Энн Шерер "Юнг и фемининное"

Ни один аспект юнговских работ не поднимал больше споров, не возбуждал больше раздражения, гнева, разочарования и защитных высказываний, чем его теории по поводу «фемининного». По-видимому, они цепляют нас. Они вызывают путаницу. Они возбуждают, «анимируют» нас! Они касаются коллективного наследия прошедшего века, беспрецедентного сдвига в отношениях западных мужчин и женщин. Они затрагивают и более приватные части психики, относящиеся к поиску собственной идентичности. Невозможно оставить их в стороне; они будут «звенеть» всякими -измами. Они втягивают в разработку тем, которые мы, может быть, и не собирались изучать - сны, мифология, теория архетипов, - где ясные мысли спрятаны в тумане. Эти теории работают в нас так, как, по Юнгу, фактически и должны работать анима и анимус. И это совпадение кажется мне экстраординарным. Но я чувствую, что только начинаю понимать, что оно означает.

Юнг, в отличие от современных исследователей, вряд ли придавал большое значение критериям различения пола и гендера. Но я считаю излишним углубляться в эту  тему, особенно когда публика далека от профессионального интереса к половым различиям и их психологическим последствиям, очень разные интерпретации которых предложили (в числе  прочих авторов) два известных юнгианца (Янг-Айзендрат, 1992, Зинкин, 1992).  Поскольку «патриархальность» существует в нас около четырех тысяч лет, было бы слишком академичным  задаваться вопросом, является ли «фемининное» врожденным или же продуктом культуры. Мой интерес более прагматичен: допустить, что существуют энергии, представленные «фемининным» на протяжении этого «патриархального» периода, и исследовать их историческое выражение в коллективных паттернах и современной жизни (Шерер, 1998). Первопричинам же я позволила бы хранить свои тайны.

Откуда все сущее произошло -

Он, создавший все или не создававший,

Он, обозревающий все с высочайших небес,

Он знает – или, может, даже он не знает

(Ригведа  X, 129)

Что же это значит для людей в начале XXI века –  фантазия о фемининном внутри (или об аниме) или о «зове фемининного»? Постановка этих вопросов – а они задаются огромных количеством западных женщин и мужчин и отражают их коллективную психическую ситуацию– не зависит от и не предполагает заранее данных дефиниций этих терминов. Скорее напротив: именно в исследовании, которое образы и энергии, связывающие личное и архетипическое, будут стимулировать, эта связь, далекая от искусственности, обязательно принесет ищущему чувство расширения и освобождения. Надо только позволить зрению нашего разума соединить все разнообразные образы, скрытые за одним словом «фемининное», для получения проблеска той огромной непознаваемой до конца реальности, на которой базируется наша психическая жизнь, «река, из которой течет поток психической жизни» (Юнг, 1956: par.337). 

Так что выделение архетипа «фемининного», чего-то врожденного и нередуцируемого, может распахнуть новые возможности для исследования граней опыта. Разрешение архетипу включиться внутри нас поднимает нас над ограничениями времени, среды и личного опыта. «Архетипы поддерживаются не только традицией, языком и миграцией», как говорил Юнг, «но могут возникать снова спонтанно, в любое время, в любом месте, без внешнего воздействия. Они присутствуют в любой психической форме, бессознательной, но тем не менее активной,  - будучи живыми диспозициями… которые стоят за формообразованием и непрерывно влияют на наши мысли, чувства и действия»  (Юнг, 1954а: par.153-4).

Только не надо думать, что наше современное понятие «фемининного» обязательно является более полным, чем аналогичные понятия в прошлом. Фактически, как отметила Гинет Парис, в современной тенденции поклоняться Великой Матери мы сваливаемся в монотеизм, а не задействуем очень разные аспекты фемининного, которые обозначались множественными женскими божествами в прошлом (1986: 197-199). Так, Афина – не Артемида и не Гестия.

   Как напоминают нам разные традиции, Дочь – это не Мать. Посмотрим, например, с точки зрения Спорной Девятки. Девятка: мера для человека, относящаяся к созерцанию, к истине, к Трем Мирам, вечно воспроизводящим себя в своей тройственности, связанная  с Великими Богинями, с плодородием и смертью, а позже и с маскулинным тоже, с балансом духовного и материального. В книге «И Цзин», которая в современности часто дает повод ограничивать образы «Фемининного» землей, матерью, пассивным и т.п., девятая гексаграмма называется Хсяо Чу, «Примиряющая сила малого». Образ: ветер веет в небесах, собирая облака; Мягкость, Старшая дочь, оказывающая влияние на Творческое Маскулинное. Это ограниченное влияние, как говорит нам комментарий, это только обещание долгожданного дождя.

