мэри: (Отвечает пациенту, а не задавшему вопрос. Мы не любим раз­говаривать о людях, только с ними.) Вы выросли без заботы и нор­мального питания. Выросли с матерью, по какой-то причине не желавшей вас. Она передавала вас с рук на руки, а когда вы были с ней, не заботилась о вас. Медсестры, если хотят, могут вы­брать смену и поудобней, чем с 3 до 11.

Боб: Итак, вы получили, может быть не прямо, предписание "Не будь".

Мэри: И ваша тетя не настолько хотела вас, чтобы нормально кор­мить. Все выглядит так, как будто многие люди не замечали, ка­ким вы были симпатичным ребенком.

В этом диалоге выявилось еще несколько важных моментов. Часть, представляющая Маленького Профессора, очень изобретательна. Когда Джо заключил контракт не убивать себя, но не принял новое решение, "маленький мальчик" начал больше есть, используя это как способ подчиниться невысказанному контракту. Раннее сообщение было: "Если ты не ешь, ты болен". И таким путем маленький мальчик может всем противостоять, как бы говоря: "Видите ли, я просто де­лаю то, что мне сказали!". Было бы лучше, если б его прежний тера­певт привел Джо к антисуицидальному решению в дополнение к контракту - это могло удержать Джо от медленного самоубийства с по­мощью переедания.

Другое решение проблемы: толстые люди могут учиться есть толь­ко неприятную для них пищу и избегать привлекательной. Если че­ловек продолжает придерживаться такой "диеты", то раньше или поз­же тело само себя защитит.

Многие толстяки вылизывают свои тарелки в качестве подхали­мажа перед голосами из детства. Прося их не доедать все до конца, мы передаем им некие новые сообщения, которые они сначала могут услышать как Взрослые, а затем встроить их в своего Родителя.

Мы не использовали телепатию, когда спросили Джо о самоубий­стве. Каждый раз, услышав, что пациентом пренебрегали, мы дума­ем о возможном самоубийстве и спрашиваем о нем. Так мы часто за­мечаем очевидное или даже скрытое.

Я доведу тебя, даже если это меня убьет

Эти пациенты внешне выглядят скорее разгневанными, чем депрес­сивными, но они так же стремятся к ранней смерти, как и суицидаль­ные пациенты, отчаявшиеся пациенты, пациенты с установкой "буду работать много, чтобы доказать вам" и наркоманы.

Подумайте о погоне по шоссе со скоростью 100 миль в час, погоне полицейских за грабителями. Подумайте о грабителях, которые носят огнестрельное оружие, участвуют в вооруженных ограблениях, садятся в тюрьму, лелеют свой гнев и там, терроризируют других заключенных, убивают охранников. Воспитанные в гневных семьях, эти люди и вырос­ши полны гнева. Когда они подставляют себя смерти (в соответствии со сценарным решением довести других), они становятся не менее мертвы­ми, чем те, которые убили себя в очевидной депрессии. Пациент, дальше всего прошедший по пути "Я вас доведу, даже если это и убьет меня" - это параноик, придумывающий себе врагов.

Вот уже 14 лет мы работаем с персоналом комиссии по делам несо­вершеннолетних штата Калифорния. Эти замечательные люди каж­дый день имеют дело с юными плутами, скрывающими под маской гнева и "отсвечивающего" поведения глубокую депрессию. Один из спо­собов достучаться до ребят - перенести их сценарий на бумагу. Когда правонарушитель видит, что по сценарию он планирует умереть к 25 годам, он, возможно, почувствует необходимость серьезной терапии. Он обнаружит, что сам в ответе за разрушение себя, что мир не нацелен довести его, если только он сам не вынудит мир это сделать. Постепен­но он научится ценить себя достаточно сильно для того, чтобы оста­ваться в живых.

Тот же подход можно применять и ко взрослым преступникам. Мар­тин Гродер, работавший раньше в федеральной тюрьме Мэрион, со­здал выдающуюся программу для взрослых заключенных, многие из которых имели пожизненные сроки за убийства без права досрочно­го освобождения. Несколько лет назад на трехдневном семинаре, ко­торый мы проводили в этой тюрьме, один из заключенных размыш­лял вслух о плане побега, который, вероятнее всего, привел бы не толь­ко к убийству охранника, но и к его собственной смерти. Терапевтическим выбором для него было решиться не убивать себя и расстаться со сценарием "Я вас достану, даже если это и убьет меня". Движение, начатое Гродером и другими, превратило некоторых пре­ступников в терапевтов, успешно работающих с другими заключен­ными (так же, как и с людьми за пределами тюрьмы). Гродер исполь­зовал комбинацию ТА, гештальт-терапии, первичного крика и дру­гих подходов.

Заключение

Основными в принятии нового решения при депрессии можно счи­тать по крайней мере четыре шага:

Взрослый антисуицидальный контракт.

Работа Ребенка по выходу из тупика второй степени, в течение которого Ребенок борется против предписания и заново реша­ет жить.

Работа Ребенка по выходу из тупика третьей степени, в течение которого приспособившийся Ребенок расстается с представле­нием о себе, как о никчемном и незначительном человеке, а сво­бодный Ребенок признает свою внутреннюю ценность и объяв­ляет себя достойным жить.

Пациент становится себе родителем, и новый Родитель любит и заботится о Ребенке.