Бриттон Р. Нарциссизм и нарциссические расстройства

Не так давно я решил сделать обзор психоаналитической литературы о понятии нарциссизма и описании нарциссических расстройств, чтобы посмотреть, насколько они отвечают моему клиническому опыту. Вероятно, нет области психоаналитической литературы более обильной, чем та, что посвящена нарциссизму: она казалась бесконечной, когда я разбирался в данной теме. Я избавлю вас от большей части этой литературы, и буду цитировать только то, что непосредственно относится к моему исследованию - однако за его пределами осталось широкое поле работ. Эта литература не только обширна, в ней царит полная неразбериха. Существуют различные модели развития, что затрудняет всякое обсуждение нарциссизма - но путаница усугубляется еще и тем, что сам термин «нарциссизм» используется в различных смыслах.

Поэтому прежде чем двигаться дальше, я хотел бы прояснить мое использование этого термина. Я решил, что слово нарциссизм используется в психоаналитической литературе трояко.¹⁾ Во-первых, оно описывает нарциссизм как явление: видимое отсутствие интереса к другим в сочетании с зацикленностью на себе. Это можно наблюдать при различных психологических расстройствах, а также в повседневной жизни. Во-вторых, оно используется для описания подразумеваемой здесь силы или врожденной тенденции в личности, которая препятствует отношениям вне пределов самости. В-третьих, оно используется для обозначения особой группы случаев личностной дисфункциональности, называемых нарциссическими расстройствами. В этой главе я буду рассматривать второе и третье значения термина «нарциссизм». Я попытаюсь ответить на следующие вопросы: какую роль нарциссизм как сила играет в нарциссических расстройствах, и есть ли различие между либидинозным и деструктивным нарциссизмом.

Развитие понятия нарциссизма

Зачатки различения между либидинозным и деструктивным нарциссизмом можно обнаружить в истории развития понятия нарциссизма. С самого начала в рассуждениях о клиническом нарциссизме контрапунктом проходили две темы. Одна - это нарциссизм как защита против неблагоприятных объектных отношений; другая - нарциссизм как проявление фундаментальной враждебности к объектным отношениям. Даже исходный миф о Нарциссе существует в двух вариантах: в одном дается солипсистское изложение, в другом - травматическое объяснение. В известном пересказе Овидия Нарцисс расплачивается за то, что считает недостойным своей любви всех, кроме себя самого; но Павсанию оказался известным другой вариант, в котором Нарцисс утратил сестру-близнеца и ошибочно принимает свое отражение в пруду за эту утраченную сестру.

Можно сделать полезное, однако неточное обобщение, что ход мысли Фрейда приводит нас к концепции либидинозного нарциссизма, тогда как идеи Абрахама, в действительности предшествовавшие фрейдовским, ведут к понятию деструктивного нарциссизма. Фрейд прояснил, что считает вторичный нарциссизм средством сохранения или восстановления любви, когда объектная любовь кажется невозможной, тогда как Абрахам делал акцент на враждебности к объектам переноса в нарциссических расстройствах. Фрейд описывал себялюбие как заместитель материнской любви (mother-love) в нарциссических характерах; Абрахам же считал, что зависть содействует нарциссизму и задерживает объектную любовь.

С самого начала Абрахам связывал поглощенность собой с «негативизмом». «Негативизм dementia praecox (шизофрении) - самая полная противоположность переносу», - писал он в первой психоаналитической статье, посвященной данной теме (Abraham, 1908, p. 71). Впервые Абрахам отметил это в письме Фрейду, личная встреча с которым ему еще только предстояла. Абрахам предположил, что, в отличие от истерии, «dementia praecox разрушает способность человека к сексуальному переносу, т. е. к объектной любви» (Abraham, 1908, p. 69). Термин «нарциссизм» в то время еще не был запущен в обиход, и Абрахам говорил об аутоэротизме. Он полагал, что больной шизофренией отворачивается от всех объектов любви, вместо этого возвращаясь к аутоэротизму. Фрейда это безусловно впечатлило и убедило в справедливости теории Абрахама.

