III - СОЦИО-ЛОГОС - Неизвестен - Философия как наука

Итак, если идея Империи как организованного в расчлененное государственное единство и встроенного в Космос человечества может служить здесь отправным пунктом, то идея суверенности го­сударства, над которым никакой высшей общности уже нет, а есть лишь Космос, Бог и божественный закон, выступает как важная промежуточная стадия. Проиллюстрируем и эту идею некоторыми примерами из авторитетных источников.

Первым из них может послужить концепция государственного суверенитета и международного права Ф. Суареса. Выдающаяся роль Суареса в трактовке международного права хорошо известна. Укажем лишь на самый существенный момент. В течение многих веков международное право понималось как один из подуровней вечного, божественного закона. В классической, вошедшей в Дигесты формулировке Ульпиана различие между правом естественным и правом народов — это различие рода и вида: естественное право охватывает все живые существа, включая животных, а право народов относится только к людям55 (между прочим, здесь нетрудно усмот­реть параллель к утверждению, например, Ф. Тенниса, что социоло­гия разделяется на общую и специальную; в то время как общая рассматривает также и начала социальности, имеющей место в расти­тельных и животных сообществах, специальная социология посвя­щена лишь сообществам человеческим56). Конечно, имелись и дру­гие определения. Так, Исидор Севильский перечисляет объекты международного права, такие, как ведение войны, заключение мира, союза, взятие в плен и т. д., что относится именно к области межгосударственных отношений. А определения Исидора Севиль-ского переходят, в частности, в «Декрет Грациана», первую и одну из важнейших частей «Свода канонического права»57. Однако логи­ческим образом впервые развил понятие права народов как особой сферы межгосударственных отношений именно Суарес.

Приведем несколько важных положений Суареса58. В трактате «О законах и Боге-законодателе» он отвергает представление о том, что право народов подпадает под естественное право. Признавая, что и естественное право, и право народов некоторым образом общи всем людям, что то, ъко среди людей они находят свое применение (что касается естественного права, то по отношению к нему это справедливо во всяком случае «по большей части»), а также что и то, и другое право содержат в себе запреты и заповеди (см.: II, XIX, 1), — итак, признавая все это, Суарес констатирует важ­нейшее между ними различие: предписания права народов происте­кают не из «природы вещи», не выводятся очевидным образом из естественных принципов — все это относится к области права естественного. И запреты в праве народов следуют не из того, что нечто является — само по себе — «злым»: это тоже естественное право. Но право народов является не «показывающим» (ostensivum), а установляющим (constitutivum): не запрет вытекает из зла, но зло из запрета (II, XIX, 2)! Конечно, при-этом выясняется, что право народов не-неизменно, ибо не-необходимо в той же мере, что естественное право (это второе различие) и сходство их не полно даже там, где они, как кажется, совпадают (это третье различие). Однако главное состоит именно в том, что право народов есть право человеческое и позитивное. Вместе с тем оно отличается и от граж­данского права, ибо оно есть право неписанное, привычка, общая почти для всех «наций» (см.: II, XIX, 4—6). Причина этого в том, что род человеческий, разделенный на народы и государства, всегда имеет некое единство; не просто единство рода, но «как бы полити­ческое и нравственное» (II, XIX, 9; И. де Фриз не удержался от со­блазна передать это место так: «...единство как бы политического, требуемого нравственным законом сообщества»). Правда, продол­жает Суарес, всякое политическое образование (он перечисляет тут: civitas perfecta, что Де Фриз переводит как «самостоятельный город-государство»; respublica и regnum, что можно понимать просто как «королевство», «царство», имея, однако, в виду, что это вполне могло означать и империю, какой была Испания времен Суареса, только не универсальную, а «частную» империю) «является в себе совершенным, состоящим из своих членов сообществом»; одна­ко оно же является и членом «универсума» — человеческого рода (И, XIX, 9). Не менее любопытно, что Суарес называет два вида права народов: одно, которое действует в межгосударственной сфере, и другое, которое характерно для поведения людей внутри государств (как, например, обычай почитать богов жертвами, кото­рый не относится к праву естественному и все-таки распространен повсеместно).

