§ 1. ПОЛИТИЧЕСКОЕ ВРЕМЯ - Философия политики - Папарин А.С. - Философия политики

1. Плюрализм типов социального времени. Пожалуй, центральной временной дихотомией современного мира является различение линейного и циклическою типов социального времени.

Уникальность западного типа цивилизации проявилась в том, что ей впервые удалось вырваться за рамки циклического, вращающегося по кругу времени и освоить линейно-кумулятивный тип времени. Парадокс состоит в том, что драматическая насыщенность "восточного времени" разного рода событиями: войнами и завоеваниями, захватом и разрушением одних государств и возвышением других, возникно­вением новых религий и массовых движений, геополитическими сдвигами на Востоке не ниже, а значительно выше, чем на Западе. Дело, однако, в том, что вся эта драматургия развертывается в рамках господствующего перераспределительного принципа. Этот принцип означает, что историческое время здесь представляет собой перетасовку карт из одной и той же колоды. Общественный процесс выступает как игра с нулевой суммой: изъятие у одних для возвышения других. И поскольку совокупный общественный потенциал в этой системе "стабильного способа производства" практически не растет или растет крайне медленно, то энергия социального возвышения (одних) примерно равна энергии социального падения (опустошения) в отношении других. Достигнув точки абсолютного упора, маятник истории поворачивается в противоположном направлении. И не случайно восточные государства нередко так велики — на Западе только США составляют единственное исключение "сверхдержавы". В условиях господства перераспределительного принципа государство может расширить время своей жизни только расширив пространство экстенсивно используемых и без конца перераспределяемых ресурсов.

Запад представляет уникальный тип земной цивилизации, которой в каких-то существенных аспектах жизни удалось вырваться из плена цикличного времени и войти в линейное, кумулятивное. Институты западной цивилизации являются своего рода линзой, фокусирующей добываемую в обществе информацию таким образом, что она стано­вится источником преобразующих технологий, промышленных и социальных. Современной общественной науке еще не до конца известна природа этой линзы. Но, во всяком случае, ряд базовых моментов не вызывает сомнения. Первым надо назвать логический дискурс — рациональное логическое мышление, законы которого были открыты греками. Логический дискурс в каких-то существенных моментах альтернативен слепым коллективным верованиям. С помо­щью логики личность может отстоять и доказать, свою индивидуаль­ную правоту вопреки мнению большинства. Логика позволяет индивиду как бы "вынести за скобки" коллективные верования и мифы и остаться "один на один" с реальностью. Это вовсе не ставит под сомнение общественную Природу человеческого мышления и познания; но логика есть такой способ мышления, когда между общающимися индивидами помещается некоторое посредническое звено — объект, свойства которого не зависят от обоюдных симпатий или антипатий, а существуют сами по себе. Законы тождества (А = А), достаточного основания (если А, то Б), исключенного третьего (А или не -А) бросили вызов мифологическому произволу первобытного мышления.

Второй из кристаллов, образующих фокусирующую линзу Запада, связан с иудео-христианским монотеизмом. Вместо природы, полной богов, появляется один Бог, командующий порядком вещей извне — из горних далей — и отдавший природу в услужение человеку. Природа, выкупленная у старых богов и отданная человеку, стала быстро превращаться в средство, в кладезь богатств и орудий труда. Так создавались глубокие социокультурные предпосылки инструменталь­ного отношения к миру. Информация, относящаяся к области средств, стала отделяться от информации, относящейся к сфере ценностей: появился особый, орудийный мир. Собственно, специфика Запада состоит в этом скрупулезном отделении инструментальных средств от ценностей и опережающем приращении инструментальной информа­ции по сравнению с информацией ценностной. Прежние культуры умели создавать непревзойденные шедевры, относящиеся к ценност­ному миру, но они не владели тайной отделения мира ценностей от мира ценностно-нейтральных средств, от орудийной сферы. Следую­щее завоевание Запада касается формирования автономной личности, душа которой не принадлежит целиком коллективу, не растворяется в нем, а способна через его голову адресоваться к горним сферам. Именно здесь было заложено начало отделения интенсивного от экстенсивного, сотворенного нового от воспроизведения известного, традиционного. Стал обосабливаться труд творческий, создающий нечто небывалое, от труда коллективного, "тиражирующего". Тиражи­рующий коллективный труд репродуктивен — он перераспределяет ресурсы и дает комбинации уже наличного, известного. Творческий' труд продуктивен, он создает то, чего не было. (Вероятно, с их