Фрейд перенял и развил термин нарциссизм у Пауля Накке и Хэвелока Эллиса, которые использовали его, чтобы описать человека, трактующего свое тело как сексуальный объект. Собственная разработка Фрейдом понятия нарциссизма началась со сноски, добавленной им в 1910-м году к «Трем очеркам по теории сексуальности» (Freud, 1905d) и описывающей нарциссические объектные отношения. Рассуждая о гомосексуалах-мужчинах, Фрейд писал:

«в раннем детстве [они] пережили кратковременную, но очень интенсивную фиксацию на женщине (как правило, своей матери), по преодолении которой они отождествляют себя с женщиной и избирают самих себя в качестве своего сексуального объекта. То есть исходя из нарциссизма, они ищут молодых мужчин, похожих на них самих, которых могли бы любить, как их самих любила мать» (Freud, 1905d, pp. 144–145 fn.).

В статье «О нарциссизме», датируемой 1914-м годом (1914c), Фрейд далее развивает мысль об этом стремлении к идеалу любви матери и младенца. Обычно влюбленность, по его мнению, истощает Эго в пользу объекта, чья взаимная любовь - единственное средство исцелить эту геморрагию либидо. Те несчастные, чья любовь безответна, лишаются не только любви другого, но и самолюбия, и потому страдают от боли и утраты самоуважения. Однако вторичный нарциссизм, согласно Фрейду, возникает только когда существует некоторое препятствие осуществлению объектной любви по внутренним причинам. Он писал:

«удовлетворение любви невозможно, и обогащение Эго вновь может быть обеспечено только путем отвода либидо от объектов. Возврат объектного либидо к Эго и его превращение в нарциссизм представляет как бы снова счастливую любовь; с другой стороны, справедливо также, что настоящая счастливая любовь отвечает изначальному состоянию, в котором объектное либидо и Эго-либидо неразличимы» (Freud, 1914c, pp. 99–100).

Внезапно в этом последнем предложении Фрейд дает нам понять, что состоявшийся либидинозный нарциссист влюблен в себя точно так же, как кто-то может быть «влюблен» в другого человека. Но действительно ли это другой человек, если «счастливая любовь отвечает изначальному состоянию, в котором объектное либидо и Эго-либидо неразличимы»? Здесь Фрейд предполагает, что эта «изначальная» - «счастливая любовь» - это по сути нарциссическая объектная любовь, независимо от того, разворачивается она с другим человеком во внешнем мире или же оказывается любовной связью с самостью в мире внутреннем. В обеих ситуациях, будь то объект внешний или внутренний, позитивное отношение обусловливается устранением различия.

Если это действительно так, «нарциссическое состояние» - это не просто отход от внешних объектов к объекту внутреннему. Это особый тип внутреннего объектного отношения, в котором отдельное существование и собственные качества внутреннего объекта отрицаются, и путем проективной идентификации создается внутреннее нарциссическое отношение. Это звучит как описание идеального отношения между самостью и Эго-идеалом, заместившего отношение между Эго и Супер-Эго: внутренние души-близнецы, объединенные нарциссической любовью, из-за которой может оказаться избыточной потребность Эго в той любви Супер-Эго, которую Фрейд считал необходимым условием жизни. Не является ли нарциссическое состояние уклонением от Супер-Эго? Не служат ли нарциссические объектные отношения альтернативой стремлению к любви Супер-Эго? И в этом случае - не побуждает ли к ним страх перед враждебным Супер-Эго или зависть к мощному, безупречному Супер-Эго? В справедливости этого предположения меня убедил ряд случаев, один из которых я опишу в этой главе ниже.

