Классы на бумаге - Социальное пространство и генезис классов - Пьер Бурдье - Философия как наука

На базе знания пространства позиций можно вы­членить классы е логическом смысле этого слова, т. е. класс как совокупность агентов, занимающих сходную позицию, которые, будучи размещены в сходных условиях и подчинены сходным обусловленностям, имеют все шансы для обладания сходными диспозициями и интересами, и, следовательно, для выработки сходной практики и занятия сходных позиций. Этот класс на бумаге имеет теоретическое существование, такое же, как и у любой теории: будучи продуктом объяснитель­ной классификации, совершенно сходной с той, что существует в зоологии или ботанике, он позволяет объяснить и предвидеть практики и свойства классифицируемых, и, между прочим, поведение, ведущее к объе­динению в группу. Однако реально это не класс, это не настоящий класс в смысле группы, причем группы "мобилизованной", готовой к борьбе; со всей строго­стью можно сказать, что это лишь возможный класс, поскольку он есть совокупность, агентов, которые объ­ективно будут оказывать меньше сопротивления в слу­чае необходимости их "мобилизации", чем какая-либо другая совокупность агентов.

Так, в противовес номиналистскому релятивизму, уничтожающему социальные различия, сводя их к чисто теоретическим артефактам, следует утверждать существование объективного пространства, детерми­нирующего соответствия и несоответствия, меры близости и дистанции. В противовес реализму интеллигибельного (или овеществления понятий) следует утверждать, что классы, которые можно вычленить в социальном пространстве (например, в связи с потребностях в статистическом анализе, являющемся единственным средством обнаружить структуру социального пространства), не существуют как реальные группы,  несмотря на то, что они объясняют вероятность своей организации в практические группы, семьи, ассоциа­ции и даже профсоюзные или политические "движения".

Что существует, так это пространство отношений, которое столь же реально, как географическое про­странство, перемещения внутри которого оплачивают­ся работой, усилиями и в особенности временем (идти снизу вверх — значит подниматься, карабкаться и не­сти на себе следы и отметины этих усилий). Дистанции здесь измеряются также временем (например, време­нем подъема или преобразования — конверсии). И ве­роятность мобилизации в организованные движения, с их аппаратом, официальными представителями и т. п. (что собственно и заставляет говорить о "классе") будет обратнопропорциональна удаленности в этом про­странстве.

Хотя вероятность объединить агентов в совокуп­ность, реально или номинально (посредством делеги­рования), тем больше, чем ближе они в социальном пространстве, чем более они принадлежат к классу, сконструированному более узко, и следовательно, бо­лее гомогенно, более тесное их сближение уже никогда не бывает необходимо, неизбежно (из-за эффектов не­посредственной конкуренции, которые ставят заслон), но и сближение наиболее удаленных тоже не всегда бывает невозможным. Так, если более вероятно мобилизовать в одной реальной группе только рабочих, чем рабочих и их работодателей, то тем не менее возможно, например, под угрозой международного кризиса, спро­воцировать их объединение на базе национальной идентификации (это так отчасти потому, что каждое социальное пространство национальностей в результа­те собственной истории имеет собственную структуру, допустим, в виде специфических расхождений в иерар­хии экономического поля).

Как бытие у Аристотеля, социальный мир может быть назван и построен различным образом: он может быть практически ощущаем, назван и построен по раз­личным принципам видения и деления (например, эт­нического деления); при этом следует учитывать, что  объединения, которые базируются на структуре пространства, основанного на распределении капитала, имеют больше возможностей стать стабильными и прочными, а другие формы группировки будут всегда в опасности распада и оппозиции, что связано с дистан­цией в социальном пространстве. Когда мы говорим о социальном пространстве, то имеем в виду прежде все­го то, что нельзя объединять любого с любым, невзирая на глубинные различия, в особенности, на экономиче­ские и культурные различия. Однако, все это никогда полностью не исключает того, что можно организовать агентов по другим признакам деления: этническим, на­циональным и т. п., которые, заметим в скобках, всегда связаны с более глубинными принципами, т. к. этни­ческие объединения сами находятся в иерархизированном, по меньшей мере в общих чертах, социальном пространстве (например, в США их положение зависит от стажа иммиграции для всех, за исключением чер­ных).

Итак, вот первый разрыв с марксистской традицией: марксизм либо без долгих разговоров отождествляет класс сконструированный и класс реальный, т.е. вещи в логике и логику вещей, а ведь именно в этом« Маркс сам упрекал Гегеля; либо же противопоставляет "класс-в-себе", определяемый на основе ансамбля (дир­ективных условий, и "класс-для-себя", основанный на субъективных факторах, причем переход одного в дру­гое марксизм постоянно "знаменует" как настоящее онтологическое восхождение в логике либо тотальной) детерминизма, либо — напротив — полного волюнтаризма. В первом случае, переход оказывается логиче­ской, механической или органической необходимо­стью (трансформация пролетариата из "класса-в-себе" в "класс-для-себя" представлена как исход, неизбеж­ный во времени, по мере "созревания объективных ус­ловий"); в другом случае, он представлен как эффект "осознания", полученный в результате "познания" те­ории, осуществляемого под просвещенным руководст­вом партии. Во всяком случае, здесь ничего не говорится о таинственной алхимии, согласно которой "борюща­яся группа", коллектив личностей, исторических деяте­лей, имеющих собственные цели, внезапно появляется в определенных экономических условиях.

Посредством такого рода пропусков в рассужде­ниях избавляются от наиболее важных вопросов. Так, с одной стороны, исчезает сам вопрос о политическом, об истинных действиях агентов, которые во имя теоре­тического определения "класса" предписывают его членам цели, официально наиболее соответствующие их "объективным" интересам, т. е. интересам теорети­ческим, а также вопрос о работе, посредством которой им удается произвести, если и не мобилизованный класс, то веру в его существование, лежащую в основе авторитета его официальных выразителей. С другой стороны, исчезает вопрос об отношениях между клас­сификацией, произведенной ученым и претендующей на объективность (по аналогии с зоологом), и класси­фикацией, которую сами агенты производят беспре­рывно в их будничном существовании, с помощью чего они стремятся изменить свою позицию в объективной классификации или даже изменить сами принципы, согласно которым эта классификация осуществляется.