различием связано введенное Кантом различие между гением, творящим в искусстве, и талантом, работающим в науке. Талант действует в сфере трансцендентального — априорных коллективных норм, гений черпает вдохновение из сферы трансцендентного.) С позиций тиражирующего труда любые ресурсы являются исчерпаемыми и потому любому обществу грозит перенаселение, если не будут освоены новые пространства. С позиций творческого труда проблема состоит не в том, чтобы добыть уже известные ресурсы из нового пространства, а в том, чтобы извлечь качественно новые ресурсы, пребывая в том же пространстве. С позиций мотыжного земледелия Земля уже была перенаселена к началу неолитической эпохи. С позиций современных аграрных технологий для того, чтобы прокормить все человечество, достаточно 5—7% обрабатываемых нами земель земного шара.

Говоря о линейном времени мы имеем ввиду долговременные кумулятивные процессы, фиксируемые статистикой, относящейся, в частности, к росту средней продолжительности жизни, производитель­ности труда, национального дохода на душу населения. На Западе вспыхивали войны и революции, рушились режимы, менялись нравы, но вот уже в течении двухсот пятидесяти лет медленно, но неуклонно, из поколения в поколение растут соответствующие показатели. Следо­вательно, экономические и демографические процессы в значительной мере вырвались за рамки цикличного времени, все — возвращающего на круги своя, и вошли в новое, линейное время. Это не перерас­пределительное, а продуктивное время. Значительная часть общест­венных процессов и на Западе по-прежнему пребывает в цикличном времени; внутри самого линейного времени хранятся следы циклического, например, в виде экономических или поколенческих циклов, либо непредвиденных "откатов назад" в отдельных сферах жизни. Но остается фактом, что непрерывные кумулятивные процессы в ряде сфер жизнедеятельности в целом придают им линейный характер. Многие политические институты Запада и механизмы его общественной жизни можно рассматривать как антиэнтропийные, препятствующие возвращению общества из линейного времени в циклическое. Так, например, существует относящееся к этому правило: чем полнее система партийно-политического представительства, охва­тывающая все группы интересов, чем шире круг участников процесса принятия решений, тем выше вероятность того, что решения окажутся необратимыми: не найдется группы, потребующей в будущем их пересмотра на противоположных началах. Напротив, авторитарные режимы, ригидные общественные структуры, защищающие монопо­лию одних групп в ущерб другим, то и дело оказываются отброшен­ными в цикличное время: через определенные промежутки кажущегося вечным застоя наступает внезапный взрыв, и победа, которая казалась "полной и окончательной", вдруг сменяется поражением, новым переворотом, новой монополией — и так до нового взрыва.

Гибкость общественных структур и открытость системы, допуска­ющей непрерывные мелкие изменения, являются гарантией от взрывов цикличного времени, сменяющего застои неожиданными катастрофами.

В целом следует отметить растущую ценность линейного времени: эволюции, связанные с непрерывными кумулятивными эффектами, предпочтительнее революций, часто являющихся, как показывает опыт, фазами циклического времени, потрясающего общество и дела­ющего жизнь непредсказуемой.  

В этом смысле линейное время является "образцовым" и эволюцию многих общественных институтов современности можно оценить как движение в сторону линейного времени.

Но высшим гарантом линейного времени является творчество: там, где общественная жизнь лишена творчества, там ресурсный потенциал скоро оказывается исчерпанным, что означает приближение "попят­ной фазы" цикла: возврат старых запретов или реванш старых групп, новый виток перераспределительства.

Второй проблемой политической жизни и теории является сбаланси­рованность времени различных общественных процессов, особенно в эпохи модернизаций, когда общество "снимается с якорей" и устремля­ется навстречу желанному, но остающемуся малопредсказуемому будущему.