Последовав за рассуждениями Абрахама о нарциссизме, мы обнаружим, что исследуем тему, которая достигнет своего логического завершения в концепции деструктивного нарциссизма Розенфельда. В своей статье 1908-го года Абрахам связывает отход от объектной любви к аутоэротизму при dementia praecox с негативизмом пациентов. При следующем подходе к данной теме он высказывает предположение, что чрезмерное самоуважение некоторых пациентов сопровождается презрением и враждебностью к их любовным объектам. В своей статье о преждевременной эякуляции (Abraham, 1917) Абрахам описывает нарциссизм как источник сексуального сопротивления: «их объектная любовь очень несовершенна. Истинный их любовный объект - они сами. В соответствии с мнением Фрейда, мы обнаруживаем /…/ особенно высокую и аномально эмоциональную оценку пениса». Абрахам идет дальше и связывает этот фаллический нарциссизм с враждебным презрением к женщинам: «он мстит каждой женщине за разочарования любви, которым его в детстве подвергла мать» (ibid., p. 297). В своей работе, посвященной психогенезу меланхолии, он описывает клинический нарциссизм, существующий как в позитивной, так и в негативной форме: позитивной, когда он проявлен как восхищение собой, и негативной, когда он проявляет себя как самоочернение (Abraham, 1924).

Через два года после того, как он дал описание фаллического нарциссизма, Абрахам пишет первую статью, в которой нарциссическое расстройство описывается как понятие, обладающее психоаналитическим смыслом и подтверждаемое клинической практикой (Abraham, 1919). В этой статье он обсуждает небольшую группу пациентов, которые не способны соблюдать правила психоаналитического метода, хотя кажется, что им это удается, и отмечает, что «среди моих пациентов это были те, у кого нарциссизм был наиболее выражен» (Abraham, 1919, pp. 304–305).

Эта статья Абрахама 1919-го года стала стартовой точкой для первой большой статьи Розенфельда о нарциссических расстройствах (Rosenfeld, 1964). Также она повлияла на две важные работы, опубликованные в 1936-м году и связывающие абрахамовское описание нарциссического расстройства характера с негативной терапевтической реакцией. Одна из них принадлежала Джоан Ривьер, а другая - Карен Хорни. Статья Ривьер (Riviere, 1936) привносит в прежнее понимание негативных реакций в анализе новую теорию депрессивной позиции и маниакальной зашиты, предложенную Кляйн, и добавляет к ней авторскую концепцию «защитных организаций». Хорни (Horney, 1936) подчеркивает компульсивное соперничество таких пациентов с аналитиком, а также их требование безоговорочной любви. Эта любовь им необходима, чтобы устоять против двойной тревоги: тревоги, связанной с осознанием и выражением их собственной враждебности, а также тревоги, связанной с возмездием извне.

Розенфельд подхватил и развил данное Хорни описание реакции пациента на работу аналитика и концепцию защитных организаций, выдвинутую Ривьер (Riviere, 1936). Он разработал собственную теорию «нарциссической организации» в личности, которая противопоставлена истинным объектным отношениям и добивается преданности пациента путем соблазнения, контроля и тирании.

Розенфельд полагал, что важно различать нарциссические состояния, в которых преобладают либидинозные аспекты, и те, в которых преобладают деструктивные аспекты нарциссизма. Хотя в первом, либидинозном случае, когда нарциссическая система убеждений получает повреждение, действительно вспыхивают зависть, негодование и месть, анализ улучшает понимание и ослабляет негативизм. Однако при преимущественно деструктивном нарциссизме зависть отличается большей силой и меньше признается, и возникает непреодолимое желание разрушить аналитика или самость. В этом, деструктивном случае, как замечает Розенфельд, «смерть идеализируется как решение всех проблем» (Rosenfeld, 1987, pp. 106–107).

