6 Аналитический процесс

Шварц-Салант описывает нарциссизм как нарушение самости и как попытку функционировать по-новому. Например, различные черты такой архетипическои фигуры как Меркурий (или Гермес) предполагают и негативные, и позитивные аспекты нарциссизм и его связь с творчеством (там же, с. 36-37). Меркурий, по Юнгу, воплощает целый ряд психических ролей, начиная от мошенника, вора, обманщика и насильника, и кончая вестником Богов и, следовательно, проводником душ. Гермес дает как архетипическую основу нарциссического нарушения, так и позитивную коннотацию для нее. Шварц-Салант недооценивает мысль Юнга о том, что самость хочет прожить "свой жизненный эксперимент", а если этого не происходит, самость проявляется негативно; это и есть то, что происходит при нарциссизме.
Но в отличие от представителей ДВ, писавших о нарциссизме, таких как Аедерманн (1979, 1981, 1982), Шварц-Салант дает историческую, культурную перспективу нарциссизма, поскольку это "расширяет явно близорукий взгляд, который могут дать клинические подходы" (1982, с. 105). Это приводит Шварца-Саланта к утверждению о том, что непременно есть позитивный, духовный аспект и в этиологии нарциссического нарушения, и в его лечении.
Означают ли эти утверждения, что Шварц-Салант все же сторонник КСС? Или, говоря о его работе в целом, является ли он сторонником срединной позиции? Если мы сравним его работу с работой Аедерманна, мы увидим, что они оба считают эм-патию жизненно необходимым элементом лечения и чем-то, чего не хватало пациенту в его реальном детстве. Различие состоит в том, что несмотря на то, что оба практика постулируют стадию "пре-анализа", в методологии лечения Аедерманна есть радиякальное переключение в момент завершения первой стадии анализа, когда в пациенте оставляется жизнеспособное эго, с которым предстоит работать (Ledermann, 1982, с. 311). Несмотря на то, что Ледерманн утверждает, что тогда может начаться обычная аналитическая работа по интерпретации, это менее резкое разграничение, чем то, что проводит Шварц-Салант между первой стадией анализа и второй стадией. Тогда феноменология самости с ее творческой саморегулирующей функцией понимается через обычной подход КСС, с помощью символизма мифологии.
Я уверен, что Шварц-Салант не рассматривает анализ как процесс, при котором с инфантильным "материалом" вначале "работают" с помощью "переноса" прежде чем достигается подлинный архетип по Мак-Кой. Но создается впечатление более четкой последовательности стиля в работе аналитиков Школы Развития, явно приверженных ДВ, таких как Ледерманн. Возможно, такие постъюнгианцы как Шварц-Салант (и Дэвидсон) неизбежно более противоречивы, чем практики, занимающие более крайние позиции. И, возможно, в этом их сила, способность к гибкости и к работе с большим, чем обычно, числом пациентов.
Я упоминал, что Шварц-Салант вновь обращается к амплификации с использованием мифологического материала, когда пациент готов к этому. Вопрос релевантности мифа для нашего понимания младенчества и детства — интересный вопрос — Эдипов комплекс, проблема Нарцисса; что мы подразумеваем, когда вспоминаем эти мифы?
Я не думаю, что какие-нибудь аналитические психологи до сих пор утверждают, что миф вскрывает то, как функционирует сознание ребенка (т.е. у детей сознание не переполнено мифологическим материалом). В настоящее время акцент делается на мифе как на метафорическом выражении чего-то, имеющего отношение к типическим моделям эмоционального поведения в течение всей жизни. Мы знаем, что изучение "типических" моделей трудно, поскольку наблюдатель также погружен в то, что он изучает; миф дает возможность отойти от субъективности, взглянуть на переживания со стороны и отказаться от слишком жестких понятий. И в то же время миф может быть высшей точкой в эмоциональном переживании. Вот почему я постоянно приравниваю изучение мифов и эмпирическое наблюдение поведения младенца и матери. И то, и другое может быть обозначено как "объективное" действие, которое предполагает эмоциональную деятельность.
Можно сказать, что когда миф рождается в сознании, это избавляет нас от слишком буквального подхода (который Шварц-Салант называет "клинической близорукостью" и связывает нас с миром воображения. Опасность состоит в том, что, как пишет Гигерих о работе Нойманна, мифы также можно воспринимать слишком буквально и конкретно, тем самым "делая воображаемое буквальным" (Giegerich, 1975, с. 12 .
Если мы соединим эти размышления с нашим рассмотрением срединной позиции, мне кажется, мы увидим, что таковой не существует, и что у некоторых аналитических психологов в результате работы возникает желание перекинуть мостик через разделение, которое возникло между классическим-символическим-синтетическим подходом и подходом с точки зрения диалектики взаимодействия.