Здесь многие могут подумать: не удивительно, что Юнг так ценил «И Цзин». Патриархальность правит миром, так что даже следующее поколение женщин будет иметь только ограниченное влияние, а не прямую власть. Поэтому ее зовут Мягкостью. Но в древних комментариях указывается, что природа этой старшей дочери также страстная; она есть сила, обладающая тройной ценностью. И если средняя дочь – Верность, а младшая – Радостность, то первая означает также огонь, солнце, защиту, броню,  шлем, копье, оружие и производит грохот, прорыв, разрыв, взлом (Вильгельм, 1968: 227-279).

В этих образах слышится явное приглашение к игре, и игра может быть важным способом представить «фемининное» более полно. «Различающий интеллект», как говорил Юнг, «естественно пытается установить единственность значения (архетип) и поэтому упускает важное: то, для чего мы может установить одну истину про его природу, имеет множество значений, практически безграничное разнообразие, делающее любую одностороннюю формулировку бесполезной»  (1954b: par.80).

Как я понимаю, в юнговской теории архетипов вообще нет ничего, что ограничивало бы наше описание «фемининного». Но я бы выбросила его книгу в тот момент, когда он ограничивает свои идеи «фемининного» анимой и женской психологией. Не само описание «фемининного» раздражает меня здесь – я согласна, что оно больше относится к эросу, к связи людей и вещей, – а предписания Юнга в отношении жизни женщин. Трудности возникают, когда мужской внутренний образ и опыт фемининного, получаемый  через отношения с женщинами, принимается за объективное определение реального женского мира (см. Голдберг, 1976, Вер, 1988). Повторяющийся акцент Юнга на аниме как на неизбежно бессознательной, низшей, карикатурной и второсортной версии фемининного, который может помочь обозначить различия между ней и реальной женщиной, в действительности будет порождать проблемы, когда эти различия пропадают.

Здесь его часто превозносимый анимус выступает против анимы. Ужасная свора «собак анимуса» устраивает травлю, когда он утверждает, что «женщина» предает свою «истинную природу», впутываясь в «политику, коммерцию, технологию или науку»; вместо того, чтобы оставаться в области «психических связей, она сваливается в «логику лунатика», подвергая рациональный ум «белой горячке безумия» (Юнг ,1934: par.330; 1963a: par.228). И точно так же, как Юнг видит негативные эффекты анимуса  в первую очередь в его воздействии на мужчин, а не на женщин, которые им обладают, так же в первую очередь  мужчины, а не женщины способствуют его позитивным проявлениям. Анимус может, например, «принести творческие семена, способные оплодотворить фемининную сторону мужчины», или дать женщинам связь с духом, в которой она нуждается, чтобы «передать ее своему сыну» (1934: 336; 1963а:233). И совершенно закономерно: «Для мужчины главное – это работа», - утверждает Юнг ближе к концу жизни. «Но для женщины мужчина будет ее работой и ее главным делом»  (МакГур и Холл, 1980: 236).

Юнг настаивал, что «любая психология… имеет характер субъективного верования… Даже имея дело с эмпирическими данными, я буду говорить о себе» (1929: 774). Он знал о значении своего собственного раннего опыта отношений с родителями: «С “женским” я долгое время ассоциировал чувство какой-то врожденной ненадежности. “Отец” же, с другой стороны, означал надежность, но беспомощность. С этого расклада начиналась моя жизнь» (1963в: 23). Нетрудно увидеть в его восприятии матери – любящей днем и ночью, фигуре «архаической и безжалостной, безжалостной, как истина или природа» - происхождение его очарованности анимой. А его глубокое разочарование в отце, который был неспособен следовать истине с верой, которую он декларировал, стало причиной его злобы в отношении анимуса, «второсортного мужского», носителя пустых мнений, источника «неисчерпаемых нелогичных аргументов и ложных объяснений» (1963b: 70-74; 1931: 338).

То, что Юнг был человеком своего времени, страны и социального класса и зависел от опыта своей ранней жизни, не должно удивлять глубинных психологов. Более примечательным является вопрос о том, как далеко можно было выйти за ограничения его эпохи. Например, лишь в год его рождения была выявлено, что в зачатии участвует и сперма, и яйцеклетка, а до той поры многие отрицали роль женской яйцеклетки. Через четверть столетия, в год, когда Фрейд обнародовал «Толкование сновидений», книжным бестселлером была работа доктора Поля Мебиуса «О психологической неполноценности женщин», доказывающая, что меньший размер мозга лишает женщину права участвовать в «мужском мире» (Хиллман, 1872: 295-296).