Ханна Сигал отмечает, что расходится с Розенфельдом в вопросе о различении деструктивного и либидинозного нарциссизма: по ее мнению, существует только деструктивный нарциссизм. Однако при этом она ограничивает охват термина «нарциссизм» той силой в нарциссических организациях, которая фундаментально враждебна объектным отношениям: «при нарциссизме животворные (life-giving) отношения и здоровое себялюбие подвергаются равному нападению,  - пишет она. - Зависть и нарциссизм подобны двум сторонам одной медали» (Segal, 1997, pp. 75, 85). Любовь к самости - и, косвенно, фрейдовское описание «счастливой любви» нарциссических отношений - Сигал относит к категории инстинктов жизни, которые считает в их основе объектно-любовными, а не нарциссическими. В рамках ее определения нарциссизма как силы, направленной против объектных отношений в личности, - я совершенно согласен с Сигал. Но если говорить о нарциссических расстройствах - я полагаю, что они включают в себя целый ряд феноменов - и деструктивных, и либидинозных, и защитных.

Джон Стайнер охватывает их своим более широким понятием «патологические организации»: по его мнению, защиты в них объединены с деструктивными и либидинозными нарциссическими силами (Steiner, 1987). Понимая, что нарциссическими системами с неизбежностью движут смешанные мотивы, он не считает нужным разделять их (личное общение с Дж. Стайнером). Тем не менее, на мой взгляд, каков бы ни был и как бы ни варьировался набор мотивов, в каждый конкретный момент главный мотив либо либидинозный/защитный, либо враждебный/деструктивный. Образование нарциссических объектных отношений может мотивироваться желанием сохранить способность к любви, придавая объекту любви подобие самости, или же оно может быть направлено на аннигиляцию объекта как представителя инаковости. Агрессия может порождаться либо преимущественно защитным, либо преимущественно деструктивным нарциссизмом. Но есть различие между борьбой за удержание любви и необузданным насилием враждебности к объектам. В общественной сфере война может быть защитной, и патриотическая агрессия может оказаться неправильно направленной любовью, но геноцид - никогда: он вызван желанием аннигилировать инаковость, исходящим от импульса ксеноцида.

Чтобы проиллюстрировать свое понимание этого разграничения, я вкратце опишу двух пациенток. Первую я бы назвал страдающей от преимущественно деструктивного нарциссического расстройства, вторую - от преимущественно либидинозного нарциссического расстройства. Общее у них - это порождение посредством проективной идентификации нарциссических отношений с Эго-идеалом в целях избегания отношений с деструктивным, родительским Супер-Эго. При этом в первом случае деструктивность переводится в отношение между близнецами, которое затем становится смертоносным альянсом; с другой стороны, во втором случае деструктивность становится психическим убежищем, где во взаимопонимании ищется изначальная «счастливая любовь».

Г-жа Л.: самость–близнец против старухи

Я хотел бы привести короткий пример из супервизии анализа г-жи Л., нарциссической пациентки. Доктор А. особенно жаждала этой супервизии, поскольку, хотя анализ только начался, она уже чувствовала значительные затруднения. Доктор А. - добросовестный и умелый аналитик с опытом анализирования нарушенных и трудных пациентов; она не могла понять своей неспособности установить и поддерживать аналитический сеттинг с этой пациенткой.

Доктор А. описала ряд нехарактерных для нее промашек, в результате которых она призналась пациентке в том, в чем не собиралась признаваться, о чем немедленно пожалела. Поэтому она почувствовала, что анализ вышел из-под ее контроля. Г-жа Л., привлекательная молодая женщина, обратилась к аналитику после расстроившего ее окончания отношений с одним мужчиной. В ее истории также были подростковые нарушения и эпизоды анорексии. Она покинула город, в котором жила со своим бывшим мужчиной, и возвратилась в другой, где со своей второй женой жил ее богатый отец и где ей предстояло проходить анализ. Все было оговорено, но когда в день ее отбытия пришли рабочие, чтобы устроить переезд, она отказалась от их услуг и пропустила свой самолет.