ДАЛЬНЕЙШЕЕ РАССМОТРЕНИЕ ПСИХОПАТОЛОГИИ

Мне хотелось бы выделить еще два клинических синдрома помимо нарциссического расстройства. Это психоз и пуэр этернус (вечное дитя).
Юнг предвосхитил работу Лэйнга и его школы, по выявлению причины и смысла в словах и в поведении психотических пациентов. Лэйнг отмечал мысль Юнга о том, что шизофреник перестает быть шизофреником, когда встречает кого-то, кто его понимает (Laing, 1967, с. 165). Юнг также указывал, что для некоторых психотиков срыв может быть психологическим прорывом. Это также перекликается с работой Лэйнга. Юнг рассматривал психоз как движение к коллективному бессознательному, от которого "нормальный" человек отделен и защищен "эго-сознанием". Поэтому он согласился бы с Лэйнгом в том, что психоз — это искаженная форма потенциально естественного процесса, и что такой психоз может быть "инициацией", "церемонией", или "путешествием" (Laing, 1967, с. 136). Было бы интересно узнать, что Юнг подумал бы о современной концепции "семьи шизофреников". Его мысль о том, что член семьи может "нести" психологические конфликты за других членов семьи, движется в этом направлении.
Работа постьюнгианцев сосредоточивалась на аспектах психоза, связанных с развитием (например, Redfearn, 197 или попытках кодифицировать и организовать типично психотический материал (напр., Perry, 1962).
Другой особый пример психопатологии, который я хочу упомянуть, был назван Юнгом puer aeternus, вечное дитя, которое не хочет или не может расти. Эта идея была разработана фон Франц (1970) по отношению к общей незрелости, характеризуемой отсутствием основы и неспособностью брать личностные или какие-либо другие обязательства; puer проживает то, что называется "предварительной жизнью". Puer (а есть и puella) может демонстрировать недостаток корней либо через чрезмерную духовность и витание в облаках, либо, напротив, бесшабашно рискуя в опасных видах спорта или на войне.
Недостаточное ощущение реальности ослепляет его перед лицом опасности. Проблема puer, с точки зрения фон Франц, происходит из привязанности к матери и неумения отделиться от нее и, следовательно, брать какое-либо другое обязательство. Как отмечает Маттун (1981, с. 99), такой человек может прожить в этом стиле до средних лет, когда он начнет остро испытывать пустоту и одиночество. Синдром puer aeternus схож с некоторыми психоаналитическими описаниями шизоидной личности (например, Guntrip, 1961).
Юнг утверждал, что лекарством для puer является работа; фон Франц добавляет к этому потребность в укреплении эго-сознания. Иногда обычная процедура анализа, которую ощущают как нечто скучное или недостаточно возвышенное, становится важным моментом для того, чтобы puer или puella смогли жить в настоящем (ср. Samuels, 1980a, с. 40-1).
Ни Юнг, ни фон Франц не отрицали, что puer aeternus обладает положительными чертами. Такие люди ищут подлинного выражения духовной природы, их проблемы слишком легко разрешаются с помощью неглубокого решения, что ведет к утомленному стилю жизни — или к маниакальной сверхактивности, о которой говорилось ранее. Положительная оценка puer у Хиллмана также заключена в таких утверждениях как "puer не ходит, а летает ... puer задерживает психику ... Психика подвластна puer" (1979a, с. 25-6).
Именно puer в человеке приводит его зачастую к юнгианскому анализу, и тогда обнаруживается, что
"он аналитический тугодум и в большей степени лишен культовых или мистических качеств, что он не всегда поддерживает высокие духовные устремления, и что он обычно в большей степени склонен к приземленным психологическим конфликтам, чем к чисто символическим внутренним путешествиям" (М. Stein, 1982, с. xii).
Как отмечали другие юнгианские аналитики (напр., Clark, 197 , непонятно, почему приземленность должна вредить духу, хотя такой риск всегда будет.