6 Аналитический процесс

Рисунок 9 основан на рисунке 8. Если пациент вызвал какие-то чувства у аналитика, тогда пациент в большей степени ощущает аналитика как присутствующего в этот момент целите-я. Кроме того, аналитик отражает на пациенте ощущение того, что тот принят, отражая тем самым перенос. Это позволяет пациенту иметь свободную коммуникацию со своим внутренним целителем, идентифицируемым с его потенциалом. Это приводит к тому, что внутренний целитель вначале может выступить в образе ребенка или в какой-либо иной форме нового начала. Следует отметить, что оба рисунка (8 и 9) предполагают двуполюсный архетипический образ раненого целителя, а не отдельные образы болезни и здоровья.
К тому времени, как достигается стадия рисунка 10, и аналитик и пациент развиваются и выходят за пределы параноидно-шизоидной тенденции к расщеплению образа другого на "только раненого" и "только целителя". Оба участника не расщепляют себя, поэтому у анализа появляется основа в виде целостного объекта. Это не исключает регрессии к этапам, изображенным на предыдущих схемах, и не следует принимать, что рисунок 10 естественным образом достигается при каждом анализе.
Можно утверждать, что понятие внутреннего целителя — всего лишь юнгианская фантазия. Следует рассмотреть, что говорят психоаналитики в связи с тем же фактором. Мы уже отмечали обозначение пациента у Лангса как "союзника" и "лечащего", и понятие союза при лечении у Гринсона.
Мони-Керль в работе, озаглавленной "цель психоанализа", пишет, что он считает одной из целей психоанализа
"помочь пациенту понять и тем самым преодолеть эмоциональные препятствия к осознанию того, что он внутренне уже знает" (1971, с. 104, выделено мною).
Райкрофт говорит:
"эго человека — это не пассивная единица ..., но активный агент, способный инициировать поведение, включая те, в конечном счете, самозащитные формы поведения, которые известны как неврозы" (1972, с. xxiv).
Наконец, Штерба (1934) считал основой аналитического процесса то, что пациент должен расщеплять свое эго, идентифицируя одну часть с аналитиком, тем самым наблюдая и оценивая материал, который он дает в качестве пациента — другой масти своего эго. Можно приспособить это к языку аналитической психологии, описывая это как активацию внутреннего целителя в пациенте, который выполняет для него целительную роль.