Прибыв в свой новый дом и организовав начало анализа, она пропустила первый сеанс. Она позвонила и объяснила, что потеряла номер кабинета аналитика. Доктор А., ощущая необходимость установить свою аналитическую позицию и метод работы с самого начала, «твердо решила» обсудить вопрос оплаты за пропущенный сеанс. Тревожным сигналом для аналитика стала необъяснимая утрата «твердой решимости» и некоторые другие моменты. Когда г-жа Л., которая в конце месяца должна была оплатить пропущенный сеанс чеком, не сделала этого, доктор А., к своей досаде, не смогла привлечь к этому внимание. Вслед за этим сеансом пациентка, по любым критериям очень обеспеченная, позвонила доктору А., чтобы сказать, что не сможет продолжать анализ, поскольку не в состоянии себе это позволить. Доктор А. предложила пациентке прийти на следующий сеанс вовремя, и они смогут обсудить этот вопрос. Пациентка согласилась, а затем на сеансе доктор А., к своему ужасу и отчаянию, обнаружила, что втянута в дальнейшую бесплодную беседу с пациенткой. На следующий сеанс пациентка пришла на двадцать минут раньше, что внесло некоторый беспорядок в процесс.

В ходе этого сеанса г-жа Л. лежала на кушетке беспокойно, постоянно елозила и несколько раз вставала то за сладостями, то за салфетками. Однако больше всего аналитика обеспокоило ее собственное поведение. На этом сеансе она удивила себя тем, что согласилась уменьшить оплату для этой пациентки. Ощущение, что ее контрперенос вышел из-под контроля, еще более усилилось, когда вместо того, чтобы рассмотреть эту проблему в самоанализе, готовясь к следующему сеансу, она нечаянно затянула текущий сеанс - что с ней происходило редко. Тем не менее, именно на этом сеансе пациентка рассказала сон, который пролил некоторый свет на эти события.

«Очень странный сон я видела, - сказала г-жа Л. - Я находилась в доме - этом странном доме - в каждой серии снов я вижу повторяющиеся сны о новом доме. Этот был новым - но ощущения (sensory experience) подсказывают мне, что я была здесь сотню лет назад. Рядом со мной другой человек, который был моим любовником - или сестрой - или братом, не уверена, какого пола был этот человек. Я же не была ни мужчиной, ни женщиной - или была и мужчиной, и женщиной. Я защищала этого другого человека - мы жили вместе со старой дамой - мы сговорились убить ее. В этом как-то участвовали лестницы и нечто написанное, что-то вроде письма. По-видимому, мы дали ей письмо так, чтобы она этого не видела, что и привело к ее смерти. Ради себя самих нам нужно было это сделать. Но через шесть-семь лет нас арестовали. Я знаю, что это я была во сне - обычно я не лгу (она лжет все время, добавила аналитик) - я помню, как подумала, что это первый раз - они не разоблачат меня, они не обнаружат, что мы совершили убийство. Если бы она, старуха, знала, она бы мстила. Она была эдакой злобной старухой - губительной силой. Это было убийство не по злому умыслу, но вопросом жизни и смерти для меня. Причиной была эта внутренняя борьба. Я ощущала во рту такой вкус, как от огромного куска жевательной резинки - это был каннибализм - как жевание безвкусного мяса».

«Когда я проснулась этим утром, меня тошнило, - продолжила пациентка. - Наконец меня вырвало». Сама пациентка узнала в злобной старухе свою мать.

Несомненно, в этом сне много чего сгущено, и соблазнительно исследовать такие темы, как каннибализм и оральный садизм. Но полагаю, что лучше всего использовать этот сон для объяснения того, что на самом деле происходило в анализе и какой свет это могло пролить на проблему повторяющихся разыгрываний (enactments). Я предложил считать, что доктор А. во сне представлена и как «душа–близнец/любовник», и как злобная старуха, - тогда последние события обретают смысл. Бессознательная контрпереносная идентификация доктора А. с пациенткой представлена во сне «душой–близнецом» пациентки. Тогда заговор душ–близнецов с целью убийства «злобной старой дамы» можно рассматривать как бессознательный сговор между пациенткой и аналитиком с целью уничтожить профессиональную самость доктора А. Уже произошло несколько малых убийств, которые для душ–близнецов выглядели оправданными, поскольку те верили, что находятся под угрозой того, что их накормят отравленным мясом посредством загадочных практик психоанализа.

