Познание и заблуждение. Очерки по психологии исследования

Познание и заблуждение. Очерки по психологии исследования
        «ПОЗНАНИЕ И ЗАБЛУЖДЕНИЕ. ОЧЕРКИ ПО ПСИХОЛОГИИ ИССЛЕДОВАНИЯ» («Erkenntnis und Irrtum. Skizzen zur Psychologie der Forschung») — одно из главных сочинений Эрнста Маха, посвященное проблемам теории познания, увидевшее свет в 1905 г. (рус. пер. — 1912 г., изд. С. Скирмунта).
        Работа выполнена в русле общих установок позитивизма: для того чтобы выяснить реальные возможности познания и тем самым избавить «позитивную» науку от желания ставить и пытаться решить «мнимые», прежде всего метафизические, проблемы, нужно исследовать познавательные средства, которыми на самом деле располагает человек. Для этого следует обратиться к практике реальной познавательной деятельности, т.е. к конкретным случаям, когда эта деятельность оказывалась успешной, и к другим, когда она завершалась неудачей. На основе этого материала может быть построена теория познания, без которой не может быть уверенности, что знание является подлинным знанием объекта. Конечно, и изучение познавательных процессов должно следовать общим канонам позитивного знания; т.е. здесь следует опираться на опытные факты, корректно обобщать их и, главное, — избегать произвольных, прежде всего метафизических, допущений. Средствами достижения «позитивного» знания о познавательном процессе в целом может быть, во-первых, описание и анализ познавательной активности субъекта (как отдельной личности, так и совокупного субъекта научного познания); во-вторых, анализ истории науки (понятой, однако, не как хронология открытий, а прежде всего как история развития и совершенствования методов познания). И, в-третьих, теория познания должна опираться на достижения психологии — тогда еще очень молодой науки, которая стала трактовать духовное как психическое, т.е. как эмоциональную и рассудочную деятельность человека, биологического и социального существа, и как совокупность овеществленных продуктов этой деятельности, которые стали «искусственной природой». Все это можно и нужно изучать «позитивно», т.е. используя наблюдение и эксперимент, и притом ограничиваться только описанием и обобщением данных опыта.
        Автор понимает психику человека только как средство приспособления особого животного вида к условиям существования, и потому она — не более чем продолжение и совершенствование психики животных в результате эволюции. При всех различиях между животными и человеком, основа психики остается той же — это нервные процессы (система рефлексов). Даже научное мышление — не что иное, как последнее звено «в непрерывной цепи биологического развития, начавшегося с первых элементарных проявлений жизни» («П. и 3.». С. 10).
        Целью мышления (как обыденного, так и научного) является «ориентация в мире», поскольку любой организм находится в изначальном единстве с условиями существования. Это динамическое единство и есть жизнь. Отсюда следует, что различие «физического» и «психического» нельзя абсолютизировать, как это часто делают философы. И то и другое суть моменты целостного переживания, «опыта», который только задним числом может быть разложен на «нейтральные элементы» — ощущения (цвета, давления, запаха, пространственные, временные и т.д.). Их можно рассматривать и как «свойства» объектов опыта, и как характеристики восприятия, — это зависит от системы отсчета. Относительно стабильные группы таких «элементов», образованные и обособленные в потоке «опыта», — это «вещи» («физические тела»). Стабильность «вещи» в нашем жизненном опыте в немалой степени обязана памяти.
        Человеческое Я — это тоже «вещь», т.е. относительно устойчивое единство, образовавшееся в потоке опыта, как и любая другая вещь; механизм их формирования один и тот же. Хотя здравый рассудок и отказывается принять такое утверждение, убедиться в его справедливости нетрудно: для этого достаточно поставить вопрос, что же мы вкладываем в понятие вещи, если «признаем» ее «той же самою», хотя «понимаем», что она меняется.
        Такое мнение, полагает Мах, подтверждают данные психо-физиологических исследований: они свидетельствуют, что психическое и физиологическое, эмоциональное и рациональное всегда образуют единство: «...нет изолированных чувств, желаний, мышления» (Там же. С. 31).
