Введение - Парадигмы сознания и структуры опыта - Молчанов В.И. - Синергетика

     Первоначально замысел этой работы был связан с задачей различения фун­даментальных ориентаций в философии и культуре Х1Х-ХХ веков на основе их внутренних источников — парадигм сознания. Это в свою очередь приве­ло к задаче понять первичное парадигматическое сознание, или, иначе гово­ря, первичный опыт сознания, который уже не основывается ни на каких об­разцах.

     Только опыт феноменологической философии и прежде всего Ф. Брентано, Э. Гуссерля и М. Хайдеггера мог привести к постановке этой проблемы. Феноменология сделала существенные шаги по направлению к первичной сфере человеческого опыта и бытия. Однако был лишь указан путь, в даль­нейших разветвлениях которого утратился отчасти первоначальный замысел.

     Поставив вопрос о сознании, Гуссерль не поставил вопрос о самом воп­росе, который сознание задает о себе; когда же это попытался осуществить Хайдеггер в отношении бытия, вопрос не был опознан как модус сознания, а в различии бытия и сущего не был распознан первичный опыт сознания. Сознание и его первичный опыт остались лишь фоном хайдеггеровской мыс­ли. В феноменологии постоянно указывается на сознание, оно называется — явно — психическими феноменами, интенциональностью, — неявно — различием бытия и сущего (Хайдеггер), духом (Шелер); у Сартра речь идет о нететическом сознании сознания, однако эти указания и названия еще не дают доступа к первичному опыту сознания.

      Различение и классификация психических феноменов у Брентано и структурирование интенциональности у Гуссерля исходят из первичного опыта сознания, однако сам этот опыт еще не представлен в качестве таково­го. Отсюда возникает задача указать на такой опыт сознания, в котором его дескрипция и принцип любой дескрипции совпадают. Поиски первичного, парадигматического сознания — это не поиски новой субстанции, но попыт­ка выявил первичный опыт сознания, который сочетал бы в себе самореферентность и многообразие. Многообразие опыта не означает небытия основа­ний.

     Философия не является всецело академическим занятием, да и реально она никогда не была таковым. Речь только о том, какое “применение” может найти философия сегодня. Будет ли она по-прежнему служанкой науки, по­литики, практики и эрудиции (определенное понимание сознания способ­ствует этой роли) или же возродится как метафизика, но уже как метафизи­ка сознания, как описание первичного, непредметного опыта сознания, кото­рый лежит в основе всего многообразного человеческого опыта. Метафизика не означает здесь эскапизм, напротив, метафизика сознания есть необходи­мый противовес “физике” социального опыта и опыта воли.

      В феноменологической философии имплицитно присутствует понима­ние истинных целей историко-философского исследования. Историко-философская концепция Ф. Брентано, осмысление Гуссерлем духовного кризиса Европы, деструкция истории онтологии Хайдеггера имеют одну и ту же на­правленность: обнаружение глубокой связи между определенным понимани­ем сознания и принципами, идеями и системами, в которых оно реализовано и закреплено.

      Эксплицитная разработка этой темы — одна из задач работы. Конкретно эта связь будет показана в различии кантианской парадигмы, определившей практически всю континентальную европейскую и отчасти англо-американ­скую философию XIX века, феноменологической парадигмы и парадигмы сознания в русской философии.

     Уникальным случаем пересечения трех исследуемых в работе парадигм является мировоззрение Густава Шпета. Именно изучение его философских корней открывает доступ к скрытой до сих пор за религиозно-нравственной проблематикой парадигме сознания в русской философии, которая оказыва­ется в некоторых аспектах существенно близкой к феноменологии.

     Это не означает, что не существует других парадигм сознания и филосо­фии. Это не означает также, что не существует попыток смешения парадигм. В частности, примером смешения кантианской и феноменологической пара­дигмы, точнее, примерами различного рода смешений могут послужить, при всех существенных различиях между ними, воззрения Х.Г. Гадамера, Ю. Хабермаса, — в Германии, М. Фуко, Ж. Деррида — во Франции, М. К. Мамардашвили — в нашей стране. Такое смешение не есть, конечно, лишь резуль­тат индивидуального заблуждения. Скорее это признак эпохи, который П. Валери усмотрел в свободном сосуществовании во всех образованных умах самых несхожих идей, самых противоречивых принципов жизни и поз­нания...”.

       Опыт изучения этих мыслителей был также необходим для тематизации фундаментальных ориентаций в философии. Хотя анализ их воззрений не составил в этой работе раздела или параграфа, контекстуальное его присут­ствие очевидно.

      В этом анализе, а также в дискуссиях (очных и заочных) с В.В. Бибихиным, В.А. Подорогой и В.В. Калиниченко мне не составляло труда следовать хорошему “правилу” Ницше: критика — это знак благодарности.

      Я не пытался придерживаться какого-либо одного стиля, полагая, что стиль должен придерживаться содержания. Философия — это не только строгая, но и веселая наука.

      Некоторые темы, и иногда весьма существенные, представлены в работе лишь в виде краткого очерка. В определенном смысле работа, и особенно ее второй параграф, носит программный характер, подхватывая и уточняя идею Гуссерля о бесконечном многообразии философских проблем.