Аналитик восстановила свою привычную аналитическую позицию и утрачивала ее лишь время от времени, когда пациентка драматическим образом вносила в анализ какие-нибудь неожиданные осложнения. Возникла стереотипная модель, в которой за движением вперед следовали негативные терапевтические реакции. По мере продвижения анализа стал более очевидным полный масштаб нарушений пациентки. У нее были проблемы с наркотиками, а эпизоды булимии и рвоты повторялись уже давно. Раскрывающаяся история и перенос пациентки указывали на ее бисексуальность. В частности, наблюдались периоды осцилляции между гомосексуальным эротическим переносом и негативным, параноидным переносом.

Я хотел бы подчеркнуть свою точку зрения - что нарциссические объектные отношения, выработанные этой пациенткой, отношения «души–близнеца», были сговором, образованным для противостояния смертоносному Супер-Эго, представленному «старухой». Однако деструктивность перешла в нарциссические отношения. Назначение либидинозной связи, выраженной в эротическом переносе, заключалось в создании альянса, целью которого было убийство. Сон, приснившийся пациентке через полтора года после описываемых событий, пролил больше света на эту комплексную нарциссическую организацию.

Г-жа Л. кормит ребенка с ложечки - ее мать находится в комнате - г-жа Л. не уверена в том, чей это ребенок. В ходе кормления ложка становится вилкой, которая отрывает куски кожи от губ ребенка, а он затем эти куски поедал. Пациентка обращается к матери за помощью. Мать говорит: «делай вот как», - и отрывает больший кусок ото рта ребенка, приговаривая при этом: «вот что он ест».

Г-жа Л. возражает, что должен быть другой способ, чтобы ребенок не ел сам себя. Губы ребенка очень красные и крепко стиснуты, по виду они напоминают гениталии. Затем пациентка понимает, что это не ее мать, а Х, ее бывшая любовница, и они не кормят ребенка, а занимаются сексом.

«В настоящей жизни, - отметила пациентка, - у меня были гомосексуальные сексуальные отношения с Х». «У Х, - продолжала она, - было идеальное тело, я его обожала. Когда я говорю “идеальное”, вот что я имею в виду: мой отец, по моему представлению, хотел бы, чтобы у женщины было именно такое тело».

«Мы были вместе в колледже, - добавила г-жа Л. - Мне это напомнило, что в то время у меня часто повторялась одна мастурбационная фантазия: будто я наблюдаю за мужчиной в ботинках с обитыми сталью носками, который бьет ногами в гениталии женщины, пока у нее не отваливается клитор».

«Когда я была маленькой, то думала, что женщина беременеет оттого, что проглатывает что-то большое и круглое».

«Еда попадает в нас хорошей, а выходит - дерьмом. Я видела другой сон, - сказала она, - в котором дерьмо покрывало все, за дерьмом не было ничего видно; невозможно было никуда пробраться, все было покрыто дерьмом».

Попадающее внутрь может быть хорошим, но когда оно вновь появляется снаружи, - это дерьмо, покрывающее все вокруг. Более удачного описания тому, как аналитик переживала сеансы, я не могу вообразить. Вновь и вновь я усматриваю здесь модель, в которой сеанс начинается ясно и понятно, что приводит к прямолинейным интерпретациям и позитивному отклику пациентки. Затем все это теряется в неразберихе обескураживающей и спутанной информации от пациентки.