Итак, мы находим у Суареса общенормативную систему, в кото­рой участвует все человечество, причем двояким образом: через политические суверенные сообщества и непосредственно через каж­дого человека. Это нормативная система вполне позитивна: она не проистекает из естественной необходимости, зависит от привычек и соглашений людей и допускает отклонения и изменения. Так, госу­дарство может ввести у себя какие-то особые нормы (например, за­претить проституцию или объявить недействительными любые тор­говые договоры, при заключении которых была допущена хотя бы мельчайшая несправедливость); или же право эволюционирует че­рез постепенное изменение привычек всех народов (см.: II, XX, 7—8; речь идет, конечно, о двух видах права народов, как они были опре­делены выше).

Итак, в смысле изменчивости, позитивности различие между правом народов и правом государственным чисто количественное: последнее изменчиво в целом, в то время как первое лишь частич­но (II, XX, 9). Нетрудно усмотреть связь между таким пониманием права и идеей государственного суверенитета, а также отрицанием объемлющей имперской власти. Доказательству того, что папа не имеет светской власти над королями, а император не есть монарх всего христианского мира, посвящена обширная глава в другом со­чинении Суареса — «Защита веры». Процитируем отсюда лишь ко­роткое резюме: «Император не имеет этих правовых полномочий или высшей юрисдикции в делах временных над всем христианским миром (Ecclesiam).., ибо он либо никогда и не имел их, либо же, если имел, то большей частью утерял» (III, III, 7). Достаточно срав­нить это утверждение с тем, что писал Данте, и не только содержа­тельное различие, но и противоположность подхода станет совер­шенно очевидной.

Наконец, еще один важный аспект учения Суареса привлекает наше внимание. Это учение об общественном организме.

Ключевое для понимания позиции Суареса рассуждение содер­жится в третьей книге его трактата «О законах»: человек, поскольку он рождается, обладает разумом. Он свободен в распоряжении свои­ми способностями и членами своего тела, не раб, но господин сво­их действий. Но точно так же и политическое тело людей: посколь­ку оно порождается специфическим для него образом, оно властно над самим собой и своими членами. Как свобода дается каждому человеку самим Творцом природы, хотя и не без вмешательства «ближайшей причины» — родителя, так и власть дается человечес­кому сообществу Творцом природы, хотя и не без вмешательства воли и согласия людей, из которых это «совершенное сообщество» составлено. Воля родителя необходима для появления ребенка на свет, но дать ему свободу или иные естественные способности — это от нее не зависит. Так же и воля людей необходима для появле­ния на свет «совершенного сообщества», но суверенную власть над собой оно обретает не по волению образовавших его людей, а по природе самой вещи и попечению Творца природы (см.: III, III, 6). Весьма характерна терминология Суареса. Государство он называ­ет (наряду с церковью) «совершенным сообществом», (в то время как семья, например, есть «несовершенное сообщество», причем «абсолютно несовершенное»; а государство, входящее в империю, — «относительно несовершенное»; при выходе из охватывающего «со­вершенного сообщества» «совершенным» становится прежде бывшее частным, «несовершенным» государство), а также «политическим мистическим телом» (одно из самых излюбленных его выражений). Недаром один из самых глубоких (хотя весьма тенденциозных) исследователей Суареса Г. Роммен в своей книге о нем постоянно подчеркивает: государство, по Суаресу, есть «нравственный орга­низм»; именно оно в целом, а не просто его властитель обладает автаркией и суверенитетом 59.

Итак, общая схема может быть представлена следующим обра­зом. Выше всего поставлен у Суареса — в духе известной тради­ции — «вечный», «божественный» закон. Через усмотрение этого за­кона посредством «естественного света разума» люди обретают естественный закон. (Специфическим образом от естественного за­кона отличается естественное право, но для нашего изложения это не столь существенно и на этом останавливаться мы не будем.) В рамках естественного закона и естественного права человечество определяет право народов, причем автономия и суверенитет госу­дарственных организмов могут при этом заходить очень далеко. Го­сударство как организм суверенно не только относительно осталь­ных государств, но и относительно сёоих членов, велением кото­рых оно образовано. Итак, Космос еще не вполне утерян: сувере­нитет пока что не абсолютен, нравственный миропорядок нерушим, человечество еще понимается как «universitas». И потому пропасть разделяет Суареса и следующего автора, к которому мы перехо­дим, — Т. Гоббса.