6 Аналитический процесс

Высказываясь в пользу кушетки, Фордхам (197 сделал ряд замечаний, которые отстаивают диаметрально противоположную линию. В начале Фордхам говорит о том, что Юнг слишком буквально понимал значение коммуникации лицом к лицу. Далее Фордхам указывал, что несмотря на то, что кушетку ранее использовали врачи, это не означает, что теперь она таким же образом используется при анализе. Кушетка действительно подчеркивает, что пациент — это действительно пациент, которому нужно лечение, и, что важно, анализ — не повод для светского общения, имеющее отношение только к межличностному. С точки зрения аналитика, ему нет необходимости делать вид, что поддерживается абсолютное равенство с пациентом и в то же время профессиональное отношение.
По мнению Фордхама, справедливо, что кушетка — это не "естественный" фактор; но в таком случае и сам процесс анализа тоже не является таковым. Поведение сексуального или агрессивного направления запрещено, и это само по себе изменяет ощущение "естественности". Поэтому беспокоиться о том, что кушетка разрушит то, что является "естественным и человеческим" означает слишком раздувать уже решенный вопрос. По мнению Фордхама, не всегда желательно, чтобы пациент видел аналитика. С точки зрения пациента, ему иногда нужно почувствовать себя в одиночестве или исследовать что-то без вторжения извне. Или же пациент с полным основанием может пожелать раскрепощения. Конечно, пациент на кушетке может повернуться, чтобы посмотреть на аналитика, и в любом случае он видит его, когда приходит и уходит.
В своей собственной практике я все же использую кушетку и ставлю свое кресло у изголовья кушетки, а не за нею. Тогда пациент может смотреть на меня или в сторону; я тоже могу смотреть прямо перед собой или встречаться взглядом с пациентом или, если мне захочется, просто наблюдать. Кушетка не обязательна, и для некоторых пациентов, которые приходят не часто, я не стремлюсь ее применять. Я склонен согласиться с Фордхамом в том, что стереотип молчаливого холодного аналитика, сидящего за кушеткой, возможно, является историческим анахронизмом, даже для психоанализа.
Самое главное, указывал Фордхам, нет никаких оснований утверждать, что аналитик теряет контакт с пациентом, когда тот находится на кушетке. По мнению Фордхама, следить за реакцией (что составляет оперативную часть контрпереноса, и что связывает аналитика с пациентом) легче, когда пациент использует кушетку.
В этой полемике можно увидеть нечто большее, чем спор о мебели. Центральным моментом здесь является отношение к переносу инфантильного происхождения и к регрессии. Те, кто использует кушетку, работают с ними серьезно; те, кто использует кресло, возможно, стараются растворить их.
В психоанализе было меньше споров. Но Ферберн высказался в 1958 г. против использования кушетки, говоря, что он перестал использовать кушетку в своей практике. Ферберн почувствовал, что использование кушетки при анализе — это анахронизм, восходящий к тем дням, когда Фрейд работал с гипнозом, и который кроме того имеет отношение к тому, что Фрейд не любил, чтобы на него пристально смотрели. По словам Фср берна,
"методика кушетки в результате дает совершенно произвольное навязывание пациенту несомненно травматической ситуации, неизбежно рассчитанной на, то, чтобы воспроизводить такие травматические ситуации детства, как, например, ситуация, навязываемая младенцу, которого оставляют плакать одного в коляске, или ребенку, который оказывается в изоляции в своей кровати во время первичной сцены" (цит. по Jackson, 1961, с. 37).
Другими словами, использование кушетки не "нейтрально", и Ферберн подозревает, что ее использование во многом связано с защитной реакцией аналитика и с его желанием защититься от требований пациента. Насколько мне известно, отказ Ферберна от кушетки не был широко принят в психоанализе; несмотря на то, что для лечения меньшей интенсивности или продолжительности ее следует использовать очень осторожно, поскольку иначе может иметь место несдерживаемая регрессия.