У этого анализа и сна - много аспектов. Но сейчас я бы хотел сосредоточиться на сексуальных отношениях пациентки с ее идеальным Эго, представленным Х, которая была сконструирована из собственного Эго-идеала пациентки, - то есть женщиной с точно таким телом, которого хотел бы ее отец. Так Х узурпирует место матери в первичной сцене, а пациентка занимает место отца с Х. Таким образом выстраивается и разыгрывается идиллическая, иллюзорная, основанная на нарциссизме гомосексуальная первичная сцена. Однако это связано со всплывшей в памяти садистической мастурбационной фантазией о сношении, которая похожа на сцену кормления ребенка во сне такой же заменой удовлетворения изувечиванием. Так что в данном случае мнимо защитный уход от устрашающих отношений со смертоносной кормящей фигурой в аутоэротическую генитальную фантазию влечет за собой те же деструктивные элементы. Каннибальская грудь-вилка, которая кормит ребенка им же самим, становится обитым сталью пенисом, который кастрирует женские гениталии.

Г-жа Д.: преимущественно либидинозный нарциссизм

Второй мой случай - г-жа Д., профессор и глава успешной университетской кафедры, женщина раннего среднего возраста. Она обратилась к анализу через год после того, как по взаимному согласию с терапевтом был прекращен ее длительный курс психотерапии. Ко времени этого завершения она чувствовала себя в хорошей форме. Теперь она пришла к аналитику потому, что боялась, по ее словам, «полностью сломаться». По ее описанию, она постоянно страдала, будучи одержимой отношениями с молодым мужчиной - отношениями не сексуальной, но интеллектуальной близости. Она считала свои чувства совершенно иррациональными и сказала мне, что такое уже происходило раньше с другим молодым мужчиной в ходе ее предыдущего курса лечения. Оба молодых человека были ее младшими коллегами на возглавляемой ею кафедре. Оба случая развертывались по одной схеме. Сначала пациентка чувствовала, что у них с другом полное взаимопонимание, душевное единство. Затем, когда это взаимопонимание невозможно было сохранять, она начинала страдать.

Пациентка считала свой брак счастливым; дети занимали центральное место в ее жизни. Но как только в ее душе возникали отношения с молодым человеком, они полностью поглощали ее внимание. Ее донимали страхи, что дети перестанут ценить ее и то, чтo она им дала. Когда случалось что-либо, подтверждавшее эту идею, она начинала полагать себя плохим и никчемным человеком. Любовь, восхищение, уважение и одобрение со стороны мужа, детей и друзей ее успокаивали, но никоим образом не смягчали власть отношения молодых людей над ее самоуважением.

Становилась более понятной конфигурация, обусловливающая обсессивные отношения с молодыми людьми. Пациентка была единственным ребенком родителей, живших раздельно. Ее мать страдала от тяжелого нарциссического расстройства, а отец отличался легендарным эгоцентризмом и тщеславием. В ходе анализа ее захватили врасплох сны, в которых фигурировал брат. В этих снах ее не удивляло присутствие брата. Она никогда раньше не видела этого человека, но знала, что это ее брат. В детстве у нее был воображаемый товарищ, а в подростковом возрасте, как она рассказала, возникла близкая, но платоническая дружба с молодым человеком.

Эта глубокая эмоциональная зависимость от восприятия со стороны молодых людей контрастировала с ее отношениями с теми, от кого она действительно зависела - например, с мужем. Ее отношения с ним были взаимно теплыми. Однако их оберегала ограниченность ее ожиданий относительно понимания со стороны мужа - и таким образом относительно болезненности разочарования и выражения неудовольствия. Ее перенос на меня следовал той же модели. Хотя мое понимание очевидно приносило ей пользу, она не стремилась к нему, но и не сопротивлялась ему - она просто избегала его ожидать. Аналитический перенос, как и ее отношения в браке, следовал модели отношений с родителями. Отношения с ними сохранялись благодаря сильному ограничению ожиданий со стороны г-жи Д. и поиском ею родственной души где-то на стороне. Обращение ожиданий понимания на родительский объект, с ее точки зрения, не имело шансов на успех и привело бы к отрицанию ее собственного субъективного существования.

