VII - О фундаменте познания - Шлик М. - Синергетика

В чем состоит эта фиксированность? Мы возвращаемся тем самым к отложенному вопросу: в каком смысле можно го­ворить о предложениях наблюдения как об “абсолютно достоверных”?                           

Сначала скажу о совершенно другом типе предложений, а именно об аналитических предложениях: это прольет какой-то свет на поставленный вопрос. Затем я сопоставлю их с “констатациями”. В случае аналитических предложений хорошо известно, что вопрос об их правильности не составляет пробле­мы. Они таковы a priori: нельзя, не следует и пытаться искать опытных данных для доказательства их правильности, ибо они ничего не говорят об объектах опыта. Поэтому они обладают лишь “формальной истинностью”, т. е. “истинны не потому, что правильно выражают какой-то факт, а потому, что правиль­но построены, т. е.  согласуются с нашими произвольно установленными определениями.

Однако некоторые философы считали  себя обязанными спрашивать: “Да, но как быть в индивидуальном случае, согла­суется ли некоторое предложение с определением: или нет, яв­ляется ли оно на самом деле аналитическим и может ли поэто­му претендовать на бесспорность? Не должен ли я в таком слу­чае помнить эти определения, помнить смысл всех слов, кото­рые используются, когда я говорю, слышу, читаю предложения? Могу ли я быть уверен, что моих психологических сил доста­точно для этого? Не получится ли так, например, что в конце предложения я позабуду начало или неправильно его запомню? Не должен ли я согласиться, что в силу .психологических при­чин я никогда не могу быть уверен также и в истинности ана­литического суждения.?.”        

      На это имеется следующий ответ: возможность того, что психический механизм подведет, всегда имеется, но выводы, которые из этого следуют, не описываются адекватна теми скептическими вопросами, которые 'были перечислены только что.

     Возможно, что из-за слабой памяти и тысячи других причин мы не понимаем предложения или понимаем его неверно (т. е. не понимаем его смысловой направленности) —но что это оз­начает? Так, если я не понял предложения, то оно является для меня не предложением, но лишь рядом слов, звуков или письменных знаков В этом случае проблемы нет, ибо только о предложении, а не о бессвязном ряде слов, можно спрашивать, является ли оно аналитическим или синтетическим. Однако ее ли я неверно интерпретировал ряд слов, но все же интерпретировал его как предложение, то я тогда знаю именно об этом предложении, является ли оно аналитическим или синтетическим и, следовательно, правильным a priori или же в силу дру­гих причин. Нельзя думать, что я мог бы постичь предложение как таковое и все же сомневаться в его аналитичности. Ибо если оно аналитическое, я понял его только тогда, когда понял его как аналитическое. “Понять” не означает ничего иного, как прояснить правила, по которым употребляются слова; но имен­но эти правила употребления и делают предложения аналити­ческими. Если я не знаю образует комплекс из слов аналитическое суждение или нет, это просто означает, что в данный момент я не знаю правил употребления, что, следовательно, я просто не понял предложения Таким образом, дело в том, что или я совсем ничего не понял, и тогда сказать больше нечего, или я знаю, является ли то предложение, которое я понимаю, синтетическим или аналитическим (что, разумеется, не пред­полагает, что эти слова витают передо мной, даже что я знаком с ними). В случае аналитического предложения я сразу знаю, что оно правильно, что оно обладает формальной истинностью.

Выраженное выше сомнение в правильности аналитических предложений было, следовательно, неоправданным. Я, конечно могу сомневаться, правильно ли я уловил смысл какого то комплекса знаков и даже могу ли я вообще понять смысл какой либо последовательности слов. Но я не могу задавать вопроса о том, могу ли я удостоверить правильность аналитического предложения. Ибо понять его смысл и установить его априорную правильность для аналитического предложения—один и тот же процесс. В противоположность этому синтетическое предложение характеризуется тем, что я ни в малейшей мере не знаю, истинно оно или ложно, если я удостоверил только его смысл. Его истинность определяется лишь сравнением с опытом. Процесс осмысления здесь совершенно отличен от процесса верификации

Есть только одно исключение. И мы возвращаемся здесь к нашим “констатациям”. Они всегда имеют форму“здесь теперь так и так”, например “здесь совпадают две черные точ­ки”, или “Здесь желтое граничит с синим”, или “здесь сейчас больно” и т. д. Общим для всех этих утверждений является то, что в них вxoдят  демонстративные термины имеющие смысл прямого жеста, т. е. правила их употребления учитывают, что при построении предложений, в которых они встречаются, имеется некоторый опыт и внимание направлено на что- то наблюдаемое. То, что обозначают такие слова, как “здесь”, “теперь”, “это вот”, не может быть передано только с помощью общих определений в словах, должно быть их соединение с указания ми или жестами “Это вот” имеет смысл только в связи с каким то жестом Следовательно, чтобы понять смысл такого предложения наблюдения, следует одновременно выполнить жест, нужно .каким-то образом указать на реальность.