Сравнивая далее КСС и ДВ, отметим второй процедурный момент, по которому имеются разногласия. Он связан с частотой сеансов. Вопрос стоит таким образом: если анализ определяется так, что он подразумевает или требует определенной интенсивности и продолжительности, то отсюда следует, что лечение, которое не соответствует этим требованиям, не может быть анализом. По крайней мере, так часто говорят сторонники ДВ; здесь спор идет об определении анализа, и аргументы часто сводятся к тавтологии (т.е. если анализ определяется как 4-5 сеансов в неделю, значит, только лечение такой частотности составляет анализ).
Похоже, что Юнг занимал гибкую позицию относительно частоты сеансов. Анализ требует, чтобы:
встречи с пациентом происходили как можно чаще. Я довольствуюсь максимум четырьмя консультациями в неделю. В начале синтетического лечения бывает неплохо расширить консультации. Затем я постепенно сокращаю их до двух часов в неделю, поскольку пациент должен учиться жить самостоятельно" (CW 16, para. 26).
Это подразумевает, что первые три из четырех стадий анализа у Юнга требуют частых визитов пациента, но затем, когда достигается стадия трансформации (синтеза), их число можно сократить. Часто говорится о том, что Юнг выступал за "каникулы" в ходе анализа.
Но какие пациенты были у Юнга? Он сам признавал, что у него была необычная практика ("особое сочетание"):
"новые случаи явно составляют меньшинство. Большинство людей уже имеют за плечами какую-то форму психотерапевтического лечения, с частичными или отрицательными результатами. Около трети моих случаев не страдают никакими клинически определяемыми неврозами, они страдают от бессмысленности и бесцельности своей жизни. Я не имел бы ничего против того, чтобы это называлось общим неврозом нашего времени. Добрых две трети моих пациентов — люди старшего возраста" (CW 16, para. 83).
Мне кажется, что пациенты, страдающие таким "общим неврозом", составляют еще большее число людей сейчас, чем когда об этом писал Юнг в 1929 г. Но практика с преобладанием людей старшего возраста, которые ранее проходили лечение, явно необычна.
Именно такие соображения привели сторонников ДВ к тому, что они стали настаивать на том, что высокая частота сеансов — необходимая предпосылка, если называть лечение анализом. Менее интенсивное лечение относится к типу психотерапии. Как и при психоанализе, была предложена некоторая форма компромисса, и теперь мы говорим об "аналитической психотерапии , когда описываем лечение, интенсивность которого меньше, чем аналитическая, но методология и цели которого являются аналитическими (ср. Paolino, 1981, с. 22-48 о психоаналитическом сравнении).
Но определения анализа не обязательно имеют отношение к частотности сеансов, хотя частотность может иметь к этому отношение. Если даже мы примем определение анализа как "выявления и раздробления сложных структур и образов на их компоненты, т.е. архетипические формы и модели взаимодействий эго-архетипа" (протокол дискуссии в Обществе Аналитической Психологии, 1966), то и тогда нам все равно придется думать о том, можно ли достичь этого, работая с частотностью сеансов, например, раз в неделю. Приведенное выше определи ние можно использовать по-другому. Вместо того, чтобы опре делить весь процесс в целом, можно использовать это определение для того, чтобы указать те части психотерапии в целом, которые являются особенно аналитическими. Таким образом, мы будем говорить о проведении анализа в один из моментов сеанса или в течение одного из периодов длительного лечения. Отсюда следует, что в большинстве случаев, но не во всех, чем больше сеансов возможно, тем больше пространство для собственно анализа. Оговорку сделать необходимо, поскольку анализ в том виде, в каком мы его только что определили, может иметь место в течение однократного собеседования, а длительное и интенсивное лечение может быть поддерживающим, а не аналитическим.
Такие вопросы — это нечто большее, чем игра с числами. Их следует рассматривать наряду с такими идеями, как утверждение ^Маттун в обзоре аналитической психологии о том, что "частота юнгианских сеансов составляет один или два раза в неделю" (1981, с. 22 . Как и с вопросом о кушетке-против-кресла, вопрос частоты можно рассматривать как символ глубоких идеологических различий.