У родственной души-близнеца, на которую взамен г-жа Д. обращала надежды, был еще и дополнительный аспект - она служила идеалом ее самости. Пациентка полагала, что идеальный молодой мужчина должен быть первичным любовным объектом идеальной матери, подобной которой она не знала. Поэтому в отношениях близнецов пациентка могла исполнять обе роли - играть идеальную мать и посредством проективной идентификации переживать (за другого) любовь, которой никогда не получала.

***

Я считаю, что у обеих пациенток были катастрофические отношения Эго (ego-relationships), - но с некоторым различием. У г-жи Л., первой пациентки, фигурой Супер-Эго была смертоносная женщина; у г-жи Д. это место обычно занимал внутренний родитель, кажущийся пустотой - не просто отсутствием, но отрицающим присутствием (negating presence). От отношения с Супер-Эго они обе уклонялись путем образования привязанности к Эго-идеалу, - что создавало нарциссическую организацию. Это реализовывалось внешним образом в отношениях с идеализированным двойником. У первой пациентки при этом возникали перверсивные, садомазохистские отношения; у второй авторитетность суждений Супер-Эго инвестировалась в нарциссический объект, чье одобрение таким образом становилось вопросом жизни и смерти. Я думаю, что нарциссические объектные отношения в первом случае приводили к чему-то наподобие печально известной пары Бонни и Клайд, а во втором - к подобию пары Ромео и Джульета. Смерть таится в обоих сценариях, но в одном партнерство основывается на общей любви к убийству, а в другом - смерть предпочитают жизни без любви другого.

Предыстории обеих пациенток похожи. У обеих родители развелись; у обеих матери затруднялись выполнять материнскую функцию; у обеих были успешные отцы, отличающиеся беспощадным эгоцентризмом. Однако эти неблагоприятные родительские черты были гораздо более выражены у родителей пациентки с преимущественно либидинозным расстройством, г-жи Д. Ее собственные нарушения были значительно меньше и менее нарциссичны, чем у каждого из ее родителей. Нарушения г-жи Л., страдавшей от преимущественно деструктивного нарциссического расстройства, наоборот, были существенно сильнее, чем у каждого из ее родителей. В ее случае можно отметить усугубление ситуации в следующем поколении, а в случае г-жи Д., наоборот - улучшение ситуации.

Заключение

Итак, я считаю, что нарциссические расстройства возникают при сбое контейнирования в младенчестве и детстве, что дает начало Эго-деструктивному Супер-Эго. Развивается нарциссическая организация, использующая нарциссические объектные отношения - внутренние, внешние или и те, и другие - для того, чтобы уклоняться от враждебного Супер-Эго. Это может приводить к преимущественно либидинозной организации или преимущественно деструктивной нарциссической организации. Далее я полагаю, что либидинозная, защитная организация возникает, когда главный фактор в исходном сбое контейнирования находится на стороне родителей; а деструктивная организация - когда основным фактором является чрезмерность враждебности к объектам у младенца. Если мы используем слово «нарциссизм» для обозначения такой тяги к аннигиляции инаковости, ответ на вопрос о роли, которую играет нарциссизм в нарциссических расстройствах, будет таков: это зависит от того, насколько эти расстройства деструктивны. Если организация преимущественно деструктивна, нарциссизм, видимо, играет важную роль; если же она преимущественно либидинозна, бoльшую роль, по-видимому, играет младенческая и детская травма. Во втором из рассмотренных мною случаев (г-жа Д.) можно предположить, что именно нарциссизм родителей сыграл главную роль в развитии нарциссического расстройства у пациентки.

Примечания:

¹⁾ В своем обзоре использования этого понятия Фрейдом Вилли Баранже (Barranger, 1991) предлагает девять смыслов, в которых этот термин используется, разбивая их на три группы по три. Его три группы не похожи на те, к которым прибегаю я: в одной нарциссизм описывает вид либидо, во второй - природу объекта, а в третьей - характер личности (pp. 109–111).