В частности, опыт модернизаций в разных странах мира показывает, что наиболее динамичным оказывается время политических преобра­зований, которые грозят намного опередить экономические преобра­зования и формирование новой институционно - управленческой систе­мы и инфраструктуры. Поэтому правящие элиты, если им удается контролировать процесс, стараются искусственно притормозить политические перемены с тем, чтобы дать обществу и экономике как-то адаптироваться к ним. Медленнее всего течет время глубинных социокультурных процессов, связанных с изменениями архетипов национального сознания. Поэтому так часто оказывается, что, заимст­вуя новейшие общественно-политические формы, общество вклады­вает в них старое социокультурное содержание.

Традиционного бая заменяет, скажем, секретарь райкома, но черты старой психологии и этики за ним просматриваются.

Если время быстрых процессов оказывается отпущенным на сво­боду или, тем более, форсируется, тогда как другие процессы, облада­ющие иной ритмикой, заметно отстают, это грозит, с одной стороны, полной разбалансированностью потоков времени и дестабилизацией общества, а с другой стороны — начинкой новых форм старым содер­жанием, относящимся к сферам замедленной временной динамики.

То и другое мы сегодня имеем в нашей стране, где преобразования в идеологической сфере заметно опередили собственно политические, а последние намного превысили своим динамизмом темпы экономи­ческих преобразований и перемен, относящихся к долговременным установкам и архетипам национальной политической культуры.

Одной из важнейших временных дисгармоний, непосредственно влияющих на политический процесс, является разрыв между темпами роста притязаний различных групп населения и приращением их реальных социально-экономических возможностей, а также общими перспективами "вертикальной" социальной мобильности, имеющейся в обществе. В силу неравномерности развития современного мира и каждого общества в отдельности выделяются группы, вырвавшиеся вперед и задающие общие стандарты жизни. Поскольку в современном массовом обществе традиционные сословные перегородки отсутст­вуют, а групповые — ослаблены, то действует закон социальной имитации: стандарты жизни наиболее продвинутых групп активно перенимаются остальными. Социальное самочувствие каждой группы определяется уже сравнением не ее настоящего положения с прошлым, а с "впереди идущими группами". В результате время притязаний оказывается неоправданно динамичным. При этом наиболее престижные группы, задающие общий социокультурный "тон" и стандарты потребления, оказываются наиболее поглощенными насто­ящим временем. Они — носители особого, "срединного" времени, дале­кого как от варварских стихий начала истории, так и от революцион­ных стихий ее ожидаемого конца, знаменующего восхождение в земной рай утопии.

"Срединное" время по некоторым показателям наиболее сродни линейному времени. Опыт революционных эпох, наэлектризованных экзальтированными ожиданиями светлого будущего, призванного положить конец всем социальным несправедливостям и все поменять местами, показывает, как легко в эти времена соскользнуть в нигилизм отложенных на завтра обязательств, как часто люди пренебрегают нормами общежития в надежде, что "светлое будущее" все равно вскоре их отменит или что ими следует "временно пожертвовать" для его приближения. Чудовищное разрушение и опустошение повседнев­ности, третируемой "революционным авангардом" вместе с "презрен­ной" теорией малых дел, отвлекающей от "эпохальных свершений", привели к тому, что разрыв между "аванпостами прогресса" (косми­ческой эпопеей, прорывами в отдельных сферах производства и социальной жизни) и повседневной жизнью "маленького человека" достиг нетерпимой величины. Возник феномен "отчужденного прогресса", пренебрегающего повседневными запросами рядовых людей, требованиями личного благополучия. Этот прогресс, достигнутый за счет предельной деградации повседневности, разру­шения природы и человека, оказывается тем самым отступлением из линейного в цикличное время, чреватое бумерангом возвратных эффектов. И только в тех обществах, где созидательная работа не отрывалась от "срединного времени", не откладывалась на потом до прихода "светлого будущего", общественная эволюция оказалась ближе к линейному времени. Такова, в частности, линия развития протестантских стран Северной Европы, Скандинавии, Северной Америки.

В какое же время помещают себя группы, не принадлежащие к ведущим? Здесь наблюдается многозначительная дифференциация.

Группы, не чувствующие непреодолимой ту дистанцию, которая отделяет их от ведущих групп, помещают себя в мобилизующее ускоренное время. Так, например, женщины в настоящее время успеш­нее мужчин овладевают высшим образованием — сказывается мобилизующий эффект ускоренного времени, призванного устранить или сократить социальную дистанцию с мужчинами. Так, некоторые этнические группы быстрее овладевают "модными профессиями", ибо чувствуют себя* способными наверстать упущенное, сократить унаследованное от прошлого отставание.