        В конституировании предметов опыта особая роль принадлежит памяти, а также механизмам воспроизведения и ассоциации, которые тоже имеют огромное биологическое значение. Кроме того, в этом принимают участие инстинкты и воля, предпосылки которых можно найти не только у животных, но даже у растений (рефлексы у первых и тропизмы у вторых).
        Что касается человеческого Я, то в конечном счете оно — концентрат индивидуального опыта. Очевидно, что подобный опыт способны накапливать и животные, которые поэтому тоже становятся «индивидуальностями». Соответственно, различие животного и человека здесь тоже только количественное. Хотя у человека немало приобретений, которые связаны с формированием культуры (напр., использование прирученных животных, изготовление орудий, механизмов, изобретение речи и письма), — все эти приобретения тоже в конечном счете служат «удовлетворению потребностей».
        Познание, даже в его самых изощренных формах, — только средство установления равновесия с окружающей средой, организации привычного поведения, полезного в стабильных условиях; и в этом плане оно не отличается от эволюционного приспособления организма животных к условиям их существования (таких, напр., как веретенообразная форма тела рыбы). Познание — это «психическое переживание, непосредственно или, по крайней мере, опосредованно, биологически для нас полезное» (Там же. С. 123). Соответственно, заблуждение можно определить как переживание, не приводящее к успеху или даже наносящее вред. Таким образом, источник познания и заблуждения один и тот же, а различить их можно лишь тем, что познание ведет к жизненному успеху.
        Познание, как и опыт в целом, — непрерывный процесс, и поэтому понятие не следует противопоставлять чувственному переживанию; То, что оно связано со словом и лишено непосредственной наглядности, и даже то, что оно продукт абстракции, — не основание считать его «висящим в воздухе идеальным образованием» (Там же. С. 141). В конечном счете понятие всегда может быть сведено к элементам ощущений, которые составляют любые факты. Главная функция понятий — экономия мышления в процессе приспособления мыслей к фактам действительности и друг к другу. Этой же цели служит эксперимент — как мысленный («умственный»), так и следующий за ним реальный («физический»). Одним из главных механизмов мышления, без которого приспособление мыслей к действительности было бы невозможно, является аналогия. Сама она — частный случай «непрерывности опыта».
        Аналогия — важнейшая предпосылка гипотез. Последние играют большую роль в науке, поскольку способствуют «расширению опыта». Но при этом нужно избегать «метафизических» гипотез, которые выходят за пределы сферы возможных фактов и противоречат «принципу непрерывности опыта». К разряду метафизических гипотез Мах относил не только материалистическую и идеалистическую картины мира в философии, но, например, также физическую атомистику и кинетическую теорию теплоты.
        Одним из следствий «принципа непрерывности опыта» является вывод Маха о предпосылочности любого исследования. Отсюда следует важность изучения истории науки для понимания как ее современного состояния, так и наиболее вероятных тенденциях ее дальнейшего развития.
        Подобно многим своим современникам, Мах придерживался программы «психологизации логики», что представлялось ему единственным средством избавления от «метафизических» трактовок мышления и его продуктов как содержания особой, духовной сферы, противостоящей чувственному, «физическому» миру. Поэтому более трети книги «П. и з.» посвящено «психологическому освещению» (прояснению) логических операций индукции и дедукции, понятий числа и меры, связи «физиологического» и «метрического» пространства и времени и пр. В качестве заключения ко всей книге, полной примеров из области истории науки, предстает тезис, что «законы природы», которые открывает наука, «суть ограничения, которые мы предписываем нашим ожиданиям по указаниям опыта» (Там же. С. 447). Благодаря им достигается эффект «ограничения ожидаемого», и потому достижения науки способствуют организации человеческого опыта ради жизненного успеха и в интересах выживания. Попытки же приписать «законам природы» некий онтологический приоритет по сравнению с единичными фактами есть разновидность «метафизики».
        А.Ф. Зотов

Энциклопедия эпистемологии и философии науки. М.: «Канон+», РООИ «Реабилитация». И.Т. Касавин. 2009.