ИСПОЛЬЗОВАНИЕ КОНТРПЕРЕНОСА В АНАЛИТИЧЕСКОЙ ПСИХОЛОГИИ

Я упоминал второй подход к пониманию того, что происходит при анализе, проводимом аналитическими психологами, которые, как и их коллеги психоаналитики, изучают детали взаимодействия переноса — контрпереноса в ходе анализа. Фактически, несмотря на то, что Юнг никогда этого не подчеркивал, он одним из первых увидел клинически положительную сторону контрпереноса аналитика, говоря о нем как о "чрезвычайно важном органе информации" в 1929 г. и эксплицитно утверждая:
"Нельзя оказать влияния, не будучи подверженным влиянию... Пациент влияет на аналитика бессознательно... Одним из наиболее известных симптомов этого является контрперенос, вызванный переносом" (CW 16, para. 163, выделено мною).
Юнг также противопоставлял свой подход попыткам Фрейда избежать влияния контрпереноса (CW 16, para. 358n). Для иллюстрации влияния невротического контрпереноса Юнг использовал образ "психической инфекции", сосредоточиваясь в особенности на тех клинических ситуациях, когда вследствие схожести природы их личных ран аналитик идентифицируется с пациентом (CW 16, paras 358, 365). В целом, Юнг просто принимает, что благие и дурные формы контрпереноса являются соответственно профессиональными достижениями и неудачами (там же).
Использование "контрпереноса членами постьюнги Школы Развития в особенности интересно. В то же самое время, когда Ракер впервые работал с контрпереносом, но об этой работе, Фордхам ввел и развил свои понятия и иллюзорного и синтонического контрпереноса (1957).
Коротко говоря, иллюзорный контрперенос подобен тому, что Ракер называет невротическим контрпереносом, и его можно наблюдать в различных формах, которые я перечислял (см. выше, с. 295—296). Фордхам отмечал, что иллюзии в действительности являются симптомами аналитика, но говорить о них как о таковых означает подвергнуться риску патологизирования всего контрпереноса (1960, с. 244). Кроме того, иллюзии контрпереноса можно исправить.
Синтонический контрперенос соответствует "дополнительному" контрпереносу Ракера. Термин "синтонический" используется в радиокоммуникации для описания точной настройки приемника, так что можно принимать передачи от одного конкретного передатчика. У Фордхама бессознательное аналитика настраивается на то, что издается передатчиком пациента. Его собственное бессознательное, говорит Фордхам вслед за Юнгом, становится "органом информации" для аналитика (1960, с. 247).
Так же, как Кохуту пришлось провести различие между эмпатией и интуицией (подчеркнув, что эмпатия подвергнется пониманию на рациональном уровне), Фордхам провел различие между синтоническим контрпереносом и интуицией, сделав упор на том, какую роль играют эмоции и проективно-интроективные процессы, об этом невозможно говорить с уверенностью применительно к интуиции.
При синтоническом контрпереносе чувства и поведение аналитика соответствуют или созвучны внутреннему миру пациента.
"с помощью интроекции аналитик видит бессознательные процессы пациента в себе, и таким образом, переживает их задолго до того, как пациент начинает осознавать их" (Fordham, 1969b, с. 275).
Фордхам признавался, что решающим шагом в эволюции этого понятия для него было осознание того, что необходимо включить содержание синтонического контрпереноса в то, как аналитик понимает материал пациента и в перенос. Таким образом, можно избежать чрезмерного внимания к субъективным аспектам ощущений контрпереноса. При этом синтонический контрперенос становится частью непрерывного цикла проекции и интроекции, бессознательной частью всего процесса коммуникации.
Развивая это дальше, можно сказать, что если аналитик чувствует, что проецирует что-то на пациента, что, возможно, у него возникает фантазия по поводу пациента, ему не следует спешить снять свою проекцию из боязни причинить ею вред пациенту. Достоинство такой концепции, каковой является концепция синтонического контрпереноса, состоит в том, что она позволяет аналитику допустить, что это чувство по отношению к пациенту — нечто такое, что пациент, возможно, вызвал в нем, и, возможно, чувствовал ранее в связи с фигурами внутреннего мира или внешнего мира. Таким образом, проекция аналитика проявляется в новом свете.
Чтобы придти к этому, Фордхаму пришлось преодолеть преобладающие ортодоксальные психодинамические взгляды своего времени, согласно которым проекция аналитика на пациента считалась ужасным грехом и если пациент вызывал у аналитика какое-то чувство, это считалось проявлением белого пятна, которому аналитику следовало уделить внимание.
Следовательно, синтонический контрперенос состоит из чрезвычайно быстрых аффективных процессов. Они имеют место и любом случае. Вопрос состоит в том, правильно ли понимается, что они собой представляют, а представляют они собой коммуникации. Но синтоническому контрпереносу нельзя учить как методу, хотя его можно передавать ученикам как часть этики или как отношение.
Следует отметить, что Фордхам основывал свою идею на функционировании самости, а не на функционировании эго. Самость в своем межличностном облике (см. выше, с. 165) обеспечивает основной контекст и условия для синтонического контрпереноса. Понятие самости в аналитической психологии, возможно, способствовало учащению попыток рассмотреть, что же связывает аналитика и пациента. Фордхам подчеркивал, что несмотря на то, что контрперенос — не единственный источник информации о бессознательном функционировании пациента, аналитик может использовать этот род информации "в качестве одного из методов" (1969b, с. 286).