Подобного рода эффекты ускоренного времени мы наблюдаем в деятельности молодежи, которая стремится поскорее овладеть вершинами, сократить время заниженного статуса. Вероятно, такие же процессы ускоренного (мобилизационного) времени мы видим в обществах, отстающих в прошлом и стремящихся побыстрее взять реванш. Ускоренное время связано с азартом творческого соперни­чества, нередко контрастирующего с известным социальным флегма­тизмом Групп, уже добившихся своего.

Вероятно, эти различия временной ритмики различных обществ или социальных групп порождают долговременную историческую тенденцию к выравниванию уровней социального развития. Однако порою наблюдаются и иные тенденции. Бывают случаи, когда те или иные группы, длительно пребывающие в роли общественных изгоев, пасынков истории, не чувствуют в себе сил настигнуть далеко вырвавшихся вперед. В этих условиях нередко формируется психо­логия изгойской зависти; этому сопутствует становление так называемого эсхатологического времени. Угрюмые пасынки прогресса с мрачной иронией наблюдают цветение окружающей социальной жизни — оно не для них. Их упования обретают эсхатологический характер: они рассчитывают на скорую гибель "этого несправедливого мира" (строя, общества, цивилизации). Как видим, конец мира пугает не всех: встречаются такие состояния коллективной психологии, когда действует принцип: "чем хуже, тем лучше", — чем невыносимее общественные условия, тем ближе социальный взрыв и всеобщий обвал. В какой-то мере эта социальная диалектика эсхатологического мира близка христианской морали, обещающей утешение на дне отчаяния. Эсхатологическое время представляет крайний случай отклонения от благополучного линейного времени и таит в себе неисчислимые опасности для общества. Чем более массовые слои захватывает чувство эсхатологического времени, тем ниже потенциал конструктивных общественных реформ, тем разнузданнее массовый нигилизм людей, которые полагают, что им нечего терять. При этом группы, отдавшиеся эсхатологическим упованиям, теряют больше всего: со временем, когда разрушенный порядок восстанавливается, обнаруживается, что больше всего потеряли экзальтированные рево­люционеры, с презрением относившиеся к повседневным обретениям в виду будущих "решающих преимуществ". Нередко оказывается, что в то время, когда они "штурмовали небо", другие учились, обретали квалификацию, копили какое-то добро, понемногу инвестировали в свое будущее. Наступление эволюционного линейного времени снимает пелену эсхатологических мифов и люди, отдавшиеся утопии "разрыва времен", чувствуют себя отброшенными на исходные или даже худшие позиции и явно не приспособленными к новому времени.

Таким во многом оказался XX век для России: попытка эсхатоло­гического прорыва в светлое будущее через разрушение старого мира обернулась неслыханной потерей времени, невиданным социальным расточительством. Но это — урок и для правящих элит и привилегиро­ванных групп. Отказываясь от своевременных уступок низам социаль­ной лестницы, они рискуют ускорить приход эсхатологического времени, способного похищать линейное время медленного и неуклон­ного развития. Группы, более срастившиеся с лучшим типом времени — линейным, должны делать все, чтобы его сохранить; а это возможно только посредством перехода ко все более гибким и открытым, мягко эволюционирующим общественным формам, никого не лишающим своего шанса.

2. Социальные конфликты по перераспределению бюджета времени. То, что социальные группы конфликтуют между собой по поводу распределения и перераспределения национального бюджета времени (времени труда и досуга, времени учебы и времени выхода на пенсию и т.п.), не вызывает никакого сомнения. Теоретическая трудность состоит в установлении общего исторического смысла этих конфликтов, в частности его связи с законом экономии времени. Можно по-разному интерпретировать этот закон. Марксистская политэкономическая интерпретация связывает его с экономией живого труда — изменением соотношения между живым и накопленным трудом; социологическая интерпретация сводится, в основном, к изменению соотношения между рабочим и свободным временем (в пользу последнего); .культурологическая интерпретация — к изменению между творческим трудом и "тиражирующим"; цивилизационная — понимает его как заимствование отстающими обществами готовых достижений более развитых обществ, за счет чего экономится общее историческое время для прогрессивных сдвигов и перемен.