       Другими словами, я могу понять смысл констатации”, только сравнивая ее с фактами, осуществляя таким способом процеcc, который необходим для верификации синтетических предложений. В то время как в случае всех других синтетических предложений установление смысла отделено, отличимо от установления истинности, в  случае предложений наблюдения они совпадают как и в случае аналитических предложений. Как бы ни отличались, следовательно “констатации” от ана­литических предложений, общим для них является, то что их понимание есть в то же время их верификация: я схватываю их смысл одновременно с их истинностью. В случае констатации так же неосмысленно спрашивать, не обманываюсь ли я в ее истинности, как и в случае тавтологий В обоих случаях мы имеем дело с абсолютной правильностью. Однако если аналитическое, тавтологическое предложение лишено содержания, предложения наблюдения дают нам чувство удовлетворения от подлинного знания о реальности.

      Надеюсь, ясно, что все здесь зависит от характеристики не­посредственности, свойственной предложению наблюдения, ко­торой эти предложения обязаны своей значимостью или незначимостью, значением абсолютной правильности или незначимостью бесполезности.

Непонимание этого обусловило большую часть неудач в постановке проблемы протокольных предложений — то, с чего мы начали. Если я констатирую “здесь теперь синее”, то это не то же самое, что протокольное предложение “М Ш воспринял синее такого то апреля 1934 г в такое то и такое то время и в таком то и таком то месте” Последнее предложение — это ги­потеза, и как таковое оно всегда недостоверно. Оно тождественно “М Ш . (здесь должны быть указаны время и место) констатировал “Здесь теперь синее” А то, что это предло­жение не тождественно констатации, которая в него входит, ясно. В протокольных предложениях всегда есть упоминание о восприятиях (либо их мысленно добавляют—тождество личности воспринимающего наблюдателя важно для научного про­токола), а в констатациях они никогда не упоминаются. Подлинная констатация не может быть записана ибо как только я надпишут демонстративы “здесь” и “теперь”, они теряют свой смысл. Их нельзя заменить и указанием времени и места, ибо как только мы попытаемся это сделать, в результате, как мы видели, неизбежно получится подстановка вместо предложе­ния наблюдения мы будем иметь противоположное предложе­ние, которое как таковое имеет совершенно иную природу.

      Думаю, что теперь проблема базиса познания прояснена.

Если наука берется как система предложений логический интерес к которой ограничивается логическими связями этих предложений, на вопрос о базисе, который в этом случае пре вращается в “логический” вопрос, можно ответить совершение произвольным образом. Ибо мы свободны определять базис так, как нам захочется. В абстрактной системе предложений нет ни первичного, ни вторичного. К примеру, наиболее общие предложения науки т. е. те, которые обычно отбираются в ка­честве аксиом, могут считаться ее последним основанием; но это название с тем же успехом можно оставить за самыми част­ными предложениями, которые более или менее соответствуют записанным протоколам. Возможен и любой другой выбор. Но все предложения науки—как коллективно, так и индивиду­ально—являются гипотезами, если мы рассматриваем их с точки зрения их истинностного значения, их правильности.

Если внимание направлено на отношение науки к реальности, система предложений науки видится такой, какова она в реальности, а именно как средство ориентирования среди факторов, как достижение радости констатации, чувства окончательности. Проблема .“базиса” автоматически превращается в проблему, несомненного, пункта встречи познания и реально­сти. Мы знакомимся с этими абсолютно фиксированными точ­ками встречи, констатациями, в их индивидуальности: это един­ственные синтетические предложения, не являющиеся гипотезами. Они никоим образом .не лежат в основе науки; но, по­добно языкам пламени, познание как бы достигает их, прика­саясь к каждому лишь на мгновение и затем сразу же их по­глощая. Набрав сил, огонь познания охватывает и остальное.

       Эти моменты свершения, и горения—самое существенное. Весь свет познания идет от них. Поисками источника, этого све­та философ на самом деле и занят, когда он ищет последний фундамент познания.******************************